Все счастливые семьи счастливы по-своему

      (Продолжение саги об одессй девочке)

              Четвёртое новоселье

В 1965 году я простилась с гостеприимным первым городком, с его старыми белыми домами №1 и №2, озером и уютным сосновым лесочком. Мы получили жильё в новом жилом массиве, который начали строить примерно в 1960 году на том картофельном поле, через которое мы тащились с чемоданами на свою первую работу в августе 1958 года.  Этот массив окрестили  «Вторым городком» и, о радость, не обнесли забором. Никакой проходной, никаких пропусков!

О нашей квартире в нынешних объявлениях написали бы так: «2-к. кв., 42 м2, 5/5 кирп., совм. уд., газ. кол.». Расшифровывать не буду, попробуйте сами. У нынешних соискателей квартир эта абракадабра вызывает скуку и представление об унылой хрущобе. Но тогда, осенью 1965 года, войдя на порог новой квартиры, мы застыли в радостном изумлении.  Квартирка была новенькая, как блестящая монетка, с балконом, всеми своими большими окнами обращенная на юго-запад и потому – полная солнечного света! Ну, подумаешь, кухня маленькая, 5,5 м2, так мы выбросим наш буфет мытищинского производства, обойдёмся полочкой. Ну, подумаешь – колонка, зато она тоже новенькая и беленькая и так весело гудит!  А когда Вова с с приехавшим тестем Павлом Григорьевичем покрыли лаком светлорозовый буковый паркет, наша квартирка засияла ещё больше.

Какой вид открывался с нашего балкона (замечу – первого собственного балкона в моей жизни)! Противоположная сторона улицы была застроена старыми дачами сплошь в садах и сиренях, а за ними стеной стояли ели Комитетского леса. Эти старые ели помнили Комитет призрения князя Одоевского и его богадельню на опушке этого леса. Наш путь на работу лежал мимо загадочного домика-замка из красного кирпича с башенками под зелёной черепицей, который все знали как «Мадрид». Сейчас трудно всё это представить себе, всё застроено многоэтажными, мало симпатичными домищами  с разнокалиберными, так и сяк закупоренными лоджиями вместо балконов. Видно, в наших краях балконы – ненужная роскошь, позаимствованная у южных городов. Но дома 60-х ещё были ещё с реликтовыми балконами.

И зажили мы счастливо в доме №29, в квартире 60. Нас было трое: Вова, Кирюша и я, эту двухкомнатную квартиру на троих Вове дали как поощрение за его усердную службу. А в однокомнатной квартирке на нашей лестничной клетке поселились Юра и Элла Назаровы. Да, это был тот самый Юра Назаров, с которым мы познакомились в Терсколе. Они с Эллой недавно поженились, и растроганное начальство прямо на свадьбе вручило им ключи от этой квартиры - и тоже за ударную работу. Элла и Юра оба были инженерами, работали в одном отделе и дружно взялись за обустройство своего жилья, творя чудеса на крошечном пространстве и с очень маленькими зарплатами. Первые три года мы мало общались, занятые работой и самими собой, но в 1968 году произошли события, сблизившие наши семьи.

             И растёт ребёнок там не по дням, а по часам…

Мы работали, ездили в отпуска (зимой – в горы, летом – в Киев). А между тем наш маленький Кирюша рос да рос себе. Еще не умея хорошо говорить, он с воодушевлением декламировал «Айболита»:

Да-да-да, у них ангина, скарлатина, холерина,
Дифтерит, аппендицит, малярия и бронхит…

И чуть позже - с печалью:

А в Африке, а в Африке на чёрном Лимпопо
Сидит и плачет в Африке печальный Гиппопо…

Мы умилялись , слушая эти милые «анпацицит» и «питальный Гипопо», но это был знак судьбы. Мы не догадывались, что всю свою сознательную жизнь наш Кирюша будет разглядывать противный «анпацицит» и утешать «питальных Гиппопо».

Когда мы жили в коммуналке, Клавдия Сергеевна часто усаживала обоих детей и поила их своим вкусным чаем. Поэтому из всех напитков Кирюша предпочитал чай. Но ребёнку нужнее молоко! И в ответ на «хочу чай» Вова серьёзно говорил:

- Пей, Кирюша, это белый чай!

Кирюша доверчиво отпивал глоток, потом с сомнением разглядывал «чай», но под строгим папиным взглядом послушно допивал чашку.

Когда ему было неполных три года, он стал ходить в детский комбинат, в ясельную группу. Он уже многое умел, хорошо разговаривал и радовал воспитательниц послушанием. Он не рыдал и не вцеплялся в юбку, когда я отводила его в группу, но, когда после работы я приходила за ним, он поднимал на меня глаза, полные непролитых слёз, а подбородок его дрожал от сдерживаемых рыданий. И это было горше криков и истерики, у меня сердце разрывалось, я чувствовала себя мучительницей.

Кирюша любил быть дома и с теми немногочисленными игрушками, что были у него, разыгрывал длинные истории, а если игрушек не хватало, он создавал виртуальных героев. Так появились у него два приятеля, Лакин и Живопикин, которые по-разному вели себя, конфликтовали и дружили, но всё же самым любимым другом был Живопикин.

   Отцу не очень нравилось, что у него, такого боевого, слишком покладистый и миролюбивый сын. Время от времени он пытался научить Кирюшу давать сдачи обидчикам.

- Кирюша, вот идёт мальчик. Он хочет отнять твой велосипед! Что ты будешь делать?

- Я буду… плакать, - подумав, отвечал Кирюша. Вова не знал, смеяться ему или тоже плакать. Он изо дня в день пытался вырвать у сына другой ответ, так что однажды я услышала, как, беседуя с Лакиным и Живопикиным, Кирюша говорит:

- Вот идёт мальчик. Он хочет отнять твой велосипед…

Иногда мы с Вовой, бессовестные эгоисты, убегали в кино на девятичасовой сеанс, оставляли Кирюшу в кроватке, говоря

- Кирюша, мы с папой посидим на лавочке во дворе, а ты поиграй немножко и засыпай!

 Наш мальчик грустно соглашался и мужественно кричал нам вслед дрожащим голоском:

- Счастливого пути, мамочка!.. Счастливого пути, папочка!..

Когда мы возвращались, он спал, улёгшись головой к двери: видно, всё смотрел на дверь, дожидаясь нас, да так и засыпал.

Чувствую, что у меня получился душераздирающий портрет грустного Домби-сына. Нет, вспоминается и весёлое. Были лыжи, были смешные двухполозковые коньки на валенках. Летом, припомнив старые мальчишечьи игры, я вручила Кирюше тонкий железный обруч от велосипедного колеса со специально изогнутым прутом-подгонялкой, и сынок весело гонял обруч вокруг клумбы. На четвёртом году Кирилл уже научился ездить на стареньком двухколёсном велосипеде, а в четыре с половиной сам читал свои первые книжки.

В нашем новом доме было много детворы, и Кирюша быстро обзавёлся друзьями. Со шкодливым Серёжкой Зарицким они из гаек и спичек делали некие «бомбочки», которыми обстреливали пустующую дачу напротив нашего дома. Когда одна такая бомбочка влетела в слуховое окно, перепуганные мальчишки примчались домой и забились в чулан. А однажды эта парочка отправилась в дальнюю экспедицию и вдоль путей добралась до Мытищ. Рассказали нам об этом родители Серёжки, который проговорился. На домашнем допросе Кирилл объяснил:

- Мы считали семафорчики и хотели узнать, почему они светят …

«Семафорчиками» он называл фонари с синими стёклами, устанавливаемые рядом со стрелками. Задним числом мы здорово испугались, ведь наш негеройский сын сильно рисковал жизнью.

.Позже с Юрой Смирновым, который жил на первом этаже, он собрал детскую телефонную систему и переговаривался с другом, как Мишка с Колькой из смешного рассказа Носова «Телефон».

Впрочем, это было уже в первый школьный год Кирюши, когда он полдня с ключом на шее был вольным казаком.
       Продолжение следует.