Политинформация

            
- Ты, завтра вместо меня после завтрака проведёшь политинформацию, - сказал замполит, собираясь вечером    домой, - а потом, посмотрев на моё удивлённое лицо, добавил, - меня с утра в политуправление дивизии вызывают, а ты – секретарь комсомольской организации, и как моя правая рука, я думаю, с этим легко справишься. Почитай газетки, последние новости о том, что в мире творится, и изложи своими словами перед ротой на политинформации.  Недаром же я тебя выдвигал всё это время.
  И попрощавшись, вышел из канцелярии роты.
«Нефига себе! - подумал я, - одно дело на комсомольском собрании выступать, общими фразами, а другое дело рассказать конкретно, что-то по делу. Хотя, по большому счёту замполит прав. Ведь это он, после трёх месяцев службы предложил избрать меня комсоргом взвода, чтобы я, как художник красочно оформлял протоколы в большой общей тетради, и ещё по тому, что у меня язык подвешен, и я за словом в карман не полезу, легко смогу выступать и вести собрание».
   Вспоминаю, когда только нас призвали, командир взвода лейтенант Макаренко, на занятиях, что-то там такое заумное рассказывал, правда, не помню по какому поводу. Ну, и ляпнул про Пигмалиона, как тот нарисовал картину красивой женщины, влюбился, а потом оживил её. Тогда я, не удержавшись, дополнил его, а вернее поправил, да так, что все поняли, что ни хрена этот литер не знает.
        Подняв руку, я спросил:
- Разрешите, небольшое уточнение? – и сразу продолжил, - Пигмалион – был скульптор, и в мраморе сделал великолепную статую женщины, а потом влюбился в неё, а богиня любви – Венера, оживила её, - это мы по истории искусств в училище изучали. А то, что вы нам сейчас поведали – это из рассказа Алексея Толстого, про графа               
Калиостро, который действительно оживил женщину, написанную на картине.
   И ещё хотел, что-то добавить, но лейтенант, с трудом сдерживая раздражение, сказал:
- Большое спасибо, за дополнение.
  И так, проходило, почти каждое занятие, и я часто пытался вставить свои «пять копеек», а после третьего раза, литер уже с нескрываемым раздражением говорил:
- Так, не надо никаких дополнений, потом расскажешь.
   И действительно, в курилке меня наши бойцы, часто просили, что-нибудь этакое поведать.
  Со временем, это дошло до нашего замполита, и он начал меня приглашать, чтобы я выступал на собраниях.  Ну, а для меня – это, как дураку с горы катиться, ведь я ещё в училище делал фотогазеты вместе с секретарём нашей комсомольской организации, преподавателем по истории – Раисой Петровной. Она была старше всего на четыре года и мне очень нравилась с ней по вечерам работать. Я клеил фото на газеты, подписывал внизу и, беседуя на разные темы, набирался уму-разуму.
   И вот наш замполит капитан – Деревяженко, сначала сделал меня комсоргом взвода, а через полгода, когда я заканчивал учебку, предложил остаться в роте с присвоением звания младшего сержанта и должности командира отделения.
  А потом стать еще и секретарём комсомольской организации роты. Я поначалу даже возражал, потому что хотел поехать дальше в войска, ведь у нас многих посылали тогда за границу, типа в страны Варшавского договора.
  Услышав мои наивные рассуждения, он только рассмеялся, а потом сказал:
- Тебя дальше Бердичева не пошлют, у тебя в личном деле такое понаписано, что тебя к границе ближе чем на пятьсот километров подпускать нельзя, так, что - и не мечтай о странах соц.лагеря.
- Это, почему? - Во-первых, ты из интеллигентной семьи, во-вторых – художник, а в-третьих, - нафига ты учишь английский язык?               
- Откуда, вы знаете? – удивился я.
 - А у тебя лейтенант Макаренко в столе видел русско-английский разговорник.
- На гражданке я ходил на курсы английского языка, - оправдываюсь, - и чтобы не забыть, продолжаю дальше учиться.
- Вот, видишь, - это подозрительно, а у нас половина офицеров не то, что английского, а и русского нормально не знают. Так, что оставайся у нас в роте, будешь младшим командиром, секретарём комсомольской организации, - это лучше, чем ехать опять, куда-нибудь в захолустье, да ещё - молоды салабоном.
 Подумал я, подумал и решил согласиться…
  И вот теперь, как правая рука замполита, мне надо будет завтра провести политинформацию. С одной стороны – это не сложно. Надо лишь просмотреть некоторые заметки в газете, о текущих событиях в мире, а кое-что можно даже и прочесть, а кое-что и своими словами пересказать перед ста двадцатью бойцами нового призыва. Единственное, что меня смущало, так, это присутствие некоторых офицеров, которые тоже частенько приходили на такое мероприятие и особенно лейтенанта Макаренко. Вечерком перед проверкой я просмотрел прессу, сделал заметки и даже вырезал из газеты нужные статьи. Утром после зарядки и завтрака, все солдаты и сержанты, разместив личный состав на табуретах в расположении роты в центральном проходе, уселись прослушать мой доклад. И пару офицеров в том числе и командир взвода лейтенант Макаренко присоседились сбоку.
   Своё выступление я начал без всяких прелюдий.    
   Так прямо и сказал:
-Замполита вызвали в политотдел, и политинформацию поручили провести мне, поэтому, как говорят в Одессе: «Сидите там, слушайте ушами сюда, отсюда будет – проистекать!» А все как услышали, даже начали ржать, а с ними и офицеры, и только Макаренко, сидел серьёзный и внимательный, в надежде, что я где-то проколюсь, чтобы, настучать замполиту.               
   А я начал – со состояния дел в Европе, о войсках
НАТО, как они бряцают оружием и чего творят во всём мире, а потом плавно перешёл на Соединённые Штаты и гонку вооружения, а под конец – Варшавский договор и даже сравнительную характеристику наших Т-64 и Т-72 с немецким «Леопардом» и американским М-60. Это я вычитал в журнале «Военное обозрение» и будущие танкисты, в отличии от офицеров, которые к тому времени же ушли вместе с Макаренко, проявили большой интерес. А под конец, чтобы так сказать, закончить на высокой ноте, я ещё и анекдот рассказал. Про то, как дежурный по штабу полка докладывал замполиту, мол, за ваше отсутствие никаких происшествий не случилось, за исключением, что издохла лошадь. Когда тот поинтересовался, как это произошло? То дежурный ответил, это потому, что всю ночь возили воду, так, как в штабе был пожар, и сгорело полковое знамя. Замполит тогда спросил, а что ж он об этом в первую очередь не доложил?
  А тот отвечает, мол, что он так сразу и сказал командиру полка, а тот – застрелился. Вот тогда он решил, так сказать, - постепенно подготовить, почву, а потом – доложить. И все начали смеяться, а я был очень доволен, что так хорошо прошла моя первая политинформация…
   Потом мне часто приходилось проводить вместо замполита подобное мероприятие, и даже ротный, как-то проговорился, что я провожу её лучше и более интереснее, чем Деревяженко, потому, как у меня не такой сухой и казенный язык. Замполит тоже не остался в долгу – не прошло и пару месяцев, как он меня направил в вечернюю партийную школу, при политуправлении дивизии.  А мне, это только – нАруку.  Во-первых, - два раза в неделю перед ужином, я и ещё пару сержантов, по-сещали занятия, где были даже прапорщики. Во-вторых, - я ходил на всякие собрания, заседания и тому подобную комсомольскую деятельность, и поэтому меня редко посылали в какие-нибудь наряды или работы, и я совсем мало занимался своими прямыми обязанностями, как командир отделения.
Правда, ставили меня, крайне редко, только тогда, когда,
вообще, никого в роте из сержантов не оставалось, а все были в наряде. А в-третьих, - после того, как я (опять же с подачи замполита), выступил с трибуны перед целым полком на политическом празднике с пламенной речью, меня приняли в партийный комитет полка. И присвоили очередное звание – сержанта.  Командир взвода был очень недоволен, потому, как я вроде бы и есть, но и в тоже время, всегда был занять, так что меня, вроде бы – и не было. И он периодически, мягко говоря, вставлял мне палки в колёса – то на танкодром пошлёт с бойцами, то – дежурным по кухне поставит, хотя последнее, я и сам очень любил. И вот в одно из таких дежурств, сижу со старшим сержантом прошлой смены после ужина, чай с маслом и пряниками пью – смену принимаю, а мои бойцы шуршат: кастрюли, ложки, тарелки, кружки, как положено по описи пересчитывают.
  И тут приходит Лёха Унжаков, тоже сержант из нашей роты второго взвода, и прямо, так с порога, спрашивает:
- Мужики, на кухне осталось чего-нибудь съестного, а то я только с дежурства из танкодрома?
- Да, вот садись с нами почаёвничаешь.
- Да мне бы чего-нибудь по серьёзнее на закуску, а то я вот, достал, (по случаю) там в соседнем селе самогонку и несу своим дембелям – на пробу, - и показывая трёх литровый танковый термос, продолжает, - могу и вам плеснуть.
  И тут же, открутив крышку, в свободные пустые кружки стоявшие на столе, налил содержимое, которое разнесло по залу стойкий запах сивухи.
- Там с прошлой смены, макароны остались, да квашенная капуста, ну и хлеб с маслом, - сказал сержант прежней смены и спросил, - пойдёт?
- Кнечно, то, что надо, - сказал весело Лёха, и поднял эмалированную кружку.
- Только я не могу, сейчас выпить, мне ещё журнал приёма продуктов в штаб полка нести, - отморозился я, - лучше потом выпью.
- Ты пока будешь ходить, весь самогон испариться, так, что давай хлебай и закуси луковицей, а, кода придёшь на до-клад к дежурному по полку, стань в самом конце, вот он и не унюхает, - а потом, что бы меня совсем «разоружить», добавил, - эх, молодо-зелено, ты ведь, почти, год про-служил, а я уже – полтора, и за это время сто раз так делал.
  Последние слова во мне окончательно разбили сомнения, и я согласился. Подняв кружки, мы чокнулись и раздался металлический звук, тогда старший сержант сказал: - Что бы было глухо, как в танке!
  И мы, обняв кружки ладонями, чокнулись второй раз, уже костяшками пальцев…
   Выпив и закусив, на всякий случай луковицей, мы, ещё немного посидев, разошлись, так как по времени уже начался отбой. Они пошли в свои роты, а я, прихватив журнал с приёмкой продуктов, пошёл в штаб полка…
   У входа уже стояли и курили сержанты – дежурные по ротам. Я тоже решил немного «пыхнуть», чтобы погасить запах перегара, но из открывшейся двери послышалась команда: «Заходите! Строится в коридоре!»
  И все пошли выполнять приказание, а я, постаравшись не торопиться, зашёл последним, пристроившись в самом конце и через пару минут, из кабинета появился дежурный по полку старший лейтенант Макаренко. Мне даже стало, как-то не по себе, я ведь не знал, что и его поставили в наряд. А он, как всегда, начал разглагольствовать, про обязанности дежурного по роте и дневальных, ну, нести тому подобную околесицу. Сержанты стояли, молча и скучно смотрели на литера. Им за год, а некоторым полтора, ходившим каждую неделю в наряд, а бывало и чаще, это пустопорожняя болтовня порядком поднадоела.
После последних слов напутствия они хором рявкнули: «Так, точно!» - и разошлись. И тут дошла очередь до меня. Я доложил, как положено, что меня поставили дежурным по кухне, и принёс журнал приёмки продуктов, чтобы в нём расписался.
  Макаренко взял журнал и, поставив внизу на странице свою закорючку, когда уже отдавал его, внимательно посмотрев на меня, спросил:
- Сержант Сипков, помоему от вас алкоголем пахнет?
- Никак, нет! – бодро отвечаю.
- А ну, дыхните, - и снимает фуражку, тыча мне под нос.
 И мне ничего не оставалось, как выдохнуть, правда, в себя. Но самогон был сельский, скорее всего, – из бурака, и даже вперемешку с луком, (а в этом случае, дыши – не дыши, достаточно просто открыть рот) его стойкий сивушный запах всё равно разлетелся по кабинету дежурного. Литер, сначала, даже опешил, а потом, ехидно улыбнувшись, сказал:
- Я вас снимаю с дежурства, за нарушение воинской дисциплины, а вдруг вы пьяный в горячий котёл упадёте или руку в мясорубку засунете – будет «ЧП».
- Во-первых, - говорю, - это чушь, какая-то, где – я, а где – мясорубка, а во-вторых – у вас ничего не получится.
- Это почему же?
- Так в роте из сержантов никого не осталось, чтобы меня заменить.
- Не может быть, - не поверил литер, - сейчас пойдёте с моим помощником, он вам найдёт замену.
   Но его заместитель - сержант из первого взвода нашей роты, который, прослужив на полгода больше меня,  прекрасно знал, что дембелей будить – бесполезно, спросоня и спьяну, они могут ни то, что послать на три буквы, но и в морду дать. Это прямо, как в сказке про Кащея Безсмертного, где всё время дремавший большой стражник, если кто-то случайно прерывал его сон, с криком: «Меня будить?» - тут же бил в фейс.
  В общем, пока он ходил и искал свою жертву, я лёг отдыхать на свободную койку (по дальше от прохода), и со спокойной душёй, выполненного долга, в смысле, дежурства – уснул…
  Разбудил меня раздражённый голос Лёхи Унжакова:
- Вот, ты где, гад, пристроился, а я тебя по всем кроватям хожу, ищу уже десять минут!               
- А в чём дело? – спрашиваю, - меня, как положено с дежурства сняли, вот я и отдыхаю.
- Ну, ты сволочь, ещё и издеваешься. Меня ночью разбудили и заставили вместо тебя на кухне дежурить, и мне пришлось спать на твёрдой лавке в зале, а не в своей мягкой постели.
- Сам, виноват, - парирую, - нечего было самогонку в столовую приносить.
- Так, я хотел, как лучше, а получилось, как – всегда, - сказал грустно Серый, а потом уже спокойнее добавил, -
 иди спокойно дальше дежурь, литер в журнал происшествий ничего не записал, это его помощник мне по секрету сказал. Он же не последний дурак, чтоб насрать, как говориться, - себе в карман. Представляешь, сержант его же взвода на бухался на дежурстве, - и смеясь резюмировал, - с него же первого и спросят.
- Это хорошая новость, - гоготнул я, - ладно, ложись на моё нагретое место, а пойду в столовую.
  Бредя в утреннем тумане, я подумал: «Вот интересный парадокс получается: меня, выпившего, не больше, ста грамм этого пойла, сняли с дежурства, а Серёгу, который с дембелями, почти трёх литровый термос выжрал – поставили. Ну, где тут логика? Хотя, об этом начал догадываться, ещё до армии, на занятиях по НВП. Наш подполковник в отставке, который вёл это предмет, однажды, когда мы изучали устройство автомата, спросил у нашего одноклассника Ивана:
- Из какого материала сделан приклад?
Тот, как написано в учебнике, чётко ответил:
- Из твёрдых пород дерева!
- Правильно! - сказал подполковник, а потом продолжил, - а из чего сделано цывьё?
- Из твёрдых пород дерева? – отчеканил Иван.
- Не правильно! – рявкнул преподаватель.
Тогда, мы наперебой начали выдавать свои версии, перечисляя, даже породы деревьев и, когда дошли до бука и дуба, он, не выдержав, сам же ответил:
- Читайте, что написано в учебнике, а там сказано: «Из того же материала», - все начали смеяться, а подполковник на полном серьёзе заключил, - и ничего, тут смешного нет, в армии надо выполнять, всё чётко по уставу, как написано!
  Вот, когда я об этом вспомнил, то всё стало на свои места: надо было снять  меня за пьянку с дежурства – сняли, надо было поставить другого – поставили, а вот если бы дежурный унюхал уже нового, то, наверное, опять бы – снял, и поставили – другого, а так, как кроме меня и Серого,  кандидатов на дежурство не имелось, - вот нас бы всё время и меняли друг с другом, пока мы не протрезвели. Может – это не логично, но зато – по уставу». В общем, захожу в столовую, на кухне завтрак варится, повара всегда сами приходят без напоминания, а мои бойцы шуршат: на столы чайники, посуду, кружки, ложки расставляют. Хлеборез в первую очередь наре-занный хлеб раскладывает, потому что сахар и масло (на всякий случай) получают командиры отделения сами. И я только решил почаёвничать с маслицем, да сахарком, как тут старший лейтенант Макаренко нарисовался.
  Вот, мне и пришлось, прервав свою трапезу, доложить по уставу, мол, так и так, за ваше отсутствие и моё дежурство, происшествий не произошло, никто в котёл не упал и руку в мясорубку не засунул – столовая готова к завтраку. Он, услышав, мою бодрую речь, аж, в лице изменился.
- Как, это ничего, не случилось? - разозлился Макаренко, -  а, кого я пьяного с дежурства снял?
- Не, знаю, - отвечаю, - я не был пьяный, это просто вечером настойкой календулы больной зуб полоскал, поэтому вам и почудилось.  А, когда вы меня сняли с дежурства, так я только обрадовался, что буду спать в казарме, а не на кухне – вот и не возражал.
  От такой наглости, литер на минуту даже потерял дар речи.
  Потом, придя в себя, под итожил:
- Ладно, дежурь пока, после поговорим, - и пошёл дальше к столу, где завтракал начальник столовой.
   Понятно, что в течении дня, он всё-таки доложил, зампо-
литу и командиру роты, а те решил не выносить сор из избы, но для порядка, немного меня пожурили.
Всё-таки это не шуточное дело: секретарь комсомольской организации роты, член комитета полка, слушатель вечерней партийной школы и вдруг такое происшествие.     Конечно, они учинили, как положено допрос.
 А я – в отказ, говорю:
- Да, слушайте вы больше Макаренко, у меня просто заболел зуб, вот я и решил его настойкой  календулы пополоскать, который оказался на спирту, - соврал я на одном дыхании, - а  старший лейтенант,  просто на меня наговаривает из-за того, что я с отделением не работаю. А вы ведь сами знаете, что у меня дел выше – крыши, вот он и решил, таким образом, от меня избавится.
  В общем, всё удачно совпало: заканчивался год моей службы, курсантов учебки отправляли в войска, и приезжал новый призыв, и меня перевели в четвёртый батальон обеспечения, в котором была: рота инструкторов по вождению средних танков, рота хранения, ремонтная рота, связисты, работники разных отделов штаба полка и даже шофера.
  И меня поставили на должность инструктора, с окладом даже больше, чем у командира отделения, но и работы – прибавилось. Я оставался в комитете полка, хоть уже не был секретарём роты, и теперь меня чаще привлекали работать в клубе в качестве художника, а там приходилось пахать, почти целый день, - хрен сачканёшь. Но зато из начальства было всего два человека, вернее даже один – замполит полка, потому что комбат только формально был командиром.
  И, вот, как-то собирают в штабе полка на очередное собрание партийный комитет и после доклада секретаря парторганизации, мы переходим к очередному вопросу, а именно принятие в кандидаты в члены КПСС. Третьим в списке оказался мой бывший командир взвода – старший лейтенант Макаренко. Стоя перед комиссией, в которой, кроме замполита полка, начальника штаба и ещё пару офицеров и прапорщиков, находился и я, он чувствовал себя, как говорится, - не в своей тарелке.  А, увидев меня, он удивился, и на лице было написано:
«Всё хана, этот, гад, начнёт мне ставить палки в колёса». Замполит полка и остальные офицеры, начали задавать
   всякие каверзные вопросы, типа, «Апрельских тезисов», или на каком съезде партии осудили культ личности  Сталина, ну, в общем, - по истории КПСС. А он, скореевсего, слабо был подготовлен и отвечал, как-то вяло и невпопад. Слышу, наши офицеры перешёптываются, мол, не созрел ещё литер, быть кандидатом в партию, типа, не очень подкован, да и историю знает плохо. Думаю: «Всё – труба, завалят моего бывшего ком. взвода, а для него – это дальнейший рост, карьеры, а непросто так». Поэтому решил поддержать литера. И перед тем, как перейти к голосованию, тяну руку и спрашиваю: «Разрешите, мне выступить?»
  Начальник штаба, даже немного опешил, что какой-то там сержант, хочет слово молвить, но замполит полка, который знал меня довольно хорошо, так, как мы часто общались, когда я выполнял художественные работы, сказал:
- Давайте, послушаем, так сказать, и младших командиров, тем более что это наш бывший секретарь комсомольской организации роты, слушатель Вечерней Партийной Школы политотдела дивизии, активно помогающий нам в наглядной агитации.
  Все притихли и с вниманием, посмотрели на меня.
Тогда, я, встав из-за стола, произнёс:
- Товарищи офицеры! Наши старшие наставники, а по- большому счеты и отцы-командиры! Я сержант Сипков, служил под командованием старшего лейтенанта Макаренко и знаю его, наверное, лучше, чем некоторые из вас. За то время, которое мне приходилось общаться с ним, я видел, как он чутко и внимательно относился к каждому курсанту нашего взвода, как к нему тянулись наши бойцы, и он всем уделял внимание, всегда заботился, почти, как отец о здоровье и физическом состоянии солдат.
  Он грамотно и профессионально про-водит занятия, это я знаю по собственному опыту и если есть у него какие-то неточности или пробелы в знаниях, то в дальнейшем их всегда можно восполнить, прочитав соответствующую литературу.
  Но самое главное, это, когда человек, патриот, правильно понимает политику партии и правительства, а ещё и, как наставник ведёт за собой молодых бойцов.
То, кого, как ни таких офицеров принимать в кандидаты 
нашей Коммунистической Ленинской партии!
   Когда я закончил свою речь, то воцарилась пауза секунд на пять. Наши офицеры, видно, сразу не могли переварить сказанное. Тем более, что они всегда выражались значительно проще и короче. Нарушил её замполит:
- Хорошо сказано, а главное по делу. Ну, и я, не против, оказать доверие старшему лейтенанту Макаренко и принять его кандидатом в члены КПСС. Давайте проголосуем, - и спросил, - кто – за?
   И сам первый поднял руку, а за ним и я. И всем членам комиссии ничего не оставалось, как проголосовать – ЗА.
  В общем, приняли моего бывшего командира взвода – единогласно. Через пару дней, зайдя к нам в Ленинскую комнату, где я делал газету, мне Макаренко сказал:
- Спасибо, сержант за твоё выступление. А то, я думал, что ты мне начнёшь палки в колёса ставить, как бы мстить.
- Да, ладно, - успокоил я его, - что было, то прошло. Тем более, что сейчас у меня, благодаря вам, на новом месте службы, вообще никаких проблем – сижу и рисую, так сказать, - мастерство оттачиваю.
- Да тебе надо, через полгода окончить школу прапорщиков, и, как наш, «кусок» – секретарь комсомольской организации батальона, так же пойти дальше служить: проводить собрания, политинформации и выступать с трибуны, тем более – трындишь, ты, как Троцкий.
Услышав его предложение, я только, улыбнувшись, сказал:
- У каждого своя стезя. Один мечтает стать командиром роты, другой – полка, а мне даже если бы завтра пришпандорили погоны майора и назначили командиром батальона, то я бы всё равно ни за что не остался в армии, потому, как я человек сугубо – гражданский. И у меня мечта – стать художником.