Холодец-студенец

        К Ивану Александровичу, а по деревне именуемому запросто Санычем, приехал внук Кирилл.
– Ну, наконец-то, дождався. Нинка, матка твоя, ужо давно позвонила, что ты едешь. Вот, картошечки отварил, ужинать будем.
       Саныч поставил на стол кастрюльку с картошкой, которую иначе как «солёной» не называл. И миску с холодцом.
– Давай, вот холодца наяривай.
– А у папиной бабушки в деревне не «холодец» говорят, а «студень».
–Холодец, студень. Одна малина. Как там у вас в школе-то зовут? Синонимы – антонимы - топонимы.
– Не, деда, – усмехнулся Кирилл – топонимы это из другой оперы. Из географии. А «студень» и «холодец» – синонимы.
       Кирилл, усевшись за стол, зачерпнул ложку. Посмотрел на свет и изрёк:
 – А у нас мясной, он не такой прозрачный.
– Какой матушка моя, а потом  и жёнушка  варили, такой и я сварганил, – проворчал Саныч.
–Деда, а расскажи, как ты холодец варил. Я тоже попробую.
– Да, чего там рассказывать. В печь поставил – он сам и сварився.
– Ну, деда, не смеши меня, а толком рассказывай.
– Вначале поешь. Слыхал присказку: «Когда ем, я глух и нем».
       Отужинав, и прибравшись на столе, дед и внук перебрались в горенку. Саныч включил было телевизор, но Кирилл ещё тот банный лист. Пристал – не отлепится, пока своего не добьётся.
– Деда, я тебя внимательно слушаю и запоминаю.
– Чего ты там запоминать собрався?
– Как ты холодец варил, из чего и т.д.
– Да, говорю ж, нечего сказывать. Когда до вас приезжал, в магазинчике закупился: говяжьих костей да лап куриных с кило. Когти пообрезал и в чугунок. Залил водой, посолил и в печь. Весь день варилося-томилося. Вечером достал, перебрал. Кости котам отдал. Кипяточку чуток добавил. Посолил. Всё по мискам розлил да в холодильник определил. Вот и весь сказ.
– Из куриных лап? А мы их собаке варим. Но получилось вкусно.
– Да, чего уж там, – вздохнул Саныч.
– Понял, я понял. «Теперече, не тошто давече», – процитировал внук любимую присказку деда.
– Вот-вот.
– Деда, а раньше как без холодильников? Холодец не ели, что ли?
– Пошто не ели. Очень даже ели. Ране холодец варили, когда морозец ударит. После Михайлова дня, бывало, зарежут поросёнка и варят.
– А когда это Михайлов день?
– Двадцать первого ноября.
– А почему после Михайлова дня?
– Так холодильников у наших бабушек не было, а у кого были, то морозилки в них малюсенькие. Весь поросёнок не влезет. Вот на мороз мясцо и выносили.
– А летом без мяса суп варили?
– Ну, как без мяса? С мясом. Только с солониной.
– А холодец?
– Вот неугомонный. Матушка ножки, с которых батя перед энтим копыта топориком снимал, уши да хвост накануне на противень клала и в печь подсушивать ставила. Потом папаня ножку одну и ушки разрубал. К ней добавляли говяжьи косточки, чуток мясца. А дале я тебе россказывал.
– Ну, деда. Наверняка, что-нибудь интересное было. Вспомни. Пожалуйста.
– Не знаю, что тут интересного. Ну, разве, когда матушка чугунок вынимала, мясо в блюдо переложит, нас с братом зовёт, чтоб мы кости вымали. Да заодно и наелись мясца. Я шибко кожу варёную любил. Готов был всю выудить. А брат мой Колька мозг из косточек обожал высасывать. 
– А кости собакам?
–  И им доставалося. А, в основном, в печи пережигали.
– Зачем?
– Когда как удобрение на грядку, когда свиньям в еду добавляли.
– А холодец?
– А холодец в  чугунке в говбец спускали, а утречком ложками наворачивали с горячей картошечкой.
– А как же суп варить, если чугунок занят?
– Ты штё думаешь в хозяйстве один чугунок был?
– Много?
– Много-не много, а на кажинную готовку свой. Для супа, картошки, холодца или бельё в парку ставить.
– Бельё в печке варили?
– Не варили, а парили.
– Это как?
– Ране белья цветного-то не было, всё белое. И простыни, и пододеяльники с наволочками. В большой чугун, у нас двенадцатилитровый, матушка сложит, намылив. Бумагой закроет, палочками прижмёт, чтоб не всплывало и на вольный жар. Часа через три вытащит и стирает.
– А холодец?
– Что холодец? Вечно ты меня с панталыку сбиваешь.
– Весной и летом тоже в подвал?
– У кого холодильник – туда прятали, а мы на ледник.
– Ледник – это что такое?
– Чёрт меня за язык дёрнул. К каждому слову цепляешься.
– Ладно-ладно, деда, не ворчи, а рассказывай.
– У нас – это яма метра два в глубину и полтора в длину и ширину, зацементированная. Набивали туда снега, желательно, когда уже подтает, спрессуется. Потом хуже таять в яме будет. Вот туда мясо, холодец, картошку и другие припасы прятали.
– А почему не лёд? Ледник же?
– Речка у нас далёко. Выпилить надо да притащить. Тяжело. Снег тоже надёжно.
–А картошку прямо на снег клали, она ж замерзнет, сладкая будет.
– Пошто на снег. Кадушку ставили, а в неё картошку. Не мёрзла, не прорастала.
– А ещё что-нибудь расскажи.
– Знал, что ты приставучий, но что настолько…
– Ещё один случай и я отстану.
– Ну, коли один, то слухай. Однажды едим мы холодец. Зачерпнул я поболе и давай ложку из стороны в сторону покачивать. Холодец-то болтается, а мы с Колькой похохатываем. И тут батя хрясть меня по затылку.
– За что? – спрашиваю. Он сердито на меня посмотрел и сказал, как отрезал: «Не будешь боле с едой баловать». Науку ту я на всю жизнь запомнил. Ну, всё, хватит, разболтався я ноне. Почивать пора, завтра вставать раненько. Три дня на рыбалке не был. Надо котов своих, Барина и Сынка, порадовать.