Письмишко

Гуляет стынь в заснеженном дворе,
Дым из трубы струится в мир неспешный,
Под крышей Рим в простецком зипуне,
Как дед Мазай - пленительно потешный.

 Вы уж простите милостивица, сударыня наша, Софья Николаевна, за нерасторопу нашу. Вчерась пошта припозднилась и письмишко то Ваше получил с опозданьицем, впотьмах ужо. То и ответ усадил себя писать токмо под утрево значить.
Стыдно сказать, керосину совсем малёхо осталось, на самом донышке токмо сыщешь, срам один. По вечерам то, жгём по большой нужде матушка. Уж звиняйте нас.
 Здоровице наше, Бог миловал покедова, грех напраслину наводить, пока помолчу. О вас токмо и молимся денно и ношно, да в церкву когда, так свечку за здравие ставим.
 Утрице за околицей то каково, снег валИть, страх божий, а хата стынеть с ночи.
О-хо-хо, грехи наши тяжкие, надоть печь топить, родимую, а то захолонить, а куды это годиться, под Новый год да с простудой хворому, совсем не гоже.
 Дров с дровяника натаскать поболе надоть в сенцы, а то заметёть, так совсем бяда. Тропку то валеночками уж не протоптать будя, да и рученьки уж не те, кидать-то снег подводами, а куды деваться.
 А в молоды то годы каков был, прям не наработаешься. Бывало маменька пошлёт в лавку за керосином значить, а я не иду, а лечу, ног под собой не чую, во каков был. И ветер то в ушах так и свищеть, прям поёть и в волосах кудрями играеть, как гребнем пробираеть до маковки.
 О-хо-хо, всё в Божиих рученьках то, всё от его родимца, от его, кормильца и терпимца нашего.
 Бядовый был, страсть какой бядовый, бесом кликали по селу то. На гармошке играл, да как, бывало развернёшь трёхрядочку от плеча, да на сколь рученьки хватить, а обратно значить, волной ведёшь, а девки то ёрзають на скамье то, да тычать друг дружку в боки, да смехом исходють, а глазищы, как уголья в печи, так и горять шальным цветом, аж страх берёть. Песни пел, частушки опять же, а в пляс пойду, так расступись скорей, ненароком зашибу.
Иду бывало по селу, а девки заглядываються, да в уголочек платка улыбки прячуть, робеють стало быть. Кудри то у меня были знатные, когда намокнуть значить, так колечками, чистый каракУль, а подсохнуть то и волной до плеч, а цвет - чистый каштан.
Девки хной намажуться и ходють рыжие, да свёклой щёки натруть, красавицы значить, во как, а у меня-то всё от маменьки, от неё сердешной, ни хны, ни свЁклы не нать. На посиделках то, в избе у Сивчихи, солдатки вдовой, все девки мои были, бери любу, каку душенька спросить, ни от одной отказу нетути. Знамо дело, за гармонистом то люба на край света побежить не оглянеться.
О-хо-хо, а теперича и на полати труд великий забраться, нешто слезть, куды там.
Печь то уж разжёг, да пока топится и продолжу с божьей помощью.
Намедни, под вечер ужо, барин городской захаживал в избу то, просил подсобить да на постой, на ночь пустить. Сани у нево сломались, оглобля значить треснула, да упряжь порвалась. Да куды там, где ж мне принять таково молодца то, срам один в избе, кроме лавки то и нетути ни ча, а в погребце то мышь повесилась.
Посидели правда, повечерили, чаёк пустой почвыркали, пока мужики соседские оглоблю меняли да упряжь правили. Да он и поехал с Богом. Благодарил токмо сердешный, правда, не знамо за што, да сахарку оставил, не пожадал значить, душа видать широкая, дай Бог ему здоровица. Обещался по весне навестить.
Я ему про места нашенские балакал, пока чайком душу баловали, да оглоблю у саней меняли. Всё, как на духу поведал, кака ляпота тути с весны матушки. А он всё карандашиком поскрипывал в тетрадочке. Память видать слабёхонька, да переспрашивал для верности.
А Вы матушка, всё стращаете, что соберётесь в наши палестины, да уж каков годок всё ждём, пождём, да за околицу поглядываем.
Село-то у нас поискать, не сыщешь. Тути прежде князья нашенские со товарищи значить, после дел ратных стан ставили да гуливанили. Охотой да рыбалкой забавлялись. Село то в междуречье, супротив Оки матушки, прям в аккурат меж трёх речушек примостилось на краешке, да с тыльной то стороны холмами укрылося. Гуляй в волю, сколь душеньке угодно. Ни один басурман не сыщеть ни в раз.
А по весне, как вода в силу войдёть, так море разливанное плещеться, аж до самых сосновых боров, в аккурат до самой синей ленточки. А у села то, топляки, где по пояс, а где и поболи будя, так под воду то и уходють целиком. Хлебають, значить, полной ложкой покеда вода не скатиться в низовья. 
Мир в копеечку кажеться, а от воды испарина в солнечный денёк и цапли по отмелям рыбёшку, да лягушат ловють. Шастають тудемо сюдемо, отъедаються после перелёту.
Тохда бяру ботник, да айда на водУ, всякую животину вылавливать с бревён, что течением несёть по стремнине. Надысь зайцев насобирал без счёту, да лису значить. Сидять в ботнике то смирные, ни гу-гу, токмо ушками стригуть, да лиса хвост свой, рыжий, поджимаеть меж лап. Причалил, знамо дело, я к берегу, в аккурат под церквой у яра, а лихоимцы мои в рассыпную, как дробь из ружа, токмо их и видели. 
 Церква то наша зело хороша, намолена, всем миром строили, сколь дён кирпич подводами возили из уезду то уж и не упомнишь.
 Из окон то моих купола огнём горять поутру, когда солнышко встаёть, душа радуеться. Ляпота опять же, как колокол малиновым звоном вдарить, так ноженьки сами в церкву то нясуть. Душа светом наполняеться.
 Сами-то, давно ли матушка, Софья Николаевна, в церкву то захаживали, не чай у вас там в городУ то и не до церквы совсем, а рази так можно.
 А Вы сходите, чай не лишнее буде. Вы эвон какая выдумщица, картам гадальным то значеньице придаёте, а то ещё на кофейной гуще удумаете. Как получите письмишко то, так в ближайшее воскресеньице и сходите матушка, уж не побрезгуйте. Посидите на лавочке с простым народишкой, чай не зазорно, а душенька Ваша пущай полетаеть под куполом в волюшку то, да порадуется. А Вы не торопитесь из церквы то бежать, певчих послухайте, свечи зажгите, за здравие, за упокой, чай есть кому. А душенька-то пущай полетаеть, знамо дело ей надоть сердешной, трудно ей в делах наших мирских да заботах, тоскуеть она горемышная взаперти-то.
 Штой-то отвлекся я, любезная наша Софья Николаевна. Звиняйте уж коли не так што, мы и грамотке то еле обучены, да через пень колоду читаем по слогам.
 Вы пишете в письмишке то, что замуж удумали итить, дело то хорошее, да токмо жених то ваш уж больно вёрткий, как уж. Его Митька, сосед мой, лобстером кличеть. В прошлом годе то он бывал в наших палестинах. Гусём хаживал лапчатым по селу, пыль гонял в сапожках яловых, ну чистый лобстер. Прав Митька, он у нас грамотей первостатейный, зря не обидеть. 
Токмо дюже мне антересно, что ж это за птица така - этот лобстер. Мне Митьку то спрашивать не с руки, соседи, как ни как. Вы уж мне отпишите, любезная Софья Николаевна в письмишке, что за зверь диковинный энтот лобстер. Раз Митька знаеть, так и мне стало быть надоть. Вы уж отпишите, Христа ради.
 А энтово охальника, что визитами Вас изводить, не слухайте и гоните прочь.
Уж поостерегитесь матушка, поберегите себя.
 А ещё у нас событиев, на Рождество обещался гостевать знакомец мой, про которого отписывал Вам ужо. С северОв значиться, с тоской смертной в глазаньках который, чай не припомните?
Хороший мужик то, жалко ево, всю жизнь бобылём, один одинёшенек, как перст тундровый. Я уж сколь раз думал, штоб ему бы бабу добрую найтить, уж и с Митькой балакал об энтом. Думал присоветуеть чё умное, как ни как грамотей первостатейный. С каково боку подъехать сподручней значить, чтоб половчей, да чтоб не зашиб ненароком то в сердцах, да не огрел тем, что под рученьки попадёть.
А как же, а можеть он супротивник бабьего полу, Бог его знать.
 Вот приедить знакомец то, сходим в церкву, помолимся, чин по чину, он тоже теперича в храм пристрастился значить.
У нево, в тундрах то, церквы днём с огнём не сыщешь, там кроме чумов и олешек рогатых то, да песцов и нетути ни ча. Совы одни. Пустое место, погибель одна смертная, страх Божий. Вот он и ершиться порой, еж северный, ни как оттаять не можеть от своей вечной мерзлОты. Глазищи колючие, так и сверлють, так и буравять, аж прям до нутра значить. А куды деться то, как ни как пол веку там, пошти с рождениев, нешто так можно с живым человеком? Строганина, грибы да ягоды, сыроед одно слово, чукча, прости Господи.
Вот приедеть, посидим, побалакаем за жизнь, в баньку свожу ево опять же, попарю сердешного, а после баньки винца выпьем за здравие значить, со слезой, с морозцу. Из печи щей с пылу, с жару достану, да каши в чугунке гречишной с топлёным молочтём, а к чаю пышки на меду. Вот и порадую старого ежа на Рождество Христово, да и себя не забуду.
Заговорился я с Вами в письмишке то, любезная наша, Софья Николаевна, видать скучаю  дюже сильно по Вам. Приезжайте погостевать. Вот, как вода по весне спадёть, так и приезжайте. А то все чернила извёл в чернильнице, пёрышко то по дондышку шкрябаеть, аж попискиваеть сердешное, а подлить то и неча, и в лавку то бяжать мочи нетути. Замело ужо верно всю округу то.
А вона в дверь кот мой скребёться с морозу то, отъелся зверюга, всех мышей в амбаре соседском переловил, ходить по хате, аж половицы прогибаються, как болярин думный. Прям страх берёть, запрыгнеть ко мне на полати, на печь значить, под занавеску шмыгнёть и толкаеть меня под тулупом, мол подвинься хозяин, разлёгся тут. А как уснёть, так храпить безбожно, ну в пору святых выносить. Прям бяда, никакого сладу с ним неть.
Засим откланяюсь, любезная наша Софья Николаевна, дела то вона за оконцем в шеренгу выстроились, переминаються с ноги на ногу, как служилые, ждуть значить, хоть парад примай. Скотинушке сенца дать, да курам подсыпать, тропку до журавля колодезного расчистить от снегу, да к ночи печь протопить опять же, да и письмишко на пошту снести не забыть.
Ну, прощавайте покеда, не поминайте лихом матушка.

По воле божьей снег с небес идёт
И пишутся любовные романы,
Могучий Рим от варвара падёт
Отдав России радость и печали.