До Нового года осталось...
…Второй больничный день. Да, вот так вот сложилось, что несмотря на конец года (двадцать второе декабря! - до Нового года десять дней!) и связанную с этим запарку, он второй день находится на больничном, причем в полном смысле – лежит дома на своем любимом диване под любимом клетчатым пледом, рядом на журнальном столике чашка дымящегося травяного чая, пульт от телевизора, несколько книг. И да, большой бокал с обожаемым Киндзмараули. И нет, таблетки, микстуры, градусник и прочие непременные медицинские атрибуты болеющего отсутствуют. Совсем.
Нет, он не симулирует. Он действительно приболел. Кашель, насморк, легкий озноб и временные скачки температуры в пределах до 37 и 7. То есть, строго говоря, недостаточно для полноценного больничного. Случалось, что и с температурой 39 и 5 проводил совещания, принимал людей, решал насущные производственные вопросы. Как-никак должность генерального директора обязывает.
Раньше…. Усмехнулся невесело. Раньше. Раньше, как говорится, и сахар был слаще и люди проще. Раньше вообще все было иначе. А теперь как будто всем миром в параллельный мир перескочили. Вроде, те же дома и города, и люди те же с такими же именами, и завод тот же… да все не то.
Взял пуль, пощелкал туда—сюда, бросил на столик. Прежде, в далеком детстве, было несколько каналов и глаза разбегались – все страшно интересно, все хотелось посмотреть. Теперь каналов за двести, а смотреть нечего – сплошная туфта.
Опять усмехнулся. Ворчит как старый пень: раньше то, раньше се, а нонче все не то. Включил телефон, глянул на экран сотового, ага одиннадцать пропущенных – от главного инженера, заместителей и даже от самого Леонида Григорьевича, с два десятка непрочитанных сообщений, пять голосовых. Злорадно показал телефону кукиш – фига вам. Отключил. Нет уж, нет уж, на фиг, на фиг, заболел так заболел!
Отхлебнул Киндзмараули. Это был настоящий Киндзмараули. Теперь такого днем с огнем… Позапрошлым летом приятель из Абхазии привез ему запечатанный глиняный кувшин. Дескать, с самых гор, самое натуральное. Каково же было его разочарование, когда при случае распечатал, попробовал...
Смаковал. Блаженствовал. Как необходимо человеку хоть изредка устраивать вот такие островки безмятежности и кайфа в вечно бушующем море суеты и бесконечного бега по кругу. Он давно перестал чувствовать вкус жизни. Все до автоматизма, все по плану, по накатанной – встречи, приемы, селекторные, подписания контрактов и ежедневные кучи бумаг, заседания совета директоров, членом которого он являлся, иностранные делегации, командировки… И опять встречи, бумаги, совещания… И так изо дня в день, из года в год. Часто без выходных. Уже забывая: а зачем все это?
А зачем все это? Ради светлого будущего? Чьего светлого будущего?..
Его деду и отцу было легче. Они знали ради чьего светлого будущего пахали как проклятые. У них была великая идея, прекрасная цель. В этом параллельном искаженном мире произошло смещение всего, кардинальная подмена, обесценивание истинно ценного и наоборот.
Опять пробежался пультом по всем каналам, выключил телевизор. Взял книгу «Явка в Копенгагене», раскрыл наобум и весь погрузился с головой в сюжет, как в детстве читалось втихаря от родителей, под одеялом с фонариком, взахлеб, сладко.
…Трель домофона так резко вернула к действительности, что он аж подпрыгнул на диване. Досадливо поморщился: как не догадался отключить и домофон. Открыть – не открыть? Вышел в прихожую, глянул на экран монитора домофона: директор по правовым вопросам Широков. Этому то что понадобилось?
- Добрый день, Михаил Иванович. Что случилось?
- День добрый. Как вы там? Сильно хвораете?
- Сильно, Михаил. И заразно: грипп. Так что из соображений безопасности… Чего приключилось?
- Петушков прислал. Договор горит. Который по Зевсу. Сегодня же последний день. Подписать бы. У меня с собою, если что.
- У господина Петушкова имеется доверенность на подпись. Вот пусть сам и подписывает. А я на больничном. Извинитесь за меня перед Леонидом Григорьевичем. Скажите, Александр Васильевич практически при смерти, температура за сорок, в бреду, не дееспособен. Будьте здоровы! – с тем и отключил домофон. Вот так-то, господа присяжные и заседатели!
…Вдруг резко прорезался зверский аппетит. Остро захотелось пельменей. С чесночком, с горчицей и перцем!
Сварил себе целую пачку «Сибирских», щедро сдобрил горчицей и молотым перцем, почистил пару долек чеснока и отрезал солидный ломоть черного хлеба, посыпал крупной солью. Так его приучил есть пельмени дед Емельян, отец отца. Конкретный был мужик, из военных. Он многому научил своего внука, в том числе, ответственности за порученное дело, добросовестности, тому, что раньше думай о Родине, а потом о себе. Не знал дед Емельян, не дожил (и слава Богу!) до того времени, когда практически все заводы и предприятия уплывут опять в частные руки толстосумов и отдавая все силы работе, ты, фактически, способствует процветанию горстки богатеев. Да и это бы ладно. Но то, что происходит в последнее время – это вообще беспредел полный!
Сам не заметил, как уснул. Все же болезненное состояние давало себя знать. Спал долго сном глубоким, крепким, сладким, как в младенчестве должно быть спалось. Проснулся с ощущением бодрости в голове и теле. Переодел футболку на сухую майку (пропотел), скинул влажное трико, перевернул плед сухой стороной. Мысли были ясными, четкими. Увольняться. Зачем тянуть эту тягомотину? Понятно, что на двух стульях не усидишь. Надо делать выбор. И внутренне он его уже сделал. Плевать на солидную зарплату. Душевное равновесие и чистая советь важнее. Этот год закроет и в первый же рабочий день следующего подаст по собственному. Решено.
И сразу груз с души. Аж задышалось легко и вольно. Да и чего ему тянуть эту лямку? Ни семьи, ни детей, никого, за кого бы он был ответственным. А сам он и не такое в жизни переживал. Он неприхотлив, не привередлив. Легко обходится малым. Жилье есть, финансовую подушку безопасности тоже обеспечил. Перекантуется, даже если с работой долго не выйдет. Да и к работе он приучен разной. Надо будет и в дворники пойдет.
Лежал с закрытыми глазами, с блаженной улыбкой представлял как он на рассвете метет улицы длинной метлой: вжик - вжи-и-ик, вжик - вжи-и-ик… Чирикают ранние птахи, безлюдные улицы, тишина, только редкие в столь ранний час машины шуршат мимо, едва ощутимый ветерок пробегает по траве и листьям, солнечный диск поднимается из-за деревьев… Воздух чист, свеж, наполнен ароматами трав и цветов. Дышится вольно, полной грудью. И никаких проблем. Хорошо.
И на волне вольности и внутренней свободы, пришедшего куража, позволил себе чудачества и дуракаваляние. Достал с антресолей много лет забытую елку, коробку с игрушками. Ловко собрал, установил посередине зала, повесил гирлянду. Красота! И ничего, что елка невелика (полтора метра) и кривовата (возраст сказывается), все же ее присутствие живо напомнило о приближающемся празднике, его самом любимом и дорогом. Пришло ощущение предчувствия волшебства и сказки. Из пледа в красно-зеленую клетку соорудил юбку типа шотландского килта, подпоясался ремнем. Глянулся в зеркало. Класс!
За окном уже темнело. Самые короткие дни. В три часа дня на улице ночь! Что ж, самое время устраивать романтический ужин на одного. Видимо, организм настраивался на полное выздоровление: опять проголодался.
Постелил одеяло прямо на пол, рядом с елкой. Так, на него блюдо с мандаринами, недопитое Киндзмараули, бокал, тарелка с бутербродами с сыром и колбасой и начатая коробка конфет «Птичье молока». Нормально так получилось! Музыку еще для полного счастья! «Алиса, включи новогодние песни!»
Под аббавское «Хэппи нью е! Хэппи нью е!..» налил вина, сказал тост: «Желаю, чтобы все!», и только поднес бокал к губам, как звякнул дверной звонок. Так звонил только корсьеж Василич. Видимо, почту оставили на вахте.
Поколебавшись, пошел открывать. Приоткрыл дверь, выглянул и остолбенел: секретарша Леночка.
- Леночка? Как вы тут? – распахнул дверь шире.
Лена была в не меньшем изумлении. Пожалуй, в большем: в проеме двери директор Александр Васильевич собственной персоной, босой и лохматый в куцей майке и клетчатой объемной… юбке, из-под которой торчат волосатые ноги.
- Э… Здрасти… Вечер добрый. Извините. Меня… Леонид Григорьевич послал. В смысле, к вам направил. Вот договор. Подписать бы надо. В двух экземплярах. Сказал, чтобы я без подписи не возвращалась.
- А вот и чудненько! И не возвращайтесь! Входите. Мы с вами сейчас, Лена, ужинать будем.
…Сидят на одеяле на полу. Горит свеча. Мерцают лампочки на елке. Пахнет мандаринами. «…Три белых коня, эх! три белых коня – декабрь, и январь, и февраль!..» Лена пьет вино. Вкусно! Берет конфетку. Вкусно.
- Вкусно. Только голова поплыла. Я сегодня без обеда. Не успела. Там без вас полный цейтнот! Леонид Григорьевич очень нервничал. Насчет договора. Может, все же подпишите? Я еще успею отвезти.
- Не-а. Не буду. Вы, Лена, не переживайте. Под мою ответственность.
- Но Леонид Григорьевич… Он…
- Плевать. Давайте не будем портить такой прекрасный вечер воспоминанием о таком.. не прекрасном человеке. Ну его, на фиг. Расскажите лучше о себе. А то мы уже два года работаем вместе, а я о вас ничего не знаю. Это не правильно.
- Да мне рассказывать особо не о чем. Все обыкновенное. Я сама из далека. Новотроицк Оренбургской области. Южный Урал. Там родилась, выросла, школу окончила. Там и сейчас мои родители. Потом сюда переехала, тут у меня старший брат жил. Закончила институт менеджмента. Потом брат женился и уехал на родину жены в Таганрог. А я осталась, город мне нравится. Квартирку снимаю. Мне хозяйка скидку сделала, потому что квартира с подселением - кот рыжий Чубайс. У хозяйки внук родился, у малыша аллергия на шерсть, вот мне и подкинули. А я только рада. Мы с Чубайсом поладили, душа в душу живем, просто сроднились, с полувзгляда друг друга понимаем. Вот, собственно, всё.
- А я местный. Здесь мои деды-прадеды жили, так что коренной. На завод пошел, потому что династия. Как-то посчитали, оказалось общий стаж – 342 года! Пришел после института инженером, но неожиданно карьера задалась, через двенадцать лет до генерального дошел. И… кажется, пришел. Понимаете, Леночка, странные дела творятся в этом мире. А если конкретно про наш завод… Вы, конечно, в курсе, что он был эвакуирован с Украины в тяжелую зиму 1941 года, когда враг наступал и надо было срочно спасать и завод, и его рабочих. Ценой великих усилий чуть ли не под бомбежками эвакуировали, потом здесь на голом месте в снегу выгружали станки, оборудование, срочно возводили стены будущего завода. И уже меньше чем через месяц начали выпускать продукцию! Настоящий народный подвиг! Все для фронта, все для победы. Мой дед, тогда еще подросток, работал по шестнадцать часов в день, без выходных. Рабочие спали прямо в цеху. На полуголодном пайке перевыполняли план. И кто? В основном, женщины, пенсионеры и подростки. Вот как тяжко все начиналось. В семидесятых-восьмидесятых это уже был сильный, крепкий, процветающий завод, со своими традициями. Семьями здесь работали. По выходным отдыхали коллективами на турбазе. Меня ребенком родители возили туда часто. И лодочная станция была, и целый туркомплекс, со столовой, с клубом, со спортивной площадкой. По вечерам танцы, кино, песни у костра, утром рано на рыбалку ходили.
...Вы, Леночка, не думайте, что я подобно пенсионерам ностальгирую по прежним временам. Не такой уж я и старый. Вам сколько лет? Двадцать семь? А мне тридцать пять. В принципе, можно сказать, одного поколения. Я не столько о прошлом тоскую, сколько о нынешнем горюю. Что случилось с этим миром за столь короткий срок?.. Как так произошло, что буквально за каких-нибудь три - четыре десятилетия (что такое эти несчастные тридцать-сорок лет для истории?), то есть на памяти одной человеческой жизни – и такая разительнейшая трансформация всего: основных понятий, таких как честь, совесть, гордость, долг, любовь, семья; приоритетов; принципов.
...Мне, Леночка, горько осознавать, что я останусь в истории завода, как его директор, при котором он фактически умирает, вернее, вырождается в нечто чужеродное, уродливое, античеловеческое. Ни для кого уже не секрет, и вы это тоже знаете, что я теперь только номинально считаюсь его главою, а фактически им правят другие люди. Да, эти самые господа Петушковы из РусЭм. Типа, влились в корпорацию. Вернее, влили. И теперь имеем, что имеем. Господин Петушков и иже с ним, они же все выходцы, выкормыши Гарвардского университета. Засланные казачки! Ну как можно давать ключевые посты в экономике, в промышленности России ставленникам Гарварда??! Они же уже зомбированы на развал нашей страны! Они обучены разным приемам – финансовым, экономическим и даже психологическим! чтобы сотворить развал, разруху внутри страны!
Что мы с вами и наблюдаем лично сейчас, когда еще недавно крепкое предприятие превращают в прах бесконечной так называемой оптимизацией, а фактически увольнением корифеев и ключевых специалистов, постоянной лихорадочной переделкой штатного расписания, разной организационной неразберихой! Затеяли этот дебильный совершенно ненужный повсеместный ремонт, хотя только пару лет назад завод был полностью капитально обновлен, и сдирают отличные плитки, панели, линолеум, убирают качественную офисную мебель, повсеместно устанавливают камеры слежения! На все это выбрасываются миллионы так нужных для расширения производства и увеличения зарплаты работникам заводских рублей!
Кстати, вы обратили внимание, Леночка, какого цвета теперь стали на заводе стены зданий и помещений, полы, мебель, стенды и так далее? На смену теплым и живым цветам вроде бежевого, салатового, кофейного, оранжевого, зеленого пришло сочетание двух цветов – белый и темно-серый. Это все не случайно. Идет психологическая обработка людей. Из этой же серии замена заводских контролеров проходной на вооруженных сотрудников ЧОП, которым дано указание производить шмон на проходной вплоть до просмотров каждой даже маленькой дамской сумочки, проверка карманов, даже личный досмотр и тестирование на алкотестере.
А перед самым больничным я отказался подписывать приказ о проверке поголовно всех сотрудников на полиграфе! Зачем??. А я отвечу зачем? Все это не случайно, все это очень продумано. И все это для того, чтобы развалить завод, а работников его, славных и добросовестных трудяг, заставить почувствовать себя бесправным ничтожеством, офисным планктоном и мышечной массой, вытравить на корню рабочую гордость, человеческое достоинство, чтобы работа не приносила радость и удовлетворение, а превратилась исключительно в рабство.
Я уже не говорю о том, что сознательно рвутся давно налаженные связи с поставщиками и потребителями. А навязывание этого гибельного для завода контракта, который вы привезли, и который я и под расстрелом не подпишу, это и вовсе полный беспредел, потому как он точно направлен на банкротство. А ведь мы оборонное предприятие! И какая сейчас обстановка всем известно. Фактически, идет мировая война. И Россия воюет сейчас со всем НАТО. А эти Петушковы… они перерожденцы, они подрывают страну изнутри, настоящие предатели, они хуже врагов! – В ходе своего эмоционального монолога Антон Васильевич вскочил с одеяла и энергично маршировал по комнате туда-сюда. Полы самодельной юбки развевались. Лена не отрывая взгляда смотрела в его лицо. Наконец он остановился, задумался.
Опять заговорил уже тише, задумчиво, словно говорил сам с собою, - Я ведь поначалу надеялся, что смогу как-то это… притормозить, что ли. Найти компромиссные решения. Ну, чтобы уж не совсем под нож… Но… Нет, без мощной поддержки сверху это нереально. А ее не оказалось. Один в поле не воин, - он опять надолго замолчал. Лена смотрела на него во все глаза. Она не замечала его нелепый вид в этой странной юбке, в выцветшей майке, его лохматую голову и лицо с щетиной двухдневной давности. Она видела только его лицо, его глаза. Наконец он опять заговорил.
- И все же, знаете, Лена, я уверен, я глубоко убежден, что у России великое будущее несмотря на всех этих Петушковых, всемирный бойкот, войну. А время странное сейчас. Время парадоксов и безумств. Странами в мире правят сумасшедшие, больные параноики с основательно съехавшими набекрень мозгами, коим плевать на будущее человечества, потому как озабочены только прибылью и живут одним днем, исключительно личной выгодой. Массоны? Глубинное государство? Еще несколько лет назад рассмеялся бы в лицо тому, кто это скажет. А сейчас, судя по происходящим безумствам, допускаю все. Вплоть до вмешательства инопланетян. Идет оболванивание молодежи, истребление человечества. В частности, уничтожение славянской расы, как самой душевной, самой человечной. И нам с вами, Леночка, остается только уповать на Господа Бога и остатки разума людей.
…Ничего, человечество не то переживало – глобальное похолодание, смутные времена, инквизицию, всемирные войны и революции, великую депрессию, теперь вот отцифрование всего живого, замена пытливого человеческого творческого разума искусственным интеллектом. …Ничего, прорвемся, выживем и станем сильнее и мудрее. Время, надеюсь, смоет как грязную пену разных Макронов, Шольцов, Чубайсов (я не про вашего рыжика!), Петушковых и иже с ними.
…А я решил пойти в дворники. Классная работа. Или в пожарники, мечта детства - каску дадут блестящую, форму почти как у солдат. Один минус: если пожар, то суета, беготня, а в остальном сплошные плюсы. Пойдете ко мне в помощники дворника или пожарника? – Лена с готовностью усердно кивала головой: пойду!!
- Знаете, Лена, а ну их, эти проблемы и заморочки. Мой хороший приятель Гена, кстати, весьма продвинутый и востребованный психолог, говорит мне так: «Не пытайся все контролировать в этой жизни. Как бы старательно ты не просчитал сто вариантов развития событий, поверь, что жизнь непременно подкинет сто первый вариант. Просто живи, чувствуй кожей настоящий момент, имея в виду прошлое и будущее, и по возможности лавируй в жизненном потоке. И цени именно настоящий день, потому как поется в песне: «Жизнь – это миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь!». Так что давайте-ка, Леночка, закиньте подальше эту вашу папку с договором хоть вон на подоконник, не собираюсь я ставить свой автограф на этом подлом документе, отключите по моему примеру ваш сотовый и будем чувствовать настоящий момент.
- Как это?
- Как? Да легко! Плюнем на все проблемы, выпьем с вами хорошего вина под хорошую музыку и будем говорить только о хорошем!
…Горят свечи в полумраке. Приглушенно звучит новогодняя песня. Антон Васильевич рассказывает про свое увлечение молодости: бачата. «Случайно увидел в одной телепередаче и неожиданно загорелся: тоже так хочу! Записал на видеокассету и учил втихаря от всех (засмеют!). Потом доучивался в школе танцев, как раз открыли такую в нашем городе.
- Ой, покажите, Антон Васильевич!
- А смеяться не будете?
- Что вы! Как можно! Я всегда очень уважала увлеченных людей. Это же так здорово, когда человек сильно увлечен чем-то! Это значит, что человек живет творчески, что он наполнен радостью и у него есть цель.
- Ну, ладно. Но прошу быть снисходительной. Я давно уже не танцевал.
Он находит в интернете подходящую музыку. Танцует. Ноги его под самодельной юбкой выделывают кренделя, бедра крутятся почти как у восточной красавицы. Лена смеется: это так забавно. Потом он учит ее движениям и у них получается довольно ловко и синхронно. «Ба-ча-та!» - кричит он и хлопает в такт ладонями.
Запыхавшиеся, плюхаются на одеяло. Она разрумянилась от вина и танцев. Не в силах удержать себя, то и дело хихикает.
- А я в детстве ходила в кружок игры на ложках, - откровенничает в ответ Лена, - нас учил один пожилой ложкарь из тех, кто предан своему делу без остатка. Он с таким воодушевлением проводил занятия, что поневоле всех нас заразил. Мы даже по праздникам выступали во дворцах культуры, в школах, на Дне города.
…Лена учит его игре на ложках. Деревянных не оказалось, пришлось учиться на мельхиоровых. Антон Васильевич оказался способным учеником: у них вполне узнаваемо выстукивалось на ложках: «В траве сидел кузнечик, в траве сидел кузнечик, совсем как огуречик зелененький он был. Представьте себе, представьте себе…»
Делают селфи на фоне новогодней елки. Киндзмараули давно допито. Но в запасе оказалась бутылка отличного Кальвадоса. После Кальвадоса в голову Антона Васильевича пришла отличная мысль сделать оригинальные новогодние фото. Пришлось повозиться: перенесли елку в прихожую и привязали ее «вверх ногами» основанием к крюку в потолке от снятого светильника, а сами повисли рядышком на турнике вниз головами. Для этого ему таки пришлось заменить юбку на джинсы, иначе она так и норовила упасть полами ему на голову.
Фото получилось зачетное: на фоне елки он и она со странными лицами с выпученными глазами, поднятыми руками с растопыренными пальцами и вздыбленными вверх волосами. Придумалось к фото и надпись: «Привет из невесомости!».
Вспоминали смешные случаи, хохотали до слез, пели хорошо знакомые песни. Голоса у них оказались созвучными, получалось душевно. Пели хором частушки. Например, такие:
«По деревне мы ходили девяносто девять раз!
Неужель на сотый раз никто по морде нам не даст?..»
И нахлынуло радостное волшебное ощущение предчувствия скорого счастья. И пришло ощущение веры, веры абсолютной, твердой и безоговорочной, что мир этот себя далеко не исчерпал. Что несмотря на…, что вопреки…, что назло… человечество выживет, отряхнет с себя все уродливые наросты, налипшую шелуху и разных паразитов, все лишнее и больное, и возродится с новой небывалой силой очищения и благости! Обязательно возродится! Не может быть иначе! Не должно!!!
…А земля крутилась, завершая очередные сутки. До Нового года оставалось всего девять дней.
Через три дня он закрыл больничный и сразу же написал заявление по собственному желанию.
Но заветной мечте про дворника или пожарного пока не суждено было сбыться. Потому что буквально на следующий день ему поступило предложение возглавить стремительно развивающееся промышленное предприятие в Пензе, которое он принял почти не раздумывая и с энтузиазмом, и сразу же, еще до наступления следующего года выехал к новому месту работы.
Лена с Чубайсом поехали с ним.
Декабрь 2024 года.
Свидетельство о публикации №224121501774