Пентленд-Ферт

                Некоторым не везёт с утра, мне не стало везти с обеда. Я прождал Нельку около часа у кинотеатра Сыпрус. Не пришла. Скорее всего, уехала на берег Балтики искать янтарь. Вчера бесновался сильнейший шторм и на берегу могли оказаться выброшенные вместе с водорослями большие куски окаменевшей смолы.
                Если бы с одной стороны от Нельки находился янтарь, с другой я, то не знаю, куда бы она посмотрела в первую очередь и куда бы пошла. Если бы пошла ко мне, то, наверняка, голова бы её была повёрнута в сторону янтаря.  В этом она вся. Раздвоена и противоречива во всём, в том числе и в отношении ко мне. С одной стороны, хочется меня удержать, с другой - жуткое желание получить на халяву янтарь.
                В этот раз победил янтарь. Ну и хорошо! Если бы верх взял я, то приехав ко мне, она своими ежеминутными сожалениями о несобранном янтаре напрочь испортила бы настроение и мне и себе. А вечером, засыпая, вспоминая прошедший день, она наверняка бы подумала: — «Лучше бы поехала за янтарём, чем провела день с этим козлом. И янтаря нет и настроения этот дурак испортил».
                Так происходит почти с каждой женщиной. Вся их жизнь проходит в выборе. Они не могут сразу же остановиться на чём-нибудь. То что секунду назад казалось хорошим, сейчас уже плохое, а потом опять всё наоборот. Единственное что для неё остаётся всегда хорошим — это то, что принадлежит другой. Оно не только хорошее, но и вызывает нестерпимый зуд приобрести такое же. Нет! Не такое, а лучше! Нет не лучше, а намного лучше!! Не на много, а в тысячу раз лучшее!! И чтобы такого ни у кого не было! И что бы было только у неё! И все девчонки как увидели, сразу же и обалдели с вытаращенными глазами! А мужики бы остолбенели с раскрытыми ртами! И стояли бы столбами справа и слева, спереди и сзади, снизу и сверху! Нет сверху не надо! Упадут ещё, дураки, на голову!  И везде кучи восхищённых людей. А она идёт, идёт одна, такая неприступная, ослепительная и гордая.
           Засыпая женщины мучаются от того что выбор её пошёл не потому пути. Какой уж там сон! Для женщин время перед сном не умиротворённый отход ко сну, а мучительный мыслительный процесс о своём безвозвратно ушедшем прошлом, не удачном дне и непонятно каком завтра. А уж если завтра проснувшись она вспомнит свой сон, да начнёт его разгадывать по приметам, то считайте день для неё вконец испорчен. Хороших снов никакая женщина не видит, а если увидит, то обязательно напридумывает такого, что хороший сон превращается в отвратительный. 
                Сегодня шторм почти утих, но с моря продолжал дуть западный ветер. Я поднял воротник. Было прохладно от ветра, неуютно от серого неба и сыро от мелкого как пыль дождика. Он не сыпался сверху, а обволакивал влажной массой, оседая на мокрых камнях мостовой, серых стенах домов и чёрных железных решётках. Да и в душу успел забраться испортив ей настроение ощущением неуютности и одиночества.
                По мокрым ступеням кинотеатра взбегали опоздавшие зрители, проскальзывали в тьму приоткрывающейся двери и исчезали, отрезая звуки начавшегося сеанса. Бежать за ними не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Я даже на Нельку не злился. Не пришла, ну и чёрт с ней! Хотя она была инициатором этой встречи и всей той кутерьме которая началась после того как я сказал ей что попробую перейти из торговых моряков в рыбаки.
                Нелька знала всех в Таллине и все знали её. Особенно кружились вокруг неё матросы рыбаки. Парни денег не жалели. Пили дай Боже, дрались не хуже, но слово держать умели и товарищей никогда не подводили. Я быстро нашёл с ними общий язык, хотя рыбаком не был. Плавал на сухогрузах и танкерах матросом. Рулевым первого класса. В отличие от Нелькиных друзей бывал в иностранных портах, мог купить заграничные шмотки, да и одет был приличнее их. Но драться мог не хуже и пил не меньше, хотя пьянки особо не любил. Всё это поднимало меня в их рыбьих глазах, но всё равно, они не раз покровительственно хлопали меня по плечу и дружно уговаривали сходить на промысел.
                — Ты что!! Никогда на промысле не был? Ну ты даёшь? Значит ты моря не видел. Ты не моряк, а так — турист. Моряк — это рыбак. Работа хотя и тяжёлая, не поспишь нормально, не поешь, но зато заработаешь прилично. А уж если капитан везучий и место уловное, то вообще вернёшься миллионером. Не пожалеешь! Иди на Биржу к Маттиасу. Поговори. Только вначале пошептайся со своей девахой Нелькой. Она тебя научит, что делать, как жить. Огонь баба.
                Вот уж чего я не хотел, так это учиться у этого огня как мне гореть. Своей активностью она так мне надоедала, что больше 3-х дней я вытерпеть её не мог. С другой стороны, когда я 2-3 дня был без неё, то возникало острое желание опять встретиться. Побыть вместе. Я не то что бы терпеть её не мог. Не в этом дело. Просто мне быстро надоедали её бессмысленные разговоры ни о чём, о каких-то подружках и их женихах, о том что она сказала ему, что он ответил, а потом что опять она сказала, а потом опять что он ей ответило и так с начала до конца встречи —  бу   — бу   — бу   — бу   — бу   — бу. Но потом, когда её долго не было это бу   — бу   — бу   — бу мне не хватало. Вспоминал её и думал: «Ну и что, что бубнит? Ничего страшного. На то она и женщина». Может быть плохо, что я быстро отходил. Но таков уж я.
                Однажды я вставил в её «бу   — бу   — бу» вопрос о том, что она думает по поводу того, что у меня кончается отдых и пора искать хороший рейс. Она взвилась от восторга, а я подумал, — Зря сказал.
                Кто-нибудь пробовал угомонить энергичную и напористую девчонку, которая имеет на тебя виды, считает своей собственностью и вдруг узнаёт, что ты нуждаешься в её помощи? Не угомонишь! Советы и предложения посыпятся на тебя как из рога изобилия, а ты оглушённый и подавленный будешь дёргаться на поводке и выполнять их одно за другим. Поэтому с одной стороны было приятно, что я ей не безразличен, с другой, неприятно, что я уж очень не безразличен. Привязанность должна быть умеренной с определённой степенью свободы привязанному с другого конца.
                — Наконец, отелился, — сказала она, строго как учительница, смотря мне в глаза, — Но стоп! Без меня ничего не делай. Ты понял? Ни - че - го! Нужно хорошо всё обмозговать.
                Мозговала она дня три. Одна. Мой мозг не привлекался и с тревогой ожидал решения Нелькиных извилин. Наконец встретились.
                — Во-первых, тебе нужно идти к Маттиасу. Я уже с ним поговорила. Он тебе всё сделает. Разумеется не бесплатно. Не за твои красивые глаза.
                — А за чьи? За твои?
                — Дурак ты.
                — А что без глаз нельзя устроиться?
                — Можно, но только на твои торговые корыта. У рыбаков всё по другому. Как-нибудь расскажу. А ты не дрейфь. Вначале он посмотрит на тебя, кто ты. Поговорит. А уж потом решит, давать тебе хорошую работу или нет.
                — А кто такой этот Маттиас. Министр СССР?
                — Нет. Фрукт из отдела кадров Биржы труда. Веди в кафе. Всё расскажу.
                В Кафе Нелька сообщила что этот «фрукт» ждёт меня завтра. Поэтому вначале мы встретимся с Нелькой у старого Таллинского кинотеатра Сыпрус, который был как раз напротив Экспедиционной базы (Биржа рыбаков).         
                Зачем? — спросил я, — Сразу встретимся на Бирже.
                — Ты слушай меня! Мы убьём сразу трёх зайцев. Сначала сходим в кино, я давно в нём не была. Потом к Маттиасу. И вот потом уже пойдём в кафе и обмоем назначение по  эстонски. Ты слушаешь меня?
                — Слушаю, слушаю. А если Маттиас ничего мне не предложит, — спросил я.
                — Ну и что? Всё равно зайдём и обмоем, но уже по-русски.
                Янтарь помешал Нельки поймать трёх зайцев. В кино я не пошёл, а пошёл ловить оставшихся зверьков.
                Биржа труда для рыбаков на Вана-Пости 7 была напротив кинотеатра.
                Через кованые железные ворота зашёл во дворик. Здесь был народ со всего Союза. Спросил куда идти. Объяснили. В придачу дали советы.
                Пока стоял в коридоре Биржы разговорился с парнем. Он тоже нанимался. Ждал выгодного рейса, приходя сюда каждую неделю.
                — Это ты хорошо придумал, пойти на рыбу, — сказал он, — Я в прошлый рейс мотористом знаешь сколько заработал? Чемодан!
                Он назвал цифру. Действительно: — ого — го.
                — Говорят с Николаева пригоняют большой морозильный траулер. Туда наверняка понадобятся мотористы. Сейчас зайду, спрошу. Меня вроде поставили на очередь. Посмотрим. А ты куда? Если наниматься, то тебе тоже сюда. Вместе зайдём.
                Я не знал что ответить? Маттиас был в другом кабинете. Сказать, что иду к Маттиасу, в отношении работы на промысле? Скажет, а ты что не как другие? Блатной что-ли? Обидится. Подумает, — «Вот сволочь. Мы все по-честному нанимается, а этот пижон трухлявый как змея обходит всех».
                — Понимаешь, я рулевой с торговых судов и друзья посоветовали идти к Маттиасу. Он вроде может что-то хорошее предложить.
                — А — а — а — а, понятно, что ничего не понятно. Ну раз так нужно, то нужно. Ты с ним поосторожней, — предупредил парень, — Я слышал о нём. Пройдоха ещё тот. Давай, топай, Вон от твоего Маттиаса вышли. Подожди, — он схватил меня за рукав, — Давай как закончим, пивка выпьем.
                — Лады. Кто первый выйдет, подождёт.
                Маттиас встретил неприветливо, но когда узнал что я от Нельки, то, пощёлкал пальцами, сказал
                — Понял. Хорошо, — порывшись в бумагах, добавил, — Приходи через неделю. Там посмотрим. Нельки привет.
                С парнем мы пошли в кафе «Арарат». Здесь продавали на разлив водку, коньяк и прочее. Вначале выпили по паре кружек пива. Потом, что-то крепкое. Хотя нужно было наоборот. Потом ещё, потом, понятное дело, заспорили — куда идти. В ресторан «Глория» или к его девчонки. Пошли к его девчонке. Там выпили.
                Как закончился день, не помню. Утром проснулся дома и не мог вспомнить как звали парня. Кажется Артур. Нет Альвар. Точно Альвар. А девчонку его звали….. Нет не помню. Да Бог с ними. Что мне с ними детей крестить что-ли.
                Через неделю пошёл на вторую встречу к Маттиасу. Нелька сказала, что не пойдёт.
                — Ты думаешь я не знаю, куда ты ходил после Маттиаса прошлый раз? Пьяница несчастный! Я хожу, хожу, хлопочу за него. Пороги обиваю. Время теряю. А он…... и т. д.
                Заканчивала всегда одним, — Все вы мужики одинаковы.
                Опять я пошёл один.
                В коридорах было полно народу. Встретил того паря с которым прошлый раз пил в «Арарате» пиво. Альвар, кажется. Поздоровались. Странно, но я не почувствовал ни скованности, но стеснения от прошлой встречи и непонятно как закончившейся выпивки. Был рад встречи. Судя по парню, рад был и он. Так бывает и говорит это об одном — мы подходим друг для друга. Совместимы. Это редко бывает. Но если бывает, то к хорошей, пацанской дружбе.
                — Ну что? Нанялся? — спросил я.
                — Нет. Ерунду предлагают. С Николаева БМРТ ещё не пригнали. Подожду. А у тебя как?
                — Пока никак. Сейчас пойду к начальству.
                — Ну давай. Я подожду. Потом пивка попьём, — улыбнулся он мне.
                — Как в прошлый раз! — хлопнул я его по плечу, — Лады.
                Я засунул руку в карман, нащупал конверт с благодарностью для Маттиаса, взятый по настоянию Нельки. Зашёл в кабинет.
                Кадровик вытащил из шкафа мои документы. Посмотрел, почесал шею. Оглядел меня сверху донизу, как будто покупал. Постучал пальцами по столу и сказал.
                — Хрен с тобой. Есть работа на рыболовном траулере. Его недавно прикрепили к АтлантНИРО. Теперь он будет заниматься научными работами, будет определять промысловые запасы рыбы в Атлантике в Джорджес банке. Будете ловить рыбу — значит будут платить за улов. Да ещё будут приплачивать за участие в научной работе. Поможешь в науке — бедным не оставят. Кроме того будут кое-какие привилегии. Потом узнаешь какие. Платить будут хорошо. Оформлять?
                — Но я же рулевой. А когда в рейс?
                — Состав экипажа -специальный. Через недельку. Сейчас судно в другом порту. Недалеко. Там его подлатают, перестроят, покрасят и сюда.
                — В каком порту?
                — Тебе зачем знать? Придёт — тебе сообщат. Иди оформляйся.
                Он отвернулся, подошёл к окну и стал заинтересованно что-то разглядывать. Про это приём с окном Нелька мне сообщила. Я быстро встал, сунул руку в карман и конверт мгновенно перелетел под бумагу на столе.
                — Всё? — спросил я.
                — Всё, — ответил он медленно поворачиваясь. Бросив быстрый взгляд на стол, поднял руку.
                — Удачи. Если что заходи.
                Я попрощался и вышел.
                — Оформился? Куда? — спросил дожидавшийся меня Альвар.
                Пока шли в кафе я вкратце рассказал ему о предложении Маттиаса.
                — Странно, — сказал парень после тог как мы обмыли мою работу первой рюмкой, — Зачем маломощному траулеру делать то что уже давно известно. Там до него всё обследовано вдоль и поперёк. В позапрошлом году я там ловил сельдь, всё нормально, только проблемы со сдачей. Будет плавбаза будет и заработок. Чего там исследовать? У нас какие-то тёрки с американцами из-за Кубы, может поэтому ваше корыто туда посылают. Как судно называется. Я сказал.
                — Странно, — повторил он, все траулеры знаю, а об этом слышу первый раз. Смотри не вляпайся парень!
                — Не каркай. Говорят заработаю.
                — Ну-ну. Гробовые.
                — Пошёл ты…..
                — А сейчас, где судно пришвартовано?
                — Кадровик сказал ремонтируется в каком-то ближайшем порту.
                — Ну и ну! В нашем порту можно хорошо отремонтироваться! А ближайший к нам порт — военный. Он что там стоит?
                — Не знаю. Тебе не всё равно. Чего пристал?
                — Да ладно, мне то что. Наливай! Слушай, — он придержал мою руку разливающую вино, — Извини конечно, но я забыл как тебя звать. Напомни.
                Я напомнил и мы опять напились, договорившись обмыть мой отход в рейс.
                Отход отмечали в ресторане большой компанией. На этом настояла Нелька. Она же всё и организовала. Пришёл Альвар с девушкой и его приятели — рыбаки. Были Нелькины друзья и ещё кто-то. Танцевали, ели, пили, спорили, что-то объясняли друг другу. Кто-то предложил прямо сейчас, пока я не в море, обвенчать меня и Нельку.
                — А что! Парень не женатый Нелька тоже. Друг другу подходят. Пусть будет семья, ячейка партии. Ой, простите не партии, а общества.
                Компания взревела восторгом от такого предложения. Возник вопрос с кольцами, но его быстро разрешили. Альвар подошёл к музыкантам на эстраде и что-то поговорил с ведущим. Тот исчез и через минуты принёс два кольца. Нелька внимательно рассмотрела их и заключила
                — Не золотые, конечно, но похоже на золото.
                Начался ритуал венчания или чего-то похожего на него. Пили за нас, кричали «Горько». Какой-то бородатый парень, который был шафером со стороны Нели поднялся и крикнул:
                — Тихо, я хочу сказать.
                Шум стих.
                — Сегодня торжественный день. Мой друг, нет — подружка, нет как её — хорошая знакомая или просто Нелька, не знаю отчества, сегодня сочетается братскими, нет — бракованными, нет — брачными узлами, нет узами, вот с этим парнем, забыл как звать. Поэтому я кладу в этот цветочник, — он вытащил из вазы на столе цветы и показал её всем, — Деньги и прошу сделать модоложёнам, извините можёлодомам, извините не выговорю — подарок. Положите сюда кто сколько может. И пусть будущий муж тоже сделает своей невесте подарок, если конечно у него есть деньги и он не нищий.
                Меня взбесили последние слова. Какой я нищий, что я Нельки денег не могу дать? Я встал.
                — От себя, — сказал я, смотря в сторону парня, — я тоже делаю подарок Нели.
                Я назвал сумму. Это была крупная сумма, почти все деньги, которые я копил на машину последние 5 лет. Все замолчали, сумма была действительно большой.
                — Брось, — сказал бородатый, — Где ты такие деньги найдёшь?
                — А я сейчас, съезжу и привезу.
                — Один? — спросил парень, — А не улизнёшь?
                — Поехали вдвоём.
                — Вы что оба с ума сошли. Прекращайте! Никуда не поедете, — вступила в разговор Нелька.
                Но разве двух пьяных ослов уймёшь? Мы поехали и я привёз деньги.
                После ресторана ночевал у Нельки. Меня вырвало. Заляпал всю рубашку. Неля выстирала и высушила.
                Утром с больной головой отправился домой. Зашёл по пути в кафе, похмелился. Стало легче. Пришёл домой, собрал выдвинутые ящики, где я искал деньги, снял чистую рубашку, упал на койку и не вставал до следующего утра.
                Проснулся. В голове всё ещё было не прибрано. Ощущалась какая-то болезненная тяжесть. С неудовольствием, стал вспоминать прошедший день: получил работу, встретился с Нелькой и Альваром. Были в ресторане. Уже большой компанией. Меня «поженили» с Нелькой. Привёз ей деньги. С трудом поднялся посмотреть действительно ли я дал ей деньги. Да, отдал! В тумбочке осталась только бумага в которую они были завёрнуты. Что думать я не знал. Голова знала. Она с похмелья ни о чём не хотела думать, кроме спиртного. Но я не разрешил. Хватит!
                — Дура безмозглая, — обозвал я голову. Такой несправедливости она вытерпеть не смогла и ещё больше заболела.
                Утро м не спеша привёл себя в порядок. Постепенно приходила ясность и стремление жить. И тут сразу же посыпались события, одно за другим, одно за другим.
                Хозяйка квартиры зашла за деньгами. Потом сообщила.
                — К тебе мать вчера приезжала. Ждала, ждала, не дождалась. Ушла. Вот оставила.
                Хозяйка передала сумку. Не успела хозяйка уйти в дверь опять постучали. Пришёл рассыльный с судна. Он протянул мне бумагу и сказал что я должен быть на судне. Судно вчера пригнали в порт.
                Собрался. Пошёл в порт на судно. По дороге встретил знакомого, он рассказал, что наше судно вчера пригнали в порт. Перегоняла профессиональная команда.
                Я знал, что это плохо. Обычно такие перегонщики плевать хотели на все недостатки которые всплывали при перегоне. Им быстрее бы сдать судно, получить деньги и успеть на следующий перегон. Но когда увидел судно, мнение изменил. Судно было в идеальном состоянии.
                Я знал траулеры. Этот был чем-то похож на СРТ, но существенно шире и длиннее. Он был основательно переделан. Прежде всего с кормовой палубы убрали всё оборудование обеспечивающее дрифтерный и кошельковый лов. Вместо них были вделаны в палубы какие-то закрытые механизмы к которым от рубки тянулись толстые балки. Были поставлены и ещё какие-то конструкции, назначение которых я не знал, но на таком судне оно наверное было необходимы.
                Почти вся команда уже была скомплектована. Добрали только двух матросов  — рулевого и моториста. Первым был я, вторым, — щуплый парень, толи Федя, толи Петя. Я не разобрал, что он буркнул при знакомстве.
                В кубрике моё место оказалось наверху. Внизу лежал парень в тельняшке, старше меня и плотнее. Короткая стрижка, квадратная челюсть, короткий нос и чуть прижатые уши делали чуть темноватое лицо грубоватым и решительным. «Такому палец в рот не клади», — подумал я. Однако светлые волосы и не очень тёмные брови смягчили суровость. Вроде бы ничего, — успокоился я. Улыбка парня сразу же расположила к нему. «Свой парень», — заключил я. Парень не знал какие мысли бегают у меня в голове. Он быстро сел, великолепно владея всем телом и спросил, протягивая руку:
                — Новенький? Кто будешь? Я - Костя, старший рулевой.
                Я представился.
                — Ого! Значит тоже рулишь? Где плавал?
                Каждый рейс начинается со знакомства. В нём две стороны определяют уживётся ли долго этот человек с тобой в тесном пространстве или вы будете грызться вначале по мелочам, недовольные друг другом, а потом по нарастающей, когда обоюдная ненависть дойти до такой точки, на которой вдвоём не уместиться. Кто-то должен спрыгнуть. Старые моряки с дальних рейсов знают немало судеб дошедших до такой точки и спрыгнувших в небытиё.
                Костя говорил о себе мало, не спеша. О бывших товарищах по работе почти не упоминал, а если и говорил, то ничего плохого. Просто ставил в известность — плавал с тем-то, тем-то. Это я сразу отметил. Обычно если человек вспоминает что-то плохое об отсутствующем, то наверняка и о тебе будет говорить пакости. Замечал не раз. С таки лучше не знаться. Дешёвки!
                Меня слушал спокойно, иногда кивал головой, толи подбадривал, толи одобрял услышанное. Если человек часто кивает, соглашаясь со всеми твоими высказываниями — это так же сигнал. С такими людьми нужно держаться настороже. Они не плохие товарищи в нормальной обстановке. Но у них развито угодничество, подлизывание, отсутствие своего мнения. Вернее оно есть, но под напором обстоятельств оно не противостоит им, а как пластилин изгибается приобретая контур соответствующий давлению. Поэтому при конфликте, в котором замешано несколько человек, от них можно ожидать только одного — переход на сторону не правого, а сильного. Предаст и не раскается т.к.для него это не предательство, а способ выживания.
                Сидящий передо мной парень видимо был не таким. Он не перебивал и почти не задавал вопросов. Изредка внимательно посматривал меня. Так слушают терпеливые люди, зная, что спешить некуда, время впереди полно и постепенно всё выяснится. Такие люди ох как нужны в длительных плаваниях. Они обладают силой перетерпеть недоразумение. Погасить его. Терпение в дружбе — залог её прочности.
                Договорить мы не успели, с палубы крикнули, чтоб я зашёл в каптёрку. Вышел из кубрика подумав, — «Вроде нормальный парень. Но через минуту мозг добавил, — Будущее покажет».
                Получил постель, робу, покушал и сразу же впрягся в работу, которой всегда было выше крыши при отходе судна в рейс. Вся команда работала без отдыха. Нелька, Альвар, друзья остались за бортом и не вспоминались.
                Три дня работали как черти. Стоп! Разве черти в преисподней работают? Хотя нет, работают — дрова под сковородку с грешниками подкладывают. Огонь поддерживают. Огонь мы не поддерживали, а привозили со склада, что нужно, перегружали с пристани, что скажут, подписывали где нужно, рапортовали кому нужно, показывали как нужно, выпивали с кем нужно, но самую малость.
                Наконец всё закончили, а что не закончили, то спрятали и замазали, а что не спрятали и не замазали, на то плюнули надеясь не заметят.
                В кубриках повисло напряжённое ожидание отхода. На сам отход было вообще  - то наплевать. Отход он и есть отход. А вот то что сопровождало отход — заслуживало самого пристального внимания. И не из-за того, что было необычным, а потому, что для тебя и всего экипажа отход судна от пристани был рубежом, который отделял твою жизнь на суше от жизни на море. Ты знал, что оставляешь и не знал, что приобретёшь. Ты мог заработать большие деньги — это хорошо! Мог вернуться богатым, но покалеченным! Это и не хорошо и не плохо. Мог вообще не вернуться — это совсем плохо. Но пока ты жив и преодолеваешь вместе с экипажем этот чёртов рубеж у тебя смутно на душе, тревожно в башке и ты находишься в каком-то неуютном, болезненном состоянии неизвестность. Чтоб его преодолеть, у мужиков есть эффективное средство — выпить. 
                Преодоление рубежа начинается с момента отхода судна и продолжается до окончания запасов припрятанных в рундуках. До отхода — ни, ни. Идут проверки, одна за другой, одна за другой, готовности судна и экипажа к отходу. Не дай Бог если попадёшься проверяющим выпившим. Ну а уж если наткнёшься на помполит — не дай Боже! Его всегда брали в качестве балласта. Не для устойчивости судна, а для устойчивости морального духа.
                Все с нетерпением посматривали на капитанский мостик и ждали, когда же, наконец, кэп в парадной форме, выбритый и слегка пьяный, крикнет в рупор «отдать швартовы» и закончит мимо рупора, — «Мать вашу».
                Но, как всегда, перед отходом нарвались на неприятность.  Даже две. Первая так себе, её можно пережить. Это даже не неприятность, а странность. Косте и мне, по судовому расписанию, досталось нести самые паршивые ходовые вахты с 00.00 - 04.00 («собачья вахта»), 04.00 - 08.00. Причём эти же вахты дали и штурманам. С чего бы такой дублёж? Неприятно, но работа есть работа, хотя Боженька мог и полегче вахты подыскать. Всё-таки мы с Костей не новички.
                Вторая неприятность была не то что неприятностью, а почти незаметным событием, которое неожиданно так напичкало меня тревогой за благополучный исход рейса, что ой — ёй — ёй.
                Началась оно когда я был в рубке. Штурман инструктировал нас рулевых матросов перед рейсом, показывал оборудование, проверял знание и т. д. Мы заканчивали и штурман, пощёлкивая пальцем по гирокомпасу, хотел уже отпустить нас, как вбежал старпом. Оглядел рубку, приказал нам быстро прибраться, а штурману выложить на стол карты справочники и ещё какие - то документы. Потом, пощёлкал пальцем по гирокомпасу и смотря на удивлённого штурмана произнёс.
                — Чего смотрите. Инспектор портнадзора на судне. Может сюда зайдёт. Это по твою душу.
                Фразу он заканчивал шёпотом, смотря на открывающуюся дверь. Появились инспектор, высокий мужик с седыми волосами, в сопровождении кэпа и старпома.
                «Седой», как я сразу окрестил высокого, не спеша осмотрел рубку, стол с картами, протянул руку, пощёлкал пальцами по гирокомпасу и повернулся к выходу.
                Я хмыкнул. Это был не смех. Просто улыбка вслух. Проверяющий был третьим, кто сегодня щёлкал по гирокомпасу. Закоренелая привычка — щёлкать пальцами по всему, что связано со спиртным — по шеи, по стакану, по бутылки и т. д. видимо крепко сидела у них в печёнке. В гирокомпасе было около 3 литров чистого спирта и каждый из них не раз в конце рейса составляло акты о «случайно» разбитом во время шторма гироскопе. Начальство их понимало и, пощёлкав огорчённо по пустому столу, подписывало акты о списании.
                Инспектор услышал смешок, остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я молчал.
                — В чём дело? — спросил меня капитан, — что-то хотите сказать?
                — Нет, нет. Товарищ капитан. Просто так.
                — Ну - ну. Продолжайте, — сказал кэп и пощёлкал по гирокомпасу.
                Какая муха укусила проверяющего, не пойму. Он остановился и спросил штурмана. 
                — Карты и пособия откорректированы.
                — Конечно.
                Седой вернулся к столу, вытащил из стопки первую попавшуюся карту и стал разглядывать её. На карте был маршрут через пролив Пентленд-Ферт.
                — Что-то не вижу корректировки ни здесь ни в журнале. Дайте - ка последнее «Извещение»
                Штурман и Седой склонились над столом горячо обсуждая только им понятные детали.
                — Не вижу предварительной прокладки курса через пролив. Читали Резолюцию ИМО по предварительной прокладки рейса? Не слышу ответа!!
                Видимо Седой неплохо знал пролив. Он спрашивал каким курсом лучшее идти, по какому проходу, где какие банки, течения и водовороты. Штурман после каждого вопроса, покашливал, поднимал на Седого глаза и многословно отвечал, виновато поглядывая на стоящего поодаль капитана. По лицу Седого было видно, что он недоволен ответом штурмана, молчанием капитана, покашливанием старпома и всем дурацким экипажем на этом не подготовленном к отплытию судне.
                — Тварь болотная, — тихо сквозь зубы сказал кэп старпому, смотря заискивающе на проверяющего, — Не дай Бог заставит корректировать и заверять весь маршрут. Этот дурак, штурман, не успел всё сделать. Оболтус. Время потеряем.
                — Д — а — а — а. Не Дай Господи, — тихо подтвердил старпом.
                — Вадим Николаевич (так звали тварь), да будет уж тебе, — дружелюбно произнёс кэп, — Штурман всё что не доделал доделает. Сейчас сядет, будет сидеть и делать. Не горячись, я с него три шкуры спущу если не сделает. Ты меня знаешь! Пойдёт, там ждут нас.
                Седой поднял голову. Выражение решительного отказа на его лице после слов «там ждут» стало размываться и он недовольно ворча, погрозил пальцем штурману
                — Приду, проверю.
                Старпом хмыкнул, подумав «Кто это приходил и проверял после «там ждут?» Седой заметил улыбку на лице старпома и взяв капитана за пуговицу раздельно произнёс.
                — Твой помощник ни хрена не знает гидрометеорологической обстановки пролива. Смотри, хлебнёшь с ним горя. Этот чёртов пролив опасная штучка. Сам знаешь!
                Капитан кивнул. Проверяющий и свита ушла. Я вздохнул и неожиданно вспомнил, что о проливе Пентленд-Ферт, который расположен между северной оконечностью Великобритании и Оркейскими островами, я уже слышу второй раз.
                Первый раз услышал утром, на следующий день после прихода на судно. Меня вызвал старпом и долго расспрашивал на каких судах ходил, с какими капитанами, по каким путям, что перевозили, женат ли я, откуда и т. д. Потом вызвал штурмана, Костю и ещё двух матросов разложил карты и коротко сказал штурману
                — Ознакомь с маршрутом, особенно с проливом Пентленд-Ферт, — и ушёл.
                Штурман молодой парень, закончивший «Рыбку» в Ростове-на-Дону и только один раз ходивший в Атлантику, на Ньюфаундлендскую банку через Ла-Манш, вряд ли хорошо представлял маршрут. Объяснял он бойко, но нам, не раз побывавших в рейсах, сразу стало понятно, что он не из хороших штурманов.
                Я не раз встречал таких. Они поработали штурманами 2-3 года и перестали заниматься собой, думали что всё достигли и дальше идти некуда. Не знаю с чем это связано — с ленью, неспособностью вкалывать, отсутствием каких - то стремлений или «плевать на всё, обойдусь». Но я их понимаю. По себе знаю как трудно заставить себя заниматься самообразованием когда впереди ничего не светит.
                Но я знал и другое. Может наступить время когда ты вдруг, неожиданно окажешься нужен. И если ты в этот момент хорошо подготовлен, тогда ты пойдёшь стремительно вверх по карьерной лестнице. И в этом нет ничего плохого — хорошую карьеру должен делать каждый, а вот карьеристом быть самое последнее дело.
                Меня всегда волновал вопрос наступит или не наступит для меня такое время. А если не наступит? Тогда все мои ежедневные занятия в пустую? Да!!. Тогда всё впустую. А как же иначе? Жизнь это игра. Учись проигрывать. Но в первом случае шанс, что ты выиграешь есть, а во втором нет. Выбирай!
                Через какое - то время в рубку опять поднялся старпом.
                — Ну как?
                Штурман пожал плечами.
                Старпом задал нам несколько вопросов. На большинство из них мы не ответили. Старпом вздохнул. Обратный выдох прошёл без ругани. Сел взял карту, карандаш и начал объяснять:
                — Маршрут таков. Пройдём Большой Бельт, Северное море, пролив Пентленд-Ферт и выйдем в Атлантику. Куда дальше сообщу потом. Сейчас вам самое главное запомнить, даже не запомнить, а зарубить на носу — самый тяжёлый участок это пролив Пентленд-Ферт
                Чиф показал карандашом маршрут и несколько раз очертил район пролива. Затем продолжал, — Я проходил пролив один раз, кэп — дважды. Ничего хорошего. И вот почему.
                Что не отнимешь у старпома, так это просто и доходчиво объяснять сложное. Я быстро понял, что этот пролив не сахар, и пройти его удачно не так легко. Один раз в день гравитация Луны тащит воду через этот узкий скалистый канал из океана в Северное море. Через несколько часов, наоборот, из моря в Атлантику. Если курс судна совпадёт с направлением приливной волны, а скорость хода уровняется с движением потока, то не зависимо от того какая его скорость относительно дна, судно полностью потеряет управляемость. Руль перестанет слушаться. И не дай Бог если разразится шторм и боковой ветер ударит в борт. Судно развернёт лагом к поднятым штормом волнам и оно под их напором перевернётся, накрыв многотонной шляпой всех стоящих в рубке и спящих в каютах. Мало того, даже без шторма, в несущемся потоке, неуправляемое судно, как щепку может забросить на что угодно.
                За тысячелетия существования этого узкого пролива стремительные потоки прилива-отлива смыли все мягкие грунтовые породы, обнажили и отточили до бритвенного состояния все скальные слои на дне и берегу. Поднимающиеся со дна отполированные острые кряжи тянуться в проливе в разных направлениях, невидимо создавая и направляя глубинные течения. Чёрт ними, неслись бы эти течения в глубине сами по себе. Так нет! Они   создавали на поверхности гигантские кипящие водовороты, мощные течения, которые гуляли сами по себе, как свихнувшие от страсти мартовские коты. Их не сразу обнаружишь, в них попадаешь внезапно. Если попал — пиши пропало. Наверняка потеряешь управление. Крути не крути штурвал, дёргай, не дёргай рукоятку телеграфа — бесполезно!! Пойдёшь не туда куда хочет капитан, а туда куда поведёт мартовский кот. Часто в преисподнюю.
                По легендам суровых викингов, обитавших на этих скалистых берегах, гигантские бесшумные воронки возникают от вращения колёс мельницы старой морской ведьмы, перемалывающей на дне пролива соль для поддержания солёности моря. И не дай Бог попасть неуправляемому судну в эту круговерть злобной старухи. 
                Мощные лунные приливное течения, создаваемые им волны, водовороты от мельницы старой карги, непредсказуемо возникающие мощные бурные потоки среди глади и покоя собранные в одну горсть представляют собой адскую гадость, которую моряки называют «приливные гонки». Но это только цветочки. Ягодкой на торте, фирменным блюдом пролива Портленд-Ферт является ассорти из «приливных гонок» и шторма. Этот подарок Пролива моряки называют самым отборным и грязным ругательством из тех которое знают!!
                Мы слушали молча. Старпом говорил страшные слова скучным тихим голосом. Может быть от этого мы по настоящему почувствовали страх перед этим чёртовым проливом. 
                Вот такие две неприятности произошли при отходе судна.
                Сам отход прошёл без приключений. Отход как отход. На берегу провожающие махали руками, шапками и платками. Нелька пришла с Альваром. Что-то кричала. Я не мог разобрать и то же махал руками и что то кричал. Уже отошли как я увидел, что Нелька повернулась и, уходя, потащила за руку Альвара. Тот одёрнул руку и что то крикнул. Нелька опять взяла его за руку и потянула за собой. Он уже не сопротивлялся, повернулся и пошёл за ней. Вроде бы ничего особенного. Пришли, проводили и ушли. Но какое-то маленькое тёмное пятнышко недовольства Нелькой и Альваром осталось.
                Потом, в рейсе, когда все думы — это вспоминания прошлого, тёмное пятнышко разрасталось всё больше и больше. Оно не то чтобы заслонило прошедшее, нет! Оно как бы задёрнуло вспоминания о Нельки и Альваре тонкой чёрной вуалью. И я, смотря через неё, видел всё прошедшее не отчётливо. А при домысливании,  их отношения представлялись мне уже не как дружеские, а как близкие, развратные и неприятные для меня. И с этим ничего поделать не мог. Хотя мозг постоянно говорил, - Ну что ты, дурак, переживаешь. Ну взялись за руки! Ну и что? Опомнись! Но опомниться я не мог.      
                По Балтике шли без приключений. Благополучно прошли Зунд, вошли в пролив Скагеррак. Судно бодро шлёпало по воде направляясь в Северное море.
                В проливе Скагеррак команда стала отходить от пьянки. Наступило похмелье. Оно было тяжёлым и болезненным. Особенно, когда тебя постоянно качало. Матросы ходили по палубе как сонные мухи, любая работы вызывала отвращение, выполнялась вяло, спустя рукава, с массой ошибок и недоделок. В таком состоянии всем было плевать и на свою жизнь и на жизнь других.
                Алкоголь выходил из размякших тел медленно, неохотно, улетучиваясь перегарным облачком через лёгкие, вытекал с потом через поры кожи, вываливался из кишечника с невыносимым запахом и шёл коричневой струйкой из мочевого пузыря.
                Холодное Северное море было самым опасным в мире не только потому что в нём бушевали жестокие, непредсказуемой в своей ярости штормы, но и тем что в него из окружающих портов выходили пьяные экипажи норвежцев, англичан, русских, литовцев, датчан и др. Эти весёлые портовые осколки народов в стадии тяжелейшего вытрезвления, были не способны бороться за свою жизнь. Тысячи душ погибших моряков отёкшими с похмелья глазами смотрят и сейчас вниз с небес, зазывая к себе всё новых и новых собутыльников. Им уже нечего терять!
                Капитан созвал не успевших очухаться от пьянки экипаж и был краток.
                — Замечу кого-нибудь пьяным, выброшу за борт.
                Уже на выходе из пролива Скагеррак в Северное море начался сильный дождь. Гидрометеообстановка из Бергена предупредила что надвигается шторм. Ветер северо - западный до штормового. Начинался попутный прилив. Обстановка складывалась — хуже не придумаешь!!
                — Это потому, что кто-то в команде невезучий, — пошутил Костя.
                Небо постепенно заволокло мчащими куда - то чёрными рваными тучами. Дождь стихал и уже не мог сдержать напор усиливающегося ветра, который почувствовав свою силу, сорвался с узд и хлестал по всем компасным румбам.
                Штормовали носом на волну. На руле стоял Костя. При подходе к проливу высота волн увеличилась. Начал ощущаться сильный кормовой слэминг — судно взлетало задрав нос на волну, а затем, поднимая корму, со всего маху падало вниз получая сильнейший удар по своему днищу. Низкая корма как ковшом зачерпывало воду и приподнимаясь выливало её на палубу, обкатывая бешеным потоком всё что стоит на ней — траловое оборудование, рубку, кнехты, комингсы.
                Не дай Бог кому-нибудь случайно оказаться на её пути. Не дай Бог!
                — Идиотство! Крышку слипа может сорвать, — хрипло сказал кэп после очередного удара по дну.
                — Не должно. На ремонте её крепления усилили, — ответил старпом.
                — Был бы толк.
                «Был бы», — мысленно повторил я слова капитана.
                В рубке все молчали. Качка была сильная. Нас мотало из стороны в сторону. Еле держались на ногах. Раздался крик боцмана в динамике.
                — Крышку слипа сорвало!!!.
                — Ну, началось! — капитан чертыхнулся, ударил кулаком по переборке, резко повернулся к старпому, но ничего не сказал.
                — Аварийную объявлять? — по своему понял его взгляд чиф.
                Кэп потрогал подбородок и ругнувшись матом сказал.
                — Нет. Рано, — и в динамик, — Боцман подготовь аварийную вахту. У стармеха возьми всё что нужно. Не выходите без страховки ……….
                Валы воды с лохматой белой верхушкой, не встречая сорванной преграды, обрушивались на корму, вдавливая её вниз, вглубь, затем стремительно заполняли палубу до планширя, с гулом врезались в траловую лебёдку, били что есть мочи водяными кулаками по окнам рубки. Корма превращалась в кипящее море с торчащей рубкой. Казалось ещё чуть  — чуть и мы соскользнём на дно и уже не сможем выбраться оттуда. Но судно, раскачиваясь, выходило и мы чувствовали как оно дрожало освобождаясь от многотонного жидкого балласта сливая его опять в море. 
                Настоящая беда постучалась, когда на месте вырванных шарниров появились рваные дыры, постоянно расширяющиеся. Трюмы стало заливать водой и не только со слипа. Палубные матросы ещё в порту на авось задраили крышки люков. Удары волн перекосили их и в образовавшиеся щели с каждым ударом заливалась вода. Искорёженные крышки люков, могло вот-вот сорвать. Тогда хана. Вода хлынет в трюмы. А это… Тьфу! Лучше не продолжать!!
                Через полчаса стало ясно — помпы не справляются с откачкой. Вот тогда холодок страха и отчаяния стал заползать в душу. Я посмотрел на руки Кости держащие штурвал  — они дрожали. Было стыдно, но и я ничего не мог поделать со своим страхом. Я боялся. Боялся до одури и готов был заскулить и заползти в какую-нибудь щель. Безразлично в какую лишь бы она была безопасной.
                Кэп включил аварийную тревогу. Боцман и матросы аварийной команды обвязанные спасательными линями полезли отпихивать наступающую старуху с косой, которая пришла сразу и за всеми.
                Крышка слипа ещё держалась за счёт упорных талрепов, которые были изрядно прогнуты. Матросы, дождавшись затишья, пропуская очередную волну, сдирая в кровь пальцы, только с четвёртого раза зафиксировали крышку слипа тросами. Приварить к корпусу дублирующий лист не удалось. Смогли только закрепить. Выдержит ли крепление бомбардировку волн? Никто не знал. Сделали, что могли. 
                Палубные люки задраили быстро.
                Только на душе стало чуть полегче, как пролив подбросил очередную гадость.
                Авральщики уходя с палубы, расслабились и прозевали неожиданно набросившуюся на судно гигантскую волну. Подстраховаться не успели.
                Из рубки было видно как волна подхватила Федьку и кинуло его на нос с маху ударив о лебёдку. Линь, державший его, порвался о зубцы и запутался в механизмах лебёдки. Это спасло ему жизнь. Его не смыло за борт. Что не говори, а это было везение.
                Наступило короткое затишье и полуживой Федька успел обмотать линь вокруг турачки и закрепиться. Но сил у него не осталось. Мы видели как пенистая волна била его барахтающее тело о лебёдку и было ясно жить ему не долго.
                Кэп повернулся и оглядел всех стоящих в рубке. Остановился на мне.
                — Ну что? Пойдёшь? — кивнул на лежащий в коробке страховочный пояс и длинный линь с замками и петлёй. Таких я на обычных судах не видел.
                Я с трудом открыл дверь рубки, вышел. Ветер швырнул дверь обратно. Еле успел защёлкнуть замок страховки, как волна ударила по коленям, подогнула их и тело потерявшее опору покатилось по палубе в потоке воды. Растопыренные пальцы рук пытались за что-нибудь ухватиться. Не удавалось. В вытаращенные глаза заливалась вода и они выхватывали расплывчатые куски пенного моря за бортом, растрёпанные тучи, мокрый и скользкий планширь и стремительно надвигающееся на мены зубчатое колесо траловой лебёдки. Ударило боком, вскользь. Волна потеряла первоначальную силу и не смогла расплющить меня о чугун.
                Федька, всхлипывая, вцепился в меня бормоча шёпотом «Пришёл, пришёл, пришёл». Перепуганный с блуждающими глазами он плохо соображал что нужно делать. Я дважды сильно ударил его по щекам. Взгляд стал осмысленным. Я не помню, что я кричал ему, захлёбываясь солёной водой и что кричал мне Федя. С трудом защёлкнул его на себя, размотал удерживающие его верёвку и всё время натыкался на его руки, которые бестолково искали опору, цепляясь за всё на что натыкались и вновь чего то искали. Только собрались идти к рубке, как очередная волна швырнула меня на Федю он присел, уцепился за мои ноги и вдруг пронзительно закричал. Я ничего не понял. Волна схлынула.
                Зараза!! Я увидел, что его нога попала в щель лебёдки. Он дёргал её и захлёбываясь брызгами что-то кричал. Потом крик прекратился и в накрывающей волне я видел только торчащее из пены лицо, отрывающийся и закрывающийся рот и уставившиеся на меня расширенные зрачки глаз.
                — Снимай ботинок, ты слышишь, — трёс я его, — Снимай, дурак, ботинок.
                Федя не реагировал. В очередной период затишья я нагнулся. Шнурок на ботинке был затянут в тугой узел. Я подсунул два пальца под шнурки и что есть силы рванул. Шнурки оказались крепкими. Я почувствовал острую боль в подушечках пальцев.
                — Разрезал пальцы, — мелькнула мысль.
                Шнурок не развязался и не порвался. При очередном сливе воды я рванул шнурок другой рукой. Три или четыре отверстия шнурков разорвались и нога выскользнула из ботинка. Ну всё! Теперь в рубку!
                Я ещё раз оглянулся на Федькину босую ногу и вдруг заметил, что под лебёдкой, рядом с застрявшим ботинком, — тёмный предмет. Показал на него Федьки, — Что это? Твоё?
                — Не знаю, не знаю, — замотал он головой.
                Вытащил. Оказалась куртка. Заткнул её за пояс. Дождавшись затишья мы из последних сил перебрались к рубке. Нас подхватили. Втащили в салон. Сняли намокшую одежду. Федьке дали спирт. Налили и мне. Я протянул руку, но зашедший старпом прикрыл стакан ладонью и коротко сказал:
                — Скоро вахта. Иди в кубрик, отдохни.
                Было обидно!
                — Вот гад! — подумал я, — После всего, что произошло, даже спасибо не сказал.
                В кубрике без сил свалился на койку. Полежал. Зашёл матрос.
                — Ты куртку забыл. Мы её выжали. Куда положить? Ну как ты?
                — Нормально, кивнул я, — Положи на стул.
                Привстал, взял выловленную у лебёдки куртку. Она была явно не советская. Материал был, — особый, да и несмываемая надпись на спине была написана не по нашему. На груди значок в виде красивого парусника с какими - то тремя заглавными не нашенскими буквами — URL. Повесил её сушить, а сам переодевшись в сухое улёгся и закрыл глаза, вцепившись одной рукой в перекладину, чтобы не упасть при крене. Кое-как задремал. Проснулся не свежим. Ополоснулся и пошёл в рубку.
                — Молодец, — сказал капитан, как только я вошёл. Костя, улыбаясь, оторвал от руля руку и показал большой палец. Старпом протянул руку, но крен отбросил его и он, рассмеявшись, поднял вверх сжатый кулак крикнул «Молоток».
                Приятно, но было не до любезностей. Обстановка была тревожной. Судно входило в пролив. Сзади стиснутый берегами нёсся приливной вал воды со скоростью доходящий до 6 узлов. Уже на входе в пролив двигающаяся стена воды наталкивалась на острова, разбивалась на рукава и они гигантскими завихрениями расползались по обе стороны и вновь встречались образуя клокочущую, встречную толкотню и опасные воронки. Скорость судна в этих потоках постоянно меняется. Его и без шторма лихорадит, трясёт, переваливает и разворачивает. Нужно иметь собачье чутьё, чтобы мгновенно среагировать на возникающие со всех сторон угрозы.
                Северо-западный ветер усилился до штормового. Волны стали выше и мощнее. Ветер иногда затихал и затем раздув до предела небесные лёгкие, со всей силы дул со свистом и сипением на корабль. Не ожидавшего такой подлости судно взвизгивало снастями, скрипела корпусными балками, вязало кренделя ноками матч и угрожающе кренилось. Все замирали. Перевернёмся или нет? Выпрямлялось вместе со вздохом. Это повторялось и повторялось, постоянно подпитывая страх. До мозга не доходила простая истина — раз судно не перевернулось один, второй, третий и четвёртый раз, то нечего боятся. Не перевернётся!! И в пятый и шестой и другой раз. Нужно успокоиться!! Так нет, чуть небольшой крен, так сразу паника, страх, ужас заливает все уголки мозга, трясёт душу, руки, раскрывает в крике рот, выпучивает глаза. Через минуты всё проходит, а потом повтор, повтор, повтор до изнеможения.
                Главное сейчас — не потерять управление.  Потеряешь — кирдык.
                Не зря многие шкиперы выбирали более длинный маршрут вокруг Оркнейских островов или шли через Ла-Манш. На кой чёрт мы полезли сюда?
                Капитан сказал курс, я принял вахту. Подвигал штурвал. Судно слушалось руля. Костя отошёл и встал сбоку. Опять нас осталось четверо. Болтало изрядно.
                Радист передал очередную сводку из Бергена. Капитан хмыкнул и повторил.
                — Два судна просят помощи. Одно, лесовоз, в Атлантике, далеко от нас. Другое где - то здесь поблизости. Яхта. Координаты не сообщили. Костя! Внимательно смотри море.
                — Хорошо, — кивнул Костя.
                Все молча смотрели в окна рубки. Волны колотили по бортам, грохались на палубу, били хлестающими струями по стёклам рубки, судно вздымалось и падало, ветер свистел на разные лады в снастях, гром стал мягче и перекатами пробегал над судном в разных направлениях. Молнии уже не освещали море, а слабо подсветив низкие тяжёлые облака, быстро меркли не успев обозначить своё место. Чем дальше мы входили в пролив тем тревожнее становилось в рубке.
                Опасную россыпь скалистых островов Пентленд-Скеррис в центре пролива прошли с севера.
                — Вижу маяки кэп!, крикнул Костя
                — Вижу, вижу, слава Богу. Держать так.
                Посередине пролива два необитаемых острова Строма и Свона. На них маяки. По ним безопаснее проходить пролив. Если, конечно, не воткнёшься в «Свилки» — очень опасный водоворот, возникающий в этих местах при встрече приливного течения и шторма. Древние скандинавы называли его «Глотатель». Вокруг островов кладбище затонувших кораблей.
                Проходили по наиболее безопасному проходу —  Аутер-Саунд, между островами Строма и Свона.
                Прилив разогнался во всю. В таком месте это очень некстати. Но ничего не поделаешь! Раньше пройти не удалось, задержал начавшийся шторм и сорванная крышка слипа. В узком проливе скорость попутного течения увеличилась. Но мы двигались быстрее чем нас нёс поток, поэтому перо руля ощущало давление воды, штурвал хорошо слушался и я мог управлять судном спокойно, без волнений и тревог. Пока!!
                Пока скорость течения не увеличилась. А она будет увеличиваться по мере прохождения пролива. При подходе к островам Строме и Свилке скорость течения возросла и при прежней скорости судна относительно берега мы резко потеряли скорость относительно потока. Это сразу сказалось на управляемости. Оно резко ухудшилось. Судно с трудом слушалось руля. Непредсказуемые течения, водовороты, ветер постоянно отклоняли судно от курса и вернуть его было не просто.
                Если скорость течения ещё больше увеличится, а это произойдёт в скором времени, скорость воды и судна сравняются и перо руля не будет испытывать никаких нагрузок. Судно и руль будут не нужны друг другу, каждому будет наплевать что делает другой. Вот тогда ветер и волны дружно толкая судно в борт вначале развернут судно боком к себе, а потом навалившись опрокинут его под бешеную пляску волн. Оно медленно, величаво, пойдёт ко дну вместе с орущим экипажем. В водовороте ещё долго будут кружиться оранжевые спасательные круги и чёрные шарики голов обессиленных матросов вцепивших во всё что послал Бог. К Боженьке обращаться бесполезно. Молись не молись, взывай о помощи не взывай, поднимай глаза и руки к небу, не поднимай, ответ с небес будет один, — Сами дураки виноваты! На кой чёрт полезли в пролив, когда не надо! Кто вас заставлял? Подождать не могли? Теперь расхлёбывайте сами.
                Д — а — а — а — а, расхлёбывать будем сами. Нахлебаемся будь здоров!
                Я с опаской посматривал на кэпа.
                — Прибавить обороты, — дал сигнал кэп. Судно сразу же стало послушным, как будто из зыбкой болотной трясины выпрыгнуло на берег. Но опять беда! Увеличение скорости привело к резкому увеличению килевой качки и зарывание судна носом. Штормило изрядно. Перед нами медленно неотвратимо поднималась громадная стена воды, которая становилась выше рубки и уходила куда-то в небо. За стеклом рубки была видна тёмно зелёная толща воды. Увеличившее скорость судно врезалось в эту стену и нос судна угрожающе зарывался под неё. Судно всё больше и больше вставало вертикально. Это страшно?  Страшно до беспамятства, до безудержного истеричного крика, когда тебе уже всё равно и безразлично, что о тебе подумают.
                Вода обрушивалась на судно, раздавался тяжёлый несущий с разных сторон скрип корпуса, который вот-вот мог разлететься на щепки от чудовищной многотонной нагрузки. Несколько мгновений было не понятно, что с нами, Мы уже утонули? Или остался шанс? Этим шансом сейчас был Бог. К нему были направлены безголосые крики о помощи! И он услышал!!  Не покинул нас и наши души. Судно с трудом, медленно всплывало, обтекая со всех сторон уходящей водой. Опять мы выныривали на поверхность. Опять мы оказывались в рубке. Опять прятали глаза не желая встретиться с кем-нибудь взглядом, стыдясь что все заметили твой щенячий испуг.
                Около острова Строма непредсказуемо заработала мельница старой ведьмы появилось новое мощное течение «Свилки» с непредсказуемой шириной и скоростью. На древнескандинавском оно означает «Глотатель». Наложение двух скоростей «Глотателя» и прилива даст такую математическую мешанину в вычислениях, что предсказать наиболее безопасную скорость судна в этой буйной точке пролива практически не возможно. Поможет только чутьё и везение капитана. Мысли, что может случиться, были не приятные и не дай Бог они осуществятся!! Но, кажется, кто-то накаркал беду!
                Я почувствовал, что штурвал опять теряет власть над судном. Или мы попали в «Глотатель» или изменилась скорость прилива. Да какое на хер это имеет значение? В обоих случаях хана.
                Может быть меня выдавало лицо, но капитан всё тревожнее смотрел то на море, то на приборы, то на меня, не решаясь спросить. Ничего хорошего ни в какой стороне он не видел и нельзя было понять, что он думает. Я с трудом держал створ, совершенно ошалев от дикой качки, посматривал на капитана и старался не встретиться с ним взглядом. Костя, смотря на меня, покашлял в кулак. Кажется он догадался о потери управляемости.
                — Как руль? — спросил кэп. Все повернулись в мою сторону.
                — Держит, — ответил я и замолчал. «Чего пугать раньше времени, — подумал я. Но в этот момент ударила волна, судно вышло из створа и загуляло. Штурвал превратился в бесполезное колесо.
                — Судно рыскает, — быстро сказал я, вращая штурвал, стараясь поймать сопротивление воды. Не удавалось.
                Кэп и старпом смотрели в окно ничего не говоря. А что говорить? И без слов было заметно, что судно всё больше и больше выходило из створа. Костя вцепившись в переборку смотрел в бушующий пролив. Казалось он был спокоен, но это было не так. Его выдавало прерывистое дыхание и мелкое дрожание руки, когда он вытирал пот со лба.
                Курсовой ветер постепенно смещался на боковой. Судно поворачивалось к волнам и ветру боком. Пока неохотно, рывками, но поворачивалось. Нужно было немедленно что-то делать. Немедленно! Иначе перевернёмся. Все в рубке это знали и напряжённо чего - то ожидали.
                Кэп, нужно скорость увеличить, — шёпотом сказал старпом. Кэп посмотрел на него и ничего не сказал.
                — Кэп, — опять повторил старпом, — скорость, скорость. Перевернёмся.
                —  Заткнись, не шуми, — неожиданно спокойно ответил кэп. Все посмотрели на капитана. И вдруг почувствовали что кэп стал другим. Нет, он был тот же, так же смотрел на море, и барабанил пальцами по стеклу. Но мы сразу, по каким - то неуловимым признакам поняли — кэп знает что делать. С такой опасностью он встречался. Знает как сломать ей хребет и ему плевать на неё, на наши страхи и на то что мы думаем. Он знал что удача придёт. Всё будет окэй. А эти трое слабаков, стоящих рядом с ним, пусть обкакаются и описаются от страха!
                Мы шли над местом, где на карте были отмечены места затонувших кораблей. Там, в глубине, под нами никакого шторма, никакого шума. Уютно, тихо, темно, тепло.
                По заросшему неровном дну разбросаны развалившиеся, потерявшие свою форму останки кораблей. Места много, хватит и нам.
                Вдруг кэп что-то засвистел. Я никогда не думал, что этот плотный мужик мог свистеть. Свист не шёл ему. Ему шла основательная драка, крепкая ругань, низкий, убедительный голос, властный взгляд, глубокие морщины. Никакого разгуляй — поля или рубахи  — парня в нём никогда не было. А здесь на тебе. Засвистел. Все на минуту забыв свои страхи удивлённо смотрели на это чудо. С чего это он засвистел? Чертей что-ли созывает?
                Кэп медленно взялся за ручку телеграфа и резко с силой перевёл его. Послышались резкие звонки, отрывистые команды. Судно задрожало от прибавленных оборотов винта. Каким - то шестым чувством, ещё не перекладывая штурвал я понял, что вот-вот, руль начнёт чувствовать воду. Пошёл, пошёл, — шептал я рулю первое попавшее мне на ум слово. Но сопротивления не было, руль болтался как оторванный кусок железа.
                Вдруг ощутил — руль вцепился в воду, увяз в ней, почувствовал её всей изъеденной кавитацией поверхностью. Винты взревели и судно, ещё неохотно подчиняясь рулю, стало медленно, рывками поворачивать на прежний курс. Но медленно, ох как медленно. Волны не дремали и с размаху били о борт пытаясь напоследок всё-таки прихлопнуть это маленькое настырное, плывущее насекомое.
                Что говорить! Все понимали, что увеличив скорость кэп пошёл на большой риск. При таком шторме и волнении судно запросто могло зарыться в воду и не всплыть. Скорость — это риск. И риск очень большой!!
                Мы  стояли вцепившись во что попало. Напряжённые мышцы ног, спины и шеи, болезненно отзывались на очередные удары волн. Боль стала привычной, но не смогла заглушить страх, поддерживаемый напряжённым ожиданием момента, когда судно не выдержит и всё провалиться в тартарары.
                Впереди по курсу, у самого выхода из пролива, поджидало приливное течение «Весельчаки Мэй» растянувшееся от мыса Сент-Джон до мысу Тор-Несс. Пройти бы его побыстрее!!
                Кэп — вдруг крикнул Костя, - Там, смотри, - Его палец тыкал  на что-то за окном рубки.
                Все повернулись. За бортом, подсвеченный молниями, поднимался из воды вверх гигантский вращающийся столб воды. Появившаяся внезапно, близко от нас, громадная и непонятная угрозу вызвала неподдельный ужас. Мы замерли. Вытаращенные глаза напряжённо отмечали малейшее движение непонятной опасности.
                Сулой, это сулой — здесь это бывает, — Спокойно сказал кэп и отвернулся от окна.
                Все посмотрели на кэпа.
                - Не вопи, пупок надорвётся, — сказал он Косте ухмыльнувшись и покашляв в кулак, - Судно не перевернёт даже если мы налетим на него. Эта хрень часто из воды вылетает.
                Не его слова, а мирное покашливание и ухмылка, подействовали на нас. Мы успокоились, только изредко косились в окно, где неожиданно возник сулой.
                Мы не заметили сколько прошло времени, когда старпом крикнул
                - Кэп! Прошли мыс Тор-Несс.
                - Не ори. Слышу! Ну слава Богу! А ты заметил, что шторм стихает?
                Точно!  Шторм начал стихать! Медленно, поначалу незаметно, а затем всё ощутимее. Беспредел пьяных небесных отморозков разбушевавшихся в воде и в небе заканчивался. Может быть Боженька понял, что наигрался. Подумал, - Хватит. Пора прекращать!
                Я вытер пот со лба.
                — Лихо ты развернулся, — сказал мне с усмешкой капитан. Я ничего не ответил. Да и зачем. Все знали, что заслуги моей здесь не было и слова капитана означали только одно — он сбросил словами накопившее за короткое время адское напряжение. В этот момент никто из нас не желал бы быть на его месте. Хвалить капитана, в душе хвалили, завидовать его опыту и умению — завидовали, но быть на его месте никому не хотелось.
                — Провались пропадом и это море и этот чёртов пролив и это судно вместе со всеми его причиндалами. Чтоб я ещё раз пошёл в рейс? Да никогда.
                Так думали все, кто был сейчас в рубке, кто еле стоял на ногах и видел как в стекло хлещут струи воды.
                Но это прошло. Не сразу, но прошло. В их любви к морю вплелась ещё одна нить, жёсткая, не ласковая и прочная на разрыв — память прохода пролива Портленд-Ферт и это делало обожание этой солёной, сволочной жизни ещё жгуче, ещё крепче.
                Мыс Даннет-Хед прошли благополучно. Водовороты образующие из-за слияния нескольких течений нас почти не задели.
                У выловленной на палубе куртка владельца на судне не нашлось. Кэп помяв куртку пальцами отдал мне сказав:
                — После шторма, на палубе иногда можно найти что-нибудь из потерпевших крушение судов. Такие случаи редки, но бывают. Куртка может быть из таких.  Радист сообщал, что в это время помощь просила кака-то яхта. Может с неё?
                К утру мы вышли в величественный, загадочный и неизвестный Атлантический океан.
                Ну и слава Богу!