Степь 3

Едигей чинил упряжь, а мысли витали над кочевьем.
Степь помнила его беззаботным мальчишкой, задиристым, но простодушным. Он вырос в удалого джигита. В какой-то момент юношеская беспечность враз сменилась серьёзностью мужчины – Едигей тогда наткнулся на кроткий взгляд  Карлыгаш** и замер от нежности к маленькой и трогательной в своей беззащитности ласточке.
Степь знала Едигея разным, но не видела мрачным. Никогда не удавалось руху  отчаяния запустить всепроникающие ручейки уныния  в душу этого  человека. Рядом с такими людям тепло, надежно, оттого бывают они придирчивы: внимательно присматриваются  к своим светочам и не терпят их слабостей.

Едигей думал о кочевье. Нельзя степняку сидеть на месте, если   хочет он видеть свой скот тучным. Будь у байсалов достаточно выпасов, они и весной не так пострадали бы от джута - перегнали бы голодные стада туда, где не пряталась трава под страшную ледяную корку с навалами снега. К  урочищу, что спасало прежде, идти опасались – таргуны,  надвигающиеся с востока, участили свои набеги.
То, что бай Балгабай прислал сватов, для аула было великой радостью. Большой калым сулил степной богач  за невесту, только лошадей пять табунов. Но еще важнее было то, что обещал Балгабай выделить байсалам часть выпасов у северных границ.  Родичи Едигея пили в юрте молодой кумыс и довольно покрякивали, предвкушая  выгоды от предложения Балгабая.


Неспокойна сегодня Айгерим, с утра не находит себе места. Суетятся  возле неё радостные тетушки – довольны, что  бай сватов прислал. Большой калым  за невесту – всему аулу выгода, а родственниц к тому же ожидают богатые подарки.

- Он же старик, - тоскливо возражает Айгерим.

- Зато ты молода! – дружно отбивают тетушки. – Пусть четвертой, зато любимой женой будешь. Не придётся тебе бегать за ягнятами да дым  глотать, никакой тебе чёрной работы. Будешь сидеть в белой юрте  нарядная, своему мужу кумыс  подавать, что работники приготовят. А пятьдесят лет – ещё не старость для мужчины.

В глазах тетушек  зависть. И не только у одиноких, не только у тех, кто мужем обижен. Видно, усталость сказывается – тягот у кочевников конца-краю нет.

Едигей молчит. Дочь еще юна, не собирался он так рано отдавать ее замуж, но пришло, видно, время устраивать судьбу своей красавицы.

Мрачнее тучи входит в юрту к отцу вмиг потускневшая шалунья. Нет у женщин степей права возражать мужчине, хорошо знает об этом Айгерим, и пусть  воля отца поперек всей ее души, но она обязана  подчиниться.

Хмурится Едигей. Пусть не сокол Айгерим, а только синичка, но без полета степная птица – всего лишь тушка с перьями. Какая радость  от дочернего почтения, если  не принесёт оно отцовской любимице счастья?

- Пришло время тебе, дочь, саукеле  надевать, - медленно начинает отец. - Три жениха к тебе сватаются: бай Балгабай,  батыр Маулет и  охотник Динибек. Люди все достойные, каждый по-своему хорош, не ошибись в своем выборе.

Недоверчивая радость плеснулась в глазах Айгерим – первый раз, как вошла, подняла голову, на отца смотрит непонимающе.

Сыновья Едигея от неожиданности опешили, младший брат   от злости поперхнулся – куда  годится спрашивать у женщины мнения. Когда есть власть в руках, можно обойтись и без согласия.

Только степь видит всё иначе.
 Суровое чувство долга, что нависло  над  головой Едигея, - аруах сложный, раскидистый. Много в нем ответственности, перемешанной с грядущей виной, но есть и горечь прошлой скорби. Незаживающую рану Едигея вновь пронзила застарелая боль:  не сумел он  защитить слабого, доверившегося. Давняя вина высветилась в памяти, всплыла из глубин большого долга и выплеснула печаль о потерянной ласточке.

Падали облака, когда раскачивал молодой Едигей качели алтыбакан, с восторженным смехом взлетала над ними осмелевшая тихоня Карлыгаш, сияя улыбкой, предназначенной только ему. Но к отцу возлюбленной явились сваты из богатого рода и отказал он Едигею, будто  не между джигитами выбирал, а между калымами.
 
 Аруах женской кротости не смог тогда одолеть духа свободы, силу которому дает сама матушка-степь. Долго неслись влюблённые в ночи, только не смогли ускакать от утренней погони. Последнее, что помнит с того дня Едигей, - это петлю аркана, с глухим ударом сорвавшую Карлыгаш с коня. Избитый, он едва выжил тогда, но когда  в себя приходил, не от своей боли мучился, а от той, что выпала его ласточке. Он боялся дохнуть на любимую, а её – об землю на всем скаку.

- А потом – под тяжелый свод   аруаха покорности, чтобы всю жизнь, изо дня в день учил, как любить нелюбимого, - печально вторит его мыслям степь.

Ничего не знает  об этом Айгерим, но чувствует, что важен для отца её выбор. Не всякий конь – скакун, не каждая птица – сокол. Не ошибиться бы. Пусть  поможет ей степь.

Мало радости быть игрушкой старика, тянущего руки, чтобы проглотить чужую молодость. И дичью  шалого охотника быть не хочется. Слишком капризен  для мужчины Динибек, неустойчив.

- Отец, мой избранник – батыр Маулет.
 
Взвыли братья – пропал калым из пяти табунов, не будет новых пастбищ. Зверем смотрит дядя,  а другие ждут, что  не согласится отец с решением строптивицы.

Едигей молчит. Правильный выбор сделала дочь. Не поймалась на приманку богатства и сытости,  не поддалась огню недолговечной страсти. Выбрала мужество и надежность. Красота джигита - в его отваге.

Степь тоже молчит, потому что она всегда молчит. А аруахи пусть себе волнуются. Они никогда не выше Сущего и, даже не зная того, всё равно служат ему.


Продолжение    http://proza.ru/2024/12/15/699