Другой мир. Змееносец Ликише. 2глава

 
Глубокая беззвёздная ночь, точь-в-точь как кромешная тьма, затянула густые тропики, где в лесном массиве от жаркого солнца таилась старая деревенька Хами. Частокол из толстых веток с острыми концами окружал деревню, защищая её от скрытозубых и других хищников. Вокруг росли высокие белые деревья с голым стволом и обильной золотистой растительностью наверху. Недалеко текла река, где жители деревни ловили рыбу, добывали речной жемчуг и торговали им в городе. Над той деревней главенствовал староста и часто принимал у себя в доме важных гостей.

В эту самую ночь, когда на небе не было ни одной звёздочки ни туманности, а чёрные тучи закрыли троелуние Элиды, он принимал важного гостя из Ириля. Святозар, праведник из ордена, не выглядел добрым гостем. Его бледное лицо с алыми, как кровь, глазами выражало раздражение, а хриплый голос был слышен даже на улице. Староста деревни был человеком миролюбивым и улыбчивым. С неизменным душевным настроем он вдохновлял свою деревню, но в эту ночь старик был не в себе. Его семья: старая жена, дочь и единственный внук — Аи, сидели за плетёной загородкой в другой комнате, трясясь от страха, едва переводили дух и тихо рыдали.

О том, что святозары когда-нибудь всё же явятся, староста Изикей был готов заранее. Поэтому, не объясняя ничего матери мальчика и жене, быстро схватил внука, посадил его на птицу диатриму и пустил обоих подальше от гиблого места как можно скорее.

Диатрима стремительно пустилась вон из деревни, проскакивая через все препятствия. Неслась птица по земле, с лёгкостью запрыгивая на крыши домов и сараев, быстро обходя полчища разъярённых святозаров. Луноликие, пуская во все стороны смертоносный огонь, зачищали деревню от нежелательных свидетелей. Быстроногая птица с лёгкостью преодолела высокий частокол деревни и была уже далеко от смертоносного места. Тем не менее тому мальчику, которого спас родной дед, навечно запомнилась картина пылающего дома и своеволие ордена.

За малые полчаса диатрима пересекла границу от тропических лесов до каменоломни, где трудились ирильцы, добывая белый мрамор для дворца, но заговорённая птица лишь ускоряла бег. Выполняя приказ хозяина, она неслась как ветер. Как любой сумчатый хищник, что водился в этом странном мире, диатрима исполняла роль матери. Лишь изредка она останавливалась и охотилась, добывая пищу. Кормила мальчика сырым мясом диких куропаток, поила водой из клюва. Поглядывала за ребёнком как за своим птенцом.

И только спустя полгода изнурительных скитаний мальчик из деревни Хами и его верная диатрима, измождённая до последнего предела, добрались до места, указанного дедом. Укрытием им служил не дом, а старый, полуразрушенный сарай, сколоченный из бамбуковых стеблей и притулившийся на горном склоне.

Староста Изикей предвидел беду. Он знал, что правящий род Альхидов не потерпит существования внебрачного наследника, а потому готовил убежище втайне. Внук нашёл там не кров, а лишь пристанище: промозглые, пропахшие плесенью одеяния, смахивающие на мужскую тунику, поношенный плащ, стоптанные сандалии. И — наследие. Груды книг, пожирающих разум, испещрённых запретной, «грязной» магией. Амулеты, от которых веяло могильным холодом, артефакты с дремлющей силой, кулоны, золотые броши с чужими гербами. И прощальное письмо от деда.

Письмо, которое он так и не смог прочитать.

У него был свой, особый язык. Язык, понятный лишь ему и теням.

 Язык чернокнижника.

 Так и прошло три долгих года. Не с диатримой — та, выполнив долг, вскоре издохла от ран и истощения, — а в гордом, леденящем одиночестве мальчик из Хами впервые по-настоящему ощутил магию. Она пришла не как озарение, а как тихий голос из пыльного угла. В один миг древние фолианты, до того молчаливые и мёртвые, ожили. Они зашептались, заскрипели переплётами, словно истинные, хоть и бестелесные, существа, жаждущие говорить.

Это была редкая, почти забытая магия — тихая, лишённая вспышек огня или грома. Магия знаний. Для юнца, чьё сердце было выжжено яростью и ненавистью к альхидскому роду, этот шёпот стал единственным утешением и путём — путём чернокнижника.

Она не несла открытой опасности, не имела применения в бою. Её сила была в ином: в слове, обёрнутом ядом; в ритуале, нарушающем законы мироздания; в знании, способном погубить души. И именно это делало её особо опасной для устоев Элиды. Кто мог знать, какой именно ядовитый стих родится в следующую лунную ночь в его свитках? Или, что страшнее, — кому он продаст его на чёрном рынке?

Святозары давно вели счёт всем чернокнижникам королевства. Каждый маг знал: встреча с миротворцами Мириды сулит лишь скорую и немую смерть. Но судьба, ирония ли, слепота ли — они упустили одного-единственного мальчишку. Самого опасного из всех.

Книги, что пылились в бамбуковом убежище Ахами, были не просто сборниками знаний — они были хранителями тысяч чужих жизней. Они шептали ему истории о падших магах и проклятых ведьмаках, о забытых битвах и запретных договорах. На этой безлюдной горе потрёпанные фолианты стали его единственными собеседниками, тихими голосами в кромешной тишине.

Но их дар не ограничился рассказами. Со временем древние страницы начали делиться с ним не просто написанным — они отдавали ему всё: тайные помыслы своих создателей, умения, которые те не рискнули увековечить, и знания, слишком опасные для чернил и пергамента. Книги стали его безмолвными наставниками, открывающими ему пути, неведомые более ни одному живому существу.

С каждым поглощённым секретом в нём росла не просто уверенность — слепая, абсолютная вера в своё превосходство. Он ощущал себя носителем высшего разума, существом, для которого обычные люди были лишь «низшими» — жалкими, ограниченными, слепыми. Его дух вознёсся на недосягаемую высоту, питаясь ядовитым нектаром тщеславия. И всё, что он видел вокруг — а видел он лишь страницы да горные склоны — лишь укрепляло в нём одно убеждение: глупыми ему казались абсолютно все.

 

Впоследствии самые кошмарные книги по запрещённым заклинаниям потребовали плату за знания — человеческую душу. Однако и сам чернокнижник был падок на сырое мясо.


За более чем столетие у подножия горы сложилась своя жизнь — здесь, погружённая в трудовые будни, существовала старая деревенька. Раньше чернокнижник изредка спускался с вершины, чтобы украсть какую-нибудь животину: овцу, курицу или телёнка. Но в тот раз книги потребовали большего. Не куропатку и не ягнёнка — им была нужна человеческая душа.

Впервые насытившись невинной жертвой, фолианты открыли ему знание, утраченное в пучине веков, — забытую магию Фаты-Морганы. Именно тогда чернокнижник постиг, как творить майоликих муклов — бездушных людей из обожжённой глины, послушных лишь его воле.

С тех пор каждое новое жертвоприношение дарило ему всё более страшные заклинания. Книги жаждали душ, а он — силы. И с каждой невинной жизнью, угасшей в его руках, тени прошлого шептали ему всё мрачнее и мудрее.


Слава о проклятом чернокнижнике разнеслась по всему краю — от Ириля до самой Визерии. Повальной смертью грозило любому селению, куда являлся этот Чёрный Мор. Чума косила тысячи жизней, будто проклятие легло на саму землю Элиды. Но едва колдовство достигало пика, а люди гибли в муках, чернокнижник бесследно исчезал за ночь, так что даже святозары не могли напасть на его след.

Смерть настигла чернокнижника от руки разгневанного Змееносца. Покончив с тёмным магом и его чарами, тело сожгли, а пепел заточили в самой глубокой пещере под той горой, где всё началось. Вход завалили тяжёлыми монолитами, надеясь, что никому не придёт в голову воскрешать саму смерть.

Но они ошиблись.

Спустя три поколения наследник Мириды, корсей Лютос, снедаемый завистью к младшему брату и его Змееносцу и лишённый магического дара, отправился на поиски могилы чернокнижника. Впрочем, эта безумная идея пришла ему не без помощи со стороны. Тронутый собственными амбициями, он мысленно отождествил себя с древним колдуном, что и предопределило роковой исход событий.

Лютос долго искал того, кто смог бы пробудить смерть под этими горами. Поиски последних последователей тёмных культов достигли апогея — в награду крон-корсей сулил не только единоличную власть над короной сарфинов, но и древние артефакты династии Асхаев-Дан.

И такой нашёлся — колдун Аморф, сын сарфина Даория и родной брат правящего сарфина Аллеля. Он вызвался помочь Лютосу. И с их роковой встречи начался сговор, что навсегда изменил судьбу Элиды.


Так началось восхождение Люта. Тот, кого дворцовые коридоры знали как неисправного шута и всеобщее посмешище, ухватился за слова колдуна словно утопающий за соломинку. Но Аморф, тёмный маг и чернокнижник, многое утаил от корсея. Напротив, он лишь подливал масла в огонь братской распри, искусно направляя тщеславие Люта в нужное русло.

И вот теперь, когда древнее зло воскрешено и, точно паразит, восседает на плечах своего наивного хозяина, оно принялось сеять неизлечимую болезнь в этих благодатных краях. Словно проказа, принялась она ходить среди людей — неумолимая, безмолвная и беспощадная.