Четвёртый батальон

    В учебном трёхсотом полку четвёртый батальон обеспечения был особенный, – это, вообще, как отдельная часть со своими порядками и традициями, потому что там служили военные, так называемый, - постоянный состав. Одна рота обеспечивала хранение танков, снимала устаревшие, и отправляла в войска, а новые консервировала и загоняла в боксы. Ремонтная рота занималась поломками, возникающими при эксплуатации, начинающими механиками-водителями, а куда я попал – это была рота инструкторов по вождению средних танков. Все они были, как их у нас почему-то называли – «кусками». Это те, кто после дембеля оставался на сверхсрочную службу и поступал в школу прапорщиков, а по окончанию получал две звёздочки. Основная обязанность у них была обучать курсантов вождению. Как правило – это контингент из сёл, в основном – трактористы, которые не хотели возвращаться в колхозы к своим родным истокам: полям, коровникам и фермам с соответствующей спецификой труда. Почувствовав за два года, как хорошо ни о чём не заботясь, питаться в столовой, получать обмундирование и проживать в общежитии, а женившись, даже квартиры, они подписывали контракты на разные сроки службы. Тем более, что и напрягаться особенно не надо было – курсанты: мыли танки, заправляли, обслуживали, а они только командовали, воображая себя командирами.
    В этой роте кроме меня, служили ещё: младший сержант Александр Гридасов, на должности писаря, закончивший Днепропетровское художественное училище да рядовой Виктор Кийко, который был у нас побегушках, а остальные сорок человек – прапорщики. Командовал ими старший прапорщик Ногань, коренастый мужик лет под пятьдесят.  Он, в отличии от командиров-офицеров, у наших кусков-трактористов пользовался непререкаемым авторитетом, ведь поговаривали,
что у него ещё солдатами служили не только некоторые офицеры, но даже наш зампотех полка. Понятно было, почему его не отправляли на пенсию, а сам он не хотел, так, как у него не только в полку, но и во  всей дивизии было, как говорится, - всё схвачено, в смысле, что его все знали.
   Помню, как-то, надо было покрасить нам что-то в штабе батальона, а краски не хватило. Тогда он написал мне какую-то писульку и я с нашим бойцом, пошёл на какой-то склад и кладовщик-старшина, нафуговал нам краски под завязку, да так, что мы еле дотащили.   
  И такие чудеса происходили почти, на всех складах, включая, хозяйственные и продовольственные.
   Ногань, нас особенно не терроризировал, так, как с нас то и взять особо было нечего. Он даже больше гонял наших инструкторов, чтобы они меньше сидели, курили, да играли в домино в Ленинской комнате. С одной стороны – это, как-то даже непривычно, а с другой – имелись свои плюсы. Дело в том, что после одного инцидента, мы вообще перестали ходить на утренние разводы. Нет, сначала мы втроём пристраивались конце строя и шагали, как и все.
  Но вот, как-то прислали нового начальника штаба полка – майора Золотарёва.
 Не прошло и пару дней, как он стал появляться на трибуне, и при очередном прохождении (в конце развода) подразделения строевым, шагом заметил нас. Скорее всего потому, что наш рядовой Кийко,(как назло)за день того натёр ногу и, перебинтовав её, надел  тапочек, хотя другая, как положено – была в сапоге.  При старом начальнике штаба, оно бы и сошло, он уже к такому привык, а новый, как увидел, что позади строя бравых прапорщиков, чеканивших шаг, у которых форма -офицерская, бляхи на портупеях и звёздочки блестят, плетётся троица одетая, кто в чём (у меня яловые сапоги и хбешка почти жёлтая, у Гридасова – кирзовые и форма светло-зелёная, а у, хромающего в тапочке Кийко – новая зелёная из искусственного материала), то на минуту лишился дара речи. Потом мне рассказывали офицеры штаба, стоявшие рядом. Увидев такое представление, майор даже смеяться начали.
А начальник штаба, придя в себя, прямо в микрофон, почти, закричал:
- Что, это за Махновцы плетутся сзади?
И ему, видно, кто-то из офицеров объясним, что это, типа, прикомандированные к роте.
 Тогда, он тут же в микрофон на весь плац, не снижая децибел, озвучил приказ:
 - Чтоб я этих прикомандированных писарей больше не видел. Нечего портить единообразие строя.
  И после такого распоряжения, мы не ходили ни на какие построения и разводы.
  Вот тогда я подумал: «Хорошо, что мы служим не при Троцком, а то нас бы точно, как Махновцев расстреляли!»