Закулисье

Монопьеса для актрисы и голосов

Моей приятельнице Люсе посвящается

Пустая сцена. Актриса с интересом, довольная и с улыбкой оглядывает ее, поворачиваясь во все стороны и разговаривая с кем-то невидимым.

Да, да… Привет! И тебе тоже. Нет, нет, я только что. А вы давно?
Ой, и ты здесь? И не думала, что снова встретимся.
Подождите, вон там… Мама! Мамочка! Как я скучала по тебе и по нашим разговорам! Пойдем куда-либо, посидим, я тебе все расскажу. К дедушке? Хорошо, пошли к нему. А папа когда придет? Занят? Как всегда. Скоро новый год – он, наверное, натащит всего вкусненького, да?
(Изображает объятия)
И я рада!
Ой, как я рада! Правда-правда! Вот честно-пречестно!
Что?
Не толкайте меня…
Мама…
Послушайте… сколько можно толкаться?
Здесь места более чем достаточно!
Можно посторониться? Не видите, мы тут разговариваем?
Мам!
Подождите, куда вы меня тащите?!
Мама! Дай мне руку! Дай руку!
Что?! Опять?!
Ну, хватит уже! Я не хочу! Мама!
И что такого? Какой она ребенок – почти сорок лет?
Это я – ребенок, мне только 66!
Мамочка, помоги! Я не хочу обратно! За что?!

Актрису «выталкивают» со сцены за кулисы. Сцена поворачивается. На сцене – комната. В ней – книжные полки, гардероб, большое зеркало, часы; на стене в рамке – фото красивой женщины; на столе – телефон, стопка писем. Около стола – стул. В стороне – мольберт с холстом, рядом с ним прямо на полу – краски.
Из-за зеркала выходит недовольная Актриса. Отряхивается.

И все по новой?! И снова я ничего не значу. Какой смысл иметь право выбора, если его не осуществить?
Ты выбрал вариант? Выбрал. А получишь желаемое? Как же! Сейчас! Выдохни и продолжай жить, как раньше.  Как скажут. Вне сна, который тебе по душе.

Что толку, что я приняла решение?
Наивный Эпиктет! (Берет книгу с полки, читает). «Жизнь состоит из чего-то иного, а не из чтения книг». Значит, пока я не читаю, то живу? А стоит ли такая жизнь называться жизнью?
Книги для меня – мое счастливое бегство.
Если я не читаю, то принимаю решение. Одно решение.
Кстати, Эпиктет и тут меня обставил со своей древнегреческой прямолинейностью (Ищет.). Так, где-то тут… Про то, как дети принимают решение. Ага, вот! (Читает): «Не будь трусливее, чем дети, но как они, когда им не нравится игра, говорят: «Я больше не играю», так и ты, когда тебе что-то представляется таким же, скажи: «Я больше не играю» и удались, а если останешься, то не сетуй».

Сетую, сетую, сетую, сетую! Я что, сама тут остаться хотела? Потому и приняла решение.

Дочка кричит, плачет: откажись! А я: зачем?
Она: я хочу, чтобы ты была со мной, потому что люблю тебя.
ТЫ этого хочешь? Ты? А меня ведь даже не спрашиваешь, правда?
Получается, я для тебя не существую как человек с его правами? Или… с бесправием?
Какая ж это любовь, если мое мнение в расчет не берется?
Ах, право, между так называемой любовью и паразитизмом слишком, слишком тонкая грань! Пока я здесь, тебе, дорогая, вроде, и бояться можно поменьше: не пришел твой черед – мать еще жива…

Брат достает своим скорбным лицом. Простите: ликом. Иконописным ликом, страдальческим.
Пойдем к врачу – я оплачу! Да ты столько уже в моей жизни оплачивал, дорогой, что я свой уход вижу исключительно как облегчение, которое ты наконец-то испытаешь.
Нет никакой необходимости жить в принуждении, пойми ты. Необходимости нет! Если есть обязательства, то нет выбора. А так он у тебя сразу появится, потому что обязательства исчезнут. Испарятся!
«Не бросай ее», – сказала мама перед смертью. А ты ведь у нас хороший мальчик, да?..
Как бы ты ни изображал свою любовь ко мне, думаю, ты ее никогда не испытывал. Откуда я это знаю?
Недостаточно соприкасаться телом или словами, надо еще и душой. Вот тогда – любовь (хотя я сама толком не знаю, что она такое). Остальное – притворство, делание. Я устала притворяться, пришло время говорить и жить по правде.
Даже если умирает прекрасный и мудрый человек, найдутся те, кто тихо подумает: «Наконец-то мы избавились от этого наставника! Вечно он своей мудростью не давал нам жить собственной жизнью и делать глупости! Вечно на его фоне выглядишь идиотом!».
А я кто?
Под категорию мудрых не подпадаю; идиоткой тоже назвать нельзя.
Но…
Почему меня не могут оставить в покое, а?
Что мешает им увидеть, что я – человек?
И сколько можно носиться с этой любовью? Неужели непонятно, что, если у кого-то есть любовь, то он заботится исключительно о том, чтобы она продолжалась.
А тут я со своим «Хватит!». Жестоко?

Звонит телефон. Актриса берет трубку и сбрасывает.

Ну, конечно! Любовь! Никто не знает, что она такое, но всем известно, что она хотя и дает жизнь, но ведет к смерти.
Есть у меня одна приятельница, которая, подпрыгивая и пританцовывая, убеждает меня, что любовь есть ничто иное как радость плюс интерес.
Дескать, если кто-то или что-то вам интересно и доставляет радость, то за счет этой радости и неудовлетворенного любопытства мы стараемся продолжать отношения, будь то человек или коллекция минералов, автомобиль или какой-то цветок в лесу, полеты на воздушном шаре или фотография…не важно!

Звонит телефон.

(Кричит). Отстаньте! Можно я закурю? Вы не против? Я к окошку поближе.

Берет сигареты, закуривает.

Я понимаю, что жить прошлым – значит жить с опозданием.
А в будущем – что?
Что там, кроме новых книг на полках, кроме спектаклей, которые все реже приносят удовольствие… Они – чтоб не скучать. Душа плачет: я уже и в театре скучаю. Всё не то, всё не так! Подделка! Где настоящее?
Случалось мне и в навозе копаться в поисках бриллианта. Увы, увы…
Впрочем, один откопала: сдохнут все!
Чтобы бы мы делали без смерти? Она освобождает от любых обязательств, она избавляет от сиюминутных желаний…
Что вы, что вы! Ни в коем случае! Не подумайте! Эти слова не для вас – для меня, потому что врачи, молча вздохнув, опустили руки, получили мыслимые и немыслимые деньги, не имея возможности что-то изменить к лучшему.

Смеется.

Я правда дурочка!
К лучшему – это как? Поворот к жизни, назад? Чтобы изо дня в день топтаться на унылой сцене и соответствовать ролям, которые для меня создали или выбрали другие? 
Передвигаться, бросать ничего не значащие фразы, пить таблетки – такой примитивный сценарий… Дешевый. Низкопробный.
(Декламирует).
Птицей стать я хотела –
Так стремилась к полету!
Но звезда догорела
Одинокою нотой…
Лик луны в лодке ночи,
Стынут волны покоя…
Разве что-то захочешь,
Когда сердце пустое?

Вот я и наполняю его хотя бы чужими желаниями, мыслями и чувствами. (Показывает на полки с книгами).
Когда впервые попала в Ленинку и остановилась среди каталогов, то ко мне пришло ощущение, что я нахожусь внутри неизмеримо огромного, просто гигантского необозримо-вселенского мозга. У меня перехватило дыхание, и душа моя преисполнилась благоговением и ужасом.
Как?! Где они все? А их мысли и идеи здесь, вокруг меня.
(Говорит на латыни). Hic mortui vivunt, hic muti loquuntur: здесь мертвые живы, здесь немые говорят.

Раздается шелест страниц и звук падающей книги. Актриса вздрагивает, оглядывается.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Мне кажется, вы несчастны.
АКТРИСА. Пожалуй, да. Но что есть счастье? Вам известно?
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Счастье. Само слово слышите? Это когда человек в единстве со всеми своими частями.
АКТРИСА. Тогда, да, я несчастна. Определенно. Тем более если разговариваю неизвестно с кем. Глюки? Болезнь? Кукуха едет?
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Вы совершенно нормальная, уверяю Вас.
АКТРИСА. Может, представитесь? И что есть норма?
ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Юнг. Карл Густав Юнг, психотерапевт, как Вы помните. А нормальная Вы потому, что тот, кто на этой планете не страдал, это вот он – явно того… Приведите ко мне счастливого человека, и я найду у него шрам от черепно-мозговой травмы.

Актриса смеется.

Смеюсь, потому что это совсем не весело. Ушел.
Надо перечитать его эксперименты со снами. Опять тихо стало.

ВТОРОЙ ГОЛОС. Было тихо, как в банке с огурцами. Она смотрела вдаль на чистейшем русском языке, и на ее лице тлела скроенная не по размеру вчерашняя улыбка, растянутая на губах, как паутина, которая была изрядно приправлена специями!
АКТРИСА (резво поворачиваясь). О! Тебя ни с кем не спутать! Добро пожаловать, Милорад!
ВТОРОЙ ГОЛОС. Лучше по фамилии: Павич. Знаешь, это как павлин.
АКТРИСА. Ты любишь покрасоваться, да? Я заметила.
ВТОРОЙ ГОЛОС. А ты нет? Приятно же.
АКТРИСА. О, конечно! Хвост распустил – и все смотрят на тебя, глотают, не прожевав, все, что скажешь.  А ты поглощаешь восторг почитателей, чистую энергию. Как там твои строки? «Ее лицо и руки были исцарапаны многочисленными взглядами».
ВТОРОЙ ГОЛОС. Неудивительно, ведь твои годы, густые, как каша, пахнут раскаленными замочными скважинами, в которых застряли глаза прохожих. Ты же устала от них, правда? И каждая встреча – это радостные усилия, которые почти непереносимы.
АКТРИСА. Ты, как всегда, прав, но, может, сменим тему? Мне еще многое перечитать надо, не только твой «Хазарский словарь».
ВТОРОЙ ГОЛОС. Ладно, ладно! И мне пора. У меня тут на берегу лежит в песке целый город, голый и теплый, и его омывает лунный свет, льющийся с солнца… надо все осмотреть и описать.
АКТРИСА (театрально цитирует). «Он спешил, как дерево, распускающее почки…»

Раздается непристойный звук.

Фуууу! Нелестный способ заявить о себе. Тем более при даме!

ТРЕТИЙ ГОЛОС. Ты – старая пердунья, поэтому я разговариваю с тобой на твоем же языке.
АКТРИСА. Неужели Джеймс Джойс? Улисс? Узнаю коней ретивых…
ТРЕТИЙ ГОЛОС. …по их выжженным херам!
АКТРИСА. Помилосердствуйте, сударь, в зале могут быть дети.
ТРЕТИЙ ГОЛОС. Которые в ваше чокнутое время уже с 12 лет не дети, ха-ха-ха! Да и мы в их возрасте такой срач вытворяли!
АКТРИСА. Помнится, имя Улисс переводится как «полный гнева».
ТРЕТИЙ ГОЛОС. Тогда ты тоже Улисс! Ты же гонишь на этот мир постоянно, везде гадишь своим недовольством. А знаешь, в чем между нами разница?
АКТРИСА. И в чем же?
ТРЕТИЙ ГОЛОС. Я дерьмо раскопал, выбрался из него и отправился, как Одиссей, вперед, к приключениям, в поисках лучшего. А ты…
АКТРИСА. И нашел его?
ТРЕТИЙ ГОЛОС. Кого?
АКТРИСА. Лучшее?
ТРЕТИЙ ГОЛОС. Звон протяжный и мелодичный донесся до меня с моря…
АКТРИСА. Уходишь от ответа. Ты с Себастьяном Брантом знаком?
ТРЕТИЙ ГОЛОС. А он со мной?
АКТРИСА. Все ясно. Прочтешь его «Корабль дураков» и поймешь, куда плывем мы все. Ты в том числе.
ТРЕТИЙ ГОЛОС. Я-то плыву в дальние страны, а у тебя что, ножка к полику прибита? Будешь и дальше с пустым выражением смотреть в пустое зеркало, где уже наполовину не отражаешься, и наблюдать, «как рушатся пространства, обращаются в осколки стекло и камень, и время охвачено сине-багровым пламенем конца»?
АКТРИСА. Иди к черту.

Подходит к зеркалу.

Вполне себе отражаюсь. Этот книжный червь гремит, как пустая бочка, напичканная железными цитатами разных культур. Добротно сшитое лоскутное одеяло. О, возможно, зря я прочитала его дважды. Зачем? Похоже, боялась, что не смогу понять, принять, что жалкий мой умишко спасует.

Подходит к полкам и гладит книгу.

Вот она, книга моих страхов. а жизнь как путь их преодоления. И что я преодолела? Зачем?
Так, незатейливая коллекция, а я – провинциальный коллекционер.
А вот здесь – видите? – книга моих заблуждений. Сейчас открою.
Хорошо, да? Вам видно? Пустые страницы. Почему так?
Потому что все заблуждения составят сотню томов, да и как, к чему ими пачкать чистоту листа? Чтобы кто-то прочел и понял, какая я дура? Мне достаточно и одного свидетеля – себя.
Вот и иду от одержания – к одержанию, от заблуждения – к заблуждению, от наваждения – к наваждению.
Всё ненастоящее. Все подделка.
И даже – подделка подделки, как сказал Бодрийяр.
Почему же люди так цепляются за свои иллюзии? Может, потому что иллюзии – беспризорные дети надежды?
Мать-кукушка их бросила, вот и скитаются они по белу свету, нас утешают. Смешно слышать, что надежда умирает последней.
Это насколько же она жестока, надежда? Если надежда умирает последней, значит перед нею уже никого не было…
Не ее ли присутствие заставляет нас верить в бессмертие?
В эту пытку? В иллюзию иллюзий?
И правда, что это я? Если все – иллюзия, почему чувства должны быть настоящими?
Значит, и я – тоже иллюзия? И жизнь? И любовь? И смерть?
Так что ж вы все вокруг взгомонились: останься!

Идет мимо зеркала и не может продвинуться дальше, словно ее что-то держит.

Что такое? Не понимаю. (Дергается). Все вокруг – даже зеркало – пытаются мною управлять! Чего тебе? Ну, вижу, вижу, вижу. Так… все, вроде, на месте. Богатеем морщинками и пятнами на коже, беднеем резвостью и игривостью.

Делает позы перед зеркалом. Пытается выйти из его зоны, но зеркало не отпускает.

Мою кошку зовут Мальвина. Нелюдимое, как и я, но любимое существо. Ее жизнь полностью в моих руках: корм, вода, игрушки, наполнитель для туалета, почесушки пузика, чмоки…
А вот какой Карабас дергает за мои ниточки?
Знаете, как в кукольном театре? Кукла смотрит носиком. Вот мы его всюду и суём, нужно – не нужно. Не по своей воле, однако. Так, играем!
(Изображает). Ну-ка, вот ежик! Цапля! А теперь лягушка. Сломанная игрушка.
Стоп. Не случайно же я выбрала этих персонажей? С неба – прямиком в болото? О чем только я тут квакаю? До меня уже все давно сказано.

Дергается уйти от зеркала, но бесполезно.

Что?! Сколько можно? Отстань и ты! Насмотрелась уже. Чего еще я в себе не видела? Чего не знаю? Так, сейчас я с тобой разделаюсь, погоди.

Снимает кардиган, набрасывает его на зеркало и выходит из его зоны. Оглядывается на зеркало.

Что-то не то. Когда зеркала в доме закрывают? Когда там покойник?
Покойник – от слова «покой»? Вроде, рановато, пока бегаю. Но символично. Словно дверь захлопнула в иной мир.
Кстати, мою маму звали Мира. Мир Мире. Вчера мне был сон, и скажу я вам, он произвел сильное впечатление. Я побывала в аду. (Смеется). И встретила там… своих родителей!
Забавно, что я их встретила и здесь, в этом мире.
Может, мы в аду живем?

Была ли я удивлена, что моих родителей определили в такое место? Да и кто определил? Сон есть сон. Хотите знать, что там с ними происходило?
Папа плавал в озере из пива и никак не мог напиться.
А мама… Мама терпела самую тяжкую пытку: молчала. Это я трещу без умолку, а она… Когда день за днем я рассказывала ей все детали своей глупой жизни, она молчала и только одобрительно или с укором на меня смотрела.
Почему я так и не спросила, что она чувствовала в те минуты, часы?
Почему мы своих родителей тоже за людей не считаем?
После ее ухода прошло двадцать лет, а я всё не могу смириться.
Вот! Именно! Я обвиняю дочку в эмоциональном паразитировании, а сама…
Господи! Какую чушь я несу!

А куда я ее несу? (Смеется). И к кому я обращаюсь – Господи?
В церковь помянуть маму я еще зайду, свечку поставлю, но не знаю ни одной молитвы и молиться не умею. И слышать «Слава тебе, Господи! Благодарю тебя, Господи!» мне забавно.

Когда мы кого-то благодарим, тем самым мы подтверждаем ему правильность его действий и даже поощряем на будущее.
Получается, бог (если он есть) нуждается в нашем поощрении?
Если ему хоть что-то нужно, то значит ли, что у него не хватает? Тем более, если ему требуется похвала или поддержка. Смешно! Так, в конечном итоге, кто кем управляет он нами или мы им?
Я своей жизнью точно не управляю, иначе бы расправилась с ней. А кто управляет, – он (или она) – кто он? Абстракция? Свет? Цвет? Звук? Форма? Пространство?

Подходит к гардеробу и открывает дверцы шкафа.

Всё – ловушка, всё есть ловушка! Мы в нее попались и увязли, как мухи в паутине.
Вот платье. Темно-синее. Вот костюм. Черный. Вот пиджак. Коричневый. Вот еще платье – тоже черное. Шью себе сама.
И однажды так осмелела – обнаглела просто! – что сшила себе светлый пиджак с крупными ярко-красными, зелеными и белыми цветами.
Хоть раз надела его? Нет. Отдала подруге. Не смею. Не для этого он мира. Он для мира радостного, он – отражение той радости, которой у меня нет.

Бросается к холсту, берет баночки с разведенными красками и одну за одной бросает краску на холст.

Существует радость где-то, где-то, не у меня! Это с кем-то – не со мною! У меня внутри – черно-белая пустыня. На велосипеде резво проеду мимо всех цветов и цветиков, травок и былинок, они там, снаружи и останутся, а я вернусь жить в своей гамме.
Ах, вы не рисуете? Ах, да, вы же не поете? Что, и не танцуете? Как можно?!
Отстаньте от меня со своим музоном!

Звучит громкая музыка.

Что? Это что? Такое совпадение!
Да будет вам! Я тут не при чем! Мне музыка тишины больше подходит.

Музыка умолкает.
Актриса прислушивается и оглядывается, ищет что-то.

Нет, ну бывает же такое!
Мне моя приятельница рассказывала (я ей, конечно, не поверила), как однажды много лет назад во время ремонта она ходила по дому и пела песню группы «Мельница» «Невеста полоза».
Затем в какой-то момент включила приемник, и там Хелависа не просто пела эту песню, а именно на том самом слове, что и моя подруга. Такой вот синхронизм.

Звучит песня «Невеста полоза». Актриса мечется.

Хватит! Не верю!
Ну да, вообще-то можно поверить в побочку от лекарств, но чтоб так…

Садится на стул и достает сигареты.
Взглядом спрашивает зрителей, можно ли закурить.
Затягивается. Слышен легкий звон.
Актриса с сомнением смотрит на сигарету.

Потом меня спросят: ты что там курила-то?

Звон становится громче. Актриса, махнув рукой, расслабляется на стуле, откинувшись на его спинку. Слышен звук тикающих часов, он все громче и громче.

ЧАСЫ. Говорят: часы идут. А куда идут часы? Вернее, куда они уходят? Но ведь если они откуда-то уходят, то непременно и приходят куда-то, к чему-то, к кому-то.
Люди проводят свои часы. Провожают? За чем ты провел свои часы? Не зачем, а за чем? Или: ты такой хитрый, что сумел провести даже время?
А еще часы утекают, как песок сквозь пальцы, как вода в реке, в которую не войти и одного раза, потому что все в движении.
Вот с этого и нужно начинать. Все в движении. Какое такое время? Его не существует.
Есть только пространства, проходя сквозь которые, вы меняетесь, а перемены и называете временем.
Мы правильно тебя поняли?
Тебе хотелось бы вообще не меняться? Ни внешне, ни внутренне?
В памперсах до самой смерти? С сиськой во рту до ста лет? И чем тогда здесь, на планете, заниматься?
Нет, угадать не сложно, дорогая.
Ты хотела бы не младенцем быть, нет, а юной свежей сочной красоткой, чтобы вызывать неизменное восхищение, пожинать восторги окружающих, собирать нектар с цветов их внимания. Вечно!
Да ты обжора и халявщица!
Поняла уже, что в конечном итоге вы все живете для людей?
Но даже и это…через сколько тысячелетий оно тебе наскучит?
И что тогда?
Ты начнешь снова обвинять время, хотя не будет у тебя ни морщин, ни дряблости, ни старческого слабоумия.
Получается, люди всегда ищут, кого бы обвинить, на кого бы переложить ответственность.
Не найдут среди себе подобных, обвиняют судьбу, провидение, бога, Время, наконец!
Обвинить несуществующее легче, чем признать собственную тупость.

Звонит телефон. Актриса долго смотрит на него и потом, наконец, берет трубку.

Здравствуй, дорогая. Все хорошо. Заплатила. Конечно, твоими деньгами – откуда у меня при моей пенсии? У брата своих забот полон рот.
Не хочу – и не беру. Кому надо – дозвонятся.
Кому надо – слышишь? Им надо, а меня никто не спрашивает, надо ли мне сорить словами, притворяться вежливой и благодарной за их заботу.
Погоди…
Слышишь?
Тоже меня не слышишь?
Да, да, ты права, окружили заботой.
Ну, прошу тебя, моя хорошая, услышь: о-кру-жи-ли! Сижу, как в осаде.
Ответь мне на один вопрос.
Да…
Нет, только на один.
Хорошо.
Вот он: почему, когда человек рождается, он плачет?
Ага…ну да, ну да.
Гравитация, дыхание, автономия…
Ты все знаешь, кроме одного: он на подсознательном уровне понимает, куда попал и что его ждет.
Так вот, у меня до сих пор длится послеродовая депрессия.
При чем тут ты?
Ты родилась – это твое приключение.
А у меня послеродовая депрессия после собственных родов.
Конечно, я придумываю.
Родителям полагается быть дураками.
Весь мой ум ушел к тебе, вот я и восполняю его чужими мыслями из книг.
Что ты, что ты! Ничуть!
Я же тебя люблю!
Ты хорошая.
Но я на склоне лет учусь говорить «нет» даже хорошему.
Сама подумай.
Посмотри, из чего состоит жизнь.
Согласна.
Нет, это не мое.
Надоело быть жертвой.
Быть жертвой выгодно: никакой ответственности.
Что?
Да, пора взрослеть.
Мне ясно одно.
Просто из наблюдений: жить – значит расставаться.
Расставание – единственный путь к встрече.
Есть расставания мелкие, как пыль на серванте, как пыльца на лапке пчелы, как отдельная ниточка в большом отрезе ткани.
Так, земное.
А есть продвинутые – из одного мира в другой, из одной галактики в иную, с материального уровня на более тонкий.
А ты не философствуешь?
Споришь с судьбой?
И что, споры выигрываешь?
Вот у меня все бунты всегда заканчивались ничем, пока я не спросила себя: а против чего или кого я бунтую?
Может ли сочиненная человеком задачка бунтовать против своего творца?
Конечно!
Конечно, и настроения у меня пораженческие!
Зато ты у меня – красивая боевая машина.
Ой, прости, звонят в дверь!
Я кладу трубку, хорошо?
Кто поставил на себе крест?
Я поставила на себе крест?
Знаешь, мне пришло в голову только что: поставивший на себе крест несет его всю жизнь. Значит смерть – воскрешение, сошествие с креста.
Опять звонят, извини.
Как не звонят?
Ты что, не слышишь? (Изображает голосом). Дзынь! (Смеется).
Да, да, пришли.
Кто?
Покой мой любимый пришел.
Мы с ним сейчас по коньячку, потом покурим на балкончике…
Да, там одна рама постоянно падает.
Чуть на голову вчера не свалилась.
Хорошо. пусть приходит.
Да, инструменты есть.
Обнимаю!

Актриса кладет телефон на стол и случайно задевает стопку писем. Они падают на пол. она садится рядом и начинает их перебирать.

Что они мне все про одиночество? К чему?
Какое одиночество, если есть воспоминания?
Солнце не одинокое, оно – единственное.
То есть единое с самим собой. Прав был Юнг.
А тут – растащили тебя по кусочкам в разные стороны, всем ты что-то должен, везде оставляешь части своей души, а потом падаешь в собственное бездушие, как в белый пух: мягко, тепло, уютно, но трудно дышать…

Поёт, перебирая письма.

А скоро будет Рождество,
Но это тоже ничего,
Потом пройдет и это.
Хотя погода хороша,
Но всё болит, болит душа
Ей облегченья нету…

И что раскудахтались?
Куда меня тянут?
В новые страдания?
В новое непонимание?

Смотрит на портрет женщины на стене.

Вот ты меня всегда понимала.
Или… это только казалось?
Но мне же так хорошо было в наших разговорах!
Постой… (Ошарашенно). Каких разговорах?
Говорила-то только я, а ты молчала и смотрела.
Так это мне и было нужно, мамочка, именно это!
Минутку…
Получается я тебя использовала? Но я – честно! – того не понимала!
А почему ты молчала? Неужели потому, что знала, что мне интересна только моя собственная жизнь?

Вскакивает и бежит к зеркалу.

Ты меня потому удерживало?
Чтобы я поняла, что все и всё – мое отражение?
И та хитрая завистливая сука? Да брось ты!
Я никому никогда не завидовала!
Да? Да…
Что, и та воплощенная подлость на работе, вечно всех подсиживающая, – это тоже я?

Разглядывает себя в зеркале.

Королевство кривых зеркал… Так что кривое – образ или его отражение?
Мне правда верилось, что я не от мира сего.
Оказалось – плоть от плоти, кровь от крови.
Но посмотрите на людей, что они делают со своими телами?
Вслушайтесь в их слова. Что они с душами своими и своих близких делают?
Кто собрал эту кунсткамеру уродцев?
Я – такая?! Нет, нет! Не верю!
Я никому зла не причинила. По крайней мере, намеренно.
А многие вообще помнят меня только с хорошей стороны.
У Николая Петровича уже двое детей выросли, а он все, проходя мимо дома, смотрит на мои окна. А Сережа? А Олег? А другие?

Закрывает глаза, легкими движениями пальцев проходит по лицу, по телу, активно дышит, качается на носках.

Присутствие мужчины всегда делало из меня женщину.
А теперь, в своем сказочном уединении?
Что вы хотите сказать, я больше не женщина?
Женщина – только та, что рожает?
Та, которая осуществляет доставку новых душ?
Или смиренно позволяет мужчине гулять в пределах своего тела?
Так-так-так…
Сейчас поищем оправдание этой глупости, что-нибудь рациональное, что ж уходить с негативом?
Его здесь и без того под завязку.
Итак! Вот!
Присутствие мужчины делает из меня женщину.
Зато его отсутствие – человека!
Точно – дурочка, дурочка!
Как я его лупила веником! Измочалила весь!
Но он такое устроил! Вы не поверите!
Вот кто дураком был, царствие ему небесное! Но пел хорошо.
И что?
В танцах с веником в его присутствии я была…женщиной?!
Именно это и есть – женщина?
А вовсе не шляпка, рюши, каблучки и ароматы?
Забавное открытие!
Скорее – не открытие, а утрата.
Ну да, отдавая и отдаваясь, будь готова к потерям.
Но как я ему вначале радовалась!
Похоже на одержание.
Приятельница говорит – умная, зараза! – что в таких случаях мы ни при чем.
Что это душа моей дочери сверху два года выбирала меня, а отец – ну, кто подвернется.
Но почему так, почему только телесное!
Почему оно безраздельно нами владеет?!
Где душа?
Почему мы не слышим самих себя?
Может, потому что сердце всегда говорит тихим голосом, поэтому к нему следует прислушиваться.
Понимаете? Прислушиваться.
Иначе не различить, что оно там сказать хочет, куда нас направить.
Уже давно открыли, что у нашего сердца автономная нервная система, то есть оно умеет мыслить.
Вот сейчас, когда я тет-а-тет с вечностью, было время прислушаться к своему сердцу, и мне стало ясно: пора принять решение. Я ухожу.
А что, без этого решения я бы осталась?
Да будет вам! Ничего мы не решаем!
Мы только соглашаемся и разрешаем себе следовать тому, что нам предложено.
Кем предложено?
Кем?!

Смотрит наверх.

Эй, Карабас-Барабас! Когда я занималась кукольным театром, у меня все были счастливы – и актеры, и зрители.
И над куклами мы не издевались, как ты.
А тебе надо, чтобы тебя восхваляли, воскуривали фимиам, аплодировали за боль, за кровь, за страдания, за войны, за трупы младенцев?
Зачем их сюда приводить, если некоторые из них и дня не проживут?
Что? Неисповедимы твои пути? Хорошая отмазка!
А если утверждают, что страдания даны нам, чтобы понять самих себя, а мы – твое стадо, часть твоя, то что с тобой не так, если самого себя понять не способен и тебе для этого понадобились мы, куклы из плоти?
Какой ты в этом случае всеведущий, если не знаешь, что порой свою смерть пережить легче, чем смерть близкого человека?
Если ты просишь, чтобы тебя хвалили, как же низко ты пал, друг мой!
Так низко, что просишь себя приподнять.
Нехватку чего ты восполняешь нашими хвалами и молитвами?
Слушай…
Нет, не слушай меня, глупую, но…
Слушай…
Так, минуточку! Получается, если у тебя отняли какую-то часть, а ты, предположим, отдавать ее не собирался – но отняли-таки! – тогда ты тоже страдаешь?!
Деточка моя!..
Но…
В любом случае в логике – прокол.
Неужели мы, твои марионетки, обрекли тебя на страдания?
А весь мир – это не собственность твоя, а отчуждение?
Кусок твоей плоти нам, дуракам, в пользование?
И всеведущий, всесильный, всемогущий суть только слова, из которых мы сами создали твое обрамление?
Что вы читаете, мой принц?
Слова, слова, слова.
Прав был Омар Хайям:

Даже самые светлые в мире умы
Не смогли разогнать окружающей тьмы.
Рассказали нам несколько сказочек на ночь
И отправились, мудрые, спать, как и мы.

Да, я приняла решение и уйду недовольной.
Быть довольным – значит, быть допущенным до воли.
А у нас всех, которых некто непроявленный дергает за ниточки, – какая воля? Воля исходит изнутри, и чтобы она работала, ее туда требуется вложить.
Помните, у Джека Лондона рассказ «Воля к жизни»?
Там замерзающий человек с волками борется, чтобы выжить.
Все правильно.
Жить – холодно, кругом – волки. Только зазеваешься – станешь чьей-то пищей.
Поэтому не говорите мне о воле.
Не зря же Шопенгауэр ее относил к области непостижимого.
Владей я волей – да, да! Все-таки решила бы жить без болезней, вечно молодой и красивой до тех пор, пока не наскучит, а потом мирно отойти, потому что уже успела попробовать все, чего желала.
Стоп, стоп, стоп!
Не здесь ли засада?
В том, что мы не получаем того, чего хотим?
О, да, смирение: прими что тебе послано, а не то, чего хочется.
Так, вроде, снимаются претензии к Карабасу и его миру-театру.
По физио дали? Радуйся, что улучшили кровообращение.
Плюнули тебе в лицо?
Ух ты! Умываться не надо!
Может, неслучайно в Библии более 800 раз звучит призыв: «Радуйтесь!»? Радость – наилучшее прощение и прощание?
Вот, вот, вот!
Докопалась!
И слово прощение, и слово прощание имеют один корень и происходят от слов «просто».
Радость должна быть простой. Просто радость!
Да, к чему все усложнять?
Жить, сколько пожелаешь, пока тебя не накроет скукой.
Значит, скука и есть – дверь на тот свет?
Именно она освобождает нас от материального мира?
Мне скучно.
До свиданья.
Нет, нет, не до свиданья!
Встречаться не намерена, не свидимся: прощайте.
То есть, упрощайте все, ребята! Именно это заложено в слове, которое «было вначале».
А мы такие: ах, трагедия! Ах, драма! Весь мир – подмостки?  С третьесортными актеришками, которые действуют и говорят в соответствии с тем, за какую ниточку их дернули.
И «люди будут делать одно и то же, как ты ни бейся».
И с чего бы мне биться, дорогой Марк Аврелий?
Я протестую только против того, что меня никто – даже родные – за человека не считают.
Ждут от меня привычных реакций – так удобнее, так для них безопаснее.
А жить вообще опасно, согласны?
Отсюда еще никто живым не уходил.
Ну, может, Кастанеда и Дон Хуан с его прыжком в пропасть…
Вопрос не в том, куда уйти, а в том, что там делать, в вечности.
Заметили, сколько в последнее время появилось пророков и знатоков? Интернет уже распух, просто взрывается от магов и демагогов. Все учат жизни, даже сопливые.
В чем их умение зарабатывать деньги? В уверенности, что они знают всё и наверняка. Не в знании – в уверенности.
А я ничего не знаю и ни в чем не уверена.
И у меня сегодня суп с грибами – вот и праздник. В нем я уверена на все сто. Потому что деньги я никогда зарабатывать не умела, мне было стыдно. Это мне с детства внушили, что быть богатым – стыдно?
Сейчас же, чтобы выжить, от меня требуется не интеллект или душевные порывы.
К чему меня принуждают обстоятельства?
Чтобы меня заметили, ради заработка, надо выделяться, качать бедром, хвалить саму себя и расталкивать людей локтями, а то и унижать их, опускать пониже, чтобы самой возвыситься.
Теперь это называется жизнь? Тогда нам с нею не по пути.

Есть у меня приятельница. Она чуть старше меня. Пишет книги, картины, плетет бисер, играет на гитаре, поет, вяжет чудесные вещи, призывает медитировать…
Девочка моя! Зачем?
Знаете, что она отвечает?
Так интереснее.
Скуки боится. Так я думаю. И ее бегство (а она умная и все понимает) в свои бирюльки и шурушки ничуть не лучше моего – в книги.
Тут она мне принесла свою коллекцию земель для медитации.
Один знакомый летчик привозил ей землю из разных стран, накопилось много, вот она для развлечения мне и принесла.
Думаете, я буду страдать подобной фигней?

Достает из ящика стола маленький контейнер и высыпает содержимое на листок от письма.

Так, и что теперь?
Ага, надо капнуть немного воды, чтобы почва ожила.
А плюнуть можно? (Смеется).
Простираем длань свою над землею неизвестно откуда (она специально сняла все этикетки для чистоты эксперимента), закрываем глаза и спокойно дышим.

Звучит медитативная музыка, которая вдруг сменяется тревожными звуками. Дует ветер, письма летят по полу, портрет падает со стены. Актриса открывает глаза и бросается к портрету.

Подожди, погоди! Мамочка, сейчас, сейчас!
Что за ерунда? Окна-двери на замке. Откуда ветер? Что случилось?

В задумчивости вешает портрет обратно.

Интересно, но в тот момент, пока я слушала землю, практически не думала ни о чем. Внутренний диалог остановился. Похоже на смерть.
Кажется, я поняла. Поняла, почему многие так превозносят искусство: пока творишь – внутренние мысли и сомнения замирают.
Ого-го!
Может, и Карабас потому занялся сотворением мира, что уже невмоготу стало от мыслей.
Если остановка внутреннего диалога и есть смерть, то – какая? Словно выход в другое пространство.
Вот что мне привиделось? Я же не умею медитировать.
Как-то всё само произошло.
Так, это была неглубокая пещера в тропическом лесу. Вдоль красноватых стен от входа до самого отдаленного уступа стояли кристаллы – тут, вот тут и вот здесь. Большие сложные кустистые кристаллы горного хрусталя, на гранях которых жили разноцветные солнечные зайчики, возникшие на острие заблудившегося в пещере луча солнца.
На камне у самой стены сидела юная дева в розово-зеленом сари. Покрывало лежало на плече, и ее темно-каштановые волосы, струились вниз, вниз... Лицо девушки выражало печаль. Ее слезы, прозрачные и чистые, сверкающие и обжигающие, искрились, подобно граням окружавших ее кристаллов.
Ждала ли она кого? Откуда кристаллы? Кто ее замучил? Кристаллы зачем? Он придет или нет?
Вдруг стало темно, словно упала тяжелая завеса серой тени.
Чья-то фигура заслонила свет, проникающий в пещеру сквозь листву густого кустарника, и на миг слезы и кристаллы погасли, словно искры позднего костра.
Он пришел? Радость! Радость!
А я-то чему радуюсь?
Я – наблюдатель.
Целуются. А у меня пронзительная теплая волна поднимается от живота к глазам. Вспышка!
В ряду кристаллов появился еще один, новый! Крупный! Сияет! Вот это да!
Они что, в этой фантастической новелле так планету творят?
Да, да!
Любовью, да? Они что, знают, что она такое?
Об этом вообще можно что-то знать?
Зато для меня иначе теперь звучит расхожая фраза: ибо не ведают, что творят.
Раньше я ее произносила с ударением на слове «что», а теперь буду – на слове «творят». Возможно, и мы тоже не знаем, что и где возникает как результат любви. Вдруг мы здесь именно для этого, и кто-то из богатых жарких всплесков нашей любви берет энергию, которая используется для сотворения новых миров?
Но кто этот Он, который берет?
И почему меня опять в расчет никто не спросил? Хочу я или нет?
Уже молчите мне про выбор!
Жизнь доказала, что у каждого имеется лишь один выбор: соглашаться или не соглашаться, что выбора не существует.

ГРУБЫЙ ГОЛОС. Соврала. Не любит лжи, но врет непрестанно. Наш человек!
АКТРИСА (прислушиваясь). Раньше я много врала, а теперь только обманываю. Минуточку. Кому я тут возражаю?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Ты не можешь обманывать. Обман есть искажении истины, а ты ее пока не постигла. Значит, и исказить не способна.
АКТРИСА. Хорош, ребята! Раздвоение личности – куда ни шло, но тройственный союз! Впрочем… Бог троицу любит, да? Он нас любит? Ага, я заметила… Сдохните – жду вас всех ко мне, ха-ха! Приму и прощу. А мы тебя простим за всё происходящее?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Свалить собралась?
АКТРИСА. Джентльмены, может, представитесь?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Хрен тебе!
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Зачем так с нею?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Затем, что терпеть не могу праведников, которые только и жаждут обвинять и разоблачать, а сами палец о палец не ударят, чтоб сделать мир лучше.
АКТРИСА. Лучше? Получается, мир далек от совершенства?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Раз в нем есть такие, как ты. Вот себя и улучшай.
АКТРИСА. А для этого надо признать, что я – брак? Чей? Кто меня такой убогонькой состряпал?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Ну, что мы с ней будем делать?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Мы с ней? Это она с собой все делает! Где глину брал? В каком карьере?
АКТРИСА. Я сойду с ума! Кажется, уже… если в голову лезет несвойственное мне. Эй! Люди! Или кто вы там? Вы мне идею подали, так слушайте ее воплощение. Не судите строго – экспромт. Хотя – имеете право и судить, да мне оно глубоко фиолетово, что вы скажете. Недолго всех вас терпеть. Итак, тишина в зале! Софиты, музыка!
Быть может, глина так плоха,
Что вылеплена из греха
И плоть моя, и суть?
Быть может, среди прочих дел
Творец устал, не доглядел
И вышло как-нибудь?

Но плату мне за все нести.
Без смысла – Господи, прости! –
Текут, уходят дни,
Чтобы постичь перед концом:
Не все кончается Творцом,
И кто-то есть над Ним…

НЕЖНЫЙ ГОЛОС (тихо). Упс! (Громко.) Похоже на абсурд.
АКТРИСА (категорично). Нет абсурда – нет сюжета!
ГРУБЫЙ ГОЛОС (тихо). Попали мы… (Громко.) Чушь! Кто станет выше Высшего?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. И что теперь?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Это удар по мифам. Новые, что ли, сочинять? Что я вам, конвейер? Опять напрягаться! Когда хоть в отпуск?
АКТРИСА (снисходительно). Можете и меня заметить. Вы о чем?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Думаешь, расскажет кому?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Да для нее это просто дурацкий стишок, не подавай виду, друг! Вдруг проскочим?
АКТРИСА. Объясниться не желаете?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Слушай, а давай ты просто помрешь без всяких объяснений?
АКТРИСА. Уже интереснее становится…
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Ну, хорошо, уточним. Мы – над всем, а творец – это…
АКТРИСА (удивленно). Я?.. Вот она, истина. А вас как назвать? Над-творцы?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Неназываемое, непознаваемое, неисчислимое.
АКТРИСА. Я что, прежде смерти померла? Не зря же избегала всяких медитаций! Откроешь дверь – пожалеешь. Мимо, мимо!
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Куда – мимо? А работать кто будет? Пушкин?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Понимаешь, милая, человек – это вторжение материи на территорию духа. Для нас это больно…
АКТРИСА. Как и для меня…
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Сравнила тоже! Тебя на куски разрывали, чтобы потом обратно сшивать?!
АКТРИСА. Неужели и в этом виновата я?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Дорогая, скажи: обвиняет ли себя волк, съедая кролика? А орел, принося своим птенцам пойманного сурка? А дельфин, ставший свидетелем тому, как акула расправилась с его детенышем? Они – часть природы. И ты тоже.
АКТРИСА. Но у них нет сознания – значит, и страдания нет.
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Ты уверена?! О боги! Да что ты вообще знаешь о теле, о душе, о духе? Книжек начиталась, забила голову чужими цитатами! Думаешь, умная?
АКТРИСА. Как раз напротив. Не думаю.
ГРУБЫЙ ГОЛОС. А не думаешь – значит, уже умерла. Придется вернуться и начать заново.
АКТРИСА. Минуточку! Кем бы вы ни были, раз вы так засуетились, то, похоже, вам что-то угрожает. Что? Истина в том, что я и есть – творец? Угадала?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Нууу…
АКТРИСА. И мне ничего не стоит сотворить себе здоровье и радость?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Конечно. Сотвори. Но тогда придется отменить предыдущую программу – программу болезни и умирания.
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Неееет! Только не это! Вы обалдели оба?! Сколько энергии потрачено на них, а для отмены и построения новых программ в три раза больше уйдет. Где я вам возьму? Рожу, что ли?!
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Ты же – дух противоречия, вот из противоречий и возьмешь.
ГРУБЫЙ ГОЛОС. А ты в расслабоне будешь нога за ногу сидеть и посвистывать?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Попросишь позитивчика – подкину. Но ее просто так отпускать не с руки. Что если и другие просыпаться начнут? Что будет со вселенной, если они осознают, что могут всё и могут это легко?
АКТРИСА. Эй! Я еще здесь!
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Может, сотрем ей память? Пусть себе киснет в недовольстве – нам меньше мороки.
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Смотри, что она там делает?

Актриса работает кистью у мольберта.
На холсте возникает картина звездного неба.
Затем она садится за стол и что-то быстро пишет.

ГРУБЫЙ ГОЛОС. Воооот. Другое дело! Само разрулилось! Чувствуешь? Там, где-то, далеко-далеко, в необозримой круговерти материи и энергии, как пузырьки в пене, начинают возникать новые галактики, туманности, звездные системы, темная материя, квазары. Пусть работает, не все же нам горбатиться!
НЕЖНЫЙ ГОЛОС (цитирует). «Не все кончается творцом, но кто-то есть над ним».
АКТРИСА. Пришло время признаться: мне лучше всего, когда я одна. Много ошибок сотворила, пока землю топтала, и главная – глупо смотреть на людей, как в зеркала. Глупо искать себя в отражениях. Не может отражение, марионетка, кукла стать живой. Все эти пиннокио и буратины – только сказка, мечта для обреченных. Не способны мои отражения быть мною. Поэтому повторяю: одной лучше.
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Ты что говоришь-то, а?
АКТРИСА. Вас что-то смущает, слуги мои?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Если тебе хорошо одной, то с какой стати возникнет весь мир?!
АКТРИСА. Так, минуточку. Вы хотите сказать, что мои страдания здесь, на земле, были созданы искусственно для того, чтобы я захотела о них с кем-либо поговорить и сотворить для этого разных кукол? Разве только вас недостаточно?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Видишь ли, мы ВК – в контакте – то есть временно. Помочь тебе принять решение – созидать или нет. Миру выгодно первое.
АКТРИСА. Решение принято. Ухожу. Посылаю всех «на», «в» и «к».
ГРУБЫЙ ГОЛОС. И бросишь мир? Ну ты и зараза!
АКТРИСА. На повышение моей самооценки и значимости больше работать не надо: увольняю! Напрасно стараетесь, пыхтите невпопад: себе цену и без вас знаю. Она равна нулю.
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Значит, ты бесценна!
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Ха-ха-ха! Ну даешь! В точку!

Звонит телефон. Актриса берет трубку.

Да. Да, я слушаю.
Что? Конечно, могу. Только не с утра.
Сколько деток? К какому числу?
Да, куклы сделаю сама. Не беспокойтесь.
Сколько билет будет стоить? Одна улыбка.

НЕЖНЫЙ ГОЛОС (вполголоса). Кажется, все получилось. Передумала. Говорил же я тебе, что кроме решения требуется еще и разрешение.
ГРУБЫЙ ГОЛОС (вполголоса). Это мы, что ли, ей разрешили?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Она сама. Что, оставляем, как есть, чтобы помнила?
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Может, пусть думает, что это был сон?
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Полагаешь, она настолько глупа? Это же Люся. И ее имя с латыни переводится?..
ГРУБЫЙ ГОЛОС. Люся? Издеваешься? Luz. Lux. Luceo – свет. Однокоренные слова – Люцифер и Люся.
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Ну что ты, вчера родился? Право же! Люцифер - это «несущий свет», а она суть сам Свет. Кто тебе его дал? Источник! Поторопись, запутай ее поскорее, пока не поняла, что каникулы скоро закончатся. У нас и без того, пока мы с ее материальным вариантом нянчимся, работа стоит. Да и о себе позаботиться пора.
ГРУБЫЙ ГОЛОС (тихо). Айн момент! Не в первый раз! (Громко.) Эй, красотка? Собралась умирать? Огорчу: ты только что родилась, чтобы в новой жизни исправить все глупости прошлой.
АКТРИСА. Ах, так все-таки вы признаёте, что я глупа? Это такого вы мнения о тех, кто вас кормит?

Сумбурная музыка, листки писем образуют водоворот, зеркало вращается, звезды на картине сияют (подсветка). Актриса, раскинув руки, смотрит вверх и вдаль. Она – центр всего.

ГРУБЫЙ ГОЛОС. Подожди, подожди! Не на….
НЕЖНЫЙ ГОЛОС. Пожалуйста, не сейчас! Ааааа!..
АКТРИСА. А теперь – по новой! Да будет свет!

ЗАНАВЕС.