Делай раз, делай два...

  Выполнять одновременно команды нас начинают учить, наверное, ещё с детского садика. Садится за стол или на горшок и так далее, а потом – в школе это продолжается на всяческих мероприятиях, и дальше – если не сможешь отмазаться, поступив в вуз или на худой конец просимулировавши – в дурку, то непременно загребут в армию.
  А там, тем более, с первых дней, всё делается по грозному клику типа: «Смирна!», «Налеву!», «Товсь!», «Шагом-арш!» или «Отбой!» ну, это и понятно – на то она и армия. Ведь должно быть всё чётко, когда: подъём, зарядка,пробежка или, к примеру, идёт рота строевым шагом, а ежели один собьётся, то, строй превратится в стадо баранов, бредущих, как нипопадя…
  И вот, как-то к нам должен был приехать с выступлением лётчик-космонавт Береговой, и замполит целую неделю нас тренировал, что бы мы по команде шлёпали в ладоши, типа, аплодисментов. А делалось это так...
  Когда он начинал хлопать, сидя за столом вместе с космонавтом, то тут же подхватывали первые ряды, потом – вторые, за ними – третьи, и так доходило до галёрки, и затем звук хлопков должен угасать, дойдя обратно до переднего ряда. Это должно быть, как раскаты волн, а со стороны напоминало кадры из фильма «Большие гонки», когда, какой-то там принц, начинал смеяться и все поданные с лизоблюдскими рожами, в угоду ему – тоже ржали, а когда заканчивал, то все – замолкали.
  А я всё время думал, что это явный армейский перегиб.
Допустим, когда некоторые бедолаги, участвовавшие в параде боевой техники, сидя целым отделением на БТРе, тянувший пушку, по команде одновременно должны были поворачивать голову в сторону трибуны.
  Для того, чтобы научиться такому, мягко говоря, - «сложному упражнению», они недели две, выходили на плац с табуретами, садились, имитируя БТР, и по громкому возгласу сержанта: «Делай – раз, делай – два!», - поворачивали в левую сторону бестолковки в касках...
  Хотя такое понятие, как ефрейторский зазор даже очень понимал. Нет, покуда, я был рядовым, то меня это, честно говоря, - угнетало и раздражало, но когда я получил первые свои две лычки, то понял, что к любому заданию, надо готовиться тщательно, внимательно, а главное – заранее…
   Вот когда я командовал отделением, так бойцам на построение давал пять минут, а когда взводом – то уже десять, а если приходилось роту вести на комсомольское собрание или другое мероприятие – то и двадцати минут бывало, что и не хватало. Я представляю, как было тяжело другим старшим командирам.
  Помню, стоял я дежурным по роте и у меня, как в показательном полку было не два дневальных, как у других, а целых – три. Это было очень удобно, потому, как они чаще менялись на тумбочке, занимаясь небольшой уборкой, и даже немного по одному кемарили ночью, ну, а я, тем более, мог поспать почти до подъёма, правда, не раздеваясь.
    И вот в одно из таких дежурств, разбудили меня дневальные минут за десять до подъёма. Сходил я в туалет, промыл глаза, и только подошёл к тумбочке возле входа, как открывается парадная дверь и заходит генерал – наш командир дивизии (я его на трибуне лицезрел во время строевого смотра), а за ним ещё кучу военных, да в таких мундирах, что никогда и не видывал.
  Можно только догадываться, что это были офицеры из стран Варшавского договора: поляки, чехи, румыны, болгары и может даже немцы.
  С перепугу я чуть было, не заорал:
- Рота, смирно!
 Но потом сообразил, что все спят, значит, – эта команда не подходит.
  Тогда, приложив руку к козырьку, типа,чести, решил отрапортовать, как нас учили докладывать ротному или комбату, что, мол, за ваше отсутствие никаких происшествий не случилось и так далее, но тут, же врубился, что таким сообщением, подорву авторитет генерала, и эти иностранцы могут подумать, что он командует всего лишь ротой. И на минуту замялся, но вдруг в открытую дверь, впервые за полгода, сосрання, влетел перепуганный наш ротный – капитан Старобельский и, оттеснив меня в сторону, отдав честь, доложил, как полагается в таких случаях.
 А я, улучив момент, подойдя к своим дневальным, тихо сказал, чтобы они быстро разбудили сержантов и всех остальных сачков, и больных.
  Часы на входе показали без одной минуты шесть, и офицеры расположились нестройной группой поодаль от парадной двери, так, чтобы не создавать затор. 
  Ротный, видно, хотел сам отдать команду, но генерал жестом его остановил, показывая на меня, типа, мягко говоря, - не царское это дело.
  И когда большая стрелка на циферблате часов над входом поравнялась ровно с цифрой двенадцать, я рявкнул, хорошо поставленным за год, командным голосом:
  - Внимание рота, подъём!
   Что тут началось. Бойцы спросонья, увидев в коридоре, такое количество офицеров, да ещё в непонятной форме, немного опешили, а у некоторых лица даже, были перепуганы, но они, подгоняемые сержантами, начали быстро одеваться.
 А я продолжаю:
- Все на зарядку, форма одежды номер два!
 И сержанты, уже одетые в сапоги и брюки, с голыми   торсами, как гладиаторы, быстренько по выгоняли бойцов на улицу.
  Не прошло и минуты, как расположение опустело.
  Не было никого, кроме дневальных, нас с ротным, да генерала с офицерами.
Одеяла были, как положено, откинуты на спинки кроватей, и по роте распространился такой, мягко говоря, - запах казармы, что – эти из стран Варшавского договора, врубившись, что больше ничего интересного не произойдёт, тоже быстренько удалились на свежий воздух.
 Стоя со мной в коридоре, капитан Старобельский перевёл дух и сказал:
- Ну, слава Богу, что всё прошло хорошо, и мы перед союзниками не ударили мордой в грязь.
 Тогда я с довольной улыбкой, резюмировал:
  - Не зря же мы тренировались, не только, по команде: «Подъём!», за сорок пять секунд вскакивать и одеваться, но и за такое, же время – укладываться на кровати, при команде: «Отбой!»
   Но, Бог тут не причём. Если бы я сержантов заранее не разбудил, то мы бы, как всегда, на зарядку из казармы, выползали минут десять…