Книга моей мамы

Любовь ЛОПАТИНА (по записям 2014 г., дополнениям 2015 г. и 2018 г. Начато 08.01.2015)
                ОТ КУЗБАССА ДО ПРИВОЛЖЬЯ
                Воспоминания сибирской волжанки
                Пролог
Двадцать седьмого сентября 1930 года на Кузбассе, в городе Ленинск-Кузнецкий, в многодетной семье родилась девочка. Её назвали Любой. Судьба этой сибирячки необычна. Только один факт: с детства зная о том, что воспитывается не у родных людей, она ни одним намёком не выдала своей тайны. До самой смерти родителей – людей, которые родителями не являлись… Это моя история – Любови Александровны Лопатиной, это история моей страны.
              Глава 1. До войны оставалось одиннадцать лет
То, что моя настоящая фамилия могла быть – Черепанова, я узнала много лет позже после своего рождения. Ну, а прежде чем стать Лопатиной, была Юшковой. Уже в совершеннолетнем возрасте мне во всей полноте открылись семейные тайны.
О моём роде по материнской линии известно следующее. В 1861 году в Российской империи было отменено крепостное право. Чтобы избавить крестьян от малоземелья и заселить огромные территории на востоке державы, жителям европейских губерний предлагалось ехать в Сибирь и на Дальний Восток. Наиболее активно эти края начали осваиваться и заселяться с начала строительства Транссибирской железной дороги в 1891году.
Одним из переселенцев был и мой дед Кирилл Наумович Капитоненко – красивый молодой двухметровый казак из Запорожья. В 1897 году он вместе с женой прибыл в город Томск. Там у переселенцев 20 июля (2 августа) 1900 года, на Ильин день, родились девочки-близнецы – Домна и Василиса. А через четыре года на свет появилась ещё одна дочь. Её назвали Любовью.
Дедушка был умным и грамотным. Постоянно работал у богачей приказчиком. Долго не мог сидеть на месте. Часто ездил из одного села в другое. Обожал компании. От души пел и плясал. Всегда был опрятно одет. Любил женщин. Они ему отвечали взаимностью.
Чтобы лишний раз пообщаться с людьми, давал куме денег и просил приготовить что-нибудь вкусненькое. Потом говорил супруге: «Ивановна, собирайся в гости. Кума приглашает».
Кирилл Наумович хотел, чтобы дочки были грамотными. Даже в гимназию их определил. Но получалось так: только девочки начнут учиться, он всех срывает с места. Семья часто переезжала, пока не добралась до деревни Кольчугино. В 1922 году она была переименована в Ленино, а через три года при получении статуса города населённый пункт получил новое название – Ленинск-Кузнецкий.
Девочки-близнецы выросли. Не знаю, как Домна, а Василиса четыре года проучилась в церковно-приходской школе. Это было неплохое для того времени образование. Семнадцати лет от роду в революционный год Василиса вышла замуж за Александра Георгиевича Юшкова. Он появился на свет в 1886 году – на 14 лет раньше неё. По рассказам, был офицером русской армии, штабс-капитаном. Во время Гражданской войны Александр Георгиевич женился на Василисе. События происходили на Кузбассе. Юшков перешёл на сторону красных. В ту страшную годину Василиса заболела тифом. Лежала на печке. Белогвардейцы тогда наступали. Отец Василисы Кирилл Наумович оторвал от пола две доски. Александр лёг на землю. Сверху снова забили доски. Зашли белогвардейцы. Видать, по наводке. Начали искать красного командира. Василиса закричала: «Уходите! Я тифозная!». Белые быстро ретировались.
Где и как проходили боевые действия, в которых участвовал мой отец, я не знаю. Он не рассказывал об этом.
Домна выросла и уехала в Ленинград, где работала на заводе. Была незамужней. Младшая дочь Кирилла Наумовича Любовь вышла замуж за Ивана Николаевича Черепанова. В каком году он родился, теперь уже и не вспомнить…Иван Николаевич работал в Кольчугино дежурным по железнодорожной станции.
У Любови было много дел по дому. Все дети, которые рождались, умирали и выживали, были от одного отца. А у Юшковых не было детей. Жили они для того времени богато. Приезжали к многодетной Любови Кирилловне. Смотрели с завистью на детей. Старшим был Алексей, а дальше – Зоя, Люда… Другие умерли маленькими.
Александр Георгиевич так хотел воспитывать ребёнка, что собирался даже взять у соседки рыженького мальчика. Но Василиса была против. Она предложила мужу попросить Любовь Кирилловну родить для них ребёнка. Нужно сохранить брак. Младшая сестра Василисы ни в какую не хотела идти на это. Но когда у Юшковых дело уже почти дошло до развода, согласилась.
В бездетную семью должна была попасть Валя. Но в младенчестве она упала с кровати, ударилась головой о металлическое кольцо погреба и умерла. К слову, Василиса в молодости, беременная уже, сама чуть не погибла: принимала сено на верхушке стога, не удержала равновесие, повалилась к стерне, ткнулась спиной о черенок вил. Повредила позвоночник. Был выкидыш, позже удалили почку. С тех пор она и не могла родить.
Трудно представить, о чём думали, говорили многодетная мать и её бездетная сестра… Вслед за Валей родилась Люба. Назвали по имени матери – чтобы не умерла. За ней появился Миша. Он умер. А после, в 1934-м – Лида, которая здравствует до сих пор. Правда, в паспорте записано, что она – с 1936-го.
Но речь о Любе, обо мне. Сёстры договорились, что тот, кто родится после Вали – хоть мальчик, хоть девочка – будет жить у Василисы. В то время Иван Николаевич, муж Любови Кирилловны, ещё жил. Он умер в возрасте 40 лет. От туберкулёза. Удивительно, что никто из родственников не заболел.
Восьмимесячной меня забрали Юшковы и увезли в Майкоп. Затем перебрались на станцию Белореченскую. Там прослышали об Алма-Ате, которую называли казахстанской Швейцарией. Туда и отправились. Александр работал машинистом на железной дороге, Василиса была домохозяйкой. Неизвестно, как Любовь Кирилловна узнала, что Юшковы находятся в столице Казахстана, но, видать материнское сердце изболелось – приехала в Алма-Ату, забрала дочку. Продолжила кормить грудью.
Юшковы – снова на Кузбасс. Жили рядом с Черепановыми и вновь уговорили Любовь Кирилловну забрать меня к себе.
Обосновались на станции Кандалеп. Там я жила до четырёх лет. Василиса Кирилловна рассказывала, что я была хорошенький девочкой. И пьяный машинист во время гулянки взял меня, двухлетнюю, и носил по улицам раздетой – показывал, какая красивая. Простудил. Было воспаление лёгких. «Привязались» дифтерия, скарлатина. После этого приёмные родители снова повезли в Алма-Ату, где меня лечил какой-то профессор. Он учил Александра и Василису, чтобы сразу после приготовления каши нужно было молниеносно остужать её и сразу же кормить ребёнка. Как подлечили – снова в Кандалеп.
Через год отцу предложили работу – участвовать в строительстве железнодорожной ветки на Риддер, который впоследствии был назван Лениногорском. Так Александр Георгиевич с семьёй и обосновался на станции Локоть, в селе Веселоярск. Около трёх лет жили на квартире. Занимали большую комнату в доме по улице Пушкина. Граммофон не умолкал. Постоянно были музыкальные застолья. Василиса не успевала менять платья. Даже «жаловалась», что ей приходилось мыть пол шерстяными юбками. Меня пичкали конфетами и печеньем. 
Отец возил меня на паровозе на станцию Защита (Усть-Каменогорск). Да и не только туда. До сих пор помню отблески огня в паровозной топке – на всём пути кочегар подбрасывал уголь. Однажды топливо кончилось. Ходили в лес за дровами. Кое-как разожгли и доехали до соседней станции.
Всё вспоминаю ту улицу Пушкина. Жили у Хрупиных. Украинцев. Всех их мужчин старшего возраста расстреляли белогвардейцы. До сих пор в селе на том месте стоит памятник. Хозяйку звали Марией, а её мать – Надеждой. Ещё жил Яков – брат Марии, который наливал мне чай и говорил:   
- Любочка, иди пить чай. У нас он несладкий, зато – длинный-длинный!
Возьмёт чашку с чаем, поднимает высоко и сверху льёт в другую чашку. Струя длинная-предлинная! Ну, а сахар всё же был – наструганный щипчиками из цукорных «голов». А что готовили мои родители, я уже не помню… Хотя память всё же сообщает: каши это были. Манная точно. Часто варили калину. С мёдом мешали её сок и давали мне. Я его так не любила! Запах калины не переношу до сих пор. Родители хотели, чтобы я немного поправилась, была здоровой.
Помню, играла с соседской девчонкой Валей. Когда она уже была взрослой, с мужем приезжала в гости. Я её узнала. После войны было трудно, и её родители переехали в какое-то другое село.
Но вернёмся к довоенному времени. Тогда, в 1934 году, мы с Василисой ездили в Ленинград к её родной сестре Домне. Они были двойняшками. Домна жила в квартире, кажется, на шестом этаже. Жилище был тёмным – напротив стоял дом и затенял комнаты. Целый день горел электрический свет. Сестра Василисы проживала в этой однокомнатной квартире одна. Выходишь из комнатушки и попадаешь в огромный коридор. Была большая общая кухня. Меня даже там яйцом угостили.
Ходили с Василисой по Ленинграду. Запомнились киоски по всему городу. В некоторых из них продавались большие, чуть ли не в человеческий рост, куклы. Василиса одну из них мне купила. Привезли её в Веселоярск. С соседкой Валей-то мы и играли этой громадной куклой.
Когда мне было пять лет, в Веселоярск приехала Любовь Кирилловна с дочерью Зоей, которая по секрету сообщила мне, что я её родная сестра. Я не придала этому значения. Как оказалось, приёмная мать поделилась с хозяйкой дома секретом. Когда Любовь Кирилловна уехала, тётя Мария сказала мне, что приезжала моя родная мама, а Василиса – не родная. Видимо, Мария наказала мне, чтобы я не выдала тайну, и я никогда даже не заговорила на эту тему с приёмными родителями. С этой тётей Марусей я дружила всю жизнь. Даже уже когда была замужем, с супругом ездила к ней в Душанбе, куда она переехала после войны.
На съёмной квартире мы жили долго. Отец продолжал работать на станции Локоть. Как-то он арендовал вагон. Купил в Веселоярске две коровы, взял сено и повёз меня и Василису в Узбекистан. Мне тогда шёл седьмой год. На месте сняли комнатушку в доме.
Женщины ходили в парандже. Но не все. Помню, хозяйка – молодая, красивая – курила кальян. Дети узбеков, сдавших нам жильё, водили меня в строение напротив дома. Длинное, типа барака. Там было полно новых стёганых одеял и подушек, а они все спали на голом полу… Это меня крайне удивило. Коров продали, купили красивый ковёр. Отец выручил много денег. Вагон отправили назад, а сами купили билеты на поезд до станции Локоть.
Когда возвращались в Сибирь, отец на одной из станций выскочил из вагона купить что-нибудь покушать, и у него украли все документы и деньги. Вытащили в толпе. Он пришёл, сказал об этом Василисе. Она заголосила.
Документы потом в Веселоярске восстановили, но машинистом отец уже не смог работать. Работал в МТС – ремонтировал трактора и комбайны. Отец вытачивал на станках детали. Был хорошим и токарем, и слесарем. Руки у него были золотые. Как-то в конторе сломалась пишущая машинка. Никто не мог с ней ничего сделать. Дали отцу. Он за двое суток её «оживил». Помню, даже меня учил на ней печатать. 
Примерно в это время мы справили новоселье – переехали из съёмной квартиры в дом на улице Кирова. Это жилище купил отец. Дом был деревянный, двухкомнатный. С кладовкой и коридором. Рядом с домом находились сараи. Родители купили комолую корову. Чёрную, безрогую. Назвали её Буськой. Корова очень не любила лай собак. Я дразнила её, погавкивая. За это Буська меня бодала. Мне не с кем было играть, вот и общалась с животным.
А потом я подружилась с соседями по фамилии Гузёма. У них было два мальчика и девочка – моя ровесница. Алёша, Володя и Паша. Хозяин, Филипп Савельевич, жил с женой Марией Ивановной. Филипп Савельевич был бригадиром на машинно-тракторной станции. Мария Ивановна пекла хлеб для колхозной столовой. Муку сеял старший сын – Алёша. Хлеб был высокий, пышный, вкусный. Семья Гузёма держала коров, свиней, птицу.
                В ШКОЛУ!
Шёл 1937-й год. О политических репрессиях мне ничего не было известно. Помню, какого-то мужика пару месяцев потаскали в участок за кражу пшеницы, а потом отпустили. Только председатели колхоза менялись как перчатки. Вроде бы как неграмотными были и не справлялись. Один приехал с Украины уже во время войны. Но тоже недолго руководил колхозом. 
В 1937 году мне исполнилось семь лет. Меня готовили к школе. Как-то услышала разговор отца с матерью. Они решили написать письмо в Ленинск-Кузнецкий. Моему якобы двоюродному брату Лёне, чтобы он прислал моё свидетельство о рождении. Причём не на Черепанову Любовь Ивановну, а на Юшкову Любовь Александровну. Получается, до той поры я жила без документов.
Через какое-то время по почте пришло свидетельство о рождении. На нём был штамп – «Повторно». Видимо, родственники создавали впечатление, что оно выдано взамен утраченного. Лёня, или Алексей Иванович, тогда уже работал в правоохранительной системе и помог сделать эти метрики. В восьмилетнем возрасте отец отвёл меня в школу. Она находилась в двух километрах от нашего дома – деревянное двухэтажное здание.
Я училась в классе, полном ребятишек. Помещение было огромное, поднимались мы туда по лестнице. Пожилая учительница была очень строгой. Я любила под её диктовку писать диктанты. Она всегда мне ставила – «отлично». Как учились одноклассники, не помню. С наступлением зимы родители стали одевать меня в лисью шубку и заячью шапку. Ребята спускали меня с двух лестниц вместе с сумкой. Вырывали с шубы и шапки клочья. Вскоре эта зимняя одежда превратилась в «голую». Односельчане мстили за то, что я хорошо была одета, а они ходили, в чём попало.
Мне не нравилась наша строгая учительница, и я попросила отца, чтобы он перевёл меня в другой класс. Другой первый класс учился на нижнем этаже. Так, как все были незнакомыми, показалось, что здесь будет ещё труднее. И всё же я проучилась три года. Перевели в четвёртый класс, в садовую школу. Её так называли потому, что она была огорожена штакетником, а вокруг росли кустарники.
В начале войны в Веселоярск из Рубцовска перевели педучилище. Учащихся расквартировали по домам. Ребята практиковались – учительствовали в школе. Некоторые играли на музыкальных инструментах. Пели и нас заставляли петь хором. Я сидела на первой парте, и частенько слышала: «Вот эта девочка поёт лучше всех».
С учёбой тоже всё было в порядке. Ну, и одевалась я хорошо: Василиса перешила на меня почти все шёлковые платья. Сидела я на первой парте с Машей Цымбал. Была перемена. Прозвенел звонок. Возвратились в класс, и под столешницей парты я обнаружила конверт. В нём оказались открытки и письмо. «На, Маша, это тебе», - сказала я и передала конверт. Она отказалась брать: «Не, это тебе». Стала читать письмо. Запомнилась из него такой отрывок: «Люба, ты очень красиво одеваешься. Скоро мне мама тоже купит новое пальто. А когда я вырасту, то буду лётчиком. Любе от Головань Гриши». Конверт вместе с письмом, открытками и вырезками зверушек из открыток я порвала, потому что этот мальчишка был боевой – как разбойник. Со своими дружками он ставил под дверь лавки, чтобы когда учительница заходила, эти нагромождения падали на неё. Я боялась этого шалопая.
Когда я была взрослой, отправилась с подругой в Рубцовск на танцы в здание театра. Звучала музыка. Тут вдруг раздался выкрик: «Пришёл Гриша Головань!» У меня было желание подойти и спросить, стал ли он лётчиком… Но подумала, что пристанет, и потом от него не отвяжешься. Зачем он мне был нужен?
Прошли четыре годы учёбы. Тех, кто хотел дальше учиться, перевели в пятый класс. Сделали один из двух.
С одиннадцати лет я вместе с детьми Гузёма ходила на буряки. Отец сделал мне маленькую тяпочку. Наливали бутылку молока. Женщины пройдут рядки и отдыхают, а нам некогда – не успевали. Пололи, пока не закончим. Недалеко был арык, который шёл от реки Алей. Мы с Пашей ходили купаться. Потом говорили, что этот арык сделал известный инженер. Ему поставлен памятник. Можно было включить, выключить воду. Приезжали корейцы. В течение двух лет сажали рис. Но что-то не пошло. Видать, страшная жара помешала. В общем, вода шла на полив сахарной свёклы. 
Арык проходил по степи, километрах в пяти – шести от Веселоярска и протягивался до самого Рубцовска. Места, где высаживалась свёкла, располагались за Гривой – горой, похожей на лошадиную голову. Грива была лысой, через неё проходили дороги. Крестьяне ездили там на быках. Бывало, и я колесила с женщинами на быках. Запрягали по два в каждую телегу. По дороге пели песни – и женщины, и дети. Как во время поездки на поля, так и после работы.
Как-то после трудового дня ехали домой на быках. Женщины отправились дальше, в Веселоярск. А мы, дети с улицы Кирова, спрыгнули с повозок сразу после железнодорожного переезда, чтобы напрямик быстрее добраться до дома пешком. Тут дождь. Мы спрятались под навес какого-то дома. Ехали на ходке два человека – какие-то начальники. Ходком называлась двухколёсная пролётка. Мужики давай нам кричать: «Женщины, скажите, где контора колхоза?». Помню, я так обиделась: «Какие же мы женщины, если нам по двенадцать лет?». А они во время дождя просто не могли разобрать, какого мы возраста – одевались все в длинные юбки кофты, одинаково.
Позже на горе Грива разработали каменный карьер. Добывали щебень. Ну, на буряки чаще приходилось не ездить, а добираться «пешкодралом». Ходили все босиком. Только до МТС было 3 километра. После за гору ещё пять километров плелись. Там и начинались поля.
В арыке мы купались до самого сентября. Это всё было на буряках. После обеда. Женщины отдыхали, а мы, дети, купались. Паша была покрепче, а я вечно простывала. На буряках вешали веху – тряпку на высокой палке. Это был сигнал к обеду. Ели мы в поле затерку – муку, замешанную на молоке. Давали нам по 500 граммов хорошего хлеба за трудовой день и поварёшку затерки. Затерку мы съедали, а хлеб несли домой.
                Глава 2. Когда грянула война…
Считалось, что немец долго не продержится… Но когда летом провожали на фронт мужиков – их везли от сельсовета в Рубцовск на лошадиных парах – все плакали. Женщины кричали, некоторые в обморок падали. Мы с Пашей и другими ребятишками провожали мобилизованных больше трёх километров – за МТС. Призвали в армию наших соседей. Почти всю улицу забрали.
Филиппа Савельевича в армию не взяли: у него была броня. А вот его брата забрали. У него было трое маленьких детей. Жена кричала. Казалось, что у неё кровь стояла в глазах. Её супруг не вернулся… Он погиб в начале войны.
Моего отца не призвали – ему уже было пятьдесят пять лет. К тому же он был отличным специалистом.
Песни песнями, но нужно было и кушать. Голода во время войны я не ощущала. Комбайнёры оставляли отцу – мастеру золотые руки – небольшие закромочки с зерном. Александр Георгиевич брал меня с собой. Мы находили где-нибудь в укромном местечке зерно. Однажды не нашли. Отец расстроился, чуть не плакал. А второй раз пошли и нашли полмешка пшеницы. Помню, комбайнёр Коробко оставлял зерно.
Отец сделал рушалку – «ручную» мельницу. На ней мы муку и мололи. Это была, скорее всего, даже не мука, а крупа. Василиса толчёную картошку обваливала в этой смеси и обжаривала на сале. Такие пирожки назывались ладанцами.
А тётя Маруся Гузёма, я уже говорила, пекла много хлеба. А ещё они держали корову, свиней, кур. Я у них полностью питалась. Конечно, и у наших хозяйство было. Но Василиса не любила готовить. Как чуть – так даст мне печенья, конфет, сырое яйцо, кусок хлеба, и я пошла…
Казалось бы, война, а тут печенье, конфеты. Дело в том, что отцу не забыли его железнодорожные заслуги, и он мог купить в ведомственном магазине какие-то вкусности. Даже вино там брал ящиками. Гости были в нашем доме и в военное время.
Василиса любила чистоту и чужих детей не жаловала. Поэтому я всегда уходила «в люди». В семье Гузёма я, получается, и выросла. На русской печке играли в карты. Бывало, и ночевала там. После начальной школы пошла в среднюю, в пятый класс. Сидела на последней парте. Девочки были старше меня. Им уже пацаны нравились. Какие-то альбомы заводили, песни записывали туда, меня приобщали к этому делу. Я почти не училась. Побуду один – два урока. Замёрзну – и на печку к «Гузёминым». Алексей учился неплохо. Шесть классов окончил.  А Володя и Паша прошли по два класса и «остановились».
Однажды Василиса Кирилловна разоблачила меня. Не ругала прогульщицу. Наставляла: Пора, Любочка, браться за ум». Привела домой. Поговорили с отцом. Тот поддержал жену: «Да, Люба, мы хотим тебя видеть врачом».
В пятом классе пришлось сидеть два года. В шестом я уже училась хорошо. Был хороший учитель математики. Он был из Москвы. Говорили, что профессор. Вспоминаю, как он бежал по коридору школы – рыдал. Получил похоронку на сына…  Этот математик подружился с отцом. Оба хорошо играли в шахматы. Учитель был одиноким. Приходил к нам, учил меня алгебре. Я тогда была в седьмом классе. В то время к нам пришла молодая учительница. Начала на доске писать уравнение. А я и скажи: «А вот это неправильно!» Меня же «профессор» натаскал… Математичка признала свою ошибку, но с тех пор меня невзлюбила.   
А математик-мужчина после моих дополнительных занятий оставался у нас на ужин. Правда, продолжалось это недолго: Василиса ведь не любила возиться на кухне. При старичке перестали кушать, он всё понял и уже не появлялся в нашем доме. Вскоре он уехал неизвестно куда.
Я продолжала хорошо учиться. Напомню, что Василиса перешила свои шёлковые платья на меня, на маленькую. А как я начала подрастать, из платьев осталось одно. Отец ездил в Рубцовск, покупал мне одежду.
В те годы – с 1941-го по 1944-й – у нас жили эвакуированные. Они были из Харькова, с тракторного завода. Мужчина работал в Рубцовске – мастером на АТЗ. Жена, Таисия, домохозяйничала. Её мать была хорошей портнихой. Она-то и перешила все Василисины платья. А работник Алтайского тракторного завода однажды привёз из Рубцовска провода и провёл в доме свет. Прелести электричества мы узнали одними из первых в селе.
Семейная пара эвакуированных жила тихо. Сестра Таисии жила на соседней улице. У неё было шестеро детей. Прибегут, бывало, к нам. Шум, гам. Захотелось и Таисии ребёнка. Однажды, ничего не сказав, эвакуированные поехали в детдом. Но никто им не понравился. Приехали расстроенные. Прожив у нас три года, харьковчане переехали в Рубцовск – им там дали квартиру. Больше я о них ничего не слышала.
Проведённый работником АТЗ свет очень радовал меня. Я брала в библиотеке книги, много читала. На столе всегда лежали учебники. Отец спал на русской печке, Василиса – на маленькой кровати, а я – на большой. Как только отец вставал с печи, я прятала книгу и вытаскивала учебник.
Во время войны кто-то приловчился угонять из дворов коров, надев им на ноги валенки. Так заметались следы краж. Отец решил обезопасить семью от воров. Корова содержалась напротив дома в сарае. Телёнок зимой всегда был в комнате. Отец из коридора в кладовку сделал дверь, а на выходящую дверь из кладовки на улицу поставил запор. Корову он перевёл в эту кладовку. А поросёнок и куры «жили» в большом ящике, располагавшемся между печкой и дверью.
Как мы жили во время войны? Немного лучше бедноты. У людей совсем не было соли. Ведь её никто не брал в запас. И вот пришлось, кто смог, ездить за этим продуктом. Моя мать и тётя Маруся Гузёма на своих коровах ездили за 25 километров от Веселоярска в Казахстан, на станцию Аул. Александр Георгиевич сделал им какие-то тележки и сбрую для коров. Василиса ездила на безрогой Буське. Они брали с собой лыжи, на которых ходили по солёным озёрам и собирали соль. Привезли её много. Она была горьковатой, но всё-таки соль…
Василиса – добрая душа раздавала этот продукт соседям. Отец, когда получал зарплату в 100 рублей, то покупал булку хлеба у эвакуированных. Они работали на заводе в Рубцовске и получали там хлеб. Василиса ругалась, что он отдаёт всю зарплату на хлеб, а он отвечал: «Хлеб нужен Любе».
Корова Буська куда-то делась. Может, продали её родители. Вместо неё появилась чёрная. Она давала много молока. С Пашей Гузёма мы каждый вечер после дойки коров носили за два километра молоко на молоканку. Вернее, сырзавод. Тогда были непосильные налоги – 300 литров молока с коровы в сезон. А сколько сдавали шерсти, не помню. Но у нас не было овец. Пришлось покупать, чтобы отдать налог. Овцы попались больные, бруцеллёзные. Отец и мать заразились от них. Отца и соседа Лобанова отправили лечиться в Томск. Там они пробыли месяц. Когда отец выезжал из Томска, он решил заехать в Ленинск-Кузнецкий, но тут «свалилась» Василиса. У неё отнялись ноги, ползала на коленях. Она написала отцу, чтобы срочно ехал в Веселоярск. Вся скотина могла пропасть… Александр Георгиевич поспешил домой. Василиса пила какие-то таблетки и подлечилась.
Потом отец брал меня с собой в сосновые боры в разные годы. По осени. Плохой из меня был помощник. Отец всегда говорил: «Люба, и почему ты не мальчик? Он бы хоть помогал мне. А от тебя никакого толку!» Помню, как ехали с бора с дровами. Было темно и холодно. Отец сел на телегу, а мне сказал, чтобы шла за возом. Мне было так обидно, что он едет, а я иду. Только когда отец посадил меня рядом с собой, примерно через полчаса я поняла, почему он заставлял меня идти пешком – чтобы не замёрзла.
Отец очень любил ходить «в забоку» за ягодой и брал меня с собой. У него была делянка за рекой Алей. Там он косил траву на сено. Потом, когда дома закладывали сено, я всегда стога «вершила». Отец один раз скосил траву в поле на канавах. Из этих канав поливали сахарную свёклу. Когда трава высохла, её сложили в копны. Затем вы втроём приехали за сеном. Отец сложил две копны в телегу, и они отправились домой, а я осталась охранять оставшийся фураж. Неизвестно, что бы сделали с этим «охранником», если бы приехали красть сено.
Родители уехали. Тут начался дождь с грозой. Хорошо, что отец научил меня ничего не бояться. Я стояла у копны, как вдруг недалеко от меня упал огненный столб – молния. Я подумала, что мне показалось. Но через некоторое время это повторилось неоднократно. Я решила уйти оттуда подальше и посмотреть, может ли молния быть такой огромной. Мы ведь видим её издали как небольшой электрический заряд. Не испугалась. Было просто интересно. Дождь всё усиливался, а я всё ожидала, что родители приедут за мной, ведь идти три километра. Когда отошла подальше от того места, то увидела, что огромные огненные столбы опускаются туда, где я до этого находилась. Подумала, что меня могло убить, и побежала в сторону дома.
Пришла вся в грязи. А Василиса ещё и поругала меня: «Идёт дождь, а ты там сидишь!» Да, трудно было отцу без помощников…
Рядом с нами в землянке жил юродивый пастух. У него с женой было много детей. Старшая девочка выросла и уехала в г. Прокопьевск и долго писала мне письма. Эта семья даже как-то взяла меня крёстной для какой-то девочки. Так вот этот пастух собирал по улице коров и гнал далеко в поля на пастбище. Однажды наша чёрная корова пришла с пастбища больной. Пастух сказал, что она ещё с утра лежала на траве и не вставала.
Прошла ночь. Утром вызвали ветеринара. Тот сказал, что, по видимости, она что-то съела. А я сказала, что в траве был заразный тарантул – в поле их полно. И все решили, что это так. Ветеринар разрешил зарезать корову, иначе всё равно сдохнет. Зарезали. А что толку – мясо был красным, словно сожжённое. Ветврач не хотел давать отцу справку о продаже такого мяса, но ему было жалко нас. Мы все плакали об этой кормилице.
Отец на телеге на другой день повёз мясо в Рубцовск. Его выгнали с базара. Люди кричали: «Уходи отсюда, дед, со своим вонючим мясом!» Он привёз его обратно. Пошли на улицу Ленина, где жили эвакуированные калмыки. Сказали им, что есть мясо. Они тут же прибежали и забрали почти всё. Отдали им даром. Осталось немного. Потом Василиса и тётя Маруся сварили мыло. Отец для этого взял где-то соду.
Наша улица Кирова была последней в селе, недалеко от реки и её притока Алейчика, из которого я вместе с детьми семьи Гузёма возила воду в бочках в свои огородики. Поливали огурцы и помидоры. Колодцев на нашей стороне улицы не было. Лишь напротив, у деда Кокозея, он имелся. Но дед был такой сердитый, что часто за водой к нему не пойдёшь…
Наш дом был третьим от улицы Пушкина. В половодье его не заливало. А конец улиц Пушкина всегда затапливало, так как там находился большой луг – до самого Алея, который каждую весну заливал все луга и «забоку», иногда даже хутор, расположенный на пригорке. Оттуда люди плавали на лодках: многие работали в Рубцовске, и ездили туда на пригородном поезде.
Когда вода уходила, многие ездили через Алей за луговым луком. За какие-то копейки лодочники переправляли туда и назад односельчан. Луговой лук был очень вкусным. Зачем его столько нужно было выкапывать! Его вообще не осталось.
Мы с Пашей Гузёма не отставали от других. Брали с собой ножи, мешки – и вперёд! Тётя Маруся стряпала пирожки с этим луком. А я-то зачем нарывала почти по полмешка? Мы его ели один – два раза, затем клали в погреб, где он и пропадал.
Летом с Пашей мы ходили в колхоз обрабатывать сахарную свёклу, а осенью отправлялись за калиной и хмелем для наших матерей, чтобы они делали дрожжи для выпечки хлеба. Как мы не боялись? Знали брод на Алее, переходили по пояс в воде реку. Назад возвращались тем же путём с хмелем и калиной. С большим грузом топали по хутору домой.
Часто ходили за ягодой – в поле и к старицам, которые примыкали к Алею. Я любила одна ходить за ежевикой, туда, где отец косил сено. Однажды перешла вброд через Алей и пошла на поляну. Только стала собирать ягоду, как услышала, что кто-то идёт по кустарникам в мою сторону. Я ничего не боялась, но подумала, что одну меня здесь могут убить. Побежала на тропинку, по которой пришла на поляну. Вышла оттуда и не пошла домой, а осталась рядом со старицей. Посчитала, что вышла с поляны, а здесь, у водоёма, меня никто не тронет. Продолжила собирать ежевику. А если бы кто-то хотел встретиться со мной, он бы в два счёта догнал меня.
Жарким летом сорок третьего года в «забоке» было много ягод, в том числе земляники. Многие женщины и девушки ходили собирать эти дары природы. В это время Алексей Гузёма был уже женат на Марии Бойко. Она жила у них. Паши не было дома, а Мария предложила мне пойти вместе с женщинами в «забоку». Я взяла ведро и отправилась по ягоду. Все ушли далеко, перебравшись через Алей. Мы с Марией нарвали уже больше чем по полведра и решили уйти домой: было жарко, и мы очень устали. Женщины остались, а мы пошли домой. На полдороге к Алею увидели далеко от нас на поляне двух парней, косивших колхозную траву на сено.
За Алеем была не наша, веселоярская, земля, а соседнего села Локоть. Там местные жители всегда косили сено. Часто на лошадях гоняли наших девчонок, чтобы не топтали траву, а то потом косить невозможно. Бывало, отбирали и ягоды. Мы увидели этих парней и не обратили на них внимания. Смотрим – они бегут к нам наперерез. Мария крикнула: «Бежим!» До женщин и до брода было одинаковое расстояние. Помчались к Алею. Я очень устала и говорю ей: «Мария, что мы бежим? Давай отдадим им эту ягоду и всё…» А она на меня заругалась и приказала бежать что есть сил, потому что локтевцы всё ближе приближались к нам. Добежали до лозы, которая росла недалеко от Алея. Мария спряталась в середине большого куста, а меня поставила с другой стороны. Только встали, не шевелясь, как парни пронеслись рядом по зарослям с криком: «Куда они делись?!» Мы подождали немного и помчались со всех ног к Алею. Прыгнули, куда придётся. Перебрались через реку. Мы были уже на своей территории и сильно не бежали. Но что своя земля – те же кусты… И здесь могут догнать.
Когда пришли домой, я Марии говорю: «Зачем мы так бежали?» Та была крепкой дивчиной, а я-то слабым ребёнком и устала до невозможности. Снова повторяю ей: «Отдали бы ягоду. Зачем так бежали?». Она отвечает: «Дура ты, Люба. Зачем этим парням ягода? Им были нужны мы. Если бы они нас догнали, то изнасиловали бы. Я-то уже женщина, а ты-то – маленькая девочка». Я всё равно ничего не поняла, потому что не знала, что это такое, а у Марии было спрашивать неудобно.
Мне всегда не хватало общения, и я дружила, с кем придётся. Не хватало материнской ласки. Никто не обнимал, не целовал, как родная мать целует своего ребёнка. Василиса жила, не замечая меня. Единственно, как-то весной все дети играли на поляне. Разделись и разулись. Играли в «кандалы раскованы». Выбирали кого-нибудь и догоняли его. Кто-то из взрослых, проходивших мимо, сказал Василисе, что я раздета. Она тут же прибежала, одела и забрала домой. А мне так хотелось играть с детьми…
Отец, конечно, любил меня по-своему. Помню, как он садился на стул и качал меня на своей ноге. На нашей улице было много девочек. Их называли в основном Мариями. В одной семьи их было даже две. Были и другие имена. А вот Любы и Люды не «водились». Позже появились две, уже после того, как я поселилась на этой улице.
Но вернёмся к периоду войны. У нас был телёночек. От той, коровы, которая пошла на пищу калмыкам. Я гоняла телёнка пастись через зелёную поляну, которая находилась в трёх домах от нас, на хутор. И вот как-то вижу: на большом здании колхозной конторы – красный флаг. Я непроизвольно воскликнула: «Батюшки, война кончилась!». Прибежала к родителям с радостной вестью, затем – к Гузёмам. Они засомневались. Дескать, флаг мог висеть и раньше. «Нет! - твёрдо говорю: - Его только сегодня повесили!» Потом другие люди, прежде всего мои ровесницы, подтвердили: «Победа!»
Все были дома, когда я пришла. Радовались. А тётя Маруся Гузёма даже плакала.
Рядом с конторой стоял большой деревянный дом. В нём жила моя подруга Катя. Дружила я с ней недолго. После войны пришёл с войны Катин отец. Привёз ей уже не новые – где взял – не знаю – платье, синий шёлковый сарафан, белую кофточку и платок. Катя нарядилась, демонстрируя свои наряды передо мной, и сказала: «А у тебя-то, Люба, этого нет!» Я, конечно, расстроилась и после этого не стала с ней дружить. А вечером пришла и закатила родителям скандал. Высказала Василисе, что она перешила все свои платья на маленькую девочку, а сейчас у меня ничего нет. Наверное, я плакала, потому что они стали меня уговаривать: «Любочка, не расстраивайся так. Ты же у нас вон какая красавица, а эта Катька страшная. Похожа на свою бабку. Всё у тебя будет».
Вскоре отец поехал в Рубцовск на базар и купил мне синий сарафан, только не шёлковый, а из грубой ткани. А также белую кофточку и четверть красивого шерстяного платка – шали. В них в то время ходили девчата. После Василисе купил кофту, а мне – красивое ситцевое платье.
Все эвакуированные уехали из Веселоярска. Как-то стало легче жить. Отец зачастил в Рубцовск. Что-нибудь покупал на рынке мне и матери. Однажды утром ушёл на пригородный поезд. Немного погодя к нам приходит Демьяник, дежурный по станции Локоть. Мы с Василисой насторожились. Он ведь был хозяином дома, в котором мы жили. Посмотрел на нас и сказал: «Только не расстраивайтесь. Ваш Юшков Александр Георгиевич утром попал под поезд. Мы его уже отправили в Рубцовку, в железнодорожную больницу. Он живой, но сильно поранен. Если что случится, то я вас с Любочкой не брошу. Буду вам помогать». Василиса заголосила. А он добавил: «Скорее собирайся в больницу, пока муж живой».
Была зима. Василиса надела пальто, и они с Демьяником пошли на станцию. А я осталась ждать, когда придёт пригородный, и от отца будут вести. Василиса приехала и сказала, что Александру сделали всё, чтобы привести его в чувство. У него разбиты почки и ещё что-то. Сообщила, что пролежит в больнице месяц. Он и в самом деле пробыл там столько времени. Никто не думал, что он выживет, а он сам приехал домой.
Отец рассказал, как попал под поезд. Утром было темно. Он переходил пути и не заметил проходившего паровоза. Машинист отца тоже не видел. Когда локомотив ударил Александра Георгиевича, он зацепился за какой-то выступ и держался, пока не подошли люди и не сняли его с паровоза. Отец говорил, что если бы не был машинистом, то махина раздавила бы его. Все люди не верили, что человек, сбитый паровозом, мог остаться в живых. А отец рассказывал, что когда был молодой, в Башкирии часто ходил в лес по ягоду. Однажды на поляне только начал собирать ягоду, как над ним появилась маленькая птичка. Она кружила над его головой и падала всё ниже и ниже. Вдруг он увидел, что из травы выглянула змея. Эта птичка, выбившись из сил, начала падать словно загипнотизированная. Александр убил эту змею и поднял эту птичку. Когда она набралась сил, отпустил её.
Пришёл домой и рассказал, что с ним было в лесу. Его бабушка сказала: «Ты, Александр, будешь жить долго, и ничего с тобой не случится. Умрёшь ты своей смертью». Так оно и получилось. Александр жил долго и умер от рака горла в 76-летнем возрасте.
Пока отец лежал в больнице, переживали все наши соседи. Особенно Гузёма. Ведь они были лучшими друзьями нашей семьи. Я всю свою жизнь дружила с этими людьми, где бы ни жила. Часто встречалась с ними. А тётя Маруся была для меня как родная мать. Она меня очень любила. Когда я жила уже не в Веселоярске, она заставляла своих детей и внуков, чтобы сообщали мне о себе и приглашали в гости. Все так и делали.
На нашей улице Кирова жило десять девчонок моего возраста. Некоторые из них ходили в гости к Ане Дружининой, которая хорошо играла на балалайке. Под музыку мы пели и учились плясать, танцевать.
В седьмом классе физику у нас вёл Ларион Фируленко. Хромой, косой от природы. Вызвал меня к доске. Что-то спрашивает. Я два слова сказала и молчу. А он: «Юшкова – как бык колхозный. Упрямая».
В Веселоярске немодно было учиться. Тем более во время и после войны. Трудно было сформировать даже 8-й класс. Поспособствовал его созданию тот самый «профессор», который занимался со мной алгеброй. Девятый класс еле собрали. Кто только там ни учился… Были даже два великовозрастных лба. Один был баянистом, а второй – хулиганом. Вместе с ними – девять человек.
Как-то к нам в школу приехал скрипач. Играл великолепно. Никто его не понял, кроме меня. У нас ведь была гора грампластинок, в том числе с записями классической музыки. Учительница-химичка после концерта на уроке заявила нам: «Слышали, вчера… Да, лучше баян, чем скрипка». А я наперекор ей: «Нет, скрипка лучше баяна!»
Александр Георгиевич любил слушать музыку и старался, чтобы я развивалась в этом плане. Я приглашала пацанов: «Приходите, у нас патефон есть!»
В наш девятый класс пришла Мария Ластенко. Она жила с матерью и сестрой у маленького заливчика от Алея. Мария читала мне историю, географию, а слушала и старалась запомнить. Я практически не училась. Мария однажды предложила: «Поехали учиться на фармацевтов. У наших соседей живёт девушка. Она в аптеке работает и жизнью довольна».
Предложить-то Мария предложила, а сама потом отказалась ехать в Семипалатинск. Передумала. Отправилась в Рубцовск, в школу бухгалтеров. И тут Валя Кутько, впоследствии – Лось, тоже с «семипалатинским предложением»: «Давай выучимся на фельдшеров». В Семипалатинске жила и училась на акушерку её старшая сестра Мария.
Мои родители мечтали отправить меня в Алма-Ату. Хотели, чтобы стала врачом. Если бы я окончила 10 классов, наверняка бы поехала в столицу Казахстана поступать в мединститут. Так как десятый класс не удалось сформировать, после девятого мы все и «разлетелись». Решили учиться дальше в школе, в Рубцовске, Николай Демьяник и Николай Коробко. А я побоялась каждый день ездить 25 километров на пригородном поезде туда и обратно.
В общем, в августе 1948 года мы с Валей отправились в Семипалатинск. Добрались, переночевали у её сестры. Та уже окончила медтехникум и работала акушеркой. Мария жила в своём доме со свекровью и дочкой. Муж её бросил. Ушёл неизвестно куда. У дома был огородик. Там росли овощи.
Наутро Мария угощала нас своими огурцами. Я привезла из Веселоярска хлеб, сало. Та достала кучу огурцов, позвала нас за стол. А я сидела в сторонке, собиралась жевать привезённый хлеб. Мария говорит: «Ты чего, Любочка? Ну-ка садись к столу!» «Да ну, что я вас объедать буду», - отвечаю. «Ну-ка садись, я сказала!». Села, взяла огурец. Один съела, и свой хлебушек давай пощипывать. Деревня есть деревня!
После завтрака пошли сдавать документы в медицинский техникум. Почти через весь город шли – к Иртышу. На берегу реки техникум и располагался. Поднялись на второй этаж. У порога – стол. За ним – старичок приятной внешности. А дальше – молодой еврейчик. Красивый такой… Прошли к нему, сдали документы на фельдшерское отделение.
Когда назад шли, старичок останавливает меня: «Деточка, подожди. Да ты такая хорошенькая, маленькая. Тебе только у нас учиться! Давай к нам переходи! Забери документы и принеси мне». «Не знаю, посмотрю», - отвечаю. Как сейчас помню себя: худенькая, с двумя косичками, в платьице в горошек…
Пришли домой. Этот разговор не выходил из головы. Укоряла себя: «Я же хотела на фармацевта. Какого чёрта мне этот фельдшер нужен!» Ночью приснилось, что я пошла и забрала документы и отдала на фармацевтическое отделение. На следующий день так и получилось. Хлыстов, а именно такая фамилия была у старичка, был очень доволен. Экзамены я сдала на две «четвёрки» и две «пятёрки». Сразу поняла, что поступила и уехала домой. Даже списков поступивших не стала дожидаться.
С отцом, взяв постель, приехали в Семипалатинск. А в общежитии места нет. Пошли к завхозу, а он послал в какой-то отдалённый дом. Там были взрослые санитарки. Они думали, что сдадут экзамены и поступят. Но ни одной не удалось. Все уехали по домам, и я осталась одна в комнате в общежитии. Отец тоже отправился в Веселоярск. Я переночевала одна. Страшно стало. Пошла к завхозу: «Подселите ко мне кого-нибудь». Он отвечает: «Я как раз собирался направить к тебе девочку – Галю Бузун. Хочешь, перебирайся с ней в главный корпус общежития, где уже двенадцать девочек живут». Окна этого двухэтажного строения выходили прямо на набережную Иртыша. На втором этаже проживали акушеры, а на первом – фармацевты.
Завхоз дал нам с Галей кровать, одеяло, две подушки и две простыни. У меня было второе одеяло – привезённое из дома. Кровать мы поставили между дверью и окном. Рядом была печка. Но я была довольна: в комнате оказались девочки, с которыми сдавала экзамены.
У Гали была чесотка. Ею она меня и «наградила». Болела я целый год. Вылечилась, когда домой приехала. Мать купала меня в ванной с марганцовкой, какой-то мазью мазала.
Лида и Дина, которые позже работали в Рубцовске, «отвоевали» маленькую комнатку, а остальные, в том числе и я, размещались в другом – большущем помещении. Нас всего было 12 человек. Однажды кто-то постучал в окна общежития – они, можно сказать, прямо на земле были. Все переполошились, забегали, стали срочно отдавать друг другу долги. А я приподнялась на кровати и говорю: «Ну, если что-то случится, вы меня разбудите. А я немного посплю». Потом в письмах мне девчонки эту историю вспоминали.
Так вот наутро после этой истории вызвали завхоза и кого-то из учителей. Девочки сказали, что жить здесь больше не хотят, так как боятся. Завхоз сказал, что с нового года второй курс поедет на практику. Когда второкурсницы уехали, нас перевели в их корпус общежития. Когда практикантки вернулись, пришлось освобождать помещение и переходить в дом у улицы, по которой ходили автобусы. Там была большая комната. Все окна освещались солнцем. В апреле – мае стало спать невозможно: жарко.
Учиться было интересно. Да и легко: то, что мы проходили по литературе или математике, я уже всё знала. Старалась никогда не «вылазить вперёд». Училась средненько. Но экзамены всегда сдавала на пятёрки. Учили там всему. В том числе латыни. До сих пор её помню! Как-то ночью было очень жарко. Мочили простыни, укрывались ими. Это не спасало: они высыхали почти сразу. Я предложила девочкам искупаться в Иртыше. Они побоялись идти ночью на реку, и тогда я отправилась одна. Девочки не поверили и решили проследить за мной. Я поняла, что у меня будет «охрана», и пошла вдоль берега, чтобы найти место, где помельче. Слышала, что в темноте две девочки шли за мной. Я вошла в воду – чуть выше колен. Было сильное течение. Вода холодная, темно. Мне стало страшно. Показалось, что русалки тащат меня под воду, и не стала купаться и выскочила на берег. Но девчонки посчитали, что я искупалась. Они прибежали в общежитие раньше меня и сказали, что я действительно была в реке.
Чем мы питались? Некоторые из однокурсниц привозили из дома рис, муку, пшено. Варил всегда один дежурный, который не ходил на занятия. Одна из девочек наводила порядок в комнате, готовила. Когда я оставалась одна, то убирала постель, тумбочки. Печь не топила, ничего никому не варила. Собирали собрания нашей комнаты, хотели поругать меня. Но Тамара всегда заступалась за меня: «Люба – самая худенькая. Часто болеет. Не троньте её!»
Рядом был магазин, в котором были кое-какие продукты. Например, серый хлеб, подсолнечное масло, холодец. Продавцом была красивая казашка. Есть холодец я брезговала. Предпочитала хлеб и растительное масло. А как только кто-нибудь сварит еду, сразу предлагал мне поесть. Стипендию никто из живших  в нашей комнате не получал. Родители тянулись на нас. Мы ещё как-то умудрялись одеваться. Каждую неделю у нас в зале были танцы. Галя Колтакова играла на аккордеоне. К нам приходили парни из других техникумов.
Как-то мы увидели в магазине шёлковый материал светло-жёлтого цвета в коричневую крапинку. Решили сшить себе платья. Тамара Кигет нашла швею. Восемь девочек из нашей комнаты сшили одинаковые платья. Портниха очень любила шить на меня. Говорила, что на мне всё сидит хорошо.
Эта портниха сшила мне ещё три платья и костюм из голубой шерсти – юбка и длинный пиджачок. Затем она сделала для меня две кофточки – голубую и оранжевую с длинным рукавом. А юбку-клёш, типа сарафана, я купила на рынке.
Девчонки у нас, несмотря на недоедание, были полненькими. Только я да Галя Третьякова – худышки. Я часто болела. Роза Тарасенко за мной ухаживала. Стряпала пирожки, заставляла меня есть. Я отказывалась. Однажды ей это надоела, она обиделась и ушла проживать в другом общежитии. А ко мне на кровать перешла Галя Бузун, о которой я уже упоминала. Больше мы с ней не расставались. Галя была очень бедная и плохо училась. Родом из какой-то Стеклянки под Семипалатинском. Помогать ей было некому.
Парней училось четверо. Один в туалете провалился и, посчитав, что опозорился, уехал. Другой, Петя, начал ухаживать за мной, и тут же его в армию забрали. Со второго курса. Хороший паренёк такой – тихий, скромный. Остались на курсе двое парней-фармацевтов: здоровый бугай Славка. Другой – Костя. Страшненький, как обезьяна.
Позже пацаны к нам стали ходить из железнодорожного техникума. Приходили к Иртышу с гармошкой. Залазили на деревья. Отдыхали, короче.
Вернусь к учёбе. Аналитическую химию вела татарка Мария Касымовна – очень добрая женщина. Мы ей потом собирали в группе по два рубля, покупали посуду и дарили ей. Органическую химию вела еврейка, жена заведующего фармацевтическим отделением техникума Таращанского. Технологию лекарственных форм вёл старичок-еврей. Он также работал управляющим центральной аптекой Семипалатинска. Был внимателен ко всем. Чем хорош был наш техникум – на втором этаже проходили теоретические занятия, а на первом была практика. Каждый день! Учили фармации очень хорошо: делать всякие порошки, мази, растворы. Многому научил нас старичок-еврей. Полученные знания помогли многим впоследствии работать заведующими аптеками в Казахстане.
Ещё было много учителей. Хорошо запомнила старую казашку, которая вела казахский язык и очень не любила меня. Заставляла меня читать текст по пять раз. Я читала, и все смеялись, а она затаила на меня зло. Однажды на экзамене поставила мне двойку. Я не знала и уехала домой на неделю. Когда вернулась, девочки рассказали, что ходили к ней и упрашивали поставить мне тройку. Девочки из нашей комнаты и Алтайского края учились в первой группе. Здесь же учились парни, о которых я уже упоминала.
В первой группе мы учились недолго. В ней была старостой моя лучшая подруга – Тамара Кигет, похожая на еврейку. Но она была казачкой из кубанской станицы. Её родители переехали в Казахстан, на станцию Уштобе. У Тамары была сестра Люба. Очень красивая. А брат – русый и некрасивый. Тамара была красивой и умной. Старше меня года на два. Мы познакомились с ней ещё во время сдачи вступительных экзаменов. Однажды завуч сказал, что в первой группе перебор с людьми, а во второй не хватает. От Тамары требовалось взять с собой пять человек, кто учился хорошо, и перейти во вторую группу. Меня Тамара взяла первой. В той группе училась Галя Бузун. Я села к ней за первую парту. Здесь я стала учиться лучше, чем в первой группе.
Тамара и здесь стала старостой группы. Жалею, что Роза Тарасенко, очень красивая девочка, осталась в первой группе. Она жила в нашей комнате. Весь второй курс я спала с ней на одной кровати. Роза была из Усть-Каменогорска. Мы дружили с ней 26 лет.
По окончании первого курса началась практика. Каждый старался поехать в родные места. А я подумала: «Зачем мне этот Рубцовск? Не поеду!» Галя Третьякова, которая спала через койку от меня, предложила пройти практику в Зыряновске. А до этого с Машей Макаровой я Галю приглашала на каникулы в Веселоярск. Десять дней водила их по домам, где тепло, где гармонь играет. Василиса то борщ сварит, то кашу. Всё лучше, чем в общежитии! Бывало не раз – хлеб с растительным маслом ели. А наварит кто-нибудь что-нибудь – накормят. Все любили меня. Ну, и я в Веселоярске постаралась устроить девчонкам праздник жизни. Им понравилось.
В то время мои родители сдавали одну комнату приезжим механизаторам, которые ремонтировали свою технику в МТС. Им готовила еду кухарка – местная, веселоярская. Очень некрасивая женщина. Когда мы с девчатами-однокурсницами входили в дом, эта женщина спросила у Василисы, какая из девушек её дочь. Василиса указала на меня. Тогда эта женщина схватила меня в объятия и чуть не задушила, сказав при этом: «Какая хорошенькая девочка». С этой женщиной мы встретились и позже. Об этом я ещё расскажу.
Это было зимой. А летом мы с Галей отправились на практику в Зыряновск. Тогда всех направляли по желанию – кто куда хочет. Давали дорожные деньги и по 45 рублей в месяц за практику. Плыли по Иртышу неделю на пароходе! Я взяла собой три платья и чешские туфли. Вот и весь багаж.
Добрались до Зыряновска. Родители Гали встретили очень хорошо. Моя подруга перед этим сообщила им, что приедет не одна. Родители Гали были старенькие. Отец сильно болел. Мать настряпала пирогов с ревенем. Вкусные. Ели два дня.
Жили Третьяковы бедновато. Спали мы на кровати в горнице. Там стояли стол и шкаф. В другой комнате была русская печь, кровать, стол и три табуретки. Скотину они не держали. В огороде сажали овощи – мелочёвку.
Очень хотелось попрактиковаться в фармации. Через речку пошли в восьмую зыряновскую аптеку. Она оказалась большой. Прибыли, а документы показывать некому. Управляющая уехала в отпуск, оставила за себя санитарку, которая всё готовила: фармацевт её научила. Санитарка обрадовалась нашему приезду и забросила свою работу. Даже не являлась в аптеку: «Вы, девочки, что хотите, то тут и делайте». Галя стала принимать рецепты. Читали по латыни и готовили. Молодец еврей, что научил нас этому.
Мы сами изготовляли порошки, микстуры. Было два стола – один «сухой», а второй – «жидкий». Ипользовали штанглазы – сосуды с прикручивающейся крышкой: чтобы не проходил воздух. В них насыпали лекарства, приклеивали этикетки, на которых указывались название, срок годности медикаментов и прочее. Старик-еврей учил – взяла штанглаз, подписала, поставила на место!
Я очень любила работать на «жидком столе» – нравилось делать мази стерильные – например, 0,5-процентный новокаин. А Галя занималась порошками. Готовили мы по рецептам врачей. Наложишь гору этих бумажек, и делаешь по очереди. 
Вот здесь, в Зыряновске, я всему и научилась, потому что нас с первого курса поставили в такие условия, что крутись, как хочешь. Боже упаси, чтобы кого-нибудь не отравить! Какая ответственность!
В общем, мы с Галей готовили лекарства, а продавала их ещё одна работница аптеки, которая наполняла ту посуду. Иногда заявлялась санитарка. Глянет по сторонам, спросит: «Ну, как тут у вас, девчонки? Всё в порядке?» и – по своим делам. А мы работали, не замечая времени. В восемь утра приходили и вечером возвращались в дом Гали. За день нужно было разгрести кучи рецептов. Если что-то оставишь на завтра – уже захлебнёшься в работе и ничего не успеешь… Никто нас не проверял, но и никаких казусов не было.
Вскоре нам надоела работать целый день. Стали выходить – одна с утра, вторая – с обеда. Родители Гали радовались за нас. Мы же им сообщили, что работаем сами. Никто нам не мешает.
Несколько раз с Галей раз ходили в центр Зыряновска на танцплощадку. Но часто не удавалось. Только соберёшься – днём жара, а вечером дождь. Лужи были такими, что не успевали высыхать, и мы боялись попасть в них в тёмное время суток. Да и на работе уставали от напряжения. Не до танцев было.
В Зыряновске я познакомилась с Галиным двоюродным братом Юрой, который приехал через неделю после нас на практику – он учился на пчеловода. Парень жил у старшей сестры с мужем в большом доме по соседству. Каждый вечер приходил к нам. Втроём выходили и садились на брёвна. Сидели подолгу. Потом Галя уходила, а мы оставались. Хороший парень. Скромный, ласковый такой… Всё время песни пел. Мы засиживались, а Галя выходила и говорила: «Люба, домой! Спать!» Его именем я впоследствии назвала своего старшего сына.
Так незаметно пролетели полтора месяца. Практика завершилась. Пришло время уезжать. Галины родители относились ко мне как к родной дочери. Отец Гали наказывал мне, чтобы не забывала Юру и писала ему письма. А вот сестра Юры не любила меня. Всё время говорила Гале, что я такая худая, да ещё платье в обтяжку. А мне нравилась моя «городская» фигура. При росте 160 сантиметров вес был 45 килограммов. Свою талию я обхватывала двумя ладонями. Мне не приходилось голодать, как это делают полные девушки.
Перед тем, как уезжать, я отдала родителям Гали 50 рублей. Они были довольны.  Но заговорили о том, что у них не хватает денег. Я говорю: «У меня пятьдесят рублей есть. Я их вам дам». Получился такой казус… У меня было двадцать пять и десять. И у них такие же купюры лежали на столе – мы недалеко от него спали. Спрашиваю у Третьяковых: «Это ваши деньги?» «Нет, не наши». Отдала им пятьдесят рублей. Отец Гали нанял грузовую машину, которая шла в Усть-Каменогорск. Доехала до станции Защита. Когда вошла в зал, сразу вспомнила это помещение: сюда меня возил мой отец – Александр Георгиевич.
После практики приехала домой. Отдыхать ещё два месяца. Никто из подружек ещё не был замужем. Ходили на «топтогоны», пятачки такие, туда, где музыка играет. Далеко-далеко. Там Валя Лось жила. Пели под гармошку, плясали.
Был и клуб. Его открыли в бывшей церкви, приспособленной под склад. Там пшеница лежала. Помещение очистили, помыли. Наняли баяниста. Организовывали танцы уже в клубе.
На втором курсе я на практику ездила с Верой из Краснодарского края. Фамилию уже не вспомнить… Она была безродная. В Алма-Ате жил её дядька. Он её в Семипалатинск и отправил. Дядька болел туберкулёзом, и Вера не хотела к нему ехать. Я предложила отправиться к моему дяде в Кзыл-Орду. «А где это?» - поинтересовалась Вера. «Да где-то в степи. Река Сырдарья там есть. Помню, маленькой меня туда возили. На ишаке каталась. У этого дяди Вани знаешь сколько комнат? Десять! Дом длинный, большой. Там есть где нам жить». «Ой, Люба, ты не знаешь стариков, - ответила Вера. – Он будет в какой-нибудь маленькой комнатке жить, а остальные сдаст квартирантам».
Вначале мы доехали до Алма-Аты. Остановились у Вериного дядьки. Я, как и Вера, боялась заразиться туберкулёзом. Переночевали и поехали дальше. Дядин дом в Кзыл-Орде был огромный. На полквартала. Глиняный. Там все дома из самана были. Открываем с Верой дверь в прихожку. Из какой-то конурушки выходит Иван Георгиевич. «Ну, вот, мы, дядя Ваня, и приехали», - приветствую старшего брата отца. В этой комнатушке были стол, кровать и сундук. Вера повернулась ко мне: «Видала?». «Дядя Ваня, а где же мы будем спать?» - спросила я. «А на сундуке». В общем, больше месяца мучились. Воды нет. Её нужно откуда-то принести. Зима. Холод. У меня было полупальто, и я не мёрзла. А Вера в осеннем пальто поехала. Но и она не замерзала – полненькой была.
На второй день после приезда пошли в аптеку. А там две знакомые девчонки, которые уже окончили техникум. Обрадовались, обнялись. Стали работать. Я опять взялась за «жидкий» стол. Стала и стерильные делать. А это страшное дело! Для уколов растворы. В то время разлилась Сырдарья, и всех бросили на ликвидацию последствий наводнения. В аптеке остались только те, кто на кассе.
Работать некому, а рецептов куча лежит. На «жидком» столе работала кореяночка. Она меня почему-то полюбила. Работала в больнице, где готовились стерильные, и постоянно приглашала: «Иди ко мне, научу». Когда она уходила, то сообщила, что из больницы подали заявку сделать двадцать 100-граммовых стерильных флакончиков. Главная задача была – не напортачить. Вера занималась и на «жидком» столе, и на сухом. А я одна мучилась полдня со стерильными. Каждый флакон по пять раз полоскала, лишь бы не подвести наставницу и не нанести вред здоровью пациентов. Как положено, поставила посуду в автоклав, прокипятила в течение часа. Достала, протёрла, прикрепила этикетки, подписала, что это такое, указала дату, поставила подпись. В общем, сделала, как положено. Когда приехали из больницы и увидели меня, спросили: «А что, это не «она» готовила?» Отвечаю: «Я сделала. Беспокоиться не стоит. Всё будет хорошо». На следующий приезжают: «Во! Всё в самом деле было хорошо!»
Кореянка приглашала меня к себе пообедать. На огромной посудине рис был наложен высотой сантиметров тридцать. Целая гора! На столе стояли пиалы с соусом и тарелки для основного блюда. Я испугалась: «Как это можно наложить?» Кореянка рассмеялась и наполнила мою тарелочку рисом. Я наелась у корейцев капитально. Договорилась, чтобы мне сшили осеннее пальто.
С Верой купили в магазине материал – толстую коричневую ткань. Я потом долго это пальто носила, даже в Октябрьском.
Мы ходили на танцы в железнодорожный клуб. Но там нас не воспринимали. Своих хватало в Кзыл-Орде. Сестра моей однокурсницы Тамары Кигет училась в Кзыл-Орде в педагогическом институте. Тамара, так же, как и я, на еврейку, похожа, а Люба была красавицей. Мы пришли в гости, нас накормили и мы отправились на танцы. А там ни одного русского парня нет. В основном корейцы. Только я зашла – ко мне «калбитёнок» подходит. Не буду же я первому танцору отказывать. А он весь вечер меня кружил!
После танцев пришли к Любе в общежитие, а они все галдят: «Ну, один был парень, и того отбила!» А на чёрта он мне взялся! Хоть бы русский был! Забирайте!
Потом мне сшили пальто. Я расплатилась. Показалась, что недорого стоило. В этом пальто ещё на танцы сходила в железнодорожный техникум. Парни там не танцевали. Корейцы одни. Мы раза два или три сходили – да пошли они! Заняться нечем. На работу как уйдём утром и вечером возвращаемся. Уже и не помню, что мы там, в Кзыл-Орде, ели. Наверно, чай пили. Может, дядя хлеб покупал? Ну, а спали, как я уже говорила, на сундуке. Ноги свисали.
Вера как-то заметила: «Вот это ты меня привезла…». «А лучше было бы, если бы ты поехала к своему дяде и заразилась туберкулёзом? А ещё мы были на прекрасной практике. На второй уже», - парировала я. А ещё подумала о том, что в Рубцовске меня бы не допустили ни до каких столов для изготовления лекарств.
На третьем курсе нас уже не отправляли на практику. Всех готовили к экзаменам. В это время к нам начали ходить пацаны из железнодорожного техникума. Со мной и с Галей решили подружиться. Ходили вместе на Иртыш. Потом они заявлялись с гармошкой, забирали всех девчат из общежития – и на реку! Фотографировались – гармонист и две девушки с ним. У меня до сих пор фотокарточки сохранились.
Когда были перерывы между экзаменами, давалось два – три дня на подготовку. Сидит девчонка целыми ночами, штудирует учебник. Свет не выключается. А я думаю: «Что толку? Вот прочитает она залпом всю книгу. И что она запомнит? Да ничего! А я что знаю, то и скажу». Никогда не готовилась к экзаменам и всегда на «пять» сдавала.
Когда мы сдали все экзамены, пришли пацаны с гармошкой. Двое их всегда ходило – Иван и Николай.  Собрали всех девчат, взяли Славку, который фотографировал нас – здоровый «конь». Нафотографировались на Иртыше.   
На второй день снова пошли на реку. Вроде плохо плавала, «по-собачьи», но до середины протоки Иртыша доплыла. Люда с Розой уже на другой стороне стоят. Кричу: «Люда, я сейчас утону! Я не умею плавать!» Она – ко мне. Приплыла: «Ты что одна? Разве так можно?!» Добрались на берег. Я Розу затолкала в водоём. Та возмущалась: «Ты что толкаешь?» Меня сейчас же закрутит». А потом, уже когда всё прошло, она говорит: «Меня уже закрутило. Ты что думала?»  А я что-то без внимания – попугать решила. Нас обоих вытащила Люда. Мы с Розой могли утонуть. Отплыла от берега снова до середины. Думаю, здесь-то меня Люда всегда вытащит. А там полно парней купалось. Они окончили культпросветучилище. Один рядом со мной плыл. Думала, он ныряет. Раз – и нет головы над водой. С берега кричат: «Тонет! Тонет» Другие смеются: «Да нет, прикидывается».
Так и утонул этот парень. Потом нашли его одежду. Выяснилось, что он только окончил культпросветучилище. Выпускник, видать, пьяный был. А мы, кстати, никакого спиртного не пили. У нас на еду-то не хватало. Старались одеться, а не поесть. Родители давали деньги, а я их – то на платье, то на юбку, то на кофту. Сшила себе красивый сиреневый костюмчик. На всё деньги нужно было…
В общем, выпустились. Я сдала все экзамены на пятёрки. А Иван взял меня за руку: Люба, пойдём по дороге». Шли – он бы хотя бы слово сказал. Ну, и я молчала. Все стояли на бугорке. «Идите скорее фотографироваться!» - позвали. Мы подбежали. Щёлкнул затвор фотоаппарата.
«Ну, что, расстаёмся?» - спросил Иван. «Расстаёмся, - ответила. - Ты ещё на первом курсе, а я уже третий окончила. Хороший ты парень, но сильно молодой».
В техникуме началась запись – кто куда поедет. Все только и твердят: «А я с Любой поеду». Но я решила только с Галей Бузун отправиться в Кустанай. Посреди лета подруга приехала ко мне в Веселоярск. Предложила устроиться вдвоём в Шемонаиху. Какой-то знакомый у неё там был и сообщил о двух вакансиях. Заведующая аптекой очень обрадовалась нашему приезду и сказала, что с удовольствием приняла бы, но без направления не может это сделать.
Мы вернулись в Веселоярск. Галя уехала домой. К концу августа приехала ко мне. Денег у неё не было совсем. Одно ситцевое платьице на ней и осеннее пальто в сумке. Я взяла чемодан с одеждой, патефон с пластинками. Отец купил нам билеты до Кустаная, дал мне 50 рублей. Из Алма-Аты шёл прицепной вагон. В нём мы и ехали. Соседкой была молодая белокурая женщина. Она поведала нам, что замужем за казахом, и боится об этом сказать родителям. Мы с Галей возмутились –  как такая красавица живёт с казахом. Она ответила, что артистка из Алма-Аты, и если бы не вышла за этого казаха, то ей бы не дали ни одной роли в театре.
Галя всю дорогу придуривалась – ходила с протянутой рукой по вагону: «Подайте! Подайте!» Люди начали возмущаться. И я стала увещевать её. Тихо сказала ей, что у нас есть пятьдесят рублей, и мы не пропадём. Проехали пять остановок от станции Локоть – приходит проводник. Говорит, что ему ещё нужны деньги доплачивать за нас проезд. Дескать, за постель нужно ещё… Мы заявили, что денег нет. Пока только едем их зарабатывать. «Тогда давайте мне, что у вас есть из продуктов!» Отдали ему все запасы. Днём приехали в Челябинск. Долго стояли, пока наш вагон не прицепили к другому составу. Вагон опустел: уже мало кто ехал в Кустанай. Туда приехали ближе к вечеру. Я осталась с вещами, а Галя пошла в город искать аптекоуправление. Долго ожидала её. Наконец она приехала на лошади, запряжённой в повозку. Возчик повёз нас со станции в город. Приехали к большому деревянному двухэтажному зданию.  Наверху была аптека №1, внизу – аптекоуправление и склады с лекарствами.
Нас поселили в избушке рядом с этим домом. Мы поднялись в аптеку и узнали, где живёт заведующий аптекоуправлением. Хотя был выходной, мы пошли к Рамбеку Исаевичу домой. Он встретил нас нормально. Я извинилась, что пришли в выходной и стала просить, чтобы он нас не разлучал. Мы хоть куда поедем по области, но только вдвоём с Галей. Сказала ему, что у нас патефон, пластинки, и нам нигде не будет скучно.
Казах смотрел на меня во все глаза. Галя молчала. Рамбек выслушал и озвучил свой вердикт: «Девочки, я оставляю вас в первой аптеке». Мы с Галей обрадовались, стали обниматься, а он смотрел на нас и улыбался.
Рамбек был красивым, среднего роста. Женат. Ребёнок.

хххххххххх
В течение всей моей учёбы старичок Хлыстов, а он был завучем фармацевтического отделения, благосклонно относился ко мне. Заведующий аптекоуправлением поинтересовался,  где мы устроились. Когда узнал, где, то сказала, что даст указание работникам аптеки, чтобы они подыскали нам подходящее жильё. И подытожил: «А завтра к девяти часам утра приходите на работу в аптеку номер один». Вот так нам с Галей повезло в начале пути.
Утром мы пришли в аптеку и увидели там молодую беременную женщину – она на два года раньше окончила наш техникум и работала здесь и на «сухом», и на «жидком» столах. Была замужем за электриком. Рамбек перевёл её работать в другое посещение – в «ручной» отдел, где продавалось всё без рецептов. А нас поставили работать к столам. Галю поставили за «сухой», а мне дали задание сделать 200 порошков для больницы. Стоял большой стол у входной двери. Только я разложила капсулы для порошков, пришёл Рамбек. Сел за стол и наблюдал за мной. Мне было неловко, но я делала своё дело: развешивала  готовую смесь и раскладывала порошок по бумажным капсулам. Затем стала заворачивать порошок в эти капсулы. Он стал мне помогать. Так мы сделали 200 порошков, и он ушёл.
На другой день я встала за «жидкий» стол. Ничего не боялась, ведь уже умела всё. Рамбек ходил ещё неделю и всё время обращал на меня внимание, пока старые аптекари не начали шептаться. Мол, Рамбек никогда не заходил в первую аптеку, а тут не вылазит… Я даже расстраивалась. Думала: «И что он ко мне привязался? Я ведь даже повода не давала. Он мне не нужен». Заведующий аптекоуправлением перестал захаживать, и свободно вздохнула.
С Галей мы часто менялись столами. Она не любила «жидкий»: там приходилось много готовить 0,5-процентного новокаина. В то время появился пенициллин, и его совали делать уколы чуть ли не всем больным. А пенициллин разводился только новокаином. Галя ещё не «жидкий» стол потому, что у неё не получались хорошо стерильные. Как ни изготовит – что-нибудь плавает в склянке.
Меня постоянно переманивала к себе работать за стол женщина-фармацевт средних лет, которая готовила всё для больниц. Ей нравилось, что у меня хорошо получаются стерильные. Но дело это хлопотное, очень ответственное, и я не согласилась на предложение своей опытной коллеги. «Над нами» постоянно стояли проверяющие. Брали любое лекарство из приготовленных и спрашивали, что в него входит, в каких дозах. Всё надо было помнить.
Когда мы отработали первый день, аптекарские сообщили нам, что есть дом недалеко от аптеки. В нём часто снимали комнату фармацевты. Пошли туда. Там жили женщина средних лет со взрослой дочерью и мужем. Когда стали знакомиться, она сказала, что кто здесь жил, называли её кратко: «мать». Вот, мол, стоит заправленная кровать. Приходите и спите вдвоём. Мы ещё не отвыкли спать вместе. За квартиру хозяйка попросила 10 рублей в месяц. Согласились и принесли свои вещи. Так мы в этом доме прожили до весны.
С Галкой и дочерью хозяйки ходили на танцы. Редко. Там был красивый парень – Григорий. Он понравился мне. Но ко мне не подходил, а Гале сказала, что я хорошенькая, но худая. Чаще мы ходили в театр. К этому меня приобщила Тамара Кигет ещё в Семипалатинске.
В кустанайском драмтеатре было много лётчиков. Но ни они, ни мы не обращали друг на друга внимания. Только когда я уехала из Кустаная, один лётчик женился на Гале. Она, напомню, была полненькой, светловолосой. Простая деревенская девчонка… А лётчик был очень красивым. Значительно старше нас.
В те времена в аптеке было всё: сахар, топлёное свиное сало, подсолнечное масло, крахмал, сушёная черника в коробочках и ещё какая-то ягода. Свободно стоял спирт, и «мать»-хозяйка просила, чтобы мы его ей приносили. Вначале брали понемножку. А потом, 31 декабря, Галя была именинницей. Мы собрали много спирта. Он стоил 1 рубль 50 копеек за килограмм. В общем, мы не нанесли большого урона аптеке.
Мы познакомились с «материной» сестрой. Она была портнихой. Купили материал, и она сшила нам с Галей красивые голубые платья из толстой ткани. А до этого взяли подруге шерстяное, вишнёвого цвета, платье. Моя одежда ей не подходила.
У портнихи жила Люба. Она приехала из Семипалатинска по сле окончания мясо-молочного техникума. Работала на комбинате в Кустанае. У неё всегда была колбаса и другие мясные изделия. Она понимала, что мы туго живём, и всегда угощала нас. На день рождения Гали 31 декабря 1951 года мы пригласили Любу.Она привела с собой Нину, свою сотрудницу, очень не красивую девушку. У Гали Бузун были какие-то знакомые – муж с женой. Именинница их тоже пригласила, но они не пришли. Откуда-то были парни и родной брат Екатерины из первой аптеки. Этот красивый мужчина был старше нас. Мы не обратили на него никакого внимания.
Все сели за стол. Вначале выпили за день рождения Гали, а затем за Новый год. Завели патефон. Пели и плясали. Когда я пошла в круг, муж хозяйки дома крикнул: «Любочка, шевели плечиками! Как цыганки!» Наверное, у меня получилось, и восторженно завопил: «Ура!» В общем, Новый год встретили хорошо.
До весны, пока мы не съели «с квартиры», Галя пекла хлеб для нас и для хозяйки, а я мыла и убирала в комнатах. А ещё хозяйка принесла мне работу от сестры. Та раскроила ей платье из голубой шерсти, и нужно было на воротнике вышить гладью рисунок. Это я умела. Вышила красиво. Потом она решила сшить своей дочери Галке такое же платье, только другого цвета, с тем же рисунком. Это изображение мне уже надоело, и я не очень-то старалась вышивать. А получилось ещё лучше. Все были довольны.
Весной Люба, что работала на мясокомбинате, сняла жильё через дом от аптеки. Пригласила нас с Галей, а также Нину, которая была на именинах у Гали Бузун, и другую дивчину. Предложила вместе снимать жильё и платить. Комната была большая. На втором этаже двухэтажки. Мы согласились. Поставили там кровати, и уже стали спать с Галей раздельно. Собрали деньги, заплатили за проживание. Ближе к осени закупили огурцов и насолили большую бочку. Питаться помогала Люба. Она уже целый год встречалась с парнем и собиралась за него замуж.
На работе у нас всё было хорошо. Однажды одну женщину-фармацевта из нашей аптеки вызвал к себе Рамбек и сказал, чтобы она ехала в Затоболовскую аптеку и принимала её на месяц. Там, мол, управляющий хочет в отпуск. Он уже два года не отдыхал. А у женщины, которой требовалась ехать «за Тобол», была маленькая дочь, и её не на кого было оставить. Женщина расплакалась. Мне стало её жалко, и я подумала, что мне было бы неплохо поучиться работать одной, чтобы получить опыт заведовать аптекой. Я решила: «Пойду управлять аптекой вместо этой женщины». Коллега очень обрадовалась. Обнимала меня и говорила: «Ты моя спасительница!»
Наутро я пошла к Рамбеку и сказала о своём решении. Но с условием, что меня после этого отправят в отпуск. Рамбек улыбнулся и сказал: «Молодец. Учись. Успеха тебе! А в отпуск отпущу». В э тот день я как назло простыла и заболела. Пришла «на квартиру» и легла на кровать. Когда проходила в нашу комнату, увидела, что с Галей и Любой стоят какие-то парни. Прошла мимо них. Когда я лежала под одеялом, подошёл среднего роста русый парень, но не в моём вкусе.  Сел возле кровати и начал расспрашивать, откуда я. Сказала, что с Галей приехала их Семипалатинска. Работаем в аптеке. Он сказал, что тоже недавно приехала из Семипалатинска. Окончил энергетический техникум. Тоже работает здесь по направлению.
Парень долго сидел рядом, а потом сказал, что я ему понравилась и начал меня целовать. Я ему говорю: «Что ты делаешь? Ты же заразишься!», а он отвечал: «Поболеем вместе!» Парень представился Васильевым Григорием Ивановичем и сообщил, что живёт недалеко от г. Усть-Каменогорска в небольшой деревне. Григорий сидел возле меня до тех пор, пока девочки не стали собираться спать. Он сказал, чтобы я поправлялась и ушёл.
На слудущий день мне стало легче, но я лежала до вечера и поднялась только поужинать. Вечером пришёл Григорий и позвал меня гулять на улицу. Я согласилась. Ходили по улицам очень долго. О чём-то говорили. Я ему сказала, что мне завтра нужно идти пять километров за реку Тобол, в Затобольскую апетку№6 – принимать её и работать там. Григорий пожелал всего хорошего и проводил до дома.   
Утром я отправилась принимать аптеку. В Затоболовке, в аптеке, меня встретил средних лет мужчина плотного телосложения. Я ему показала документы, которые дал мне Рамбек. Управляющий очень обрадовался. Мы даже не по правилам начали делать передачу. А ведь должен был при этом присутствовать представитель фармацевт или кто-то из поликлиники. Провели передачу, и этот мужчина отправился в отпуск. Поехал куда-то отдыхать. Он почему-то жил один. Чрез стенку с аптекой. Окна закрывались ставнями.
Перед отъездом управляющий сказал, чтобы я спала на его кровати – там всё бельё чистое. Я осталась с санитаркой – тётей Ниной. После обеда открыла аптеку. Мне понравилось работать с людьми. Всем было интересно, кто возглавил аптеку. Тётя Нина сообщила, что здесь два года назад на время отпуска управляющего работала какая-то пьяная девица, и все парни из села ходили к ней. Хотели сравнить: такая же приехала или другая? Тётя Нина вечером пригласила на ужин. У неё были две дочери – моя одногодка и школьница.
Пару раз я со старшей дочерью ходила на танцы. Но там было скучно.
Но больше расскажу об аптеке. В день приёма Григорий не приходил. Появился через день вечером. И каждый день вечером приходил. Оставался ночевать. Мы с ним спали на одной кровати. Григорий хотя мне не и понравился с первого раза, но был с правильными чертами лица. Но толко русый. А мне казалось, что все мужчины должны быть только брюнетами. Григоиий оказалася умным сентиментальным парнем. Санитрака тётя Нина говоила: «Смотри, Люба». А что смотреть – никто не собирался «перейти границу», и я была уверена в этом.
Прекрасный месяц пролетел быстро. Я работала. Иногда Григорий приходил в выходной день. Мы учились считать на счётах. А то я стоимость рецепта сводила на бумаге. Научились. Помню, что я его никогда не кормила. Почему, не знаю. Но хлеб-то мне покупала санитарка, и я могла покормить. Но он всё время приходил голодным, но ним разу не сказал об этом.
Пришёл как-то вечером очень расстроенный. Сообщил, что завтра утром его отправляют куда-то в  село работать электриком. Я поняла, что он привык ко мне, и ему не хотелось уезжать. Попрощались мы с ним, я подумала, что навсегда. Но он мне часто писал письма. Всё описывал, как работает и живёт. Потом его призвали в армию на три года.
Жители села Затоболовка просили меня привезти хлебную соду. Там было много выходцев с Кавказа. Они стряпали лепёшки. Для этого и требовался этот продукт. А тот мужчина, который заведовал аптекой, не хотел возиться с такими «мелочами». Я завезла много соды. Мешками по 50 килограммов. Вс е радовались. Брали все сколько мог. Сода ведь стоила 30 копеек за один килограмм.
Как-то пришла женщина-ингушка. Попросила взвесить 30 килограммов и постелила шаль на полу. Я ей отвесила, взяла деньги. А она у меня спросила, кто я по национальности. Я ей ответила, что русская, но похлжу на армян, грузин и на кого хочешь… Тогда она мне заявила, что я похожа на ингушку и стала мен ворожить на каких-то камешках. Предрекла, что очень поздно выйду замуж. А вот от кого получаешь письмо, за него не выйдешь. А в это время мен писал из Барнаула Николай Коробко. Он там учился в институте. Ещё ингушка сказала, что с тем, с кем простилась недавно, не заключишь брак. Ещё добавила: «Тебя всю жизнь будут любить мужчины, а ты их нет». Моя жизнь подходит к концу, и можно утверждать, что она была права.
Вскоре приехал из отпуска управляющий аптекой. Я очень обрадовалась. Побежала за санитаркой в магазин. А она не обрадовалась – ей со мной работалось комфортно. Можно даже сказать – делать было нечего.
Пока я ещ1 работала, в аптеку приходила заведующая больницей. Просила сделать какую-то махинацию со спиртом. Видимо, они всегда делали с этим мужчиной. А мне-то это было не нужно. Я отказалась. Она ушла недовольная.  «Иди к бесу!» - подумала я.
Пришли мы с санитаркой из магазина. Мы сразу начали передавать аптеку. Я была очень взволнованная и невнимательна. Передала аптеку и с ведомостями пошла в аптекоуправление, в бухгалтерию, чтобы они всё подсчитали. Сказала, что из кассы не брала ни копейки. И даже не получила зарплату – 45 рублей Всё должно быть хорошо.
На другое утро пришла, и они меня «обрадовали» – не хватает 100 рублей! Я возмутилась: «Это неправда!» Я жен ничего не брала в аптеке. Засчем мне это. Взяла ведомости и понесла бухгалтеру аптеки №1. Она всё проверила и подтвердила недостачу. А где взять 100 рублей, когда мы получали по45! У родителей тоже не было лишних денег. Да я и не вздумать сказать им об этом не могла. Ходила как тень в течение десяти дней. Все жалели меня и ничего не могли поделать. Рамбек тоже смотрел с сожалением. От расстойства у меня начали выпадать волосы. Я не знала, что мне делать. Все понимали, что я не взяла эти деньги. А почему бы не провести проверку передачи аптеки? Я не работала, но каждый день ходила в бухгалтерию и плакала. Однажды прихожу туда. Встают очень радостные финработнки. Сообщают весть: пришёл управляющий Затобольской аптеки и сообщил, что пр передаче мы не посчитали полку с бинтами. А я сказала бухгалтерам, что там не только на сотню, а на две урбелй было…
Все обрадовались, особенно Рамбек, что меня реабилитировали.  Отпустил в отпуск. Пообещал, что после отдыха продолжишь работать в кустанайской больнице №1. Я пообещала вернуться, но Веселоярск мне показался настолько родным, что возвращаться уже не хотелось. Здесь и еда, и тепло. Родители радовались, что вернулась к ним. Боялись, что в выйду в Кустанае замуж и останусь там. А они меня брали для житья с ними.
В моей комнате не оказалась кресел и «венских» стульев. «Деловой» сосед всё забрал: №»Зачем это вам, старикам». А ещё подбивал моих родителей, чтобы купили дом в селе Локоть за Алеем, а отсюда уехали. Я расстроилась от этой новости и сказала: «Ну, вот. А где бы я жила?» Отец добавил, что сосед всё время твердил:»Ваша дочь к вам не воротится». В общем, мошенник хотел погреть руки от проданного стариками дома.
Прошло два месяца. Я нигде не работала. Отец, конечно, понимал, что нужно устраиваться. Но как без документов? Стал писать в Алма-Ату. Пришёл отказ – нужно было отработать в Кустанае два года, и тогда уезжать. Отец писал в Москву, что они одни старики. Но – снова отказ. И отец решил написать Рамбеку. Приходит письмо с моей трудовой книжкой. Все обрадовались. Я подумала:»Какой же хороший Рамбек. Спасибо ему». И я поехала с турдовой и дипломом в Рубцовс в МРК _межрайонная контора) к Мушинскому. Он посмотре на меня многозначительно и сказал: «Выходи завтра на работу в аптеку номер шестьдесят». Она была на другой стороне города, возле Алтайского тракторного завода.
Вечером я уехала домой на пригородном поезде. Рано утром следующего дня с постелью поехала в Рубцовск. Сначала думала, что меня оставят в городе – поближе к станции, чтобы ездить чаще домой. У вокзала стояла больница – пункт  переливания крови. Там работали медсёстрами наши веселоярские девочки, с которыми я познакомилась на танцах в Веселоярске. Вначале я и пришла к ним. Их санитарка решила взять меня к  себе на квартиру. Пришли туда, а мать санитарки сказала своему сыну: «Посмотри, какая девочка будет жить у нас». Я взглняла на него и сразу решила, что жить здесь не буду. «Извините, - сказала. – Меня направляют далеко от вас». И тут я вспомнила, что Паша Гузёма живёт у тёти Ани, недалеко от той аптеки, куда меня направляют.
Этот парень, брат снитарки, зачем-то вместо шапки натянул на голову фуражку и в холодное время пошёл меня провожать с моими вещами. Дошли до дома, где жила Паша. Я поблагодарила парня и сама вошла в дом.
По сторонам коридора находились комнаты. Это было общежитие для семейных. Тёти Ани и Паши не было дома. Только дети тёти Ани. Я сказала, что буду жить у них. Оставила вещи направилась в аптеку №60. Показала управляющей направление. Она отвела меня в ассистенскую, где за столами работали три девушки. Двух из них сразу же забрали в аптеку№48. Третья, Валя, заболела, и я осталась одна на два стола. Разве можно было оставлять меня одну? Мне ведь было всё незнакомо. Неизвастно, где какие стояли штанглазы и прочее.
Рецептов было очень много. Я встала за «жидкий» стол и начала работать. А к»сухому» столу даже не подходила. Короче, не справилась с таким объёмом работы, и на следующий день меня отправили на лекарственный склад. Я подумала, что Мушинский всё это проделал специально для того, чтобы я работала рядом с ним. Он был евреем. Огромный красивый огромный мужчина. Был женат на армянке, которая работала в гинекологии. У них родился ненормальный мальчик, и они его куда-то «сдали». 
После работы я пришла к тёте Ане и Паше. Они обрадовались. Мы стали спать вместе с Пашей. Ели жареную картошку и супы, которые готовила тётя Аня. А мы с Пашей по выходным ездили домой и привозили в Рубцовск продукты.
Мушинский встретил меня с улыбкой и сообщил, что решение о моей работе на складе принял он. «Иди, - говорит, посмотри, понравится ли тебе». Склад находился в том же доме, где обитал на своём рабочем месте и Мушинский.
На складе я встретила знакомую дивчину – Римму Бортникову. Мы вместе учились в Семипалатинске. Обе очень обрадовались. Так и стали здесь трудиться вместе. Римма уже была замужем. Успела родить двух сыновей. Римма была сиротой, и её тётя быстренько отдала её замуж за соседа-машиниста. Он шёл с работы по железнодорожным путям и попал под поезд. Римма стала молодой вдовой. Мы работали с ней прекрасно: она была очень хорошая.
Каждый день на склад приходил Мушинский. Становился у моего стола и пытался провести рукой по моим бровям: «Ой, какие сурмяные бровки!» Я отмахивалась от него, а он говорил: «Ой, какая серьёзная…» Мушинский постоянно приходил и следил за мной. Подумалось: «В Кустанае казах следил за каждым шагом, а здесь – еврей».
У меня было старое зимнее пальто, и Римма решила помочь сшить новое. Повела в пошивочную. Заказали пальто из синего «бостона» с лисьим воротником. Сшили очень хорошую «одёжку». Это пальто я очень берегла, а зря: Мушинский не переставал «атаковать» меня. Но я была ему не по зубам. А он привык, что все ходили перед ним «на цырлах», а я – нет! Римма рассказала, что он незадолго до моего прихода Мушинский отправил девушку, которая работала с ней, управлять аптекой в село Локоть. Мушинский лез к ней, она не сопротивлялась. Он думал, что и со мной пройдёт такой «номер», но не тут-то было!
Пришла весна. Мушинский взял фотоаппарат. Предупредил нас с Риммой, чтобы мы были в демисезонных пальто и в шляпках. Он повёл нас в сад недалеко от работы. Фотографировал полдня. Когда мы вернулось, мне стало плохо. Закружилась голова и захотелось в туалет. Я не могла уже работать и не понимала, что происходит со мной. Дядя Ваня, который делал ящики на складе для отправки лекарств по аптекам МРК, признался: «Деточка, это я тебя сглазил. Ты в этой шляпке такая красивая, что я позавидовал. Прости меня». Когда рассказала об этом тёте Ане, она умыла меня. Я легла спать.
Наутро болела, но всё равно пошла на работу. Мушинский принёс фотокарточки. Они получились. До сих пор у меня в альбоме.
Вскоре на работе произошёл неприятный казус. Мы, когда работали, то брали требование по той или иной аптеке. По списку собирали лекарства. Подписывали бумажные пакеты, какие медикаменты вложены и сколько их. Указывали число и ставили подпись. И вот как-то приходит к нам управляющая аптекой №60 и заявляет: « У нас был учёт. Когда стали проверять товар, полученный со склада, оказалось, что на пакете написано: «Левомицитин – 100 граммов». А там было 50. Я сразу вспомнила, что вначале, когда мы подписываем пакеты, то указываем количество, написанное в требовании – что и сколько, а затем взвешиваем. Я написала на пакете – 100 граммов, а когда стала взвешивать, то оказалось что взвесила я 50 граммов, а исправить на пакете забыла. Управляющая аптекой меня отругала, сказала, что нужно внимательнее работать и пожаловалась Мушинскому. Он не знал, что делать. Начал предлагать мне заведовать в три аптеки на выбор. Я отказалась. Тогда он начал уговаривать меня работать в аптеке №48 в «ручном» отделе. А там работала пожилая женщина. Я побоялась с ней работать.
Мне рассказали много историй. Например, одна управляющая в селе течение двух лет не могла уйти в отпуск. Она закрыла аптеку, бросила ключи начальнику и уехала в отпуск. Тот обился. С представителями-фармацевтами открыли аптеку, сделали ревизию, точнее недостачу. По прибытии управляющей из отпуска сварганили уголовное дело и посадили эту женщину в тюрьму на пять лет.
А ещё была такая история. В «ручном» отделе работали два фармацевта. Одна всё время брала часть денег в кассе. А другая работала честно. Когда сделали ревизию, оказалось, что в отделе большая недостача. Им нужно было уплатить пополам. Так и сделали. В общем, честная оказалась в «пролёте». Так что «ручной» отдел меня не устраивал. Ещё и потому, что я боялась потерять навыки в работе по своей специальности.
Мушинский в наказание направил меня в Веселоярск. Ехать туда я не хотела, но выбора у меня не было. Поехала принимать аптеку. До меня там работала сначала Полина. Она вышла замуж и уехала. После неё работала Лида Разгоняева, с которой мы училась в Семипалатинске. Она была маленького роста, сутула и некрасивая. Но такая шустрая! Я приняла у неё аптеку. А Лиду отправили туда, куда раньше хотели «выслать» меня.
Что представляла собой веселоярская аптека в то время? Она была в одном здании с поликлиникой. В этом доме было три комнаты. Люди заходили в коридор поворачивали налево и попадали в первое помещение. Садились на лавку. Здесь же, в углу этой комнаты стоял шкаф с лекарствами. А на столе, где я готовила «снадобья», находились весы, мензурки, вода. Был ещё один – длинный шкаф.
Во второй комнате медсёстры делали уколы больным. Там же принимал пациентов фельдшер Сергей Петрович Суворин. А в третьем помещении располагалась гинекология.
Зря я боялась сюда ехать. Больные и персонал встретили меня хорошо. Медработники сказали: «Наконец-то  своя, веселоярская…». Проработала две недели. Вдруг приезжает Мушинский – посмотреть, как я здесь устроилась. Ему понравилось, что у меня всё чисто и аккуратно. Спросил, не ждала ли я его приезда, что всё здесь  в порядке. Ответила, что не ждала. Он посидел возле меня, сходил к главврачу – Серафиме Петровне. Посоветовал перевести аптеку в более просторное здание и уехал.
Как проходил мой рабочий день? До полудня готовила всё по рецептам для «ходячих» больных, а после обеда – для больницы, которая располагалась рядом с амбулаторией. Делала всё, что заказывали медсёстры с стационара. Особенно много приходилось изготавливать порошков – до 50 штук в день, а также стерильный 0,5-процентный новокаин. Сергей Петрович постоянно говорил мне: «Люба, ты не умеешь работать». Я понимала, на что он намекает и отвечала: «Не собираюсь с молодых лет попадать в тюрьму». Не знаю, где он учился на медика. Был таким пройдохой! Вернулся из мест заключения и сразу же устроился фельдшером.
Была зима. Однажды к моему столу подошёл очень красивый парень – брюнет среднего роста и сказал: «Здравствуй, Люба! Я – Алексей». Я сразу поняла, что это брат той женщины, которая была поварихой у механизаторов. Больше я с ним не разговаривала. Он стоял и смотрел, как я работаю. Потом ушёл. Сказал, что придёт завтра. Я решила: «Какой бесцеремонный!» Он продолжал приходить каждый день. Подолгу стол у стола, толокся рядом с больными. Бывало по несколько часов там торчал. Как-то прислал свою младшую сестру и предупредил, что не сможет прийти завтра. «Ну и что? – подумала я. – Мне это совсем не нужно».
Через день он снова заглянул в аптеку и пригласил меня в кино. Я не хотела идти, да фильм больно хороший был – «Сказание о земле сибирской». Пошла в клуб. Алексей уже был там. Я пошла в кассу и взяла билет. Алексей возмутился: «Зачем ты купила! У меня же есть на тебя билет». Я ему сказла, чтобы он больше никогда не брал для меня билеты. Знала, что парень только что вернулся из армии. Какие у него деньги!
После кино он пошёл провожать меня до дома. Чуть не заморозил – не пускал домой, пока не скажу – «Да» или «Нет». Это означало, буду ли я с ним дружить. Я так ничего ему и не ответила: Григорий Васильев писал мне письма каждую неделю, и мне не хотелось его предавать.
А вообще-то мне было скучно. Все подруги вышли замуж. Остались только Лиза и Паша. Веселоярские девушки в основной своей массе нигде не учились и старлись поскорее выйти замуж, а я даже думать об этом не хотела. Тем более что мне родственники «готовили» в мужья Анатолия Панова из Рубцовска. Троюродного брата! Сына тёти Нюры, которая была дочерью сестры Кирилла Наумовича – Анны. Все они жили в Рубцовске.
У Анны были дочери. Две из них вышли замуж, а четыре – нет. Тётя Нюра вышла замуж за Назара Панова. Они жили в своём большом доме. Имелась и своя машина. Детей у них было двое – дочь Женя, очень красивая. Работала терапевтом. Сын, Анатолий, тоже. Да и сама тётя Нюра была красивой, но очень неряшливой. Постоянно ходила в замасленной фуфайке. На рынке у вокзала продавала огурцы и помидоры. Часто приезжала к нам в гости и заводила речь об Анатолии. Он в то время учился в институте в Новосибирске.
Я почему-то очень боялась Женю. Она, говорится, была вся из себя. Кудрявые волосы, чёрные большущие глаза. Да и вела себя как королева. Анатолий был на год старше меня. Тоже приезжал в Веселоярск на машине. Я, наверное, ему понравилась. Конечно, это была бы моя лучшая партия, если бы не родственная кровь. Ведь по материнской линии, повторюсь, они приходился мне троюродным братом. Понимала, что могут родиться ненормальные дети. Даже калеки. И отметала этот вариант.
Анатолий позже женился на хорошей девушке Вале. У них было два мальчика. Постоянно привозил их к нам, как будто для того, чтобы показать. Приезжал даже когда я была замужем и у нас родился старший сын Юра. Потом как-то неожиданно Панов перестал приезжать. Видимо, мой супруг Анатолий что-то ему плохое сказал.
Тётя Нюра, конечно, расстроилась, что я не пошла замуж за её сына. Она познакомилась в Рубцовске с Лопатиными. Ходила к ним в гости. Лет пять. А когда мы уехали в Казахстан, тётя Нюра приезжала к нам в гости в Октябрьское. Помню, купила ей гуся за три рубля, и она очень радовалась.
Вернёмся к Алексею. Когда он продержал меня долгое время на холоде, я чуть не обморозила ноги. Попросила Василису, чтобы быстро согрела мне воды. Она спросила, с кем я так долго была на улице. Ответила, что это Алексей Дьяконенко. Александр и Василиса решили, что видеться с ним мне не следует. Он, мол, сын плотника, и нам он ни к чему. Они всегда мечтали выдать меня замуж за грамотного парня. Но где же его было взять? В то время мало кто учился.
Этот парень так привязался ко мне – не отставал нигде. Хотя я его часто обижала. Ходил за мной как тень. Был ласковый.
Зимой у меня после ангины очень заболело сердце, и меня положили в веселоярскую больницу. Я была там две недели. Лёша каждый вечер приходил. В это время моя подруга Лида Разгоняева вышла замуж за инженера и уехала с ним в город Сталинск, ныне Новокузнецк. В письме она написала, что у них есть знакомый парень. Работает у её мужа. Видел меня на фото, и я ему понравилась. «Приезжай, Люба, посмотри, - предложила. – Может он тебе понравится».
Меня выписали из больницы, дали отпуск. Я отправилась в Сталинск. Еле отыскала дом, где жила подруга. Лида сразу посадила меня в ванну, потому что я очень замёрзла. Подруга и её муж Иван встретили меня хорошо. На другой день, в воскресенье, они пригласили двух ребят. Один был очень красивый, а второй – нет. Красавец и был их знакомым. Он жил в общежитии. А у другого была квартира. Красавец очень понравился мне, а я ему – нет. «Ты, - говорит, - хорошая девушка, но очень худая. Да и везти тебя в общежитие я не хочу». А вот другой, некрасивый, заявил, что отвёл бы меня сразу домой и женился. Но он мне не понравился.
Я не зря ездила в Сталинск. Купила в магазине три красивые кофточки, две юбки – коричневую и голубую, «пыльник», ботинки. У Лидиных соседей я увидела шифоньеры, трельяжи, были ковры. Я решила, что когда вернусь в Веселоярск, буду покупать и мебель, а не только одежду.
Лида с Иваном водили меня в заводской клуб. Муж подруги танцевал со мной, так как Лидия был беременна. Через несколько дней они проводили меня домой. Я доехала до Барнаула. Здесь мне нужна была пересадка. Сдала чемодан в камеру хранения, села на трамвай и поехала искать Николая Коробко. Нашла. Он жил на квартире. Вечером пошли к моему поезду. Времени было много. Добрались до вокзала, взяли чемодан и пошли к воротам, но они были закрыты. Оказалось, что поезд уже ушёл. Хотели сдать чемодан, но мест не оказалось.
Я подошла к кассе. Поинтересовалась, что мне делать с билетом на ушедший поезд и как уехать на следующий день. Но женщина ответила, что люди стоят днями и не могут взять билеты. Посоветовала идти к дежурному по станции и сказать, что был сердечный приступ, поэтому и не успела к поезду. Я так и поступила. Дежурный даже и слушать не захотел: «Давай мне справку, что вызывали «скорую».
Николай ушёл домой, а я осталась у кассы. Один безногий мужчина за десять рублей взялся посадить по старому билету на другой поезд. Но сесть в него не удалось. Вернулись в кассовый зал. Сидели до утра. А затем я оставила свой чемодан этому мужчину и поехала к Николаю. В этот день он пошёл учиться. Переживал вместе со мной. А я до того доплакалась, что перестала походить на себя. Хозяйка Николая испугалась, что я могу умереть. Много позже как-то поинтересовалась у Николая, жива ли я он ей ответил: «Что ты! Люба стала очень хорошая, и мы с ней дружим».
Вечером мы с Николаем снова пошли на вокзал. К кассам меня не пускали и советовали идти к железнодорожному начальству. Послали к тому же дежурному по станции. Я зашла к нему и заплакала. Тогда он повёл меня в кассу и сказал, чтобы она поставила на моём старом билете штамп. Так мой старый билет закомпостировали. Я была так расстроена, что даже не сказала «спасибо» этому мужчине. Ведь это можно было сделать ещё вчера. А за сутки я потеряла много здоровья.
Когда я приехала домой, то не могла нести чемодан. Оставила его в доме по дороге – у Линник. Сказала отцу, чтобы он привёз чемодан на тележке. Алексея мне стало жалко. Подумала, что не всем я нравлюсь, хотя родители всегда внушали, что я самая умная и красивая. Если Василисе кто-либо не понравился – лучше к Любе не походить. Алексею «подход к дому» был запрещён. Мы с ним встречались в клубе – в кино или на танцах. Ходили с ним летом везде: на луг, далеко к Алею, в «забоку». Лазили по огородам, но никогда ничего не рвали.
Мне было нескучно. А Лёша Дьяконенко радовался и отдавал мне свою душу. Осенью он на коленях умолял выйти за него замуж. Чтобы ему отказать, я говорила, что больная и скоро умру. А он всё бегал за мной. Но я боялась замужества с ним: вдруг родятся страшные, как его старшая сестра, дети. Поэтому отказалась от такого «золотого» парня. Впоследствии Алексей женился на одной «хворе», гулящей девке. У неё уже был ребёнок.
Когда я совсем отшила Алексея, он пошёл знакомиться к Лиде Петливанных, очень красивой женщине. Она уже была замужем, но супруг выгнал её сразу после свадьбы. Эта Лида встретила меня в клубе и спросила: «Что ты, Люба, сделала с Лёшей?» Стоит со мной, а говорит только о тебе». Как-то мы с моей сестрой Зоей ездили в Веселоярск и заходили в дом, где жил Лёша. Нас встретил его сын – высокий и красивый. Сообщил, что отец уехал на АТЗ, во вторую смену. В общем, увидеться с Алексеем не удалось.
Когда мой сын Юра окончил 10 классов, мы с ним поехали в Рубцовск за справкой, что ему учиться в веселоярской автошколе. Сели в пригородный поезд. На скамье напротив нас сидела моя подруга Лиза. Стала с ней говорить. Кто-то выкрикнул: «Люба!» У окна сидел Алексей. Тот самый. Он был уже полный мужчина. И он, и я обрадовались. Час езды до Рубцовска прошёл в разговорах.
Мы вышли чуть раньше, а Алексей поехал дальше, до завода. Позже кто-то мне сказал, что он уже умер. От сердечного приступа. Это и понятно: жена ему досталась из разбойничьей семьи.
Мне было скучно без Лёши, но ничего не поделаешь. Надвигалась зима. На работе приходилось много делать порошков от кашля, витаминов. Я делала заготовки на 200 порошков, а дома фасовала. У печи стоял стол. На нём и делала порошки. Рядом садился отец, наблюдал.
Почти каждый вечер приходил Иван Задоя, мой одноклассник. Его отпустили со службы. Он был моряком в Советской Гавани. Простудился там и заболел туберкулёзом. После этого Ивана комиссовали. Парень он, конечно, был хороший, но больной. Старалась находиться от него подальше – боялась заразиться. Он понимал это, но всё равно приходил. Часто говорил: «Тебя бы, Люба, в Совгавань». Мне было жалко его, и я подумала: «Пусть ходит. Хотя бы зиму пробудет в тепле, а то простудится с кем-нибудь на улице».
На работе у меня всё было хорошо. Как-то раз приходит санитарка Вера из роддома и говорит: «Люба, дай мне что-нибудь. Мне нужно «убрать» больную дочь. Она мне не надоела. Я ей ответила: «Никогда этого не сделаю. Ты отправишь дочь на «тот свет», а после будет жаль её. Да ещё и меня посадишь».
Часто думала о своих подругах. Например, о Вале Кутько. Она работала медсестрой в каком-то селе за Рубцовском. Валя приходилась племянницей Сергею Петровичу Суворину. Он «перетащил» Валю в нашу больницу. Так что мы работали вместе с ней. Работники больницы и амбулатории посмеивались над нами, называли старыми девами. Я молчала, а Валя огрызалась. Говорила, что у парней нет таких денег, чтобы взять нас замуж. А вообще-то у Вали был Женя Лось, а у меня Василий Григорьев, и мы не горевали. Ходили с Валей на танцы.
Не помню, где я познакомилась с женщинами с сырзавода. Они были немного старше меня, но очень добрые. Ходила к ним в гости. Они угощали меня сыром. Таисия готовила сыр в Москву для Микояна. Они с сестрой Марией приехали в Веселоярск из Барнаула.
Сёстры жили в доме рядом сырзаводом. Я долго дружила с ними. Время летело быстро. Григорий каждую неделю писал мне письма. Девочки, которые учились со мной в Семипалатинске, тоже присылали весточки. Тамара Кигет со Славкой уехали в Новосибирск, в мединститут. Вскоре Славка женился на местной женщине. А Тамара уехала в Уштобе и перевелась в алмаатинский вуз. Вскоре она вышла замуж в Уштобе за директора завода и не теряла связи со мной. Мечтала перевести меня к ним в аптеку, но не получилось. К ней я ездила весной в институт, в общежитие. Когда Тамара окончила вуз и работала в Уштобе, я высылала ей деньги. Она прислала мне красивое платье из крепдешина и ещё что-то.
Пролетело лето, и началась зима. Соседи по улице постоянно твердили, что у меня нет жениха. А почтальонша отвечала им, что у Любы есть жених. Он часто пишет. И вот в какой-то праздник неожиданно приехал мой Григорий. Моим родителям он понравился. Вечером пришли Валя Кутько с парнем, Лида Разгоняева приехала из Рубцовска. В компании также были Николай Коробко с гармонью, ещё кто-то.
Григорий ехал в отпуск к родителям и заглянул к нам. Мы хорошо встретили его. По старой привычке мы легли в одну кровать. Долго говорили обо всём. Он уговаривал поехать к его родителям и там пожениться, на что я ему сказала: «Я такая худенькая. Не понравлюсь твоим родителям». Мы ходили с Григорием ко мне на работу. Сотрудники амбулатории убедились в том, что у меня есть парень. А весчером отправлялись на улицу Пушкина. Там жила моя подруга Нина. Она была уже сосватана. Её жених был у неё. Мы с Григорием немного посидели в гостях и отправились домой. Василиса накормила нас, и мы вновь легли с Григорием вместе. Он опять уговаривал поехать в Казахстан, в село по Усть-Каменогорском, где жили его родители…
Я подумала: «Ему ещё два года служить. А я как останусь одна?». Впрочем, веселоярские девушки не боялись выходить замуж за солдат. Бывало, уже с детьми по году- два ждали со службы своих мужей. Видимо, девчата опасались не успеть выйти замуж.
Утром мы умылись. Григорий сел на стул, посадил меня на колени и стал целовать. В это время Василиса принесла завтрак. Посмотрела на нас и заплакала. Мы поняли, что она подумала о чём-то плохом. Я ей говорю: «Мама, не беспокойся. У нас ничего не было». Василиса ответила, что она не об этом, а о том, что её никогда никто так не любил, и ещё долго продолжала плакать.
Поздно вечером я пошла провожать Григория на станции. Долго сидели на лавочке. Перед приходом поезда Григорий перевёл меня через линию и сказал: «Любочка, ты зря не едешь со мной». Когда он вернулся в часть, писал очень часто. Высылал фотографии в военной форме. Однажды прислал красивый стеклярус.  Я сшила себе панбархатное платье и хотела пришить его. Но стеклярус кто-кто украл из тех, кто смотрел мой альбом с фотографиями.
В тот вечер я видела Григория в последний раз. А он видел меня ещё раз. Так же ехал в отпуск к родителям. В Рубцовске зашёл в аптеку №48. В тот день мы с мужем Анатолием и сыном Юрой, которому было 10 месяцев, приехали получать медикаменты. Работники аптеки до этого просили показать сына. Когда я с Юрочкой шла по залу в бухгалтерию, то не обратила внимание на тех, кто сидел там на скамейке. В бухгалтерии все нянчили малыша. Он всем понравился – спокойный мальчик, не плакал. 
Назад я шла тем же путём. А там сидел Григорий, разговаривал с Лидой Разгоняевой, спрашивал про меня. А тут появилась я с ребёнком. Почему он не окликнул меня, не знаю. А Лиде сказал: «Люба до сих пор такая же».
Однажды моя санитарка тётя Паша рассказала мне, что в Веселоярск приехала какая-то женщина открывать школу – учить женщин на портних, и что мне стоило бы пойти туда вместе с её дочерью Лидой поучиться этому ремеслу. Так у меня появилась новая подружка. Моложе меня на пять лет. Мы с Лидой пошли эти курсы, заплатили первый взнос и стали учиться кроить и шить.
Мы всё делали у Лиды. Тётя Паша в это время болела и лежала в кровати. Мы с Лидой сразу научились шить. Тётя Паша предложила купить ситец и шить на бабушкиной машинке. У них была немецкая «ручная» машинка. Старая-престарая. А у нас «Зингер» бы «ножной». Василиса кое-что шила сама.
Я решила начать шить из шерстяной ткани. Пошла в магазин, купила от шесть метров ткани голубого цвета и покроила, а Лида сшила два красивых платья с длинным рукавом и открытым воротом. Надевали капроновые шарфики и шли на танцы. Мы с Лидой так увлеклись, что стали шить всё одинаково. Одевались лучше всех и ходили на танцы.
Как-то Тоня Гузёма, которая жила рядом с моим домом, сказала, что её родственники ходят в кино, а затем – в танцевальный зал. Они сказали Тоне, что Люба была одета лучше всех. А в тот день на мне было красивое шерстяное платье вишнёвого цвета. Я его заказывала шить в Рубцовске в мастерской.
Конечно, я одевалась лучше всех, потому что познакомилась с продавцом Марией Герасимовной и помогала ей реализовывать товар. У людей не было денег что-то купить. Мария Герасимовна давала мне материал и какие-то юбки, блузки. Я это возила в аптеку №48 и там продавала сотрудникам по цене, которая была на этикетках. Всем было хорошо. Одна сбывала, а другие одевались. Я не брала ни одной копейки. Все меня уважали. Для меня в магазине всё было самое лучшее.
В Рубцовск я ездила не только по делам, но и на танцы. Они проводились в театре. Как-то отправились туда с одной веселоярской учительницей. Вспоминаю такой момент. Танцы уже завершались, когда по залу прокатился гул: «Яшка Головань пришёл!» Раза три крикнули. Видимо, он был там заводилой. Хотелось подойти к нему и спросить: «Ну, ты стал лётчиком?». Но побоялась, что он привяжется ко мне и не отлипнет, а я не смогу от него отделаться.
Здесь я сделаю небольшое временное отступление. В 1942 году я училась в веселоярской школе. Моим одноклассником как раз и был этот Головань. Родители меня красиво одевали. Я отличалась от других детей. Как я уже ранее писала, платья Василисы перешивались на меня. Дети не любили меня за то, что я ходила в лисьей шубке и заячьей шапке. Пытались ободрать мех. Вскоре верхняя одежда стала «голой». На меня выливали чернила и сбрасывали с лестницы. Я приходила домой и плакала. Из двухэтажной, так называемой садовой школы (дело в том, что по всему периметру школы были посажены деревья) меня перевели в другой параллельный класс, который учился на первом этаже.
В четвёртом классе после перемены я вошла в класс и увидела внутри парты свёрток. Я очень испугалась. Вытащила его и бросила соседке Маше. Но она вернула пакет и сказала: «Люба, это тебе». Я разорвала его пополам. И только потом увидела надпись: «Юшковой Любе от Яши Головань». В пакете было десятка два открыток с изображением животных. Мне стало любопытно, что написал мне этот хулиган. Он ведь друг разбойников-бродяг братьев Коротковых. Эти так называемые школьники ставили перед началом урока у двери скамейку так, чтобы она падала в лицо учительнице. Старались вредить в основном одной такой – некрасивой женщине по фамилии Концеба. В конце концов, она уволилась. Во время таких проделок все в классе смеялись, а мне было очень жалко учительницу. Урок срывался.
Добрались до самого главного. Письмо я прочитала дома: «Дорогая Люба! Какая ты красивая. Одеваешься хорошо. Лучше всех! Моя мама тоже купит мне новое зимнее пальто. А когда я вырасту, то буду лётчиком». Там ещё было что-то написано, но я не стала дочитывать. Разорвала пакет и сожгла. Чтобы даже не вспоминать об этом письме и его авторе-хулигане.
После этой истории я боялась ходить в другое здание школы, куда нас перевели в пятый класс. Переживала, что Головань с дружками встретит меня и сделает какую-нибудь гадость. Но среди пятиклассников этих бандитов уже не было – их не пустили учиться дальше. Вот получился «лётчик-налётчик».
У нас в больнице часто менялись врачи. Своих ещё не было. Чужие приезжали, бывало, на пару месяцев. За два года сменилось семь докторов. А я работала одна и со всеми ладила. Как-то к нам прислали врача с Кавказа. Страшного такого… Он стал ухаживать за мной. А мне он зачем? Кавказец стал ходить на танцы и приглашать меня танцевать. А наши больничные решили познакомить нас поближе. Был какой-то праздник. Все медработники поехали на Алей отдыхать. Купались. Лида Иващенко тоже была со всеми. После танцев и плясок поехали домой. Врач пошёл меня провожать. Я сразу хотела уйти, а он меня не отпустил. Сказал: «Давай погуляем». Пошли на поляну недалеко от нашего дома. Немного походили, и он стал меня целовать и валять. «Вот, - думаю, - Змей Горыныч. У меня такого ещё не было». Я стала вырываться. Он был сильный. Еле вырвалась и убежала.
Наутро пришла и рассказала всё медикам. Они были возмущены. Вечером мы с Лидой пошли на танцы. И кавказец тут как тут. Как ни в чём ни бывало взял меня танцевать. Но танца не получилось. Я специально путала ноги, и он проводил меня до стула. Подхватил Лиду, мою подругу. Ругаться с этим врачом мне было нельзя: он мог написать какую-нибудь жалобу Мушинскому.
Лиде этот страшила понравился, и она стала дружить с ним. Полмесяца. Потом кавказец уехал, а Лида от меня отдалилась. Ну, и ладно. После этого «гада» с Кубани приехала девушка Галя Мороз. Я её пригласила жить у нас. Она согласилась. В это время в больницу приехала акушерка из Коломны. Совсем юная девушка Надя. С бабушкой. Их поселили неподалёку – в семье Негрей. Мы втроём стали дружить. Ходили купаться на Алей. Он был почти рядом с нашим домом. Приглашали фотографа-калмыка.
Галина Георгиевна была заведующей больницей. У неё с Сувориным произошёл скандал. Дело в том, что тот женился на красивой учительнице. Жить было негде, и он решил строить дом. А где же взять лес? Этот пройдоха пробил проект расширения здания поликлиники. Ему пошли навстречу. Привезли две машины кругляка. Брёвна постепенно «переплыли» на место, где он построил большой деревянный дом. А в поликлинике из двух комнат сделал три – поставил перегородку. Короче, ничего не сделал, а лес «ушёл» из медучреждения.
Меня перевели в маленькую комнату, где была гинекология. Галина Георгиевна поехала в Рубцовск. Пожаловалась. Суворин пригрозил Галине так, что той пришлось вызывать парня из своей станицы, за которого она не хотела выходить замуж там. Кубанец забрал её с собой. Там они и поженились. А Надя ещё долго работала в роддоме. Она была небольшая толстушка. На Первомай Галя ещё работала. Девушки Негрей, их было трое, пригласила нас в гости. Пришли также Иван Задоя и Николай Коробко с гармошкой. Перед тем, как идти на вечер, я поела мяса (не люблю его до сих пор). На вечере выпили по рюмке вина и начали плясать под гармонь. Мне стало плохо. Закружилась голова, заболел живот. Затошнило.
Галя положила меня на кровать, посмотрела живот и сказала: «Люба, у тебя аппендицит. Завтра же езжай в Рубцовск. Я напишу направление в больницу». И наказала: «Если даже боль отпустит, не говори об этом. Пусть тебе делаю операции, иначе второй приступ может быть смертельным». Я лежала, пока гулянка не закончилась. Вечер из-за моей болезни подпорчен. Иван не отходил от меня.
Утром следующего дня поехала в Рубцовск. Там меня встретили неохотно. Оставили в коридоре. Часто спрашивали, не болит ли живот. Я, как и учила Галина, отвечала, что болит, хотя боли уже не было. Оказалось, что 2 мая все хирурги отдыхали, а дежурила акушерка – заведующая гинекологией. Конечно, она боялась делать мне операцию. Я этого не знала. Ближе к вечеру меня стали готовить к операции, затем повели в операционную. Подошла средних лет женщина и стала спрашивать, кто я и откуда.
Мне сделали морфий. Врач стала разрезать живот. Вначале разрезали немного. Потом побольше. Всё время о чём-то говорила со мной. Видимо, отвлекала. А я всё слышала, что она делает. Она сказала операционной сестре: «Это сало мешает мне работать». Я очень удивилась: «Откуда у меня сало?». Они засмеялись и продолжили искать аппендикс. Когда нашли – потянули. Мне стало больно. Врач попросила потерпеть. Она отрезала аппендикс и по моей просьбе показала мне. Аппендикс был начинён чем-то чёрным. Словно дёгтем. Они очень удивлялись. Зашили место разреза.
На каталке меня отвезли в палату. Измерили температуру. Было 37 градусов. Эта температура держалась в течение десяти дней, которые я находилась в больнице. Ко мне приходили фармацевт Римма, заваптекой №48, её заместитель, Дина Юдинцева, с которой я училась в Семипалатинске. Приезжал Иван Задоя.
Когда закончился праздник,  на работу пришёл главный, в то время знаменитый хирург. Стал присматривать за мной. Видимо, боялся, что операцию сделала акушерка, и неизвестно, какие могли быть последствия. Ночью мне приснилось что-то страшное, я дрыгнула ногой, и шов разошёлся. На три сантиметра от главного шва. Осталась тонкая плёнка на всю жизнь. Но я её не замечала.
На одиннадцатый день Римма взяла у знакомых легковую машину и привезла меня домой. Родители радовались. Мне дали больничный, и я целый месяц не работала. Василиса часто готовила разную еду, заставляла есть сметану. Отец покупал для меня печенье и конфеты. Короче, они откормили меня так, что я поправилась на десять килограммов. У меня стали красивее руки. Я сама себя не узнавала – какая стала полненькая!
Когда я поправилась и пошла на танцы, какой-то парень воскликнул: «Ой, какая пышечка». Он с друзьями ушёл в здание клуба. В селе я не знала никого из парней, а не были знакомы со мной.
У меня нормализовалась температура. Я вышла на работу. Все больничные радовались, что я пополнела. Вскоре я поехала в Рубцовск за медикаментами. Все встретили меня очень хорошо. Римма ещё работала на медскладе, но после моего отъезда Мушинский стал ухаживать за ней. Вскоре послал её в аптечный магазин на АТЗ, в котором продавались очки и разные таблетки, расфасованные жидкости, но напрасно: ничего у него не вышло.
Он приезжал на машине ко мне три раза. Всё надеялся на взаимность. Однажды, когда я уже была замужем, приехал и сказала, чтобы поехала с ним в овцеводческий совхоз. Там жили немцы, эвакуированные во время войны. Сказал, что в этом хозяйстве построили больницу и возводят новую аптеку: «Поедем посмотрим». Одна я побоялась ехать и взяла с собой супруга Анатолия.
Приехали. Там было большое село. Больницу уже, как я говорила, построили. Уже почти готова была большая аптека. А жить-то где? Мушинский сказал: «Найдём вам квартиру у кого-нибудь в селе». Вот, думаю, ехать из своего дома на квартиру. Он был недоволен, но ничего не смог сделать. Нашёл другой «вариант»:  Валя Шустерова, очень красивая молодая женщина, приехала из Томска. Вышла замуж и уже родила дочь. Работала в аптеке №60. Мушинский забрал её оттуда и поставил заведовать аптекой №48. А прежняя заведующая уехала. Валя, ничего не понимая, приняла огромную аптеку. Мушинский пообещал, что будет помогать ей.
Однажды я получала медикаменты в аптеке №48. Зазвонил телефон. Никто долго не подходил. Я взяла трубку. Мушинский сказал: «Позовите заваптекой». Та подошла и рявкнула: «Мне некогда!» И бросила трубку. Я сразу поняла, в чём дело. После как-то увидела их гуляющими по привокзальной площади. Мне так жалко стало Валю. Думаю: «Попалась, птичка, старому «буга». Так и вышло. Она родила дочь, похожую на Мушинского, бросила мужа и уехала с двумя дочерьми и новым супругом в Юргу. Вскоре Мушинский там умер.
После отъезда любвеобильного фармацевта руководителем МРК стала Галина Ивановна Ведерникова. Ко мне она относилась очень хорошо. А я радовалась, что избавилась от назойливого еврея.
В то время в сорок восьмой аптеке уже работала Лида Разгоняева. С мужем они приехали в Рубцовск из Сталинска. Им выделили квартиру на Сельмаше. Дина Юдинцева работала здесь же. В бухгалтерии была моя школьная подруга. Мы с ней сидели за одной партой. Мне работалось легко.
Для людей в Веселоярске я даже добывала дефицитные лекарства. Все были хорошие знакомые. Почему бы не работать? Когда уехал тот «страшный» врач, Лида Иващенко снова стала дружить со мной. Она выучилась на медсестру в Рубцовске и работала вместо Вали Кутько в больнице. А Валя вышла замуж за Женю Лось и переехала в Семипалатинск, где супруг учился в сельхозинституте.
Иван Задоя понял, что мне он не нужен и женился на молоденькой девушке. А к нам стал часто приходить Николай Демьяник. Приглашал меня гулять к реке Алей. Я хотя и не любила его, но мне было скучно. Соглашалась. Ходили по «забоке». Я уже писала, что сидела у Алея и простудила почки. Как-то Николай пришёл и говоит: «Пойдём, Люба, купаться. Правда, боюсь, что у тебя нет приличных трусов». Я ему ответила, что у меня всё есть. Дошли до Алея, разделись. Я думала, что сразу пойдём купаться, а он предложил идти дальше. Даже не взял мою одежду. Сама несла её. Долго шли раздетыми по берегу. Он шёл позади и несколько раз сказал: «Какие хорошие трусы!» Я подумала, что он специально идёт по берегу и рассматривает меня.
Когда пришли к месту, где была глубина, там купались какие-то люди. Мы тоже вошли в воду. Николай переплыл Алей и долго сидел, грелся на солнце. Я очень замёрзла. Тоже переплыла и подошла к нему. Сказала, что очень замёрзла. Села недалеко от него. Николай даже не отреагировал на мои слова. Я немного посидела рядом и сказала: «Пойду домой. Я замёрзла». Он спокойно ответил: «Ну, и иди». Я подумала: «Вот же какой «змей». Был бы на его месте Григорий, тот бы отогрел меня и не отправлял домой».
На следующий день я собиралась передать с ним кое-что для Тамары Кигет. Она училась в мединституте. Мне не хотелось встречаться с Николаем. Но всё-таки пришлось идти в дом Демьяников. Когда пришла, родители Николая так обрадовались! Было такое чувство, что они только что говорили обо мне. Николай тоже улыбался. Предложил мне сесть. Я постояла, протянула ему пакет, чтобы он передал Тамаре. Собиралась уходить, но Николай остановил меня и сказал: «Люба, жди. Мы сегодня вечером придём к вам тебя сватать». Я ответила: «Не приходите». Он сказал: «Ты ведь меня любишь». Ответила: «Не люблю и никогда не любила!» Он не ожидал этого отказа. Видимо, всё было согласовано с родителями. «Всё равно придём», - упорствовал Николай. «Если хочешь гарбуза, то приходи», - отрезала я. Это страшный отказ жениху – вручить ему тыкву.
Николай рассердился и сказал, что раз я не хочу выйти замуж за него, то он, как приедет в Алма-Ату на последний курс, понесёт Тамаре мой пакет в мединститут, и какая первая девушка встретится на пути, на той и женится. Так и сделал.
Позже Николай приходил ко мне на работу с женой. Она окончила мединститут. Николай тоже отучился. Они уехали в Новоалтайск к её родителям. Николай работал там энергетиком. У них была одна дочь. Вот и ещё одного жениха отогнала! Остался один Николай Коробко. Но он мне не нужен!
Все считали, в том числе и родители Коробко, что я буду их снохой. В это время мне Григорий присылал письма и просил, чтобы не выходила замуж – ждала его. Это была моя палочка-выручалочка.
Как я уже говорила, все девушки с нашей улицы вышли замуж, кроме нас с Марией. Она была некрасивая и очень бедная. Замуж вышла только в 35 лет за алкаша, который вскоре умер. И так она всю жизнь жила в глиняной избушке. Мы с ней встретились, когда ехали с младшим сыном Валерой на его машине в Казахстан. Заехали в Веселоярск к Гузёма Володе и Тоне. Остановились у их дома. Ко мне подошла Тамара Негрей. Узнала. Долго разговаривала со мной. Потом сказала Марии, что я приехала к Гузёма. Та тут же прибежала. Какая-то замученная и грязная. Я еле её узнала. Она очень обрадовалась, увидев меня.
Вышла из калитки Тоня и позвала меня к ним в дом. Марии не хотелось уходить. Спрашивала, где я живу и с кем. Я так и не написала, как Паша Гузёма вышла замуж. Когда я  уже работала в веселоярской аптеке, моя подруга продолжала трудиться на АТЗ и жила у тёти Ани.
Как-то вечером к калитке моего дома подошёл её брат с Василием Чабиным, симпатичным парнем и сказал: «Познакомься, Вася, с еврейкой». Я заругалась на Николая, а он ответил, что шутит. Познакомились.Чабины приехали  всей семьёй из села Локоть. Купили в Веселоярске, на улице Ленина, большой деревянный дом. У них был три девочки и два пацана – Вася и Женя. Парень был хороший, но «не мой». Когда на выходные Паша приехала домой, я ей рассказала о том, что меня познакомили с парнем. А Паша говорит: «Да я же знаю этого Васю. Смотри – не тронь». А я и не собиралась…
Вечером ко мне пришёл Вася. Я сбегала за Пашей, и они стали дружить. Вскоре поженились. А родители Василия так мечтали, чтобы он женился на мне! Я всю жизнь дружила с Чабиными. Они купили дом напротив нас, Юшковых. У них родился сын Саша. Я стала его крёстной и назвала Сашей. Васины сёстры часто выговаривали мне, что я не захотела замуж за их брата. У них мать болела раком и они считали, что я её вылечу.
Пришла зима.  Я часто ходила к тёте Оле через дом от нас. Она была сестрой тёти Марии Гузёма. У неё постоянно жили парни, которые приехали на целину и работали в Рубцовске на тракторном заводе. Часто играли в карты. Тётя Оля ворожила им на картах и меня научила. Как-то прихожу к ней – у неё два новых парня. Один небольшого роста, а второй высокий и очень красивый. Мне он сразу понравился. Тётя Оля говорит: «Николаю нужно купить валенки. Ты не знаешь, Люба, где?» А я слышала о том, что один мужчина, живший у средней школы, продавал эту зимнюю обувь.
На другой день мы пошли туда с Николаем и купили за 60 рублей валенки. Потом мы с ним поехали в Рубцовск. Сфотографировались. Зашли в сорок восьмую аптеку. Я взяла всё, что мне нужно было для своей. Десять литров аммиака и сказала, что это очень опасно, ударять нельзя ни в коем случае. Если разобьётся – никому не поздоровится. Пошли к пригородному поезду.
По приезду в Веселоярск по пути зашли в мою аптеку. Оставили там медикаменты и пошли домой. Я сообщила Василисе, что мы с Николаем сфотографировались. Она даже не отреагировала. Я поела и пошла к тёте Оле. Там играли в карты. Я часто выигрывала. Все удивлялись… А я этому научилась ещё у Гузёма на русской печке. У тёти Оли я побыла немного и ушла домой.
На следующий день Николай пришёл ко мне на работу. Долго был там. После работы пошли по домам. Он пригласил меня к ним вечером. Было уже поздно, когда я пошла в дом тёти Оли. Долго сидели с Николаем на кухне на кровати. Разговаривали. Я сказала, что поеду завтра за фото. Он был рад. И вдруг ни с того ни с сего повалили меня на кровать и стал лезть. Я соскочила с кровати, надела пальто и пошла к выходу. Он побежал за мной раздетый, в одних носках, в холодный коридор. Схватил меня и начал просить прощения. Я ему сказала: «Уходи. А то выскочил раздетый. Простынешь».  Было понятно, что он этого не хотел сделать, но так получилось… Стоял долго и всё уговаривал, чтобы я его простила. Но я не простила и ушла домой.
В полдень следующего дня отправилась в Рубцовск. Фото получилось отличное. Забрала шесть снимков. В Веселоярске я прошла мимо дома, в котором снимал угол Николай. Когда показала фотографии Василисе, она схватила их и порвала. Одна фотка была не совсем порвана. Я отнесла её своей приятельнице Марии Левун. Она была учителем математики. Через день вечером я пошла к тёте Оле. Николая там не было. Он ночью ушёл на станцию, потому что я не простила его. Значит, так было нужно.
Этой же зимой у тёти Оли жило много мужчин из Закарпатья. А я всё дружила Марией и Таисией Суковановыми, которые работали на сырзаводе. Продолжала часто бывать у них. Как-то прихожу, а к ним приехал их младший брат из Барнаула. Я не обратила на него никакого внимания. Вечером Таисия, как всегда, начала угощать вкусностями. Брата посадила рядом со мной. Выпили немного. Поужинали. Этот парень пошёл меня провожать домой. Полдороги шли, о чём-то говоря. Он у меня спросил: «Случайно ли мы встретились». Я ответила: «Да. Я же не знала, что ты приедешь к сёстрам в гости».
Немного прошли и он повторил вопрос. Повторяю: «Да. Чего привязался?» Тогда он стал сваливать меня с дороги в траву. Я поднялась и сказала: «Ты думаешь, я дружу с твоей сестрой Марией, значит, и я такая? Ну-ка перестань!» Он оставил меня и снова провякал: «Мы же случайно встретились». Как будто это был какой-то пароль… Я ответила с угрозой: «Это тебе дорого обойдётся!» Он довёл меня до дома и ушёл.
Об этом происшествии я ничего не сказала его сёстрам. Позже на сырзаводе готовил к первомайским праздникам. Собрались все работники предприятия. Таисия пригласила соседей – две пары. Среди них Анна Васильевна со страшные мужем-евреем. Сели за стол. Весело отдыхали. Потом все разошлись.
Проснулась от того, что кто-то целует меня. Открыла глаза и увидела огромную жидовскую морду. Я лежала одна на кровати. В комнате, кроме нас с евреем, никого не было. Испугалась и сказала, что расскажу его жене. Он пригрозил: «Не трепыхайся, а то будет хуже!» Тогда я крикнула, что «посажу» его. Он ещё немного постоял возле меня и удалился. А я так рассердилась на Суковановых, что перестала потом ходить к ним. Была мысль, что этот жид что-то подсыпал мне в рюмку, когда я плясала. «Вот, - думаю, друзья… Оставили меня одну в угоду жиду». Я бы никогда не «упала» с одной рюмки. Никому не стала ничего говорить, чтобы не разнесли такие вести.
Григорий всё писал мне и спрашивал, что купить из вещей. Может, «гарнитур» или ещё что-нибудь? Я ответила, что у меня всё есть. И «гарнитуров» пять штук и всяких китайских босоножек полно. Я хотела, чтобы он обо мне не беспокоился.
Мне уже шёл двадцать седьмой год, когда Григорий, как всегда, прислал хорошее письмо и сделал дописку: «Прости, Люба. Я ещё остаюсь служить в армии на два года на сверхсрочную». Я испугалась. Представила себе, что когда он приедет, мне будет уже много лет. Не возьмёт меня, а женится на молодой. «Вот, - думаю, - и дождалась…». Ему ничего не написала, а сама решила искать мужа.
Не нужного мне Николая Коробко я решила познакомить с акушеркой Капитолиной из амбулатории. Красивая была Капа, но маленько «недохоп». Вскоре они поженились. Потом уехали к её родителям в Подмосковье. Там он, молодой, повесился. Зачем было пять лет учиться в институте? И родители жили богато, и сам он не бедствовал…
Тем же летом я ехала в пригородном поезде с медикаментами для аптеки. Один парень сидит и срисовывает меня, а другой, Григорий Бороденчик,  фотографирует. Бороденчик был верзилой, старше меня лет на пять. У него был полон рот золотых зубов. После «фотосессии» он увидел меня в клубе и отдал фотографию, на которой я читала книгу. Посмотрела на него и подумала, что это чудо может ко мне привязаться. Так и есть! Он стал приходить к нам домой и играть с отцом в шахматы. Григорий преподавал в училище на базе МТС. Один раз пришёл с братом. Тот был «нормальный». Я зашла в комнату, где они сидели, и сразу вышла. Посчитала, что это не мои парни. Григорий не отставал от меня. Приходил на работу. Я решила избавиться от него, и познакомила его с девушкой Верой с нашей улицы. Нахвалила её: «Она честная. Даю голову на отсечение». И они поженились.
Потом он меня встретил и заявил: «Отсечь бы тебе, Люба, голову…». А я радовалась, что избавилась от него. Тогда же я вспомнила об Юре Третьякове. Написала его сестре Гале, чтобы узнать, женат он или нет. Галя ответила: «Люба, приезжай. Юра не женат. Учится в машиностроительном техникуме». Долго не думая, я взяла отпуск и поехала в Зыряновск. Галя была давно замужем. Воспитывала двух дочерей. Все встретили меня как родную. Особенно отец. Он лежал в больнице. Мы с Галей ходили к нему. Он всё наказывал мне, чтобы я выходила замуж за Юру.
Прожила я у них десять дней. Юра всё не приезжал. Галя купила мне билет на самолёт до Усть-Каменогорска. И тут выяснилось, что Юра приехал. Я попросила Галю сдать билет. Вечером мы с Галей и её мужем пошли к сестре Юрия встречать его. На мне было красивое голубое платье. Когда мы зашли в дом, Юра так обрадовался, что я приехала. Он тоже похорошел, и был бы мой…
Нас угостили за столом. Муж сестры Юры пригласил меня на танец и весь вечер не подпускал Юрия ко мне. Так и не дал потанцевать с ним. Я уже была не худенька. И уже понравилась сестре Юры. Юрий провожал меня домой. Радовались, что встретились. Дружили почти до утра. Он ушёл домой, а я представила картину: «Мы сейчас поженимся. Ему ещё год учиться. Да он и не поедет к моим родителям. Не оставит дом и сестру, которая учит его. А где он будет работать в Веселоярске. Даже думать не стоит, что поедет ко мне жить. Да и как я буду жить с его сестрой, если её муж клеится ко мне».
Мне стало жалко свою работу и родителей. Всё что-то было не так, как надо… Вечером Галя собрала стол и пригласила Юрину сестру с мужем и Юру. Долго сидели за столом. А потом супруги ушли, а Юра остался. Мы с ним посидели на лавочке возле дома, и я пошла спать. Юра ещё побыл на улице, зашёл в комнату и пьяный, ничего не говоря, полез ко мне. Я его сбросила с кровати. Он упал и что-то ворчал, а потом ушёл.
Утром я сказала Гале, чтобы она взяла билет на самолёт. Не нужен мне такой «муж»! Галя уговаривала меня, что зря уезжаю. Дескать, зря уезжаешь. Юра такой хороший… Чем не понравился? Ответила: «Да, хороший, но не мой». Я любила свою работу и ставила её выше парней. Да и. честно говоря, жалко, было оставлять родителей.
С Галей мы ещё долго дружили. Когда была замужем, ездили в Усть-Каменогорск, где она жила с мужем. Потеряла ещё одного жениха, но не унывала. Считала, что и в 30 лет выйду замуж. Но никого не было, кто бы мне был нужен. Так меня воспитали…
Прошла обида на Суковановых. Снова стала заглядывать к ним. Дружила также с Лидой Иващенко. Всё шили себе с ней. У меня был полный шифоньер «шмоток».
Однажды санитарка сообщила мне: «Твою беременную сестру сняли с поезда. Она чуть не родила в вагоне. Ехала из Алма-Аты в Кемерово. Попутчики не заметили её беременность – живот был невиден. Отодвинули с места. У женщины заболел живот, и она попросила проводницу, чтобы её сняли на станции Локоть. Мол, здесь живёт её сестра».
Роженицу привезли к нам в роддом. Я пришла туда и спросила: «Кто тут моя сестра? У меня нет сестёр». Женщина была похожа на меня, только выше ростом. Она заплакала. А я говорю: «Ну, раз плачешь, значит моя сестра». После обеда я увезла её к себе домой. Это и в самом деле была моя родная сестра Лидия. Раньше она бывала уже у них, когда я была в Кустанае. Родители испугались: вдруг Лидия выдаст тайну...
Василиса накормила мою якобы двоюродную сестру. Лидия немного полежала после еды, а потом открыла мой шифоньер и сказала, чтобы я всё срочно продала или отдала вещи, а себе взяла новое. Я так и сделала. Лидия была права: многое уже залежалось в шифоньере. Принесла в амбулаторию свою одежду. Кто что хотел, тот то и брал.
Лидия у нас пробыла три дня. Её состояние нормализовалось. Я проводила её на вокзал.
Возле дома у нас был палисадник. Там рос клён. Я высаживала туда цветы, каждый день поливала и всегда пела. Однажды ко мне подошли два парня, которые жили рядом у тёти Оли. Один из них был невысокий, второй был выше на голову, красивый брюнет. Вместе с другими они строили в колхозе огромный ангар, такой же, как в МТС. Высокого, а он руководил строителями, звали Юрой, а другого – Петром. Парни познакомились со мной и стали вечерами подходить к палисаднику. Я пригласила Лиду Иващенко – если хочет, пусть знакомится с ними.
Лиде понравился Пётр, а мне Юрий. Стали ходить с ними в клуб на танцы. Как-то раз Юра сказал, что его сильно побили из-за меня хуторские ребята. Я так удивилась: «Ни с кем не дружу… Кто это мог быть?» Потом вспомнила, что один немчонок с хутора однажды увидел меня у тёти Оли, к которой я заходила поздравить с каким-то праздником. Торопилась – шла гулять с работниками больницы, а этот паренёк меня не пускал. Мы после войны вообще ненавидели немцев. «Ничего себе, - думаю, - мне ещё фрицев не хватало!»
Юрий пригласил меня и Лиду посмотреть на стройку. Я сказала Юрию, что ангар такой же, как в МТС. Он подтвердил. Мы с Лидой не очень-то дружили с этими парнями. Считали, что они гуцулы. Кстати, говорили они на чистом русском, совсем без акцента.
Подходил мой день рождения, а дома нельзя было шуметь – болел отец. Я решила отметить его у сестёр Суковановых. Купила водки, ещё что-то, пригласила нового врача с женой из амбулатории. Пошли отмечать с Лидой с этими парнями. Других не было. Мне подарили красивый чайник и материал для пиджака. Пили, ели, плясали. Муж Таисии играл на баяне. Было весело. 
Пошли домой. Я взяла с собой подарки. Лида шла с Петром, а я – с Юрием. Не доходя до нашего дома пьяный Юра стал меня целовать и пытался положить на траву. Я ему сказала: «Ты что делаешь? Я ведь ещё девчонка, и мне нужно выходить замуж». Он сразу оставил меня и начал извиняться. Видно, вначале подумал, что я уже в годах…
И вдруг Юрий предложил: «Давай поженимся». Я бы была рада пойти за такого парня, но ведь он «гуцул». Что это мне постоянно такие палки в колёса. Хорошие парни попадаются на пути, да всё не те… Я почему-то на Юрия не обиделась, и мы ещё в течение месяца ходили с ним гулять далеко. Он всё время уговаривал меня уехать с ним в Закарпатье. Да как же я оставлю своих дорогих родителей? Они столько сил потратили, чтобы вырастить и выучить меня. Я для них – единственная награда.
Гуцулы построили ангар и ещё что-то и уехали. Через два года Юра приезжал. Зашёл к Володе Гузёма и спросил, как бы ему увидеть меня. Тот ему сказал: «А вон Люба. С ребёнком». А я в это время гуляла с ребёнком на руках. Юрий увидел меня, подбежал и спросил: «Как живёшь? Как назвала ребёнка?» Я ответила, что живу нормально, а сына назвала Юрой. Он обрадовался и хотел ещё о чём-то поговорить, но я сразу ушла.
Закарпатцы уехали осенью, а Григорий Васильев всё писал мне. Уговаривал, чтобы не выходила замуж. А за кого? Всех отогнала…
Приближался новый, 1958-й, год. Василису заранее пригласили в гости соседи. Она попросила меня сшить ей новую кофту. Почти целый день занималась кройкой и шитьём. Тридцать первого декабря, когда я уже заканчивала шить, к нам пришли двое мужчин. Один – Анатолий, муж медсестры из больницы. Второго не знала. Медсестра с мужем решили познакомить меня с Николаем. Он недавно окончил институт на Украине и по направлению был направлен в Веселоярск. Какая-то организация у железной дороги принимала сахарную свёклу с колхозных полей, которую загружали в вагоны и отправляли в Алейск на сахарный завод. Этой работой и руководил Николай.
В общем, пришли эти двое, и Анатолий пригласил меня пойти в гости. А я была голодная – весь день не ела. Они меня торопили. Быстро дошила кофту и отправилась с ними. Думала, поем у них. Надела своё любимое голубое платье, зимнее пальто с лисьим воротником и отправилась в гости. Далеко-далеко, на конец села, за железнодорожную линию. Думала, что будем у них дома встречать Новый год. А оказалось, что нужно идти в какую-то контору. 
Пришли. Долго не садились за столы. Я медсестре Паше сказала, что очень хочу есть. Она ответила, что в одиннадцать часов будем провожать старый новый год. Пришлось ожидать застолья ещё больше часа.
Наконец люди сели за столы, на которые выложили всё, что с собой принесли. Начали потихоньку выпивать. Медсестра Прасковья Силантьевна налила мне рюмки водки. Я выпила половину. А закуски-то она взяла совсем мало – немного сала, колбасы и кусочек хлеба. Видно, жадная была… Когда начали встречать Новый год, медсестра долила мне эту рюмку. Выпила, закусила тем, что было, и пошла в другой зал, где играла музыка. Там растягивал меха баяна муж Таисии Суковановой. Он почему-то был один. Я очень обрадовалась и заказала, чтобы Володя сыграл для меня «Цыганочку» с выходом. Я долго плясала. Женщины хлопали в ладоши. Мне стало плохо. Я побежала раздетая, в одних туфлях, на улицу.
Какое-то время побыла на улице. Побоялась, что простыну, и пошла в дом. У порога был лёд. Я поскользнулась и упала. Выскочил Анатолий, поднял меня, завёл в зал и спросил: «Люба, тебе плохо?» Я кивнула. Долго искал моё пальто – оно было в самом низу на лавке.
Николай одел меня и повёл домой. Подошли к нашему дому, и он ушёл. А мне было плохо. Я еле разделась и легла спать. Наутро Василиса пошла отмечать праздник в новой кофте к соседям – Болдыревым. Ближе к обеду она вернулась и сообщила, что пришла за мной: у соседей много приглашённых гостей – железнодорожников, которые ведут разговор обо мне. Слышали, будто у Юшковых красивая дочь, и им хочется увидеть меня. Просили, чтобы я пришла к ним. Мне не хотелось идти. Но Василиса пообещала им привести меня. Я, больная, еле встала. Надела то же платье, и мы отправились к соседям.
Гости Болдыревых встретили меня радостно. А женщины воскликнули: «И в самом деле красивая!». Да какая там красивая… Чуть живая была. Видать, отравилась плохой водкой.
Михаил, хозяин дома, налил мне рюмки водки, но я только посмотрела на неё, и мне стало плохо. Выскочила на порог дома, постояла. Вернулась, оделась и ушла домой.
Николай, а его фамилия была – Заиченко, совсем мне не понравился. Он был старше меня и небольшого роста. Не очень красивый, хотя и с волнистым чернявым чубом. А Василисе он вообще не пришёлся по душе. Николай был скромен, осторожно ухаживал за мной, приглашал меня в кино. Как-то я пошла с ним в клуб. Он вошёл в зрительный зал первым, а я следом. Присела рядом на сиденье. Загадала – если досижу с ним до конца фильма, то выйду за него замуж… Сидела и щелкала семечки. Прошло полфильма. Я встала и ушла. Николай, конечно, всё понял.
Но несмотря ни на что мы с ним иногда встречались. Мы с Лидой Иващенко ходили на танцы и продолжали шить. Я часто шила себе блузки, платья, так называемые кимоно. Плечи, руки в них были открытыми. Как-то на танцах ко мне подошла красивая боевая девушка Валя Болгова. Стала разговаривать и сказала: «Люба, ты такая простая, а мы, девчата, боимся к тебе подходить. У тебя такие красивые руки, что хочется их укусить…»
После этого вечера мы стали с Валей дружить и танцевать. Я ходила к новой подруге далеко, за сырзавод. Был какой-то праздник. Прихожу к Вале, а у неё сидит Николай Заиченко с каким-то парнем. Были ещё какие-то молодые люди. Как, интересно, здесь оказался Николай? Оказалось, что Валин брат работает как раз в той организации, которая занимается отправкой сахарной свёклы.
Сели за стол, выпили водки. Начали петь и плясать. Подошла к Николаю и попросила достать на зиму дрова. Он ответил, что это не к нему. Нужно спросить у Виктора, с которым он пришёл. Тогда я обратилась с просьбой к этому парню. Тот пообещал помочь и предложил прогуляться. Вышли за калитку. Виктор стал меня обнимать и целовать. Я подумала: «Чёрт с тобой! Лишь бы дров привёз» и ушла в дом, где все гуляли. Кроме Николая и Вали я там никого не знала.
Было очень весело. Кто-то играл на гармони. Все пели и плясали. Когда стали уходить домой, Виктор подошёл ко мне. Немного отвёл меня от дороги и стал валить меня в траву. Позади шли девчата. Я закричала. Они подбежали к нам. Виктор поднял меня и сказал, что пошутил. Мол, всё в порядке. Пошли вместе. Но все жили недалеко, на улице Ворошилова, а я-то – далеко, на другом конце села. Там, впрочем, на улице Ленина, недалеко от меня жил и Виктор с родителями. Он пошёл дальше со мной.
Когда дошли до двухэтажной школы, он потащил меня к этому зданию. Я испугалась, стала вырываться. Что я ему говорила, не помню, но он меня бросил. А потом снова пошли вместе. Я понимала, что этому «отморозку» хоть что говори – он не пожалеет… Немного прошли, и он взялся за своё. Я крикнула, что «посажу» его. Видимо, он испугался. Оставил меня и ушёл. С высоты прожитых лет я теперь понимаю, что, наверное, меня тогда сберёг ангел-хранитель.
На другой день к вечеру я снова пошла к Вале и хотела ей рассказать обо всём. А там был Николай, который сообщил, что утром видел Виктора, который ему признался: «Ты всегда хвалишься своей Любкой, а она-то, твоя Любка…». Я поняла, что этот идиот наговорил на меня кучу гадостей. Николаю я сказала: «Пусть не врёт!» Он ответил: «Знаю. Не беспокойся».
Через неделю мы снова встретились у Вали с Николаем, с её братом, её другом. Валин брат повёл нас в гости к казахам – через Алей в «забоку». Мы переправились через реку и двинулись к кустарнику, где стояла избушка. Перед ней была огромная загородка из лозы. Там казахи на печи варили пищу. Встретили они нас приветливо. Значит, хорошо знали брата Вали.
Хозяйка дома приготовила нам бешбармак. Её муж принёс две бутылки водки. Пили её и запивали каким-то вкусным чаем. Мы там пробыли до вечера и отправились домой. Перебрались через Алей. Болговы ушли в одну сторону – к своему дому, а нам с Николаем пришлось идти по кустам в другую сторону. Зацепились за кустарники и упали. Николай встал и начал поднимать меня: «Вставай, Люба, а то нам придётся пожениться!» Помню, ему ответила: «Ну, и что?» Он понимал, что не нравится мне. Поднял меня и повёл. После мы с ним смеялись, когда вспоминали, как добирались до дома.
Зина Лось и я несколько раз ходили к Николаю домой. Ему было скучно. Вскоре Николая направили в Алейск, на должность директора сахарного завода. Он прислал мне письмо, в котором очень просил стать его женой: «Заберу тебя и твоих родителей. Я получил большую квартиру. Буду любить и беречь тебя. Соглашайся, пожалуйста». Я даже не стала говорить родителям об этом письме, а Николаю написала: «Извини, но ты мне не пара. Ты такой спокойный, а я ветреная ещё не собираюсь замуж. А тебе советую взять в жёны мою подругу Зину Лось. Она такая тихоня. У неё не было знакомых парней. Это была бы тебе пара. Она окончила институт и преподаёт математику».
Зина Лось была красивой, но страшная неряха. Всегда гора шелухи семечек лежала на столе. У неё было три брата. Все болели туберкулёзом. Один умер,  а то, что Зина болела, я не знала. Николай сразу после моего письма женился на ней. Они потом приехали ко мне в аптеку, а тут заявился Мушинский. Я даже не смогла их пригласить к себе, потому что этот жид повёз меня домой на своей машине. Больше я супуругов Заиченко не видела. Мне передали, что они ездили на Украину. После у них родились двое сыновей. А ещё молва разнесла, что он бьёт Зину за то, что не сказала о своей болезни.
Лето 1958 года подходило к концу. У Вали Болговой была свадьба, и она пригласила меня. Жениха я знала: он работал машинистом, и у него у первого появилась машина в Веселоярске. Он был очень красив. Я посмотрела вокруг и увидела его мать. Она была ещё средних лет женщиной. Рядом с ней сидел ещё один её сын – старший. Я подумала: «Какие же красивые у неё сыночки!» Я просто посмотрела и позавидовала их матери. А тут подходит ко мне жена барата жениха. Взяла меня танцевать и говорит, что с мужем уже давно живут, и у них большой сын. Ещё что-то говорила, но я её не слушала и только подумала, что эта глупая женщина успела приревновать меня к своему супругу. А ведь сколько я прошла гулянок с работницами больницы! У всех были мужья, но все погнимали, что мне никто не нужен. А тут вот такое! Мне стало так обидно, что я заплакала.
Ушла от этой женщины на улицу и хотела отправляться домой. Невеста заметила, что я удалилась, позвала свою подругу Полину, которая приехала из Рубцовска к Вале на свадьбу. Вдвоём стали уговаривать, чтобы я не обращала внимания на эту дуру и не отпускали меня домой. Я ещё задержалась на какое-то время, но настроение было испорчено. Полина предложила мне: «Давай, Люба, я тебя познакомлю с моим братом Иваном. Он старше тебя, но не женат». Я согласилась. Я решила посмотреть, кто там такой.
Через неделю в выходной поехала в Рубцовск. Коренновы – Полина и её братья Иван и Миша – жили в небольшой комнате в доме на втором этаже. Рядом были ещё две квартиры, где жили их соседи. Когда я пришла к Коренновым. Все были дома. Иван был красивый, как и Полина. Среднего роста темноволосый плотный мужчина. Он работал в милиции и ходил с пистолетом. Я почему-то недолюбливала работников МВД, даже не знаю, почему. Но что делать. Считай, никого не осталось для выбора…
Впрочем, незадолго до встречи с Коренновыми ко мне на работу приезжали из Рубцовска два молодых мужчины. Один сказал: «Я – Ваня Хрупин, а это мой друг». Ваню я до этого не видела никогда, но о нём часто говорила Василиса. Видимо, он ей нравился. Действительно, Хрупин был высокий, стройный, красивый. Я сразу поняла, что этот Ваня привёз друга познакомить со мной. Этот «дружок» мне сразу не понравился: какой-то староватый, с пронизывающим взглядом. Я в этот день собиралась ехать в аптеку в Рубцовск. Взяла ключи от аптеки и понесла их в больницу. Оставляла их всегда на случай пожара.
Ване Хрупину я сказала, чтобы он шёл к родственнице – Марии Гузеевой, а сама уезжаю по делам в Рубцовск. Парни были обескуражены. Такого приёма они, похоже, не ожидали.
А ещё на улице Пушкина жили отец с сыном по фамилии Бруль. Иван работал с отцом в МТС. Как-то мой отец предложил: «Люба, познакомься с Иваном Брулём. Хороший парень». Он действительно был неплох. Однажды вечером приехал к нам домой на мотоцикле и позвал прокатиться. Я не хотела, но он настаивал. С горем пополам согласилась. Он так нёсся на мотоцикле, что я боялась разбиться и заставила его остановиться.
Ещё подходил Иван Слепцов. Просил отца: «Отдай Любу за меня замуж». А после Александр Георгиевич рассказывал, что резко ответил ему: «Ещё таких Иванов нам не хватало». Парень хотя и был хорош собой, но бедный и неграмотный. Родители всё мерили по себе.
Брат Полины Иван Кореннов мне тоже не понравился. Но я решила – будь что будет. Через неделю снова приезжала к Полине. Ходили в кино с ней и с Иваном, когда он не дежурил. Полина возила меня к себе домой к родителям – в Токарёво, расположенное не очень далеко от Рубцовска, в сосновом бору. Село было большое, красивое. У всех имелись большущие огороды и домашнее хозяйство.
После я поняла, что Полина возила меня показывать как невесту Ивана. Чувствовалось, что я им понравилась. Мы прожили там выходные и вернулись в Рубцовск. Иван был уверен, что я пойду за него замуж. Он приглашал своих «мильтонов» посмотреть на меня. Однажды пришёл пожилой милиционер. Я сидела на кровати у Полины. Была в красивом шёлковом платье. Увидев меня, он произнёс: «Мадонна. И где же Иван тебя нашёл?»
После этого Иван поехал со мной в Веселоярск, чтобы договориться с  родителями о женитьбе. Мой отец сказал, что вначале нужно расписаться, а потом говорить о другом… Мне показалось, что Иван родителям не понравился. Честно говоря, он был надменным, нагловатым, властным и нежизнерадостным.
Мы пошли к Лиде Иващенко и втроём отправились на танцы. Иван чаще приглашал мою подругу. Видимо, она ему понравилась больше – ведь была моложе меня на пять лет. Когда пришли с танцев, поужинали и легли на разные кровати. Он позвал меня к себе. Я лежала рядом. Мы о чём-то говорили. Он вёл себя тактично. Немного полежали, и я ушла на свою кровать.
На другой день мы с ним пошли к Николаю Коробко. Родители удивились, что я пришла к ним с милиционером, вооружённым пистолетом. Впрочем, встретили радушно – как всегда. А вечером на пригородном поезде Иван довольный уехал в Рубцовск. Сказал, чтобы я приехала к нему в выходной.
Приезжаю к ним в субботу. В комнате сидят их родители. После ужина легли отдыхать. Я всегда спала с Полиной. Иван лёг на свою кровать, а родители – на пол. Его младшего в тот день не было. Все долго о чём-то разговаривали. А Иван вдруг позвал: «Люба, иди ко мне». Мне не хотелось, да и Полина отговаривала. Но Иван не звал, а приказывал, чтобы я пришла. Я не шла, а Иван не унимался. Уже перешёл на крик. Видимо, хотел показать себя решительным перед родителями.
Я всё же смирилась, считая, что он ничего не сделает со мной при родителях. Да не тут-то было. Он немного полежал и полез ко мне. Я ему громко сказала: «Прекрати! Мы ведь ещё не поженились. А мне ещё нужно замуж выходить». Он понял, что я собираюсь замуж за другого… Я ушла от него с думой: «До каких же пор будет такая «облава» на меня?»
Иван утром проводил родителей и сказал, что у его начальника день рождения, и он приглашён. И заявил: «Если ты ему понравишься, то мы сразу же распишемся». А мне не очень хотелось с ним расписываться. К обеду мы пошли к его начальнику. Он жил недалеко. Это был Лопатин Павел Филимонович, начальник городской милиции.
Квартира Лопатиных находилась на втором этаже двухэтажного деревянного дома. Большой зал, небольшая кухня и узкий длинный коридор. В комнате сидели жена Павла Филимоновича Мария Ивановна и дочери – Альбина и Эльвира. Была и какая-то приглашённая женщина. Лопатины что-то готовили из мяса на стол для именин. Мария Ивановна работала на мясокомбинате. В семье было много мясных блюд. Семья начальника городской милиции встретила нас хорошо. Иван сказала, что я – его девушка. Все были в ожидании: когда же сядем за стол?
Я с утра ничего не ела. При такой пище, которую готовили, мне стало плохо – затошнило. Мария Ивановна подошла, обняла меня и прошептала: «Любочка, не выходи за Ивана замуж. Он – нехороший человек. У меня в Омске сын Горислав. Твоих лет. Ещё не женат. А у Павла в Третьяково есть два неженатых сына. Вот и выбирай. А за Ивана не выходи!» После этого супруга милицейского начальника стала меня расхваливать своим дочерям. Потом предложила: «Давай седьмого ноября поедем в Омск к моему сыну. Я бы очень хотела, чтобы ты была моей снохой». Я пообещала, что поеду, а за Ивана не пойду.
Под вечер все сели за стол. Выпивали, закусывали, пели и плясали под грампластинки. Уже ночью Иван по моей просьбе проводил меня на пригородный поезд. Я уехала домой, довольная такой поездкой. У меня ещё появился шанс. Я действительно собиралась отправиться в Омск посмотреть сына Марии Ивановны. Тут вдруг перед 7 ноября примчалась Полинка и говорит: «Закрывай аптеку. Мы с тобой сегодня в двенадцать ночи едем в Алма-Ату. Я уже взяла билеты». Я воспротивилась: как ехать без отпуска и оставить аптеку? Но Полина стала ругаться, что с боем достала билеты, а я не хочу с ней ехать: «Бросай и поехали!»
Мне пришлось бросить ключи от аптеки Нине – фельдшеру амбулатории и бежать домой сказать родителям, что если мне сегодня дадут отпуск, то я поеду с Полиной в Алма-Ату. И полетели с подругой на пригородный поезд. В Рубцовске я выпросила отпуск. Поехали к Коренновым.
Я-то ведь на 7 ноября собиралась ехать в Омск, а тут такая история… Решила зайти к Марии Ивановне сказать, что не еду в с ней к Гориславу, потому что отправляюсь с подругой в Алма-Ату. Заглянула к Лопатиным, а там за столом на кухне сидел парень, ел со сковороды жареную картошку. Мария Ивановна пригласила меня тоже отведать этого «блюда». Я сняла осеннее пальто и пошла на кухню. Парень перестал есть и с удивлением смотрел на меня. Я была в голубом шёлковом платье, на голове была такого же цвета «менингитка». Подошла к незнакомцу и сказала: «Почему не ешь? Ешь давай!». И села рядом снедать картошку. Он стеснялся. Оказалось, что это сын Павла Филимоновича. Он утром привёз на «Москвиче» со станции Третьяково своего начальника. Тот поехал на совещание в Барнаул, а Анатолий остановился у отца, и должен завтра возвратиться в Третьяково.
Я немного поела. Анатолий ничего не ел. Он мне не понравился, хотя был высоким, широкоплечим, стройным, с правильными чертами лица. Просто показался мне русым. В это время Мария Ивановна стала мне ворожить на картах. И громко сказала: «Люба, тебе выпала скорая свадьба!» Я сразу подумала: «Неужели с этим парнем?» Дочь Лопатиных Альбина, очень красивая девушка, боевущая, пришла с подругой. Она узнала, что мы с Полиной ночью едем в Алма-Ату. Попросила Анатолия, чтобы он отвёз нас с чемоданами на вокзал. Анатолий согласился.
Около девяти вечера мы пошли к машине. Стали садиться. Алка посадила меня к Анатолию, хотя я упиралась. Пригрозила даже мне и села с подругой на заднее сиденье. Поехали к Полине. Взяли её, погрузили чемоданы и поехали на вокзал. Было ещё много времени до отправления нашего поезда. Полина узнала, что «алмаатинский» отменяют до утра. Постояли чуть-чуть и поехали к Полине. Мне показалось, что это произошло непросто, и что-то будет…
По дороге нас остановил «мент». Это было Иван Кореннов. Он очень удивился, почему я сижу с незнакомым парнем. Было видно, что рассердился. Добрались до Полининого дома. Она взяла наши чемоданы и ушла дружить со своим парнем. Алка с подружкой тоже отправилась в неизвестном направлении. А мы с Анатолием остались в машине. Я его рассмотрела поближе и поняла, что он не блондин, а шатен. Наказала ему, чтобы он по пути домой заехал к моим родителям. Написала записку, что мне дали отпуск на поездку. Пусть не беспокоятся. Анатолий взял эти бумажки. Мы с ним долго о чём-то говорили. Потом я вспомнила, что Анатолий не наелся у Лопатиных. Позвала его в дом, где жила Полина. Я там днём готовила жареную картошку. Пришли. Поставила сковородку на стол, и мы стали с ним есть. Не успели толком перекусить – приходит Иван. Злой, как собака. Он был раздражён тем, что я с парнем в его жилище. Мы сразу ушли.
В машине сидели до тех пор, пока придёт Полина. Я уже боялась одна идти к Ивану. Когда Полина подошла к «Москвичу», мы договорились с Анатолием, чтобы он отвёз нас утром к поезду. Он пообещал. И приезжал. Но мы раньше уехали на автобусе. 
В Алма-Ате мы жили у родни Коренновых. Полина представила меня как невесту Ивана. Прожили у них десять дней. Бегали по магазинам, всё себе покупали, хотя у меня всё было. Набрали одежды и поехали домой. По дороге в Уштобе меня встретила Тамара Кигет: давала ей телеграмму. Я считала, что мы увидимся с ней, и я поеду дальше. Но Тамара зашла в наш вагон, взяла мой чемодан… А мою сумку Полина не отдала. Не захотела, чтобы я ушла от неё. Билет был у меня, и Тамара оформила остановку на два дня. Подруга повела меня к Маше Макаровой. Она была в отпуске и отдыхала у родителей. Маша очень обрадовалась, увидев меня. Она была замужем за парнем-фармацевтом.
Тамара познакомила со своим мужем. Я погоревала, что Полина не отдала мою сумку, ведь там «губнушка», и мне нечем покрасить губы. Муж Тамары на это сказал: «И так хороша!» А я расстраивалась, что у меня с собой нет не только денег, но и косметики.
Тамара жила с супругом в красивом большом четырёхкомнатном доме, который на то время был обставлен мебелью как положено. У них я и прожила два дня и продолжила путь в Алтайский край. Когда приехала в Веселоярск, поинтересовалась у матери, заезжал ли кто-нибудь. Она, такая радостная, сообщила, что два раза заезжал Ванечка. Я удивляюсь: «Какой Ванечка? Анатолий!» «Да и Анатолий у нас был два раза», - подтвердила Василиса Кирилловна.
Я написала «простое» письмо Анатолию, чтобы выяснить, что за Ванечка с ним приезжал. Поблагодарила за то, что доставил записку о том, что мне предоставили отпуск. Ещё приписала, что уже вернулась из Алма-Аты, и если он хочет, то пусть приезжает. Через неделю приехал Анатолий с фотоаппаратом. Стал нас фотографировать. Я посадила его поесть и налила стопку спирта. Спросила: Развести или нет». Он сказал, что не нужно. Стал пить и поперхнулся. Долго откашливался. После мы поели и пошли на станцию, чтобы ехать в Рубцовск: он забыл там морскую фуражку.
Когда мы пришли к дому Лопатиных, Анатолий отправился за фуражкой, а я осталась у другого дома. Оказывается, в этот день у Альбины был день рождения. Именинница долго бегала между домами. Я слышала, как она звала меня, пряталась и не отвечала. Лопатины сразу догадались, что Анатолий приехал не один. Он еле вырвался от них и прибежал ко мне. Мы поспешили к пригородному поезду. Когда сели в вагон, начали обсуждать ситуацию, из которой еле выпутались. Было весело. Хохотали всю дорогу. Я подумала, что это мой парень. Какой бы ни был, лишь бы не Иван. В тот момент я приняла решение идти замуж. Была уверена в том, что этот парень придёт в наш дом. Это тот, кого я долго искала.
Я ощущала, что Анатолию понравилась не только я, но и мои родители. Пришли с пригородного поезда домой, поужинали. Зашли за Лидой Иващенко и отправились на танцы. Мы с Лидой заказали баянисту, чтобы он сыграл «Вальс Зайцева». Немец-музыкант играл правильно: эту музыку я слышала на пластинке. Мы с Лидой танцевали, а Анатолий стоял у окна: он не умел вальсировать.
На другой мой потенциальный жених уехал. Через неделю вернулся. В это время к нам прибыла моя родная мать – Любовь Кирилловна. Она не могла насмотреться на меня. Брала меня за руку и плакала. А Василиса ругалась и напоминала: «Ты же обещала мне!». Но Любовь Кирилловна не унималась и с рыданиями твердила: «Свою лучшую дочь отдала!» У нас она прожила десять дней.
Когда я пошла провожать родную мать к поезду, отправлявшуюся в Ленинск-Кузнецкий, она мне наказала, чтобы я не выходила замуж за этого Анатолия. А я парировала: «Найди мне другого». Родная мать ответила, что за этим она и приезжала. Дескать, один лейтенант в части, где она работала поварихой, послал её посмотреть, что за дочь у неё там, на Алтае, выросла. «Ну и что?» - спросила я. Она в ответ: «Да он алкаш. Куда ему до тебя». Я подвела черту: «Вот и всё. О чем речь?».
Днём мы с Анатолием ходили в гости к Николаю Коробко, а вечером я его проводила в Третьяково. Он обещал, что приедет в выходной. Через неделю утром я пришла на станцию, чтобы встретить его. Он вышел, как я поняла, с матерью. Я встретила их и почему-то назвала Матрёну Ивановну мамой. Поцеловала. И сразу ей понравилась!
Когда пришли домой, Василиса всё приготовила на стол. Послала меня за Чабиными – Пашей и Васей. Прогуляли с гостями весь день до вечера. Всем было очень весело. Вася спросил: «А за что мы сегодня выпиваем? Давайте ближе к делу. Пора уже говорить о Любе и Анатолии и намечать свадьбу». Сначала собирались отметить это важное событие на Новый год, но поняли, что на праздник бракосочетания в это время никто не придёт. Решили отмечать 11 января 1959 года. Мне уже было двадцать восемь лет.
Все выпили за то, что согласовали дату торжества. Чабины ушли. Мы легли спать. Я почему-то плакала. Матрёна сказала: «Не плачь, Люба. Иди к Толе. Он тебя пожалеет». Анатолий лежал на полу. Он обнял меня и признался: «Спасибо Васе. Я бы не смог так договориться». Я немного полежала рядом с ним и ушла на свою кровать.
Утром Василиса напекла блинов. Снова пришли Паша с Васей и начали отмечать сватанье. Договорились, что 11 января будет свадьба в Третьяково, а на следующей неделе в выходной – у нас в Веселоярске.
На Новый год я надела красивое шерстяное платье, пальто с лисьем воротником, шапочку. Взяла треногу от фотоаппарата, которую Анатолий оставил у нас, и поехала в Третьяково. В вагоне ко мне привязался какой-то парень. Всё расспрашивал, куда я еду. Чтобы он отстал, ответила, что в Третьяково к жениху. Он спросил: «А кто жених?» Я назвала его. Парень сказал, что из Третьяково, знает Анатолия, и проводил меня к ним домой.
Матрёна Ивановна с мужем и двумя сыновьями жила в длинном бараке недалеко от железнодорожной станции. За стенкой жили другие люди. У Матрёны Ивановны были большая комната и кухня. Во дворе был сарай с поросёнком и курами. Лопатины меня уже ждали. Встретили хорошо. Мне очень понравился брат Анатолия Иван – высокий, красивый. Недаром он понравился Василисе, когда заезжал к нам. Иван был моложе меня на пять лет и походил на отца, а Анатолий – на мать. 
После обеда Матрёна Ивановна где-то взяла лошадь с повозкой, и мы пешком пошли в Екатериновку, в село, находившееся далековато от Третьяково, на реке Алей. Как мне сказали, мы направлялись на свадьбу к другу Анатолия  Анатолию Аверину и его возлюбленной Розе. Конечно, мы не всю дорогу шли. Иногда садились на возок и снова вставали и шли пешком, чтобы не замёрзнуть.
Когда оказались у них в доме, увидели, что за столом сидят молодые, а вокруг – одни женщины. Жених был очень красивый, а невеста – невзрачная. Анатолий работал ветврачом, а Роза – дояркой в колхозе. Она никогда не училась и даже не умела расписываться. Мать жениха, увидев меня в дверях, запричитала в голос: «Как же я говорила своему сыну, чтобы он искал девушку, подобную ему! А что теперь». И всё плакала. Дело в том, что невеста уже была замужем. Анатолий сейчас женился на ней, брошенной.
Женщины начали обнимать меня. Одна сказала, чтобы я не выходила замуж за Анатолия Лопатина, потому что у него мать – проститутка. Я ответила: «Мне же с ней не жить!»
На свадьбе не было водки. Одно вино в ящиках. Бабы пили его стаканами. Но вином же не согреешься… Побыли немного у Авериных и стали возвращаться. Когда добрались до Третьяково, Анатолий пошёл отводить лошадь. Долго не возвращался. Я подождала и сказала Матрёне Ивановне: «Иди за ним. Он ведь сидит у своей подруги Валентины». Будущая свекровь пошла за сыном и привела его. Анатолий сказал, что долго ждал хозяина, чтобы отдать лошадь. Я поняла, где он был. Но что поделаешь? Так судьба распорядилась.
Анатолий лёг со мной, но ко мне не прикасался. Утром он проводил меня. Я дала ему 200 рублей – 100 на костюм, и столько же – на водку для свадьбы. Одиннадцатого января 1959 года мы с отцом и Полиной поехали на свадьбу в Третьяково. Я взяла с собой новые туфли, белое шёлковое платье, которое мы с Лидой Иващенко сшили. Мечтали в нём обе выйти замуж.
Гости ждали за столом. Мы с Матрёной Ивановной, Анатолией и Полиной пошли к соседям, жившим через стенку. Накануне Василиса посоветовала мне взять иголку без ушка и подколоть внизу платья – чтобы не сглазили. Так и сделала.
Облачившись в наряд невесты, я ещё надела на голову голубую «менингитку» с цветами – вместо венка. Смотрелось неплохо. Соседи, на глазах которых я принаряживалась, громко заорали: «Басская», что означало – «хорошая». Анатолий дал кому-то фотоаппарат, и нас с ним сфотографировали. Он был в новом красивом костюме. Меня схватила Матрёна Ивановна, с которой мы тоже снялись на фото.
Пока я одевалась, гости уже сели за стол. Когда мы вошли, все поднялись из-за стола. Мы сели в угол для молодых. Рядом со мной была Полина, а отец стал «соседом» Анатолия. Свадьба была шумной и весёлой. Народа было очень много. Все дарили нам поросят, гусей, кур. Самое интересное в том, что за всем этим добром мы должны были ездить после свадьбы.
Матрёна Ивановна подарила мне комбинацию, а Анатолию – поросёнка, сказав: «Как вырастет – заберёте!». Она была согласна с тем, что сын поедет к нам жить. Одна женщина со спиртбазы подарила нам 50 рублей. У других, похоже, денег не было.
Погуляли хорошо. Все гости разошлись. Отец уехал домой. Как я после узнала, он сказал Василисе, что Анатолий был на свадьбе красивее всех.
Легли спать. Я – с Анатолием, Полина – с Иваном. А Матрёна Ивановна задержалась на кухне. Её муж – «объелся груш» – лежал на полу. И стал «выступать». Что-то орал. Анатолий терпел. А Иван поднялся и сказал этому алкашу: «Сейчас же заглохни, а то я тебя голого выкину на мороз!» и двинулся к нему. Я подумала: «Вот это свадьба… Ещё скажут, что подрались» и сказала Ивану: «Прекрати сейчас же! А то я встану и уйду от вас. Вот вам и свадьба!»
Брат Анатолия послушался, а отчиму пригрозил, что если он не замолкнет, то расправится с ним. Алкаш успокоился. Стали отдыхать.
Рано утром я поднялась и пошла к умывальнику застирать измазанную простыню, а Матрёна Ивановна сказала: «Я бы сама постирала». Все встали, поели. Два брата и гармонист Лёша пошли провожать нас с Полиной на поезд. Там Анатолий фотографировал нас в разных ракурсах. С Полиной, Иваном. А Лёша играл на гармони.
Поезд там стоял всего две минуты. Поднялись с Полиной на подножку и сказали проводнику, что едем со свадьбы, и невеста уезжает. Я же не знала, что после такого события можно три дня не выходить на работу, а заторопилась…
Анатолия оставила на неделю попрощаться с девушкой Валей, с которой он дружил до меня. Как я узнала позже, она уже делала аборт и отдала Анатолию свёрток, а тот выбросил его в Алей. Честно говоря, он и не собирался на ней жениться: девушка была бедная… Приехала из Краснодара и работала на строительстве дороги. А тут Анатолию встретилась медичка, которая может его подлечить. Я десять дней делала ему уколы с пенициллином и вылечила его. А ещё он увидел, что мои родители живут хорошо, ни в чём не нуждаются. Отец был пенсионером да ещё работал. А я получала зарплату и часто премиальные, которые были больше, чем «получка». Дело в том, что сдавала приличную выручку в аптеку №48, где я затаривалась медикаментами.
Вернувшись в Веселоярск, мы с Полиной зашли в больницу. Я пригласила всех сотрудников в субботу на свадьбу. Через неделю к нам приехали из Третьяково Анатолий с матерью и отчимом, который надоел мне: лез всё время целовать за то, что не дала Ивану выбросить его на мороз.
К свадьбе Василиса сделала две фляги пива. Я купила много водки. А ещё раньше поставила на русскую печь десять литров клубничного ликёра. Собрались больничные, соседи – Болдыревы, Чабины. Пришла Лида Иващенко и села ко мне вместо Полины «дружкой». Из аптеки №48 приехали заведующая и её заместитель. Подарили мне красивые настольные часы со светящимся в ночи циферблатом, которые до сих пор идут – заводятся один раз в неделю.
Санитарка тётя Паша и медсестра преподнесли мне отрез на платье. Болдыревы презентовали посуду и вилки, которыми я пользуюсь до сих пор! А кто ещё что дарил, теперь и не вспомнить. Да мне и ничего не было нужно. Хватало всего для нормальной жизни.
На свадьбе гуляли шумно и весело. Устали. Вечером разошлись. На второй день пришли «ряженые». Фотографировались. Больничные жаловались: объелись и теперь болеют. А бабушка-соседка  по фамилии Бутенко заявляет мне: «Люба, я вчера напилась твоего селикёрчика. Так что болею сегодня». Я ей дала стопку водки и сказала: «Лечись!»
Пришли похмеляться Болдыревы – Михаил с супругой. Дуся села возле меня и говорит: «Люба, вы ведь ещё не зарегистрировались. Надо бы это сделать». Мы с Анатолием оставили компанию и пошли в сельсовет регистрироваться. Там, кроме нас, оказалась ещё одна пара. Моя подруга Мария Левун заключала брак с электриком Николаем Аксёновым. Секретарь нас дважды сфотографировал вместе.
Мы забрали Марию с Николаем к себе на свадьбу. Пришли радостные. Наши гости начали поздравлять две пары молодых. А Мария и Николай пригласили нас на свою свадьбу через неделю. Мы ходили к ним потом, а после дружили семьями. 
Закончились свадьбы. Началась трудовая жизнь. Анатолий ходил к председателю колхоза. Хотел устроиться шофёром, но ему сказали, что своих полно – нет работы. А перед свадьбой я купила в Веселоярске и увезла бухгалтеру сорок восьмой аптеки швейную машинку. Она поинтересовалась, кем работает мой жених. Когда узнала, что возит какого-то начальника на «Москвиче», то воскликнула: «Не ходи за него замуж! Лодырь». Я подумала, что хоть лодырь, а замуж выходить нужно.
Узнав, что я вышла замуж, санитарка той же аптеки тётя Катя очень расстроилась. Она так мечтала взять меня в снохи… Её сын после окончания техникума работал геологом, а затем его призвали в армию. Вот-вот должен был вернуться. Жена загуляла, и они разошлись. Остался ребёнок. «Ну, вот, - думаю, - не хватало мне женатых!»
Чуть раньше сёстры Суковановы познакомили меня с семьёй Скоропуповых. Как-то я пришла к Марии и Таисии, а они собирались идти в гости к ним. У Скоропуповых родилась внучка Надя. Суковановы предложили идти в гости вместе. Я ответила, что одета не для гостей. Тогда Таисия предложила надеть её красивое платье оранжевого цвета. Померила. Платье было мне к лицу.
Скоропуповы жили в большом доме. Мы поднялись в высокий коридор. Справа была большая кухня, слева – кладовка. Пошли дальше – в первую просторную комнату. Там стояла кровать. На ней сидел хозяин дома. Это был директор МТС. Рядом стоял стол, по углам – шкафы. Из этого помещения прошли в другое – тоже большое и светлое. По правую руку стоял длинный стол, накрытый для гостей. Слева была спальня, где лежала их внучка. Хозяйка была дородная, красивая, средних лет женщина. У них был сын Саша. Я его немного знала. Он работал на местном радио. Сноху Нину увидела впервые. Она простая, миловидная.
Встретили нас хорошо. Меня со всеми познакомили. С тех пор мы часто с ними встречались. Дружили с ними всю жизнь.
Вспомнился такой факт. Через неделю после свадьбы к нам домой приезжали два милиционера из Рубцовска. Видать, сотрудники Ивана. Спросили у Василисы, где Анатолий. Она ответила, что ушёл на охоту. Тогда они заявили, что хотели бы посмотреть его ружьё. Постояли и спросили: «А где его жена? Говорят, красивая. Хотели бы её увидеть». Василиса сказала, что уехала в Рубцовск в аптеку. Так им и не удалось встретиться с молодыми супругами Лопатиными.
Через неделю после нашей свадьбы в Веселоярске у Полины была свадьба с Михаилом Лысенко. Они долго дружили. Он был моложе её на семь лет. Пригласили нас с Анатолием, но мы не поехали. Я предчувствовала: что-то случится. Так и есть! Полина после мне рассказывала, что они приготовились меня украсть на их свадьбе и куда-то увезти. Так решил Иван. На наше счастье мы не поехали.
У Полины родилась дочь Оля, и потом они взяли меня её крёстной матерью. Я была беременна Юрочкой, и Полина с Михаилом ожидали, пока я рожу. Когда моему первенцу исполнился один месяц, мы с Анатолием поехали в церковь в Рубцовск. В одной купели окрестили и Юру, и Олю.
Так как вакансий водителей в колхозе не было, Анатолий долго не работал. Мне ведь можно было позвонить председателю, и он бы взял мужа на работу, но я не додумалась. Вообще-то я не горевала, что он не работает. Было что пить и кушать. Анатолий ходил на охоту и радовался, когда приносил зайцев, но никто их не ел. За две зимы он убил несколько «косых» и одну лису.
Подходила весна. Анатолий ещё не работал. Санитарка тётя Паша говорит: «Люба, почему у тебя муж не работает? Уже все вокруг шепчутся об этом». Я ей ответила: «А где же работать, если негде?» «Пусть работает хоть где, лишь бы работал. Чтобы люди не болтали!» - сказала она.
Вскоре муж санитарки Андрей Иванович, который был председателем сельсовета, взял Анатолия к себе шофёром на машину-полуторку. Денег там платили мало. Да мне и не нужны деньги – лишь бы люди не судачили, что супруг не работает. Анатолий пригнал машину домой, и мы на ней ездили в «забоку» за тальником. Из этой лозы он плёл плетни вокруг дома и огорода. На работе в сельсовете делать было нечего, и Анатолий почти не ходил туда.
Летом 1961 года стояла жара. Анатолий спал на чердаке. Иногда Андрей Иванович шёл на работу мимо нашего дома и кричал у чердака: «Анатолий! Ты хоть бы приходил и показывался работникам сельсовета. А то как-то нехорошо. Все говорят, что ты не работаешь».
В начале августа к нам приехал из Ленинска-Кузнецкого мой старший брат Алексей Иванович с сыном Лёшей. Жили у нас десять дней. Поехали на полуторке в «забоку». Анатолий рубил лозу, а мы собирали смородину. Я нарвала в тот день два ведра. После они ездили на природу без меня. Алексею понравилось, что у нас чистый воздух и рядом река Алей. Но купаться уже было холодно.
Василиса старалась угодить, и готовила всякие постряпушки. Однажды сварила кисель. В Веселоярске было принято наливать этот напиток в тарелки, остужать и есть ложками. Василиса так и сделала. Мы взяли ложки и вручили их и гостям. После второго блюда мы и начали употреблять его таким образом. Алексей пообещал: «Приеду к жене. Скажу, что у вас кисель едят ложками!» Я знала, что кисель пьют из стаканов, но забыла предупредить мать.
Брат мой был – красавец, а сын его – нет. Когда Анатолий увозил их на машине на вокзал, Алексей сказал: «Люба, если что будет не так, знай, что у тебя есть старший брат». Но я это пропустила мимо ушей. Да мне это было и не нужно.
Анатолий был грубый и не ласковый. Мой отец видел, как перед нашей свадьбой утром выбросил маленького ребёнка Дуси, своей родственницы, на улицу раздетым за то, что он плакал. Когда отец приехал домой, никак не мог успокоиться. «Анатолий и своих детей любить не будет, если выгоняет на холод дитя», - заявил Александр Георгиевич.
После свадьбы мы с Анатолием часто ездили в Третьяково: он скучал по своим. Часто приходила Майя, подруга Ивана. Всё высматривала и передавала Валентине, бывшей девушке Анатолия. Но он даже не вспоминал о ней. Ему у нас было неплохо. Один раз эта Майя привела Валентину – посмотреть на меня. Мы сидели с Иваном за столом в зале, ели. Девушки зашли на кухню и встали у двери. Я сказала брату мужа, что пойду на кухню за ложкой, хотя столовые приборы уже были на столе. Иван не пускал меня, но я поднялась. Прошла мимо них. Думаю: «Смотрите». Когда шла мимо них с ложкой, Валентина произнесла: «Конечно, что говорить…». И девушки ушли. Больше они не приходили.
А в Третьяково мы привозили и Василису. Но ей там не понравилось: дороги, показалось, постоянно были в грязи. А в Веселоярске песчаная почва, и везде сухо. У нас была красивая, симментальской породы, корова. От неё были двухлетняя тёлка и телёнок. Когда «малыш» шёл с луга домой, всегда сообщал у калитки, что он пришёл. И вот однажды он, видимо, очень громко оповещал о своём прибытии, и Анатолий схватил деревянный кол и начал бить его. Отец увидел и закричал: «Что ты делаешь?!» После этого случая родители сразу продали крупный рогатый скот и положили деньги в сберкассу: испугались, что Анатолий может убить всех животных.
Андрей Иванович продержал моего мужа на работе с марта до сентября 1959 года и уволил его, как я помню, пятнадцатого числа. После этого Анатолий не работал до 7 марта 1960 года. Когда супруг стал «безработным», мы с ним и с его братом Иваном направились в Томскую область, в село Парбиг. К родному брату Матрёны Ивановны Арефию. По пути заехали в Бийск к дяде Ване, родному брату отца Анатолия. До этого города ехали в холодном вагоне. Я простудилась. Заболело горло.
Я попросила мужа сходить в аптеку купить стрептоцид или пенициллин, но он отказался. Я сразу поняла, что меня ждёт нелёгкая жизнь. У Ивана Филимоновича были один день. Когда шли на поезд до Томска, я сама забежала в аптеку и купила, что мне требовалось. Ещё долго болела.
Из Томска летели в Парбиг на самолёте. Иван отправился раньше – на десятиместном. А мы рискнули на «кукурузнике». Я сидела рядом с лётчиком. Летели через леса и озёра. Боялась, что если упадём, то даже не будут искать: бесполезно.
Прилетели. Нас уже ждали Иван, дядя Арефий и его жена Варвара. Познакомились. Вначале пошли к родителям Арефия – Ивану Софроновичу и его жене Анне. Они жили в деревянном доме с дочерью Стюрой и её сыном Мишей. Он учился в военном училище в Омске. Нас хорошо встретили, угостили, и мы с Анатолием пошли к дяде Арефию, а Ивана оставили. Он у них жил десять дней. За это время он выкопал погреб.
А мы эту декаду жили у Арефия Ивановича и Варвары с её матерью и отцом. Они нас постоянно угощали водкой, дичью и прочим. А в день моего рождения собрались у них все погулять. После застолья Анатолий изъявил желание пойти в тайгу пострелять рябчиков. Ему хотелось вспомнить, как он до службы на флоте жил здесь у дяди Арефия и у деда. В годы войны его мать посадили в тюрьму за мешок пшеницы. Иван был маленьким в то время. Его определили в детдом. Отец, Парфён Филимонович, бросил их и женился на Марии Ивановне.
Когда Анатолий начал собираться, взял ружьё, компас, я сказала, что хочу с ним посмотреть, что такое тайга. Тётя Варя дала мне своё демисезонное пальто коричневого цвета. Оно было на меня большое.
Когда мы шли в тайгу, соседи сказали мужу: «Зря берёшь женщину с собой! Ничего не убьёшь». Шли мы недолго. Деревья были совсем рядом от жилья. Я запоминала, с какой стороны мы заходили в тайгу. В кустах ещё было много малины. Анатолий отошёл от меня и стрелял. Прошло время. Я поела много ягод и подумала, что здесь же полно медведей, а я как Топтыгин в этом коричневом наряде. Представила, что медведи увидят меня и разорвут. Попросила Анатолия: Пойдём домой. Я боюсь». Он подошёл ко мне и высказал такую же версию – косолапый может напасть на меня.
Анатолий уже настрелял много рябчиков, штук семь, и мы пошли к жилью. По дороге я подумала, что и с женщиной охота удалась. У меня так болело горло, а таблеток в Парбиге не было. Пришлось идти в поликлинику на приём к фельдшеру, чтобы выписали пенициллин. Ходила на уколы, и всё прошло.
Тётя Стюра водила нас к своей подруге на свадьбу. Та женила своего сына. Мы сидели за столом с Анатолием, а хозяйка смотрела на меня. Вдруг проговорила: «Мне бы такую сноху!» Видимо, невеста ей не нравилась. Гуляли долго. Потом пошли к тёте Стюре. А после – ночевать к дяде Арефию.
Тётя Мария, младшая дочь Ивана Софроновича, тоже жила в Парбиге. Работала в магазине продавцом. Она была замужем за молодым красивым мужчиной. Мы ходили к ней на работу. Там, в загородке, рядом с магазином, был на привязи большой медведь.
Когда мы собрались уезжать, тётя Мария позвала нас всех в гости. Пришло много её знакомых. Гуляли очень весело. Иван играл на гармошке. Все пели и плясали. Многие женщины узнали Анатолия: он в тайге работал с ними. В доме было жарко. Вышли на улицу прохладиться, в том числе Анатолий. А я сидела рядом с Иваном. «Люба, ты что сидишь? - спросил Иван. – Твоего мужа увели бабы, а ты сидишь!»
Я тоже пошла на улицу. Там среди женщин стоял супруг. Одна обнимала его. Я громко спросила: «Где у вас тут вода? Пить хочу». Все сразу как-то расступились . Я выпила немного воды, хотя и не хотела. Вернулась в комнату. Муж последовал за мной.  Может быть, пьяного Анатолия и увела бы какая-нибудь, если бы я не вышла…
Из Парбига нас провожали к самолёту тётя Стюра со своим мужем, Арефий, тётя Варя и её отец. Долго не было посадки. Но сели и полетели втроём до Томска. Там Иван поехал на вокзал, чтобы добраться до Третьяково, а мы пошли к тёте Дусе, к сестре дяди Арефия и тёти Стюры. В Томске находились один день – было очень тесно. Тётя Дуся жила в одной комнате с двумя маленькими детками и стариком-мужем. Мы легли с Анатолием на полу. Ребятня бегала по нам, а за стеной располагалась типография какой-то газеты. Было шумно.
Наконец-то добрались домой. Я сразу же пошла на работу, а муж – на охоту в «забоку», за Алей. Григорий Васильев продолжал писать мне хорошие письма. Пришлось сообщить ему, что я вышла замуж. Попросила не писать. В ответном письме он засомневался в этом: «Я, Любочка, не верю, что ты вышла замуж». Тогда я дала Лидии Иващенко его адрес, свадебное фото, и она всё ему отослала. Больше он мне не писал. А писем и его фото было очень много. Анатолий добрался до них и всё уничтожил. Даже вытащил маленькое фото, которое было в медальоне. Я подумала, что недаром мой отец Александр Георгиевич сказал об Анатолии, когда он прожил у нас одну неделю: «Люба, а ведь он дурак». Я ответила: «Папа, вижу, но что поделаешь? Ведь буду виновата... А это моя судьба».
Почему-то я считала, что Анатолий, живя с нами, «переделается». Но права пословица: «Не выродишь – не выучишь». А мужу сказала: «Почему я не выбросила ни одного твоего фото, где ты снят с девушками, в том числе с твоей Валентиной?».
В ноябре решила, что мне пора заводить детей, так как было уже двадцать девять лет. Мы дружили с Ниной и Сашей Скоропуповыми. Нина не захотела брать эту «страшную» фамилию, и оставила свою. Как-то Нина сказала, что хочет работать, но негде. Родители Саши были против, чтобы она работала – жили богато. А дочери Нины Наде был один год, и моей подруге надоело сидеть дома со стариками, тем более что отец Саши болел.
В общем, Нина не работает и мой супруг тоже: ходит на охоту, после чего дома ругает Василису за то, что она кладёт ему много мяса, которое невозможно съесть. Мы с подругой решали, что же делать, и я вдруг вспомнила, что медсестра Паша сообщила об открытии у нас в Веселоярске, на горе, карьера. Туда приехал молодой директор с женой и ребёнком, и ему сразу дали квартиру.
Когда пошла на работу, решила спросить у сестры, что это за карьер. Она сказала, что её муж тоже долго не работал, а сейчас устраивается  на этот карьер. Вечером рассказала Нине Никоновой об этом, и мы решили познакомиться с директором, чтобы ей устроиться на предприятие секретарём, а моему мужу – шофёром.
На подходе был Новый, 1960-й, год. Мы с Ниной пригласили к Скоропуповым эту медсестру с мужем Анатолием. Они взяли с собой по договорённости с нами директора – тоже Анатолия с женой и маленьким сыном. У Скоропуповых было много гостей. Познакомились со всеми, а с директором и его женой Аллой впоследствии стали друзьями. Они были нашими ровесниками. Часто собирались у Нины или ходили к директору карьера домой.
В марте 1960 года началась подготовительная работа на карьере. Нина стала работать секретарём, мой Анатолий – шофёром. Мы радовались, но недолго: подруге всё время писала письма материна сестра. Нина была родом из Новосибирска. Там они с Сашей окончили радиотехнический техникум и приехали в Веселоярск к родителям Саши. Эта Нинина тётка сообщала, что у них в Алма-Ате очень тепло и хорошо. Предлагала племяннице и её мужу учиться институте в столице Казахстана.
Нина отправила на учёбу Сашу, а сама оставалась в селе. Муж побыл там какое-то время и вернулся к родителям. Жили в Веселоярске до осени, а потом уехали в Алма-Ату. А мой Анатолий недолго продержался на карьере шофёром –  с марта до середины июля. Он умудрился написать в местную газету какую-то гадость о директоре. Анатолия уволили. Устроился в Рубцовское грузовое хозяйство. Работал там до конца 1963 года. За очередную кляузу был уволен. Отдыхал до середины апреля 1964-го. Потом временно работал путевым обходчиком в Семипалатинской дистанции пути. А когда закончились работы, всех в конце декабря 1964 года уволили. Тогда он решил работать в Рубцовске на тракторном заводе. Там в две смены трудились многие веселоярцы. Ездили на пригородном поезде. Анатолий продержался там с конца декабря 1964 года до октября 1965-го. Закончились его веселоярские трудовые муки… Зато у меня не прерывался стаж.
Пока Нина с Сашей не уехали, часто ходили к ним в гости. Пришли на день рождения их дочери. У них была «жидовская морда», которая раньше лезла ко мне. Я была на четвёртом месяце беременности. Этот жид успел погладить меня по животу и громко сказал: «Смотрите, Люба беременная!» Хотела ударить его по морде, но сдержалась: боялась испортить торжество. «Ух, ты, гад!», - проговорила мысленно.
Это было весной, а в начале августа поехали в сосновый бор за грибами. Нас возили на своей машине Саша и Нина Скоропуповы. Я, глупая, взяла с собой ножницы, ещё что-то на случай, если буду рожать. А Валя, акушерка, сказала, что я ещё двенадцать часов не рожу. Вот мы и отправились за грибами – для гостей, которые могут прийти к нам после рождения первенца. Я собирала только маслята, а Скоропуповы – все грибы подряд. В бору нагибалась за каждым грибом, и мне стало плохо. Сказала Саше, что нужно ехать домой.
По дороге к нам заскочили к Скоропуповым. Попросили мать Саши проверить грибы. Она плохие отбрасывала и не обращала внимания, что во дворе бегали утки. Птицы съели их и подохли. Погиб весь утиный выводок. Нам было смешно, а ей не до смеха…
Привезли домой грибы. Я уже не могла одна вылезти из машины. Василиса посолила грибы и отнесла их в погреб. Похвалилась соседке, что мы привезли грибы, и она приготовила полную кастрюлю. Через неделю этих грибов в погребе не оказалось: утащили. А я в эту ночь промучилась до семи утра. Анатолий повёл меня в роддом. Были частые схватки. Анатолий сердился, что я останавливаюсь, и тащил меня. Только в первом часу дня начались роды. Пришли акушерка Лидия и две санитарки. Помогали мне простынями добыть ребёнка. Наконец-то появился мальчик. Я обрадовалась и сказала Лиде: «Шей меня, если я порвалась». Она сказала, что всё в порядке, и я успокоилась. Хотя и трудно было рожать, но я ни разу не закричала и не застонала. Понимала, что потеряю из-за этого силы. А мне их было нужно много… Всё хорошо, Слава Богу.
Случилось это восьмого августа 1960 года. Так появился на свет сынуля Юрочка. Он был такой спокойный, что не плакал даже тогда, когда болел. Слава Богу, хворал редко. У меня было много молока, и Юра рос почти без подкормки.
Мои «больничные» удивлялись, почему я не жалуюсь на плач ребёнка. Тогда я сказала нашей санитарке тёте Паше: «Вот пойдём с работы домой, зайдём к нам, и увидишь, что ребёнок спит». Она не верила. Когда зашли к нам, Юра спал. Похлопала его по щёчкам, чтобы проснулся. Еле разбудила. Он пососал грудь и снова уснул. Санитарка изумлялась.
Пока я была на работе, за сыном наблюдала Василиса. Юрася за день высыпался, а ночью ему нужно было играть. Нам с Анатолием приходилось его качать на руках. Сначала мне, а потом ему. И так до двух часов ночи. Но хорошо, что улыбался, а не плакал.
Отец носил мне на работу сметану и печенье «Привет», чтобы у меня было молоко, и всегда радовался Юрочке. Он считал, что дождался внука.
После родов я поправилась до 62 килограммов. Всем соседям нравилась, особенно тёте Марусе Гузёма. А я всё ездила в аптеку за медикаментами – с Пашиным проездным билетом. Вставляла своё фото, прокалывала иголкой компостер. Однажды по вагонам шёл контролёр. Когда подала ему проездной, он сказала, что это не мой билет, и забрал его. Мужчина сказал, чтобы я зашла в отделение станции заплатить штраф. Когда приехали в Рубцовск, он собрал безбилетников – человек десять. Пошла за ним. Я не поняла, что он специально заставил меня заплатить штраф. Видимо, хотел познакомиться со мной. Билет он сразу отдал, а если бы проездной вызывал подозрение – порвал бы его.
После всегда, когда я шла к вагону пригородного поезда, этот контролёр подходил ко мне, здоровался. Как увижу его на перроне – стараюсь убежать. Однажды в вагоне привязался какой-то парень. Пытался меня обозвать, чтобы обратила не него внимание. А потом, когда я уже кормила грудью Юру, этот парень был на свадьбе у Лиды Иващенко. Подошёл ко мне и ударил по груди. Было так больно. Ведь у меня там молоко… Сказала об этом отцу Лиды, но он ничего не мог сделать – это был приглашённый женихом. Вот Змей Горыныч!
Анатолий купил хорошее охотничье ружьё и резиновую лодку. Мы часто ходили на Алей. Плавали на лодке с Юрой и детьми Володи Гузёма. Даже как-то Василису брали с собой. В половодье было страшно плавать – полная река…
Постоянно гуляли с работниками больницы. По очереди… Были у всех, а у Василия и Паши Чабиных чаще всего. Один раз отмечали день рождения Васи, и Паша разбила пять литров водки. А такая была весёлая компания! Все почему-то решили, что водку разбил гармонист. А я плясала рядом с гармонистом… Видела, что Паша разбила, но я ничего не могла сказать. Обиженный гармонист сразу же ушёл. А мы с Пашей пошли к нам, взяли десять литров домашнего вина и успокоили Васю.
Я не теряла связь с Лопатиными. Отец Анатолия получил в центре Рубцовска квартиру. Вместе с Марией Ивановной и дочерью Эллой приезжали к нам поздравить со свадьбой. Подарили сто рублей. Но Анатолий в это время уехал в Третьяково. Я старалась, чтобы он вместе со мной ездил к отцу. Что поделаешь, родители развелись ещё в молодости… И так мы дружили с Лопатиными.
У меня на работе было всё нормально. Медикаменты в аптеку возил на грузовой машине Анатолий. Всё бы хорошо, но осенью 1963 года пришла на работу – разбито окно. Понятно, что вор лазил. Сразу позвонила в рубцовскую аптеку №48. Приехали два милиционера с собакой. При  них зашла в помещение, проверила наличие спирта и наркотических лекарств. Всё было в порядке. Милиционеры спросили, что украдено. А я не могу понять. Смотрю – у окна в грязи валяются упаковки таблеток. Не знала, что вор искал кодтерпин, но не нашёл. Электрического света в аптеке не было, а со спичками много не найдёшь.
Я не могла предположить, что были взяты желудочные капли – две упаковки по 35 флаконов объёмом 25 миллилитров. А в каждом флаконе, кроме основных ингредиентов, была настойка опия – один грамм. Сразу не поняла, что это забрали…
Приехала фармацевт – молодая девушка. Я ей сказала, что  не буду делать ревизию в таком холоде. Печь ещё не натопили, а окно открыто всю ночь. Побоялась, что простужусь. Сказала девушке, чтобы уезжала, а ревизию можно провести завтра. Завхоз вставит окно и натопит печь.
Милиционеры были в аптеке, а вор ходил рядом. Я его заметила. Он ходил по двору у аптеки. Боялась сказать милиционерам – убить мог. Я не догадалась отдать ключи от аптеки девушке. Оставила их в больнице. Не столько было украдено, сколько рассыпано и валялось за окном.
На другой день девушка приехала, и мы с ней сделали ревизию. Оказалась недостача – 160 рублей. Милиция всё свалила на меня. Дескать, это я организовала воровство. Присудили мне выплачивать эту недостачу. Я бы уплатила, но за что? Если что-то брала, то сразу вкладывала деньги, и у меня никогда не было недостачи.
Конечно, я очень расстроилась. Не столько из-за денег, сколько из-за того, что те мильтоны орали – вместе с ворами украла! Было обидно. Поехала к отцу Анатолия. Он начальник милиции, а на меня такой наговор. Мария Ивановна и он тоже расстроились. Парфён Филимонович ничего не знал об этом. Пообещал завтра разобраться. Конечно, разобрался, и все замолкли. А недостачу заставили платить вора, которого уже посадили.
После этого случая боялась встречаться не с ворами, а с дебильными ментами. Вспоминая это, забыла написать, что Юре в крёстные мы взяли Нину Никонову. А крёстным стал Яков Сергеевич Таскаев – муж медсестры Евдокии Фёдоровны. Они поженились на фронте. Очень хорошие люди. У них была одна дочь.
В августе 1961 года отмечали день рождения Юры – один годик. Мой отец так радовался, что у него есть внук! На фотоснимке с восхищением смотрит на него. Когда все плясали, пришёл врач, которого только прислали из Рубцовска к нам в больницу. Там ему сообщили, что весь персонал гуляет у нас, и он пришёл к нам. Какой молодец! Выпил рюмку водки и плясал со всеми да упаду. Прекрасный был человек – золотой гинеколог. Он делал женщинам аборты и сразу отправлял их домой. Никто не болел. А акушерку Валю Харченко научил всему, за что ему женщины были очень благодарны. Валя помогала всем, кто нуждался…
Встречать Новый, 1962-й, год собрались все больничные работники. Это я договорилась с Володей и Тоней Гузёма, чтобы отмечать у них. Сосед Михаил Болдырев купил бочонок пива. Сложились. Принесли водку, вино, что-то из закусок. В основном мы с Тоней готовили.
Гуляли очень весело. Была гармонь, которую  выхватывали друг у друга три гармониста. В нашем доме было не до праздника: мой отец лежал больной. Мысленно просила его, чтобы он не умер на Новый год. У него был рак горла, но он не знал. Ему никто не говорил об этом. Когда мы с Анатолием возили его в больницу в Рубцовск, меня пригласили врачи, которые его осматривали и сказали, что хотят сделать ему операцию – вставить в горло трубку, чтобы заливать пищу. А я спросила: «Это зачем? Чтобы мучился дольше? Ведь он уже немолодой, и пусть всё останется так, как есть». Врачи похвалили меня за то, что правильно рассудила. А вскоре нашему соседу-алкашу сделали такую операцию, и его жена горевала, что я ей не подсказала, как лучше сделать. Она замучилась с ним – все отходы летели по комнатам.
Когда мы встретили Новый год, отец спросил у меня, кто был, и как погуляли.  Я ему сказала, что были все больничные, а также Чабины, соседи Болдыревы, и что Михаил купил бочку пива, но уже успел отлить ведро. Отец произнёс: «Да, Михаил ещё тот делец».
Четвёртого января отец умер. Перед смертью у него изо рта полилась какая-то жидкость. Я схватила полотенце и вытерла ему рот. Ой, как он посмотрел на меня… Не забыть его взгляда. Он выразил все свои мысли, что не зря взял меня воспитывать. А сам сокрушался: «Ну, что это со мной…». Похоронили Александра Георгиевича на веселоярском кладбище. На похороны приезжали из Ленинска-Кузнецкого сестра Зоя с мужем Иваном, с дочерьми Ниной и Олей. Когда уезжали, взяли с собой Василису Кирилловну и Юру. Они прожили там один месяц. Анатолий съездил и забрал их домой.
Василиса рассказала, что Зоя хотела найти мужа для неё. Но зачем ей это было нужно? Приходил какой-то старик с трубкой и курил. А Александр Георгиевич никогда не баловался табаком. И Анатолий не курил. Василиса отказалась.
В это лето Лида Иващенко вышла замуж. В том же платье, которое мы шили вдвоём для свадьбы. Её мужем стал Николай Омилаев. Лида не хотела за него выходить, но вариантов не было… Николай окончил фармацевтическое отделение Семипалатинского техникума, а потом институт. А она была медсестрой, он её всегда в этом упрекал. После свадьбы они уехали в Джамбул. Неважно жилось ей.
На место Лиды в больницу пришла Зина Милошенко. Мы познакомились и стали дружить. Часто ходили к ним с Анатолием в гости. Её брат женился молодым, уехал в Барнаул и там из-за жены повесился.
Жили Милошенко в большом деревянном доме. Дядя Миша и тётя Аня были очень добрые люди. Нас всегда радостно встречали, считали, что мы чуть ли не родственники. Жили они хорошо. Имели своё хозяйство, пасеку, большой огород. Там садили вишню, всякие цветы.
Осенью шестьдесят второго года мы с Анатолием и Юрочкой ездили в Ленинск-Кузнецкий. Моя родная мать Любовь Кирилловна ещё жила в доме, где я родилась. Строение было деревянное, большое – коридор и три вместительные комнаты. Жили неделю у Зои. Когда собрались назад, пошли в дом к матери. У неё в это время гостил сын Алексей Иванович, мой брат. Он приехал из Ленинграда. Я предложила поехать в Кемерово к сестре Лидии и всем сфотографироваться. Зоя и Алексей не хотели быть на одном снимке с матерью, но я им сказала, что это единственный случай, когда мы собрались вместе. И они согласились.
Поехали в Кемерово. Юру оставили с мужем Зои Иваном и её старшей дочерью Таней. Я надела белую капроновую кофточку и такие же подарила Зое и Лиде. Мать была в красивом платье. Сфотографировались. Мать, сын и три дочери. А потом ещё снимались без матери. Фотографии получились прекрасные.
Больше мы все вместе не встречались. Алексей уехал в Волосово рядом с Ленинградом. Он работал там следователем. После они с женой поменяли квартиру и переехали в Ленинград. Во время войны он после ранения лежал в госпитале в городе на Неве. Там и познакомился с медсестрой Аллой, ленинградкой.
В Кемерово мы купили Юрочке большую педальную машину – «Москвич». Юра ездил на ней. Когда уезжали из Ленинска, нас провожали Зоя и Алексей. Анатолий занёс машину в вагон. Перед самым отъездом проводница потребовала предъявить билет на эту игрушку. А мы и не знали, что это нужно. Послала за билетом. Анатолий побежал, а я проводнице сказала: «Где ж ты была раньше? Если муж опоздает на поезд, я тебя выброшу из вагона!». Она тут же побежала к начальнику поезда, а я положила Юру на полку и легла рядом. Пришли два мильтона, посмотрели, что я лежу с ребёнком, и ушли. Прибежал Анатолий, и сразу же пошёл поезд. Дальше ехали без происшествий.
Про приезду домой Юра и дети Володи Гузёма катались на машине. Все радовались.
Председатель сельского совета Андрей Иванович предложил здание для аптеки. До этого строил школу, а детей было мало, и помещения пустовали. Открыли большую аптеку – №198. Её приняла молодая девушка-фармацевт. А я в это время болела – сильно простыла. Лежала в рубцовской больнице. Туда меня положил Мушинский. Болело горло. Удалили гланды, и было осложнение. А эта девушка работала без меня, и ей пришлось открывать в Веселоярске новую аптеку.
Я пролежала в больнице две недели. Направили в Барнаул на консультацию, потому что стали опухать суставы. Когда приехала в столицу Алтайского края, меня проконсультировали и дали путёвку на курорт в Славгород, на озеро Яровое. Лечиться там грязью.
В это время в Веселоярск приехал к сестре из Нарыма Александр Ненштель. Он был разведён. Сестра посоветовала ему сосватать Зину Милошенко. Хорошая, мол, дивчина. Александр попытался познакомиться, но Зина отказала. Он был раньше женат, на восемь лет старше, да ещё и немец… Она ни за что не хотела выходить замуж за него. А до этого я Зину несколько раз знакомила с парнями – родственниками Анатолия, но как-то не получалось…
Александр прислал Зине записку, в которой написал, что если она не выйдет за него замуж, то он вечером уедет назад. Зина пришла ко мне вечером и спросила, что же делать: «Не хочу я за немца идти, хотя он и красивый». Мы долго с ней думали и решили, что она всё-таки пойдёт за него замуж: больше не за кого. А если что-то пойдёт не так – бросит его. Я отнесла ему записку от Зины, которая согласилась, чтобы он пришёл.
Мне нужно было уезжать на курорт, а Зина в этот день выходит замуж. Я с чемоданом пришла к ней на свадьбу. Проплакала там – жаль было подругу. А потом поехала в Барнаул, Кулунду, дальше – к озеру Яровое. Анатолий в это время отправился в Узбекистан, в Чирчик, где раньше жила его знакомая девушка. Мы с ним решили туда уехать жить, раз я в Сибири часто простываю и болею. 
На курорте хорошо лечили. Это была, можно сказать, больница. Рядом с палатами дежурили медсёстры. Кто сам не мог подниматься. Возили на коляске в комнату, где раздевались донага. Пациенты ложились на кушетку. Медсёстры обмазывали их лечебной грязью. Потом рядом мылись под душем. После делали физкультуру и массаж. Таблетки не давали – лечили одной грязью. А вечерами каждый день играли в разные игры. Танцевали, кто мог. А вот кормили плохо. Ежедневно варили суп из рыбных консервов. Правда, всегда были котлеты и компот.
Ко мне за стол посадили молодого парня из Барнаула. Он стал приглашать меня танцевать. Иногда приходил к нам в палату, где жили четыре женщины,  играть в карты. Однажды вечером играли – догоняли по кругу. Кто отставал, того били ремнём. Он догнал меня и больно ударил. Я очень расстроилась и долго не разговаривала с ним, а он дал понять, что такая игра – всех бьют, кто отстаёт.
Грязью меня хорошо подлечили. Руки и ноги. Приехала домой. В тот же день ночью вернулся и Анатолий. В Чирчике ему не понравилось. Мы отказались от переезда в Узбекистан. И, слава Богу, что не залетели в такую даль…
По возвращении из санатория я приняла аптеку у девушки-фармацевта. У неё оказалась огромная недостача. Её родителям пришлось продать всё своё хозяйство, чтобы рассчитаться с аптекоуправлением. А мне нужно было научиться составлять требование для получения лекарств на медицинском складе. А главное – уметь делать отчёты, потому что большая аптека сильно отличается от аптечного пункта первой группы, в котором я работала до этого времени. Мне поневоле пришлось ездить в Рубцовск в бухгалтерию. У бухгалтеров не было времени заниматься со мной. Они посоветовали мне обратиться к бухгалтеру аптечного склада Полине (она как раз родила ребёнка и не работала). Поехала к ней на квартиру. Она согласилась помочь, потому что знала меня. Раньше бы работали на аптечном складе, и она ко мне хорошо относилась.
Полина всё показывала и рассказывала мне. Она многому меня научила, что мне пригодилось в дальнейшей жизни. Ездила я к ней после обеда на пригородном поезде, а в первой половине дня работала в аптеке. Вечером возвращалась домой.
В один из дней Полина сказала, что её сыночку исполнился месяц. Поставила на стол пирог и бутылку вина. После «урока» мы с ней выпили, посидели, поговорили. Я опоздала на поезд. Приехала этим же пригородным, только ночью. И тут Анатолий стал возмущаться и первый раз в жизни начал ревновать. Юрочке было два годика, и дело дошло до того, что нам с Василисой пришлось попросить освободить нас от его присутствия. Он со зла схватил Юру и побежал на вокзал. Уехал в Третьяково. А через три дня утром явился в аптеку. Я спросила: «Зачем приехал?». Он ответил, что хотел меня застрелить, но его мать Матрёна Ивановна сказала ему, чтобы он ехал назад, падал на колени и просил прощения. А я так и подумала, что встретит его Василиса и всё простит. Она очень любила Юрочку. Так и случилось.
Вернусь к работе в аптеке, которая была просторная – состояла из четырёх помещений. Девушке, которая принимала без меня аптеку, завезли много лишнего товара. Например, одна комната была битком забита минеральной водой. Ну, и многое другое, что бы никогда не взяла. В этой аптеке я проработала уже год. В ней было паровое отопление. Как натопишь печь, столько и тепла. Мы с Анатолием каждое воскресенье ходили топить печку, чтобы не разморозилась система отопления. Я же даже по субботам выходила на работу. Так в сёлах трудились все фармацевты.
В рабочие дни печь топила молодая санитарка Маша. Однажды осенью я полезла в подвал аптеки и увидела там две коробки липучки от мух, которые раньше не замечала. Тут же вспомнила, как я в Затоболовской аптеке сделал недостачу, и сколько я тогда пережила. Телефона в аптеке не было, и я с радостью побежала в больницу. Сообщила в аптекоуправление, что нашла деньги этой девушки-фармацевта. Там спросили, всё ли нашла. Я не смогла подтвердить, всё ли, потому что не считала количество липучек. После, когда я проверила, оказалось, что не вся сумма нашлась. Одна из коробок была разорвана. И все подумали, что я оставила часть денег себе.
Другой бы, может, и не стал говорить о находке, но я не такой человек. Как-то мы с Анатолием получали в аптеке №48 товар и нечаянно увезли ящик – 20 флаконов холосаса. На сумму 180 рублей. Этот ящик мы вернули срочно в аптеку, но никто не обратил на это внимания. А мне чужое не нужно. С людей лишнего никогда не брала.
Шёл 1963 год. Осенью случилась беда. После обеда в аптеку приехал какой-то военный и стал за мной наблюдать, а у меня были люди. Когда обслужила веселоярцев, подошла и спросила, что ему нужно. Он сказал, чтобы я собиралась ехать с ним в сельсовет. Я почему-то подумала, что это кто-то приехал проверять аптеку. Схватила выручку из кассы и положила в сумку. Пошла в туалет. Не могла понять, что происходит. Доехали на машине до сельсовета. А мне рядом нужно было сделать в больнице укол пенициллина: болело горло. Я попросила довезти меня до больницы, но он отказался. Пошла сама. Мне сделали укол, и я пошла в сельсовет. Там уже сидел другой милиционер. Он работал у нас, но я его не знала. Этот военный громко начал говорить мильтону: «Что это у вас творится? Заведующая аптекой отпустила сто стандартов кодтерпина наркоману. Как она могла это сделать?» И оба стали орать на меня и возмущаться. А я не помню, чтобы такое сделала. Подумала и вспомнила, что примерно десять дней назад у меня в аптеке было полно больных с рецептами. И ко мне подходила моя санитарка Маша. Сказала, что пришёл парень и просит сотню кодтерпина. Мне из-за очереди было некогда, и я, не подумав, сказала Маше: «Дай». Я даже не видела, что его нет в аптеке. Он был с другой стороны. А я-то даже забыла, что в ящичке с медикаментами лежала книжечка сприказом, что без рецепта не отпускать кодтерпин. В его состав входит кодеин, который пью наркоманы. А этим ментам я сказала, что не знаю об этом приказе. Могли бы мне отдать этот приказ в руки и проинструктировать, а не бросить в ящик…
Плохи дела. Мне приказали приехать в отделение милиции в Рубцовск, где рядом сидят уголовники. Это уже не то, где работал отец Анатолия. Когда я туда, на край города, добралась, в кабинете сидел тот же мент, который приезжал ко мне. Он оказался начальником. Милиционер долго читал мне нотации и сказал, что нас будут судить вместе с санитаркой. Мы должны приехать на суд. Маша очень расстроилась. Поехали с ней в Рубцовск. Зашли в сад, где был суд. Там, за столом, сидели какие-то люди. И в зале тоже. Вначале допросили Машу, а потом меня. Мы рассказывали всё, как было. А что скрывать? Этот наркоман сидел в зале.
Судьи поинтересовались, уволена ли я. Ответила, что давно уже, но работаю, пока мне ищут замену. Говорили что-то ещё, но я их не слушала. Нас отпустили. Когда шли у выхода, этого наркомана провели мимо. Он громко сказал: «Люба, прости меня!» Я промолчала. Отец Анатолия ходил к ним, заступался. Говорил, что я его сноха и прочее.
Потом меня пригласили в аптеку №48. Провели товарищеский суд. Присутствовал какой-то милиционер. Женщины выструпали, спрашивали, почему я продала столько кодтерпина. Отвечала, что парень воспользовался тем, что много народа, да и о приказе не знала.
Короче, ничего мне не было. Но настроение работать в этой аптеке пропало. Решили с Анатолием уехать хоть куда. Но я знала, что меня не отпустят с работы. Все аптечные понимали: я это сделал не специально. Такой случай. Да и не знала, что этот парень – наркоман.
Я решила, что мне нужно родить ещё одного ребёнка, оформить декретный отпуск и не выходить на работу в эту аптеку. Так и сделала. Продолжала работать, но без рвения.
Был уже 1964 год. Продолжали ходить с Анатолием топить печь. Санитарка Маша уволилась, вернулась в «Заготзерно». А я взяла в санитарки Раю – молодую женщину, жену Ивана Задою. Она была небольшого роста. Красивая и чистюля. Для меня главное – чтобы в аптеке была чистота. В ноябре 1964 года я забеременела. Но вдруг появилась кровь. Пошла к гинекологу и спросила, что нужно попить, чтобы всё было в порядке, и что мне этот ребёнок очень нужен. Женщина-гинеколог сказала: «Попей прегнин». После приёма этих таблеток всё наладилось.
Тринадцатого августа 1965 года родился второй сынуля – Валера. Родила его быстро утром. На рассвете Анатолий отвёз меня на мотоцикле в роддом. Валера родился в семь утра. Роды приняла медсестра Прасковья Силантьевна. Валера был хорошенький, его все носили на руках и говорили: «Богатырь!»
У меня было много молока. Я вначале покормила девочку, которая очень плакала, а Валера ещё спал. Когда стала кормить девочку, зашла пожилая санитарка и сказала: «Что ты делаешь! У тебя теперь не будет молока, раз ты покормила девочку». А я-то откуда знала, что это нельзя. И в самом деле, у меня стало меньше молока, и Валера часто плакал – был голодный. А подкармливать боялись. Да ещё когда Василиса купала Валеру, я подсыпала больше, чем нужно марганцовки. Сынок стал плакать. Вытащили его из воды «загорелого». Валера был плакса, не то что Юра.
Я ещё беременной ездила в Казахстан, в Усть-Каменогорске. В аптекоуправлении меня встретил приятный старичок и спросил: «Ваш муж любит лес и охоту?». «Он охотник», - ответила я. Тогда этот заведующий аптекоуправлением сказал, что направит меня в село Тарханка. Там очень красивое место. Кругом лес, а посреди села протекает река Ульба. Вернулась домой и ожидала, когда закончится декретный отпуск.
Почему мы решили уехать из Веселоярска? Дело, в том, что вскоре должен был вернуться из тюрьмы наркоман, который в первый раз лазил в окно аптеки. Боялась, что он снова решится на это. Кстати, когда я уехала, в аптеку лазил не он, а другие – «учёные» наркоманы. Через трубу. И утащили 10 граммов кодеина вместе со штанглазом (он был подпсиан по латыни). Вот бы меня тогда потаскали в милицию… Опять бы говорили, что я сама сделал кражу с ворами.
Аптеку сдала фельдшеру веселоярской больницы: свободных фармацевтов не было. Эта девушка проработала один год и сказала: «Вначале нужно поработать в аптеке, а тогда только фельдшером».
Когда Валере исполнилось полтора месяца, я на прощание решила собрать крёстных и медработников. Крёстной младшего сына была Зина Милошенко, а крёстным – Анатолий Аверин, друг моего мужа. Из Томска приезжала двоюродная сестра моего супруга Рая. То, что собираемся уехать, я никому не сказала. После крестин поехала в Усть-Каменогорск к бывшим соседям Болдыревым. Они купили в городе дом и жили там уже три года. Я оставила Валеру с бабушкой. А мы с Михаилом поехали в Тарханку. Село нам понравилось. Всё действительно было так, как говорил старичок. Вот ведь как бывает – наши веселоярские соседи уехали жить в Усть-Каменогорск, а мы в Тарханку, которая находилась неподалёку от областного центра. А через год мы перебрались в село Октябрьское, а Болдыревы – в город Шемонаиха, в трёх километрах от нас. Почти двадцать пять лет жили вместе и дружили.    
Чтобы переехать в Тарханку, мы с Анатолием и Валерочкой направились на поезде до Усть-Каменогорска, а потом – на автобусе. Посмотреть, кто там зав больницей, и какая там аптека. Приехали. Нашли больницу. На улице нас встретила санитарка. Представилась Дусей. Приятная женщина. Показала, где аптека – рядом с больницей. Рассказала, что заведующий больницей – Церникель. Показала, где он живёт. Оставили ей Валерика и пошли к этому Церникелю. Нас встретил средних лет красивый немец с женой-еврейкой. Он как-то сразу растерялся. А я поняла, что понравилась ему. «Рад. Можете переезжать, - дал добро Церникель. – Есть пустой дом. Там жил молодой парень. У него умерла мать. Учится в Усть-Каменогорске. Аптеку хоть сегодня принимайте. Там работает моя жена. Как приедете, она передаст вам аптеку. И ещё жена работает в садике медсестрой. Передаст вам и эту должность».
В общем, нас приняли радушно. Село нам понравилось. В нём жили ссыльные поляки. Женщины, которые работали в больнице, были очень красивые.
В Веселоярске начали готовиться к переезду. Как и почему к нам в эти дни прибыли квартиранты, мы не могли понять. У них была пятимесячная девочка. Женщину направили работать заведующей клубом. И кто-то послал их к нам. Жили они у нас несколько дней – босые и голодные. Ещё просили, чтобы оставили им телевизор «Концерт», который мы недавно купили. Передала им кое-какие вещи.
Я пошла на почту снимать сбережения моих родителей – 25 тысяч рублей. В то время это были большие деньги. На почте увидела Аню Волошину, которая работала в клубе кассиром. Она увидела на двери почты моё объявление о продаже дома. Сказала, что ей нужна жилплощадь, а позднее она может купить этот дом. Я согласилась. Пришла домой и сказала квартирантам, чтобы уходили от нас, потому что продала дом. Они испугались, ведь им некуда было идти. Мне пришлось брать известь, кисть и белить комнату в поликлинике, которая перешла в другое помещение. Так я избавилась от нежданных квартирантов.
В доме, в который поселилась Аня Волошина с ребёнком, оставались шифоньер, диван, этажерка, большой стол, большое зеркало, два кресла, недавно купленный сервант. Недавно там поставили железную печь. На кухне остались кухонный стол, две кровати, раскладушка, четыре табуретки. Во дворе был новый сарай, который поставил Анатолий, летняя кухня, цыплятник, баня. Словом, всё бросили и уехали. А эта Аня даже копейки нам не дала. Она разошлась с мужем, бросила всё и ушла к родителям. Наш дом растащили, а на его месте поставила новый большой дом моя знакомая Зина Цымбал.  Мы с ней учились вместе в восьмом классе. Я потом была в этом доме.
В середине октября 1965 года Анатолий поехал с Василисой в Тарханку. Их повёз Александр Нештель, муж Зины Милошенко. Анатолий взял две кровати, постель, три ковра, детскую кровать, коляску для Валеры, трельяж, стиральную машину, телевизор, мотоцикл с коляской. Ещё взял в клетках двух поросят, пять уток и двадцать кур.
А мы с Юрой и Валерой должны были ехать на следующий день на поезде. Добирались с трудностями. Я на руках несла Валеру, а Юра – трёхлитровую банку с рыбками. Аквариум увёз Анатолий. Когда ехали туда, то вышли не на той остановке. Поняла, что сошла не там и закричала об этом женщинам, которые в вагоне провожали нас. Одна соскочила и затащила нас в вагон.
На следующей остановке поезд остановился в лесу. Вместе с другими пассажирами мы высадились и направились в сторону Тарханки по воде в лесу. Люди помогали нести Валеру. Позже нас встретил сын Дуси – санитарки больницы, с которой мы познакомились в первый приезд. Еле добрались до больницы, а после – до дома, где нас уже ждали Анатолий и Василиса. Было натоплено. Многие предметы обихода были расставлены. Мне понравилось всё.
На второй день после приезда вышла на работу, приняла аптеку у жены Церникеля. Заведующий больницей стал уделять мне знаки внимания, приглашать к себе домой в гости и к своим знакомым – к директору школы, продавцу магазина и отставному полковнику. Водил меня с Анатолием в эти семьи и знакомил. Там Церникель старался обратить на себя внимание. В то время, когда мы с женщинами танцевали, он с директором рассуждал о каких-то учёных. А я  Церникеля и его собеседников считала дураками.
Зав больницей наказал мне, чтобы мы не дружили с его работниками из больницы. А к нам привязалась санитарка Дуся. Её муж работал в хозяйственном магазине. Мы по приезду купили диван, шифоньер, сервант, этажерку и большой стол, а после – мотоцикл – «Иж-Планета» без коляски, который нам из Грузии переслала двоюродная сестра Анатолия Катя. Прежний мой муж продал брату Ивану.
Дуся начала приглашать нас к себе в гости. Это была симпатичная простая женщина. С мужем Леонидом они недавно построили деревянный дом. У них везде была чистота, а во дворе сделаны высокие грядки, на которых росли дыни и арбузы.
У Дуси был брат Сергей. Его жена Нина работала медсестрой. Поздней осенью они пригласили нас поехать в лес за хмелем. Отправились на мотоциклах. В лесу прекрасно отдохнули. Фотографировались. Церникель отругал меня за то, что мы ездили в лес с его работниками. А я решила лучше дружить с этими простыми людьми, чем с этим немцем.
Ещё в амбулатории была медсестра Валя. Они с мужем ездили на поле, где много ежевики. Позвала туда. Вы даже не представляете, что это такое… Я никогда не видела, чтобы так, без кустов, росла ежевика. Всё поле было синее. Сплошные кустики ежевики в траве.
Поехали на «Иже» на это поле. Нарвали много ежевики. На другой день снова поехали за ягодой. Только стали доезжать до места, где росла ежевика, как навстречу – Сергей на мотоцикле «Урал». Видимо, был пьяный. Врезался в нас. Я отлетела вместе с ручкой, за которую держалась. Анатолию удар пришёлся между ног. Он после долго болел – всё опухло.
У Сергея в люльке сидела жена Нина. Она поняла, что дело плохо и начала громко кричать, что у неё сломан палец. А ничего у неё не было сломано. Просто хотели уехать. С поля нас увезли медсестра Валя с мужем, а Сергей с Ниной убежали… Анатолий где-то взял машину. Мотоцикл забрали. В нём была небольшая поломка.
Забыла написать о том, что Анатолия Церникель сразу взял шофёром на больничный «Москвич». На этой машине муж возил меня в посёлок Согра под Усть-Каменогорском в аптеку. Там я получала медикаменты. Познакомилась со всеми. Все были добрыми людьми.
Церникель всё старался наладить со мной контакт, но не получалось. Он даже убрал из детсада свою жену, а меня поставил медсестрой. Туда я в течение года водила Юру. Проработала там с осени до весны. Утром проверяла, кто из детей пришёл, нет ли больных. Головы вшивых мазала мазью. Всем измеряла температуру. Заполняла все тетради. Боялась, что могут заставить делать разные прививки. Я этому не училась. Решила эту должность оставить. У меня и в аптеке хватало работы. Зачем мне этот сад вместе с Церникелем? А он часто приходил в амбулаторию, которая находилась в одном здании с аптекой. У аптечной стойки наблюдал за мной.
Однажды пришёл мужчина и говорит: «Я прибыл сделать в аптеке учёт». Показал, что бумаги ему дал директор совхоза. Я сказала, что в аптеку, кроме фармацевта, никто не имеет права заходить. Для этого нужно ехать в Согру, взять представителя ведомства и с ним прибыть для проверки. Мужчина рассердился. Видимо, привык везде командовать, а тут ему отпор… Начал рассуждать, что имеет полномочия. Я отчёта не боялась. В аптеке всегда порядок. А тут, думаю, какой-то мужик будет мне указывать. Я-то знаю аптечные законы, а он профан в этом деле. Спрашиваю с поддёвкой: «А вы разве знаете латынь? Как вы будете проводить учёт?» Он ничего не ответил и ушёл. Вот, думаю, не на ту напал. По своей работе я всё знаю. Это вам не медсестра, что здесь до меня работала.
Перед уходом из садика меня начал передразнивать пацан лет восьми, когда я мазала девчонке голову мазью от вшей. Корчил всякие рожи передо мной. Видимо, был приучен к этому. Подошла к нему и побила, чтобы было неповадно. Он залез под кровать, а я продолжала заниматься своим делом. Его мать работала в садике на кухне поварихой, но я ничего не ела на кухне и снимала лишь иногда пробу, записывала в книжки. Когда вечером с Юрой отправлялась домой, зашла на кухню и сказала, что побила её сына, и его нужно воспитывать. А она ответила, что сын такой вредный, что и дома всем корчит рожи. Вскоре я только приводила и забирала Юру: моя работа там завершилась.
На Новый год в детсаду была ёлка. Анатолий фотографировал детей. Большие фотоснимки детей так и лежат в нашем архиве…
Новый, 1966-й, год, мы отмечали в поликлинике рядом с аптекой. Нас с Анатолием тоже пригласили. Когда встретили Новый год, все были немного навеселе. Что-то потребовалось для закуски, возможно, даже соль. Я сказала, что это есть в аптеке, и сейчас принесу. Только я пошла туда, как следом за мной выскочил завхоз Сашка, тоже, как Церникель, которого, кстати, в компании, не было, немец. Хотел зайти со мной в аптеку. Стал хватать меня. А я в то время так ненавидела немцев, что так толкнула и заорала громко, что он не имеет права заходить в аптеку. Сашка отстал от меня и пошёл хватать всех медсестёр. Но их мужья надавали ему. А я никому не стала говорить, что он привязывался.
Зимой были такие сугробы, что по улице невозможно было проехать. К нам в гости из Семипалатинска приехали Валя и Женя Лось. Они доехали до Усть-Каменогорска. На автобусе смогли доехать только до Винного. Это было на полпути к Тарханке. Женя в Винном взял лошадь, и они кое-как добрались. Мы так обрадовались, что наши друзья не забыли нас!
После того как проводили их, решили из Тарханки уезжать: если зимой заболеет ребёнок, то никуда его из-за снежных заносов не увезёшь. Да и, как я уже говорила, у Анатолия с работой было плохо. Церникель срывал на нём зло – дескать, у того ничего не получается. В общем, мы приняли решение ехать в Шемонаихинский совхоз, куда и раньше хотели отправиться. Оттуда два километра до железнодорожной станции, а ещё Третьяково, в котором жила мать Анатолия, почти рядом.
Весной 1966 года хозяин дома, в котором мы жили, продал его за три тысячи рублей своей старшей сестре. Я в огороде уже посадила помидоры и картошку. Стали искать, где жить до переезда в Октябрьское. Воспитатель в садике сообщила, что у них стоит пустой дом, и мы можем его занять. Посмотрели это жилище. Как там жили люди, не знаю… Даже коридора нет. Сразу с улицы заходишь на кухню. Русская печь. Дальше большая комната и тоже русская печь. Я поняла, что мы не поместимся на этой жилплощади. Да ещё на дворе нет сарая. А у нас большой поросёнок, утки, куры. Строить сарай не из чего.
Недалеко продавали дом за 1400 рублей. Тоже две комнаты и две русские печи. И больше ничего! Да рядом огромный огород у речки. Вот, думаю, попали…  Решили в доме, который мы осматривали вначале, выбросить русскую печь и как-то поместиться там. Пришли Дуся и Нина. Выкинули печь. Начали белить в доме. Ещё не закончили – приходит мужчина и предлагает свои услуги. У него недалеко стоял небольшой домик. В нём две комнаты, большой сарай во дворе с погребом. Также были летняя кухня и другие постройки.
Бросили работу и пошли смотреть домик. Я перенесла все посаженные помидоры. Насадила много дынь и картошки, которой после накопали двадцать два мешка. В общем, мы обосновались здесь.
Анатолию плохо работалось у Церникеля. Зимой начальник ездил в гости к своим друзьям, гулял там до полночи, а мой муж сидел в машине и мёрз. Днём заставлял рубить дрова, хотя был завхоз Сашка, который не ударял палец о палец.
Летом я шла из аптеки в гараж к Анатолию. На мне было красивое платье из китайского шёлка. На высоком пороге больницы стояли люди. Когда проходила мимо них, кто-то громко произнёс: «Ой, какая красивая женщина! Наверное, у неё не было отбоя от парней». Я даже не посмотрела в эту строну.
А после я разговаривала с медсестрой Екатериной. У неё был муж-алкаш. Я спрашиваю: «Как ты, Катя, живёшь с алкашом?» Отвечает: «А как ты живёшь с дураком?» Больше я ни с кем не разговаривала.
В середине 1966 года к нам приезжала из Грузии двоюродная сестра Анатолия Екатерина. В это время у меня сильно болело сердце. Ближе к осени поехала в Согру в больницу. Там работал врач-терапевт, только что приехавший из Рубцовска. Посмотрел моё горло и сразу выписал направление в больницу. Он знал даже Сергея Ивановича Суворина. Сообщил, что тот работает на скорой помощи. Я пролежала в больнице две недели. Наступал день рождения Валеры. Просилась у лечащего врача уехать на один день. На годик сына съезжались свекровь, её сестра, мои подруги и другие люди. Женщина меня не отпустила. Тогда я пошла в аптеку на Согре. Там была моя одежда. На автобусе приехала в Тарханку.
Отметили день рождения Валерика. Было многого гостей. Свекрови и её сестре не понравилось, где мы живём: трудно добраться. Советовали из этой «ямы» уехать. Мы написали на Церникеля жалобу и отправили в Глубокое, главврачу центральной больницы.
Тогда же, в августе, в один из выходных, я с Юрой поехала в Третьяково. Побыли у Матрёны Ивановны. Она дала две бутылки спирта. Направились в Шемонаиху. С поезда пошли пешком в Шемсовхоз. Нашли больницу. Там заведующей была Нина Дмитриевна Руденко. Я очень обрадовалась, потому что до неё здесь работал старый еврей. Знала это ещё несколько лет назад, когда мы с Анатолием заглядывали в это село, прицеливаясь к возможному новому месту жительства. Руденко встретила меня нормально и сказала, что у них сейчас работает немка из Шемонаихи. Идите к ней. Если она согласится уйти, то принимайте аптеку. Познакомилась с заведующей. Сказала, что мне бы нужно это место. «Как скажет аптекоуправление, так и будет», - ответила она.
С Юрой пошли искать аптеку №54. Еле отыскали её на краю Шемонаихи. Там работала заведующей Лидия Георгиевна Дамина. Представилась и сказала, что мне было бы желательно работать в Шемсовхозе. Она посмотрела на меня сквозь очки и сказала: «Была бы рада». Видимо, я ей понравилась. После мы с ней дружили, пока жили в Октябрьском.
Пришли с Юрой на автостанцию. Выяснилось, что автобусы из Шемонаихи не ходят до Усть-Каменогорска. Подъезжали лихачи на своих машинах. К одному из автомобилей подбежал молодой мужчина и стал договариваться с частником, чтобы он подъехал сюда через час или два, а пока пусть едет, куда хочет. У шофёра, видимо, были дела, и он уехал. А мужчина тоже ушёл.
Ещё подъезжали машины. Но к ним невозможно было пробиться. Не давали подойти и мне. Пришлось наблюдать, когда вернётся та машина, чтобы раньше мужчины, который договаривался, сесть в неё. Когда подрулила эта легковушка, меня не пускали, а я кричала, что у меня грудной ребёнок, и я всё равно уеду. Посадила Юру на сиденье и сама села. Подбежал заказчик, но место уже было занято. А до меня уже сидели два человека в машине. Был недолгий бурный спор с тем молодым мужчиной. И всё же мы поехали домой.
Когда добрались до автовокзала в Усть-Каменогорске, я попросила шофёра, чтобы он увёз нас до Тарханки. За это пообещала две бутылки матрёниного спирта. Водитель сказал: «Подождите», привёл другого парня и попросил отвезти нас, так как у него нет времени. Так мы и поехали с другим водителем в Тарханку.
У дома встречали Василиса и Валера. Оба закричали дуплетом: «Мама!»  Поблагодарила шофёра и отдала ему два рубля. А он говорит: «А мне сказали, что вы отдадите две бутылки спирта». Я ему ответила: «Зачем взял два рубля?» Он вернул деньги, а я ему отдала спирт. Мне его было не жалко. А как радовался Валера! Можно было отдать и больше. Когда Матрёна Ивановна узнала о том, что я отдала спирт, то была недовольна. «Ну, - думаю, - мне дети дороже спирта!»
На другой день поехала в аптекоуправление. Там меня уже знали. Стали уговаривать ехать на выбор в четыре аптеки. «Зачем тебе Шемсовхоз?», - сокрушались фармацевты. Одна аптека была на знаменитом курорте «Рахмановские Ключи». Конечно, было заманчиво… Но туда не было железной дороги. Ходили только автобусы. Пусть лучше будет Шемсовхоз. Тем более я скучала по Веселоярску и друзьям, а село Октябрьское недалеко от места, где мы жили ещё год назад.
На уговоры я не поддалась, и мне сказали: «Если фармацевт, которая работает в Шемсовхозе, согласится поехать в любую их этих четырёх аптек, мы её отправим туда, а тебя – в Шемсовхоз».
Через неделю на выходные мы с Анатолием поехали в Шемонаиху. Отыскали, где живёт эта немка. Начали уговаривать её, чтобы она ехала на курорт зав аптекой. Я её сказала: «Поезжай. Ты там быстро выйдешь замуж». Еле уговорили.
Я на Согре в аптеке взяла отпуск, поехала в аптекоуправление, сказала, что буду принимать аптеку в Шемсовхозе, а та девушка согласилась ехать в «Рахмановские Ключи». Анатолий уволился с работы, и мы с ним и Юрочкой в начале октября поехали в Ленинград к моему брату Алексею Ивановичу. Черепановы в то время жили в Волосово. Туда ходили автобусы. Приехали к ним. Дома была жена Алла Сергеевна. Мне можно было и не представляться, я ведь – копия брата.   
Алексей с сыном был на курорте в Сочи. Алла сообщила, что они через три дня приедут. Мы прожили в Волосово пару дней и отправились в Ленинград. В магазинах накупили всего – разных цветных шапок – зимних и осенних. Взяли зимнее пальто, хотя у меня были доха и два пальто. На хозвыставке купили детям красивые пальто и костюмчики. И мне, и Анатолию – тоже много чего. Кое-что положили в камеру хранения на железнодорожном вокзале. Вечером поехали к брату Аллы Сергеевны. Как только мы постучали к ним, они сразу сказали: «Алексей Иванович приехал!», имея в виду меня. Угостили нас, а Юру так «угостили» лимонадом, что он «поймал рыбку».
Утром поехали в центр города ещё ходить по магазинам. Сели в автобус. Ворюги создали такую давку, что чуть не задавили Юрочку. Я кричала: «Задавите ребёнка!» Но им было всё равно. Было нечем дышать. Доехали до первой остановки. Кое-кто вышел. Видимо, и воры покинули автобус, сделав своё дело.
Мы снова ходили по магазинам и что-то покупали, а потом направились в Волосово. Когда Анатолий снял плащ, мы увидели, что у него разрезан пиджак. А там, в кармане, лежало раскромсанное портмоне. Карманники им едва не завладели. А там были деньги, жетоны от камер хранения. Вот был бы номер! Остались бы голы и босы. Поэтому и была давка…
Добрались в Волосово. Брат с сыном ещё не приехали. Я втайне от Аллы Сергеевны нашла адрес санатория и дала Алексею срочную телеграмму, в которой сообщила, что скоро уеду, и мы можем не встретиться. На следующий день они уже были дом. Алла удивлялась, почему они приехали раньше. Я давала жене брата деньги, но она их не взяла. Тогда положила 50 рублей на этажерке у книг.
Алексей Иванович водил нас в Ленинграде по Эрмитажу. Были в музее Ленина, в Оружейной палате и во многих других местах. Около десяти культурных точек посетили. Покушали в ресторане.
Побыли у Черепановых ещё два дня, и они проводили нас до Москвы. В Усть-Каменогорск поехали на поезде «Москва – Лениногорск». По дороге я сошла в Шемонаихе, а Анатолий с Юрой поехали дальше. С вокзала пошла в Октябрьское. Зашла в больницу. Акушерка Елена Карловна Беппле пригласила меня переночевать.
Утром я приняла аптеку и через день поехала за Юрой в Тарханку. А перед тем, как отправиться в отпуск, мы ходили к директору совхоза, интересовались, где будем жить и работать. Он ответил: «Жить будете на квартире. Строятся два двухэтажных дома. Как их возведут, получите там жильё».
Мы пошли туда, где нас должны были взять «на постой». Вошли в большой дом. В первой комнате лежала больная хозяйка. Возле второй сидел старик и курил трубку. Я посмотрела и подумала: «Зачем мне эти люди? Ведь у нас маленькие дети». И мы ушли.
Рано выпал снег. Я поняла, что в Тарханке его сейчас ещё больше, и стала просить у больничных работников валенки на два дня, но у всех были порваны. Или не хотели давать. И только фельдшер амбулатории Евгения Ивановна Растопко сняла с сына-школьника пимы и дала мне. С этой прекрасной женщиной мы дружили многие годы.
В Тарханке я взяла Юру. Приехали в Октябрьское. Мне больничные работники предложили за полторы тысячи рублей купить пустующую избушку и жить там, пока не дадут квартиру. Завхоз больницы привёз туда дров, кровать, постель, и мы отправились с Юрой ночевать в этом домике. Хотя печь и затопили, но было холодно. А я радовалась, что мы обосновались здесь, а не у того старика с трубкой.
За нашими вещами из совхоза отправили две машины. Вскоре они вернулись. Один грузовик подъехал к избушке, другой – к помещению, где жила заведующая больницей Руденко. Она жила рядом – через стенку с аптекой. В пустую комнату сгрузили вещи.
Аптека была небольшая. Коридор и пристрой для посуды. Светлая комната. Печь. После того, как я проработала два дня в аптеке, пришла женщина-почтальон: «Вчера моя свекровь сказала, что у нас в аптеке работает очень красивая женщина. А я ей отвечаю: - Вот ещё что придумала! Решила посмотреть. Думала, это та, которая работала здесь до вас».
Потом все «конторские крысы» приходили посмотреть на меня. Нанесла визит и надменная женщина-бухгалтер совхоза «Шемонаихинский». Бесцеремонно заявила: «Люба, я пришла с тобой познакомиться». Я сразу отпарировала: «Я для вас не Люба, а Любовь Александровна. Ясно?». Она, недовольная, ушла. А я подумала: «Вот так вам!» 
Люди, как дураки, приходили посмотреть, кто же работает в аптеке. Однажды пришёл председатель сельсовета с двумя сыновьями и сказал им: «Посмотрите, дети, какая красивая женщина работает у нас». Видимо, одному ему было прийти неудобно.
Я подружилась с фельдшером Евгенией Ивановной Растопко. Она на месяц раньше меня приехала сюда с Кубани. Что её заставило отправиться сюда, не знаю. Она была очень грамотным медиком, и к ней на приём толпами шли люди. А потом – через стенку ко мне в аптеку. Так что было много работы.
Эта женщина была старше меня. Очень добрая и умная. Она меня многому научила. Её часто приглашали в гости. Она хорошо пела. Всегда тащила меня с собой. А если Анатолий возмущался, то уговаривала идти с нами. Таким образом все в селе нас с ней узнали.
На работу в совхозе шофера не требовались. Набирали мужчин на курсы трактористов. Анатолий пошёл учиться. Платили какие-то небольшие деньги. Весной один из руководителей по фамилии Русин дал моему мужу колёсный трактор. Анатолий что-то возил на нём.
Я работала нормально. Медсёстры из больницы заказывали мне порошки, микстуры – всё, что было нужно. Стационар был рядом с амбулаторией. В холодном коридоре – туалет. За ним – кухня, где больные кушали. Далее – комната, где делали все процедуры, и две огромные палаты на двадцать пять человек. Многих больных там лечили. Даже я два раза лежала: болело сердце. Роддом был пристроен к этому же зданию.
В больнице работали заведующая, акушерка, четыре процедурные медсестры, которые часто менялись. А в амбулатории была медсестра, которая приходила из Шемонаихи. Когда она уехала в Усть-Каменогорск, на её место пришла казашка Лида Бекишева. Мы с ней хорошо дружили и работали рядом до пенсии.
Когда мы жили в избушке, все соседи познакомились с нами. Напротив жили Карпачёвы, а хозяин этого большого дома – интересный мужчина средних лет – начал часто приглашать нас в гости. Ходили к ним несколько раз. Он начал ухаживать за мной. Карпачёв был заведующим гаражом, где ставили совхозные машины. Уверенный такой в себе мужик… И я не стала ходить к ним. После он часто заглядывал в аптеку. Ну, и что? Зачем?
А вот соседи – пожилые супруги Алексенко подружились с нами. Мы всегда у них гуляли, бывали на всех свадьбах. У Алексенко были три дочери и сын. Ещё недалеко от избушки жила семья, где жена русская, а муж – казах. У них были две дочери и сын-подросток. Одна из девочек мне говорила, что её брат постоянно наблюдает за мной, когда я иду мимо них.
Как-то в аптеку пришла женщина и встала в коридоре у окна. Долго молчала. Пришли женщины с рецептами. Я готовила лекарства. Посетительницы что-то спросили у той неизвестной. Вдруг она заплакала и сказала: «Приехала к сестре, а она меня не узнаёт!» Я посмотрела внимательно и воскликнула: «Так это же Зоя! Моя сестра!» Мы долго плакали, и эти женщины тоже.
Зоя рассказала мне, что ездила в Тарханку. Там искала меня. Ей сказали, что я уехала в Октябрьское. Так и нашла меня. Я немного ещё поработала, закрыла аптеку, и мы пошли в избушку. У меня было свиное мясо по рубль сорок за килограмм и прекрасная полукопчёная колбаса по рубль шестьдесят.
Василиса тоже плакала на радостях. Есть было что. Яйца были свои – неслись куры. Пельмени были уже налеплены. Василиса решила ещё сделать котлет. Стали молоть мясо. Зоя подошла к столу с Валерой на руках. А он успел засунуть руку в мясорубку. И ему повредило один пальчик. Все испугались. Надо Зою встречать, а тут такое горе. Но пальчик обработали, завязали, и он зажил.
Зоя прожила у нас три дня и уехала. Ей понравилось у нас. Особенно дешёвое мясо и колбаса. Молоко стоило 13 копеек за литр. Его продавали в столовой, а мясо – в мясном магазине, недалеко от нашего жилища.
Летом 1967 года нам в новом двухэтажном доме выделили квартиру – двухкомнатную «хрущёвку». Перевезли всю мебель. Не было только гардин и тумбочки под телевизор. Поехали с Анатолием в Усть-Каменогорск. Купили, что надо. А перед походом в магазины зашли к Розе Тарасенко, с которой я училась в Семипалатинске. Вначале её семья жила на Аблакетке, на окраине Усть-Каменогорска. Позже они получили четырёхкомнатную квартиру в центре города. У них было трое детей. Мать Розы тоже жила с ними. Моя подруга с радостью нас встретила. После мы часто встречались.
Приехав в Шемонаиху, пошли через горку в Октябрьское. Еле дотащили купленное – гардины, две люстры и другое. Ещё приобрели красивый материал на шторы. Двадцать метров.
Через неделю справили новоселье. Я пригласила заведующую больницей, акушерку, фельдшера и санитарку, у которой брат был председателем сельсовета. Этот «важнак» пришёл с женой. Приехал друг мужа Анатолий Аверин с женой Розой, который сразу сказал, что она бы не смогла так сделать, как Люба. Роза обиделась и уехала. А друг мужа остался у нас на два дня.
Пришла Евгения Ивановна Растопко. Все весело продолжили отмечать новоселье. А тех, у кого купили избушку, не пригласили. В честь чего бы мы их приглашали? Хозяин, видимо, любил погулять, но его, видите ли, обошли стороной… Прибежал к нам, бросил на стол 1500 рублей и сказал, чтобы мы убирались из избушки. А у нас ведь не было сарая, и некуда было перевезти кур, уток и большого кабана. Сами-то мы перебрались на квартиру, а хозяйство осталось в сарае. Недалеко от той избушки стояла такая же. В ней жила семейная пара немцев.
Я взяла деньги и пошла к хозяйке этой избушки. Она с удовольствием взяла полторы тысячи и сказала, чтобы жильцы освободили её жилище. А жить-то им негде. Квартиранты даже не стали со мной разговаривать. Мы не знали, что делать. Аверин и мой Анатолий пошли возле второй избушки делать сарай из лозы. Рядом была речушка. Росла лоза.
Пришла жена этого мужика, бросившего деньги на стол, и сказала, чтобы я забрала 1500 рублей у соседки и отдала ей. Дело в том, что этот алкаш утащил у неё эти деньги, чтобы испортить новоселье. Пришлось забирать деньги и возвращать хозяйке первой избушки. 
До конца лета в этом домике оставили Василису с внуками и хозяйством. Мы днём тоже были там, а ночевать уходили в двухэтажку, так как не хватало места. В это время к нам приехала Любовь Кирилловна с Зоиной дочерью Олей и с сундуком. Оля без спроса уехала в Усть-Каменогорск. Мы её потеряли и очень расстроились. Она появилась вечером и сказала, что ездила посмотреть город.
Гости прожили в избушке десять дней. Приехала моя младшая сестра Лидия с дочкой Леночкой. Анатолий купал всех водой из речки, которая протекала по Октябрьскому. Наставлял шланг, поливая огород, в котором всё было насажено. Воду качал бензиновый насос.
С Лидой мы ходили на рынок в Шемонаиху. Она там решила попробовать кумыс и заболела. Когда вернулись домой, пришлось ей вводить атропин. Сестра попросила.
Лидия ночевала с дочерью в квартире. Ей у нас понравилось. Гости пробыли у нас несколько дней и уехали. Перед отъездом Анатолий сфотографировал Лену с Юрой в огороде. Со временем Лена стала сильно полнеть. Работала медсестрой в Кемерово. В глазной клинике.
Лидия была химиком. С мужем они жили в Кемерово. У них также был сын Алёша. Я ездила к нему на свадьбу. А старшая сестра – Зоя – жила в Ленинске-Кузнецком. Измеряла в шахте уровень газа. Выходила замуж за Николая. Родила дочь Таню, с которой я до сих пор дружу. Зоя разошлась с Николаем: он был туберкулёзником. Вышла замуж Ивана Гуськова. Родила ему двух девочек-двойняшек – Олю и Нину. Иван до сих пор жив, а Зоя давно умерла. Лидия живёт в Волгодонске Ростовской области. Рядом с ней – дети.
К концу лета 1967 года мне привезли круглый лес и бесплатный уголь из аптеки №10. Стволы мы распилили на пилораме. Сделали большой сарай, выкопали рядом погреб. Анатолий сколотил туалет. Всё хозяйство перевезли к дому, где находилась наша квартира. Теперь вся семья жила в квартире, и перестали беспокоиться за Валеру, который часто лазил в конуру соседской собаки.
Анатолий проработал на тракторе 7 месяцев. Зарплата была 60 рублей. Уволился. Пока он не работал, я вся отпуск, и мы поехали к тёте Марии Гузеевой в Душанбе. Напомню, это она сказала мне о том, что родители – не родные. Мария жила в большом доме со своей матерью, дочерью Надей, зятем и двумя внуками. В тёплое время они обитали в летней кухне.
Нас хорошо встретили. Мы прожили в столице Таджикистана в течение десяти дней. Надя водила нас по городу. Таджики угощали нас горячими лепёшками. Были мы и на Душанбинском текстильном комбинате, где медиком работала Надя. Дочь Марии водила нас по магазинам. Купили четыре пуховых женских костюма разных цветов.
А на рынке разбегались глаза от разноцветья тканей. Приобрела шерстяное немецкое платье красного цвета. Ещё купила красивый материал на два платья. Взяла и красивую ткань на блузку. С одной стороны материал был ярко-красным, а с другой – ярко-розовым. По приезду из материала пошила платья и блузку. Купили много детских костюмчиков, рубашечек, одежду для мужа.
В январе 1968 года Анатолий начал работать в Шемонаихе, в организации «Стальмонтаж», монтажником второго разряда. Носил спецовку «Минмонтажспецстрой». Организация изготавливала продукцию для строительства пятиэтажек в микрорайоне райцентра. Там он проработал до конца 1972 года. Затем с Василием Балтиным пошли в вагонное депо станции Шемонаиха Казахской железной дороги. Был принят слесарем по ремонту вагонов. На станции он так и проработал до пенсии.
Анатолий никогда не давал мне ни копейки денег. Да я и не нуждалась в них. Всегда были свои наличные.
Мы так и дружили с соседями по дому – Ивановыми Ниной и Анатолием. Часто с ними гуляли сестра Нины Тамара Аносова с мужем Иваном. Ещё были Васильевы: Катя и Пётр. Фамилию баяниста не помню. Это был немец. Звали его… Егором. С ним всегда была его жена Ольга.
Все мужчины стали уделять мне повышенное внимание. Да это и понятно: в их компании появилась новая женщина.
Первый Новый год в Октябрьском мы встречали в средней школе, где директором был Зигмунд Рейнгольдович Беппле, муж акушерки Елены Карловны. Это она пригласила нас туда. Был весь коллектив школы. Мне сразу понравились две красивые женщины – Валентина Игнатьевна Веселова и завуч школы Валентина Згонник. Последня позже стала парторгом в совхозе «Шемонаихинский».
Была там и чета Нагорняк. Он был преподавателем физики. Она в школьной библиотеке выдавала книги и учебники. Нагорняк был интеллигентный, но не красивый мужчина, а она – красивая, простая. И вот эта женщина «присмотрела» своего Анатолия. Он в то время был молодой и симпатичный. Начала приглашать нас к себе в гости. Муж ей говорил: «Куда ты лезешь? Посмотри на Любу и на себя…».  Я, конечно, не боялась: знала, что Анатолий никогда не уйдёт от меня. И даже ни кому его не ревновала. Понятия об этом не имела.
Нагорняки приглашали нас на свадьбу своего сына. Анатолий ездил в Третьяково, к жене брата Ивана Ольге. Взял 10 литров спирта. Продал на свадьбу, а деньги вернул Ольге. Так мы долго дружили с Нагорняками.
В совхозе был какой-то праздник. Нас с Анатолием пригласили в столовую, где обычно гуляли. А Нагорняки оказались «за бортом». Я спросила у главного, можно ли пригласить их. Разрешили. Пошла за ними. Жена Нагорняка сразу подала мне стопку вина и уговаривала выпить. Отказывалась. Но она не отходила, пока я не выпила.
В столовой сели за разные столы. Мы сидели с одной семейной парой. Он был помощником директора. Все пели, веселились. Заиграл баян, люди начали танцевать. Мы с Анатолием вышли из-за стола и встали у стены. Ко мне подошёл огромный мужчина и пригласил потанцевать. Я посмотрела на мужа. Тот кивнул. Пошли танцевать. Я не знала, что это дебил.
Анатолий спустил на меня всю злость. Приказал идти танцевать с парнем, который стоял рядом, а я отказалась. Говорю ему: «Ты и так рассердился, что я танцевала с мужиком».
Музыка стихла. Все вернулись к столам. Уселись. Всё нормально. И вдруг Анатолий соскочил с места и, как бешеный, ударил меня в лицо. Сильно разбил мне нос. А я была в красном шерстяном платье. Оно сразу на груди залилось кровью. Я закричала. Все повара из столовой прибежали к нам. Мне принесли одежду. Я пошла в дом недалеко от столовой, где гуляли Ивановы и Аносовы – у Митрофановых. Они как увидели меня в крови, оделись и ушли к Ивановым. Нас с Анатолием забрали с собой. Решили помирить. А там Иван Аносов лез танцевать со мной. Анатолий чуть не побил его.
Пришли домой. Василиса заплакала, но промолчала. Я рассказала ей, аак Нагорнячка напоила меня каким-то вином. Наутро не могла подняться – ужасно болела голова. И вдруг приходит Нагорнячка – что-то принесла. Спрашивает, как моё здоровье. Я ничего не стала ей говорить. А после Василиса сказала, что виновата эта женщина. Она напоила меня гадостью. У неё мать – колдовка. Видимо, сожгла шерсть собаки и кошки, размешала с вином.
С тех пор мы больше не дружили с этими людьми. Анатолия я простила. Подумала, что сама виновата, раз пошла танцевать с тем мужиком. Это оказался муж Вали Балтиной. Она в то время работала в детском саду воспитателем. А её муж Григорий Константинович работал в Шемонаихе. Водил грузовые поезда. Этот идиот, сколько мы жили в Октябрьском, преследовал меня.
Однажды я приехала из Усть-Каменогорска. У меня была тяжёлая сумка. Решила зайти в помещение железной дороги, где работал Василий Балтин. Григорий был недалеко. Услышал, что меня нужно отвезти в Октябрьское. Стал просить Василия: «Уступи, брат». Я боялась ехать, но пришлось. Он так мчался на мотоцикле… Я не рада была, что поехала.
В сентябре 1967 года Юрочка пошёл в первый класс. Учительница у него была очень хорошая – Нина Макаровна Карпачёва. Кстати, она до сих пор жива. А Валерочку я стала водить в детсад. Он очень там плакал. Воспитатели говорили, что он всё время повторял: «Мамочка , ты не родная. Зачем ты меня сюда привела?». Я, конечно, не поверила, что ребёнок мог так сказать, но не стала ничего уточнять.
Валера всё же привык ходить в садик. Но больше ему нравилось оставаться дома с бабушкой Василисой. Он очень рано начала говорить. Даже не коверкал слова. Был красивый, как девочка, и я постоянно «глазила» его. А бабушка потом умывала его.
С Евгенией Ивановной мы так и дружили. Ей дали однокомнатную квартиру на втором этаже – напротив нашего жилища. По нами жили Сидоренко. Валентина была ветврачом, а Николай – рабочим в совхозе. У Вали был день рождения, и она пригласила нас с Анатолием и Евгению. Долго хорошо посидели у Сидоренко, поздравили именинницу и пошли к себе на второй этаж. Евгения с Анатолием шли впереди, а я – за ними. Евгения заходит в свою квартиру направо, а за ней – мой муж. А я поднялась в свою квартиру. Василиса спросила: «А где Анатолий?». Я ей сказала, что пошёл к Евгении. Василиса сразу сказала: «Иди за ним». Я ответила, что не пойду. Тогда Василиса приказала: «Иди сейчас же и приведи его домой. Только не ругайся, а хорошо попроси его». Пошла за ним. Евгения уже лежала в постели. Анатолий стоял посреди комнаты. Я подошла к нему и тихо произнесла: «Толя, пойдём домой». Он промолчал. Я ещё раз повторила, чтобы шёл домой. Он как бы очнулся и сказал: «Конечно, пойдём».
И мы ушли от Евгении. Ей, видимо, потом было неловко, что так получилось, и она старалась не показываться мне на глаза. А я рассудила по-другому и даже не обиделась на неё. Только подумала, что какая у меня умная мама…
Заведующая больницей Нина Дмитриевна Руденко уехала к мужу, с которым не жила пять лет. От него у неё была девочка. Она спрашивала совета – ехать к нему или нет. Я сказала: «Поезжай. Отец ребёнку всегда нужен». Она уехала. На её место пришла Екатерина. Они с мужем-алкоголиком были с Алтайского края.
Время летело молниеносно. Нас с Евгений по-прежнему приглашали в соти, потому что мы были душой компании. Люди правильно делали, что часто собирались и веселились, как могли, потому что клуб был старый, и почти никого в него не ходил. А телевизоров было мало. Только у нас да у Беппле. Может, ещё у кого-нибудь…
К Евгении Ивановне приехала восемнадцатилетняя дочь Галя, и медработнику дали двухкомнатную квартиру в другом доме. Мы стали видеться реже. Но в столовую ходили обязательно. Часто собирались у Екатерины. Ей тоже дали двухкомнатную квартиру. В то время в Октябрьском быстро строили дома. Катя была весёлой женщиной и любила отдыхать.
У  нас появилось много друзей. Подружились с руководителем организации «Стальмонтаж» Анатолием Ивановичем Ясковым, его женой Дусей и дочерью Женей. Познакомились случайно. У Анатолия в Третьяково умерла бабушка Анна. Нужно было отпроситься с работы. Вместе с Анатолием мы поехали к Яскину домой. Он был один. Хорошо нас встретил. Естественно, Анатолия отпустил на похороны. Нажарил яиц, налил по рюмке водки. Мы немного посидели и уехали в Октябрьское на автобусе.
После этого мы пригласили Яскиных на празднование Нового года, 1968, года. Они приехали с дочерью. Праздновали в столовой. На красавице Дусе было прекрасное парчовое бело платье. Вдруг к ней подошёл молодой мужчина по фамилии Веселов. Он был одним из заместителей директора совхоза. «Дуся, это ты?!» - воскликнул мужчина. Яскина кивнула. «Из Тарханки?» «Да». Тогда повернулся к жене и сказала: «Ты представляешь, эта та самая девушка, с которой я дружил, когда был на практике в Тарханке». А супруга Веселова сразу вспыхнула, заревновала. На этом гулянка Веселовых закончилась.
Настроение, конечно, пропало и у Яскина, и у нас, да и у всех. На второй день я собиралась пригласить соседей – Ивановых, Аносовых. Но Веселова забрала их к себе. Там мы с Яскиными и остались. Ещё Евгения Ивановна пришла.
Первого января была ужасная буря. Яскиных мы отправили домой на санях. Возил их на лошади Николай Сидоренко. Яскины приглашали нас в гости. Были у них несколько раз. И так дружили с ними, пока они не уехали в город Горький. После они переехали в Усть-Каменогорск, но мы с ними больше не встречались.
Я продолжала водить Валеру в детсад и однажды услышала, как няня Мария Молчанова сообщила Валентине Балтиной, что в совхозе есть четыре путёвки на курорт «Барлык-Оросан». И недорогие. Одну из них она себе купила. Оставались ещё три. Пришла вечером домой. Анатолий уже не работал и был дома. Когда Яскин уехал Горький, он уволился. Сказала про путёвки мужу. Санаторий – в Семипалатинской области, очень хороший. Он согласился поехать.
Позвонила в Веселоярск своей приятельнице Зине Милошенко. У неё дома был установлен телефон. Поинтересовалась, согласна ли с нами поехать на курорт. Она очень обрадовалась. Утром я зашла в контору и выкупила оставшиеся путёвки. Попросила у заведующей аптекой №54 Дарминой дать мне отпуск. Путёвки, как говорят, уже горели. Собрались быстро. Согласовали с Зиной, чтобы она в день, когда мы поедем, была на станции Локоть. Ей требовалось взять билет до станции Бель-Агач.
С нами до станции Локоть поехала Мария Молчанова. В санатории она была рядом с нами и Зиной. Анатолий нас там много фотографировал.
Зина, как и договаривались, в Локте села к нам в вагон. Прибыли на станцию Бель-Агач. Дальше до санатория поехали на автобусе. Прибыли на место, а там – полная неразбериха. Толпа народу. Марию и Зину поместили в комнату ещё с четырьмя женщинами. Анатолия – с четырьмя мужчинами. А мне в первую ночь пришлось спать с мужем на одной кровати в мужской палате…
Утром я умывалась на улице. Стояли шесть умывальников с холодной водой. Тут с горки спускается небольшого роста мужчина. Спрашивает: «Вы только что приехали?» «Да». Оказалось, что это врач и заведующий санаторием. После он назначал нам лечение. А оно было для всех одинаковое – лечебные ванные по двадцать минут. Родон и другие воды. Все очень полезные. 
Санаторий находился среди скал. С другой стороны протекала речка. Люди жили в двухэтажном здании. Лечебница находилась чуть ниже.  Вода в ваннах была тёплой, лежать в ней было приятно.
К ваннам всегда была очередь. Было иного людей и не было порядка. Женские ванны были по левую сторону, а мужские – по правую. Однажды передо мной стояла в очереди старая и страшно грязная казашка. Мне после неё не хотелось принимать ванну… Но ничего не поделаешь. Впрочем, после каждого человека сыпали какой-то порошок и шваброй мыли ванну.
В дальнейшем я ставила впереди себя Зину. И только после неё ложилась ванну. А жили мы с Анатолием в отдельной комнате. Её выпросила у завхоза. По моей просьбе Анатолий купил её две шоколадки. Команата была очень грязная. Везде были всякие лохмотья. Всё выбросили, помыли пол. Взяли у завхоза шторы на окна и двери. Всё постирали. Повесили шторы. И сразу все увидели, что есть хорошее помещение.
В санатории хорошо кормили три раза в день. Стряпали даже кефир. Вечером давали кефир. На курорте мы хорошо подлечили руки и ноги. Отдыхали хорошо. Ходили по территории. Недалеко находилось поселение казахов. В магазине можно было купить самое необходимое.
По вечерам ходили на танцы. Анатолий не умел танцевать и сидел рядом с нами. А мы с Зиной выходили в центр зала. В один из перерывов между музыкой ко мне подошёл молодой красивый мужчина. Стал приглашать на танец. В эту минуту соскочил Анатолий и громко закричал: «Нет!» Люди вокруг оглянулись. Мужчина удалился. А мне стало так стыдно, что я встала и пошла к выходу. Муж шагал за мной и матерился. Зина осталась.
После мы ни разу не ходили на танцы. А когда пришли к себе в комнату, Анатолий всё никак не мог успокоиться. Ему хотелось побить меня. Но за что? Муж совсем не любил меня и только ревновал, а сам всё вспоминал свою девушку Валю. Так ведь не женился на ней… Она была бедная. А мне однажды сказала, что он еле привык к моей противной морде. «Вот, - думаю, - да… Все считают меня красивой, а он еле привык. Зачем женился? Ухватился за меня потому, что я медик и не бедная».
По окончании срока лечения мы с Марией Молчановой и Анатолием поехали в Октябрьское, а Зина – в Веселоярск.
В Октябрьском у нас появились новые друзья – Кодинцевы Лида и Геннадий. Она работала в сберкассе, а он – шофёром в совхозе. Кодинцевы жили далековато от нас. Оба были красивые и очень добрые. У них было два ребёнка. С ними жила мать Геннадия.
С Кодинцевыми летом ездили на мотоциклах за черёмухой. Однажды в логу нарвали много ягоды. Вечером собрались ехать домой. Мы с Анатолием поехали первыми, а они должны были ехать за нами. Но их почему-то долго не было. Анатолий остановился, высадил меня и отправился узнать в чём дело. Я стояла на дороге и ждала Анатолия. Мимо меня проезжали люди на мотоцикле с коляской, предлагали подвезти. Я сказала, что за мной приедут. Долго ожидала. Начало темнеть, и мне стало страшно.
С грунтовки направилась к железнодорожной линии. Прошла немного и испугалась ещё больше: или поезд будет идти, и я не увижу, или по дороге кто-нибудь будет ехать и изнасилует. Вышла на тропинку и зашагала в сторону Октябрьского. Долго шла и остановилась у железнодорожных огней в Ш
емонаихе. Поняла, что ушла далеко от дома. Повернула назад. Прошла по дороге мимо кладбища, а там недалеко был наш дом.
Когда поздно пришла домой, Анатолий был на месте. Обо мне он даже и не думал, что оставил в степи на дороге. Оказалось, что когда мы с ним уехали, у Кодинцевых сломался мотоцикл. Они не могли подняться из лога. Анатолий забрал Лиду и повёз её не по той дороге, на которой стояла я. Так что зря его ждала. Моя мама сердилась, но что поделаешь…
Когда у Геннадия был день рождения, пошли к Кодинцевым в гости. Пришла ещё семейная пара – не очень приглядные люди. Это были Василий и Зина Балтины. Мужчина был в каких-то грязных брюках. Рыжие усы… Женщина некрасивая, в очках с толстыми стёклами. Когда они зашли, мы встали по привычке поприветствовать. Василий увидел меня и как-то растерялся. Этот ловелас понял, что этот кремень ему не по зубам. Потом он все двадцать пять лет, что мы жили в Октябрьском, не отставал от нас. Помогал в ремонте мотоцикла, по хозяйству, в забое птицы и свиней. Никогда не лез ко мне. Видимо, любил меня тайно.
Однажды Василий сказал, что был с какой-то женщиной. Она разделась и вдруг спросила: «Ты был с Лопатиной?». Он ответил: «Никогда. Мы просто хорошие друзья».
У Кодинцевых мы ещё познакомились с Людой Слажневой – красивой женщиной. Она любила выпить, и её оставил муж. На Люде женился немец Анатолий Керк. Брат Люды был женат не сестре Лиды Кодинцевой, поэтому на праздники собирались все вместе. Ещё приходил казах Николай Кормангужинов. Он работал адвокатом в Шемонаихе. Когда окончил институт, отмечал это событие. Приглашал нас с Анатолием.
Уже шёл 1969 год. Мы с Анатолием как всегда отмечали праздник в столовой – тихо и мирно. В конце гуляния ко мне подошла зав столовой Екатерина Акентьева и предупредила, чтобы мы с Анатолием собирались идти к ней в гости. Так, мол, сказал, директор совхоза Шеверницкий. Я считала, что Акентьева пригласила людей из столовой, а оказалось – одного Шеверницкого. Когда мы вышли с Акентьевой и её мужем, то нас с Анатолием догнал директор совхоза. Этот еврей был постарше нас, но его дочери было всего пять лет. В стловой он гулял без жены, и вдруг увидел меня. Я подумала: «Почему ты, змей горыныч, не видел меня в кабинете, когда я просила устроить мужа шофёром?». Тогда он сказала, что мест для водителей нет. Пусть, дескать, муж идёт на базу работать на лошадях – возить корм свиньям. Тогда я плюнула в его кабинете и ушла. А тут он вдруг меня заметил… «Ах ты, гад», - думаю.
Пришли к Акентьевым. Они жили за речкой на бугре. Хозяина поставила на стол копчёную утку и пельмени, всё, что могла, ведь начальник пришёл к ней в гости. А меня это не прельщало. В столовой я поела пельменей. Они, видимо, были недоварены. На меня напал такой понос, что я почти не выходила из туалета. Редко садилась за стол, поэтому жиду даже поговорить со мной не удалось. И он не солоно хлебавши.
На следующий день я специально с утра пошла к Акентьевым – узнать, зачем пригласили нас и Шеверницкого. Екатерина честно сказала, что еврей хотел поближе познакомиться со мной. А зачем он мне? Ни дешёвого мяса, ни колбасы от него не нужно. И сам он не нужен.   
Мне в аптеке работалось очень хорошо. Много людей приходило с рецептами от Евгении Ивановны, а некоторые – просто посмотреть на меня. Часто готовила лекарства для больницы. У меня работала санитаркой Анна Шаковская – рыжая некрасивая женщина, но такая хорошая и умная… Всё чисто убирала и даже помогала складывать порошки в бумажные упаковки, когда я готовила глюкозу с аскорбиновой кислотой. Ключи от аптеки у Анны были, и она раньше приходила на работу, чтобы затопить печь.
Однажды прихожу в аптеку – всё раскрыто. Был небольшой пожар. Дело  в том, что Анна разожгла печь, а сама пошла к колодцу за водой. Дверца печи открылась, выпали угли и загорелся шкаф с медикаментами. Кое-что сгорело. Но немного. Хорошо, что Анна быстро вернулась и всё затушила.
Шаковская работала со мной до самой пенсии. Она была весёлой и гостеприимной. Мы часто собирались у неё в праздники.
Евгению Ивановну Растопко приглашали в гости везде. Она старалась взять меня с собой, потому что я всегда была ярко одета. Это нравилось ей и другим людям.
Двоюродная сестра Анатолия Екатерина жила с мужем-подполковником в Грузии. Часто отправляла нам посылки. Мне прислала драповое зимнее пальто красного цвета с песцовым воротником и бордового цвета шапку. Позже пришло красивое чёрное платье, покрытое ярким «индийским чулком». Я в нём часто ходила в люди. Вначале появлялась в нём на праздниках, а потом – на работе.
Катя много чего присылала. Мне – разные водолазки, Анатолию – рубашки, детям – красивые костюмчики. Мы одевались лучше всех в Октябрьском. А ещё мы три раза ездили в Ленинград. Покупали всё, что хотели, себе и друзьям.
Прошла зима. Начался март. Нас с Анатолием позвали встречать 8 Марта у Аносовых. Дом бы рядом. Квартира располагалась на первом этаже. Когда мы пришли, там уже были гости. Почему-то больничный завхоз – хромой Адам Керк с женой, его внук Анатолий. Также были Ивановы, Васильевы. К Аносовым приехал парень из Усть-Каменогорска. Хороший баянист. Стол был накрыт, и все сели праздновать. Выпили за Международный женский день и начали петь разные песни.
Потом этот баянист взял инструмент и начал исполнять разные композиции. Он так хорошо играл, что я не смогла усидеть и пошла плясать цыганочку с выходом. Музыкант долго быстро водил пальцами по клавишам, а я плясала. Все кричали «Ура» и хлопали в ладоши. Потом вышли в круг мужчины, а я села за стол. И хозяева, и гости были довольны, только Анатолий надулся. Он же не знал, что я умею танцевать. Я при нём ни разу не плясала.
Гуляли долго и весело. Оказалось, что Керки – друзья матери Ивана Аносова. Начали расходиться, и мы с Анатолием тоже пошли домой. Между нашими домами оказалась замёрзшая лужа, по которой нам предстояло пройти. Когда мы ступили на неё, я поскользнулась и упала. Анатолий меня стал поднимать и бросил снова на лёд. И так раз пять. Потом всё-таки поднял. Зашли в квартиру. У нас в это время гостила мамина приятельница – баба Поля Бутенко. Они ещё не спали.
Мы прошли мимо них в свою спальню. Я начала раздеваться, но Анатолий выхватил пальто и кинул меня на пол. Потом поднял и снова кинул. Я ударилась головой об пол. Бабушки подбежали и кричали, чтобы он не бил меня головой об пол. Но он не унимался, пока я не закричала: «Ты что делаешь? Убьёшь ведь меня!» Тогда он бросил меня на полу и пошёл спать. Бабушки собрались возле меня. Боялись, что я в крови. Но её не было, и они успокоились. Я тоже легла. Но было не до сна. Я поняла: Анатолию не понравилось, что я плясала, и мне все аплодировали, а на него никто не обратил внимания.
Утром я еле поднялась с разбитой головой и пошла в аптеку. Кое-как проработала три дня. Голова болела всё больше и больше. Поняла, что у меня сотрясение головного мозга. Санитарка Анна сходила за Екатериной – заведующей больницей. Я сразу ей сказала: «Катя, вези меня в больницу. У меня сотрясение головного мозга».
В это время в больнице уже была машина скорой помощи – автомобиль «Москвич», которую добыла деловая Евгения Ивановна, хотя ей никто даже не сказал «спасибо».
Катя поехала со мной в Шемонаиху. Завела в приёмный покой. Меня сразу же положили во втрое отделение – на третий этаж, в хирургию. Там было шумно. Мне стало плохо. Пришли врачи-хирурги – немец Виктор Адамович и зав отделением казах Умаров. Поставили меня у койки, посмотрели и удивились: «Как же вы ещё работали с таким сотрясением?» Пришли две санитарки с одеялом, положили меня и понесли в первое отделение, ближе к операционной. Видимо, медики боялись, что я умру.
Как доставили меня, на голову положили лёд. Сделали уколы. Врачи часто приходили узнать самочувствие. Весь персонал узнал, что я медик. Уделяли мне больше всех внимания. Виктор Адамович был молодой красивый мужчина. Очень грамотный. Каждый день подходил к моей кровати, смотрел во все глаза. Спрашивал, спала ли, что снилось. Когда я говорила, что не сплю, он беспокоился и назначал новые уколы.
Однажды Виктор Адамович спросил, что прыгает у меня перед глазами, когда я смотрю прямо. Ответила, что пляшут цыганочку красивые женщины. Он усмехнулся и сказал: «Я так и знал, ведь у вас особенная нервная система». Сказала ему, что я очень ранимая, если кто обидит. Спасибо этом доктору. Он почти не отходил от меня. Через неделю меня переложили на другую кровать – к стене, чтобы никто не задевал мою кровать. Дело в том, что при этом у меня кружилась и болела голова.
Виктор Адамович созвал консилиум из пяти врачей. Все тщательно меня осматривали. А один сказал: «Пора ей подниматься». На это Виктор Адамович ответил: «Пока нельзя». Врачи ставили меня в стойку Ромберга и крутили. Смотрели, какая степень сотрясения. Мне становилось от ещё хуже, и я попросила Виктора Адамовича, чтобы меня больше не вертели. Он больше никого ко мне допускал, кроме Умарова. А этот заведующий отделением каждый день приходил и подолгу стоял у моей кровати.
В это время Елена Кульпина из Октябрьского перешла в шемонаихинскую больницу. Была там медсестрой. Как-то она сообщила, что я очень понравилась казаху Умарову, и что все болтают об этом. Да на три буквы он мне нужный… Я ведь чуть живая, и не знаю, что будет со мной завтра.
Кроме врачей, ко мне никто не приходил проведовать. Может, медики никого не пускали? Дорогой мой муж хотя бы раз за почти два месяца приехал на мотоцикле…
Однажды каким-то путём наши друзья из Семипалатинска узнали, что я больнице, и вызвали Юрочку на переговоры с ними. Звонила Валя Лось, спрашивала: «Мама тяжёлая?» Сын подтвердил. Тогда подруга приехала ко мне. Её не пускали в больницу, но она медикам сказала, что моя и сестра и медработник. Тогда ей открыли дверь в отделение. Валя побыла у меня минут пятнадцать. Её заставили уйти, так как в это время я уже была парализованная. Отнялась правая сторона. Очень болела голова. По правой стороне всё время шли судороги. Правые рука и нога стали как плети. Я уже не могла сама сходить в туалет. Применяли «утку».
Валя Лось, конечно, расстроилась. Она ругала моего мужа, а ему хоть бы что. Так он и не появился. Дети были ещё маленькие, Валерику не исполнилось и четырёх…
В палате постоянно менялись больные. А я всё лежала, не поднимаясь. Без конца делали уколы, давали снотворные таблетки. Не помогало. Даже Виктор Адамович смотрел на меня с каким-то сожалением…
Мне было очень обидно, что даже Евгения Ивановна не приезжает. Но в конце апреля она появилась. Подошла к койке и приказным тоном проговорила: «Ну-ка. Поднимайся! Хватит лежать!» Ответила, что не могу. А она чуть ли не закричала: «Я сказала – поднимайся!» и начала стягивать с кровати. Я упала. Она подняла меня и снова стала ставить у кровати, поддерживая. «Вот так! Пусть даже ползком, но вставай, а то пропадёшь!» Я так верила ей… После её ухода просила молодых девчонок, которые лежали в палате, чтобы они поднимали меня. Падала в обморок. И так каждый день.
Для себя решила: «А вдруг поднимусь?» Приближалось первое мая. Пришёл Виктор Адамович. Стала просить его выписать из больницу, ведь скоро праздники, и будут привозить всяких битых и раненых, девчонки будут сообщать, а я расстраиваться, и это меня доконает. Он улыбнулся и сказал: «Вот если доберёшься до телефона, тогда отпущу». Я ответила: «Доберусь!» Тогда он приказал: «Встать!» Я встала и упала, а он говорит: «Ну, куда же я тебя выпишу…» Я так его умоляла, что ползком доползу до телефона и сказала, что тренируюсь вставать каждый день.
Виктор Адамович не хотел меня выписывать, но я его убедила в том, что лучше уйти из больницы и лечиться дома. С большой неохотой врач выписал меня, наказал, чтобы встала учёт к невропатологу и постоянно лечилась. Пожелал всего хорошего и выздоровления. Я напоследок написала ему письмо с большой благодарностью за доброту и желание помочь мне выздороветь. А другую записку написала главврачу больницы. В ней я поблагодарила докторов и медсестёр, которые меня лечили.
Когда я лежала в больнице, то часто возле меня одна санитарка мыла полы и громко хлопала ручкой ведра. Топала у койки и пела песни. Это всё отражалось на моей больной голове. Написала, что меня положили в грязную постель. Мне после сказали, что на той простыне лежала казашка. Она заправила постель и ушла. Постель не заменили. Мне было неприятно.
Виктор Адамович дал мне больничный на месяц. Я попросила медсестру, чтобы она позвонила в Октябрьское, и за мной прислали скорую. Приехала Евгения Ивановна. Она и медсестра больницы помогли добраться до машины.
Дома меня встречали Василиса и дети. Особенно радовался Валера. А Василиса плакала от радости, что я живая, хотя самостоятельно не могла ходить. Анатолию было всё равно, что я уже дома, безразлично. Ничто и никто ему не нужен. Лишь был он один.
Детей муж как-то не очень любил. Никогда не играл с ними, как это делают настоящие отцы. Анатолий всегда был грубым и неласковым. И я подумала, что же буду делать, если не встану. Кому я нужна парализованная? И что же будет с этими маленькими детками…
Решила дать себе задание – непременно подняться, чего бы это мне ни стоило. Дома я лежала на диване в зале одна. Анатолию не мешала. Через неделю приехали проведать меня две девушки, которые лежали со мной в одной палате. Пожелали мне скорее поправиться. Немного побыли, попрощались и уехали.
Меня начали на нашей скорой возить в поликлинику Шемонаихи к невропатологу. Там был молодой мужчина по фамилии Безруков. Он мало ещё понимал в медицине. Толком не разбирался в болезнях. Но я дома старалась всё время ходить по комнате. Тренировала правые руку и ногу. Голова постоянно болела. Рука и нога – тоже. Спасибо Евгении Ивановне. Она меня постоянно поддерживала. Я сказала себе, что всё равно встану, надену блестящее платье и спляшу цыганочку. С этой мыслью я не расставалась.
Заканчивался срок действия бюллетеня, и невропатолог выписал меня. Хорошо, что аптека была недалеко от нашего дома. Я ходила потихоньку с палочкой от соседской ограды. Шла дальше, держась за штакетник. От одного ограждения – к другому. Очень сложно было переходить дорогу в районе школы. А после снова держалась за ограды двух рядом стоящих домом. Они меня выручали. А там уже и аптека!
Я так обрадовалась, когда первый раз после болезни зашла в аптеку. Сразу заплакала. «Вот здесь-то я и поправлюсь», - подумала я. Мне нужен был ценарезин, но его было очень мало. Узнала, в аптеке №10 есть десять ампул этого лекарства. Но обязательно требовался рецепт. Поехала к невропатологу, чтобы он выписал, но тот отказался. Пошла к заведующему больницей. Сказала ему, что невропатолог отказывается выписать рецепт. Руководитель сказал мне: «Передайте ему, что я приказываю выписать». Видимо, невропатолог хотел выписать препарат кому-то по блату. Когда я пришла к нему во второй раз, он был такой недовольный, но указание заведующего выполнил.
Привезла лекарство. Лида Бекишева делала мне уколы. Я потихоньку начала поправляться. С упоением работала. Все люди ко мне хорошо относились, а я к ним. В это время заведующая Октябрьской больницей Екатерина уехала назад в Алтайский край. На её место вернулась Нина Дмитриевна Руденко. Она не нашла ничего общего с бывшим мужем и вышла замуж за другого. Родила дочь. Приехали в Октябрьское, а жить негде. Они долго проживали у медсестры Лупановой. Позже освободилась квартира в двухэтажном доме, и её выделили Нине Дмитриевне.
Тут началась «гонка» на Евгению Ивановну, потому что она лучше разбиралась в болезнях людей по сравнению с Руденко. Однажды к фельдшеру Растопко пришла свинарка. Она наколола на работе гвоздём ногу. Евгения Ивановна осмотрела больную и сказала медсестре, чтобы она срочно сделала укол противостолбнячной сывороткой. Отправила женщину в Шемонаиху на скорой с диагнозом «Столбняк». Наши медики – Руденко и Беппле стали смеяться. Дескать, у них никогда не было такой болезни. Да и в Шемонаихе не придали этому случаю значения. А через три дня эта молодая женщина умерла в больнице.
После этого случая наши медики стали ненавидеть Евгению Ивановну за что, она лучше их разбирается болезнях. К тому же у Растопко появился женатый мужчина. Ходил к ней. Начались гонения на хорошего медика. Все отвернулись от неё, кроме меня. Не только медработники, но жители села. За мою поддержку Евгения Ивановна меня уважала.
Ещё сыр-бор начался из-за того, что наши медики узнали, что скоро закроют больницу. Тогда бы остался один фельдшер. Боялись, что это была бы Растопко. В общем, выживали её как могли.
В это время Евгения Ивановна отдала дочь Галю замуж на Анатолия Попова. Она оставила квартиру молодым и уехала с сыном Васей к старшей дочери на Кубань. Там она работала фельдшером в поликлинике. Там они прожили недолго. Василия бросила жена, вышла замуж за киномеханика. Евгения Ивановна с сыном уехали в Третьяково. Там она тоже недолго пробыла. Её круто изменилась после такого случая. После вызова от больного она шла с окраины села в поликлинику. Очень устала. Остановилась грузовая машина. Шофёр решил помочь и подвезти фельдшера к медучреждению. По дороге разговорились. Он оказался холостым и тут же сделал ей предложение.
Евгения Ивановна неделю проработала в Третьяково. Приехал жених и забрал её в Рубцовск. У него там был свой дом. Евгения Ивановна забрала с собой Васю и отправилась в этот город. В Рубцовске моя подруга пошла на завод. Начала зарабатывать хорошие деньги, чтобы получить нормальную пенсию.
Прошло несколько лет. Муж Евгении Ивановны где-то набедокурил, и его посадили. Тогда она, уже заработав пенсию, вернулась к дочери Гале. В 2000 году, побывав в Казахстане, мы с Анатолием видели её в последний раз. Вскоре она умерла. Сын Василий женился на одной из свинарок.
Зять Евгении Ивановны умер. А через два года не стало и дочери Гали. Её убило током в квартире. Там сейчас живёт их сын Сергей с семьёй. А дочь Лена уехала на Кубань к старшей сестре Наташе. Она родилась от первого мужа Евгении Ивановны. 
У меня постоянно болела и кружилась голова. Не могла нормально спать. А если чуть запнусь – не могу удержаться и падаю. После одного такого падения пришлось обращаться к невропатологу. К моему счастью, на приёме была молодая красивая женщина – Людмила Ивановна Шакуло. Она приехала из Барнаула: разошлась с мужем. У неё была девочка лет пяти и маленький мальчик. Эта женщина осмотрела меня и сразу направила в стационар. Мест не было, и меня положили  в коридоре, недалеко от холодильника, который громко гудел. Больные бесконечно хлопали дверцей. Всё это действовало на меня. Еле дождалась утра. Пошла в кабинет заведующего отделением Мартыненко. Она ещё не успела надеть халат. Начала ругать меня – что, мол, ни свет ни заря лезете, даже одеться не даёте. Я её не слушала и стала просить перевести на свободное место в соседней палате. А здесь мне очень плохо.
Заведующая ничего мне не сказала. Я ушла. К обеду перевели в соседнюю палату.  Вскоре пришла Людмила Ивановна Шакуло и забрала во второе крыло. Там у неё была палата на четыре человека. Положили к стене, чтобы никто не задевал мою кровать.
Людмила Ивановна расспросила меня обо всём. Рассказала. С тех пор она стала моим лечащим врачом и приятельницей. Людмила Ивановна сразу же назначила мне системы, которые составляла сама. В стерильный раствор глюкозы добавляла лекарства, которые были мне нужны. Самая опытная медсестра Клавдия ставила мне системы. Кроме неё, никто не мог попасть мне в вены. По утрам давали таблетки и делали уколы ценаредина.
Ещё Людмила Ивановна направила меня на физиолечение – подлечить глаза. После сотрясения плохо видела. Ещё назначила массаж правой парализованной стороны тела. Спасибо ей большое! Пролечила меня месяц. Мне стало лучше. Попросила, чтобы она выписала меня домой. После выписки на второй день я упала с кушетки, на которой мне делали массаж: очень кружилась голова. И врач Шакуло вновь забрала меня к себе в палату. Ещё на месяц.
Эта женщина очень старалась поднять меня. Однажды моя знакомая медсестра Елена Кульпина сказала, что жена главврача Мартыненко ревнует Людмилу Ивановну к своему мужу. Об этом я поведала своему лечащему врачу и посоветовала скорее выйти замуж. Людмила Ивановна поблагодарила меня за информацию и вскоре вышла замуж, но неудачно. Шакуло получила двухкомнатную квартиру в микрорайоне. Она была очень грамотным невропатологом, и люди потянулись к ней. Так к ней пришла известность. 
В это время я познакомилась в больнице с главной массажисткой. Приглашала её к себе в гости. Она старалась хорошо делать мне массаж. В больнице я также познакомилась с двумя женщинами, которые лежали со мной в одной палате, – С Таней Фоминых и Лидой Мертенс. Татьяна с мужем Валерой уехала жить в Майкоп. Мы с Анатолием ездили к ним. И до сих пор общаемся. Лида бросила мужа-немца, вышла замуж за молодого русского парня Владимира Панова. Родила ему дочь. Пановы переехали в Оренбургскую область. Четыре года, как Лиды не стало, но её дети дружат с нами, особенно дочь Света.
Подлечилась я с помощью Людмилы Ивановны основательно. Дома стала много шить себе и детям. Из цветного шёлка сделал три красивых платья, два костюма – оранжевый и голубой. Стала хорошо одеваться, чтобы все поняли: я уже не болели. Хотя правые рука и нога были намного худее левых. Старалась делать вид, что здорова. Дала себе установку, что я нормальный человек.
У меня было много разной красивой одежды. Каждый день надевало что-нибудь другое. Женщины, конечно, завидовали: ни у кого не было таких вещей, ведь мы везде ездили и покупали самое красивое.
Однажды я сшила себе красивый голубой костюм из китайского шёлка – юбочку и жилетку. Надела белую капроновую кофточку с длинным рукавом, этот костюм. Всем в больнице очень понравилось моё рукоделие. Как всегда, пошла обедать в столовую. Почти все уже поели. Столовая была пустая. Пообедала, поставила посуду к стойке и пошла к выходу. Навстречу из двери вышел незнакомый мужчина. Остановился передо мной как будто в растерянности. Стоял и изучал меня. Я поняла, что это, скорее всего, новый парторг. Увидел меня, и не поймёт, откуда взялась эта женщина. Прошла мимо него, а он так и остался стоять. Этого мужчину я видела всего три раза.
Как-то Аносовы пригласили нас с Анатолием в гости. А муж поехал на мотоцикле в Третьяково. Я не хотела идти одна, а потом подумала: «Что это я не пойду к своим друзьям?» Надела блестящее платье, сделал причёску и отправилась к Аносовым. Когда пришла к ним, они уже гуляли. Я поздоровалась и села за стол на лавку. Рядом со мной оказались этот мужчина и его жена. Он начал рассуждать о том, как хорошо поют здесь в компании. А я сказала, что эти женщины поют ещё лучше, когда выпьют по сто граммов. Он всё восклицал: «Как хорошо поют!» И вдруг его жена ни с того ни с сего вскочила с места и направилась к двери. Аносовы кинулись за женщиной. Они были какими-то родственниками. Видно, она психанула из-за того, что её муж обратил на меня внимание. Парторг ушёл вслед за женой.
Ещё я один раз видела этого мужчину, когда мы уезжали из Октябрьского в Самару. Необходимо было подтверждение, что мы не имеем казахстанского гражданства. В Шемонаихе зашла в кабинет. За столом сидел этот красивый мужчина. Он узнал меня и заулыбался. Спросил, действительно ли у нас нет казахстанского гражданства. Я сказала, что нет. Тогда он пожелал счастливо жить в России.
В общем, у невропатолога я так хорошо подлечилась, что могла уже ходить в компании. Хотя постоянно кружилась и болела голова. Рука и нога тоже болели. Но нужно жить. У меня было такое зло на Анатолия, что я хотела его оставить, но кто-то из мужчин посоветовал: «Не бросай. Тебе, Люба, нельзя оставаться без мужа. Ты одна не сможешь воспитать двух мальчиков. Это тебе не девочки». В сказанном был ещё больший смысл. Я позднее узнала.
Время летело быстро. Как-то я решила поехать в Веселоярск, показать сыновей. А то ведь больничные там родили по одному ребёнку. Думаю, пусть посмотрят, какие у нас дети. Красиво одела их. На Юре была симпатичная голубая курточка с пушистым белым воротником, хорошая шапочка, обувь. У Валеры – розоватый комбинезон и мохнатая шапочка. Всё это мы с Анатолием покупали в Москве на выставке. Сами прилично оделись и поехали в Веселоярск.
По приезду сразу пошли в больницу. Там работали все знакомые медики. Они любовались нашими детками, особенно Валерой, ведь он был ещё совсем маленький и хорошенький. Побыли там и пошли к Чабиным. Они тогда ещё жили в Веселоярске. Паша вышла встречать нас на улице, а Вася кричал из двора: «Кума приехала!» Схватил со стола нож и побежал в сарай резать овечку. Поторопился и сильно порезал себе бедро. Ногу замотали, овцу зарезали. Пили водку и радовались, что встретились.
Переночевали у Чабиных и поехали в Рубцовск к отцу Анатолия. Все радовались, что мы привезли внучат, особенно Мария Ивановна: она меня очень любила.
Осенью мы с Анатолием пошли в отпуск. Ездили в Ленинград к моему брату Алексею Ивановичу. Черепановы из Волосово уже переехали в областной центр – поменяли квартиру. В Ленинграде жили десять дней. Ходили по Эрмитажу, другим музеям. Была цель всё хорошее показать детям. Мой брат водил нас везде. Часто фотографировались.
Детям особенно понравилась кунсткамера. В кабинете редкостей император Пётр Первый и его последователи собрали множество экспонатов. Предметы старины там раскрывают историю и быт разных народов. Музей известен по коллекции «уродцев» – анатомических редкостей и аномалий. Животные и человеческие младенцы с двумя головами, единственное в мире чучело взрослого мамонта и многое другое...
Ходили в церковь. Там заставили снять с Юры шапочку. Короче, посмотрели много всего. В один из дней в метро мы вошли в вагон, а Юра не успел. Крикнули, что встретимся на следующей остановке. Через енсколько минут встретились…
Жена брата Алексея Алла Сергеевна всё хвалилась, какая у неё шуба. А я думала: «У тебя одна шуба и пустой шифоньер. А у меня есть и шубу, и три пальто, и все одеты с иголочки. Вот так!». В магазинах там мы были мало: себе ничего не было нужно. Покупали знакомым зимние шапки и капроновые кофточки и отсылали посылками домой.
Однажды было холодно. Оставили детей в квартире и поехали в магазин недалеко от дома Черепановых. Юра включил телевизор. Дети начали смотреть фильм. Вдруг с работы позвонила Алла Сергеевна. Юра взял трубку. Она спросила, кто дома. Старший сын ответил, что они одни дома и смотрят телевизор. Жена Алексея так испугалась, что ушла с работы и примчалась домой.
Алла Сергеевна была очень зла на нас, что мы оставили детей одних. Они, дескать, могли бы что-нибудь сделать. А мы даже не подумали. Ведь часто оставляли из дома в Октябрьском и не боялись: знали, что Юра не набедокурит.
Вскоре мы от них уехали. За эти дни съели полмешка картошки. Я оставила Алле Сергеевне 50 рублей. Черепановы проводили нас на поезд. А мы поехали в город Горький к сестре Анатолия Кате. Жили там пять дней. Ходили по городу с детьми. После Ленинграда этот город на Волге показался нам неинтересным.
Из Горького мы поехали в Шемонаиху. Пешком двинулись в Октябрьское. Представьте, сколько радости было у наших деток… Они бежаи к дому и кричали соседскому мальчишке: «Виталька, мы приехали!»
Юра учился хорошо. Валеру я водила в детсад. Василиса всю еду готовила дома, но я брала детей с собой в столовую. Приучала их к обществу. Всегда думала об их будущем.
Зимой 1970 года к нам из Тарханки приезжали наши знакомые Леонид и Дуся. Были у нас два дня. Встретили их хорошо. Радовались, что приехали, тем более что Дуся плохо себя чувствовала. Ей сделали операцию на груди (канцер). Они отправились назад, а приехала их дочь Лида с целью, чтобы я её познакомила с кем-нибудь из парней. Она жила у нас десять дней. Занималась уроками с Юрой. Я водила Лиду в столовую. Там смотрела на парней, решала, с кем бы её познакомить. Мимо нас проходило много ребят. Мы стояли на пороге столовой. Но никто мне не понравился. Тут я увидела, как мимо двухэтажных домов идёт Саша Гражданкин. Хороший парень. Подозвала его и сказала, чтобы он сегодня вечером пришёл к нам домой. Александр дал согласие познакомиться с девушкой, которая стояла на крыльце столовой.
Вечером Гражданкин пришёл к нам. Посидели, поговорили с Лидой и пошли гулять. Вскоре у Лиды умерла мама. Они с Сашей поехали её хоронить. Там они с отцом и Лидиной роднёй договорились о том, что поженятся. Немного погодя из Тарханки приехали родственники Лиды. Свадьбу гуляли у Гражданкиных. На ней были и мы с Анатолием. Я попросила директора школы Беппле взять Лиду учителем биологии. Она по паспорту – Леонидовна, но в школе её все называли Лидией Алексеевной. Когда она только появилась в Октябрьском, кто-то спросил у нашего Юры, как зовут отца этой молоденькой учительницы. Мой сын ответил, что папа у неё – дядя Лёня. Тут все и решили, что в наше село прибыла Лидия Алексеевна… В Октябрьской средней школе она работала до тех пор, пока Гражданкины вместе с взрослыми детьми не уехали в посёлок Первомайский.
Шёл 1971 год. Сестра Анатолия Катя писала, что собирается приехать к нам в гости с сыном. Василиса загоревала: чем же её кормить? Как будто у нас не было продуктов… В Октябрьском всё было дешёвое. Я уже писала, килограмм мяса стоил 1 рубль 40 копеек, полукопчёная колбаса – 1 рубль 60 копеек, молоко – 13 копеек за литр.
Я познакомилась с мастером Марией Брод. Она готовила колбасу к продаже. Мария звонила мне и спрашивала, нужна ли колбаса. Для брата Анатолия в Третьяково и друзьям в Семипалатинск. Ездили на мотоцикле к зданию, где готовили колбасу, и набирали сколько нужно. Хоть 20 килограммов. Отдавали деньги. Потом отец сумками возил колбасу брату и друзьям. Так что поесть у нас было что.
Катя весной не приехала, а моя мамочка Василиса так нервничала… Августовским днём я пришла домой. Обычно обедала в столовой и шла в аптеку, а тут будто что-то подтолкнуло пойти домой. Зашла на кухню и увидела, что Василиса лежит на полу. Выключенный утюг стоял на столе. Видимо, гладила рубашечку Валере. Я наклонилась и поняла, что её парализовало.
Побежала в больницу. Хорошо, что она была недалеко. Позвала двух мужчин – завхоза и конюха, взяла дома покрывало. В нём понесли Василису в больницу. Нина Дмитриевна Руденко осмотрела Василису и сказала, чтобы ей сделали какие-то уколы. Мама только стонала и не произносила ни одного слова. Я сразу поняла, что она вскоре умрёт.
Василиса прожила ещё восемь дней. Всё в том же состоянии… Я сказала Руденко, что нужно ехать за врачом в Шемонаиху. С нами приехала опытная терапевт. Она после осмотра сказала, что нужно готовиться к худшему. Посоветовала на всякий случай сделать клизму из свежих куриных яиц. Но это ничего не дало.
На другой день я работала, а противная медсестра Лариса принесла столько работы – как никогда! Нужно было делать разные микстуры. К часу дня разгребла завалы и отправилась в больницу. Мама была уже холодная… Видимо, умерла несколько часов назад. Утром я заходила – Василиса была ещё жива. А эта медсестра, видимо, специально загрузила меня работой, чтобы не видела, как умирает мать. Мне стало обидно, и я долго плакала. Была рядом и не видела, как мама умирала. Что поделаешь. Такова жизнь.
Маму принесли в покрывале домой. Пришла моя санитарка Анна. Она обмыла её как смогла и помогла уложить Василису в зале на широкой доске. Я надела на неё всё свежее. Платочек был чёрного цвета с яркими голубыми цветами. Как по команде пришло много бабушек. От Кати Васильевой пришли мать и её сестра. Три соседских бабушки. А из Шемонаихи привезли Василисину подругу бабу Полю Бутенко. Были ещё какие-то пожилые женщины, которых я не знала. Они сидели возле Василисы всю ночь. Я их покормила.
Дала телеграммы в Ленинск-Кузнецкий, в Рубцовск – отцу Анатолия и двоюродным сёстрам Василисы. Мой муж также телеграфировал в Новоалтайск дяде Арефию и в Третьяково – своей матери и её сестре Стюре. Утром приехали дядя Арефий, отец Анатолия, Матрёна Ивановна и две сестры Василисы. А из Ленинска сообщили, что приехать не могут. Я так расстроилась… Не приедут самые родные! Подошла к Василисе, громко сказала: «Мы с тобой никому не нужны» и заплакала. Все сразу поняли, что больше никто не приедет.
Из больницы тоже никто не пришёл: было не принято… Спасибо санитарке Анне Васильевне Шаковской. Она помогала готовить, кормить людей. Я много покупала конфет, печенья и раздавала бабушкам. А ещё достала белый материл. Давала по два метра всем подряд. Бабушки были очень довольны. А когда Василису понесли на кладбище, откуда-то появилось много людей. Гроб несли на руках мужчины, сменяя друг друга.
Кладбище было недалеко от нашего дома. Впереди шли дети и Лида Бекишева. Несли венки и цветы. Откуда-то пришло много мальчиков и девочек. Наверно, из класса, в котором учился Юра. Похоронили Василису нормально. Я, конечно, плакала. Мне было её жалко, ведь она вырастила меня и помогала растить моих детей.
На могиле поставили железную оградку и крест. Прикрепили к нему металлическую пластинку с надписью «Юшкова Василиса Кирилловна. 1900 – август 1971». Эта табличка висит на кресте до сих пор. За могилой ухаживает наша бывшая соседка Надежда Егоровна Щёголь. Часто пишет нам письма. А живёт семья Щёголь в нашей квартире на втором этаже. Им там нравится. В той квартире я заменила систему отопления. Убрали тонкие трубы и поставили большие, за что я рабочим отдала два литра спирта.
Когда поминали Василису на 40 дней, из Ленинск-Кузнецкого приехала моя родная мама Любовь Кирилловна. В этот день я встала рано. Анатолий ушёл на работу в Шемонаиху. Дети ещё спали. Я почему-то подошла к окну и увидела, что на лавочке сидит какая-то бабушка. Вижу – незнакомая, и отошла от окна. Немного погодя меня снова потянуло к подоконнику. Глянула – бабушка сидела в той же позе. Я ушла на кухню готовить завтрак детям. Вдруг кто-то постучал в двери. Подошла и воскликнула: «Да это же моя мама!» Любовь Кирилловна заплакала. И я тоже. Вот так и встретились. Мама очень постарела, поэтому я не могла её узнать. Мы ведь долго не виделись.
Через месяц приехала сестра Зоя, а мама отправилась в Ленинск-Кузнецкий. Она очень не понравилась Анатолию. Любовь Кирилловна громко храпела по ночам, и мой муж вышвыривал её на балкон. Скорее всего, мама приехала к нам жить. Дело в том, что Зоя приревновала её к своему мужу Ивану.
Моя родная мама Любовь Кирилловна после того, как Зоя приревновала её к своему мужу Ивану, уехала с дочерью Зои Таней и её мужем на север, в посёлок Мегион. А перед эти её дом снесли. За это ей заплатили три тысячи рублей. Она по одной тысяче отдала дочерям – Зое и Лидии, сыну Алексею Ивановичу оставила у себя, считая, что отдаст позже. А мне она тоже решила заработать одну тысячу и е переслать мне. Ведь я тоже её родная дочь.
Мама в Мегионе жила в большой квартире. Принимала деток и нянчила их. Брала какие-то деньги и посылала мне в Октябрьское. Вначале по двести рублей – три раза, а потом - и четыреста рублей. Конечно, я в деньгах не нуждалась, но ведь эти средства матери недаром даются. Положила их на книжку. После эту тысячу я отдала Валере на свадьбу. 
Таня с мужем и детьми из Мегиона уехала в город Свердловск. Там она работала товароведом. Впоследствии у неё бандиты вывезли все вещи и ценности из квартиры. Подогнали машину, всё погрузили и увезли. С мужем разошлась. Вышла за высокого красивого мужчину. Родила от него троих детей. Четыре года назад какой-то армянин убил младшего сына Татьяны – Стаса. С дочерью Юлей и с самой Таней я общаюсь по-прежнему. В настоящее время Кузнецовы живут в городе Йошкар-Ола. Это родина Александра – мужа Тани. Их дочь Юля училась пять лет в Самарской государственной академии культуры и искусств. У меня и Юли в одно число – 27 сентября – день рождения, и мы иногда отмечали его вместе.
Юля вышла замуж за узбека. Уехали с ним в Санкт-Петербург. Там Юля родила двух детей – девочку и мальчика. Её муж, по некоторым данным, уехал в Узбекистан и, видимо, там женился. Требовал, чтобы она отдала ему детей.
Родители Юли забрали её с внуками к себе. И вот двадцативосьмилетняя Юля осталась одна. Всё время боится, что узбек украдёт её детей.
В Мегионе после отъезда Тани с семьёй оставалась Любовь Кирилловна. Часто болела. Решила ехать в Октябрьское. Когда она отправилась к нам, Зоя жила уже у нас. Материн сундук с посудой и вещами отправила контейнером в Рубцовск двоюродным сёстрам Любови Кирилловны. Зачем Зоя это сделала, я так и не поняла.
Когда мама приехала в Октябрьское, прожила у нас одну неделю и ушла к Зое. После мы с сестрой ездили в Рубцовск к Чабиным в гости. Этот сундук Зоя переадресовала в Шемонаиху. Со станции привезла на машине в село.
Зоя жила в одной стороне дома, а наша мама – в помещении моей аптеки, из которой я только что вывезла аптечное имущество в помещение бывшего детсада.
Любовь Кирилловна приехала к нам весной 1977 года. В это время у Зоиной дочери Оли в Кемерово родился второй ребёнок.
Когда поехали в Кемерово за Иринкой, заехали в Ленинск-Кузнецкий. В большом деревянном доме жил её муж Иван с дочерью Ниной. Она училась на врача. Нина очень ругала Зою за то, что она бросила муда и её. Даже ничего ей не оставила. Ни простыни, ни наволочки. А Иван привязался ко мне и всё лез целоваться. А сам такой противный… С закисшими глазами. Это ужасно!
Зоя взяла с Ивана какие-то деньги за этот их уже проданный дом. Кажется, три тысячи рублей. Иринка, которую мы забоали в Кемерово, было тихой девочкой. Не плакала. Вечером мы приехали домой. Передали девочку Любови Кирилловне, и она жила у неё до осени. Потом Оля приехала из Жанатаса и забрала её.
Зоя всё время врала Балтиным, что Иринка – не дочь Оли, а дочка Гали из Ленинград. Зоя всё хотела выглядеть в глазах Василия молодой. Он ведь был на четырнадцать лет моложе её!
Мама постоянно жила одна. Читала книги. В зиму мы с Анной Шаковской всё убрали в помещении, побелили. Навели порядок в погребе. Засыпали туда мешок картошки. Я купила ей шесть разделанных уток. Заморозили их. Ещё купила лапши, печенья, конфет. Да всё, что требовалось для жизни. Отдала ей хороший матрас, тёплое одеяло, простыни, пододеяльники, две подушки с наволочками. Посуды у неё было много своей. Полный сундук. Она любила красивую посуду.
Заготовили дров на зиму. У крыльца Анатолий соорудил ящик для топлива. Привезли машину угля.
Я как-то у Любови Кирилловны спросила, хорошо ли ей жить одной. «Никто не мешает?» - спросила. Она мне ответила: «Не дай Бог!». Конечно, ей было скучно.
1978 году мы собрались отмечать 23 февраля у Анны Шаковской. Анатолий взял гармонь. Пошли вначале к матери. Когда подошли к двери, дверь была закрыта. Я посмотрела в окно и поняла, что мама захворала. Она сидела на крвоати в одной рубашке и видно было, что она очень больная. Я стала громко кричать в окно, чтобы она как-нибудь открыла дверь. Еле поднялась. Держась за стол, подошла к двери и открыла крючок.
Зашли в комнату, помогли ей сесть на кровать. Анатолий сел на стул, а я рядом с ней. Потом побежала за медиком Руденко. Нина Дмитриевна осмотрела мать и сказала, чтобы мы ей не давали воды. Только чай. Чтобы сердце лучше работало. А мама всё время просила воду. Я спросила, что с ней случилось. Она ответила, что её приходила поздравлять с праздником Зоя. Принесла что-то выпить и пельмени. «Когда я выпила, мне сразу стало плохо», - сказала Любовь Кирилловна. Мы долго сидели возле неё, и она сказала: «Идите к Анне. Я ещё нескоро умру». Осталась сидеть в том же положении. Я поставила ей воду. Мы пошли: все уже заждались нас. Они ведь не знали, что у нас заболела мать.
Когда мы зашли к Шаковским, там за столом уже сидели Василий и Зина Балтины, брат Василия Павел с женой и дочь Григория Светлана Балтина. Была и Зоя. Я сразу спросила у сестры, чем она напоила маму. Та ответила: «Настойкой аралии». А я решила, что Зоя её чем-то отравила. Мать ей мешала. Ругалась, что она связалась с женатым мужиком – Василием Балтиным. Впрочем, надо отметить, что вначале Василий её любил, пока не встретил молодую, красивую Зою Миляеву. Начал возить её всюду на мотоцикле. А наша Зоя так переживала, что столько денег потратила на Василия… Одела его в новый костюм, не жалела денег и для его дочери Иры. А своей дочери Тане не могла помочь. Когда та приезжала в Октябрьское просить у Зои деньги. В то время Татьяну могли посадить за недостачу. Она ведь постоянно работала в торговле, а там всюду были воры. Молодёжь обманывали с документами. Так и делали недостачу…
Тане тогда помог неродной отец Иван Гуськов, а родная мать – нет. Хотя у неё были деньги. К тому же получала пенсию – 120 рублей. А моя зарплата составляла 72 рубля. Но у меня были родительские деньги.
Итак, мы пришли к Шаковским. Я сообщила, что у меня умирает мать, и мы вскоре уйдём. Зоя сразу же возмутилась: «Как это она умирает? Я её утром напоила и накормила. Она была весёлая». Я ответила: «Не веришь – не надо. Но наша мать умирает!»
Мы сели за стол, поздравили мужчин с их праздником. Посидели немного и ушли к матери. Дверь была не заперта. Она так и сидела в одной позе. Я села на кровать, обняла её и заплакала. Считала, что это Зоя отравила мать. Если сестра дала ей даже полстакана аралии, то это очень много. Её пьют по 20 капель! Даже у молодых сердце может не выдержать, а тут пожилой человек…
Анатолий сфотографировал нас с мамой перед её кончиной. Я уже знала, что она умрёт через несколько часов. Мама кое-как поднялась, открыла сундук и подала мне 500 рублей и ещё две купюры по три рубля и сказала: «Пятьсот – это меня похоронить, а шесть рублей положи под клеёнку на стол и утром посмотри. Их завтра не будет. Заберёт Зоя». Я так и сделала. Утром шести рублей действительно не было. И в сундуке перерыто всё…
Когда с мамой сидели на кровати, она сказала: «Поклянись, что отдашь моему сыну Алексею одну тысячу». Эти деньги для сохранности я отдавала Анне Шаковской. Поклялась: «Обязательно отдам. Не беспокойся». Мы долго с Анатолием сидели у матери. Была уже полночь. Я не спала. Может, мама в эти часы и не умрёт, а мне – на работу. Наказала Анатолию, чтобы он сидел у матери до утра. А там и я приду. Пришла домой и, не раздеваясь, легла на диван в зале. Я не знала, что Анатолий пришёл следом за мной и улёгся в спальне…
Утром прибегает Зоя и кричит: «Ты спишь. А мать-то умерла!» Я встала и сказала: «Я почти всю ночь просидела с матерью, а ты даже зайти к ней не захотела». Когда я пришла, на лавке посреди комнаты лежала мёртвая мама. На ней был старый платок, поношенная коричневая кофта и уже не новое платье. Я дарила ей чёрное в горошек. Возмутилась, что Зоя так одела свою мать. Ведь у неё в сундуке лежит всё новое – для того чтобы надеть после смерти. Стала открывать сундук, а он – пуст! Даже посуду Зоя перетаскала к себе. Я ей со зла приказала принести хотя платок и новую голубую кофту, а старое снять. Пришла Анна Шаковское. Старые платок и кофту сняли, надели новые. А платье уже не снимешь… Мама уже замёрзла. Печь не топили. Так сказала медик. Она знала, что Любовь Кирилловна скоро умрёт.
Я спросила у Зои: «Почему ты не надела на мать новое платье? Оно ведь большое на тебя!» Сестра объяснила, что отдаст Лене – дочери Лиды, но, как позже выяснилось, не сделала этого. Для чего хватала?
Некоторых соседей – женщин и бабушек – я позвала. А другие сами пришли. Те, которые хоронили Василису. Перед смертью мамы Любы я спросила, где её похоронить. Рядом с Василисой? Она ответила: «Хоть в ноги положите к ней». Так и вышло. Когда стали копать могилу рядом с захоронением Василисы, там оказалась скала. Пришлось отступить к ногам Василисы. Так две родные сестры лежат вместе. Мои матери – родная и воспитавшая меня. 
Я уже писала, что за могилами ухаживает наша бывшая соседка Надя Щёголь. Спасибо ей.
По телеграммам на похороны приезжали на похороны Любови Кирилловны дочь Лида из Кемерово, сын Алексей из Ленинграда; ему я сразу же отдала тысячу материнских рублей. А пятьсот рублей, что мама дала мне, все израсходовала на похороны и поминки. Ещё приезжала внучка Оля из Жанатаса.
Алексей Иванович, как приехал, позвонил Митрофановым: у них был телефон, жили они недалеко. По этому же телефону я позвонила в «железнодорожную» милицию, что приедем за братом на машине. Поехали на служебной машине директора совхоза. Водителем был Анатолий Карпачёв. Когда мы приехали с мужем на вокзал в Шемонаиху, то брата там не нашли. Решили, что он пошёл в Октябрьское пешком. Но как туда можно было добираться ночью по сугробам? Вернулись домой и остановились у совхозной конторы.
Увидели, что от моста через речку шагает милиционер, а с ним – Алексей Иванович. Значит, он зашёл в отделение милиции, и дежурный милиционер повёл его в Шемонаиху.
Похоронили маму нормально. Я плакала, жаловалась матери, что мне тяжело живётся. В то время Анатолий не жил, а издевался надо мной. На похоронах было много женщин. Я рассказала им, что Любовь Кирилловна дала мне 500 рублей на похороны. А Зоя очень злилась, что мама деньги отдала ей, а не мне. Она знала, что старшая дочь не сделает ей такие похороны как я.
А я ведь сходила к Фёдорову. Он выписал мне говяжьего и свиного мяса. В магазине купила много водки, вина, печенья, дорогих конфет, всё, что было нужно.
После похорон два раза садились за столы. Так хотел Алексей Иванович. И все снова садились. Пили и ели, сколько могли. Наша соседка по избушке Галя Алексенко всё время подходила и говорила: «Ой, какой, Люба, у тебя красивый брат!»
Любови Кирилловне так же, как и Василисе. Поставили оградку, крест с надписью: «Черепанова Любовь Кирилловна. 1904 – 24.02.1978». На второй день Алексей Иванович, Зоя, Оля, Лида пришли к нам. Снова стали поминать Любовь Кирилловну. А на третий были у Зои. А к вечеру Балтины всех забрали к себе.
Я у Зои взяла пять оставшихся бутылок вина и отправились. Посидели. Я была уставшая и расстроенная. Меня не стали Будить. Утром от Балтиных пошла сразу к Зое. Там с сестрой Лидией открыли материн сундук. Лидия взяла на память материны панталоны, брат Алексей – маленькую серебряную ложечку и новый халат для жены. Я забрала стиральную машинку, и мы с Лидией сразу же утащили её ко мне домой, потому что я знала, что Зоя тут же отдаст эту машинку Балтиным.
Вечером мы с Василием на мотоциклах проводили их в Шемонаиху к московскому поезду. Алексей поехал в Ленинград, а Лидия – в Кемерово. Зоя, когда уезжала из Октябрьского, то говорила, что ко мне никто не приедет помянуть мать. Но Зое ещё несколько раз приходилось приезжать к нам – на свадьбы наших сыновей. Была она и сама, с маленькой внучкой Зариной, дочерью Оли. А сестра Лидия приезжала к нам и в новую квартиру. Жила у нас неделю. Ходили мы с ней к Балтиным, Новиковым и Шаковским. Побывали и на кладбище, у могилы матери.
Когда мы уезжали в Самару, тоже ходили на кладбище – прощались со всеми.
В 1971 году в Октябрьское приехали Новиковы Александр и Мария Ивановна с детьми Русланом, Аллой и Игорьком. Возраст детей был примерно такой же, как у наших сыновей. А сами они были моложе нас на десять лет. Вначале приехал один Александр. Заходил в аптеку. Постоял, посмотрел и ушёл. Я спросила у санитарки Анны, кто это. Она ответила, что этот мужчина живёт в общежитии в кирпичном доме. Недавно приехал. Больше о нём ничего не известно.
С этой семейной парой мы познакомились на праздновании 8 Марта у Валентины Игнатьевны Веселовой. Она первой «перехватила» их… Валентина Игнатьевна старалась «захватить» всех мужчин. Там были также Ивановы и Аносовы. Когда сели за стол, я внимательно посмотрела людей, сидевших напротив. Новиковы мне понравились. Особенно Мария Ивановна.
Валентина Игнатьевна напилась и упала в спальне. Она, видимо, надеялась, что новый мужчина будет ухаживать за ней, но просчиталась. Немного полежала и вернулась. Все стали весело гулять. Александр играл на баяне. Когда было сорок дней Василисе, я пригласила к себе Новиковых. Они пришли. Ещё было много бабушек. С Анной Шаковской сварили хороший борщ, пшённую кашу, напекли блинов, поставили мёд. Бабушкам я раздавала печенье, конфеты. Все ушли довольные. А Новиковы ещё оставались, сидели с нами за столом. Вдруг с балкона вышла Любовь Кирилловна. Я её раньше звала за стол, но она не пошла. А сейчас вышла… Мария Ивановна так возмутилась, что мы сидим за столом, а мать – на балконе. Я ей ответила, что её туда загнал Анатолий. Она мне не поверила. Новиковы, рассерженные, ушли.
Потом мы подружились. Часто ходили к ним в баню и ужинали. Они отмечали все дни рождения, праздники. Мы постоянно были у них. А когда у нас были гости, приглашали к себе. Саша очень хорошо играл на баяне.
Мы так и дружили – Кодинцевыми и Балтиными. К Балтиным также ходили в баню. А после парка ели бешбармак, который часто готовила Зина. Были и пельмени, и котлеты. Зина работала на базе забойщиком. У неё мяса был полный холодильник.
В общем, в Октябрьском жить было легко. Мы ни в чём не нуждались. У продавца сельмага я купила красивый ковёр – 2 на 3 метра. Позже послал его Юре в Читу. А он привёз его в Самару. Этот ковёр у нас по-прежнему – висит на стене в летней кухне на даче.
 Родная сестра Лиды Бекишевой жила под Семипалатинском. Работала на складе. Привозила разные ковры, паласы и продавала в Октябрьском подороже. Я купила ещё два ковра и два паласа. Один был поменьше, а второй, за 300 рублей – огромный, во весь зал. И так вся квартира у нас была в коврах.
В Октябрьском закрыли больницу. Был приказ по всей стране. Двадцатипятикоечные лечебные учреждения считались нерентабельными. Остались работать фельдшер Руденко, акушерка Беппле и медсестра Бекишева. Всех остальных уволили. Медсестра Лариса Лупанова стала работать в совхозной кассе, Валентина уехала в Луговое. Стала там зав клубом. Пожилая медсестра уехала в Рубцовск к сыну. Короче, всех разогнали. Помещение больницы разломали. Брёвна отвезли на лесозавод.
Директора совхоза Шеверницкого отправили в Усть-Каменогорск. На его место пришёл молодой ветврач Фёдоров. Его женой была Лилия Владимировна. Она работала математиком в школе. У них было две дочери.
Здание старого клуба, одноэтажную деревянную школу, где начинал учиться Юра, сломали. На этом месте возвели новый большой клуб. Там часто выступали артисты художественной самодеятельности. Даже мы с Валерой пели в хоре. Организовывали встречи с известными актёрами и певцами. Приезжали Валентина Толкунова, Людмила Хитяева, Вадим Тонков и Борис Владимиров, которые выступали в ролях Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны. Были Асанали Ашимов, сыгравший чекиста Чадьярова в фильме «Конец атамана», Кола Бельды, певший песню «А олени лучше…». Когда последний прибыл в Октябрьское поздно вечером и заявил, что он известный певец, совхозный сторож нагнал его со словами: «Уходи, казах! У нас своих калбитов хватает!» На следующий день обиженный Кола Бельды выступал в райцентре Шемонаиха, в кинотеатре «Заря».
А ещё был такой случай. В райбольницу с окровавленной рукой привезли заведующего клубом Анатолия Иванова. Врачи спросили, что случилось. «Медведь палец откусил», - поведал больной. «Откуда у вас в Октябрьском медведи? Там же одни голые сопки!» - изумились травматологи. Оказалось, что в село приезжала цирковая труппа с медведями. Перед представлением Анатолий решил «познакомиться» с медведицей. Сунул ей через металлические пруты в клетку руку с сигаретой. Она и оттяпала ему палец за то, что обжёг её окурком.
До Иванова заведующим клубом был Яков Михайлович Кривицкий. При нём-то и кипела творческая жизнь. Привозили «свежеиспечённые» фильмы. Из клубного громкоговорителя часто слышалась музыка. Сам заведующий клубом рассказывал, какие будут транслироваться фильмы. И народ шёл в очаг культуры. Мужчины перед сеансом играли в бильярд, настольный теннис. Было много концертов. В выходные – танцы.
Каждый год отмечались проводы зимы. У столовой ставили столы с угощениями. Из сёл Луговое и Садовое люди приезжали на наряженных лошадях и катали детей. На установленный столб лихие парни лазили за призами. В совхозной столовой всегда встречали Новый год. Там же гуляли свадьбы. На многие из них нас приглашали.
Как-то к нам пришла почтальон Лена. Пригласила на день рождения мужа-немца. С гармошкой. Мы не хотели идти, но она уговорила. Когда пришли, у них уже были Балтины, Кодинцевы, какие-то немцы из Лугового. Сели праздновать. Нас с Анатолием посадили за стол у серванта. Мой супруг только сел, и тут же слома стекло в серванте. Было так нехорошо… Я сказала Лене, что Анатолий всё исправит, но настроения уже не было.
Анатолий стал играть на гармони. Все танцевали. Когда он перестал играть, все остановились. А Геннадий Кодинцев громко сказал: «Лучшая женщина в этой компании – Люба Лопатина. Анатолий, разреши потанцевать с твоей женой. Она лучше всех танцует». Мой муж вскочил со стула, бросил об пол гармонь и закричал: «Я сам станцую со своей женой!» Схватил с пола гармонь и побежал к выходу. Я – следом. Вот так мы и погуляли… А с Кодинцевыми мы больше не виделись. Они осели в каком-то селе под Усть-Каменогорском.
Сестра Анатолия всё же приехала к нам с взрослым сыном – лётчиком Юрой. Жили у нас всего три дня. Анатолий брал бочку пива, а водка всегда была в запасе. Приглашали много знакомых – с кем дружили. Гуляли, конечно, весело. Я обещала Юре, что познакомлю его с девчонкой Олей Згонник. А когда приехал Юра – такой высокий бравый парень, я передумала: Оленька была низкорослой. Да ещё и толстушка.
Анатолий всегда хотел меня унизить за то, что не подчиняюсь ему. Однажды под вечер пришли Балтины. Поднялась с первого этажа Мария Куценко. Я приготовила еды – полный стол. Поставила вино. Водки не было. Анатолий что-то психовал и не сел за стол. Балтины немного посидели и ушли. Муж отправился в спальню. А мы сидели Марией и о чём-то говорили. Вдруг из спальни выскочил Анатолий, схватил стул и ударил меня по голове. Это он вспомнил, что мою маму Любу муж как-то саданул по голове, и она потеряла слух. От удара я упала. Бедная моя разбитая головушка… И кому же ты досталась.
На второй день меня увезли на месяц в стационар в Шемонаиху. Людмила Ивановна была страшно зла на Анатолия. Я ведь могла умереть. А, впрочем, я ему была не нужна. Он сам по себе. Но был бы ли он такой, если бы не мои родительские деньги? Я ему иногда говорила: «Ты как гнида на волосах. Сел, и не столкнуть».
Снова начинать всё сначала… Меня положили в восьмую палату. Но Людмила Ивановна выписала кого-то и забрала меня к себе. Так мы с ней окончательно подружились. Анатолий и на этот раз не приезжал ко мне, хотя у нас уже был мотоцикл «Урал». Купили мы его за три тысячи рублей у дяди Арефия. В Новоалтайске он держал много кроликов. Сдавал шкурки, и его за это премировали мотоциклом. Он хотел продать соседям, но мы его уговорили. Дядя прислал мотоцикл на железнодорожной платформе. Анатолий и Валера взяли бензин. Заправили мотоцикл на железнодорожной станции и приехали на новой технике домой.
Людмила Ивановна вновь подняла меня на ноги. Спасибо ей. Это её Бог послал ко мне. Иначе бы мне был капут.
После больницы я старалась хорошо одеваться. Да Анатолий с детьми всегда были хорошо «экипированы». Многим женщинам, особенно поварам столовой, куда мы ходили встречать Новый год, нравился мой муж. Акушерка Елена Карловна как-то довела информацию: «А ведь ваш Анатолий целовался с Марией Ивановской». Я ответила: «Ну, и что? Значит, было весело гулять!» Беппле и на следующий год сказала: «Ваш Анатолий целовался с Люсей Моцман». Я повторила те же слова. С тех пор эта женщина перестала сообщать, с кем ещё лобызался мой супруг. Я его никогда ни к кому не ревновала.
Ещё Анатолий очень понравился Екатерине Седневой. Она работала в совхозной столовой. Красивая и бойкая женщина, но небольшого роста. Она стала часто приглашать нас к себе в гости. Один раз зазвала на 23 февраля. Мы пришли с гармонью., которую муж недавно купил за 50 рублей. Вошли. У Кати же гости. Была её подруга Нина Скоробогатова с мужем, председатель сельсвоета Мария Лукьяновна Степанова с супругом. Катя наготовила полный стол. Было много мясного. Хорошо посидели. И вдруг Катя предложила пойти к нам. Все оделись и пошли. По дороге Анатолий играл на гармошке. Женщины пели песни. Когда дошли до моста через речку, муж нажал  непонятно на какую клавишу, и инструмент заглох. Тогда он со всего маху бросил новую гармонь в воду. Она поплыла… Я стала ругаться. А он заорал: «Девчата поют, а она, сучка, заглохла!» Пришли к нам, но настроения уже не было. Гости немного посидели и ушли.
А на 8 Марта все эти пары пришли отмечать праздник к нам. Анатолий всех фотографировал. Катя не унималась. На 1 Мая снова всех пригласила к себе. Анатолий купил другую гармонь, и мы отправились в гости. Екатерина вновь много чего наготовила, напекла вкусные калачи и творога с маслом. Пришли Степановы, Скоробогатовы. Катя с мужем и мы…
Пили, ели. Потом начали пет и танцевать. Анатолий не умел танцевать. Только играл на гармони. Всем было весело. Меня пригласил на танец муж председателя сельсовета. Пошла с ним Танцевать. Вдруг Анатолий бросил об пол гармонь, подскочил ко мне и начал пальцами пытаться вырвать глаза. Все закричали. Анатолий кричал на всех и материл.
В это время пришла дочь подруги Кати Скоробогатова. Не могла понять, что происходит. Она стала успокаивать компанию. Анатолий набросился на неё: «Ты ещё, что пришла, проститутка! Все вы здесь проститутки!» Орал ещё что-то. Но мужчины отправили Анатолия домой, а меня с ним не отпустили.
Катя оставила ночевать меня у них. Побоялась, что муж может покалечить меня. А, собственно, за что?
С тех пор Екатерина Седнева ни разу не приглашала нас в гости. И закончилась её любовь к Анатолию.
Когда в Октябрьское приехали Новиковы, то мы в основном дружили с ними. Мария Ивановна приглашала нас на Новый год в школу, где работала учителем математики. А второй раз – в клуб.
А чаще всего гуляли у Шаковских и сестры Зои, которая переехала к нам с Кузбасса. Один раз у Зои Ивановны отмечали Новый год. Мы с Анной пригласили Регину Лукьчнченко с мужем, Нину Уварову, Нелю Измоденову – с мужьями. Супруг Нели не хотел идти – он болел. Женщины попросили меня уговорить его прийти на праздник. Пошла к Измоденовым. Николая согласился. Пришли Анна и Григорий Шаковские, Василий Балтин с братом Павлом и женой Зиной, Карпачёвы Катя и Анатолий, Наташа Мохотко.
У нашей Зои была большая комната, где поставили столы. В спальне играла музыка. Там танцевали. Анна, Зоя и я всё наготовили, поставили на столы. Все собрались и стали гулять, а после петь и танцевать. Меня без конца приглашал на танец Николай Измоденов. Хоть он и надоел мне, но ради Нели танцевала с ним. Анатолий даже не обратил на меня внимания.
Я подошла к Нине Уваровой – очень красивой женщине. Попросила её пригласить моего мужа потанцевать. Он ведь на гармони. Пригласила. Немного потанцевала и бросила. Подошла ко мне: «Забери своего дурака. У меня самой такой же дурак!» А когда Уваров подошёл ко мне для танца, то Анатолий тут же закатил скандал. Мне стало так обидно, что до этого несколько раз танцевала с Измоденовым – и никакой реакции. А тут подошёл здоровый толстый мужик, к которому и ревновать-то не надо… Стало обидно. Я долго плакала. Все успокаивали меня. Не разошлись. Продолжали гулять.
Наутро снова все собрались. Нина и Неля никак не могли распохмелиться. А я им говорила: «Сразу ничего не ешьте, выпейте сто граммов водки, а потом кушайте, что хотите». Но они меня не слушали.
Застолье продолжилось, но уже без «выступлений» моего супруга. На вечер нас и Уваровых  пригласили к себе Балтины. Уваровы пришли к нам. Мы не хотели идти, но от Нины невозможно было открутиться, и мы по сугробам потопали к Балтиным. Были у Григория и Валентины. Там немного посидели, мой муж дали команду: «Домой!» А мои валенки сушились на печке. Пока за ними ходили, он весь испсиховался. Уваровы остались, а мы ушли.
А у Новиковых гуляли часто особенно тогда, когда к ним приезжал Сашин брат Пётр. Из Барнаула – с женой и баяном. Тот прекрасно пел и играл. Сорокалетие Александра отмечали весной.
К нам часто из Рубцовска езди двоюродная сестра Анатолия Эльвира. Приезжала или с подругами, или с сестрой Альбиной. В основном они ездили за мясом и коврами, которые покупали у Лиды Бекишевой. Мы с рубцовчанками и Новиковыми гуляли у Анны Шаковской. Один раз Новиковы с соседями Раей Холодырь с мужем пришли в нашу новую квартиру в одиннадцать часов ночи. Я подошла к двери открывать. Анатолий соскочил с кровати: «Если откроешь, я тебя размажу по стенке!» Я побоялась побоев и решилась открыть дверь.
Мария Ивановна рассердилась на меня. Позже поняла, что мне действительно угрожала опасность.
Когда в Октябрьском начал работать Фёдоров, стали строить много жилья. Старые дома сносили, ставили новые. Три двухэтажки появились даже у основания сопок. А ещё две появились напротив наших двух панельных домов. Возвели одноэтажные дома на два хозяина и на пригорке у котельной. Такие же возвели и на новой улице Степной – там, где жили Новиковы. Рядом проложили большую насыпную асфальтированную дорогу.
Соорудили новый железобетонный мост через речку. Напротив нашего дома построили хозяйственный и книжный магазины. Появился новый двухэтажный детсад. В новую общественную баню потянулся народ.
Нашу поликлинику из небольшого деревянного дома перевели в здание старого детсада. Моя аптека пока оставалась на старом месте. Мне предстояло ехать к главврачу района Мартыненко – узнать, останется ли аптека в Октябрьском. Если нет, то нужно было ехать работать в аптеке №10 и покупать квартиру в микрорайоне. Этого мне не хотелось, ведь мы в совхозе жили как сыр в масле. А что будет в Шемонаихе, неизвестно.
Я в то время немного оправилась от побоев мужа. Надела красивое платье, сделала причёску и на машине скорой помощи поехала к главврачу. Зашла в его кабинет. Там сидел средних лет еврей. Я сразу поняла, что понравилась ему, и решила, что всё будет в порядке. Стала ему говорить о том, чтобы он оставил мою аптеку в Октябрьском, потому что мы там хорошо устроились, у нас есть квартира и дача, и что все люди меня знают. А если аптека не нужна, то меня уже ждёт квартира в микрорайоне. Он так удивился…
В это время как раз Яскины уезжали в Горький и могли бы нам подешевле продать свою трёхкомнатную квартиру. Но мне не хотелось работать в коллективе десятой аптеки. Я привыкла был хозяйкой. Мартыненко поулыбался мне и сказал, что он попробует оставить аптеку в Октябрьском, и чтобы я зашла к нему через пять дней. Я даже не сомневалась в положительном исходе. Когда пришла через пять дней, он встретил дружелюбно и сообщил, что просьбу выполнил. А ещё спросил: «А что, квартиру еще для вас берегут?». Ответила, что да. Он улыбался, а я поблагодарила его и удалилась.
На второй день позвонила в Усть-Каменогорск, в аптекоуправление. Сказала, что аптеку оставляют. Дело в том, что если аптек остаётся без больницы, она будет нерентабельной. Но я пообещала, что буду выполнять план и давать выручку. Так и делала.
Вскоре из аптекоуправления приехала сама заведующая – Анастасия Феофановна. Познакомилась со мной и порекомендовала директору совхоза перевести аптеку в большее здание бывшего детсада. Там одну половину уже заняла поликлиника. А во вторую предстояло мне. Но нужно отремонтировать здание. Анастасия Феофановна всё обо мне расспросила. Оказалась, что тоже училась в том же техникуме Семипалатинске. Только окончила на год раньше. Ещё спросила, помню ли я, что случилось у них в общежитии.  Я сказала, что знаю. Дело в том, что одна из девушек поднялась на чердак снять высушенное бельё, а её там поймал какой-то мужик и изнасиловал.
Эта женщина ходила по комнатам и говорила: «Во второй комнате пусть будет ассистентская. В третьей сделаем моечную…». А я распорядилась по-своему. Первую огромную комнату перегородили досками под зал и ассистентскую. В этой комнате была дверь – выход на улицу. Сделали пристройку под аптечную посуду. Эта дверь оказалась внутри. Недалеко от окна сделали дверку. Через неё люди подавали мне рецепты и деньги. А я им отдавала лекарства.
Недалеко от ассистентского стола сделали дверь в зал. Там у окна стоял стеклянный шкаф с разными медикаментами и ценниками, чтобы люди видели, что есть в аптеке. Внизу я поставила хороший стол с ячейками, посредине – огромный ассистентский стол. На него по бокам поставила две тумбочки. В них положила штанглазы с лекарствами. Ещё у одного окна разместила аптечный стол с ячейками для стандартов. Сверху – ещё одну светлую тумбочку. Там поставили всё, что требовалось для анализов.
Возле одного из окон была тумбочка с телефоном. Из этой комнаты – дверь в коридор. Вторую и третью комнаты отгороди досками. Получился большой коридор. В углу был умывальник, а с другой стороны – шкаф для посуды.
Посредине зала размещалась печь, которую топила санитарка. Во второй и третьей комнатах к стенам были прибиты широкие доски. Там ставились всякие настойки.
Во второй половине дома была рабочая дверь. Была подведена вода. Напротив двери была печь – на неё поставили аппарат для перегонки дистиллированной воды. Долго так гнали воду, пока не привезли электрический перегонный аппарат.
Всё оборудование доставили из Усть-Каменогорска, из аптекоуправления. Я попросила знакомого – Матвея – сделать решётки на все десять огромных окон. Когда проводили ремонт в здании, приходил Фёдоров посмотреть, что делается. Директор молча постоял и ушёл. А мы своими силами с друзьями доводили аптеку до ума. Никто не хотел, чтобы мы уезжали из Октябрьского. Все помогали.
На кухне, где находилась моечная, была крепкая дверь, которую я ежедневно опечатывала. Там располагалась комната, в которой стоял стол с ячейками. Возле стены – два шкафа, доставшиеся от детсада. Я их приспособила для больших штанглазов. Рядом стоял холодильник.
Сбоку была небольшая пристройка из досок. В детсаде это была туалетная комната. Мы забили её изнутри и с улицы толстыми досками. Там стало уютно и прохладно. Я кое-что ставила туда, а дверь закрывала на крючок.
Однажды я пошла в поликлинику и увидела, что от пристройки оторваны три доски. Но ничего не украли. Видимо, поняли, что попали в бывший туалет… А в этой комнате, кстати, стояла фляга со спиртом – двенадцать килограммов. Этот запас я сразу же отвезла домой. В аптеке оставлять было страшно. Дело в том, что в эту комнату был практически свободный вход. Со стороны амбулатории, которую убрали, была дверь. Её забили досками. А со стороны аптеки я поставила лёгкие шкафы. Стоило оторвать доски – и заходи…
После отрыва тех трёх досок появилось отверстие над крышей. В него проникали воробьи и потом летали по аптеке.
Аптека получилась что надо! Весь ремонт и открытие аптеки я сделала да 550 рублей. Поехала в аптекоуправление с бумагами к бухгалтеру. Главбух удивлённо посмотрел на меня и пригласил по телефону Анастасию Феофановну. Когда она пришла, мужчина подал ей мои бумаги и сказала: «Да ведь это не открытие аптеки, а просто ремонт». Я сразу поняла, что всё сделала дёшево. Устькаменогорцы очень радовались. Анастасия Феофановна спросила, как мне удалось с такой экономией открыть аптеку. Сказала, что многое сделали с мужем. А ещё друзья помогали. Анастасия Феофановна очень была довольна мной и всё время старалась помогать. То, что я выписывала по требованию, старалась обязательно поставить в аптеку, в том числе дефицитные препараты. Поэтому даже врачи из Шемонаихинской больницы посылали больных с рецептами в Октябрьскую аптеку. Врачи им говорили, что у меня всё есть.
Как-то раз в аптеке №10 заведующая спросила: «Как это у вас есть то, чего нет у нас?» Ответила, что часто пишу требования на склад в аптекоуправление, и если что хорошее получаю, снова отражаю это лекарство в требовании.
Анастасия Феофановна раза четыре приезжала ко мне в аптеку. Вначале – с заведующей аптекой №10 г. Шемонаихи Лилией Львовной. Я повела женщин в столовую, но там уже ничего не было. Пригласила к себе домой. Сварила колбасу. Нарезала кусками. Поставила вино. Всем, кроме шофёра, налила по 100 граммов. Приехавшие остались довольны.
Потом Анастасия Феофановна два раза приезжала с Тамарой Алексеевной Крохмалёвой, которая возглавила десятую аптеку после ухода на пенсию Лилии Львовны. Я сказала заведующей аптекоуправлением, что мне трудно работать. Придётся устроиться в аптеку №10. Анастасия Феофановна по этому поводу рассказала анекдот: «У одной женщины муж пошёл в ванную и кричит: «Мне очень тяжело!» Долго орал, а потом замолк. Жена пошла глянуть – а он мёртвый. В милиции её спрашивали, почему она вовремя не зашла. Женщина ответила: «Он кричал: «Мне очень тяжело!» А кому сейчас легко?». «Так что работай и забудь о десятой аптеке. У тебя своя – восемьдесят седьмая!» - заявила начальница.
В течение пяти лет я ежемесячно ездила с отчётами в Усть-Каменогорск. Моей аптекой и некоторыми занималась женщина-бухгалтер. Каждый год нас, фармацевтов со всей области, приглашали на три дня на совещание. Дорогу оплачивало аптекоуправление. Водили на обед в ресторан. Все жили в гостинице – по одному или два человека. Мы всегда были в одном номере с заведующей шемонаихинской аптекой №54 Лидией Георгиевной Дарвиной. По вечерам все ходили в гостиничный ресторан ужинать. Там всегда играла музыка. Иногда мы даже танцевали.
Это продолжалось до тех пор, пока на аптечном складе не произошёл пожар. Сгорело много медикаментов. Аптекоуправление, конечно же, сразу обеднело. Больше никого на совещания не собирали. Сократили и штат бухгалтеров.
С тех пор я отчёты и требования на поставку лекарств отправляла почтой. Тут было принято решение все аптеки разделить по районам. В нашем Шемонаихинском кусте их было шесть. Курировала нас Тамара Алексеевна  Крохмалёва.
Во время полевых работ в сёлах от медиков требовали начинать рабочий день в 6 часов утра и трудиться до десяти. А потом с 6 вечера до восьми. Наши медики приходили в амбулаторию рано и спали. А когда больные появлялись у лечебного учреждения в привычное время, их уже не было на месте. Я не стала это делать и написала в аптекоуправление, что не собираюсь отсиживаться в аптеке. Мне нужно выполнять план. Разрешили работать по обычному графику. Тогда и наши медики вернулись к прежнему распорядку дня.
Так прекрасно я проработала несколько лет. План удавалось выполнять. В том числе и за счёт того, что заведующая десятой аптекой Тамара Алексеевна Крохмалёва познакомила меня с ветврачами совхоза «Красный партизан». Они получали в моей аптеке много медикаментов и перечисляли мне большие деньги. Эти средства помогали справляться с плановым заданием.
Через какое-то время поликлинику перевели в другое здание. Там раньше располагался интернат, в котором жили дети из Лугового и Садового и учились в школе. Потом учащихся стало мало, и здание освободилось. Моя аптека №87 оставалась на месте. Ту половину здания люди стали растаскивать на дрова. Я пошла к директору Фёдорову, чтобы он разрешил взять там доски для постройки домика на даче. Он разрешил. А до этого из кирпичного дома уезжала наша хорошая знакомая немка Регина Лукьянченко. Её русский муж заочно окончил Барнаульский сельхозинститут, и его направили в какое-то другое село. Я пришла к этой женщине и уточнила, в самом ли деле они уезжают. Она ответила, что да.
У Лукьянченко на втором этаже кирпичного дома была тёплая трёхкомнатная квартира. На улице – гараж, погреб, сарай, сеновал. А у нас ведь была двухкомнатная холодная квартира в панельной двухэтажке. Сарай Валера и с двоюродным братом Славой Языковым сожгли. Кроме нашего – ещё три соседних. Такая у них была игра…
В то время у нас были две свиньи, которые мы накануне успели сдать в совхоз. Сгорел мотороллер, который Юре подарила тётя Элла из Рубцовска. Пропали в пламени зерно и дроблёнка, много хороших досок. Погибли куры и утки. Ещё друзья-родственники распилили большой столб, предназначавшийся для проведения электричества. Нам с Анатолием пришлось идти к энергетику Прайсу просить прощения. Хотели заплатить за ущерб, но всё как-то обошлось… Даже те, у кого сгорели сараи, ничего нам не предъявили.
Семья Лукьянченко долго не уезжала, и я не шла к Фёдорову. Директор неплохо ко мне относился. Когда старшая дочь парторга Валентины Згонник выходила замуж, мы тоже были на свадьбе. После четырёх часов дня из столовой многие пошли гулять домой к Фёдорову. Отправились и мы. Там директор водил меня по их огороду, показывал, где что растёт. Анатолий фотографировал всех. И Фёдоров встал со мной сфотографироваться. Когда муж начал печатать фотографии, то увидел на снимке стоящего рядом со мной Фёдорова. Лицо директора он залепил липкой бумажкой. Уже было не узнать, кто стоит рядом со мной. Я сдуру показала это фото Валентине Згоник, а она, видимо, рассказала директору. Вот и боялась идти просить насчёт Регининой квартиры. Кое-как собралась и пошла к нему в кабинет.
Фёдоров был один. Настроение неплохое. Я сразу высказала свою просьбу. Директор подумал и сказал: «Хорошо. Буду иметь в виду». Вскоре прошёл слух, что директор отдаст это жилище какому-то мужчине из Лугового. Я снова отправилась к Фёдорову. Он успокоил: «Раз обещал вам, значит так и будет».
Тут стоит написать о том, что младшей дочери директора совхоза Оле очень нравился мой сын Валера. Наши мальчики вообще нравились октябрьцам. О Юре говорили, что из учеников двух десятых классов он самый красивый и одевается лучше всех. Позже жена директора Лилия Владимировна призналась, что они мечтали породниться с нами. Думали, что Юра женится на их старшей дочери.
Когда Лукьянченко уехали, Фёдоров отдал желанное жилище мне. И предыдущая, и эта квартира были моими. За них я не платила ни копейки. Все коммунальные оплачивало аптекоуправление. Считай, мы жили в Октябрьском бесплатно.
Побелить и убрать в трёхкомнатной квартире собралась Валентина Абакумова с подругой Таней Логуновой. Женщины везде всё убрали. Анатолий Уваров на машине перевёз наше имущество. Пришлось докупать ещё две кровати для себя и одну – для Валеры. Юра в это время учился во Львове, в военном училище.
Валера радовался, что в доме есть телефон. Мы купили новое имущество в трёхкомнатную квартиру – два кресла, два красивых стола и столик на кухню, шесть венских стульев, новую тумбочку под телевизор, два новых холодильника, новый телевизор «Весна», ещё два ковра, шкаф для посуды, сервант и большой книжный шкаф. На пол постелили большой жёлтый палас. В спальню также купили палас, и ещё палас два на три метра.
На кухне постелили две зелёные ковровые дорожки, а в коридоре – красную шестиметровую. Её прислала из Душанбе  Надя Шевченко.
На кухне была печь, которую топили углём, газовая плита. Газ привозили в баллонах на машине. Сделали хорошее водяное отопление. Во всех четырёх комнатах были трубы и батареи.
Доски, о которых я говорила выше, привезли к нашему дому. Груз доставил шофёр-чеченец. Мужикам, которые отрывали доски от пола, я дала водки. Из этого материала муж сколотил каркас летней кухни и поставил сарай-дровник. Эти строения мы разместили на земельном участке, который за 60 рублей купили у Тани Логуновой. Напомню, что у нас был ещё огород – у речки, рядом с домом Шаковских. Там я вначале купила маленький огород с малиной. Потом у Шаковских приобрела ещё пять соток земли. Засадили её клубникой, которую продавали.
Когда мы переехали в новую квартиру, расставили всё по местам и отпраздновали новоселье. Первые гости у меня были – Людмила Ивановна Шакуло с мужем. Она подарила нам на новоселье репродукцию картины Николая Дубовского «Зимнее утро». На холсте изображены постоялый двор, к которому подъезжают на санях путники. Эта полотно по-прежнему у нас.
На новоселье приезжали друзья Женя и Валя Лось из Семипалатинска. Подаренный ими телефон работает до сих пор. Также были соседка Валя Абакумова, семьи Раскито, Карпачёвых, Гражданкиных, Поповых, Щёголей. Приходил директор совхоза с женой Лилией Владимировной.
Наша квартира была вся в коврах, и понравилась гостям. Новиковых почему-то не было. Балтиных тоже. Василий сидел в местах, не столь отдалённых…
Я приготовила много блюд, в том числе бешбармак. Когда пришли Фёдоровы, всем женщинам хотелось первой отнести блюдо директору совхоза. Так что мне это сделать не дали. Я, конечно, была довольна. Да и Карпачёвы, а глава семьи был завхозом, тоже. Во многом благодаря им мы и получили эту квартиру.
Фёдоровы побыли немного и ушли. Я их проводила на улице. Поблагодарила за визит: «Большое спасибо! Если можно, поцелую вас в щёчку». Директор сказал: «Меня нельзя, па вот Лилию Владимировну – обязательно. Это она организовала наш приход». Лиля улыбалась. Я её поцеловала, и они ушли довольные.
Через неделю пришлось продолжать новоселье. Я пригласила Валентину Згонник с мужем Иваном, Володю и Ларису Раскито. Пришли Новиковы с братом Петром и женой Аллой. Они приехали из Барнаула к Александру и Марии. Новиковы прибыли с двумя баянами. Тут как тут Валя Абакумова.
Из Рубцовска приехала двоюродная сестра Анатолия Эльвира с подругой. Были также Галя Имерякова с мужем. На этот раз стол был накрыт в детской спальне. В зале лежал большой светлый палас. Боялись его испачкать.
Пока все рассаживались, Пётр заиграл на баяне, и мы с Володей Раскито пустились в пляс. Анатолий был в зале. Зашёл и что-то громко сказал. Да так, что всем испортил настроение. Эльвира удивилась: что это с её братом случилось? А вот иногда случается…
Кое-как преодолели возникшее напряжение. Пели песни, а плясать не решались. Стали расходиться. Я Валентину Згонник проводила по лестнице до первого этажа. Спросила, почему не взяла с собой мужа. Он пьяный лежит на полу в коридоре. Валентина ответила, что выспится и сам придёт домой. А он спал до утра и «наловил много рыбы». Так что пришлось выбрасывать ковровую дорожку в огород.
???????????????????
В те дни к нам приехала Зоя Гуськова. Сестра прожила у нас неделю. Познакомилась с Василием Балтиным. После этого она бросила мужа, отправила контейнер в Шемонаиху. Оформила там пенсию, дала задаток на покупку дома. Завезла в это жилище вещи. Но жить там она, кажется, не собиралась. Василий пришёл к нам, позвал нас к ней гости. Пошли в Шемонаиху. Дом мне не понравился. Я сказала: «Зачем тебе он? У нас в Октябрьском есть пустая квартира через стену от моей аптеки. Переезжай. Будешь жить бесплатно».
Василий нанял машину. Все вещи перевезли в Октябрьское. На той квартире Зоя прожила пару лет. К тому времени мою аптеку, как я уже говорила, перевели в другое помещение. А до этого я ездила в Ленинск-Кузнецкий к дочери Зои. У Ольги Павловой была свадьба. Забрала свою мать к себе. Но жила она у нас недолго. Снова уехала к Зое.
И вот теперь Зоя Ивановна стала жительницей Октябрьского с пропиской в Шемонаихе. Тут вновь приехала моя мать. Мы поселили её в помещение моей бывшей аптеки. Так они с Зоей оказались соседями.
Потом мы с сестрой ездили к Оле в Кемерово, куда она переехала вместе с мужем. Ольга просила, чтобы мы взяли на время её дочку Ирину, которой был годик. Павловы собирались переезжать в Жанатас Джамбульской области. Иришка пожила у бабушки полгода. Я тайком носила ей всякую еду. Анатолий ведь жадный… Потом Зоя увезла девочку в Жанатас к родителям.
Моей сестре пришлось уехать из Октябрьского. Произошло вот что. Как-то на дороге гаишники и руководители совхоза проводили антиалкогольный рейд. Пытались остановить пьяного Григория Балтина, ехавшего на мотоцикле из Шемонаихи. Он рванул к брату Василию. Тот выпивал с Анатолием Керком. Григорий заорал, что, дескать, обижают брата. Пострелять бы надо… Василий схватил ружьё. На мотоцикле с Керком поехал на то место. Там они ругались и стреляли по машине. Никого не зацепили…
На Василия Балтина и Керка подали в суд. Зоя Ивановна постаралась замять это дело. Отдала транзистор и деньги кому надо. Буянов оставили в покое. Но участники рейда не успокаивались. Владимир Митрофанов написал на телепередачу «Человек и закон». Дело возобновили. Друзьям-забиякам впаяли по шесть лет…
Кстати, в то время, когда Зоя «выкупала» Василия Балтина, он уже не якшался с ней, а завёл себе новую любовницу – Зою Миляеву. Молодую и красивую. Моя сестра очень переживала и собиралась даже утопиться в речке. Но, видимо, на что-то надеялась не пожалела денег для выкупа…
Зоя Ивановна прожила в Октябрьском около двух лет. У Шаковских была свадьба – выходила замуж Галя. Приехали гости, в том числе из Шемонаихи сестра Анны с мужем и его братом Николаем. Тот был не женат. Средних лет мужчина. Плотный кудрявый блондин. Зоя познакомилась с ним. Поженились и уехали в Джамбульскую область. Сестра купила там дом и запсиала его на Николая. Из Ленинграда приехал брат Алексей Иванович и спросил: «Что ты делаешь, сестра? Зачем на молодого мужика записала дом? Ведь он же тебя бросит!»
Тогда Зоя решила продать дом, переехать в Джамбул, купить жильё и записать на себя. Там они с Николаем прожили пятнадцать лет. Он оставил её и женился в Шемонаихе на немке.
Когда сестра Зоя жила в Октябрьском, мы с Анатолием плохо ладили. Зоя, видимо, ревновала меня к Василию Балтину и часто старалась сделать мне что-нибудь плохое. Ей не нравилось, что я приглашаю к себе в гости заведующую аптекой №54 Лидию Георгиевну Дарвину. Считала, что та может быть ей соперницей.  А у Лидии Георгиевны был хороший муж. Дарвиной просто хотелось где-нибудь погулять, отдохнуть от работы. Приезжала с мужем к нам, а потом нас приглашала в гости. Однажды пригласила на свой день рождения нас с Анатолием, Балтиных и Зою. Когда мы приехали в микрорайон, у Дарвиных уже были гости – соседи по лестничной клетке. Лидия Георгиевна приготовила много блюд, испекла торты и печенье. В общем, полный стол. Долго сидели, ели, пили, пели.
Возвращаться было поздно. Хозяйка оставила всех ночевать. Нас с Анатолием и Зоей отправляла к соседям, а Балтиных оставляла у себя. Зоя никак не хотела идти с нами к соседям. Еле увели. Там было много места. Легли спать. Утром поднялись и пошли к Лидии. Оказалось, что Балтины ночью ушли домой. Не захотели оставаться. Мы позавтракали и отправились домой. Зоя очень радовалась, что Балтины не остались ночевать.
Анатолий часто возил друзьям спирт из Третьяково. Жена его брата Ивана Ольга работала на спиртбазе. Однажды муж привёз бидон спирта. Никому не продал и поставил в спальне под кровать. Я забыла об этом. А супруг постоянно орал на меня, что я беру у него спирт и пою мужиков. Я отвечала: «Каких мужиков? Какой спирт?»
Как-то Анна Шаковская пригласила нас с Анатолием на вечер. Саша был именинником. А в этот день в аптеке утром взяла спирт в 200-граммовом флаконе с делениями и положила в шифоньер дома. Хотела взять его к Шаковским. Ключ от двери квартиры мы оставляли в почтовом ящике, который был прибит на двери. Когда я с лестницы посмотрела на коврик у двери, то увидела там куски хлеба, старое свиноя мясо и мусор. Не знала, что и подумать. Соседи у нас все хоршие. Кто мог это сделать? Прошла в комнату. В спальне тоже было всё разбросано, а в шифоньере нет флакона со спиртом. Лежат всякие ненужные вещи и старые фотографии Зои. Тут я и поняла, что это моя сестра воровала спирт и поила Василия, а мой муж обвинял меня в том, что я беру эту «огненную воду».
Когда Анатолий пришёл с работы, я ему показала всю обстановку. Сообщила, что Анна звала на ужин, а спирт взяла Зоя. Да ещё старого сала наложила в холодильник. Я поняла, что моя сестричка сделал мне какую-то пакость.
Пошла вниз. У Веселовых жила старая бабушка, которая разбиралась в этих делах. Бабуля от них уехала. Я вспомнила, что под нами живут Сидоренко. Хозяйка Валентина общалась с этой бабушкой. Видимо, гадала, чтобы её гулящая дочь Лена вышла за хорошего парня. Так потом и было. Обратилась к Валентине за помощью. Та посоветовала отрезать кусок материала от ночной рубашки Зои.
Когда мы были у Шаковских, я всё ей рассказала. Решили действовать, как посоветовала Валентина Сидоренко. Я взяла небольшой нож, маленькие ножницы. В обеденный перерыв отправились к Зое Ивановне. Анна занимала мою сестру на кухне. Я прошла в спальню, открыла комод. Там на моё счастье лежала ночнушка. Быстро отрезала небольшой кусочек кружева и вошла на кухню. Зоя ничего не заметила. А я ей сказала: «Без меня не смей заходить к нам в квартиру!» Больше таких моментов с нашей квартирой не было. Василия, как я уже говорила, посадили, а сестра вынуждена была найти другого мужчину и уехала из Октябрьского.
Соседка Мария Корнилова говорила, что как-то вошла в нашу квартиру, а Зоя лежала на диване и хохотала. Анатолий при этом лазил у неё в трусах. Но я никому не напоминала об этом никогда. А Зине Балтиной сказала: «Если хочешь, что бабы отлипли от твоего мужа, отрежь низ от их ночных рубашек, когда они моются в вашей бане».
Пока Василий был в заключении, мы никогда не оставляли Зину одну. Она всегода ходила к нам, а мы у неё мылись в бане. Когда её супруг вернулся, она восклицала: «И что бы я делала без Лопатиных!»
Зина познакомила нас с Зоей Миляевой и её родителями. Эта Зоя гуляла направо и налево. У неё был сын. Потом вышла замуж за очень красивого мужчину Играшкина. Родила ему дочь. Позже Играшкин бросил Зою и взял молодую женщину. А свою первую жену в Барнауле оставил.
Мать Играшкина приезжала посмотреть на Зою. Внук, с которым она прибыла, был копией сына. Мать очень расстраивалась, что он оставил хорошую жену и сына. Ей было жалко их. А Зоя ей не понравилась, хотя она была молодая и красивая.
11.02.2016……………………………………………….
Жизнь продолжалась. Мы по-прежнему путешествовали. Зимой 1975 года Анатолий написал своему другу Дмитрию Васильевичу Мельничуку в село Варковичи Ровенской области, что хотел бы увидеться с ним. С Дмитрием они вместе служили на Балтийском флоте. Друг ответил и пригласил на Украину к Троице. У Анатолия был бесплатный проезд на поездах, а я на себя и детей покупала билеты, которые были дешёвые. Мы старались как можно больше ездить по стране. 
В это время Валере шёл десятый год, А Юре – пятнадцатый. Старший сын остался на хозяйстве. Юре, ко всему прочему, предстояло съездить на велосипеде за тридцать километров от Октябрьского – на станцию Третьяково, к матери Анатолия Матрёне Ивановне за рассадой помидоров. Томаты посадил в огороде у речушки, полил. Растения к нашему приезду выжили.
Мы доехали до станции Дубно, вышли. Нас встретил Дмитрий. Мой Анатолий еле узнал его: у друга уже не было волос на голове. Видимо, воздействие радиации. У Анатолия ещё долго был чуб…
В Дубно взяли такси и поехали в Варковичи. Там нас встречала жена Дмитрия Ольга Петровна и четверо детей: двое взрослы – Лёня и Мирослава и маленькие двойняшки Володя и Света. Познакомились. Мельничуки жили в большом четырёхкомнатном доме. Русская печь, коридор и кухня, высокий порог…
В доме всё было чисто. Чувствовалось, что здесь хорошая хозяйка. Сели за накрытый стол. Мужчины вспоминали, как они служили, а женщины обменивались своей жизнью. Валера уже играл детьми.
Долго сидели. Пили и ели. Потом Дмитрий взял гитару. Они с Олей начали петь русскую песню «Оля любила реку». Они, видимо, боялись, что мы не поймём украинский язык. Но я всё понимала: выросла ведь среди украинцев в Веселоярске. Некоторые там, конечно, уже говорили по-русски.
Прожили мы на Украине десять дней. Ездили в Ровно, ходили по магазинам. Купили очень много всякой одежды. И даже Матрёне Ивановне – красивое платье, которое она любила надевать на свадьбы внуков и внучек.
Хотели купить мотоцикл «Паннония», поступивший в магазин Варкович, но не хватило денег. Почти всё, что купили, отправили посылками. На Троицу, а это было 22 июня, в Варковичах ходили в церковь. Там было очень много народу. Ольга Петровна пела в хоре церковные песни.
Уезжали мы со станции Озеряны. Шли туда пешком за телегой, на которой везли какие-то ящики. Взяли билеты и поехали до Москвы. В столице сели на свой поезд и отправились в Шемонаиху.
Через четыре года мы вновь побывали на Украине. В 1979 году наш сын Юра поступил во Львовское высшее военно-политическое училище на факультет журналистики. Осенью мы с Анатолием отправились к нему. В самом училище нам не удалось с ним пообщаться. Вечером пошли искать гостиницу, чтобы было где переночевать. Дошли до центрального львовского отеля. Там не было мест. Долго стояли у стойки администратора. Женщина всем давала отказ на размещение. Я очень расстроилась, что придётся ночевать на вокзале. Но там так ужасно скрипело и громыхало железо, что я там и одного часа не смогла бы пробыть.
Подошла к администратору и сказала: «Ради Бога, дайте мне одно место переночевать. А муж пойдёт ночевать на вокзал. Приехали из Сибири к сыну, а остановиться негде. Она взяла мой паспорт, посмотрела и сказала: «Давайте и его документ». Я подала ей паспорт мужа. Администратор убедилась, что мы муж и жена. Дала мне какую-то бумагу и послала нас на второй этаж. Там, мол, вас устроят. Она дала всё это, видимо, рассчитывая, что мы с ней расплатимся… Но нельзя было дать деньги. Рядом стоял мужчина, которому она только что отказала.
Поднялись на второй этаж. Женщина-регистратор удивлённо посмотрела на нас и повела по коридору в номер для двоих. Он, вероятно, предназначался для именитых гостей. А тут вдруг мы… Женщина расспросила – кто мы и откуда. Я рассказала. Она посоветовала утром поискать гостиницу пониже рангом. А здесь мы будем только ночь. Номер был действительно приготовлен для непростых людей. Две кровати, одёжные шкафы, стол с посудой и цветами, телевизор, туалет отдельно от ванной. Везде чистые полотенца и прочая утварь. Мы с Анатолием спали на одной кровати, а вторую не трогали.
Утром нас перевели в другую комнату – напротив этой. Там были одна кровать, стол с графином воды, туалет, совмещённый с ванной. Но мы радовались, что нас не выгнали. Хотя я не помню, сколько мы отдали денег за предыдущий номер. Днём мы и в самом деле ходили по Львову в поисках мест в других гостиницах. Нигде не было мест! К обеду вернулись центральную гостиницу. Дежурила та же администратор. Мы ей сказали, что нигде нет мест. Тогда она предложила купить пачку сахара за четыре рубля. Я протянула ей пятёрку, она мне – один рубль. Отдала ей эту сдачу. Она улыбнулась и сказала, что мы можем зайти в номер, в который мы переселились утром, разрешила пригласить сына, угостить его вином. Наверное, брать всё нужно было у неё. Мы так и сделали. Позвонили, чтобы Юра пришёл в гостиницу. Мы встретили сына на лестнице.
В номере я приготовила вино и закуски. Общались часа три. Потом проводили Юру. Переночевали, а утром отправились с автовокзала в Дубно. Когда ехали, я подумала, что автобус ведь идёт до Ровно. Значит, мы можем на нём добраться и до Варкович. Уточнили у шоферов, как это сделать лучше. Водители сказали, чтобы мы в Дубно не выходили, оставались бы на своих местах, а деньги отдали бы им. Мы так и сделали. Отдали один рубль. Билет на одного от Дубно до Варкович стоил 50 копеек. Я всегда вспоминаю это с горечью. Могли бы и больше им дать… Ведь деньги у нас водились.
Автобус остановился на перекрёстке у Варкович, и мы пошли пешком три километра к Мельничукам. Дмитрия уже не было в живых. Одна Ольга Петровна с детьми. Старший сын Лёня уже был женат. И Мирослава вышла замуж. Света и Вова учились в школе. Жили мы у них три дня. Ходили по магазинам. Помню, купила себе за 24 рубля красивое платье в чёрно-белую клеточку. Оно мне было к лицу. Но надевала его всего два раза, потому что от его цвета у меня сильно кружилась голова. Это платье и чехословацкие туфли продала Лиде Бекишевой по той же цене. Ещё купили много обуви и красивый материал на полотенца – больше нам ничего не было нужно. И поехали домой.
В том же 1975 году, в июле, Юра и Валера ездили погостить у Авериных в Екатериновке. Они отдыхали на Алее, ели черёмуху, забираясь на высокие деревья. Мылись в бане, пробовали мёд – у друга мужа было много ульев. В то время как раз проходил знаменитый полёт «Союза» и «Аполлона».
Наши дети подрастали. Юра в 1977 году окончил среднюю школу. Поехал поступать в Новосибирское высшее военно-политическое училище. До сдачи экзаменов ставили палатки. Юра не сдал математику и вернулся в Октябрьское. Районный военком подполковник Суша был разочарован. Сын отправился в Усть-Каменогорск поступать на факультет физвоспитания педагогического института. Перед экзаменами абитуриенты сдавали тесты. Юра получил пять за лёгкую атлетику, четыре за плавание и тройку за гимнастику с элементами акробатики. И не прошёл!
Моя сестра Зоя Ивановна всё время твердила мне, что Юра должен учиться. Если пойдёт работать, то потом будет не до учёбы. Я поехала в Веселоярск к Тамаре Нищеглод. Она была заведующей больницей. Попросила её посодействовать поступлению Юры в местную автошколу. Для того чтобы поступить туда, требовалась справка о здоровье от рубцовских врачей. Мы с Юрой отправились туда. Когда приехали в Рубцовск, нас уже ждала медсестра, которой позвонили и сказали о том, что мы приедем. Она выписала справку. Тамара передала её в автошколу, и Юра был зачислен. 
Сын учился там в течение восьми месяцев. Жил с двумя другими учащимися у моей знакомой тёти Моти рядом с семьёй Милошенко и недалеко от учебного заведения, которое успешно окончил.
Юра приехал домой. В Шемонаихе устроился на автотранспортное предприятие автослесарем. Вечерами готовился к поступлению в Усть-Каменогорский пединститут на исторический факультет. Проработал несколько месяцев, взял отпуск и поехал в областной центр. Сдал историю на пять, иностранный – на пять, географию – на пять, русский язык и литературу – на четыре. Набрал двадцать три балла вместе с аттестатом.
В это время Юру вызвали в военкомат для постановки на учёт перед призывом в армию. Потом мы с Юрой поехали на зачисление в вуз. Но декан факультета сказала, что искала меня в тот день, когда я был в Шемонаихе. И сообщила нам, что взяла на это место какую-то казашку. Вернулись ни с чем.   
Юра до призыва в армию водил самосвал «ЗИЛ- ММЗ-555». Пришла повестка. Проводы были 10 ноября 1978 года. Присутствовали многие одноклассники. В то время военком Суша спросил у сына, будет ли он поступать в военное училище. Юра сказал, что да.
Сын попал служить в учебную дивизию, в посёлок городского типа Гвардейский, находившийся между Алма-Атой и Фрунзе. Был курсантом автомобильного батальона. После выпуска из «учебки» его должны были направить в штаб округа в Алма-Ату возить на «Волге» генерала. Но у Юры были другие планы. Он уже подготовился поступать во Львовское высшее военно-политическое училище. У него были публикации в дивизионной газете. Они были необходимы для прохождения творческого конкурса.
Летом 1979 года претенденты на поступление в Львовское и ряд других военных училищ собрались в Алма-Ате. Юра сдал все экзамены на отлично и поступил в ЛВВПУ. Какое-то время в звании сержанта находился в своей части, а в конце августа выехал во Львов. Так началась его учёба в этом украинском городе.

1978::::::::::::::::::::::::::::
Работать в большом помещении аптеки было одно удовольствие. Люди шли туда с хорошим настроением. Я им радовалась. Любила их, а они меня. Моя санитарка Анна по-прежнему была со мной. Однажды у неё случилось горе. Её восьмилетний сынуля играл с детьми на току. Ребята забрались в грохот – ёмкость для механической сортировки и просеивания зерна. Они прыгали сверху в пшеницу. Настала очередь Вовика. Он полетел вниз. Неожиданно кто-то включил эту установку, и ребёнка засыпало зерном. Ребятишки разбежались. Только сын Фалеевых громко кричал. Рабочие выключили рубильник. Но Вовика спасти не удалось: он уже задохнулся. Такая была страшная беда. Анна была чуть живая.
Во время похорон сына Анны в аптеку с проверкой приехала девушка из аптекоуправления. Но я не пошла в этот день в аптеку. Сказала: «Иди отдыхай, а завтра будем всё проверять». Да и что ревизовать? У меня ведь всё было нормально: работала на совесть и любила своё дело. Бывало, на час, а то и больше задерживалась в аптеке. Занималась документами. Работала с рецептурным журналом, кассовой книгой и так далее. Ведь когда приходят люди, нужно заниматься ими, а не бумагами. Иногда, уже уходя и опечатывая аптеку, шла домой. Люди останавливали и просили вернуться – отпустить им что-либо. Я всегда возвращалась, открывала аптеку и продавала нужное лекарство.
В аптеке было всё необходимое для работы. Люди брали вату, марлю, настойку йода, пищевую соду, нашатырный спирт, глюкозу в порошке. Часто покупали таблетки от головной боли, всякие растирания.
В один из дней прихожу к аптеке на час позже, потому что ушла обедать на час позже. Смотрю, стоит мужчина. Я с ним поздоровалась и попросила прощения, что опоздала с обеда. А недалеко от двери на лужайке сидел молодой парень. Я и к нему подошла: «Извините, что я задержалась». Он встал и ответил мне грозно: «Я приехал к вам из аптекоуправления с проверкой». Ответила ему: «Ну, и что? Проверяйте». Он что-то бурчал. А я открыла апетку и дала лекарство мужчине, который стоял у двери.
А этот проверяющий всё цеплялся ко мне, но ничего плохого не обнаружил. Тогда он спросил: «А где у вас спирт?» «Дома, - говорю, - потому что боюсь, что его могут утащить». И повела фарминспектора в ту комнату, где раньше находилась эта жидкость. Он приказала, чтобы спирт сейчас же был на проверке. Я позвонила мужу, чтобы он на мотоцикле срочно привёз требуемое. Анатолий сразу же доставил флягу в аптеку. Этот парень взвесил. Всё было нормально. До грамма! Я поняла, что он будто бы недоволен, что ничего плохого не нашёл. Проверяющий сказала мне со злом: «А вот спирт хранить нужно не дома, а в аптеке». На что я ему тоже ответила грубо: «Ни за что!»
Потом я просто не выписывала со склада спирт, а сколько было нужно, выписывала в аптеке №10 г. Шемонаихи. А этот парень-немец стал заведующим аптекоуправлением, когда Анастасия Феофановна ушла на пенсию. Я к тому времени проработала в аптеке до 60 лет и ушла на пенсию.
Как в Веселоярске, так и в Октябрьском были попытки кражи аптеки. К длинному зданию мы сделали пристрой для аптечной посуды. Завезли её аж две машины. Однажды воры разобрали стенку, залезли внутрь, прошли по посуде к двери, которая вела к посуде. Выломали эту дверь, но в аптеку залезть не смогли, потому что на аптечной двери был огромный засов и замок. Жуликами пробраться не удалось.
В конце семидесятых годов начали жениться сыновья Анны Шаковской. Вначале женился Александр. Он был немного «не того». Его отец маленького выбросил из люльки на Анну за то, что она курила. Естественно, ребёнок стал ненормальным.
Но свадьба состоялась… А почему? Дело в том, что Анна была в Шемонаихе у сестры Августы и говорила, что работает в аптеке. Кое-кто подслушал это. И наркоманы разыграли такую комедию…
Утром Анна пришла на работу и сообщила: «В выходной будем женить Сашку. Приедет невеста с друзьями. У неё нет родителей. И нужно всё успеть купить, всех пригласить».  А я у Анны спросила: «Ты видела невесту?» «Нет. Но сестря Гутя сказала, что девушка хорошая».
Началась подготовка к свадьбе. Было приглашено много родственников, друзей. Шаковские и так были бедные люди, а в это время их «вытряхнули» хорошо.
Ну, вот и свадьба. Пришли с Анатолием на торжество. Приехали из Шемонаихи три сестры Анны. Прибыли и Болдыревы, Новиковы, Седневы, Тишины и другие. Невеста – молодая, красивая… Пожаловала к часу дня. С ней – пятеро парней. Все сели за столы. Благо, было лето. Столы были на берегу речки, которая протекала недалеко от дома. Гуляли очень весело и шумно. Александр Новиков играл на баяне. Пели и танцевали. Сколько подарили Шаковским денег, неизвестно. Дарили от души – знали, что родители сильно потратились.
Все приезжие парни почему-то постоянно хватали меня танцевать, но Анатолий, как ни странно, даже не думал ревновать…Погуляли на славу. Все подарки забрала невеста. Прежде всего деньги. Все разошлись поздно.
В понедельник Анна пришла на работу очень хмурая. Я спросила: «В чём дело?» Санитарка заплакала и сказала, что эта невеста даже не допустила к себе Сашку. Спала отдельно. А когда утром встала, попросила у Анны ключи от аптеки. Пойду, мол, полы помою. Анна ответила, что полы чистые, а ключи у заведующей аптекой Любови Александровны. «Невеста» рассердилась и сразу засобиралась в Шемонаиху. Собрала всё, что подарили на свадьбе, и ушла. Вот такие дела провернули наркоманы. Даже со свадьбой. А как они разорили Шаковских! Ужасно.
Анна вначале не поняла, что произошло. Я ей всё пояснила. Главная цель наркоманов была – попасть в аптеку. Наверное, они не зря крутились возле меня на свадьбе. На что надеялись? В аптеке нет наркотиков – кодеина, например. Или им были нужны настойки? Короче, банда погуляла хорошо, а мы остались в дураках.
Анна Шаковская ушла на пенсию. Пошла работать уборщицей в магазин. А я взяла санитаркой молодую женщину Нину Антипову. У неё была мать-цыганка. Хотя она была замужем за русским парнем, к чистоте приучена приучена не была. Не хотела надевать халат. Потом мыла вначале полы в помещениях, а затем принималась протирать пыль на шкафах и столах.
У Анны Шаковской забирали в армию её среднего сына Виктора. Проводы делали два раза. Но Виктора всё не брали… И вот когда была третья повестка, Анна с Анатолием пригласила нас с Анатолием. Пошли к ним на вечер. Я Анне сказала: «Теперь его точно возьмут, потому что я пришла…». И точно забрали. Он отслужил два года во внутренних войсках. Познакомился на месте службы с девушкой. Приехал с ней и её матерью регистрировать брак в Октябрьском и играть свадьбу. Девушка-немка была красивой. Эта свадьба была очень хорошей. Прибыло много родственников и друзей. Присутствовали и мы с Анатолием.
Свадьба была в самом разгаре. Ко мне подошла Анна и сказала, что мать невесты повела моего Анатолия на кладбище. Оно было рядом с их домом. Я сразу поняла, в чём дело и направилась за ними. Спросила у женщины: «У вас здесь похоронены родственники? Или хотите посмотреть кладбище?» Она ничего не сказала, развернулась и пошла назад. А балда Анатолий даже не мог понять, зачем она его сюда привела…
Виктор и его жена жили у Шаковских около года. У них родилась дочь. Молодые уехали жить к матери жены. Там они тоже пробыли недолго. Виктор написал в Октябрьское матери, что его стали унижать и притеснять немецкие родственники. Анна поехала за ним. Забрала его домой. Так он здесь остался один болтаться… Женился ещё два раза. Но жёны уходили, потому что он начал сильно пить. В четвёртый раз он женился в тридцатилетнем возрасте на немке, у которой было трое сыновей. Жили они на станции Третьяково. Часто ездили к Шаковским.
Виктор работал машинистом, водил грузовые поезда. Как-то они с напарником из Шемонаихи поехали до станции Локоть. Видимо, крепко выпили. Доехали до станции Третьяково. Виктор взял сыновей жены. Прокатил их немного на поезде в сторону Локтя и высадил. Напарник спал. У станции Неверовская навстречу ему со станции  Локоть направили поезд, управляемый пьяными казахами. Им кричали по рации, что идёт встречный товарняк, но они как будто не слышали. И врезались в поезд Виктора. Локомотив сокрушили, людей убили.
Виктора похоронили в Октябрьском, а напарника – в Шемонаихе. Сына Анны Васильевны хоронили Шаковские и его новая жена, теперь уже вдова. Анне оставалось жить недолго. Не игрушка – потерять двоих сыновей. Да ещё новая жена Виктора напоила её киселём, в который, возможно, посыпала яду, потому что Анна заболела и вскоре умерла. Дело в том, что у неё оставались два ящика водки. Которые вдова привозила на похороны и хотела забрать. Анна, вроде бы, не отдавала. Спрашивала у меня, что делать с эти с спиртным. Я сказала: «Отдай!» Но Анна не успела вернуть эти два ящика. В эту же ночь она умерла.
Муж Анны Григорий прожил после ней ещё десять лет. Остались дочь Галя и сын Саша, который живёт один. Он на пенсии.
В середине восьмидесятых годов Тамара Алексеевна Крохвалёва отдала мне свою путёвку на курорт. В санаторий «Хоста». Заведующая шемонаихинским аптечным кустом каждый год ездила в местный санаторий в Выдрихе. Ей там нравилось, а я туда не хотела.
С этой путёвкой я поехала в Усть-Каменогорск. Оттуда на самолёте – в Москву. Прилетела поздно вечером. Подошла к кассе сроисть, когда можно улететь в Сочи. Сказали, что в Адлер рейс будет только в десять утра. Я не знала, что Сочи и Адлер находятся рядом. Не понимала, куда мне лететь, пока в соседней кассе не прояснили ситуацию. Я купила хлеб, колбасу. Поела. До утра не спала. Была ещё одна смешная история. Не могла узнать чемодан, потому что взяла его у Лиды Мертенс. Мой багаж крутился по кругу два раза… Была ещё одна такая растеряша.
Утром подошла к кассе. Сказали, что в другом зале уже идёт посадка на самолёт. Пришла туда и стала в очередь с билетом. Но сотрудница аэропорта оттолкнула меня: «Подождите!» И я отошла. Когда закончилась посадка на самолёт, эта женщина громко сказала: «Ещё два человека». Подошёл мужчина. Я – за ним. Она заругалась. Мол, почему раньше не подошла. Я ей возразила. Напомнила про её толчок.
Тётка закричала: «бросайте вон туда свои чемоданы и бегите по полю к самолёт!». Нас ожидали. Посадили на борт, и мы полетели. Прибыли в Адлер рано. Я не торопилась в санаторий. Вернее, не знала, на каком автобусе ехать. Пропустила два рейса. А больше автобусов нет. И тут я увидела, что девушка подошла к легковой машине и стала договариваться, чтобы её отвезли до какого-то санатория. Ей ответили, чтобы нашла ещё кого-нибудь, а то одну везти будет дорого. Она увидела меня и подошла. Предложила ехать с ней. Поехали. Она вышла раньше, а я позже.
Санаторий был далековато. Но я была рада тому, что нашла его. Зашла в приёмное помещение. Меня приветливо встретила медсестра. Посмотрела мою путёвку, паспорт и направила меня на второй этаж: «Идите к  столовой, а там разберётесь». Я направилась туда с чемоданом. Запёрлась почти на кухню. На меня закричали: «Куда идёшь?!» А рядом сотяла только что прилетевшая женщина. Она сказала: «Пойдёмте со мной».
Женщина повела меня вниз в левое крыло. Там всё было старинной постройки. Её поселили сегодня со старой старухой. Ей пришлось говорить, что она сильно храпит и не даст ей спать. Бабуля освободила номер… И женщина стала искать кого-нибудь помоложе для проживания вместе. Так я познакомилась с москвичкой Надеждой Васильевной Рыбаковой. Это был чудесный человек! Она такая толковая, шустрая. Везде меня водила. Несколько раз были на рынке, хотя мне ничего там не было нужно.
Нас, курортников, водили в горы, в лес, по знаменитым местам. Мы иногда с Надей фотографировались. Она была со мной одного возраста. Мы с ней так подружились, что вместе с другими катались на катере по морю, любовались дельфинами. А ещё нам там показывали старинные деревья. Они как жележные. Стоят там столетия. Ездили на озеро. Вода в нём голубая, а со скал текут потоки. Есть легенда, что это слёзы…
Также ездили в город Сочи. Были в кинотеатре. Смотрели фильмы стереочках. Казалось, то, что показывали на экране, происходит рядом с тобой.
Я накупила так много тряпок… Отправляла посылкой. И ещё какую-то рыбу тоже.
Хоста находится на берегу Чёрного моря. Постройки там не все новые. Мы с Надей жили в старом здании в комнате вдвоём. Рядом в комнате жила одна женщина. В коридоре были умывальник и туалет.
Кормили нас хорошо – три раза в день. Было много рыбных и молочных блюд.
Лечили хорошо. Были ванны. Туда, на второй этаж, вызывали по фамилии. Говорили, в какой номер кабины заходить. Пока туда ходили с Надей, всё было нормально. А как только она не пошла, со мной произошёл такой случай. Вызвали меня в кабинку, где за дверью стоят ванны. Пришла в тот номер, куда меня пригласили. Разделась. Хорошо, что не догола. И пошла в ванну. Открываю дверь, а ванне лежит мужчина. Я сразу позвала медсестру: «Почему это в мою ванну положили мужчину?». Она ответила: «Не кричите. Сейчас вас отведут в другую».
Подошла пожилая медсестра и сказала: «Идите за мной». А в лифчике и трусах. Куда, думаю, такая пойду. А медсестра говорит: «Здесь недалеко». Отправилась за ней мимо лежавших в ваннах людей. 
Медсестра привела меня, куда надо. Налила ванну лечебную воду и предложила ложиться. Она, видимо, думала, что я ей за это заплачу. А я полечилась и ушла. И в кассе сказала, что в этом номере ванна свободная. Кассир ответила: «Я знаю». Поняла, что эту ванну они держут для продажи налево.
С Надей мы после ванн побывали у врачей. Надя-то здоровая, а я – парализованная. И мне не разрешили их больше принимать. Они очень «сильные» для моего сердца. А вот насчёт кишечника меня направили к врачу еврейке. Она так старалась… Думала, ей заплачу. Но я этого не делала. Это их работа. Еврейка сказала, что у меня плохой кишечник. Я это знала и без неё…
Назад мы с Надей вместе взяли билеты. Она до Москвы, а я – до Усть-Каменогорска. Полетели до столицы. Я была у Нади день и ночь. Она жила в многоэтажном доме у метро Чертаново. У неё были женатый сын, замужняя дочь и муж. Но супруга я не видела.
Мы с Надей ещё много лет дружили. Наши дети заезжали к ней, когда были в Москве. И с Анатолием там ночевали, когда ездили в Майкоп. А когда у Юры на Украине была свадьба, мы тоже были там с Валерой. Ночевали у Рыбаковых.
Надя мне в Октябрьское присылала посылки. У неё заболела дочь, и ей пришлось из Москвы уехать в небольшой городок. Я ещё долго писала её сыну Алёше.
Тамара Алексеевна давала мне ещё две путёвки: в «Барлык-Орасан» и Ессентуки. На первом курорте мне не понравилось. Там были одни казахи – врачи и медсёстры. Да и больные тоже. Старого здания, в котором мы жили несколько лет назад, уже не было. Стоял большой четырёхэтажный корпус. На верхних этажах жили русские, а на нижних – казахи.
Когда я ехала на автобусе из Усть-Каменогорска в «Барлык-Орасан», в каком-то селе ко мне подсела женщина, которая направлялась  лечить ноги. Мы с ней познакомились. Она предложила жить в одном номере. А я ей ответила, что храплю и не дам ей спать. Когда прибыли на место, нас медсестра хотела направить на четвёртый этаж. Я ей сказала, что на такую высоту я не пойду – у меня больное сердце. И достала ей из сумки две шоколадки. Она сразу заулыбалась: «Идите на второй этаж. Там есть пустой номер на двоих». Пошли туда. Там оказалось не одна комната, а две. И по одной в каждой были лечащиеся. Я пошла в комнату к казашке, а моя попутчица – к русской.
У этих номеров был холл, в котором находился телевизор. Вечером чем-то покормили. Утром мы с женщиной-попутчицей пошли к врачу-казашке. Не знаю, как врач её приняла, но меня хорошо: всё же медик… Доктор назначила нам лечебные ванны, которые были на первом этаже. Мне ещё – массаж правой руки и ноги.
На второй день после принятия ванны у меня пропал голос. Долго говорила шёпотом. Врач сказала, что переживала за меня – вдруг не может быть голоса. Назначила лечение горла в другом корпусе.
Не помню, как звали ту женщину, но она перешла ко мне в номер после того, как уехала казашка. Последняя спрашивала, почему я не учу казахский язык. Я сказала, что учила его в техникуме, но запомнила немного. Да и зачем он мне?
С женщиной, которая поселилась ко мне в номер, мы ходили в казахский магазин. Та продавали дешёвые простыни. В то время был дефицит изделий из текстиля. Мы набрали по десять простыней и отослали их домой. А я ещё в аптеке купила сто стандартов цитрамона от головной боли. В моей 87-й его не было. Тоже отослала в Октябрьское.
С соседкой по номеру мы также побывали на месте разрушенного старого здания. Там текла речка. На берегу оставался казахский домик.
Лечились в ваннах родоном. Я ходила каждый день на массаж. Смотрели телевизор. Больше нечем было заняться. Путёвки закончились, и мы поехали по домам. Соседка – первой, а я за ней.
Доехала до Семипалатинска. В кассе купила билет до Шемонаихи. Пошла в туалет. Там сумку некуда было повесить. Оставила её на улице. Выхожу – рядом с сумкой стоят лоси. Но не животные из леса, а Валя с Женей. Лоси. Мои друзья. Лосям позвонил Анатолий, чтобы встретили меня. А думала, что нет смысла к ним заезжать на один день. «Приезжайте лучше вы к нам. Да подольше побудьте», - предложила я.
А в Ессентуках мне вообще не понравилось. Никакого лечения. Одно только название – курорт… Предлагали один раз в день пить воду – какую хочешь. Врачи нас даже не смотрели. Правда, кормили в столовой три раза в день. Даже сметану давали на каждый обед.
Поселили нас на квартире к одной хозяйке. Я жила с двумя женщинами из Усть-Каменогорска. Водили группой по Ессентукам. Всё показывали и часто фотографировали. Иногда ходили на лечение. Какую-то воду заливали в кишечник. Так, что до туалета не успеваешь добежать… После такого лечения нужно было лежать, а не уходить из кабинета. Я перестала туда ходить с моим кишечником. Было холодно. Да ещё понос. Пока доедешь мокрый до квартиры. Это лечение не для меня…
В Ессентуках я познакомилась с Людой Майер из Усть-Таловки. Долго с ними дружили, пока не переехали в Самару.
После истории со «свадьбой» Саши Шаковского я стала очень переживать за свою аптеку. В это время директора совхоза Фёдорова перевели в Шемонаиху, на комбикормовый завод. Я поехала в райцентр к Тамаре Алексеевне. Она тогда считалась заведующим кустом шемонаихинских аптек. Пошли с ней к новому директору Воробьёву. Он плохо встретил нас. Даже грубил. А мы настаивали на своём. Тогда он сказал, чтобы я перевела аптеку в квартиру, где раньше жили Чупахины. Я сразу отказалась. Это тот дом, где мы жили раньше. Панельный. Холодный. Без отопления и воды.
Я продолжала работать в прежнем помещении, пока Тамара Алексеевна не дошла до какого начальника и не предложила посмотреть это старое здание. Приехала женщина. Зашла к председателю сельсовета Беппле. Стала с ним говорить. А он ответил, что не в курсе этого дела. Никто не жаловался. А кому жаловаться? Этому бесхарактерному человеку. Я же знала, что в совхозе власть у директора, а не председателя сельсовета.
Долго шла борьба – где пристроить аптеку. Я узнала, что амбулаторию, которую перевели в прежний интернат, заняла не все помещения. Только наверху. Внизу ещё оставалось четыре пустых комнаты.
Я долго думала, что предпринять. И вот приходит Новый год. Я как раз получила один флакон настойки женьшеня. Решила отдать его Воробьёву, чтобы он стал посговорчивее. Так и сделал. Написала поздравитеьную открытку, завернула с флакончиком в фольгу, зашла в кабинет и поздравила директора, отдав ему пакетик. Он удивлённо посмотрел на меня, а, увидев флакончик, заулыбался. И дело было сделано, решила я.
Потихоньку аптеку перевели  на первый этаж здания, где находилась амбулатория. А я каждый год ходила с женьшенем к Воробьеву. Я всегда говорила, что пока здесь работаю, аптека будет в Октябрьском. Так и получилось.
                1978
Мы с Анатолием часто ездили в Веселоярск. Особенно когда там учился в автошколе сын Юра. Возили ему колбасу и прочее. Из Веселоярска ехали в Рубцовск – к Чабиным и отцу Анатолия. У тех и других были в течение дня. Особенно хорошо принимали Парфён Филимонович и Мария Ивановна. Юре бабуля иногда давала деньги. Старики купили Юре костюм, зимнее пальто. Так мы роднились с ними. Жена Парфёна Филимоновича любила меня за то, что я старалась показать их внуков в отличие от брата Анатолия – Ивана. Тот ни разу не был у них. Не познакомил и со своей женой и двумя дочерьми.
Иногда к Лопатиным в Рубцовск я приезжала одна. Эльвира водила меня в ресторан. Однажды даже были там с Юрой, а другой раз – с Валерой. Старшая сестра Эльвиры Альбина отличалась тем, что старалась изо всего извлечь выгоду. В один из моих приездов она собиралась на день рождения к знакомым грузинам. Напоила меня и спросила, сколько я могу подарить имениннице. Я ответила: «Десять рублей». Тогда она сказала: «Собирайся! Пойдёшь со мной». Я ей говорю: «Куда я пойду? Я пьяная». «Это ещё лучше!» - воскликнула она. И мы пошли к её друзьям.
Там были гости. Накрыты два стола. Все уже навеселе. На стали угощать, но я ни грамма не пила. Альбина выпила и танцевала одна под музыку. Их закуска мне не понравилась. Я увидела на кухне пельмени и сказала, чтобы хозяева их сварили, за что я подарю имениннице десять рублей. Грузины сразу же сварили пельмени. Я поела и пришла в норму.
Потом мы ходили в другой дом. Там ещё отмечали день рождения. Все удивляли тому, что я не пью. А как бы я пошла домой? Поэтому и не пила спиртное.
Альбина стремилась всегда меня напоить, чтобы вырвать хоть сколько-то денег. Один раз надела на меня длинное голубое платье. Сама облачилась в такое же. Узнав, что у меня есть десять рублей, повела меня в ресторан. На улице люди удивлялись: «Куда это идут цыганки?» Мне было очень стыдно, но от Алки не отвяжешься… Хорошо, что в ресторане уже были Эльвира с подругой и наш Юра. Мы сели к ним. Алка старалась танцевать с Юрой. Один раз потанцевали, а потом мой сын не захотел, и его тётя вскоре ушла. А мы направились к Эльвириной подруге. Там немного посидели и двинули к Лопатиным.
Старики давно умерли. Жили они долго – по 86 лет. Мария Ивановна как-то спросила, буду ли я дружить с её дочерьми. Ответила: «С Эллой буду, а с Альбиной – ни за что!» Так есть. С Эльвирой до сих пор переписываемся, а с Альбиной связи нет. Она нам не нужна. Квартиру родителей Альбина продала.
Когда старики-Лопатины были ещё живы, их дочь Эльвира часто приезжала к нам в Октябрьское с подругами за мясом. Брала по десять и более килограммов. Носить это было тяжело, поэтому и требовались помощницы. Как-то приехали в субботу с подругой. А мы собирались идти к Балтиным в баню. Валера был уже взрослый. Взяли с собой Эллу и её подругу. Там помылись в бане. Сели за стол. Выпили, поели мясного и собрались ехать домой на мотоцикле «Урал». Вдруг Василий завёл мотоцикл. Позвал Эльвиру, чтобы она села к нему в коляску. Анатолий позвал её подругу. И они стали срочно без меня выезжать из ворот. Я сказала Валере, чтобы он сел к отцу на сиденье и поехал с ними. Сын поехал, но вскоре вернулся. Сообщил, что его высадили, а сами поехали в лог. Я осталась ждать, когда они вернутся, а Валера ушёл домой.
Друзья долго не возвращались. Когда приехали, Анатолий был злой, как собака. Василий сказал, что у моего мужа ничего не получилось. Я молчала. А что говорить… Поехали на мотоциклах в аптеку, где лежало мясо. Я всё посчитала, отдала мясо по рубль сорок за килограмм. Даже не помню, может быть, что-нибудь сказала, но Анатолий схватил аптечный нож и стал гоняться за мной. Василий поймал его, отобрал клинок и куда-то забросил. Потом все вышли из аптеки. Эльвире нужно было в двенадцать ночи ехать на поезде в Рубцовск. Приехали к нашему гаражу. И тут Анатолий схватил большую каску и со всего маху ударил меня по голове. Я не упала – держалась за мотоцикл.
Все пошли в нашу летнюю кухню. Я еле дошла. Эта девушка разговаривала со мной как ни в чём ни бывало. Я тоже не молчала. Долго сидели на кухне. Еле дождалась, когда Василий отвезёт гостей на вокзал.
После отъезда рубцовчанок мы отправились с мужем домой. Там в своей комнате уже спал Валера. Постелила Анатолию, а сама зашла в комнату к Валере и села у него в ногах. Не хотела ложиться с Анатолием. Боялась – вдруг эта дама какая-нибудь больная. Немного посидела. Вдруг залетает с криком Анатолий: «Ах, ты такая-сякая, даже с сыном собираешься!» Валера встал и от обиды бросился на отца. Анатолий продолжал кричать, и они начали драться. Разбили в книжном шкафу большое стекло. Я испугалась, что всё перебьют в доме и упросила Валеру бросить отца. Сын встал и сказал Анатолию: «Как тебе не стыдно? До чего ты дошёл? Сам виноват, а вину сваливаешь на маму». 
Анатолий кое-как успокоился. Я в своей спальне постелила постель и легла. Приказала, чтобы Анатолий не лез ко мне, а то ему будет плохо. Наутро я еле поднялась. Позвонила Людмиле Ивановне Шакуло. Она приехала ко мне и лечила меня дома, потому что из больницы она ушла в медучреждение, занимавшееся лечением заключённых. Забрала с собой хирурга Умарова и терапевта. А медсестре Лидии Бекишевой написала, чтобы она делала мне системы с тренталом. Один раз в сутки.
Я болела, но через силу ходила на работу и к Лиде в нашу амбулаторию. А Шакуло приезжала и следила за моим здоровьем. Я потихоньку нормализовалась. С Анатолием никогда не говорила о том инциденте. Бог ему судья. Мой муж привык бить меня по голове. Хорошо – синяков на теле нет. А то, что мозг перевернулся. Это его не касалось.
В конце восьмидесятых годов брат наших сыновей Юрий, сын Екатерины из Горького, прислал письмо. Он служил в авиационной части в Камне-на-Оби Новосибирской области. Юрий просил меня написать, есть ли у нас молодые незамужние женщины. Я ответила, что есть две, но нужно самому их посмотреть. Лётчик приехал.
У нас уже была машина. Повезли родственника в Шемонаиху к одной из молодых женщин. Она была красивая, богатая, но очень полная. Жила с родителями. Приехали к ним. Нас очень хорошо встретили. Стол был полон. Манты и прочие угощения… Посидели, поиграли в карты. Немного выпили. Эта женщина и Юра ушли в другую комнату поговорить, но я сразу поняла, что она ему не понравилась. Мы уехали.
На второй день снова поехали в райцентр – к сестре нашего друга Валерия Фоминых. Валера-то красавец, а сестра – не очень. Она была старая дева. Да ещё вышла к нам неопрятной. Даже мне не понравилась, не то чтобы Юре. Посидели, выпили по 50 граммов, поели пельменей и уехали. По пути домой заехали ещё к одной, но её не было дома.
Я видела, что Юре скучно, и он не рад, что приехал к нам. Чтобы разрядить обстановку, я предложила Анатолию покормить свиней и пойти в гости к нашей куме Нине Антиповой. Она очень нравилась моему супругу. Он даже, видимо, влюбился в неё. Однажды проснулся и говорит мне: «Что же мне делать? Она всё время стоит у меня перед глазами». Я промолчала в тот раз. А тут его воспалённый мозг решил, что Нине может понравиться Юрий. Лётчик… Когда пошли кормить свиней, Анатолий схватил меня и ударил головой о корявую дверь. Сразу вспух лоб. Когда вернулись домой из сарая, Юра увидел меня и ахнул. «А я-то считал, что вы живёте хорошо!», - воскликнул он. «Да, хорошо, - сказала я. – Уж теперь-то мы точно пойдём с тобой к куме. Без Анатолия!»
Я взяла большую бутылку вина, и мы с Юрой пошли к Антиповым. Они, как всегда, встретили нас хорошо. Бегом накрыли на стол. Посидели немного, но настроения не было. Да и голова трещала от боли.
Пришли домой. Анатолий не спал. Сказал, что хотел поговорить с Юрой о родственниках. Утром Юрий уехал от нас, хотя поезд шёл вечером. Он не мог смотреть на Анатолия из-за того, что тот бьёт меня.
Один раз пошли с Анатолием кормить свиней. Я оказалась закрытой в сарае. Поняла, что если меня никто не услышит, то мне здесь конец… Была зима. В сарае холодно. Пробовало разбить окно. Оно было забито сеткой. А сетку не вырвать!
Я ходила по сараю, сеновала в надежде выбраться из плена, но ничего не находила, и решила, что буду замерзать. Анатолий даже не думал меня искать… А вот Бог оглянулся на меня. Я услышала, что в соседний сарай пришла управляться Галя Попова. Стала ей стучать и кричать, чтобы она сходила за моим мужем. Галя услышала и пошла за ним.
Анатолий пришёл и удивился: «А ты как здесь очутилась?» Спасибо Гале, не то бы я тогда погибла. Он даже не думал меня искать. Ладно бы был выпивши, не было так обидно. А то трезвый, и так получилось.
А ещё было так. На свой день рождения нас пригласила к себе моя новая санитарка Нина Антипова. Задержались в гостях надолго. Была зима. Пришли домой. Попросила Анатолия пойти покормить свиней. Они голодные, могут разломать сарай. Муж отказался. Я пошла одна.
В сарае были два огромных кабана и два поросёнка. Когда закрывала двери на замки, то чуть не отморозила руки – было очень холодно. Поднялась в квартиру. Там было тепло. Прошла в спальню. Со зла громко сказала: «Ты спишь, а я чуть не замёрзла!» Он соскочил с кровати и потащил меня к двери. Начал бить меня головой о стену. Бил со всего маху четыре раза. Такой бык такую маленькую женщину. Отдубасил и бросил на пол. Я полежала, кое-как поднялась и пошла на кухню. Хотела найти топор и зарубить мужа. Сколько можно бить меня? Мою разбитую головушку…
Постояла, подумала, что мне его ничуть не жалко, а вот доме будет столько крови… Хорошо, что топор не нашёлся, а то со зла могла бы убить Анатолия.
Утром я уже не смогла встать и сказала ему, что хотела его убить. Муж, видимо, испугался, потому что пошёл в железнодорожную больницу к врачу узнать, можно ли меня привезти к ней на осмотр. Когда доктор осмотрела меня, то сразу выписала направление в неврологическое отделение областной больницы. В Усть-Каменогорске был очень грамотный врач невропатолог родом из Пруггерово. Он лечил меня. Пролежала в больнице полтора месяца.
В это время Анатолий привёз в Октябрьское свою парализованную мать Матрёну Ивановну. Позвонил мне, чтобы я срочно ехала ухаживать за ней. А я пошла к врачу и попросила, чтобы он продержал ещё неделю. Доктор измерил кровяное давление. Оно было очень высоким. Меня оставили в больнице. Позвонила мужу, чтобы он взял отпуск и ухаживал за своей матерью. Но он и не подумал об этом… Через неделю Матрёна Ивановна умерла. Похоронили её без меня. Помогали сестра умершей Стюра из Третьяково, Анна Шаковская и наши соседи.
Похоронили Матрёну Ивановну недалеко от моих матерей. Незадолго до смерти она спросила у меня, где её похоронят. Ей хотелось, чтобы в Третьяково. А я ей шутя сказала: «Да мы вас похороним на горке рядом с моими матерями». Так и получилось. Сейчас за тремя могилами ухаживает соседка Надя Щёголь.
Когда мы переехали в трёхкомнатную квартиру, у нас стало столько много места… Расширили и огород. С одной стороны добавили четыре метра, и с другой – три. Я попросила ребят, возивших землю в соседний огород, доставить её и нам. Пообещала два литра спирта. Грунт они завезли.
У летней кухни мы посадили черёмуху. Выросло большое дерево. А ещё на расширенном участке посадили клубнику и продавали её. С другой стороны выращивали овощи. Завели очень много птицы. Было 40 кур, 20 гусей и уток – без счёта. Ездили на мотоцикле в село Камышинка. Там было предприятие по выращиванию утят. Часть яиц отбраковывали и выбрасывали в мусорный ящик. На солнце яйца нагревались, и на свет появлялись утята. Мы их забирали и доводили до ума. Потом купили инкубатор и стали дома выпаривать утят. Даже каких-то цветных.
Птицы полно, а кормить эту «армию» нечем. Я узнала, что в совхозной конторе казах продаёт односельчанам поросят и на их откорм выписывает дроблёнку. Выросших свиней люди сдавали потом совхоз. За вес давали какие-то деньги. Пошла к этому казаху. Он выписал двух поросят и корм для них. Тут-то мы и ожили! Свиньям можно давать и картошку и прочее, а птице нужно зерно. И так мы в течение лет пяти откармливали свиней и птицу. Мяса у на было полно. Делали тушёнку. Анатолий заказал автоклав. Тушёнку мы даже отправляли своим детям.
В это время Василий Балтин отбыл свой срок. Приходил к нам помогать теребить уток и гусей. Как-то отмечали у нас какой-то праздник. Уговорила всех собраться у Шаковских. Разделать там гусей, а потом снова гулять. Было холодно, осень. Птицу разделали. А пить никому не хотелось – все устали. Поели и разошлись. А за гусями мы приехали на следующий день.
Ххххххххх
Я очень рада, что наши сыновья Юра и Валера учились в Октябрьской средней школе, в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Педагоги были грамотные, обучали всех детей хорошо. Поэтому многие выпускники окончили вузы. Юра учился хорошо. Особенно любил русский язык и литературу. А вот Валера учиться ленился. А математику вовсе не любил. Никак не хотел заучивать таблицу умножения. Учительница математики не любила его, потому что он не мог решать то, что ему задавали. И всё же младший сын в 1982 году окончил десять классов. А куда идти с такими знаниями? Всюду нужно сдавать вступительные экзамены. Почти в каждом вузе – математику. Я пошла к Лилии Владимировне Фёдоровой, которая вела математику в Валерином классе. Мы немного с ней дружили. Отправилась я к ней в выходной день. Она меня встретила нормально. Мы с ней долго придумывали, куда бы сунуть Валеру учиться. Много всего перебрали, но всюду – математика… И Валера не сможет сдать вступительные экзамены.
Наконец-то придумали, что Валере нужно идти работать и заочно учиться в пединституте. Я сразу же пошла к Фёдорову, чтобы он устроил его в совхоз инструктором по физкультуре и спорту. Директор согласился, что будет учить нашего сына за счёт совхоза, а по окончании Валера будет работать в Октябрьском.
Сыну выписали трудовую книжку и дали направление в пединститут города Усть-Каменогорска. Валера поехал в вуз, чтобы узнать, кто заведует заочным отделением, к кому обращаться насчёт обучения. Приехал и узнал, что первые экзамены будут через неделю. Вначале плавание. А ещё узнал, что в институте через пару дней будут соревнования студентов по прыжкам в высоту. А Валера у нас хорошо прыгал. Они с Юрой дома даже диван сломали. Так усердно исполняли прыжки в стиле «фосбери флоп».
И сын отправился в областной центр на соревнования, хотя его там никто не знал и не ждал. Валера рассказал, что пока там парни прыгали, он стоял в стороне. Уже кому-то был приготовлен приз. Убрали даже маты, на которые приземлялись спортсмены. Тут Валера решился прыгать. Первую попытку совершил удачно. Все сразу закричали. Стали спрашивать, у кого он тренируется. Он ответил: «Ни у кого». Тогда маты вернули на место и сказали, чтобы он продолжил прыгать. Валера ещё выше прыгнул. Тогда его поздравили с победой и вручили приз. А всем тем парням Валера сказал, что будет поступать в пединститут. Домой приехал довольный. Первый шаг был сделан.
Через неделю мы с Валерой поехали сдавать плавание. Я очень боялась, что сын не сдаст, потому что плохо плавает, и поехала с ним. Взяла с собой двести граммов спирта. На всякий случай… Там спросила у женщины, которая мыла полы, кто возглавляет приёмную комиссию. Она мне показала того мужчину. Когда шли экзамены, я стояла рядом с бассейном. На полу вода был чуть ли не по колено. Когда после экзамена вышел Валера и сказал, что сдал только на тройку, я поняла, что это провал. Сняла туфли и босиком пошла к бассейну. Там стоял парень, который фиксировал время заплывов. Недалеко был стол, за которым сидели пять женщин и огромный мужчина. Как раз заведующий заочным отделением. Это то, что мне надо! Подошла к столу и спросила громко: «Сдал ли Валерий Лопатин плавание?» Этот мужчина ответил, что вроде бы сдал. Тогда я ему сказала: «Спасибо». Поставила рядом с ним флакон со спиртом и быстро удалилась. Я теперь знала, что Валеру зачислят.
Сын узнал, когда будут следующие экзамены и где. Ему сообщили, что через три дня в зале института будет гимнастика, и мы поехали домой. Валера отправился в областной день на день раньше. Жил у моей приятельницы Розы Тарасенко. Я приехала позже. Зашла к секретарю и спросила домашний адрес председателя приёмной комиссии. Мне всё сказали. Пошла в зал, где шли экзамены по гимнастике.
С собой я привезла мясо, залитое в банке физраствором. Это по-аптекарски. Так мясо долго не портится. Три килограмма сливочного масла, столько же шоколадных конфет, двухлитровую банку сметаны и что-то ещё. Когда я с сумкой вошла в фойе, ко мне навстречу выскочил Валера. Он уже сдал экзамен. А за ним выскочил испуганный заведующий и закричал: «Сюда нельзя заходить. Выйдите, пожалуйста!»
Я сразу поняла причину его испуга. Он посчитал, что содержимое сумки я буду ему отдавать при членах комиссии. А я что – дурра? Подставлять человека… Я уже знала, что Валера пройдёт по конкурсу. Просто нужно поблагодарить председателя за помощь.
Мы с Валерой направились к дому, где жил этот заведующий заочным отделением. Я постучала во входную дверь. Молодой мужчина предложил войти. Я стала отдавать продукты жене заведующего. А парни, которые находились в квартире, были рабочие. Я видела, что женщине понравилось всё, что я привезла. В это время с продуктами было плохо. Написала заву записку, что зря он испугался, что буду ему отдавать что-то при людях.
После он заказывал Валере привезти лекарство от сердечной боли, узнав, что я работаю в аптеке. А ещё просил, чтобы мой сын что-то сделал у него на даче. И даже Юра, находясь в отпуске, ездил помогать.
Валеру наконец-то зачислили на заочное отделение. Он работал в совхозе, получал какие-то деньги. Куда он их девал, я не интересовалась.  Валера хорошо прыгал в высоту, и его приглашали даже на соревнования в Алма-Ату. Сын там выиграл призу – какую-то посуду. Но не взял его. У нас и так полно было всякой посуды.
Наш младший сын работал в помещении клуба рядом с художником. У него научился хорошо рисовать. На заборе нашей дачи Валера изобразил огромную черепаху Тортиллу. Этот рисунок в красках сохранился до сих пор.
Вскоре в Усть-Каменогорске Валеру приметил какой-то тренер и предложил переходить на дневное обучение. Перешёл. И вот однажды приезжает и говорит: «Я больше не могу жить в общежитии и учиться на дневном». «В чём дело?» - спрашиваю. Он поведал, что взял новое бельё, прибил на стену комнаты коврик. Однажды приходит, а в его кровати казах и казашка. И теперь он не желает там спать. Конечно, зачем это нужно…
Я просила Валеру, чтобы не бросал учёбу. С таким ведь трудом устроился. И всё оставить… Предложила попросить какое-нибудь общежитие или другой вариант. Но бросать учёбу нельзя!
Валере всякое пришлось пережить, пока ему не встретилась Оля Цыганова, дочь тренера. Он часто стал бывать у них дома. А потом перешёл к ним и жил у Цыгановых до свадьбы.


                1987
Когда Валера и Оля окончили факультет физвоспитания, приехали в Октябрьское обмывать ромбики. Это был первый Олин приезд к нам. Она нам понравилась. Была суббота, и мы с Анатолием поехали на мотоцикле в баню к Новиковым. Быстро вернулись. Я сварила бешбармак, принесла в летнюю кухню шампанское. Стали обмывать окончание их учёбы.
Я в темноте вышла на улицу и заметила, что кто-то в белой кофточке или рубашке идёт вдоль огорода к летней кухне. Увидев меня, незнакомец исчез. Я решила, что кто-то пришёл за ягодой и сказала Анатолию, чтобы он посмотрел за огородом.
Валера сказал мне, чтобы Оля шла в дом, а он останется на кухне. Я ему ответила: «Раз привёз Олю, то это не случайно. Оба оставайтесь на кухне». Принесла им чистую постель и ушла в дом. Анатолий остался побыть в огороде. Я разделась и легла спать. Муж закрыл меня на замок. Немного погодя услышала, что кто-то с трудом открывает нашу дверь. «Что там Анатолий делает с дверью?» - подумала я.
Уже ходит по квартире. Слышу, в серванте копошится. «Что ты там делаешь» - спросила я. Но никто не отозвался. Собралась подняться с кровати, как в это время с криком в дом врывается Анатолий. А мимо моей кровати бежит наш сосед Серёжка Абакумов. В руке у него толстая монтировка. Нырнул под кровать Анатолия.
Муж забежал в спальню. Стал вытаскивать вора. Тот долго упирался. Но Анатолий кое-как вытащил его. Сказал, чтобы я одевалась. Поднялась, натянула на себя одежду. Сосед уже сидел в зале с монтировкой. Я сказала мужу: «Ты бы хоть побил его. Что стоишь?». Начали спрашивать Абакумова, зачем он пожаловал к нам. Он сказал, что внизу стоял двое ребят. Они его послали за водкой. Вот так я сразу вспомнила, что когда я вечером заготавливала спиртное, утром там его не оказывалось. А я думала, что в этой суете забывала, куда его дело. Как-то даже у черёмухи поставила спиртное, так как белили в летней кухне, а наутро его уже не было.
Тут я и поняла, кто ворует у нас всё из летней кухни. Это Серёга открывал ключом и закрывал. И не придерёшься… Эти молодчики рассчитывали украсть спиртное перед свадьбой Юры. А мы купили три ящика водки, отвезли к Шаковским и опустили в подпол. А в квартире оставались только вино и самогон, который для нас выгнали Шаковские.
Так что Серёга ничего у нас в доме не нашёл. Хотя я днём видела, что наш замок готов к открытию. Но муж не отреагировал. А это сосед подготовился к взятию водки.
…Анатолий один раз ударил Серёгу фонариком, а я позвонила в милицию в Шемонаиху. Приехали два сотрудника и сказали: «Этого типа мы хорошо знаем. Вы бы его хотя бы хорошо побили». Забрали его и уехали. На другой день из милиции приехал какой-то тип. Снял с серванта стекло, забрал подарочную бутылочку коньяка. Для расследования. Но никто ничего не делал. Анатолию пришлось ехать забирать стекло. А коньяка уже и в помине не было…
На второй день мать Серёги поехала в милицию. Потрясла там «передком». И обвинили уже нас, что мы живём рядом с ними… Вот так.
Когда Абакумов залез к нам, я почему-то даже не испугалась. Но когда милиционер спросил, зачем ему монтировка, тот ответил, что парни, ждущие внизу, наказали: «Если дома кто-то встретится, тут же убивай». Только здесь я испугалась… Если бы встала с кровати, страшно, что могло быть. Анатолий бы подумал, что меня убил какой-то мужик.
В конце июля 1987 года были свадьбы наших сыновей. До этого Юра приезжал к нам из Львова. Во время его отпусков делали встречи. Приглашали Тамару Алексеевну Крохвалёву, Лидию Георгиевну Дарвину, Лиду и Юлиуса Мертенс, Люду Майер, Новиковых, Карпачёвых, Балтиных. Однажды даже Михаил Болдырев на машине приезжал.
Зимой 1987 года Юра был у нас недолго. Он собирался на турбазу в Юрмалу. Оттуда заехал в Варковичи. Сделал предложение Светлане Мельничук. Договорился о свадьбе на 25 июля. Приехал к нам на два дня. Поехал на место службы в Забайкалье.
Юра из Читы приехал за три дня до свадьбы. Помогал готовиться к свадьбе. А мы с Валерой отправились на свадьбу самолётами. В Москву прилетели днём. Поехали в район Чертаново к Рыбаковым. Дома была Надя. Перед Юриной свадьбой я в доме всё убрала и что могла покрасила. Даже краска на пальцах оставалась. Помылась у Рыбаковых. Встретили они нас хорошо. Переночевали у них. Надя проводила нас до аэропорта Быково. Там я очень долго стояла в очереди за билетами назад – до Усть-Каменогорска.
Когда объявили посадку на рейс до Ровно, очень нервничала. Потом стала просить впереди стоящих, чтобы пропустили меня, но никто не уступил. Я сказала Валере: «Беги. Хоть ты полетишь!» Но он не пошёл. Я кое-как купила два билета. Была очень расстроена. Побежали с сыном к вестибюлю, где шла посадка на наш самолёт. А там такая толпа… Всем нужно улететь. А мы не можем пробиться к стойке регистрации… Я вижу, дело плохо. Кричу: «У нас два билета на этот самолёт!» А провожающая сотрудница  сказала: «Нам двух человек и не хватает». Кое-как пропустили нас, и мы побежали к самолёту.
Прилетели в Ровно рано и поехали на автовокзал. Но автобуса до Дубно не было пять часов, и мы с Валерой замучились на жаре. Наконец пришёл какой-то маленький автобус. Билетов ни у кого не было. А я купила два до Дубно, хотя ехать до Варкович. У перекрёстка вышли и направились в село.
Было жарко. Я устала и не могла быстро за Валерой идти. А легковые машины проныривали одна за другой. Было желание остановить и сказать, что жених опаздывает на свадьбу. Кое-как добрались до улицы, где жили Мельничуки. Встретили нас хорошо. Я даже не узнала Свету. Спрашиваю у Лёни: «Это твоя жена?» «Нет, это ваша невестка, а моя жена Женя ещё на работе».
Пришли дед и бабушка. Я их хорошо знала и поцеловала. Женщины, варившие холодец, сказали: «Это наша женщина…». Потом я легла на пол и уснула. Меня разбудила Женя. Я была недовольна, что она не дала мне отдохнуть.
Шла подготовка к свадьбе, гостей на которой должно было быть более двухсот. Двадцать пятого июля стали собираться приглашённые. Многие с детьми. Мне это не понравилось. Дети лезли к столам, брали пирожки, конфеты, а матери молчали Не ругали их. Посчитала, что здесь так заведено – приходить с детками. Но на свадьбе у Аллы Симак было по-другому. Поняла, что Ольга Петровна что-то придумала.
Примерно в час дня прибыли несколько легковых машин. Поехали в Ровно на регистрацию. Молодые в одном автомобиле с дружками, остальные разместились в других. Меня посадили рядом с мужчиной, который был как бы за отца Светы. Приехали в областной центр, а там такая очередь молодожёнов… Долго ожидали. В это время начался ливень. Я радовалась: значит, наши молодые будут жить богато!
Подошла наша очередь. Мы с этим мужчиной, Юрой и Светой подошли к столу регистрации брака. Наши молодые были очень красивые и хорошо одетые. Мужчина что-то желал молодым, а я плакала и еле что-то говорила по-русски. А регистрация была на украинском языке.
После ливня в Варковичах залило все стоявшие тарелки с едой. Пришлось всё менять. Сколько было хлопот! Но не зря. Свадьба была весёлая и шумная. Играла хорошая музыка. Случился конфуз. Валеру посадили рядом с Юрой как дружка, с другой стороны, рядом со Светой, села Алла. Была ещё какая-то женщина. А меня долго никто не замечал. Я хотела даже уйти со свадьбы.
Наконец-то ко мне подошла Ольга Петровна и посадила меня далеко от молодых – с какими-то мужчинами. Мне было так обидно… Такую даль приехала, а на свадьбе меня «кинули». Мужчины что-то спрашивали, но я не отвечала, хотя понимала по-украински, я ведь выросла среди украинцев в Алтайском крае. Потом я взяла себя в руки, и когда заиграла музыка, пошла танцевать. Ко мне привязался какой-то парень. Брал меня танцевать. И звал куда-то. Оказалось, что это сын поварихи. Он спутал меня с какой-то похожей дивчиной. На второй день приходил, извинялся. 
Во время свадьбы к Свете подошли знакомые парни и начали с ней разговаривать. Юра встал и ушёл, чтобы не мешать им. Света заплакала. А я увидела Юру и сказала ему: «Никогда во время свадьбы нельзя оставлять одну невесту». Могут увести и спрятать. А потом – выкуп. Юра сразу вернулся к Свете. Он не знал этих порядков и хотел как лучше. Свадьба закончилась гопаком, который я не сумела танцевать.   
Наутро собрались родственники. Я подарила сберкнижку с двумя тысячами рублей. В это время ко мне лез целоваться какой-то пьяный мужчина. Я сказала Ольге Петровне: «Уберите от меня этого алкаша!» А это оказался родной брат Ольги Петровны.
На следующий день нам с Валерой предстояло уезжать домой. А на свадьбе мой младший сын был самый красивый и очень приглянулся Алле Симак. Одну свадьбу отгуляли. Предстояло сделать ещё одну – в Казахстане. Никто не хотел ехать туда. Я вышла из ограды и ходила по дороге. Плакала. Кто-то из соседей увидел и сказал Ольге Петровне, что я плачу. Она подошла и спросила, почему я плачу. Ответила: «Очень обидно, что от вас никто не едет к нам на свадьбу». Тогда Ольга Петровна сказала: «Не плачь. Я сама поеду к вам с дружкой». Мы с ней обнялись и поцеловали. Ведь мы теперь не только друзья, но и родственники. Договорились, что Ольга Петровна и Алла приедут к нам восьмого августа. Не можем ведь мы оставить сына без свадьбы!
Через день мы с Валерой поехали до Москвы. Днём прибыли в столицу. Билеты в Казахстан были на третье августа. А Валера сказал, что ему нужно срочно в Усть-Каменогорск. Собрался отдать сто рублей, лишь бы улететь. Я не знала, что у него была запланирована регистрация с Олей Цыгановой. Мы ведь его ещё не собирались женить. Он был совсем молодой.
В аэропорту я подошла к кассе и спросила, что нам делать в этой ситуации. Билеты на третье, а нужно срочно улететь. Женщина, видимо, поняла наше положение и сказала, чтобы Валера сходил в какую-то кассу и там попросил поменять билеты, если есть места на ближайшее время. Сын пошёл, а я хотела дать десять рублей это кассирше. Но она сказала, что позже. Если всё получится. И попросила отойти от кассы, так как скопилось много людей. Я отошла. Стояла с пакетом магнитофонных кассет. Ко мне подошли мужчины. Один спросил: «И куда это летит женщина с сурмяными бровями? Да ещё и с музыкой…». Тут подошёл Валера с новыми билетами, и мы ушли в другой зал. А прежде Валера без очереди подошёл к кассе. Кассира дала добро лететь. Я сыну сказала, чтобы не брал сдачи. А её оказалось – один рубль! Надо было дать этой женщине десятку, но Валера не дал мне это сделать. И я до сих пор считаю, что виновата перед этой женщиной.
Мы пошли в другой зал. Негде было сесть, и мы стояли до шести утра. Потом вышли. Сели в вагон электрички, чтобы доехать до центра столицы. Что делать до вечера? Напротив нас сел моряк с чемоданчиком. Видимо, добирался домой. И тут же к нему подсели бандюги. Начали играть в карты. Моряк не хотел, но они уговорили. Дескать, просто в дурачка… В это время я задремала, хотя сказала Валере, что это шулеры. И что они не зря сели к моряку. Сейчас его «разделают». Когда остановилась электричка, я проснулась. И все игравшие побежали кто куда. А этот моряк сказал, что у него не осталось ни копейки, чтобы доехать до сестры. Хорошо, что живой остался…
Мы с Валерой поехали в центр Москвы. Ходили по магазинам. Сын покупал кассеты с музыкой, а приобрела красиво покрывало. После прибили его на стену в летней кухне. Я не успевала бежать за Валерой.
Вернулись в аэропорт. Сын увёл меня далековато от места, где объявляли посадку на самолёт. Я вижу, что уже много времени, а он не хочет идти на посадку. Несколько раз говорила ему, а он не слушал и утверждал, что там холодно стоять. А на наш рейс уже давно шла посадка.
Я нервничала. Увидела, что двое мужчин бегут, опаздывая на рейс. Я хотела одна бежать. Сколько можно бежать и что-то ждать? Когда я помчалась за этими мужчинами, работница аэропорта произнесла: «Вот и эти два последних. Где же вас носило? Бегом к самолёту, если ещё не убрали трап».
Наши места были рядом с входом. Вечером прилетели в Усть-Каменогорск. Нас встретила Оля Цыганова. Очень радовалась нашему прибытию. Приехали к Цыгановым. Я отдала Валере паспорта Ольги Петровны и Аллы купить им билеты на самолёт на 13 августа. А деньги не дала. Решила, что билеты достанет Мария Ивановна, которая готовила запрос на покупку нашей будущей машины. А её не было дома. Она уехала в отпуск к сыну в Омск. А у меня насчёт билетов всё вылетело из головы. Считала, что Валера купит билеты на тринадцатое. А мест на это число не было.
Я бегала в Шемонаихе в поисках музыки для свадьбы Юры. Поехала в Октябрьское. Мне предстояло завить волосы и отправляться на регистрацию Валеры и Оли. Сделала укладку, взяла с собой два платье – коричневое и жёлтое и поехала в областной центр. Надела большие золотые серёжки, два перстня, колечко. В вагоне заметила, что два парня караулят меня и тихонько сказала соседу: «Когда вы будете выходить, пойду впереди вас». Человек напрягся при этих словах. Но всё-таки выполнил мою просьбу.
У вагона меня встречали Оля и Валера. Приехали к Цыгановым. Был час ночи. Сразу легли спать. У них уже были гости – сестра Владимира Константиновича с мужем. Утром стали собираться на регистрацию. А я, дура, не поняла, что это не свадьба, а просто регистрация. Утром стали собираться однокурсники Валеры и Оли. Вот почему сын так рвался домой. Всё уже было решено…
Валера с Олей зарегистрировались, сфотографировались и поехали к Цыгановым. Та Тамара Ивановна и сестра Владимира Константиновича накрыли два стола. Пришли друзья Цыгановым, студенты. Начали громко отмечать это событие и громко поздравляли молодых. Только тогда я поняла, что гуляют свадьбу. Все радовались, а я плакала. И даже не хотела поздравлять молодых. Сказала громко, что свадьба будет 27 сентября в Октябрьском и стала выходить из-за стола. Меня до автобуса провожала сестра Владимира Цыганова. Всю дорогу уговаривала, чтобы я не расстраивалась. А я даже забыла, что не дала денег на билеты Ольги Петровны и Аллы.
Вечером приехала расстроенная в Шемонаиху. Позвонила с автостанции домой. Приехал Анатолий. Я ему сообщила, что придумал Валера. А нам – даже ни слова… Вот до чего было обидно. Мы взяли вино и поехали к Новиковым. Те очень удивились, что так нескладно получилось. А Валера боялся пригласить к Цыгановым своего отца. Он там говорил, что отец работает машинистом. А он оказался просто рабочим. А Цыгановы – культурная семья. 
Мы стали готовиться к свадьбе. К нам уже ехали Юра, Света, Ольга Петровна и Алла. Я пригласила на свадьбу всех соседей по дому. Интересовалась, где найти хорошую музыку и ведущего на свадьбу. Пришла одна немочка. Сообщила, что её брат живёт в Шемонаихе. Играет на баяне. Его часто приглашают ведущим на свадьбу. Мы тут же поехали в райцентр. Баянист согласился работать на свадьбе. Мы успокоились, а он вдруг отказался. И тогда мы на мотоцикле стали ездить по всей Шемонаихе и узнавать у представителей всякой самодеятельности, кто бы мог нам помочь. Долго кружили без толку. Никто ничего не обещал.
Я решила заехать в Дом культуры. Там один мужчина проинформировал нас, что есть парень, который ездит по свадьбам с девушками. Они хорошо поют, а он играет на ионике. Попросила адрес музыканта. Мужчина смог только рассказать, где работает жена того парня. Помчались к ней.
Встретились с этой женщиной. Она предложила договориться с мужем насчёт работы на свадьбе. На другой день поехали в райцентр. Нашли музыканта. Договорились об оплате.
Эта группа приехала к нам на свадьбу 8 августа к двенадцати часам дня. Играли и пели четыре девчонки. Особенно хорошо пела девушка по имени Люба. Вечером, когда они исполняли номера, односельчане, не попавшие на свадьбу, выходили на сопки и слушали музыку.
Я договорилась с музыкантами, что у нас будет ещё одна свадьба – 27 сентября. Эти артисты сдержали слово. А ещё они были на свадьбе у Игоря Новикова.
После эта группа выступала в клубе Октябрьского. Солисткой была та же самая Люба. Мы побывали на этом концерте. Вот такая была у нас хорошая музыка. Как говорили, этой группе запретили выступать на свадьбах. Да и в клубах тоже… Везде ведь бывают идиоты, которые не дают жить нормальным людям.
Перед свадьбой Валера и Оля пригласили гостей посмотреть на их выступление. Они выполняли разные упражнения на брусьях, которые незадолго до этого мой младший сын и Женя Щёголь установили на площадке у дома. Номера очень понравились приглашённым.
На свадьбе Юре я брала в совхозе по пятнадцать килограммов говядины и свинины. Всё это перекрутили на фарш. Наделали много мант. Сварили семь уток, зажарили их. Был полный холодильник копчёной колбасы. Было много вина, три ящика водки, самогон. Я пригласила Раю Холодырь. Она работала в соловой. Готовила разные блюда. Ещё купили бочку пива и разлили пиво в пустые пол-литровые бутылки. Было полно всего. Соседи, бедные, таскали со столов всё, что только могли. Но больше всех воровали две яркие женщины – Люба Григорьева и Галя Имерякова. Первая работала продавцом в книжном магазине и любила выпить. А её подруга занималась в селе розливом пива. Этот напиток продавали даже в бане.
А на свадьбы обязательно разливали пиво. Раньше торжества проводили в столовой. А нам из-за дебила Горбачёва, который сам глотал водку, пришлось организовывать обе свадьбы на улице, в загородке рядом с летней кухней. Анатолий соорудил каркас. Всё закрыли палатками. А где сидели молодые, прибили ковёр. До этого я сшила двадцать подушечек, чтобы не сидеть на досках. Хотя всё было застелено ковровыми дорожками.
Помимо всего прочего, хватало на свадьбе и шоколадных конфет. Я их специально покупала на свадьбу, когда сидели в аэропорту Быково. Эти конфеты в основном перетаскала Галя Попова. Всё подзывала своих дочерей и отдавала им много этих шоколадных изделий. Позже я их убрала, так они ещё были нужны на свадьбу Валере.
Из Шемонаихи приехали мои коллеги. Из Усть-Таловки Люда Майер привезла огромный торт, который не могли съесть. На другой день Ольга Петровна выбросила его на помойку. Из Рубцовска прибыли Парфён Филимонович со Славой, сыном Эллы. Были работники Октябрьской амбулатории. Из Кенюхово на машине приезжали Лида Мертенс и её муж Юлиус. Из Камышинки – друг Юры Саша Дытте с женой Натальей. 
Было много знакомых. Водку пили как воду… Короче, была очень красивая, интересная и громкая свадьба. А на второй день место молодых занял «медведь». Тоня Молчанова запросила выкуп за место. Не помню, что ей дал Юра, но она повыделывалась немного и уступила место. Продолжали гулять. Потом катали на тележке к речку сваху Ольгу Петровну. Хотели «утопить». Тёщу жениху тоже пришлось выкупать.
Свадьба была  в самом разгаре, и Ольга Петровна подошла ко мне за билетами. Я ей сказала: «Билеты у Валеры». Она ответила: «У него их нет». Я подошла к младшему сыну. Он отдал мне паспорта Ольги Петровны и Аллы. Я уже говорила выше, что на тринадцатое число не было, и поэтому билеты не приобрели. Все гости всполошились. Тогда соседка Галя Мохотко пошла на почту. Она там работала. Сделала какую-то телеграмму, с помощью которой можно было взять билеты.
Ольга Петровна, Алла, моя сестра Зоя, приехавшая из Джамбула, приехавший к Шаковским мужчина Вася побежали в Шемонаиху на автобус, чтобы ехать в Усть-Каменогорск. Приехали туда, но билетом на ближайшие дни не было. А с такими телеграммами было много людей. Наши решили ехать в Октябрьское, думать, что делать дальше.
А мы уже успокоились, считая, что они улетят по телеграмме. Не тут-то было. Ольга Петровна и Алла решили поездом, хотя последняя опаздывала на работу. Я с почты дала срочную телеграмму в Варковичи начальнику цеха, где работала Алла. Извинилась за её опоздание. А Ольга Петровна решила не оставлять Свету. Все срочно собрались на станцию. Московский поезд шёл  в пять часов вечера. Я за это время пообещала кассиру, что дам сто рублей, если та сделает билеты до Москвы. Ольгу Петровну, Юру, Свету и Аллу повёз на автомобиле Володя Щёголь. А мы отправились на мотоцикле –  с Анатолием и Зоей. Почему-то заглох мотор. Мы были на сопках. Ехал какой-то парень на мотоцикле. Перегородила ему дорогу. Он остановился. Я ему сказала, что мы опаздываем за билетами в Шемонаиху, и очень просила, чтобы он отвёз нас с Зоей.
Билетов в авиакассе не было. Что делать? Мы с этим парнем и Зоей поехали на железнодорожную станцию узнать, удалось ли взять билеты на поезд. Наши добыли только квитки в общий вагон. Ольга Петровна была такая убитая горем… Я не знала, что делать. А вот моя сестра Зоя знала… И сказала мне, что как только к станции подойдёт поезд, нужно сразу найти бригадира.
Нам нужно было найти его первыми. Если нас опередят – он не сможет помочь…Когда подошёл поезд, Зоя кинулась к вагонам, а я – за ней. Она сразу спросила, где едет «главный». Ей ответили. Она побежала дальше. Зоя залезла  в вагон. После – и я. Объяснили, что едут бабушка и две девочки. Они придут сюда из десятого вагона. А что ему нужно доплатить, мы сейчас сделаем. Бригадир назвал довольно высокую сумму. Но я бы и больше отдала, лишь бы отправить людей. Заплатили, поблагодарили и вышли из вагона сказать обо всё Ольге Петровне. Ей пришлось бежать к вагону бригадира. О тот удивился: «Вы же говорили, что бабушка едет. А она вон ещё как бегает!»
Ольга Петровна сказала бригадиру, что она очень больная, и белкой запрыгнула вагон. Мы бежали вдоль состава. Поезд уже отправился. Нам навстречу бежал Юра и кричал: «Мне даже с женой не дали попрощаться!» Вот такие были проводы. Юра хотел у нас со Светой пожить неделю, но так расстроился, что уехал в Читу на другой день.
Хочу добавить кое-что о свадьбе. Музыка гремела допоздна. А когда ансамбль закончил петь и играть, парень, который играл на ионике, достал какой-то свёрток и подал мне, чтобы я его спрятала. Но не здесь, а в доме. Это, мол, самое главное, что могут украсть. Я унесла свёрток в дом. А после из Шемонаихи приходили пьяные парни и требовали водку. Я им сказала, чтобы уходили по-хорошему и не думали, что мы будем спать, а не охранять место, где была свадьба. На охране остались Саша Шаковский и их гость Василий Родионов. Всё осталось целым.
Новый, 1988 год, Юра и Света отмечали в Чите. Светлана приезжала из института на каникулы. Сын наряжался в костюм тигра, а его друг Сергей Чепусов – медведя. Парни баловались и нечаянно ударились головами так, что было головокружение. У Сергея пошла из носа кровь, а Юру тошнило и рвало. Света посчитала, что у мужа больной желудок, и его нужно лечить. Написала мне об этом. Я её успокоила: мол, Юра просто выпил много вина.
Свадьба Валеры и Оли по моей просьбе состоялась в мой день рождения – 27 сентября 1987 года. Было много приглашённых. Приезжали из Веселоярска Милошенко на своей машине. Зина – крёстная Валеры. А крёстный Анатолий Аверин с женой Розой приехал поездом из Новоалтайска.
Приглашали одноклассников Валеры и студентов из Усть-Каменогорска. Приезжали пять девушек и два парня. Были мои коллеги из Шемонаихи, врач Людмила Ивановна Шакуло, мои работники из амбулатории. Из Рубсцовска прибыл дедушка Парфён Филимонович Лопатин. Пришло много знакомых и друзей – Новиковы, Гусевы, Шаковские, Галя Имерякова и Люба Григорьева. Присутствовали многие жильцы нашего дома.
Когда столы были накрыты, собрались ехать на двенадцати машинах в Шемонаиху к обелиску погибшим воинам. Молодых первыми повезли Гусевы на своей новой машине. Остальные расселись по разным автомобилям. Приехали к мемориалу. Анатолий фотографировал. Лида Мертенс предложила, чтобы мы, кто прекрасно дружит, сфотографировались. Это врач Шакуло, зав аптекой №10 Тамара Алексеевна Крохмалёва, заведующая №54 Лидия Георгиевна Дарвина, я, Лида Мертенс и ещё кто-то. На снимке стоим вместе очень хорошо.
Отец Оли Владимир Константинович приехал на своём «бобике»  с друзьями Валеры по институту. Поставил машину недалеко от летней кухни, где рядом шла свадьба на улице под палатками и коврами.
На столы было поставлено шампанское, много водки, вина. А на кухне ещё было три ящика вина. Я как-то не придала значения тому, что Милошенко поставили свою машины прямо у дверей летней кухни, а Цыганов – внизу под горкой. А в этот день наш сосед Серёга Абакумов устроил у себя пьянку со своими дружками. Я поняла, что будут воровать водку, но забыла, что почти все уедут к обелиску. На охране осталась только моя подруга Паша Чабина из Аула. Её сын Саша стоял на дороге и встретил меня, когда мы ехали назад от обелиска.
Когда я пришла к столам, я увидела, что около десятка бутылок на одном из столов нет. Спросила у Паши: «Кто взял водку?» Она мне сказала, что приходили парни и воровали спиртное. Паша сделала им замечание, но Сергей сказал: «Заткнись, старуха, пока цела!»
Я поняла, что рано выставили всё на столы. Но не горевала. У нас в квартире было два ящика водки и в погребе – столько же. А бочку пива так и не распечатывали. Всякой закуски было полно. Помимо всего прочего, я испекла семь тортов. Их почти все унесла домой дочка Любы Григорьевой. Люба поднимала внизу палатку и всё, что нужно, передавала дочери, а та носила в дом.
Мне сказали об этом. Я сама видела. Построжилась: «Так делать нельзя!» Но алкашке было всё равно.
Было куплено много мяса. Наделали манты, фаршированный перец. Пожарили десять уток. Было много всего. Только подавать было некогда. Все хотели только петь и плясать. А моя сестра Зоя одна не успевала это делать – я вела свадьбу.
Когда начали дарить молодым, все подавали деньги открытые, без конвертов. Я подарила новобрачным сберкнижку с одной тысячей рублей и подала столько же наличными, а также красивый сервиз по семьсот рублей на двенадцать персон. Он у них есть до сих пор.
Гости в основном дарили деньги – двадцать пять рублей с пары. Когда очередь дошла до Гали Имеряковой, Любы Григорьевой и их мужей, они подали один конверт. Я открыла его. Там было двадцать рублей. Мне не жалко, а просто противно, что люди такие бессовестные… Я спросила: «А почему на две пары всего двадцать рублей?» Они что-то стали орать, а я сказала, что так нельзя делать. Галя, чтобы оправдаться, выскочила из-за стола и пошла домой. Я её не останавливала. Гости попросили вернуть её. Я ответила: «Сейчас…». Я знаю, что та придёт назад. Кто же будет воровать вино и водку. Так и было. Вскоре пришла.
А Саша Гражданкин ещё «лучше» поступил. С супругой Лидой он хотел подарить молодым двенадцать рублей. Мне было противно, и я сказала: «Ты бы, Саша, с двоих ещё бы не двенадцать, а только два рубля подарил…». Он обиделся, и они с женой ушли. Мы больше с ними не дружили.
Имерякова и Григорьева продолжали таскать всё со стола. Особенно водку. Свадьба была шумная и весёлая. Особенно Валентина Игнатьевна Веселова. Выделывалась перед Цыгановым. Он красивый мужчин и танцевал хорошо. Все пели и плясали, а я даже не расстраивалась, что алкашки тянули продукты со столов. Лишь бы свадьба прошла нормально.
После пляски все требовали манты, а они были в холодильниках в продуктовом магазине. Я попросила Юлиуса Мертенса поехать за мантами. Лида, его жена вызвалась помогать. Я сказала: «Это же рядом. Юлиус и сам справится. А ты пляши».
Только отъехали, и это идиот погнал машину в степь. Я закричала: «Что ты делаешь? Я сейчас открою дверь и выпрыгну!» Он, видимо, испугался и повернул назад.
Приехали к магазину, а продавцы ушли домой. Поехали к Рае Матуновой. Она сказала, что ключей нет. Послала нас к Вале. Фамилию не помню. Поехали к Вале, Та вновь направила к Матуновой. И Рае пришлось ехать снами и открывать магазин. Взяли половину мант. Остальные оставили на утро следующего дня. Привезли манты. Зоя приготовила их. Много ели. Темнело, но люди не хотели расходиться. Пели и плясали. Многие пошли ночевать к Анне Шаковской. А веселоярские – кум Саша и Анатолий легли в машине, чтобы её не угнали. Саша Чабин пошёл ночевать к нашей соседке Наташе.
Цыганову я постелила в нашей спальне. Сама легла на постель Анатолия. Звала ложиться с собой Зину Милошенко, но она отказалась. Как, мол, ложиться, если рядом в кровати спит мужчина. А я ей говорю: «Ты же будешь спасть со мной». «Ну, это ты… А я не могу», - ответила она и пошла спать к Шаковским. Как она их нашла, не знаю.
А Паша Чабина хотела лечь на диван. Я сказала, что там будут спать девчата. А на полу расположились два парня – друзья Валеры. И Паша не спала всю ночь – у неё болела голова, да и нога была повреждена. А девчонки уехали ночью в Усть-Каменогорск. Они думали, что на свадьбе будут парни. Но не с кем было познакомиться.
Мы с Розой Авериной и Зоей убрали всё со столов. Остатки вина и водки занесли в летнюю кухню. Там на кровати спал отец Анатолия. Мы с Зоей ещё что-то делали на кухне. Потом пошли спать.
Утром просыпаюсь и вижу, что машины Владимира Цыганова нет. Её угнали сосед Серёжа с друзьями. Хорошо, что недалеко. Только отъехали от дома на горку, и машина заглохла. Видимо, Владимир Константинович поставил какое-то устройство, чтобы её не угнали. Цыганов сходил за машиной и поставил её на место.
На второй день свадьбы Имерякова и Григорьева постарались чем-то напоить Зою. Сестра спала на кухне. А то, что из спиртного было собрано со стола, уже утащили эти кумушки. Потом стали собираться гости. Их было уже не так много, как в первый день. Из Шемонаихи никто не приехал. Оттуда прибыли только музыканты. Поели и начали петь и играть. Свадьба продолжалась.
Вместе с Розой Авериной я сварила много лапши с утятиной. Помощница удивилась: «Когда ты всё успела сделать? У тебя всё готовое». На столы поставили холодец, фаршированный перец, положили колбасу, остатки конфет. Сварили мясо. Анатолий принёс из погреба двадцать бутылок водки. Короче, всего было полно, а пить и есть – некому. Удобно было только воровать Имеряковой и Григорьевой… Да и соседи не успевали таскать спиртное по своим квартирам. Я, думаю, пусть тягают. Лишь бы не говорили, что кому-то плохо.
Елене Карловне Беппле не понравился перец – был горьковатым. А мне – в самый раз. На вкус и цвет товарищей нет.
Позже подъехали супруги Мертенс. После обеда неожиданно пришла Мария Ивановна. Вместе с мужем. Эта та женщина, которая занималась документами на машину, которую мы должны были купить.
Я потихоньку вела свадьбу. Так же возили деда Парфёна к речке топить. А Валера должен был его выкупать. Меня в это время неожиданно схватили две алкашки – Имерякова и Григорьева. Хорошо, что я успела схватить у горла ленты, которые они взяли на машине. Еле удерживала. Подбежал Цыганов, стал кричать: «Что вы делаете! Задушите человека!». А им, пьяным, было всё равно.
А ещё к этим кумушкам присоединилась пьяная казашка, которая пришла на свадьбу. Она схватила один конец лент и стала затягивать эту удавку. Я уже начала задыхаться и подумала: «Вот это свадьба будет Валере, если сейчас меня задушат…». И стала громко кричать о помощи. А сына в это время не было. Куда-то уходил. Кое-как эти идиоты оставили меня и снова сели за стол пить.
А перед этим я говорила: «Хорошо, что воры не уиащили у нас вино – два ящика. Стоит на летней кухне». И видела, как передёрнулась Галя Имерякова. До конца дня она и Григорьева перетаскали это спиртное к себе домой. А соседи с нижнего этажа дома, уходя со свадьбы, прихвати со стола четыре бутылки водки. Асё это делалось в то время, когда я отходила от столов. А моему мужу, как всегда, ни до чего не было дела.
Сварили манты. Приглашали всех продавцов из магазина. Когдда гости разошлись, Александр Новиков отвёз музыкантов в Шемонаиху на машине – он не пил в тот день спиртное. А мать мужа Матрёну Ивановну и Розу Аверину повёз к поезду Анатолий. Уж как он их доставил, не знаю, но мы его с Зоей долго ждали. Он ещё должен был отвезти к поезду деда Парфёна и Анатолия Аверина. Я им дала по бутылке вина, а отцу Анатолия ещё и бутылку спирта. Дедушка очень горевал. Якобы у него их кто-то украл. А сам их бросил молодым в кучу мусора, когда заканчивалась свадьба. Валера и Оля должны были поработать: разгрести сор и собрать монеты. 
Анатолий вернулся поздно. Разбил палец на ноге и не мог ехать на мотоцикле. Я побежала к Володе Щёголю. Попросила его быстро отвезти деда и Аверина на станцию. Поезд уже мог уйти. Сосед побежал в гараж. Посадил мужчин и повёз в Шемонаиху. Еле успел их посадить в первый попавшийся вагон. За билетами уже было некогда бежать.
Мужчины отдали проводнику вино и спирт, и он пообещал довезти их до Рубцовска. А когда на вокзале Аверин проводил деда и вернулся в вагон, его уже не пустили на место. Анатолий остался ночевать на вокзале. А его жена Роза приехала домой в Ново-Алтайск и переживала, что муж где-то затерялся.
После проводов гостей я зашла в свою квартиру и обнаружила пропажу двадцати бутылок водки. Раньше я говорила Валере, что парни из Усть-Каменогорска сидят в комнате, где находится ящик водки. Две бутылки я уже тогда видела у них в сумке. Один из парней смотрел телевизор. Поняла, что он «караулит» водку. Не подумала, что утащат всё…
А ещё перед отъездом жителей областного центра принесла Владимиру Константиновичу в машину бутылку шампанского. Чтобы он передал Олиной матери, не пожелавшей приехать на свадьбу. Сват сказал: «Да тут уже полно водки парни натаскали». Я не придала этому внимания. Так что все прекрасно погуляли и запаслись спиртным. Хорошо, что мы не открыли бочку с пивом, а то бы и это опустошили. Да бог с ними со всеми… Мы не обеднели, а те, кто воровал, всё равно не разбогатели.
Бочку пива Анатолий отвёз назад и сдал в магазин. На этом закончились свадьбы сыновей. А у нас в Октябрьском продолжалась жизнь. Балтиных не было. Василий отбывал срок наказания, а Зину не приглашали: она ведь первой могла всё воровать. А тут и другие жулики нашлись. Ладно, что всё прошло без особых происшествий.
А моя сестра Зоя, трудясь на свадьбе как пчёлка, рассчиталась за прежние грехи, когда воровала у Анатолия спирт, а он издевался на до мной. Сестра помогала на двух свадьбах. Это большое дело. А потом мы с ней ездили на Украину, в Варковичи. На следующей были на свадьбе Аллы в селе Зелёный Гай. Мы это обещали ей, когда она была на свадьбы у Юры в Октябрьском. Я фотографировала жениха и невесту на регистрации и на свадьбе. Ко мне подходил молодой человек и просил, чтобы сфоткала его с девушкой. Я не стала это делать. А он понял, что меня специально наняли на фотосъёмку. Многое получилась. Я потом отослала Алле фотки.
Свадьба была хорошая. Жених – богатый. Позже они уехали в Словакию. Получили там квартиру. У них родилось двое сыновей. Вот и хорошо, а то Алла не хотела выходить замуж за этого парня.
После женитьбы Валера с Олей поехали к Цыгановым. Жили немного у них. А когда мы с Анатолием на машине повезли в Усть-Каменогорск десять литровых банок гусиной тушёнки, пять трёхлитровых банок огурцов и столько же помидоров, а также много заправки для борща. А наш сын и его жена уехали в Экибастуз к Олиной подруге Мудрой. Валере и Оле дали однокомнатную квартиру. Они работали тренерами в спортивном комплексе. Вскоре у них родилась дочь Валерия. Я была у них, когда Оля пускала в ванной плавать Леру одну. Побыла у них два дня и уехала.
Мы с Анатолием выслали молодой семье контейнер с диваном и двумя креслами. На пол – большую дорожку. Новый холодильник, чайный сервиз и всякую посуду.
Через некоторое время Валера купил двухкомнатную квартиру. Я приезжала туда. Жила в течение месяца. Присматривала за Лерочкой. Она была такая бойкая, что когда мы с ней ходили гулять на улицы, где были замёрзшие лужи, то внучка старалась разбивать лёд ногой. Однажды две её ровесницы лепили какие-то фигурки из песка и делали что-то типа дома. Мы с Лерой подошли посмотреть, что там строится… Вдруг Лера подскочила и всё сломала. Девочки так плакали. Мне их так стало жалко… Я побила немного Леру и сказала, что так плохо делать людям нельзя. Об этом эпизоде я рассказала Оле. Мы вновь вышли с внучкой на улицу. Она, как всегда, побежала по лужам. Я не успела её поймать, и она по колено провалилась под лёд. Утащила её домой. А Оля была недовольна, что я «просмотрела» Леру. А ведь её не успеешь и схватить. Лера маленькой была очень похожа на Олину маму. А сейчас – не поймёшь на кого…
Олина подруга Мудрая вышла замуж за старика, хотя у неё было два молодых претендента. Они уехали в Елизово, на Камчатку. Туда позвали Валеру и его семью. В 1991 году отправились туда. Через год вернулись в Экибастуз. Мудрая и её старик переехали в Новосибирск. Туда же перетащили Олю и Валеру. 
Олина подруга в столице Сибири узнала, что какие-то люди меняют свои пол дома на Казахстан. Тут же приехала в Экибастуз. Сказала, чтобы Лопатины срочно обменяли своё жильё на эту жилплощать. Мудрая находилась в Экибастузе до тех пор, пока Лопатины не поменяли две квартиры на половину дома. Такеим образом, подруга перетащила их к себе поближе.
Когда Валера с семьёй переезжал в Новосибирск, то отдал хозяевам дома две квартиры, новый холодильник и ещё что-то. Но я у них там не была. Когда я была в Усть-Каменогорске, Владимир Константинович сказал, что Валера переехал жить в Россию. Помню, захлопала в ладоши и воскликнула: «Молодцы! Мы в Казахстане не очень-то хотим жить. Мы – россияне!»
Наши голубки кое-как устроились на работу. Продали эти пол дома. Сняли однокомнатную квартиру. А позже купили двухкомнатную, в которой живут до сих пор. К нам в Самару Валера приезжает каждое лето. Я ему немного помогаю. А подруга Оли Мудрая живёт в селе под Новосибирском.
В помещение аптеки, которое пообещал дать директор совхоза Воробьёв, я не торопилась. Мне жалко было покидать предыдущее, просторное. Но я боялась, что аптеку могут разорить какие-нибудь злоумышленники. В здании бывшего интерната делали ремонт – белили, красили, забивали досками двери из коридора в зал, где был физиокабинет. Директор совхоза не хотел его закрывать. Считал, что вход в аптеку должен быть через него. Уговаривали его с Тамарой Алексеевной, что так делать нельзя. А ещё Воробьёв предлагал, чтобы одна санитарка должна убирать и в аптеке, и в амбулатории.
Я всё сделала как нужно. Если бы мне ещё было бы необходимо работать ещё лет десять, то дверь сделал бы с другой стороны. Но я уже работала, находясь на пенсии. А в своей дорогой аптеке я была без санитарки. Анна Шаковская ушла на пенсию, А Нина Антипова – в декретный отпуск. Так что мне одной досталось, пока всё приготовилась к переезду. Апетка была забита лекарствами. Всё было в ящичках в столах. И работала до последнего дян и собирала медикаменты…
В последний день перед отъездом зашёл мужчина. Просил теофедрин. Сказал, что задыхается жена. Я ему сказала, что не знаю, где искать лекарство, так как всё приготовлено к подъезду. Но он так просил, что я начала искать по ящикам.
Мужчина был очень доволен, когда я подала ему таблетки. После он меня долго благодарил. Жена осталась живая. Даже в знак благодарности привёз соломы, которую мы использовали для подстилки свиньям.
Мне в просторной аптеке всё было жалко бросать. Я забрала сейф, холодильник, весы на 100 килограммов и на 2 килограмма. Ещё взяла два стола с ячейками и шкаф для бумаг. Поставила в коридоре. Закрыла им доски, которыми забили зверь из физиокабинета.
В новую аптеку завезли новое оборудование. Старому уже не было места… Когда мен всё перевезли, пришли помогать Валентина Згонник и её приятельница. То, что они переставили, всё пришлось переделать за ними. Они не понимали, что не так положили.
Санитарка Нина ни разу не пришла помочь, хотя я её просила. Анна, хоть и больная, приходила на два дня. Всё везде убрала и помыла. Потом я уже сама всё делала. Но такого желания работать не было. Я долго скучала по своей аптеке, где прошла почти вся моя жизнь, хотя и нелёгкая.
Когда я с большим трудом всё расставила по местам, всё привела в порядок, приехала Тамара Алексеевна с какой-то женщиной по фамилии Нагорняк, невесткой моей старой знакомой по Октябрьскому. Заведующая аптечным кустом сказала, что я не туда, куда нужно, поставила ассистентский стол. Я обиделась и сказала: «А кто-нибудь приехал подсказать, куда… Вас же никого не было! Я брошу аптеку, и она у вас пропадёт!» Так и стало.
А пока мне пришлось поработать на новом месте пять лет. Из областного центра привезли хороший товар – 50 кг ваты, тысячу метров ваты, детский гематоген, АТФ, кокарбоксилазу  и многое другое. Тут же начали проверки. Приезжали молодые девчонки, которые в работе знали то, что я забыла, и указывали мне, как нужно работать. Один раз меня так рассердила одна шмакодявка, что я поехала в Шемонаиху и сказала: «Переведите аптеку №87 в аптеку готовых форм». Я и так уже сколько работаю без санитарки. Всё мою, убираю. День работаю с людьми, а вечерами пишу разные бумаги. В такой аптеке я не должна готовить по рецептам лекформы, глазные капли. Но кому что было нужно, я готовила всем.
Зато из области перестали ездить фарминспекторы. Только казашка из десятой аптеки, которую я не праздновала. Что она знает по работе?.. Я-то уже сорок лет в этой сфере. Кто понимает, тот знает.
Мою аптеку перевели на ранг ниже. Не стали без конца контролировать меня. Вскоре после моего ухода на пенсию в шестьдесят лет аптеку запустили. Её уже там нет.
У меня давно – ещё в Веселоярске – была мысль иметь свою белую легковую машину. Я бы её имела уже в молодости, если бы вышла замуж за брата Анатолия Панова. У него тогда уже имелся «Москвич», хотя мало у кого в то время были автомобили.
В Октябрьском у нас было два мотоцикла – «Урал» и «Иж-Планета». Но мне хотелось иметь свою машину. Тем более что ещё не все родительские деньги были растрачены. В месте, где у нас находилась первая квартира, мы построили гараж. Там сделали погреб после того, как Валера сжёг сарай на горке. Я тогда ещё работала в просторной аптеке и радовалась, что столько места. Очень любила свою работу и считала за честь чем-нибудь помочь людям. Надоели бесконечные проверки. Понимала, что это работа инспекторов. А в мою аптеку можно быстро добраться. В другие нужно ехать на автобусе.
Мысль о машине не покидала меня. Мы тогда пербрались в трёхкомнатную квартиру. Рядом был гараж. Попросила Тамару Алексеевну Крохмалёву познакомить меня в Шемонаихе с кем-нибудь, кто занимается распределением машин. Она свела меня с Марией Ивановной Пожидаевой. Побывала у неё в кабинете и пригласила к себе в гости за клубникой. Она пообещала прийти.
Когда мы были на даче, Мария Ивановна и её муж приехали на автобусе. Пришли к нам. Нарвали ягоды. Я дала ей разделанную утку. Приготовила обеда. Напоила, накормила бешбармаком. Они остались довольны. После мы сними долго дружили. Они оказались хорошими людьми.
Вскоре Мария Ивановна позвонила мне. Сообщила, что добилась для меня машины. Только «Москвич»… А мне хотелось «Жигули». Была долгая возня. Мы с Анатолием думали, куда бы написать, чтобы выделили вазовскую машину. В Алма-Ату или Москву? Я долго думала, к кому обращаться в столицу. Анатолий написал Председателю Президиума Верховного Совета СССР Громыко, что я медик, награждена самим Андреем Андреевичем. А я об этом не знала. И вдруг через две недели с почты  приносят открытку из столицы Казахстана. Читаем и диву даёмся. Громыко дал указание чиновникам в Алма-Ате, чтобы они дали «добро» на получение «Жигулей» в Шемонаихе.
Я позвонила Марии Ивановне. Она подсказала, чтобы я отправилась с этой открыткой в структуру, где занимаются распределением автомобилей. Когда прибыла туда, то разные чинуши посылали меня друг к дружке, чтобы только не давать… Я сказала, что пожалуюсь Громыко. Тогда самый главный стал уламывать, чтобы я брала «Москвич». Он, мол, лучше «Жигулей». Я стояла на своём. Тогда она спросил, кем работаю. Ответила, что заведую аптекой №87. Он сразу сообразил, что может выжать из меня женьшень. Я бы ему подарила его, был бы он у меня… Этому мужичку сказала, что у меня есть что-то лучше женьшеня – пантокрин. Три флакона. Я ему их принесу. Он сказал, что отдаст деньги. Чтобы не выходило, будто это подарок.
И всё же чиновник продолжал навязывать какую-то ерундовую модель. Тогда Мария Ивановна сказала, чтобы я не расстраивалась. Она постарается дать мне машину, когда придёт хорошая партия. И через неделю позвонила, чтобы я ехала в Усть-Каменогорск выбирать машину. Я позвонила Фёдорову. Попросила отпустить его водителя Карпачёва, нашего друга, езать в областной центра за машиной. Директор удивился и спросил: «Что ещё за машина?» Сказала, что дают мне. Он воскликнул: «Вот это да! Конечно, отпущу».
Ещё одного мужчину, у которого был личный  автомобиль, я попросила свозить нас в Усть-Каменогорск. Назад мы ехали на своей беленькой машине. Вёз нас Анатолий Карпачёв. Его уже нет в живых. Когда возвращались домой, заехали в какую-то контору. Там я заплатила десять тысяч за машину. И поехали домой. Я отдала пятьдесят рублей тому, кто возил нас. Зайти к нам он не захотел. А наш друг Карпачёв пришёл к нам. Быстро собрала на стол. Стали обмывать машину – такую, о которой я мечтала. И вправду сказать – она на складе была единственная белая. Наконец-то сбылась моя мечта. Мария Ивановна записала машину на меня. Анатолий ездил на ней по доверенности.
Потом мы побывали у Пожидаевых. Я отдала им трёхлитровую банку самогонки и сто рублей. На машине мы объехали много места. Бывали в сёле Медведка. Ездили к матери Анатолия в Третьяково, в Сугатовку, в Усть-Каменогорск, в Рубцовск – к родителям Анатолия, в Веселоярск, Семипалатинск, в Кенюхово – к Лиде Мертенс. Туда мы ездили очень часто. Даже когда Лида бросила Юлиуса, то мы бывали у него. Купались в реке Уба. Даже к тёте Тоне Лопатной за Екатериновку ездили.
Когда я познакомилась с Марией Ивановной Пожидаевой, она стала часто бывать у нас в гостях. Мы её приглашали на праздники, когда к нам приезжали гости. А в выходные бывала без приглашения с сестрой её мужа, у которой каждый раз был другой мужчина. И это было до тех пор, пока мой Анатолий однажды не возмутился, почему у них разные мужики. Женщины обиделись и стали наведываться реже.
С этими женщинами и соседями Щёголь мы ездили купаться на Убе. Юра в то время был в отпуске. Ездил с нами.
Как-то у нас гуляли Лида и Юлиус Мертенс. Пожидаевы тоже приехали. Познакомились. И тогда Мария Ивановна стала дружить и с Лидой. Однажды Пожидаевы приехали к нам, и мы вместе поехали копать картошку у Мертенс в Кенюхово. Помогали им, потому что они не успевали…
Когда Мертенс разошлись, Юлиус долго на своей машине долго катал на своей машине Марию Ивановну по области – к её родственникам. А мы с Анатолием на своей «Ладе» ездили в поля за подсолнухами. Иногда выбивали семечки прямо на месте. Потом жарили их и продавали на рынке.
Базар был рядом с квартирой Марии Ивановны. Мы продолжали дружить с ними. Мария Ивановна родила сына. Старший был уже взрослый. Учился в Омске в военном училище. А к этому мальчику мы ездили, когда ему был годик. Я испекла большой торт, взяла вина, водки, и поехали.
В это время Пожидаева ездила в Алма-Ату. Купила красивый ковёр, но не успела его прибить на стену, и очень расстроилась. Но потом успокоилась. Стали вместе крепит ковёр, готовить еду. Поздравили малыша, отдали подарок, отметили это событие.
После этот мальчик часто приходил ко мне на рынок за семечками. Я ему всегда их давала. Вскоре мы с Анатолием уехали жить в Самару. Перед отъездом хотели попрощаться с Пожидаевыми, но их в доме уже не было. Соседи рассказали, что они разошлись. Мария Ивановна уехала к сыну в Омск, а муж её запил. Вот такой печальный конец.
1990-е………………
В середине девяностых годов мы с Анатолием решили поехать по «кольцу» родственников и друзей. Я понимала, что у нас на это больше не будет времени. Годы летят, а мы уже не молодые. Вначале поехали до Москвы. Взяли Рыбаковым три банки клубничного варенья, дали им телеграмму, чтобы встретили нас. Но сделать это было некому. Надежда Васильевна уже не жила в Москве. А где-то в городке работала в столовой. Её сын Алексей был на работе. Его жена Галя и маленькая дочь были одни дома.
Нас очень приветливо встретили. Приехали к ним поздно. Когда поезд пришёл, было совсем темно. Да и пока доехали на такси… Галя накормила нас и положила спать.
Утром мы поехали на железнодорожный вокзал. Собирались ехать к дяде Арефию в Костерёво Владимирской области. У Бондаревых мы жили два дня. Приняли нас душевно. Старики жили в большом деревянном доме. Вокруг были посадки овощей. Эти люди были прекрасные и добрые.
Из Костерёво мы поехали в Майкоп к своим друзьям – Валере и Тане Фоминых. У них родилась ещё одна девочка – копия Таня. Очень красивая! Был праздник – 7 ноября. Семья Фоминых уехала из Шемонаихи год тому назад и строила дом и баню.
Таня водила нас к соседке помыться в ванне с дороги. А их баня ещё не была готова. Мы хорошо отметили встречу и легли отдыхать. Наутро Валерий пошёл на работу. Был на параде. Потом что-то выпили там с друзьями. Пришёл домой и чуть не отдал Богу душу. Мы все очень испугались. Я подумала: «А вдруг он умрёт? Что же будет делать Таня? Ведь даже дом не достроили». Но, слава Богу, Валере к вечеру стало лучше. Мы очень обрадовались.
С их старшей дочерью Светой ходили по магазинам Майкопа. Я купила сапоги – себе м Марии Ивановне Новиковой. Ещё что-то приобретали. Оставили деньги Тане, чтобы она это всё переслала нам. А то мы ещё настроились ехать в Джамбул и Чимкент.
От Майкопа до Краснодара доехали на такси за десять рублей. А оттуда – в село, в котором жила тётя Анатолия Мария Ивановна Бондарева. Это младшая сестра матери Анатолия. Еле добрались на автобусе по лесу и ухабам.
Мария с мужем Иваном жила в большом деревянном доме. А мать её мужа жила во дворе в избушке. Одна со своими иконами. У них мы прожили неделю. Во дворе везде была вода. Невозможно было выйти на улицу. Никуда не ходили. Угощали нас в основном грибами.
Вернулись в Краснодар. Заехали к сыну Марии. Он там жил с женой и двумя детьми. Побыли один день в их большом доме и поехали в Москву. Взяли билеты до Джамбула и отправились к моей сестре Зое. Приехали, а она с бывшим мужем Иваном, прибывшим из Ленинска-Кузнецкого, поехали в Горький к его сёстрам.
Нам пришлось на автобусе направиться в Чимкент к Чупахиным. У них был восьмикомнатный дом. Они его сами построили. В одной половине жили Сергей с женой Ниной и сыном Серёжкой, а во второй половине – младший сын Виктор с супругой и детками. А старший сын Григорий жил на Украине.
Когда мы приехали, двух Сергеев – отца и сына – уже не было в живых. Они умерли от алкоголя. Нечем было похмелиться. Нина уже жила с другим мужчиной. Нормальный был мужик, но наша подруга его вскоре выгнала. А младший сын уехал жить на Украину к старшему брату.
Брат Нины жил на станции Третьяково. Мы несколько раз встречались с ним и его семьёй. У Нины мы прожили два дня и отправились домой.
А после мы с Анатолием отправились в Читу. Они жили в посёлке Песчанка, входившем в состав этого областного центра. Юра был в то время капитаном, редактором газеты «Во славу Родины». А Света работала в детсаде.
В Чите мы ходили на рынок и в магазине. Но нам ничего не было нужно. Смотрели в кинотеатре фильм «Кинг-Конг». Я купила какие-то коротенькие сапожки. Привезли их в Октябрьское. Я обула их, и они мне не понравились. Отнесла в контору и за эти же деньги продала бухгалтеру совхоза Вале Ивановской.
Никто из совхозных не ездил по стране. Поэтому мы всегда одевались лучше всех. Юра отдал мне материал цвета морской волны. Он предназначался для пошива парадного мундира. А мундир у сына уже был. Я из этой ткани сшила себе в ателье в Шемонаихе костюм.
Когда мы с Анатолием ехали назад домой в купейном вагоне, он спал наверху, а я внизу. И вот где-то ночью к нам врывается пьяный молодой мужчина и орёт на меня: «Зачем заняла моё место?». Схватил меня и кинул на другую полку. Я так расстроилась, что муж даже словом не обмолвился, чтобы защитить меня от буяна, который потом пел: «Не сыпь мне соль на рану». Вот это супруг…
В следующий раз – через три года – я не поехала в Читу с Анатолием. Попросила Василия Балтина помочь мне увезти в банках тушёнку для детей. У Юры и Светы уже был сыночек Димочка. Они переехали в центр Читы. Им дали двухкомнатную квартиру. Юра служил в редакции газеты Забайкальского военного округа «На боевом посту», а Света – по-прежнему воспитателем в детском саду, только в другом.
Василий, конечно, нудный был человек, но зато я знала, что меня никто не обидит. Всё было нормально, но когда на вокзале ждали свой поезд домой, я попросила Балтина купить в лотке на вокзале хлеб и кефир. Он отказался. Конечно, он никогда не делал это дома. Всем занималась Зина. Я пошла в киоск сама. За мной стоял здоровый мужчина. Он давил на очередь, чтобы никто не влез. Нечем было дышать…
А у Юры и Светы мы с Балтиным были три дня. Ездили к их друзьям-украинцам по фамилии Вознюк. Там хозяйка, жена офицера, испекла два торта. Было много всякой закуски. А потом хозяйка Юре, Свете и Диме постелила в своей комнате. Остальные все расположились на полу. Очень хохотал Игорь Сюмак, приехавший с женой Людой из Песчанки. Кое-как все уснули.
Утром похмелились. Все поехали к Лопатиным. Мы с Василием варили бешбармак из баранины. Это блюдо гостям было не знакомо и не понравилось. У Юры и Светы хорошо посидели. Все разъехались по домам. А мы переночевали собрались ехать домой. Юра поехал нас провожать. Но оказалась, что наш поезд будет поздно вечером. И мужчины решили вернуться на улицу Кайдаловскую. Я не хотела ехать, но пришлось  возвратиться.
Когда вернулись, Света стирала бельё. Мне было так неприятно, что мы явились – не запылились. Но что поделаешь… Снова пришлось детям что-то ставить на стол, кормить и поить нас. Вот такая была поездка.
В Казахстан ехали в каком-то почтовом поезде, который шёл только до станции Защита. А женщине, которая к нам по пути «приклеилась», нужно было в Лениногорск. Она не знала, что ей делать. Когда мы сели в вагон втроём, никто больше не садился. У меня был стограммовый флакончик спирта. Мы его разделили на троих и поехали домой. Больших происшествий не было, и мы благополучно добрались до Шемонаихи. А там пешком – в Октябрьское.
Анатолий уже ждал нас. Вечером пошли в баню к Балтиным и «обмывать» наш приезд домой. Зина думала, что Василий в Чите что-нибудь купит. А что покупать? Мы на рынок не ходили, а в магазинах ничего не было. Только приобрели крем для ног. И то мало. Взяли по пять штук. А потом Василий пошё в магазин, но товар уже спрятали. Наверное, я была виновата. Посмотрела состав крема и сказала Васили, что можно мазать и лицо. В нём ромашка и прочее. Продавцы смекнули, что крем дешёвый. Пригодится и самим. Вот как бывает…
Василий ещё что-то купил. А мне ничего не было нужно. Сделали главное – привезли тушёнку детям.
Вскоре Юру перевели в Самару. Там он дослужился до полковника. Здесь они живут до сих пор. Да ещё и нас, родителей, к себе забрали. Спасибо им за это! Впервые я побывала в Самаре зимой 1995 года. Я поехала посмотреть, как живут Юра и Света, их детки. Встретили они меня очень хорошо. Прожила у них месяц. В то время Света не работала. Постоянно готовила разную еду. Очень много стряпала. Жили они неплохо. У них были друзья – Бакунины Володя и Галя, Глухарёвы Володя и Валя, Сорокины Роман и Наташа. У Сорокиных была девочка – ровесница нашей Тани. Катя никак не хотела уходить от нас.
Встречать Новый, 1996 год, они приглашали соседей по лестничной площадке. Долго гуляли, а потом все пошли к Бакуниным. Там ещё посидели, пофотографировались, а потом пошли домой в другой подъезд. Наутро ходили к соседям. Там нас хорошо встретила хозяйка. А третьего января у Бакунина был день рождения, и мы с Юрой отправились к имениннику. Света не пошла. А мне хотелось посмотреть, как живут военные, которым дали квартиру в этом доме в Колхозном переулке. Когда мы прибыли, у Бакуниных уже заканчивалась встреча с гостями. А мы пришли с водкой, и Гале пришлось жарить картошку, ставить на стол коробку шоколадных конфет. Всё было нормально и хорошо.
Во время пребывания в Самаре я играла с детками. Диме было семь лет, а Тане – два годика. Внуки были добрые и очень ласковые. Однажды Дима догонял Таню и хотел ударить, а я не давала. Удар пришёлся мне по груди. Было очень больно. Света приказала мне, чтобы я с ними не играла.
После мы ходили на улицу. Фотографировались там с другими детьми и собачкой, которая жила во дворе. Месяц пролетел незаметно. Нужно было возвращаться в Казахстан. Мне очень понравилась Самара. Юра возил меня на трамваях по городу и всё показывал. А Света сказала: «Переезжайте, пока на своих ногах, а то потом как быть с вами».
А Дима после прислал в октябрьское такую хорошую записку, чтобы мы ехали к ним жить в Самару. Этот клочочек бумаги я берегу до сих пор.
На обратном пути из Самары я остановилась на два дня у Валеры в Новосибирске. Они в то время жили в съёмной однокомнатной квартире. Днём Оля и Валера ушли на работу, а я осталась с Лерочкой. Она была такая боевая – всю постель расшвыряла. Ещё шкодила. А я сказала ей: «Ты что как дура всё швыряешь? Там, в Самаре, были хорошие дети. А ты не такая!» Она мне в ответ: «Ты сама дура!» Вот и получила бабушка… Не лезь куда не следует.
На следующий день мы с Лерой ходили гулять возле дома, и она бегала от меня, а я её догоняла. Потом у меня очень замёрзли ноги. Повела внучку погреться в какой-то магазин. Но там на нас продавцы смотрели как на непрошеных гостей. Пришлось уйти. Кое-как мы ещё с Лерой пробыли около часа на улице и пошли домой. Вскоре вернулись с работы Валера и Оля. Пока они были на работе, в дверь квартиры стучали два раза. Сначала приятельница Оли, а другой раз – хозяйка квартиры. Но я никому не открывала. Мне так Валера сказал. А кто стучал, тем отвечала: «Я мама Валеры. А вас я не знаю и поэтому не открою». На третий день вечером Валера проводил на поезд. Я поехала в Шемонаиху. От станции дошла сама. Анатолий был дома. Он обрадовался, что я приехала. Рассказал, что на праздники в дверь стучали, чуть не вынесли её. В гости ломились Галя Попова, Надя Щёголь и Галя Мохотко. Он не открыл, и они рассердились. Я похвалила супруга: «Молодец! Эти соседки напоили бы тебя и вытащили водку из ванны. Она была полна спиртным: запасали постоянно.
Рассказала Анатолия о приглашении Юры и Светы переехать к ним в Самару, пока мы ещё не совсем постарели. Решили уезжать к детям. Потихоньку стали собираться. Я повесила у магазина объявление о продаже квартиры, четырёх паласов, серванта, книжного шкафа, ковра, бензинового поливального насоса, двух столов, дивана, трельяжа, двух кресел, тумбочки под телевизор, этажерки, новой кровати, трёх холодильников, телевизора, кухонного шкафа. Шести венских стульев и прочего. Никто ничего не покупал: у всех всё было.
Как-то пришла Света Балтина и спросила, за сколько я хочу продать квартиру. Ответила, что за 60 тысяч тенге. Она попросила никому не продавать. Жильё нужно для её дяди Павла. Он хочет переехать в Октябрьское. Я пообещала придержать продажу, но Балтины больше даже не спрашивали… А когда в мае подошла женщина из соседнего села и спросила, сколько стоит квартира вместе с огородом. Я ей ответила: «Сто тысяч тенге». Она сказала: «Хорошо. Мы переедем в вашу квартиру и потихоньку рассчитаемся с вами». Женщина сообщила, что в двух домах от Василия Балтина живёт её мать. Я согласилась на предложение женщины.
Мы с Анатолием кое-что перенесли в маленькую спальню. Оставили в нашей спальне трельяж и шифоньер. Остальное всё вынесли. Ковровые дорожки в коридоре убрали. И эти люди переехали к нам. А мы не лето пошли жить в летнюю кухню. Там были диван, двуспальная кровать, большой круглый стол. Ключи были и у нас, и у них. На случай, если кто-то придёт что-то купить.
Эти люди жили в квартире, не думая отдавать за это деньги. А мы пробыли до осени на летней кухне. Занимались огородом. У летней кухни было много клубники. А на нашем участке у Шаковских – полный огород тыквы. Выросло столько, что мы заложили ею весь сарай. Тыкву ели только крысы…
Когда мы на поле выкопали картошку, то предложили жильцам съехать. Они перешли в соседний дом. Оттуда в село Луговое уехала молодая пара.
Наши квартиранты оставили нам коробку с остатками муки, в которой были тараканы. Насекомые стали бегать по кухне. Эту коробку мы сожгли на улицы. А Поповым и Щёголям наказали – если появятся тараканы, нужно сразу уничтожать.
Пока мы не перешли из летней кухни на зиму в свою квартиру, приходил с двумя бутылками Григорий Балтин. Точнее, он хотел увидеть Галю Мохотко, но её не было дома. И он явился к нам. А я в этот вечер стряпала вареники с творогом и картошкой. Пришлось и этого бугая кормить. Появилась и жена Григория, искавшая его. Тоже села за стол. А Григорий сел рядом со мной на диван, стоявший за столом. Сидел на большой пуховой подушке и помочился в неё. Она так воняла, что пришлось выбросить. Вот такой был у нас гость. А Вале я потом сказала: «Зачем разрешила Григорию садиться на диван? Ты же знала, что он больной».
Пока в течение лета жили на летней кухне, постоянно ездили на рынок в Шемонаиху. Продавали на пятачке в микрорайоне помидоры, клубнику, некоторую мелочь – посуду, вазы, люстры, хрусталь. Однажды привезла много хрусталя, бокалов и прочее. Ко мне подошёл молодой пьяный казах и громко сказал: «А ты, бабка, знаешь, по какой земле ходишь?» И начал бить хрусталь о бетонную плиту. Я ему ответила: «Знаю! А ты знаешь, что это русская земля до самого Лениногорска!»
Он почти всё разбил. Ещё хотел у русской соседки рассыпать мешок сахара. Все закричали. Пришёл милиционер. А этот казах кинул мне двести тенге и ушёл. Милиционер постоял и тоже удалился.
Хрустальную люстру никак не удавалось продать. Пришлось её отдать за мясо казашке. А дома в то время мне удалось продать красивый новый ковёр знакомой немке Кате. Перед этим она пришла ко мне с огромной просьбой помочь ей. Её сын приехал из армии – комиссовали. Его ноги стали покрываться болячками. Военный врач дал ему бумажку, на которой был написан по латыни рецепт мази.
Этому парню доктор сказал: «Если сможешь достать такую мазь, то вылечишься». Катя показала бумажку. Я прочитала. Но так как уже не работала, не могла сделать мазь. Поехала в аптеку №10. Фармацевты сообщили, что у них нет уксусной кислоты. Мазь приготовить не смогут. Спросила, где взять кислоту. Девчонки сказали, что в магазине.
Вернулась домой из Шемонаихи и сказала Кате, чтобы она приобрела флакон уксусной эссенции. И вот женщина принесла две пол-литровых бутылки этой кислоты. Дело в том, что у мужа Кати брат – фотограф. У него оказалась эта кислота. Я взяла бутылку кислоты и поехала в больничную аптеку. Там работала заведующей моя хорошая знакомая. Попросила, чтобы по рецепту сделали побольше мази, а сколько кислоты останется – заберут себе.
Фармацевты сделали мне мазь, и я привезла Кате. Как она была рада! Вы даже себе не представляете. А я тоже радовалась, что помогла. Сын Кати вскоре вылечился и женился на немке из села Луговое. Потом купил квартиру в нашем подъезде – напротив нас. В Германию не поехали. И правильно сделали, ведь у него отец русский.
Катя взяла у меня ковёр, а потом отдала деньги. Её старший сын женился и купил у нас трельяж, кухонный шкаф и книжный. Помогли нам.
Я познакомилась в банке с девушкой, у которой часто меняла тенге на доллары. Иногда тенге было немного, и купюры валюты были номиналом по одному, пять долларов. Когда бумажной «мелочёвки» набралось много, отдала этой девушке, чтобы она обменяла на стодолларовые. Я всегда девушке стряпала печенье. Один раз испекла большой торт и отдала прямо с блюдом. Она мне много помогала.
Зиму мы провели в квартире. Весной картошку в поле не высаживали. Огород у Шаковских отдали соседям – семье Щёголь. Однажды летом на рынке мы с Анатолием пожаловались одному мужчине, что не можем продать отличную квартиру даже дёшево. Незнакомец подсказал: «Это кто-то из ваших соседей хочет, чтобы вы бросили квартиру и не допускают к ней покупателей». Он как в воду смотрел. Оказалось, что люди не у нас, а у соседей спрашивали. Все отвечали, что за сто тысяч тенге. А продать пришлось за пятнадцать тысяч тенге. Ну, и Бог с ними. Мы рады, что переехали к детям в Самару. Случилось это осенью 1997 года.
Прожив зиму в своей квартире в Октябрьском, весной мы посадили у летней кухни огурцы, помидоры, перец, лук, морковь. И больше ничего – уже готовились к отъезду.  Я продала сервант за пять тысяч тенге, два кресла, шесть венских стульев, кровать, телевизор, два новых паласа по тысяче тенге, много посуды, разных кастрюль. А новую стиральную машину для недавно женившегося сына приобрела заведующая аптекой №10 Вера Ивановна. Ещё она взяла много всяких тарелок и прочего.
Новый трельяж так и не могли продать. А ещё два больших паласа. Всё оставили соседям-казахам. Автоклав тоже им достался. Летом мы ещё делали на нём тушёнку.
Огород с домиком и огромным сараем продали Виктору Молчанову. Купили у нас и машину «Лада». За доллары, хорошо, дорого.
Диван, на который приземлялись легкоатлеты Юра и Валера, отдали Балтиным. Свою шубу и два зимних пальто подарила Зине. Откуда-то приехали какие-то казахи. У них женился сын. Они для него взяли большой холодильник за девять тысяч тенге, большую газовую плиту за две тысячи. Кур у нас купил мужчина из Усть-Таловки, ставший владельцем нашего автомобиля.
Десятого октября1997 года к нам приехали Юра и Валера – отправлять контейнер в Самару. Позвали Романа Шмидта с его грузовой машиной и поехали в Шемонаиху за контейнером. Насчёт него договорился мужчина, купивший у нас машину. Он был какой-то начальник на шахте. Если бы не он – нам бы пришлось ожидать месяц в очереди за контейнером. Привезли этот железный короб. Всё, что нужно было для жизни в Самаре, погрузили. Закрыли. Юра с водителем поехал отправлять контейнер на Волгу.
Валера уехал домой сразу, а Юра остался ещё на два дня. Я испекла торт, сварила бешбармак. Пригласила аптечных работников собраться в аптеке №10 и проводить меня. Вера Ивановна отправила за мной и Юрой свою скорую машину, и мы поехали в Шемонаиху. Там нас уже ожидали все сотрудники. Я захватила водку, вино, помидоры, горячее блюдо, конфеты, печенье, торт. Все расселись за больших стола. Пили, ели. А мне было нельзя, потому что я перед отъездом выпила молоко, которое взяла у Гали Поповой. А у них дочь Таня болела дизентерией. Я не знала об этом. Я заболела тоже. Лечилась лекарством, после которого нельзя пить спиртное. До этого я ходила к Новиковым. Выпила вина, и мне стало плохо. Я чуть не умерла. Марии Ивановне сказала, что останавливается сердце. Она хотела вызвать скорую, но я не дала.
Посидели отлично. Все желали мне хорошего на новом месте. Говорили, что ещё долго будут помнить обо мне. Потом шофёр отвёз нас домой. А нам с Юрой вечером ещё предстояло идти в Октябрьскую амбулаторию. Там нас уже ждали. Но торт мне печь уже было некогда. Купила печенье, хорошие конфеты, вино, водку. Взяла колбасу. Её сварили и ели тёплой. Было сало, ещё что-то. Короче, всех Юра угощал, и всем было хорошо. Медработники Октябрського со мной попрощались.
А на следующий день нам предстояло встречать на летней кухне Людмилу Ивановну, Шакуло, Тамару Алексеевну Крохмалёву, Новиковых с баяном, Балтиных, Антиповых. Я попросила одного мужчину, чтобы он привёз к нам Людмилу Ивановну, а потом бы отвёз к поезду Юру – он уезжал в двенадцать ночи – и доставил домой в микрорайон Шакуло. Мужчина согласился. Я отдала ему двести тенге, и он всё сделал.
Мы с Юрой что-то наготовили на стол. Вина и водки было много. Все пили, пели и плясали до упаду – как всегда было у нас. Когда танцевали, Василий сказал мне: «Пойдёмте к нам жить пока не уедете. Мы деньги у вас брать не будем». Я сразу испугалась. Подошла к Новиковой Марии Ивановне: «Мы только к вам пойдём. А к Балтиным я боюсь».
Все всего хорошего на пожелали и разошлись. Эту ночь мы с Анатолием ещё ночевали в своей квартире на полу. Там ещё были паласы и бельё. Наутро пришла девушка-казашка. Помыла пол во всех комнатах. Казахи забрали оставшуюся этажерку, два больших паласа, трельяж, автоклав и телефон с подставкой.
А в летней кухне мы оставили газовую плиту, большой круглый стол, тумбочку под телевизор, кровать, три табуретки, а на полу – дорожки. На стене – картину. Занавески не сняли.
Эту ночь мы провели у казахов. Утром сходили с соедкой Надей Щёголь в сельский совет. Сделали купчую. Квартиру продали, как я уже говорила, за пятнадцать тысяч тенге. А мотоцикл «Урал» продали брату физрука Юрия Ивановича Колычева.
Вечером приехал из Усть-Таловки мужчина, купивший у нас машину: «Мне сказали, что машина была перевёрнута». «Пойдёмте в любой дом, и там узнаете, была ли она в аварии. «Лада» у нас летала как ласточка». Потом выяснилось, что он что-то не отключал в машине. Сам виноват. А машина у нас была прекрасная. Она нам помогла во многом. Возили ягоды и помидоры на рынок. Да и всё, что нужно.
Потом мы пошли ночевать к Новиковым. В Октябрьском пришлось жить почти десять дней. Правда, мы ещё ходили на ночь к казахам. Попрощались с ними Для нас эти казахт не сделали ничего плохого, хотя радом жили долго. Один раз ночевали и у Антиповых. У Новиков пришлось задержаться из-за того, что нам дали подъёмные деньги за три месяца. Тенге пришлось менять на доллары в Усть-Каменогорске. Помогал Цыганов. Там что-то не получалось – старые порванные деньги были. А ещё когда Анатолий поехал в областной центр, я ему забыла дать деньги на билеты до Новосибирска.
Когда муж поменял деньги и приехал в Шемонаиху, то у него не оказалось тенге. Он пришёл к Новиковым злой. А я забыла в суете о деньгах на билеты. Мы с Сашей тут же сели на его машину и поехали  в кассу за билетами. А там в этот момент был сломан кассовый аппарат. Нам сказали, что билеты в этот день вообще не будут продаваться. Ещё один день пришлось жить у Новиковых и снова ехать за билетами. Саша в обеденный перерыв повёз нас к поезду. Купили билеты, попрощались с Новиковым и поехали в Новосибирск к младшему сыну. Пробыли у Валеры и Оли один день. Сын отдал нам доллары, которые отвёз раньше от нас. Оля купила нам билеты до Самары. Лопатины проводили нас.
В Самару приехали утром через полтора суток. Нас встретили Юра и Дима. Пошли пешком на Колхозный переулок, к дому №2. Нас уже ждала Света. Что-то приготовила. Мы привезли бутылку коньяка. Выпили немножко за приезд в Самару. Жили в этой квартире до мая 1998 года. Тяжело было Юре и Свете содержать нас, но ничего не поделаешь… Раз решили приехать сюда, значит правильно сделали. Тогда поначалу было трудно жить. Но справлялись.
Свете пришлось идти на работу в детский сад воспитателем. Туда же она водила и нашу внучку Таню. Юра служил в газете Приволжского военного округа «Солдат Отечества». Нас Юра прописал у себя на работе. А нам ещё предстояло менять свои паспорта на российские. Да ещё куда-то долго ходили подтверждать, что мы вынужденные переселенцы, и получать документы.
А пока мы читали газеты со всякими объявлениями. Вначале сразу поехали на трамвае смотреть дачу, которую впоследствии купили. Были ещё по нескольким адресам. В том числе смотрели по объявлению продававшийся дом на берегу Волги. Нам он не понравился. У домика не было ни огорода, ни сада. Один туалет… А в домике – три маленькие комнаты, в которых сидели нерусские парни. Один показал, что в коридоре у них горит газ. Весь пол был разломан. Кругом – грязь. Когда я вышла на улицу, то сказала, что здесь негде будет поставить машину, которую ещё предстояло купить.
Потом Юра согласовал с каким-то человеком предполагавшуюся продажу дачи. Мужчина приехал на своём «Москвиче» на улицу Демократическую. Мы с Анатолием и Юрой прибыли на трамвае. Поехали смотреть дачу. Она была ещё не достроена. Только хорошая баня.
У домика стояла большая округлая ёмкость для воды летом. А на зиму в неё хозяева клали инвентарь и переворачивали. Недалеко была дача, где было полно комаров. Ещё Юра возил нас к даче, где с двух сторон была вода: речка и озеро. А огорода там нет. Дача небольшая двухэтажная, куда нужно было лезть по лестнице очень высоко. Там были две комнаты. А внизу – кухня и плитка. Смотреть было нечего.
Ещё где-то на Кряже продавался дом. Поехали посмотреть. У дома лежали брёвна. На них сидели женщины, щелкали семечки. Дом – деревянный, две комнаты, очень старый и гнилой. Окна покошено. Огорода нет, только вишни много. Я даже не стала смотреть помещения в доме. Сразу же ушла. Соседка шла мимо и спросила: «Будете покупать?» Я ответила, что дом гнилой и старый. Мы ушли.
Долго никуда не ходили.  Мне понравилась первая дача, которую мы смотрели. Там деревянный домик из трёх комнат, хорошая веранда. Есть гараж, баня. В саду много яблонь. Мне понравилась одна яблоня – «Белый налив». Позже мы с Анатолием ездили к соседям хозяев этой дачи. Это были Полянчиковы. Они там зимовали. Спросили, почему продают дачу. Вдруг там кто-то только что умер? Ведь это неприятно. На хорошо встретили мужчина средних лет и один молодой. Оба очень красивые. Полянчиковы пояснили, что хозяин больной. Ляпневы продают дачу для того, чтобы лечить его.
На этой даче мне ещё понравилось, что в огороде были три большие ёмкости под воду. Но мы хотели ещё посмотреть варианты. Так прожили до мая 1998 года. В первых числах месяца Юра нашёл объявление в газете о том, что продаётся хорошая дача. Нас туда на своей машине повёз Роман Сорокин. В район Дубков. Там рядом с дачей протекает ручей. Участок был хороший. Но зимовать было нельзя: дом летний. Да и гараж хозяина был построен на участке лесника, на некотором отдалении через дорогу. Это не дело!
При входе на дачу по левую сторону стояла банька. Но полки от неё тоже находились у лесника. Хозяин всё там прятал на зиму, чтобы не утащили. А дальше – маленькая летняя кухня на одного человека – чтобы готовить еду. Всё это было расположено на берегу ручья. Строение было сколочено из досок. Рам тоже не было. Всё у соседа! И в двух комнатах стояло по четыре кровати. Видимо, дачу сдавали кому-нибудь на лето.
В одной комнате была плита с трубой, выходящей в стенку. Не знаю, как её могли топить. А сама дача была на сваях. Имелась лестница, по которой требовалось подниматься на второй этаж.
Огород был с привозной землёй. Он возвышался на метра полтора от основной территории. Роман Сорокин сказал, что при первом же ливне это грунт уплывёт вниз. Хотя наверху уже была теплица и посажена клубника. Было несколько кустов крыжовника, две яблони и тёрн.
Стоила эта дача сорок тысяч рублей. А у нас были доллары. Эта дача почему-то очень понравилась юре. Видимо, потому, что находилась в престижном, экологически чистом, красивом месте. Но за неё требовалось все деньги, которые были. Я не хотела, но садила со Светой арбузы, дыни, цветы. В теплице, не закрытой плёнкой высадила много помидоров, которые посеяла в ящиках ещё в квартире.
Возле теплицы лежали две бочки, разрезанные поперёк. Анатолий ведром их ручья натаскал в них воды. Полили помидоры. Я села у теплицы по-маленькуому. Сижу и чувствую, что на меня кто-то смотрит. Да, действительно. Это был парень с собакой. Он сидел на другом берегу ручья на пригорке. Я встала и подумала: «Вот только этого и не хватает на этой даче… Все проходящие мимо люди будут наблюдать за тобой». И мне ещё больше всё разонравилось.
На следующий день мы приехали на дачу, а хозяин вылили воду из бочек и отвёз на дачу к сыну. Мы рассердились. Анатолий с таким трудом натаскал воду, а её вылили…
Нам сразу всё стало противно, и мы с Анатолием решили идти к даче, которую увидели первой. Решили узнать у Полянчиковых, не продана ли она. Те сказали, что дачу пока никто не купил. Хозяева посадили огурцы. Полянчиковы позвонили Тамаре Ляпневой и договорились о продаже дачи.
На другой день я выкопала все помидоры с прежнего места на новый огород. А эту дачу мы сразу купили за двадцать одну тысячу. Но не за сорок же… Ещё у соседа прихватили пять соток. За пятьсот долларов. А по документам наша основная дача вышла площадью 749 квадратных метров.
Юра и Света сразу же всё убрали, побелили. Наклеили на стены обои. А в огороде всё сделали как надо. У нас много уродилось помидоров, огурцов. Капусту купили на рынке и посолили на зиму. А вот дров почти не было, ведь хозяйка не зимовала здесь.
Напротив нашей даче жил лётчик, майор в отставке Евгений Петрович. У него была поговорка: «Брат ты мой…». Он нам очень много помогал. Однажды у меня спросил: «Анатолий у тебя ревнивый?» Я ответила: «Да». И он стал реже бывать у нас. В конце 2000 года Петрович продал дачу и уехал в свою квартиру.
Рядом с нашей дачей была база, на которой хранилился спортивный инвентарь. Люди брали напрокат лыжи и катались. Это деревянное строение охраняли четыре сторожа, которые работали в разные смены. Заведующий базой редко бывал там. В 2000 году всех уволили. База пришла в упадок. После в ней жили приезжие таджики.
А мы в своём домике радовались, что переехали в Самару к детям. Стали получать пенсию. Я 450 рублей, Анатолий – 350. Потом я нашла в его бумагах справку о его работе в течение десяти месяцев в Тобольской тайге, и ему добавили пенсию.
Зимой мы с Анатолием ходили за дровами. Даже на кладбище, которое находится рядом. Собирали сухие деревья. Рядом через дорогу рубили лозу и таскали волоком по дороге. Мы не знали, где можно достать топливо.
С Юрием Полянчиковым я ходила к реке Волге, где была организация, продававшая дрова. Но там никого не было, и мы вернулись ни с чем.
Прожили зиму. Потом Юра узнал, что топливо можно взять в военном домостроительном комбинате. Сын поехал туда. Начальник встретил нормально. Заставил рабочих сделать новую дверь. Оттуда же на дачу привезли машину некондиционного штакетника. Часть его пошла на строительство забора, а многое – на дрова. А потом мы увидели объявление о продаже дров,  и стали покупать чурки.
В начале 1999 года Анатолий был на рынке и где-то подхватил вирус гриппа. Он-то здоровый мужик… Ходит – чихает и кашляет. А я такая хилая, маленькая, с разбитой головой… У меня плохой иммунитет. Даже не помню, как я с температурой лежала в кровати. Не могла подняться. А если чуть приподнималась, то не понимала, где я и что… Мне казалось, что я в степи. Всё кругом чужое.  А на столе, вроде бы, лежат кучей калачи. Видимо, я хотела есть или ещё что. Сколько это продолжалось, не знаю. Но приехали Юра и Володяч Глухарёв. На машине забрали к сыну. Не помню, как меня привезли и сколько пробыла на Колхозном переулке. Но поправилась и вернулась на дачу. Анатолий уже не болел. Да и что может сделаться здоровому человеку?
В этом же году мы с Анатолием поехали на трамвае к Юре и свете отмечать 8 Марта. Долго сидели в гостях. Отправились за дачу. Мы доехали до остановки «Ташкентская». Пошли пешком мимо озера по лесочку. А нам домой – по мостику через ручей. Между деревьями был глубокий снег, а внизу вода. Мы шли и проваливались. На мне были высокие сапожки, у Анатолия – тёплые ботинки. Как положено. Я шла впереди. И хотя проваливалась в снег, но вытаскивала ноги и продвигалась дальше. Анатолий провалился где-то и не захотел вылазить. Позвал меня, чтобы я его вытащила. Я ему сказала: «Ты, Толя, что думаешь? Разве я тебя вытащу? У меня силы такой нет». И пошла к мостику. Он начал меня ругать и по-всякому материться. Выбрался, шёл за мной и орал во всю глотку. Такая-сякая, мол, не стала его вытаскивать. 
Уже покинули мостик. Шли по своей улице. Навстречу нам с пустым ведром встретился сосед – старший Юрий Полянчиков. Он шёл к колодцу и всё это видел и слышал. Когда достигли калитки дачи, Анатолий никак не мог открыть замок. Я стояла рядом и ждала. Вдруг муж с психу набрасывается на меня с криком. Хватает и бросает на огромную ледяную кучу. Мне дал Бог силы закрыть голову руками. А то бы он меня тогда убил. Обе руки повисли в запястьях и сразу же опухли. Я сказала: «Что ты сделал? Ты же мне оторвал обе руки? Что теперь делать? Беги к соседу. Пусть вызывает «скорую помощь». Анатолий ответил: «Ерунда». Выпей самогонки и всё пройдёт. Я ему показала, что руки-то повреждены. Тогда он испугался и пошёл к Полянчикову. Тот вызвал скорую, и медики быстро приехали. Были две женщины.
У меня на столе были сладкие пирожки, которых я напекла. Предложила им их. Не знаю, как теперь буду стряпать.
Медработники осмотрели места травм и забрали с собой. Мой разбойник поехал с нами. В больницу мы приехали поздно. Женщины сдали меня дежурившей бригаде и уехали. Мы с мужем остались ждать. Меня повели делать рентген. Снимали два раза. Женщина-рентгенолог горевала, что же я буду делать без рук…
Наконец-то меня пригласили в операционную, где была дежурная медсестра. Пришёл пожилой пьяненький хирург. Отмечал, видать, Международный женский день. Он не думал, что ему придётся возиться со мной… Стал спрашивать обо всём. Я сказала, что фармацевт. В Самару приехали из Казахстана. Ничего здесь не знаю. Даже как добираться до дачи. Сообщила, что супруг такое натворил. Попросила доктора делать всё, что нужно. Буду терпеть любые боли. Он спросил, где работает муж. «На пенсии, а вот сын служит в газете «Солдат Отечества». Он сказал, что знает там только Колотило. «Так это же мой друг, - поведала я. – Он играет на баяне, а я песни пою». Врач приятно улыбнулся и сказал, что сделает всё, что в его силах.
Спасибо этому хирургу за то, что я сейчас пишу всё это. Он так старательно всё делал, хотя было очень больно. Складывал разбитые кости. Я терпела. Медсёстры очень переживали за меня.
После операции врач снова послал меня на снимок. И тогда успокоился, что сделал всё как надо. Нас отвёз какой-то парень. Врач попросил его.
Наутро приехал Юра. Отвёз меня к себе. Я жила у них и ходила в течение месяца в поликлинику лечить руки. А маленький Дима снимал с меня панталоны, чтобы сходить в туалет, и надевал. А я думала, что ещё нужно отдать Анатолию… Этому бездарному человеку! Ведь я была парализована. Всю жизнь болит голова. Правая рука и нога… А теперь уже и руки.
Весной 1999 года купили цыплят. Вырастили кур. Петухов убрали, а курочки несли нам яйца. Это была для нас большая помощь. Купили муку, растительное масло. Я часто стряпала лепёшки. Отметили мой первый день рождения в Самаре 27 сентября. Я пригласила соседку Тамару Полянчикову – очень красивую женщину. А у неё – соседка. Они обе пришли к нам вечером. А Юра со Светой и детками были у нас. Анатолий играл на гармони. Немножко попели, и женщины ушли, а мы легли отдыхать.
В то лето у нас было много яблок. Падали раз бивались. Я решила их продавать. Огурцы тоже выросли. Всё это нужно было таскать на себе Юре и Диме. А я продавала. Это помогало нам держаться на плаву. В сентябре 1998 года Юра купил новую машину «Лада» - «пятёрку». И записана она была на сына. Анатолий после покупки автомобиля украл у нас оставшиеся доллары. На этой машине Юра, Света, Дима и Таня поехали на Украину. Мой муж не знал, что они отправились в столь длинное путешествие. Ему сказали, что поехали на поезде. Когда они вернулись, Анатолий увидел на спидометре километраж. Тут же и пошла ненависть на сына. Муж как только ни унижал Юру. Всякие гадости писал ему, подбрасывал в почтовый ящик ужасные записки. Однажды, идиот, накорябал сыну такую записку: «Когда ты подохнешь, я на твоей могиле забью осиновый кол!» Разве можно такое написать и пожелать своему первому ребёнку! С тех пор Анатолий опротивел всем. А я до сих пор не могу простить ему эти слова. Ненавижу его.
А после того как Юра передал отцу машину, он нам с Юрой не давал на ней почти два года ездить на ней. Даже на рынок. Всё на себе носили. Досталось даже Диме. Он ещё был небольшой и таскал такие тяжести. Вот такой у нас отец и дедушка с «приветом»!
Потихоньку всё улеглось. Мы с Анатолием стали ездить на рынок «Шапито». Там я познакомилась с Анной Степановной, которая торговала шмотками. Рядом со мной Маша продавала конфеты. Ещё познакомилась с Марией Фёдоровной. Она приходила на рынок в пять утра и занимала место для продажи. Еёй за это что-то давали – огурцы или помидоры. Она жила рядом с рынком в многоэтажном доме и мне много помогала. Особенно продавать огурцы, которых у нас было по десять вёдер.
Ещё познакомилась с Татьяной Шулаковой. Она продавала книги. А вот с Людмилой Наседкиной мы сошлись позднее. Я всегда приглашала их к себе на день рождения. И даже сейчас они бывают у меня на именинах. Я всегда готовлю бешбармак, плов, тушу капусту. А моя сноха Светочка готовит всякие новые блюда. Все её хвалят и любят.
Мария Фёдоровна уже пятнадцать лет как умерла. Очень переживала за сына-алкаша. Он очень рано умер. У него остались жена и дочь. Мы с Анатолием два раза ходили к старшему сыну поминать Марию Фёдоровну.
Анне Степановне сделали операцию на сердце. Она очень болеет, но ходит на рынок торговать вещами. Шьёт трусы для мужчин и тоже продаёт.
В 2000 году мы с Анатолием ездили в Казахстан, в Октябрьское, где жили. Там нас хорошо встретили все знакомые и друзья. Жили у Балтиных. А к Новиковым и Антиповым просто ходили. Ещё ездили в Шемонаиху к Людмиле Ивановне Шакуло и Регине Лукьянченко. Все очень радовались встрече с нами.
Мы ездили из Новосибирска с Валерой на его машине «Тойота-Королла». Главное – нам нужно было забрать долг у казахов. Ведь когда мы уезжали, то оставляли им имущества на большую сумму. Конечно, деньги уже потеряли ценность, но просто для успокоения души… Вроде бы они отдали долг. Но тенге-то стал дешёвой валютой. Десять тысяч я отдала Валере, три тысячи – Анатолию. Он собирался ехать в Семипалатинск к Жене и Вале Лось.
Когда мы в первый раз подъехали к дому, где жили раньше, нас встретили Галя Попова и Надя Щёголь. Галина предложила пойти посмотреть, как семья Щёголь устроилась в нашей бывшей квартире. Зашли. Мебель была почти такая, как у нас. Только на полу не было паласа и телефона. Да нам и дела нет, как там у них. Мы уже живём в Самаре, и у нас всё нормально.
Галя Попова нам сказала, что казахи ничего не заплатят – у них нет ничего. Одна дохлая корова. Её, мол, продадите и возьмёте деньги. Но казахи оказались нормальными людьми. Хорошо нас встретили и пообещали, что Миша съездит за деньгами в какой-то аул и возьмёт деньги. Через день приехали к должникам. Они рассчитались. У них остались только неоплаченными трельяж и автоклав. Мы махнули руками…
Мы втроём поехали в село Бородулиха. Там Анатолий пересел на автобус и отправился в Семипалатинск. К Вале Лось. Женя уже умер. А мы с Валерой поехали в Новосибирск. По пути заехали в Веселоярск к Зине Милошенко. Она нас встретила. Дала в дорогу варёные яйца, хлеб, сметану, сало, варенье и многое другое. Взяли курс на Новосибирск. По дороге Валера заехал на участок, где ремонтировали дорогу. Пришлось ретироваться. Остановились, поели, посидели немного и поехали в объезд.
В столицу Сибири прибыли в то время, когда Оли ещё не было дома. Вечером хорошо поужинали. На второй день сын водил нас с Олей и Лерочкой в парк, где были разные аттракционы. Внучка каталась на лошади, а я смотрела, как там всё было красиво.
Оля купила мне билет до Самары, и я поехала домой. Утром Юра встречал на машине. Повёз меня на работу. К машине подошли полковник Александр Колотило. С ним была какая-то женщина. Мы с Юрой поехали на Колхозный переулок. Там Света меня хорошо накормила. Меня отвезли на дачу. Я пришла к соседке Нине Петровне и попросила вытопить баню. А у неё были гости – Кондратьевы. Я им сказала, что быстро помоюсь и принесу бутылку самогонки. Но Кондратьевы ушли. Но я принесла бутылку, и мы с Ниной Петровной хорошо посидели.
Через три дня приехал Анатолий, и всё пошло своим чередом. Продолжали держать кур. Даже маленьких утят покупали и выращивали. У теплицы, которую купили. В неё мы ежегодно высаживали помидоры и огурцы. Потом мы продавали. Вот так мы несколько лет выращивали птицу и овощи. Никто не мешал нам этого делать и не воровал. А в одно лето купили двадцать пять утят. Всё было нормально, пока они не выросли и не начали крякать. Всем стало понятно, что рядом утки. А мы их не успевали употреблять в пищу. С Юрой продавали их живьём.
И вот как получилось… Продали днём каким-то таджикам последнюю утку. К нам в эту ночь залезли воры. В это время у нас погиб пёсик Рекс, которого нам принесла Тамара Полянчикова. Он был такой звонки «парень». Жил у нас на крыше веранды. Именно в этот день ушёл гулять к своей «невесте». Там его покалечили большие кобели. Всего покусали, раскромсали мордочку. Он пожил один день и умер.
После этого мы взяли маленьких собачек – Рекса и Вику. Их с рынка привёз Анатолий. Щенки были привязаны, чтобы не убежали. Когда жулики орудовали на даче, собачки, видимо, испугались и громко визжали. А мы думали, что они скучают о доме, где росли. Я даже услыхала, что кто-то посмотрел в окно. Я увидела большого мужика. Сказала Анатолию. Но она ответил: «Вечно тебе что-то кажется». Он ведь трус, и все боится. Так щенки всю ночь не спали.
А утром мы вышли из дома и увидели, что теплица порезана ножом. Я сразу поняла, что искали уток. Бедные жулики – потеряли хороший нож. Я до сих пор им чищу картошку. Уток воры в теплице не нашли и отправились к сараю. Там было много птицы. Тридцать кур. Подросла молодь – петушки и курочки. Их-то и взяли. Штук двадцать. Всё, что вошло в мешок.
В эту ночь была гулянка у соседа. Его дача через дорогу. Думала, что они забрали птицу. Но когда бы они её теребили? Позже нам сказали, что это были те, кто жил здесь до нас и до Ляпневых люди по фамилии Негодяевы. И мы больше не стали держать пенсию для воров. Тем более что нам прибавили пенсию.
Летом 2001 года в Самару приезжали Валера, Оля и их дочь Валерия. Ездили по городу, присматривались, где какие дома  и сколько стоит жильё. У Лопатиных была мысль переехать к нам. Недалеко от нашей дачи строили пятиэтажный кирпичный дом. Они ходили узнать, сколько стоят там квартиры. Оказалось, очень дорого. И они больше никуда не пошли.
Анатолий так обрадовался, что младший сын приехал к нам с женой и дочерью, что сходил и купил какой-то азербайджанский коньяк. Вечером выпил всю бутылку, а ночью заболел. Утром Юра отвёз отца в поликлинику. Там его посмотрели и отправили в больницу имени Пирогова. Там ему сделали операцию в связи с аденомой простаты. После операции нужно было сидеть возле него, наблюдать за дезраствором, когда он будет кончаться в системе, и говорить об этом медсёстрам – чтобы меняли. Мне пришлось быть с мужем вместе. Рядом стояла койка, на которой я дежурила трое суток. Никак не хотела туда ехать. Но Юра и Света настояли, потому что больше некому там быть: они на работе.
Через некоторое время Анатолия выписали. Он понемногу начал поправляться. Операцию хотя и сделали, но не убрали то, что надо. Муж продолжал болеть. А через два года ему сделали операцию по удалению грыжи. Он лежал в клинике медицинского университета на Московском шоссе. Вначале Юра и Валера, приехавший в отпуск, наведались к нему. А после проводов младшего сына ходили один раз втроём: я, Юра и Света. Когда мы появились, супруг сказал: «Не думал, что придёшь ко мне». Да, я действительно не хотела: после того как меня «ухайдокивал», никогда не приезжал проведать.
Когда в 2010 году у нас сгорели сразу два холодильника, мы пригласили знакомого мастера Николая Яковлевича Лаврентьева. Он починил их. Разговорились. Анатолий пожаловался, что после операции в связи с аденомой болеет до сих пор. Мастер сказал, что поможет.  У него есть знакомый хирург в Дорожной больнице Самары. Позвонит и замолвит слово.
Когда Лаврентьев договорился с врачами, позвонил нам. Назвал фамилию, к кому обратиться. Анатолий поехал в медучреждение. Его осмотрели и сразу положили в больницу. Был какой-то праздник. Муж подарил двум врачам по бутылке коньяка.
Анатолий долго лежал в больнице, пока проводили обследование. После этого хирурги каким-то новым аппаратом удалили аденому. Всё прошло удачно. Муж всё время ругался, что всем мужчинам по палате операции сделали другим способом. Он переживал и спросил у докторов, насколько хватит действия проведённого лечения. Ему сказали, что на три года. Но аппарат оказался отличный, и Анатолий уже шесть лет не мучается с аденомой… И муж везде бегает как молодой. Особенно любит ездить за пивом «Клинским». Много его пьёт, но не болеет.
Летом муж все ягоды есть с куста. Срывает и сразу поглощает немытые овощи. И хоть бы что! А я всё мою, но кишечник работает неважно.
Когда мы с Анатолием жили у Юры и Светы в Колхозном переулке, мне прсилала письмо Надя Хрупина. Она переехала из Таджикистана в казахстан – из Душанбе в Талды-Курган. Написала мне, что хочет поехать в Веселоярск взять в сельсовете справки, что жила там в годы, когда начались ядерные испытания на Семипалатинском полигоне. Добавляют к пенсии 160 рублей. Я на это не обратила внимания. Подумаешь, сумма… А когда стали жить на даче, и Анатолий спрятал все доллары, не давала ни копейки, а пенсия была маленькая, жить было туго. Я вспомнила про эти 160 рублей и решила написать в Веселоярск Анне Петровне Падалко. Моя приятельница сразу прислала мне документы, чтобы я их заполнила и отправила письмом. Я так и сделала. Когда Анна Петровна пошла оформлять документы в сельсовете, оказалась, что в моей девичьей фамилии ошибка – не «Юшкова», а «Южкова». Кто мог сделать такую ошибку? А у меня все бумаги и диплом на Юшкову.
Но Анне Петровне удалось всё сделать. Она прислала удостоверение, что я с 1 января 1949 года по 30 декабря 1941 года подвергалась радиационному воздействию вследствие ядерных испытаний. После меня пригласили в управление социальной поддержки населения и вручили другое удостоверение. Заставили завести сберкнижку с вкладом 10 рублей. Начали перечислять ежемесячно по 160 рублей.
Как-то мне предложили поехать в Можайский санаторий в Самаре. А я даже не знала, что он находится в нашем городе. Когда рассказала Юре, что отказалась от санатория, сын меня отругал. Лечить ведь будут бесплатно. И санаторий у Волги. Я пришла в управление соцподдержки и сказала, что согласна… Нужно было проходить медкомиссию в поликлинике. Раньше я пять раз бывала в санаториях без всяких анализов.
Когда я согласилась на санаторий, мне сказали, что направят бесплатно лечиться в 2005 году. С того времени я стала ежегодно лечиться в санатории «Можайский». Сначала в поликлинике сдавала анализы, мне сделали рентген. Пошла к гинекологу. Мне эта женщина-врач не понравилась. Очень грубая. Делала мне больно. Я больше к ней не пошла. Проходила гинеколога в другой поликлинике. Там была пожилая женщина-врач. Очень добрая. Позже я всегда обращалась только к ней, когда готовилась ехать  в санаторий. 
Так я лечилась четыре года подряд. Потом гинеколог, осматривавшая меня, ушла на пенсию. Я перестала ездить в «Можайский». Хотя там меня лечила врач – очень добрая и грамотная. Мне всегда предоставляли место на первом этаже. Жилас пожилыми женщинами. Только один раз не было мест внизу, и меня направили на второй этаж. Там была молодая женщина, и я обрадовалась. Мы с ней всегда о чём-то говорили. Даже однажды ходи на танцы. Прогуливались по территории санатория. Были у самой кромки Волги. Рядом двое мужчин ловили рыбу. Один без конца вытаскивал рыбку, а другой так ничего и не поймал… Как так бывает? Наверное, у более удачливого рыбака была «вкусная» наживка»
Подлечили меня в санатории хорошо. Каждый день грели тёплым парафином руки и ноги. Делали на правых руке и ноге массаж. Ещё ходила на приём к невропатологу. Она хотела поставить меня в стойку Ридберга. Я не стала это делать. Сказала, что могу упасть. Доктор назначила уколы. Мне их делали ежедневно. Ещё лечили горло. Всё делали хорошо. Всем большое спасибо!
Когда я уходила из санатория, знала, что больше сюда не приеду. Привезла терапевту, доброй женщине, букет только что распустившегося на даче пиона. Эти четыре года, пока я ездила в лечебное учреждение, добавили мне сил и здоровья. Я живу и здравствую до сих пор. Летом занимаюсь посадками на даче огурцов, помидоров и прочего. Готовим соленья на зиму. Так что летом я живу на даче. Что могу – высаживаю, но уже не продаю на рынке. Тяжело носить на руках вёдра, а на машине Анатолий отказался ездить. Не хочет проходить техосмотр. Как-то поехал, и в него врезался на машине «Мазда-3» кавказец. Мужа послали в страховую кампанию. После заплатили 15 тысяч рублей, которые ушли на ремонт разбитого крыла. Больше не хочет ездить на машине. Да и на рынке «Шапито» нет места. Некуда встать. Потому и не стали ничего продавать.
Каждую зиму я живу у Юры и светы. Спасибо им за всё. Анатолий всё время живёт на даче. Кормит двух собак и трёх кошек. А я с декабря 2015 года живу у Юры и Светы. Они меня никогда не ругают. Кормят. Света всё готовит. Часто стряпает. Даже посуду не дают мыть. Боятся, чтобы я не простыла и не заболела. Я очень боюсь простудных заболеваний. Когда Света болела, то уходила в другую комнату, чтобы меня не заразить. Относятся ко мне очень хорошо. Я им очень благодарна. Дай им Бог здоровья
В 2015 году я зимовала у детей в квартире, в комнате, где жил Дима. Внук сейчас живёт с девушкой Дашей в однокомнатной квартире. Они скоро собираются зарегистрировать брак. Приехала на дачу 28 февраля. Начала сеять помидоры. Они быстро всходили, но когда их пересаживать в стаканчики, они погибали. Приходилось пересевать. Даже в мае ещё сеяла. Но все выросли. Даже поздние дошли поздно осенью. А зелёные доспевали под столом зимой. Помидоров в тот сезон было очень много. Да ещё Юра и Света покупали на рынке. Они ещё высаживала много кабачков. Позже моя невестка мариновала кабачки, делала икру и прочие закрутки. Всё было очень вкусно.
В мае 2015 года я очень много работала. Копала целину, хотя очень болели правые рука и нога – давно парализованные.  Я садила много дынь, но они не выросли. Завязи появились только осенью. Так что в этом, 2016 году, я ими заниматься не буду, как и арбузами. Лучше купить. А высаживать надо огруцы, помидоры, перец, кабачки. И побольше!  Пусть будут излишки, которые можно продать. Тыкву тоже высаживала на целине. Завязей было много. Доспевала в доме на столе.
В этом сезоне мне предстоит большая работа на огороде. Во-первых, разломалась теплица. Парник развалился. Всё пришло в упадок. Нужно ремонтировать. Юре некогда. Анатолий не хочет этим заниматься. А я снова хочу раньше посадить тыкву. Сын купил сорта «Волжская». А ещё нужно посадить много помидоров, огурцов. Но огурцы Юра будет высаживать сам. Мне нельзя – у меня они не растут: семена у меня «забрали». Сейчас боюсь, как бы помидоры не «взяли». Ведь мы давали их многим. Пусть будет всё хорошо!
2015 год был знаменательным. Четыре юбиляра. К Юре на 55-летие из Новосибирска приехали брат Валера и друг Сергей Чепусов из Екатеринбурга. Именинники у нас такие: Дима (25 июня), Таня (9 августа), Оля (11 мая), Лера (4 октября). Но это не юбиляры. Первым был 8 августа Юра. Валере 13 августа исполнилось 50 лет. Свете 3 сентября – столько же. Мне 27 сентября 2015 года исполнилось 85 лет.
Сыновьям Анатолий подарил по десять тысяч рублей. Я Юре – 55 тысяч, Валере – 50 тысяч. Сколько лет – столько и денег. Свете я подарила чуть раньше золотой красивый перстень, а на юбилей – двадцать тысяч рублей на серьги. Мне подарили большую сковороду. Мою с дачи украли «по моей просьбе». Подарили синюю блестящую кофточку и шерстяные гамаши. Всем юбилей отмечали на даче.
У меня на юбилее были знакомые женщины. Все подарили по тысяче рублей, а Тамара Полянчикова – красивые тарелки. Людмила Наседкина, как всегда, привезла арбуз и дыню. Гуляли весело, очень шумно. Пели, плясали, танцевали. Татьяна Шулакова упала и разбила колени. Потом первой ушла домой. Забрала самую красивую маленькую кошечку. Она оказалась котиком. Пришлось животинку отпускать на волю. А ещё одну кошечку забрали соседи – Полянчиковы.
Когда за женщинами пришла машина дочери Люды, я всем дала по бутылочке водки, по горсти шоколадных конфет, красивые полотенца и виноград – кто сколько хотел. Все были довольны. Ко мне ещё приезжала Таня Гуляева из Йошкар-Олы. После отъезда гостей мы ещё продолжали плясать с ней, пока Юра не выключил музыку. Потом ушли в дом и разговаривали часа два. После этого Анатолий разогнал нас.
Пенсионеры раньше ездили на трамваях по пенсионным билетам, и мы часто с Юрой отправлялись на рынок 15-микрорайона. Продавали огурцы, редиску, домашние куриные яйца, клубнику, малину. Но мало кто что покупал, хотя мы дёшево продавали. Анатолий редко принимал в этом участие. На том рынке было как-то неуютно. Стало появляться много продавцов с юга. Не было место, куда встать. А ещё трамвайная линия мешала. И мы решили перейти на рынок «Шапито». Он был ещё ближе к нашей даче. Сразу всё пошло по-другому. Всегда было много покупателей. Особенно люди любили огурцы. А мы выращивали их из хороших семян. Многие люди стали нашими постоянными покупателями.
Когда мы с Анатолием стали ездить на «Шапито» на автомобиле, появилась мысль хорошо одеваться. Привозили по десять  вёдер огурцов. Однажды даже двенадцать. Они в то время стоили 15-20 рублей. Но это была большая помощь, ведь пенсия была маленькая. Я всегда старалась одеваться красиво. И ко мне стали часто подходить молодые женщины. Говорили: «Вы самая красивая продавец. Будет только у вас покупать». Мне было приятно.
Летом я как-то надела ярко-красную блузку. Рядом встала женщина. Посмотрела на меня и произнесла: «Вот какая яркая брюнетка. Да ещё в красной кофточке! Не то что мы являемся с дачи в чём попало и все в грязи». Я промолчала.
Однажды летом мы приехали в гости к Марии Фёдоровне. Я хорошо оделась. Пока Анатолий возился с машиной, подошла к торговому столу, к знакомой женщине. Она сказала: «Ой, какая ты красивая! А когда в куртке, совсем не такая». Тут же подошёл её муж. Слегка толкнул меня. Жена воскликнула: «Ты чего толкаешь женщину?» Он ответил: «Дай хоть раз постоять с такой красивой женщиной». А через четыре дня я продавала огурцы. Рядом мужчина торговал копчёной рыбой. Мне нужно было выйти. Я попросила: «Евгений, дайте пройти мимо вас». Он посторонился и сказал: «Иди, наша «дюймовочка». Мы все тебя любим». А через год он заболел. Незадолго до смерти подарил мне красивый палас.
Ещё как-то подходили две женщины и говорили: «Вы самая красивая бабушка на рынке. Мы только у вас будем покупать яблоки». Вот что значит одежда. Она, а не только, ум, красит человека.
Хочу написать об одном знаменательном событии. В мае 2013 года Юра с семьёй уехал на Украину на юбилей тёщи. Я осталась на хозяйстве. Меня оставили управляться с котом. Я постоянно ходила к ним, смотрела телевизор и давала еду. Так продолжалось несколько дней. Прошёл Первомай. Приближался День Победы. Я пришла в трёхкомнатную квартиру пораньше. Когда заходила на кухню, помолилась и громко сказала: «Господи, дай мне прожить ещё пять лет». И вдруг из прихожей послышался звук: «Семь!» Я сразу поняла, что это пришло ко мне свыше. Сразу же перекрестилась и сказала Господу Богу: «Слава тебе!» И пошла посмотреть, не почудилось ли мне это. Вышла, но никого не было. Я очень обрадовалась, что, видимо, мой ангел-хранитель произнёс этот звук. Слава им всем! Слава за то, что я сейчас живу, не боюсь, что скоро умру. Ведь с тех пор прошло уже три года. Остаётся ещё четыре. Дай Бог быть на своих ногах. Чтобы не была лежачей. Чтобы меня никто не ругал, что нужно ухаживать за мной. Дай Господи, чтобы всё было нормально. А за этот слог всем-всем слава, слава, слава! Вот такие чудеса бывают на свете.
Закончился прекрасный 2015 год. В конце декабря Юра увёз меня с дачи на улицу Егорова. Встретили меня хорошо. Жить я стала в комнате Димы, а внук с Дашей – в нашей однокомнатной квартире. Новый, 2016 го, встерчали очень весело. Юра разыграл беспроигрышную лотерею. Мне, как и другим, тоже достались призы. Я подарила всем по тысяче рублей и по кульку конфет. Потом встречали старый новый год. Елка ещё стояла. Тоже были подарки.
Хорошо отмечали 23 февраля. В марте, четвёртого, Даша была именинница. Я подарила ей тысячу рублей. А мне досталось много конфет. Международный женский день отмечали бурно. Света подарила мне две клеёнки и фартук. Вскоре я уехала на дачу – нужно было заниматься рассадой помидоров. Эти томаты я сеяла пять раз. Они всё время погибали. А дело, видимо, было в том, что я поливала тёплой снеговой водой, а Анатолий без моего ведома не только простой, но и холодной. Хорошо, что вырос перец. Юре пришлось покупать помидоры для засолки. Тогда, в сентябре, начался сильный дождь. Он лил в течение месяца. В общем, в зиму мы остались без своих консервов. Виноград и сливы опали. Земля стала синей…
Мой день рождения отмечали заранее – 25 сентября, в субботу. Это был единственный недождливый день. Света к тому времени приехала с Украины. Она там долго жила потому, что её мама очень болела и умерла. В общем, у наших мужчин все именины были без Светы.
На мой день рождения были все мои приятельницы, кроме Тамары. Она заранее преподнесла подарок. А я отдала ей бутылку водки, конфеты, орехи с нашего дерева и красивое полотенце. Анне Степановне и Татьяне и Людмиле – также водку, конфеты, грецкие орехи и полотенца. На мои именины из Йошкар-Олы в очередной раз приезжала Таня Гуляева – дочь моей покойной сестры Зои. Я ей хотела отдать хорошую пуховую подушку, но она отказалась. Сказала, что лучше повезёт домой саженцы из нашего сада – сливу и вишню. Подушку, мол, возьмёт в следующий раз. Таня Гуляева ночевала у нас.
На следующий день приехали Юра и Света. По моей просьбе помыли три ведра сливы, выпустили косточки и вылили во флягу. Ещё залили туда три ведра тёплой воды, высыпали 8 килограммов сахара и 100 граммов дрожжей. Помешали и унесли в дом. Эта смесь переиграла, и теперь я её пью как слабительное. Остальные её пить не желают. После этой процедуры собрала Таню в дорогу. Дала ей три бутылки водки, конфеты, грецкие орехи. Ещё предложила две коробки конфет, но она сказала, что будет тяжело. Они со Светой пошли в сад, накопали ей саженцы сливы и вишни. Таня их посадила на своей даче. После отъезда племянницы началось похолодание. Я поспешила собрать помидоры на семена. Просеивала через ситечко и марлю. Сушила в доме на столе. Получилось много семян. К этому меня подвёл младший сын Валера. Он просил, чтобы я подготовила как можно больше своих семян и мы не покупали их в магазинах. Там, мол, мешанина. Вот я и старалась сделать запас своих семян.
Морозы в октябре стали крепчать. На даче начали замерзать  огурцы, тыква, капуста, слива. Виноград остался в зиму несорванным. Юра и Света были заняты подготовкой к свадьбе сына Димы и Даши. Они зарегистрировались 16 сентября 2016 года. Это торжество отмечалось в ресторане. До этого Дима делал «мальчишник», а Даша – «девичник». Вместо большой свадьбы родители организовали «большое путешествие». За 200 тысяч рублей купили путёвки в Доминиканскую республику. Отдыхали там, среди пальм, десять дней. Делились впечатлениями: «Побывали словно в сказке!»
А до этого – после регистрации – поехали в Жигулёвские горы на фотосъёмку. Было сделано много красивых фото в свадебной одежде на фоне прекрасной природы. Такие красивые снимки… Просто чудо! Их делала профессиональный фотограф. Одно фото с Димой и Дашей в числе других интересных снимков до сих пор висит в торговом комплексе «Амбар»…
                * * *
Маме было уже 87. Она не дожила до 88-летия три месяца. Я так мечтал, чтобы мы отметили это событие! Но... Она фактически умирала с 31 марта на 1 апреля в больнице, подготовленной для футболистов чемпионата мира по футболу. Я снял отдельную палату. Температура тела была 35 градусов, при этом сбрасывала с себя бельё. Дежурная медсестра удивлялась – бывает ли такая температура?  Но маму выходили. Она смогла дописать мемуары. А это почти 200 страниц 12 шрифтом «Ариал». Начала писать письма подругам. Ходила по даче и радовалась каждому дню. Но страшная жара после матча Россия – Уругвай в Самаре унесла её жизнь. Я ревел неделю... Да, человек, кажется, много прожил. Но её нет. Нет моей мамы...


Рецензии