Медвежья невеста

Настя открыла глаза – вокруг царила кромешная тьма. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и ощущала спиной корявый ствол дерева, к которому, похоже, была привязана толстой бечёвкой. Когда бледный свет луны пробился сквозь густые кроны лесных старожилов, она рассмотрела прямо напротив того места, где неизвестно как оказалась, что-то похожее на берлогу из лесного лапника и уловила запах хвои. Страшная догадка насквозь пронзила всё её существо…

На этом самом месте Настину прабабку - самую красивую девку на селе отдали в жёны медведю. Бедная, до смерти напуганная девушка, сопротивлялась, как только могла, в кровь, стесывая ноги и руки и до хрипоты взывая о помощи. Но сельчане были непреклонны, надеясь, что «медвежья свадьба» спасет их домашний скот от повадившихся в тот год медведей.

Поговаривали, что она родила синеглазого сына с душой и силой медвежьей. Никто его не видел, только по ночам он пробирался в село и заглядывал в окна, высматривая себе жену… И тут Настя вспомнила, что бабушка с раннего вечера закрывала ставни, чтоб не попасться на глаза медведю. Настя, конечно же, не верила всем этим россказням, хотя с удовольствием слушала эту местную легенду, воспевающую медвежью силу, которая воспринималась как символ плодовитости.

Перед самой смертью бабушка взяла Настю за руку и поведала, будто бы явилась ей медвежья невеста, чтобы засватать её Настю за своего синеглазого отпрыска. Настя не придала этому никакого значения и расценила, как предсмертный бред.

После смерти бабушки Настя осталась на несколько дней, чтобы уладить вопросы с документами. И однажды поздним вечером, уютно устроившись с книжкой в руках на стареньком диванчике, вдруг почувствовала чей-то взгляд. Подняла голову и наткнулась на синее пламя, которое теперь полыхало и в её глазах. Она вскочила, задернула занавески и пожалела, что забыла закрыть ставни.

С этой минуты в ней что-то изменилось, будто синее пламя проникло в сердце и жгло и болело. Какая-то непонятная тоска растревожила душу. Она не хотела признаться, что тоскует по полыхающему в ночи синему взгляду. Никто так ещё не смотрел на неё, так, чтобы ей хотелось раствориться в нём. А ночью, она как будто чувствовала его требовательные прикосновения, и синий жар полыхал внутри неё, мучая и маня… И не понимала, на самом деле это всё происходило с ней или нет. Этот мучительный сладостный жар вконец измучил её. Ей давно надо было возвращаться домой, в лоно цивилизации, но Настя всё тянула время.

И вот однажды ночью непонятно как оказалась в лесу, да ещё и привязанной к дереву. Все её попытки вырваться из прочных толстых пут были бесполезны и только отнимали последние силы. Её сердечко сжалось от страха. Мало того, казалось, что сжимают его огромные волосатые, когтистые лапы, немилосердно разрывающие грудь, чтоб украсть её бедное сердце.

И вдруг яркая вспышка ослепила её, а когда зрение стало понемногу возвращаться, она обнаружила на себе широкий длинный до пят сарафан, а на ногах онучи, да ещё и толстую косу, спускавшуюся чуть ли не до пят. И откуда-то несся нестройный хор голосов, приговаривающих её к неминуемой страшной смерти.

«Не осуди, Настюшка. Ублажай медведюшек. Заступись за нас, кормилица, не дай лютой смертью изойти».

Страх мощным колпаком накрывал её и рисовал страшную картину: прямо перед ней возникала разъярённая медвежья морда, издавая страшный рык, чёрные пуговки глаз, не мигая, смотрели на неё, вязкая слюна свисала с мощных клыков. Ей казалось, что медведь с каждой минутой становится всё больше, заполняя собой всё пространство вокруг. «Значит, он меня съел, я внутри этой мерзкой вонючей туши». «Ты, тупая медвежья башка, чтоб ты подавился увалень лохматый!» — звучало внутри её головы, а казалось, что она орёт во всю мощь своих лёгких.

Внезапно медведь перестал реветь, а в глазах его, вдруг вспыхнувших синим огнём, читалась такая неизбывная тоска и боль, что сердечко Насти ёкнуло и понеслось галопом. Это были человеческие глаза, они кричали, они взывали, они молили и тонули в ярко-синей безысходности, она плескалась в них, то вздымаясь волной, то ниспадая водопадом, то замирая в безнадёжном губительном штиле. И этот океан страстей бесновался внутри разъярённого огромного мохнатого зверя, который на уровне примитивных рефлексов чуял недоброе и ассоциировал его с ней, Настей, вернее, с этой Настей в старорусском одеянии и длинной русой косой.

Самое опасное было в том, что ни тот, ни другой, как и Настя, не понимали, в чем дело, и эта взрывоопасная смесь несоединимого могла разнести в клочья всех троих. Ей нужно было докричаться до синеглазого, но это доставляло ей физическую боль, казалось, мозги сейчас взорвутся. И она догадывалась, что так оно и будет – из двух Настён в живых останется только одна.

И вдруг снова вспышка. Она шла по узенькой тропинке в обнимку с синеглазым, и было им так хорошо вместе. И солнце ярко сияло, и где-то заливался соловей, вокруг всё цвело и благоухало. Казалось, лес принимал их, выстилая узенькую тропинку под ногами, чтобы они ещё сильнее прижались друг к другу и ощутили трепет влюблённых сердец, а тропинка всё бежала вдаль, и не было ей конца и края, и они бы так шли и шли… чтобы слиться воедино и навсегда утонуть в глазах друг друга.

И всего на миг, оглянувшись, она увидела шкуру медведя, распластавшуюся  рядом с растерзанным телом Настёны в старорусском одеянии. Но в ней не осталось ни страха, ни сочувствия, ни сострадания, ни боли - всё сгорело в бушующем синем пламени.

Больше Настю никто не видел, и сколько не искали, так и не нашли. Ходили слухи, будто стучит она по ночам в дверь и просит впустить. Однажды кто-то открыл дверь, и его задрал медведь...