Ключ пятый. Тени. Часть 1

     Мрак и необъятная тишина заброшенного места оберегали его сон, словно невинное дитя. Спящий на полу молодой человек неожиданно очнулся посреди большой комнаты. Услышав таинственный голос, ему казалось, будто он, затаившийся в глубинах темноты, пробудил его волевым магическим импульсом. Этот проникновенный, нежный голос женщины звучал подобно гипнотизирующей мелодии – не в окружающем пространстве, а в его тяжёлой от боли голове.

     Объятый ужасом, юноша всматривался в убранство комнаты, сокрытое от его красных сонных глаз: пышные бальные платья, размещённые на вешало, покоящиеся на полках маскарадные маски, занавешенное разорванной тафтой зеркало и лежавший в углу старый театральный реквизит укрыты чёрным непроницаемым покровом. 

     Молодой человек шагнул вперёд в надежде отыскать выход из костюмерной, чувствуя себя беспомощно слепым, когда позади него вновь раздался голос – низкий, томный, игривый и вместе с тем, пропев следующие слова, источающий затаённую злобу: «Любовь моя, взгляни на меня».

     Просьба лилась музыкой, а заключённый в ней смысл был самим воплощением сияющего лунного камня, завлекающего в кромешной тьме притягательным мерцанием – мелодичностью интонационных переливов, вкрадчивостью спокойного, проникающего в душу тона, на который способна лишь женщина.

     Молодой человек остановился у гримёрного столика в совершеннейшем оцепенении. Выход находился там, куда звала его загадочная особа, однако покинуть костюмерную он вознамерился по иной причине.

     Едва не коснувшись ткани, висевшей на зеркале, он с напряжённым вниманием прислушивался к посторонним звукам, полагаясь, что сможет различить тихие шаги незнакомки, возможно, идущей ему навстречу. Тем не менее, ничто не выдало её присутствия рядом с ним, стоящей за стеной.

     Грозное знамение решило исход коварной и жестокой игры: необратимо утрачивая понимание своего нахождения перед лицом опасности, молодой человек терял нить осознанности разверзнувшегося кошмара. Будто однажды навсегда исчезнув и перевоплотившись в бессмертное существо, юноша более не помнил и не узнавал себя. В сей роковой миг все страницы из книги его жизни были вырваны и он принял эту утрату с благодарностью.

     Он казался себе всем и никем, богом и рабом, обездоленным и безнадёжно влюблённым. Это странное, инородное состояние души захватило его естество целиком. Противиться ему – значило пытаться усмирить естественную стихийность живой природы. И ныне мёртвая, неуловимая и безгранично манящая своей необычайной прелестью поселилась в его душе, словно неприкаянный дух.

     Некогда робкая, скромная натура юноши, не знающая ни любви, ни страсти, заснула, и тогда нечто внутри него, имеющее чувственное начало и греховную природу, горячо отозвалось на лестную мольбу. Это неистовство, подобно редчайшему лекарству, излечило его от недуга: развеяло болезненный страх, вселило незыблемую уверенность и лишило желания уйти прочь. Однако голос, чьей обладательнице он служил прочными нитями проворного кукловода, обладал ценностью не лекарства, но оружия: искусного, точного в своём действии, ибо она владела им благодаря самой природе.

     Юноша тонул в водовороте сладостных иллюзий, забравшем его в чудесный, полный наслаждений мир самозабвения. Затхлую и грязную комнату он видел райским воплощением заветных мечтаний; тем удивительным, тайным уголком, где каждая из них непременно сбывается.

     Сердце его пылало, и душа его пела, а воля принадлежала той, к чьим ногам с почтением бы припал. Оттого восторженная радость окрылила его, и нигде, как ни здесь, он желал всецело разделить её с дамой своих грёз – в закрытом много лет назад старом театре, чья история окутана тьмой веков.

     Твёрдым шагом, словно отчётливо различая перед собой дорогу, зачарованный молодой человек направился к источнику звука – в длинный коридор, соединяющий несколько закулисных помещений. Прохладный ветерок буйствовал в узком пространстве, играясь со свисающей с потолка паутиной и строительной пылью, однако он не мог замечать всеобщего распада – ни стирающейся, как камень, личности, ни того, что находило в ней олицетворение.

     Молодой человек оказался в центре коридора. Ведомый сильным предчувствием, с мягкой улыбкой на устах, он обернулся – и воззрел на неё, терпеливо ожидающую его. Юная девушка, ослепительная, призрачная, как свет октябрьской луны, смиряла его взором голубых льдистых глаз, а её белые крупные локоны струились по острым плечам, украшенными рукавами-крылышками элегантно-воздушного платья.

     Девушка производила впечатление сказочной персоны, некоего создания, вызванного из покоев потустороннего, высшего мира, где правили музыка, любовь к красоте и искусству. В восхищении молодой человек не мог отвести взгляд от хрупкой, изящной особы, явившейся в этом грубом и забытом храме перевоплощений. Он подошёл к ней ближе и оставил на ручке милой леди расцветший маленьким бутоном поцелуй.

     Девушка пребывала в состоянии глубокой задумчивости, отчего её дышащее молодостью лицо приобрело выражение крайней серьёзности, пленившее юношу с большей силой. С недоверием и осторожностью она медленно коснулась ладонью щеки путника, а он, жаждущий вновь услышать любимый бархатистый голос, взирал на её бескровные губы неживыми, бездушными глазами кукольных фигурок.

     Наконец, она произнесла:

     – Дорогой, тебе не останется ничего, кроме того, чтобы стать счастливым.

     Голос её твёрдый, лишённый всяких чувств, холоден, как скала. Молодому человеку данное ею предостережение внушило неподдельный ужас: всё волшебное очарование иллюзорного мира застыло во льдах, и некогда преподнесённый ею дар, символизирующий проявленное к нему дружелюбие, окончательно раскололся в её руках.

     Перед ним предстал мир одиночества, где отрешённость от самой жизни возвеличена людьми, влачившими безотрадное существование; где они, не выказывающие притязаний и желаний, умирали в поглотившем их равнодушии, сотворённым спящими сердцами. 

     Его собственное сердце пронзил острый металл, и заныло оно в муках от глубокой, нескончаемой боли, зарождённой духом великого человеческого страдания.

     Вдруг юная леди взяла ладонь путника в свою. Жест, исполненный не сердечного участия, но намерения утешить, убедил растерянного и опечаленного молодого человека в непреложности двойственной истины: «Кому неведом солнца луч, тем верно служит лунное светило, а счастье чуждо им, ибо верят, что луна есть огненная звезда».

     Парадоксально выстроенные мысли изумляли фантастичностью образов; должно быть, они насильно вверглись в сознание юноши – того, кому суждено постичь их через сумрачную обречённость, отразившуюся в зеркале искусства. Нечто неизбежное поджидало его по ту сторону зеркальной поверхности – настолько таинственное и необъяснимое, насколько обыденное и посредственное. Оно манило, взывало к нему, и молодой человек, охваченный порывом отыскать заколдованный мир, поддался искушению гипнотических чар.   

     Несмотря на то что необходимость встречи вселяла отчаянную тревогу, короткое движение головы, выражающее согласие на неё, и искрящаяся в глазах решительность гласили об обратном. Девушка одарила юношу лёгкой улыбкой, и в молчании, крепко держась за руки, они последовали вперёд по коридору в надежде выйти на свет.