Чужак

Дипломант открытого областного литературного конкурса «Звёздное перо – 2023» имени Георгия Кольцова в номинации «Свободная проза» (возрастная категория – от 26 лет)
Нина Гаврикова (Сокол)

Чужак

Поздняя осень. Ледяное дыхание севера и тишина обволакивают всё вокруг. Осень прозрачными нитями плетёт кружевную косынку, готовит природу к наступлению зимы. Какой она придёт в этот год: со студёными дождями да оттепелью или снежная да
морозная, как и должна быть на севере? Времена года, как и часы жизни, быстротечны. Коловорот судьбы нещадно стирает очертания лиц, фамилии, имена. Время забирает самых дорогих.

Раннее утро. Люба выбирается из-под одеяла, прогоняя остатки беспокойного сна.
Женщина на цыпочках пробирается к окну. Небо покрыто низкими серыми тучами,
медленно плывущими над городом. Люба откидывает лёгкий тюль, прижимает руки к
тёплой батарее. Думы о прошлом тяжеловесно тащатся вслед за тучами. Вспоминаются
детство, родительский дом, мама. Почему-то Люба всегда с осторожностью относилась к так называемому «папе». Нет, когда-то у неё был свой папка, родной и единственный. А это чужой мужчина, главное в словосочетании слово – чужой.
Она вспоминает такой же хмурый осенний день. Кроме Любы, в семье три брата и
сестра, правда, старший к тому времени уже женился и не жил дома. Мама предупредила их, что привезёт из города сослуживца. Если понравится, то будет помогать по хозяйству. – По хозяйству, – медленно шевелит губами Люба. – Почему бы не сказать, что они станут сожительствовать?

Семейный совет мать собирала постоянно, слушала мнение детей. Боже! О каком
мнении могла идти речь, если её решение было единственно правильным? Хотя назвать
Киру несправедливой нельзя. Она каждого чувствовала интуитивно, знала, кому, что и когда нужно покупать. Баловать не получалось, на одну зарплату и пенсию по потере кормильца покупали только самое необходимое.

В тот день Люба вместе с двумя братьями и сестрой сидели в большой комнате за
столом. Расписание мотовоза строилось таким образом, чтобы утром увезти рабочих в
город, вечером вернуть обратно. Вечерних два рейса: в пять и в шесть часов. С
пятичасового никто не пришёл, ждали следующего.

Люба на тетрадном листе нарисовала жёлтым карандашом кленовый листок.
Митяй взял красный карандаш и дорисовал глазки, носик и рот. Листик заулыбался.
Дверь, долгожданно скрипнув, распахнулась.

– Здравствуйте, – в дверном проёме стоял крупный, голубоглазый мужчина в
длинном тёмно-синем пальто (цвет пальто такой же, как и у матери). Люба хорошо
помнила, что незнакомец был похож на актёра Бориса Андреева из фильма «Сказание о
земле Сибирской». – Меня зовут Степан.

Кира смущенной школьницей спряталась за спиной этого громилы. Люба раньше
никогда не видела её в таком состоянии. Дочь знала маму собранной, рассудительной, решительной, а тут стала застенчивой кокеткой, будто пришли сваты, а она не знала, какой дать ответ.

Пауза затягивалась.

– Проходите, – первым осмелился заговорить Митяй. – Чайник горячий.

Все как-то облегчённо выдохнули. Мама Кира шутливо ткнула незнакомца в бок,
типа, давай обживаться, знакомство состоялось.

Люба прошла в прихожую, вытащила потёртый альбом с фотографиями. Отнесла
на кухонный стол. Неторопливо перелистывая страницы, остановила взгляд на одном
снимке, где она с мамой и отчимом на октябрьской демонстрации в городе. Мама и дядя Стёпа в тех же самых драповых пальто, а Люба в голубой куртке и серых джинсах. Конечно, снимок чёрно-белый, это в памяти ярко вырисовались цвета.

– Я сейчас старше, чем мама на фото.

Мать за тот год расцвела и помолодела, прямо-таки светилась от любви. И в дяде
Стёпе проснулся вулкан страсти, оказалось, что он в свои пятьдесят – холостяк. Да и когда ему было жениться: он же имел не одну отсидку. Рассказал Кире, что по малолетке за драку попал. А потом покатило – освободился, напился, разодрался, в тюрьму. Вот такое «счастье» привалило матери. Братья и сестра молча наблюдали за чужаком, и не просто наблюдали, сравнивали с родным отцом.

– По хозяйству, – опять проговорила Люба.

По хозяйству этот верзила не умел делать ничего, но старался изо всех сил. Надо
забор поправить – запросто. Мать подсказывает, «молодой муж» брёвна вкапывает,
доски приколачивает. Навоз выкидать? Не проблема! Сила есть – ума не надо. И на
сенокосе себя показал. Зачем, говорит, в копны сено сносить, давай его в рулон закатаем, быстрее получится. «Новоиспеченная жена» возмущалась:

– Если стог загорится, сам будешь виноват, – она не привыкла стога перемётывать. 
И стог не загорелся.

Семья вздохнула с некоторым облегчением: на две зарплаты жить стало легче. В
квартиру купили новый диван, холодильник и трельяж. Дядя Стёпа предложил купить
мотоцикл Петру, среднему сыну Киры. Тот без троек заканчивал девятый. Парень
понимал, что рано или поздно из родного дома надо будет уехать, и согласился только на мопед, на котором можно ездить без прав. Младшему брату идея пришлась по нраву.

Любу новый жилец баловал больше всех: то коньки новые, то лыжи, то часы с
плоским циферблатом. Она его как-то на радостях назвала папой, он так обрадовался, что хотел удочерить. Мать отговорила: усыновлять – так всех. Кира заметила неодобрительные взгляды старших на младшенькую.

Сейчас Люба никому, ни при каких обстоятельствах не посоветовала бы связывать
свою жизнь с бывшим осужденным. Зек не бывает бывшим. Его нутро рано или поздно
даст о себе знать. Так и в их жизни произошло. Дядя Стёпа как-то раз приехал с работы навеселе и показал, на что способен. А способен он был на многое: на кухне в полёт пустились ложки, плошки, поварёшки; в большой комнате стулья начали сами по себе переворачиваться и кружить над столом. Люба боялась, чтобы «новый папа» не разбил зеркало трельяжа. Мать кое-как утолкла мужа спать. А потом подобные будни вошли в систему: после получки и аванса в доме всё приходило в движение. Дело в том, мать со Степаном работали в спиртодрожжевом цехе. Два раза в месяц сменные мастера выдавали рабочим по бутылочке спирта, так сказать, чтобы те не воровали. Вот и приохотился Степан.

В семье, где отца не видели пьяным, такое поведение чужака вызывало
отвращение, хотя первое время его прощали: так он всех обаял.

Люба вспомнила тот злополучный вечер. Суббота. Она прибралась в квартире,
намыла полы, а «новый папочка» получил аванс. Он не только в грязных башмаках
прошлёпал по всем комнатам, так ещё и пепел с папироски везде натряс. Ей хотелось
собственными руками задушить этого монстра. Да разве справится маленькая девочка с пьяным гигантом. Люба убежала к подруге, просидела там до самой ночи. Когда
вернулась домой, чужак уже громко храпел на новом диване.

Мать, видя, как дети реагируют на пьяного дебошира, предложила Степану в такие
дни оставаться в городе, где у него было в собственности полдома. Но тот категорически отказался: его всё встраивало.

Однажды мать устыдилась перед соседями. Степан на крыльце при всех разорвал в
клочья не только рубашку, но и пятидесятирублёвую купюру. Случилось это потому, что сосед попросил его пойти лечь спать. Наутро чемодан с вещами чужака стоял у порога.

Ах, каким восхитительным был рассвет! Небесное светило вместе с сердечками
детей прыгало от радости. Люба тайком переглядывалась с братьями и сестрой – враг
повержен!
Да радость оказалась недолгой. Через три дня хмель вышел, и Степан вернулся.
Люба не понимала, чем он мать брал. Походы туда-сюда не прекращались. Напился,
пожонглировал посудой, забрал чемодан, уехал в город. Выходился, помирился, вернулся в семью.

Настоящей трагедией для детей стало пристрастие мамы к выпивке. Ей тоже
выдали «веселящий суррогат». Сначала она хранила его на растирания и примочки, а
когда осмелилась попробовать, остановиться не смогла.
 
Воспоминания колючей цепью сковали горло, дышать становилось труднее. Люба
плеснула в чашку воды, смочила сухие губы.

– Кому нужны чужие дети? Да ещё пятеро? – рассуждала она вслух.
 
Сколько событий произошло той осенью, не сосчитать. Дедушка с бабушкой
отмечали золотую свадьбу, и их позвали на праздник. Дядя Стёпа противился:

– В доме соберутся дети, внуки, а кто я для этой семьи? Чужой дядька.

Мама настояла на своём, и они в назначенное время пришли на торжество. Дом у
дедушки большой. Из кухни в большую комнату раскрыли распашную дверь. Столы
стояли по обе стороны дверей. Гостей приехало столько, что еле-еле поместились. Это и понятно: семеро детей, а если считать с женами и мужьями, то четырнадцать, двадцать внуков, плюс сестры деда и бабули.

Празднование шло своим чередом. Поздравления и подарки юбилярам сыпались
со всех сторон. Когда дошла очередь до мамы, то они с дядей Стёпой встали. Мать в этой суматохе как-то потерялась, а отчим со свойственной только ему нежностью посмотрел на стариков и сказал:

– Дорогие мои, пятьдесят лет вместе – это подвиг. И война не смогла разлучить вас, настолько крепка ваша любовь и верность. Вы воспитали хороших детей, все они сегодня приехали в родительский дом. Вы гордитесь внуками, ждёте правнуков. И не я сегодня должен быть гостем за этим столом. Ваш сын должен был поздравить вас. Но судьба распорядилась по-другому. – Чужак сделал паузу, перевёл дыхание. – И вот я здесь. Я! Волк – одиночка, у которого никогда не было ни кола, ни двора, ни жены, ни детей. От одиночества моё избитое сердце зачерствело, превратилось в ледяной камень. Я был никому не нужен, даже своей матери. Но я ожил. Вы приняли меня в свою семью, как родного, как будто я и есть ваш сын! Сердце не может растаять, как кусок сахара, оно по прежнему твердое, как камень, но оно стало чистым, оно наполнилось солнечным светом. И это произошло благодаря вам, вашей доброте и человечности. Так примите и от меня эти поздравления и подарки…

Окончания речи никто не слышал, все вспоминали отца Любы, вытирали слёзы. По
обе стороны дверей чувствовалась грусть. Тоска по утраченной родной душе витала в
воздухе.

Люба захлопнула альбом. Она осознала, насколько же трудно пришлось этому
чужому дядьке прижиться в их семье. Не имея ни малейшего представления об
отцовстве, дядя Стёпа пытался угодить детям, пытался помогать их матери, как говорится: и в печали, и в радости. Конечно, он срывался, напивался, но оставался беспредельно честным и преданным, был их защитой от любых невзгод.