Офицер физики и флота - 6

Глава 6. Эти не услышат

Синие сверкающие волны бились о борт корабля. Солнечно — необычно для сентября; Патрик, прищурившись, поправил фуражку так, чтобы лучи не светили прямо в глаза. Тупик, что устроился прямо у ног юного моряка, недовольно заворчал, но притих, как только Патрик, отодвинув томик с потрёпанными страницами в сторону, положил ему из своего контейнера кусок рыбы.

— Держи, — юноша чуть улыбнулся, глядя, как пища скрылась в широком черно-красном клюве довольно муркнувшего тупика. Кажется, ему рыбка понравилась — ну и пусть; всё равно тут, на «Стёрджене», она не слишком вкусная; так пусть лучше птица поест. Наверно, такую у себя в море тупик не ел...

Наблюдение за тупиками — а заодно уничтожение не самой вкусной рыбы — всё ещё оставалось одним из любимых занятий юного офицера. Войны здесь всё одно нет никакой, и командование даже не пыталось притворяться, что им не всё равно, что творилось во Франции или в Германии или где-то в России, в которой, по слухам, с февраля этого года происходило нечто невероятное. А ведь даже по тем газетам, что с опозданием, но добирались до «Стёрджена», Патрик видел, что Нивельское наступление, которое могло бы закончить уже войну, провалилось; что хоть наступление при Мессине и заставило германцев отступить, многие британские полки изрядно поредели; и что России приходилось сражаться не только с германцами, но и с частью своих сограждан.

Но то — далеко, на континенте; а здесь? Провизия, конечно, не отличалась былым разнообразием: консервы, в которых свинина не отличалась ничем от курицы, а размякшая курица в свою очередь сильно походила на переваренный паштет, в который забыли положить соль и прочие специи, становились всё более частыми блюдами; уж с изысками времён Осборна или Дартмута не сравнить. Но несмотря на скудное пропитание, Патрик не мог бы сказать, что эскадра Харвича в самом деле «воюет изо всех сил». Орудийные башни пустовали нередко — зато в туманной от дыма трубок и сигарет кают-компании всегда можно найти игроков в бридж или в преферанс за бутылкой-двумя вина — «а ведь карты запрещены офицерам!»

— Запрещены и запрещены, — протянул тогда Макферсон, глядя на удивлённое лицо Патрика. — Как будто здесь есть кому это проверять...

— Но ведь... Правила же... — начал было Блэкетт, но заглянув в лицо старшего приятеля, оборвал себя. Не похоже, что тот очень уж желает им следовать... Но ведь... Как же — «Офицер должен быть примером чести и достоинства», как в Дартмуте говорили?.. Впрочем, в Дартмуте много что говорили и много что изучали — только не всё из изученного пригодилось. Вот как тот ужин в конце декабря... Какого же года?..

— ...Так вот, Эдди приглашает нас к себе на Рождество, — заявил тогда Уилл, решительно схватив Патрика за руку, чтобы подросток не мог отвертеться. Да, это было в ноябре тысяча девятьсот двенадцатого года, когда Блэкетт уже полгода благополучно учился в Дартмуте, по-прежнему избегая чьих-то компаний. Так спокойнее — хоть отец и писал, что неплохо бы общаться с кем-нибудь полезным. Неплохо, верно; ещё б не строили они из себя невесть что... Так что на предложение Грэкхэма Патрик лишь улыбнулся — «и когда Эдуард Валлентайн разрешил называть себя всего лишь «Эдди»? — но промолчал.

— Мои родители не будут против компании из лучших учеников Дартмута, — подтвердил Эдуард. Патрик задумался, нахмурившись, но снова не нашёлся, что сказать. Он в самом деле был сейчас лучшим в классе — да и Уилл не слишком отставал от него, особенно в занятиях спортом; если ходьбу под парусом Блэкетт полюбил, то беганье за мячом в разных видах подросток предпочитал наблюдать со стороны, а лучше не наблюдать вовсе, несмотря на все слова Уилла о том, что «весело же! Чего всё время с этой математикой!» Одним словом, Уилл держался в списке лучших учеников; Валлентайн ясно подтвердил, что их считают подходящими для своего общества; но...

— Да ладно, Пат! Там будет весело! — настаивал упрямо Уилл. — Поехали!

— Если только на Рождество... — вздохнул Блэкетт. Придётся писать родным, что не приедет; хотя отец обрадуется — «полезные знакомства поддерживать надо»... — Если только на Рождество, то ладно...

— Отлично!

...Сказать, что приём не был тёплым, Патрик не мог; и горничная встретила с улыбкой, хоть и механической, как актрисы улыбаются на сцене; и ужин — что надо; хоть и вышел он чертовски неловким...

Гостиная, где и состоялся ужин, слишком уж разительно отличалась от лондонского домика, где жили родные Патрика. И драпировка кресел, и вычурно резной камин, «хоть сейчас в музей, чтоб смотрели», как невольно подумалось Блэкетту, и ковёр, который охотно бы положил у себя во дворце турецкий падишах, — всё словно кричало о том, насколько велика честь стать гостем в этом особняке. И где здесь сесть?

Раздумывая так, Патрик не расслышал вопрос миссис Валлентайн. Кажется, что-то про еду?

— Я... Если можно, и то, и то, — наконец спохватился подросток, но ответ, кажется, ждали другой; Миссис Валлентайн усмехнулась и улыбнулась уголками губ.

— Должно быть, вы пошутили. Так вам кофе или чай, мистер Блэкетт?

— Чай, пожалуйста, — Патрик сконфуженно забрался наконец в первое попавшееся кресло, надеясь не помять его случайно. Оставалось самое трудное — ужин... Разумеется, пользоваться ножом и вилкой Патрик умел; родители уж обучили; но они не рассказывали, что делать, если рядом с тарелкой целый ряд вилок, и столько же ложек, и ножей на целый взвод? А Уилл ничего, ест уже... И как сообразить, что для чего? Да тут без энциклопедии не разобраться!

Разозлившись так на себя, на приглашение, на Эдуарда — «мог бы и предупредить, что без знания всех этих вилок лучше не приезжать вовсе!» — подросток махнул рукой и просто взял два первых попавшихся прибора, стараясь не думать о косых взглядах и о том, что там Эдуард тихо говорит матери. «Ну извините уж, что ложковедение нам не преподавали!»

Одним словом, тепло приняли — если не думать о «Нет, сюда не ходите, сюда вам нельзя»; «Это гости мистера Валлентайна из клуба, к ним не ходите»; «граф Таффет с визитом! Переберётесь в комнаты для слуг»... Нет, комнаты отличные, жить можно; но... «Не то слуга, не то гость...»

Так что когда однажды утром Патрик наконец смог застать Эдуарда одного, он вывалил Валлентайну заранее заготовленную речь. Тот, к счастью, не стал спрашивать ни у кого, приносили ли в самом деле почту; так что Блэкетт вернулся в комнату, отведённую им для жилья, и сложил в саквояж сменную рубашку, прочее бельё и мелочь. Ещё бы Уилл не пришёл так невовремя...

— Уже уезжаешь? — Уилл по-детски насупился, наблюдая за приготовлениями приятеля, и Патрик на мгновение замешкался. Наверно, Уиллу можно было сказать об отъезде и раньше — но вдруг тот начал бы уговаривать остаться ещё на пару дней? Нет уж, и так слишком много комплиментов для аристократов и натянутых улыбок! Так что Блэкетт покачал головой и ещё раз проверил, уложил ли всё в саквояж.

— Извини... Я сообщил Эдуарду, что получил письмо из дома и надо вернуться, — Патрик поправил воротник пальто. — Напишу как приеду.

— Но... А дорога...

— Деньги у меня есть, на билет хватит... А здесь уж не останусь, — Блэкетт вздохнул и взял саквояж. — Повеселись за меня здесь.

— Жаль... Тогда... Тогда напиши скорее!

Валлентайн в самом деле не слишком расстроился, что один из гостей предпочёл уехать пораньше — хоть Эдуард и догадался, что едва ли Патрик получал какое-то там письмо. Впрочем, дружбы с ним Блэкетт и не искал, так что после Рождества Патрик всё также предпочитал общаться или с Уиллом, или с преподавателями. Но здесь, в эскадре Харвича, и Уилл чаще был занят, и старшие по званию вроде того же Макферсона на роль наставников не подходили совершенно. Да и после того зоопарка не до Макферсона...

...Одним словом, разговора со старшим приятелем на «Стёрджене» так и не вышло; Патрик никак не сообразил, чем ответить. Наверно, Макферсон старше, и понимает больше — но почему тогда и за обедом, и на вахте, и в кают-компании так и хочется поскорее отделаться от него и от прочих? «Это и есть флот»... И что тут возразить? Оставалось лишь сменить дым кают-компании на солоноватый ветер на палубе — хоть и на ту, по которой «офицерам ходить не положено, здесь место матросам» — да наблюдать за тупиками; всё равно даже они больше воюют! В самом деле, несколько дней на глазах Патрика пухлая птичка с чёрной спиной, белой грудкой и красно-чёрным клювом, полным рыбы, с трудом, но отбилась от двух поморников или чаек, куда более крупных, и улетела к берегу своего острова — Блэкетт видел не раз такие небольшие клочки земли в море, на которых тупики всей стаей устраивали норы в густой траве. Удивительные птицы; и как не угостить такого куском рыбы, которую младший лейтенант всё равно бы не захотел есть?

Вот и сегодня Блэкетт взял остатки обеда на палубу, нагретую солнцем и блестевшую в его лучах. И не зря — тупик, отбившийся от стаи, обрадовался угощению куда больше, чем юный офицер; так что Блэкетт протягивал птице кусок за куском, не глядя на недовольного Грэкхэма.

— Опять пернатые... Дрессируешь их, что ли? — хмыкнул Уилл, бросив взгляд на лежавшую рядом с Патриком книгу. — Или он тоже читает?

— Просто прилетел. Эй! Ты его спугнул!

Птица, как будто почувствовав, что не все ей здесь рады и недовольно уркнув на прощание, улетела, скрылась в облаках, не доев рыбу; один из кусков остался лежать на палубе.

— Ну вот, и куда теперь это? — Патрик со вздохом швырнул кусок в море. Не самому же, в самом деле, есть с палубы, как Маугли?

— Нашёл же куда. И вообще, нечего с ними возиться! — упрямо повторил Грэкхэм. — Нет бы самому поесть, а то наверно опять половина рыбы ушла с этими... тупиками.

— Не твоё дело, — хмуро огрызнулся Патрик. Птицы, конечно, и правда иногда и кричали слишком громко, да и ворчливые голоса тупиков никак не походили на певучие трели соловьёв или свист синиц. Иной раз и пятна за ними приходилось подтереть, чтоб прочие не заметили — особенно старшим офицерам не нравился бардак. Но ни один тупик никогда не нападал ни на младшего лейтенанта Блэкетта, ни на прочих сослуживцев; а после сытной трапезы иной тупик даже давал себя погладить по черным перьям головы — как будто и не дикий, а попугай домашний...

— Как скажешь... — Уилл пожал плечами и уселся на палубе рядом с приятелем. Блэкетт промолчал, но и уходить не стал. — И чего не в духе? Опять командование?

— Идиотизм, а не командование... — Патрик подобрал книгу, полистал её и со вздохом закрыл.

— Может, и не стоит напрягаться из-за них? Все равно не слушают...

— Нет, Уилл. Нельзя так. Великий флот сражается; на суше во Франции тоже воюют; а мы тут даже не пытаемся ничему учиться...

— Как не учимся? — удивился приятель, смахнув со лба светлые волосы. — А построения?

— Тоже мне наука... — фыркнул Патрик. «Ещё бы вспомнил те уроки, которые в Дартмуте давали... Почти три года назад...» — Кроме нашего «Стерджена» во всей этой эскадре никто не смог справиться ни с одним немецким кораблём. Никто!

— Зато... Зато и хорошо, что немцев рядом нет... Поскорей бы уже всё закончилось...

— Да уж скоро верно закончится. Немцы, видимо, устали, хоть и покидали всякой дряни по берегам; у русских, слышал, какие-то беспорядки, вроде как их король больше не король, — Патрик задумчиво открыл книгу. — Да и у нас в Ирландии не слишком рады новым призывам, как я читал...

— Лишь бы всё в самом деле скоро закончилось, — согласился Уилл, озадаченно глянув на книгу. — Не «Джунгли»?

— Как видишь, — Блэкетт пожал плечами и потянулся. «Джунгли» Киплинга, как и «Записки Холмса», Грэкхэм нередко видел в руках друга в свободные от службы и тупиков часы. Но какой-то учебник?

— А зачем тебе «Электричество и магнетизм»? В химики решил податься?

— Это скорее физика. Но... — Патрик перевёл взгляд на ясное небо, на котором теперь не было ни единого облачка. — Может, и пригодится...

— Это где же? — не понял Грэкхэм. Блэкетт лишь усмехнулся; хоть белобрысый приятель и был одним из лучших в учёбе во времена Осборна и Дартмута, Патрик не помнил, чтобы видел Уилла на «Карнарвоне», «Бархэме» или здесь, на «Стёрджене» с учебником или с книгой в руках... Нет, что-то кажется было... Да, когда в кают-компанию кто-то принёс «Трое в лодке», и новёхонькая книжка очень скоро истрепалась настолько, что когда она попала уже в руки Блэкетту, ему пришлось изрядно повозиться с клеем, чтобы страницы совсем уж не выпали.

— Кто знает... Не здесь, так, может, в Лондоне, — Патрик вновь задумчиво полистал страницы «Электричества», отыскивая страницу, на которой остановился — больно сложная формула, да и описание мудрёное. Уилл нахмурился:

— Как же — Лондон? А мы что?

Патрик помедлил с ответом.

— Переписываться же можно, или телеграмму послать. А уж по радио теперь с любого корабля, и даже с этого, с кем угодно поговорить можно, — «Ещё бы вместо ваших карт и актрис радио занимался», подумал было Блэкетт, но вслух говорить это не стал. — Да и телеграммы в любом порту уж отправить можно, особенно когда война уже кончится. А мне тут... Киплинга перечитывать уже скучно, а тупиков здесь не слишком любят.

— А как их любить, если они гадят и рыбу жрут? Но... — голос Уилла стал тише. — Одного наверно не заметят, завёл бы.

Патрик вновь усмехнулся. «Сам же только что спугнул его! А тут — завёл...»

— Завёл? Они же вольные, они в море почти всегда живут. А тут, на корабле, с порохом и хлором, нечего ему жить. Да и скучать он по своим наверно будет... А в Лондон с собой его точно не взять... — вздохнул Блэкетт, посмотрев с прищуром в небо, где всё ещё светило яркое солнце.

— Сдался тебе Лондон! — протянул Уилл. — Остался бы... Уверен, ты бы и до капитана дослужился, а то и до адмирала. Представь, как звучит: «Адмирал Блэкетт»!

Патрик не ответил.