Тропой неведомой силы. Гл. 8. Метеостанция

На следующий день геологи вышли на большую реку и остановились возле устья. Схватив свой побитый спиннинг, Евгений побежал вдоль берега. Борис стал рыбачить на удочку. После очередного заброса леска Жениного спиннинга натянулась, затрещала катушка. С трудом он подтянул рыбу к берегу.
— Мужики, есть тут, оказывается, таймени, — закричал он от радости. — Помогайте вытаскивать. Борис, неси ружье! Давай быстрей, а то уйдет, — разнеслось по лесу и следом последовало громкое «Ура-а-а!». Когда таймень оказался на берегу, то по примеру немецких рыбаков, Евгений его поднял над головой и сфотографировался. Страшная пасть рыбы смотрела прямо на него, а хвост доставал до пояса.

— Сейчас я его сразу разделаю и посолю, а из головы вечером сварим уху.
Солнце припекало, на берегу нагрелись даже камни, а от черных резиновых сапог веяло теплом. Когда стало нестерпимо жарко, геологи отправились дальше.
Издалека Борис заметил, что над рекой что-то нависает. Было такое впечатление, будто кто-то перекинул толстый канат или трос. Подойдя ближе, он увидел, что это не канат и не трос, а настоящий подвесной мост, когда-то служивший, чтобы переходить через реку. С двух тросов, натянутых параллельно, сверху на равном расстоянии спускалась ржавая проволока, загнутая внизу буквой «П». На ней кое-где лежали полусгнившие короткие доски, выстилавшие основание моста. Мост представлял собой жалкое зрелище: над серединой реки часть досок слетела, их, видно, снесло во время паводка или они сгнили от времени. Возле берегов доски оторвались и теперь болтались, раскачиваемые ветром.

За рассматриванием моста Борис чуть не проскочил причал к тому месту, откуда начинался подвесной мост. Если бы не возглас Бэлы, наверное, так и было бы. Он резко крутанул правым веслом, и лодка повернула к берегу. Причал представлял собой заводь, которая чуть вдавалась в довольно пологий берег. Вдоль него рос высокий кустарник, поэтому с середины реки заводь почти не просматривалась. Когда он причалил, то увидел дома, стоявшие на высокой террасе, поднимавшейся к сопке. Это и был заброшенный поселок Тит, в котором обосновались метеорологи со своим хозяйством. О том, что поселок обитаемый, говорила вытоптанная тропинка, шедшая наверх и дюралевая моторка «Прогресс», лежавшая в кустах. Мотора на ней не было, зато рядом с ней валялись весла. Борис причалил к берегу, привязал лодку за столб, служивший для этих целей, и вместе Бэлой вышел на берег.

Вокруг стояла мертвая тишина: ни лая собак, ни звуков, какие бы говорили о жизни людей, они не услышали. Подождав подошедших геологов, все дружной командой поднялись по тропинке. Справа от себя они увидели огороженный пятачок земли с приборами для метеонаблюдений, а дальше — широкую улицу, заросшую травой. Как в большой деревне, по обеим сторонам стояли рубленые избы. Они почернели от времени, но некоторые выглядели довольно прилично, и даже можно было подумать, что они обитаемы. Слева, в конце безвестной улицы, прямо посередине расположился большой дом с оградой из дырявого штакетника. Во дворе валялась куча разного хлама и аккуратной поленницей были сложены колотые дрова. Возле крыльца стояли резиновые сапоги и рейка с делениями. По всему было видно, что в этом доме живут. Не успели ребята обменяться своими наблюдениями, как из дома вышел мужчина в светло-синей клетчатой рубашке и в рабочих штанах цвета хаки.

— Кажись, геологи к нам пожаловали! — вместо приветствия сказал он, подняв руки вверх, как будто встречал самого господа Бога. Он подошел ближе и всем пожал руку. — О-о, с вами даже девушка. Давно я не видел ни одной особы женского пола. Живем мы тут с Лехой вдвоем, словно затворники, и никого вокруг. Меня, кстати, во всей округе величают Бургомистром, поэтому пусть и для вас я буду мэром заброшенного поселка Тит, а по должности я начальник метеостанции. В миру, вообще-то, я зовусь Александром Ширшовым. Леха сейчас на связи, вы его еще увидите.

— А почему у вас нет собак? — после знакомства спросил Евгений, хорошо знавший быт таежных людей.
— Были две рабочие лайки, да по весне их медведи извели. Слишком отчаянными оказались. А может, косолапые были более проворные. Осенью обещали щенка привезти. Ну, проходите, что стоите?!
— Да мы ненадолго, — скромно ответил Борис. — Нам бы где-нибудь остановиться на пару дней.

— Никаких проблем. Выбирайте любую избу, которая вам приглянется, — сказал он командным голосом. — Если шмотья много, то вам лучше ближе к берегу, а если хотите комфорт и простор, то можно в доме главного инженера или горного мастера. Изба начальника, к великому сожалению, занята — мы с Лехой в ней поселились, — улыбнулся он и от этого показался добрым парнем. — Так куда вас вести?
Посовещавшись с Женей, снова пошли к берегу. По дороге Бургомистр провел экскурсию по заброшенному поселку. Показал вполне приличное длинное здание, в котором раньше был клуб. Возле него, как в прежние времена, стоял подрамник, сваренный из железных уголков, в который вставляли афиши кино и объявления. Увидели они и здания бывшего медпункта, магазина и почты, а также конторы геологоразведчиков, добывавших в этом районе горный хрусталь. Рядом с ней в палисаднике примостился длинный стол с двумя лавочками.

Дом, в котором они остановились, был построен из круглых лиственничных бревен. От времени, как многие другие, они потемнели и приобрели цвет мореного дуба. Но сам дом от этого не стал хуже и выглядел крепким и основательным. Сохранился даже навес над крыльцом, ведущим внутрь. Время не взяло и аккуратный штакетник вокруг небольшого палисадника, сколоченный также из лиственницы. Картину портила только густая трава, тянувшаяся вверх на некогда освоенных землях. Это придавало вид запустения и заброшенности.

Вечером все собрались возле бывшей конторы. Борис принес бутылку спирта и кружки, Евгений — недавно посоленного тайменя, Бэла поставила на стол уху. Увидав бутылку, Леха сказал, что спирт им самим пригодится.
— После ледохода нам привезли целый ящик водки, так что мы угощаем. Быстрей бы ее прикончить и забыть, что она когда-то была. А то эта водка сильно меня напрягает и…
— Меня тоже, — вставил напарник. — Постоянно думаешь о ней, и мысленно ищешь какой-нибудь повод, чтобы выпить. Кроме основной работы, мы зимой охотимся, а с весны рыбачим. Но таких тайменей давно не ловили. Повезло вам…
Когда все хорошо выпили, Борис еще раз рассказал о цели их визита, а потом Алексей принес гитару и, устроившись поудобней, тихо запел.


Четверть века в трудах да в заботах я,
Все бегу, тороплюсь да спешу.
А как выдастся время свободное —
На погост погулять выхожу.

Там, на кладбище, так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько —
Исключительная благодать.

Нам судьба уготована странная:
Беспокоимся ночью и днем,
И друг друга грызем на собраниях,
Надрываемся, горло дерем.


— Это песня нашего знаменитого барда Михаила Ножкина, — резко перебрав струны, сказал он скороговоркой и продолжил:


А на кладбище так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько —
Исключительная благодать.

Друг на друга мы все обижаемся,
Выдираемся все из заплат,
То за лучшую должность сражаемся,
То воюем за больший оклад.

Ах, семья моя, свора скандальная,
Ах, ты, пьяный, драчливый сосед,
Ты квартира моя коммунальная —
Днем и ночью покоя все нет.

А на кладбище так спокойненько
Среди верб, тополей да берез,
Все культурненько, все пристойненько,
И решен там квартирный вопрос.


— И так далее, — ударив по струнам, произнес Алексей нараспев.  — Эта песня навевает грусть. А теперь я вам спою более пристойные песни о нашей жизни. И, посмотрев на Бэлу, запел:


Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно —
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.

Пусть черемуха сохнем бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени, —
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели!

Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света, —
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, —
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море!

В каждый день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно,
Когда я тебя на руках унесу
Туда, найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, —
Зря ли я столько сил разбазарил?!
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!


После этой песни Бэла резко поднялась и подошла к Борису.
— Борис Николаевич, можно с вами поговорить, — сказала она тихо, но все услышали.
— Я тебя слушаю.
— Но у меня, так сказать, личный разговор.
— Ну, если личный, тогда пойдем поговорим, — вставая, улыбнулся он. И они медленно удалились.
Их поглотила ночная мгла. На небе едва проглядывали блеклые звезды и молодая луна. Они шли по заросшей улице заброшенного мертвого поселения, в котором еще относительно недавно кипела жизнь. Тут жили люди, они женились, рожали и воспитывали детей. А теперь о том времени напоминали только пустые дома, из которых живым укором, покинувшим их людям, смотрели пустые глазницы разбитых окон.

Весь уклад этого затерянного в тайге поселка геологоразведчиков был подчинен извлечению из земных недр прозрачных кристаллов горного хрусталя. В поисках этого диковинного камня геологи бродили по тайге, топографы составляли детальные карты, маркшейдеры закладывали горные выработки, проходчики и горняки пробивали штольни и добывали кварцевое сырье, которое обогатители доводили до кондиции. А потом все люди, принимавшие участие в добыче необходимого стране стратегического сырья, после отработки месторождения, враз, будто навсегда, исчезли.

Борис видел, что Бэла выпивала наравне с мужчинами и понял, что сейчас она подшофе.
«Наверно, сейчас скажет о материале для своего диплома или о предстоящем распределении», — подумал он и был очень удивлен, когда она заговорила совсем о другом, о чем он не мог даже подумать.
— Борис Николаевич, вы мне очень нравитесь. Вы сильный и целеустремленный человек. Именно таким я представляла себе настоящего геолога. И самое главное, я уже поняла, что вы настоящий профессионал.
Борис попытался все свести в шутку, но не тут-то было. Бэла взяла его под руку и крепко прижала к себе. Борис подумал, что для нее это не просто пустые слова.
«Возможно, у нее еще не было парня — все свободное время она посвящала учебе, а сейчас оказалась в тайге и немного расслабилась. Вот и потянуло поиграть в любовь».

— Бэла, давай закончим этот разговор, — сказал он строго, понимая, что полевой роман со студенткой ни к чему хорошему не приведет. — Мы пошли в поле не для того, чтобы заниматься любовью, а чтобы работать. И, кстати, мы еще не сделали ни одного маршрута. Поэтому никто из нас даже не знает друг друга по-настоящему, а ты уже говоришь о моем профессионализме.
— Я вам сказала совсем о другом. Неужели вы меня не поняли?

— Я тебя хорошо понял, но давай поговорим на эту тему завтра, так сказать, на свежую голову, а сегодня я не в форме, да и ты, я вижу, тоже. Вообще, молодым девушкам не следует так пить. Это ни к чему хорошему не приведет.
Она хихикнула и, отпустив его руку, с вызовом сказала:
— Борис Николаевич, я учусь на геологическом, и уже скоро стану геологом, а настоящий геолог должен быть крепким и выносливым, чтобы переносить трудности полевой жизни. А женщина геолог обязана быть не слабее мужчин. Я поняла, вы не хотите ответить мне взаимностью. А зря! Я вас люблю…

Неожиданно она обвила руками его шею, и его губы обжег пылкий поцелуй. Бэла прижалась к Борису всем телом, и ему стоило немалых трудов, чтобы освободиться от ее объятий. Он отвернулся и посмотрел на девушку сбоку. При слабом лунном свете стал виден ее профиль с красивой головкой, свисающими до шеи светлыми волосами, полуоткрытым ртом и прямым, довольно крупным носом с легкой горбинкой, что придавало ей аристократическую изысканность. Но было в ее взгляде что-то дерзкое и вызывающее, выдававшее в ней честолюбивую личность, просчитывающую свои действия на несколько шагов вперед. Бориса бросило в пот, он покраснел, но в сумерках Бэла этого не увидела.

— Ты обо мне ничего не знаешь, а уже признаешься в любви, — ответил он, собравшись с духом. — Обычно это делают мужчины, а женщины терпеливо ждут объяснения. Ты же знаешь, что у меня есть жена Я ее люблю, и она любит меня, поэтому заниматься любовными интригами я не собираюсь. Мой тебе совет: поищи себе другого мужчину. Вот, например, присмотрись к Степану. По-моему, он от тебя без ума.

— Это я и сама знаю. Что мне Степан?! Он …, — на полуслове она остановилась и снова взяла Бориса под руку. — Я казачка, а мы от своего никогда не отступаемся. Зря вы так со мной обошлись. Я это запомню…
Она выдернула свою руку и, слегка покачиваясь, пошла обратно. Через некоторое время к компании присоединился и Борис. На столе добавилось пустых бутылок, а на гитаре уже играл Евгений. Увидав Бориса, он резко остановился и сказал, что Сашка Бургомистр был на Барсуке.
— Он нас проводит и покажет дорогу.

— Да, я хорошо знаю этот Барсук, — откликнулся Бургомистр. — Отсюда до него километров сорок пять-пятьдесят. С тремя перевалами. Один из Тита в долину реки Енюки, второй идет в долину Килеричи, в котором была первая база кварцевиков. Его в войну построили для разработки месторождений пьезосырья всего района. А этих месторождений там не меряно, вот одно из них — этот самый Барсук. Из Килеричи в него переваливает почти заросшая тракторная дорога. Я бы в этот Барсук никогда не попал, если бы не случай. А дело было так.
Он уселся поудобней, хлебнул чего-то из кружки и стал рассказывать:
— Передали мне утром по рации, что где-то километрах в десяти от заброшенного поселка кварцевиков сидит без продуктов директор «Самоцветов» и ему надо помочь.
А дело было зимой, на дворе мороз под пятьдесят и туман, а в аэропорту как назло ни одного вертолета. То есть ни забрать его оттуда, ни подкинуть продуктов из города не могут. Что делать я не знаю, ну, думаю, подожду до очередной связи.

Может к этому времени все рассосется или скажут более точные координаты. А то где его искать? Точно, часа через два меня вызывают снова по связи. В этот раз со мной разговаривает секретарь райкома и говорит примерно то же самое, мол, человека нужно спасать, и кроме меня никто это сделать не может. Значит, мне надо срочно выдвигаться на его поиски. Потом он передал микрофон командиру вертолета, завозившего его на ту точку. И вот от него я и узнал, где находится этот Барсук.

Оказывается, у директора там было охотничье зимовье. Во время отпуска его каждый год забрасывали вертолетом, и он там охотился в свое удовольствие. А тут случилось непредвиденное обстоятельство: шатун разграбил его лабаз с продуктами, и он остался без жратвы. Да еще и выходить из дома опасно, медведь может на тебя напасть. Вот по рации он и поднял всех на ноги. После связи я подготовил все необходимое: прицепил сани к «Бурану», погрузил в них продукты, верблюжий спальник, палатку, овчинный тулуп, охотничью печку, вооружился карабином и под впечатлением того, что человек помирает с голоду, рванул на этот Барсук. Мне бы, дураку, дождаться утра, и тогда бы за световой день я бы спокойно доехал, а так случилась целая история. Только я перевалил хребет и попал в долину Енюков, как блуданул. Решил срезать и вместо того, чтобы поехать налево вверх по течению, свернул в другую сторону.
Он допил из кружки и закусил малосольной рыбой. Не сговариваясь, все тоже выпили.

— Значит, еду я, а сам нутром чувствую, что пру не туда, — стал он продолжать. — Несколько раз я делал короткие остановки, чтобы убедиться, что еду куда надо. Мне бы сразу повернуть, а я доехал до бокового притока и только тогда сообразил, что заблудился. Вот тут я сразу развернулся и рванул назад. На этом потерял немало времени. Когда подъехал к исходной, откуда приехал, стало темнеть. Оттуда еще можно было спокойно вернуться домой и с утра начать все сначала, но разве меня остановишь — сам ищу себе приключений на одно место. Проехал еще пару километров и совсем стемнело. Думаю, что же делать? По темноте ехать вперед, не зная дороги, — в лучшем случае можно опять заблудиться, а в худшем — куда-нибудь влететь и разбиться. А мороз давит. Сбавил я скорость, включил фару и потихоньку двигаюсь вперед, а у самого голова кругом и одна только мысль не дает мне покоя: что делать?

Разбивать лагерь или еще проехать? В верховье Енюков я никогда не забирался. Почти все свои капканы я ставлю вдоль тракторной дороги, идущей от Тита в гору и по перевалу. Столько лет прошло, а ее до сих пор хорошо видно, как будто прошли по ней только вчера. Кое-где она, конечно, заросла, но в целом, если на нее встанешь, то не слетишь. А вот в долине реки ее уже не найти — вся заросла ерником и кочки повылезли. Это летом, а когда снег лежит — кругом целина. Замёрзнуть я не боялся, для непредвиденных случаев у меня в санях припасена палатка, печка, канистра с бензином, топор и бензопила. Но при шквалистом ветре, какой был в тот день, нужно было искать какое-нибудь укрытие прочнее брезентовой палатки.

От нахлынувших воспоминаний его лицо покраснело, на лбу выступили капельки пота. И не мудрено: он будто снова проживал те мгновения. Увидав его состояние, Борис попытался переключить его на другое, но тот стал продолжать:
— Значит так, еду я тихонько и прикидываю, что где-то должна дорога пойти к перевалу. И вдруг в темноте сквозь лиственничный тонкомер мне показалась, что там впереди стоит какая-то черная стена. Включил я фару-искатель и медленно продвигаюсь вперед. В свете прожектора стало видно крышу. Я поворачиваю свой «Буран» и глазам своим не верю: в густом листвяке стоит старая охотничья избушка. Подъехал ближе, остановился рядом, обошел вокруг — никаких следов и

живым не пахнет. Избушка довольно большая и добротная. Зашел внутрь, на меня сразу дыхнуло спертым воздухом, как в гнилом подполье, в котором никогда не бывают. Печка вся ржавая и полусгнившая, а нары и стол целые. Ну, печку я, конечно, поставил свою, напилил дров, протопил избушку и будто в рай попал. А поутрянке поехал дальше. День выдался морозным, с ярким солнцем и безветренным. Моя душа просто «пела», в предвкушении предстоящей встречи. В общем, все получилось самым лучшим образом: отвез я продукты этому мужику, переночевал, отогрелся, а утром назад. Кстати, отличный мужик оказался, Валерием Николаевичем звали, предлагал почаще приезжать в гости. После того случая мне даже благодарность объявили и дали грамоту, а вот Валерия Николаевича я больше видел. Говорили, что он уехал куда-то на Урал.