Amor vincit omnia

«Ничего не чувствую», — жалуется им Лиса. — Никого не люблю. Ни мужа, ни детей, ни своих родителей, ни себя. Раньше целовала пяточки детские, аж сердце заходилось от восторга.
И с мужем тоже: бессонные ночи, долгие завтраки, кусок торта на двоих — ложку ему, ложку себе, и любуешься гордым профилем: «Мой, мой, и дети в него».
И в груди тепло. А сейчас — ничего. Раньше на себя в зеркало: «Ах, хороша, рыжая-бесстыжая, глаза горят!» А сейчас — ну, разве что за седой волос глаз зацепится.
И вру. Вру им всем. Чмокаю в макушки и говорю «люблю». И мужу тоже вру. А сама — ничего. Выжженая земля. Как так вышло? Был тяжелый год. Да что уж, тяжелые несколько лет. А сейчас вроде все уже хорошо, но моя батарейка села».

Молодая Колдунья умела слушать. И помогать. В сущности, этим она и занималась целыми днями: слушала и помогала.
«Смотри, — говорит она Лисе. — Вот тебе пакетик. Тут снадобье на пробуждение любви внутри. Пить каждый день после завтрака. И вот тебе лекарство, жжет, не переживай, — мазать на грудь.
И вот самое главное. Смотри, это стеклянное сердце было сделано в Венеции влюбленным стеклодувом. Он был безумно влюблен в одну девушку, и она была в него безумно влюблена. И у них был всего месяц, потому что ей надо было возвращаться назад: она была колдуньей, а он был обычный человек. И они упали в любовь, и купались в ней, и кричали от любви, и занимались любовью, и смотрели в глаза друг другу, не в силах оторвать глаз. И она улетела от него уже с ребенком, а он подарил ей много-много сердец. И в каждое он вложил частичку их любви. Ну, ты понимаешь, какой они несут в себе заряд. На город хватит. Возьми и носи с собой всегда. Береги, не роняй.
Запомнила? Снадобье по утрам, мазать жгучее лекарство, носить и беречь сердце.
Все, иди. Придешь потом через пару месяцев, если что. Но думаю, все будет хорошо».

На вопросительный взгляд Ворона, уже после того как Лиса ушла, пояснила:
— Снадобье — витамины смешала, размельчила в ступке, по пакетикам разложила. Взбодрят. На грудь — перцовую настойку. А сердце...
— Подожди, Колдунья, это что, правда что ли? Венеция, стеклодув... Это ты что ли была той девушкой?
— Не я, моя мать. Пойдем, полежим на террасе. Плед захвати и бутылку вот белого.

И они лежали голова к голове, после того как выпили бутылку, и смотрели на звезды.
И курили одну на двоих.
— Знаешь, она же могла от меня избавиться, моя мать. Ей надо было сказать два слова: «Не сейчас». И все. А она не сказала, потому что любила. А от любви рождаются счастливые дети. И красивые. И удачливые. Вот, посмотри на меня, все же при мне, — хихикает пьяненькая Колдунья.
— Так что, твой отец — стеклодув из Венеции? Ты его видела?
— Ну, конечно. Он так и делает такие сердца и продает их туристам. И рассказывает им историю, как когда-то безумно полюбил. И они слунят, верят и покупают. И летят эти сердца по всему миру.
Хочешь посмотреть? Я сейчас прочитаю заклинание, мы возьмемся за руки и уснем ненадолго, и ты все сам увидишь.

И она читает заклинание, и они закрывают глаза. И там — то ли сон, то ли явь.
Магазинчик, где продаются стеклянные изделия, и там мужчина с длинными кудрявыми седыми волосами что-то показывает туристам. И Ворон видит в нем черты Колдуньи и понимает, что это и есть ее отец. «Папа, — слышит он ее шепот, — Папочка, я так скучала. Привет».
И тут в магазин заходит женщина, при виде которой Ворон вскрикивает.
Или ему это снится.
Он спрашивает у Колдуньи:
— Ты же говорила, что твоя мать уехала?
— Кто сказал, что навсегда? Уехала и вернулась. Правда, ей понадобилось для этого двадцать лет. Но он ждал. И дождался.
Мама. Мамочка. Я так по вам скучаю...
Ворон не понимает, то ли это он плачет, то ли это слезы Колдуньи на его щеках.

— Теперь ты понимаешь, что сердце не может не сработать? — спрашивает она Ворона перед сном.
— Ты никогда не ездишь к ним, да?
— Да. Никогда, — отвечает Колдунья. — Мы же даем обет отречения от семьи, чтобы служить во благо других. Моя мать сама не растила меня, отдала в деревню поблизости, приглядывала. Потом она ушла на пенсию и улетела к своей любви.
Я вот нарушаю правила, что приглядываю за ними.
— Подожди, — спрашивает Ворон. — Неужели твой отец ее так любил, что не мог забыть двадцать лет?
— Я тебя умоляю! — хохочет заливисто Колдунья, и голосок ее — нежным перезвоном. — Она же колдунья. Наложила на него завет. Пошептала.
— Так выходит, что все эти однолюбы... — протянул Ворон.
— Ага, — кивает Колдунья. — На них наложены заветы. А потом все эти разговоры, что «на пенсии вдруг женился»... Да просто колдунья его освободилась от своих обязательств. Ну и, знаешь, если надо, люди могут и подольше пожить...
— Так выходит, все эти долгожители...
— Так, много будешь знать — скоро состаришься.
— Подожди, последний вопрос. Ну как ты так, Лисе запросто, отдала сердце, которое твой отец сделал из любви к твоей матери?

Она сжимает руку в кулак, шепчет в него что-то вроде: «Море аморе, кримбле крамбс...»
Раскрывает его, и на ладони лежит новое сердечко.
«Любовь творит чудеса», — отвечает Колдунья и снова хохочет. И вот он уже хохочет вместе с ней.

Amor vincit omnia — любовь побеждает всё.