Ночная прогулка

Когда речь заходит о девяностых годах прошлого столетия, у моего поколения как-то само собой добавляется слово «лихие». Словосочетание «лихие девяностые» прочно вошло в обиход, даже кино снимают с таким названием. С законопослушанием у нас всегда непросто, а в девяностые ситуация была критической. Разгул преступности, спад экономики, пересмотр и переоценка ценностей. Закон не успевал за меняющимися реалиями, да и нарушался во многом.
Почему, мой уважаемый читатель, я вспомнил об этом? Потому, что история эта начинается как раз с нарушения Закона. Служил я в ту пору в стройбате, звание имел старший лейтенант, и ездил из краевого центра в командировки на одну–две недели в один городок маленький. Пару дней дома и снова в командировку, на свой участок – строительство железнодорожного пути к складам. Дело было зимой, в декабре, надо сказать, что в том городке с моего управления строительного немало народу работало командированных вольнонаемных и на моем участке, и на других. Ездил я туда на поезде, четыре часа ходу.
Обычно ездил днем, а тут взял билеты на вечерний поезд. Днем оно как? Вышел на вокзале, а стройка вот она, рядом, рукой подать. В конце рабочего дня сел в самосвал какой, и через пятнадцать минут в гарнизоне, в гостинице. Стоит гарнизон отдельным городком, на горке.
Ну ничего думаю, говорили, что к этому поезду подходит последний рейсовый автобус, забирает пассажиров, если они есть, и едет аккурат до гарнизона. Я ездил налегке, по форме военной, так что проблем не виделось. Но они начали вырисовываться, как только я об этом подумал. Собрался я уже из управления домой ехать, ужинать и выдвигаться на вокзал, как вызывает меня командир. Так и так, мол, надо нашим работникам гражданским зарплату отвезти, задолженность за пару месяцев образовалась. Народ уже там бузить начал, жаловаться, грозить, что домой уедут. Им уже позвонили и сказали, что я привезу, работяги успокоились. Ну ладно, думаю, прихвачу. Пошел в бухгалтерию и получил… Пять килограммов денег тугими пачками и бланки ведомостей выдачи заработной платы. Вот, нарушение на нарушении. Зарплату задерживать негоже конечно, а деньги наличные зарплатные в подотчет, вместо договора с инкассацией? Да, чего только тогда не было.
Но делать нечего. Я так и решил ехать налегке, сумку не брать, в зимней военной «Афганке» много карманов внутренних и накладных, рассовал по две пачки в карман (при этом увеличился слегка в объеме) и пошел на вокзал. В поезде куртку снял, скатал и, положив на полку, прилег на импровизированную подушку (нашпигованную деньгами). Дремал в этот раз вполглаза и вполуха, дабы чего не вышло. Обошлось.
На этом приключения мои не закончились. Никогда раньше поезд не опаздывал. Никогда. А в этот раз опоздал, минут на десять. И когда я вышел на маленькой станции в 23.50, темной, морозной, декабрьской ночью, где-то далеко на горе одиноко мелькали, удаляясь от меня все дальше, красные стопы-фонари последнего автобуса. С поезда сошло еще пару человек, но они быстро куда-то рассосались, в сторону военного городка никто не шел.
Вот те на, подумал я. Времени полночь, чужой городок, на улице мороз под тридцать, куртка набита деньгами и до военного городка пять километров по частному сектору, пустырям и редколесью заснеженному, по темени. Но надо идти, думаю по дороге где, надо палку присмотреть, и вместо посоха будет, и так надежнее.
И двинулся вдоль частного сектора, поближе к домам, где свет, да одинокие уличные фонари. Подыскиваю глазами палку, но как назло снег выпал около полуметра, ежели чего где есть, то не видно. Иду я себе, шагаю, периодически в полной темноте, только направление держу, практически по звездам, и не оставляет меня впечатление, наитие какое-то, что в темноте за мной кто-то крадется, неразличимый. Я медленнее иду, прислушиваюсь и сзади тишина, быстрее иду, и вроде скрипа снега нет, но чудится в темноте что-то. Не по себе как-то стало, но думаю, ситуацию нужно разрешить, пока на пустыри не вышел. Если один два за мной, то ничего, больше – не грех и убежать, с деньгами - не стыдно. Впереди последний частный дом с высоким забором и тусклое пятно света от фонаря на снегу. Дальше пустыри и темень. Прошел я светлый участок, но вместо того, что бы дальше идти, тихонько в сторону отошел, дал небольшого кругаля и встал с угла забора. Засаду устроил. Стою. Смотрю.
И вот проходит примерно полминуты, на полянке, где светлое пятно, появляется маленькая фигурка и, озираясь, неуверенно-осторожно ступая, крадется по моему свежему следу, в темноту. Я неожиданно делаю несколько больших шагов, почти прыжков вперед и…
И нос к носу сталкиваюсь с маленькой, кругленькой, испуганной женщиной, которая смотрит на меня не мигая, широко раскрытыми глазами, замирает как вкопанная и не может сказать ни слова. Куда идем, спрашиваю. Почто крадемся? Она, разглядев мою военную форму в свете фонаря, начинает улыбаться, выдыхает и оттаивает. Вы в гарнизон идете, в свою очередь спрашивает она меня? Так точно, говорю, туда шагаю. Как хорошо, говорит она, нам по пути.
Мы познакомились. Оказалось, что она вольнонаемная, живет в гарнизонном общежитии, работает поваром в военной столовой. Трое детей: старшей - тринадцать лет, среднему - восемь и младшей - четыре. С мужем развелась и выгнала, потому что бросил работу, начал пить и таскать из дома вещи. Приходится работать на двух работах, денег платят мало, зарплату задерживают, хорошо завстоловой часть зарплаты дает продуктами, по себестоимости, иначе было бы не выжить. Вот так и крутится, как белка в колесе, с одной мыслью – детей надо поднять. А тут подружки-одноклассницы пригласили немножко посидеть в кафе, развеяться. Вот и посидела. На минуту всего опоздала на автобус. А дома дети ждут. Старшая уже большая, смышленая, ответственная, малых и накормит, и поиграет с ними, и спать уложит. Нянька. Все одно маму ждут тихонько, могут не уснуть, пока не придет, волнуются. Вот и пошла на свой страх и риск в темноту. За непонятным, нечетким силуэтом, пугаясь и про себя молясь.
Ну ничего, говорю, пошли, вместе веселей. Взял я ее под руку, и пошли мы в гору, потопали, громко и оживленно болтая, оступаясь в глубоком снегу в темноте, но не падая, так как крепко держались друг за друга. Она, как я уже отметил, была приятной полноты, плюс немного употребила сухого вина, поэтому мы шли не быстро и путь наш занял не меньше часа. Но мы оба даже не заметили, как пролетел этот час. Мы говорили обо всем, о жизни, о детях, о хлебе насущном. Говорили откровенно, насколько это возможно, как будто торопились выговориться. Она крепко держала меня за руку, полностью доверясь мне, поднимаясь в гору, периодически мы останавливались, чтобы она смогла отдышаться. И мы снова шли и шли, и казалось, в этом заснеженном подлунном холодном мире нет никого больше… Иногда она разговаривая поворачивалась ко мне лицом, смотрела на меня снизу вверх и в свете вынырнувшей из-за тучи луны я близко-близко видел ее блестящие глаза… Теплые и очень добрые глаза… Мы говорили и говорили, и была какая-то незримая, но крепнущая связь, какая-то сказка, вырывающая из серых будней… Стояла глубокая, тихая ночь, морозный воздух бодрил, снег сверкал в звездном сиянии и свете периодически появляющейся большой, полной луны…
Так я довел ее до самого подъезда малосемейки, на третьем этаже горело одинокое окно, в окне прижавшись и расплющив носик о стекло, на нас радостно смотрела девчушка. Моя доча, сказала улыбаясь мне моя попутчица, ждет. Хозяюшка. Мы начали прощаться, и когда я сказал что пошел в гостиницу и сейчас буду ломиться, чтобы разбудить дежурного, вдруг она предложила: Пойдем ко мне. Я уложу старшую спать, напеку быстро блинов (очень вкусно умею готовить), чай будет с вареньем из целых ягод клубники… Ты же голоден? И ванну горячую примешь, и выспишься на домашних простынях, в тепле и уюте, а не на казенном диване.
На меня близко-близко смотрели глаза… Большие. Добрые. Очень выразительные и красивые. Смотрели с нескрываемой надеждой. Продлить сказку.
Я очень мягко и вежливо отказался. Если я не появлюсь в гостинице, поднимется буча. Если уже не поднялась. У меня с собой очень, очень большие деньги и меня ждет много людей. Это была истинная правда. Она была огорчена, но улыбалась, на прощание я приобнял ее и прижался щекой, к ее теплой щеке… Мы расстались.
Дверь в гостиницу естественно была закрыта, но я бросил снежком в окно одного из номеров где жили наши рабочие, тут же зажегся свет и меня торжественно вышли встречать несколько человек с моего управления.
Мне, с устатку, была налита стопка водки, выдан огурец и стакан горячего чая. Я кратко рассказал о своем путешествии, не вдаваясь в подробности, сказал, что проводил даму до подъезда. И все спросили в один голос: Почему не напросился на чай и прочее? Не мужик, что ли? Я отшутился и пошел спать.
Следующий день был выходной и прежде чем выдавать деньги, я с мужиками пошел позавтракать в гарнизонную столовую. В первый раз. Как раз в смене была моя ночная знакомая. В поварском халате и колпаке она казалась еще плотнее и ниже ростом, в свете дня оказалось, что лицо ее изборождено мелкими рубчиками от перенесенной в детстве оспы. Мы поздоровались, и все мужики взяли свои ночные обвинения обратно. Мол правильно, что не стал.
Слепцы. Мужики были старше меня, но мыслили совсем по-другому. Бог им судья. Я не бабник, но и не святой. Жизнь принимаю как есть. Когда я смотрел в ее прекрасные глаза, видел и чувствовал душу ее красивую, не испорченную жизненными перипетиями, не о фигуре я думал, и не об оспинах и, конечно же, не о том, что она на пяток лет старше…
Была причина. Серьезная причина. Когда я родился, у бабушки с дедушкой я был единственный внук. И подрастая, я больше видел стариков, которые во мне души не чаяли, просыпались и ложились со мной. Болели со мной и выздоравливали со мной. Мама с папой были все время на работе, а в мои семь лет взяли и развелись, как говорится не сойдясь характерами. Особой психологической травмы не было, со мной по-прежнему были мои основные родители - дедушка и бабушка.
Но все же… Все же… Я не забуду, как я рос, и с интересом и надеждой смотрел на мужчин, изредка бывавших у нас в гостях… Я представил себе себя того, маленького, выглядывающего из за двери, со своими мыслями…
Я еще несколько раз видел ее. Мы пересекались взглядами и улыбаясь смотрели друг на друга с такой теплотой, которую трудно представить после короткой ночной прогулки.
Потом мы достроили железнодорожный путь, и командировки в городок кончились.