2 Рыболовная Путина 1980 года на Камчатке

2 Рыболовная Путина 1980 года на Камчатке, в брошенном поселке Кихчик.

    Вечером тринадцатого июня 1980 года, первые трое рыбообработчиков
 (я Перевалов Олег, Владимир Федоров и Алексей Дергачев) приплыли на плашкоуте (небольшая баржа) в оставленный жителями в 1972 году поселок Кихчик. Плашкоут весь день тянул из районного поселка Октябрьский небольшой катер рыбоконсервного завода (РКЗ 48).
    На Кихчике нас встретила начальница поселка, Степанова Валентина Федоровна. Среднего роста и возраста  женщина (лет за тридцать) с белокурыми кудрями. Сразу привела нас к небольшому дому, обшитому снаружи досками и поселила в правую его половину (комнату с кухней), с высоким крыльцом. Над которым, обособленным от такого же крыльца левой половины, красовалась гравированная на блестящей жести надпись "Гостиница"!
    Федоровна объявила нам, что рыбаки РКЗ 48 горбушу еще не ловят и работы для нас пока нет. Потому мы, набрав продуктов под запись в магазине Кихчика, весь следующий день врозь бродили по безлюдному поселку, удовлетворяя естественное любопытство к окрестностям своего нового места жительства.
    Меня завораживал вид камчатских гор, отчетливо видимых на всей восточной стороне горизонта, до которых было не менее десятка верст. Особенно обращала на себя внимание гора, ясно видимая с крыльца нашей "Гостиницы". Ее растянутая вершина была как бы промята двумя гусеницами вездехода (местные рыбаки называли ее горой Кечева).
    Дорога за нашей "Гостиницей", вела к разрушенному мосту небольшой речки (Мухина). По обеим сторонам улицы теснились заросли двухметровой прошлогодней травы, возвышавшейся над остатками старой деревянной ограды. Что меня, никогда не видевшего таких травяных дебрей, удивило. Я побродил по улице, примыкавшей к нашей "Гостинице", что бы разведать запасы дров для нашей печки и отправился в обратную сторону на берег моря, высоко поднятый над широким пляжем. На который не переставая накатывались холодные волны Охотского моря, заставлявшие взлетать больших белых чаек, легко перелетавших на другое место.
    На возвышенности берега находился большой брошенный кинотеатр Кихчика, с несколькими годными для жилья деревянными домами и длинный деревянный барак с общим коридором для всех комнат по обоим его сторонам. А справа от всего этого располагались старые строения большого рыбообрабатывающего завода, заполнявшие вышенность морского берега до конца поселка.
    Я с любопытством осмотрел большую кирпичную котельную и другие заводские строения со сложным оборудованием неизвестного мне назначения. Большинство заводских построек находилось в давнем запустении или разрушено. Особенно самые старые деревянные, низенькие и ветхие.
    Вокруг ни души, только большая стая ворон внимательно разглядывала меня со старых крыш и противно на меня каркала. Мои попытки прикрикнуть на них немедленно вызывали сердитое воронье карканье, особенно оголтелое на матерные мои на них ругательства! Явно они понимали мое неуважительное к ним отношение!
    Снимал окружавшее меня запустение своим Киевом 4а, определяя диафрагму и выдержку отдельным фотоэкспонометром Ленинград 4.

    Через день (15 июня) я с Дергачевым Алексеем (мы с Володей по началу называли его по отчеству, как старшего Георгиевичем - ему было сорок девять) по моему предложению отправились в тундру за черемшой и щавелем, что бы дополнить свое питание витаминами. Черемши не нашли, а щавель попадался мало. Его собирал только я (Дергачев не занимался поиском). Не дошли до обильных мест с черемшой, как я узнал позже, с версту. Для чего надо было перейти узкую, но глубокую речку Мухина. Неожиданно увидели проходившее большое стадо северных оленей и идущего вслед за стадом пастуха с небольшим топориком (крепкого мужчину среднего возраста и роста, с внешностью камчатского "аборигена"). Топорик он держал за конец топорища и широко им размахивал на ходу (очевидно потому, что увидел нас, двух незнакомых ему мужиков). Мы поздоровались. Георгиевич с пастухом разговорился. От пастуха узнали, что поблизости ходит медведь, гоняет стадо и что недавно волки зарезали трех оленей, это медведя и привлекает.
    Вернувшись домой, мы с Володей из собранного мной щавеля сварили великолепные щи! Которые Георгиевич после моего замечания, что вдвоем можно было и больше щавеля собрать, есть отказался, но нашему с Володей удовольствию явно позавидовал. Потому утром следующего дня Георгиевич, ничего нам не сказав, куда- то ушел. Неожиданно скоро приволок целую сумку какой-то зелени и наварил себе отдельную кастрюлю щей! Немедленно налил горяченьких себе в чашку и начал есть, поглядывая на нас и смачно прищелкивая языком, что бы мы с Володей заметили его сласть и тоже позавидовали. Я, видя битком набитую сумку Георгиевича, спросил его - "Георгиевич ты за щавелем ходил?" Он кивнул головой. "В каком месте Георгиевич столько щавеля-то набрал?" На что он снисходительно мне ответил - "щавель рядом с нами растет!" Чему я разумеется не поверил и заглянул в его сумку. Вижу, что Георгиевич битком натолкал ее огромными листьями конского щавеля (огромные листья которого по форме напоминают настоящий)! Посочувствовал ему, так как знал, что этот "щавель" горький как полынь и вспомнил про то,
как я вчера видел много конского щавеля, растущего вдоль дороги за нашей "Гостиницей".
    Тем не менее, Дергачев не моргнув глазом спокойно доел всю чашку щей со "щавелем"! Добавки себе не налил и больше я не видел, что бы он еще этих "щей" себе наливал. А потом и его сумка с конским щавелем куда-то пропала.

    Неизбежные разговоры между нами познакомили нас друг с другом.
    Алексей Дергачев, невысокий чернявый мужичек сорока девяти лет, невесть откуда прибыл на Камчатку, на вид был крепеньким, немногословным и себе на уме. Явно посягал на главенство среди нас. Раза два проговорился о своем былом бригадирстве. Я спросил его - "где?" Он прямо ответил - "в зоне! За что и сколько сидел? За убийство червонец получил." И с досадой добавил - "Горячка моя меня подвела! Застал мужика с моей подругой. Всадил нож в плечо и развалил руку до локтя". Где отбывал свой срок Георгиевич не сказал, но очень уважительно отзывался о своем "в зоне" окружении. "Народ там серьезный, срока большие"! На что я не удержался простодушно сказануть - "да, в таких условиях не до юмора"!
    Не понравилось!
    С Дергачевым я лично почти не общался и не только потому, что он как человек не привлекал к себе внимания. Георгиевич не считал нужным распространяться о своих личных делах, а налаживать отношениясо мной (как и с Володей Федоровым) полагал унижением своего собственного достоинства. Все время нашего с Дергачевым проживания он являлся постоянным источником раздоров - то со мной, то с Володей. Из за Дергачева я и ушел на другое место жительства. Как только он мне заявил, что в другом месте он "сп...дил" бы у меня фотоаппарат и пропил.
    С началом рыбообработки Дергачев не долго трудился на Кихчике и незаметно как-то убыл от нас. Очень возможно, что втихаря уплыл на плашкоуте знакомого шкипера обратно в Октябрьский, посчитав разделку рыбы бездоходной для себя работой. Услышал как-то обрывок разговора Дергачева с Володей - "да, тут и х..-то не помочишь"! Что мне сразу напомнило о странном обычае Дергачева ходить строго в женскую половину туалета. Который стоял через дорогу, перед окнами нашей "Гостиницы". (После еды зайдет на кухню соберет всю бумагу для растопки, тщательно изомнет ее, положит в карман и направляется в левую часть дощатого туалета с огромной черной буквой "Ж". При чем наша мужская часть, помеченая огромной буквой "М" была ближе!)
    Последний раз я видел Дергачева в продуктовом магазине Октябрьского, когда мы все уже уехали из Кихчика. Не поздоровались. Он не спросил о моих делах и я не стал узнавать о делах его. С тех пор, до своего отъезда в Барнаул 19 ноября, Дергачева я больше не видел.

    Владимир Федоров, автокрановщик из города Грозного, приехал на Камчатку на заработки. Среднего роста плотный чернявый мужчина сорока семи лет, семейный. Спокойный, благоразумный и приличный, его считали в Чечне русским, хотя по внешнему виду очень был похож на чеченца (вырос в детском доме). Жаловался мне, что напрасно польстился на обещание больших заработков на Камчатке. Добродушно отзывался о чеченцах, весьма способных к дружелюбным отношениям. Отмечал у некоторых из них довольно забавное поведение. (Запомнился его рассказ о каком-то чеченце из села, явно не имевшем приличного заработка, повадившемся дешево обедать в столовой предприятия, в котором Володя работал. "Зайдет, купит тарелку супа и тянет к себе поднос с нарезанным хлебом. Подносы с хлебом стояли на всех столах и за хлеб деньги не брали. Обстоятельно начинал крошить хлеб в тарелку с супом. Не спеша накрошит в нее целую гору и не спеша старательно обливает ее ложками супа, со всех сторон тарелки. Раза два на него не обращали внимания. А дальше поднос с хлебом стали убирать от него на соседний стол. При попытке вернуть хлеб на место, что бы продолжить готовить любимое блюдо, молча относили хлеб еще дальше. Что мужчине не понравилось и он громко начинал стыдить столовских трудящихся. "Что бесплатного хлеба пожалели, да?!".)

    Ежедневные прогулки по безлюдному Кихчику (со сбором дров для нашей печки, на которой мы готовили еду), среди брошенных, но довольно сохранных домов (все жители уехали из поселка восемь лет назад), натолкнули меня на мысль сохранить облик поселка на своих снимках. Для чего я наметил пять точек на самых высоких строениях рыбообрабатывающего завода, стоявших на высоком берегу вдоль морского берега. С них я с 17 по 19 июня и сделал пять обзорных ("панорамных" слева направо) снимков всего поселка Кихчик. Запечатлел все старые заводские строения, брошенные на берегу гниющие деревянные катера, огромный подъемный кран с поднятой стрелой на берегу моря, все улицы и дома поселка.
    После чего сфотографировал автоспуском и нас троих, обитателей нашей "Гостиницы" на нашем высоком крыльце 19 июня - себя, Федорова Володю (Васильевича) и Алексея Георгиевича Дергачева.
    (Все эти снимки, а так же и другие, сделанные на Кихчике и в районном поселке Октябрьском, я в 2022 году по Сети переслал Краеведческому музею Петропавловска-Камчатского. Их у меня с благодарностью приняли.)

    Между тем два одноэтажных (оштукатуренных и побеленных снаружи) двухподъездных дома, расположенных в ряду с нашей "гостиницей" (в 50 метрах через пустошь от нее, к югу), заселялись приезжими на Камчатку рыбообработчиками, в большинстве своем холостыми мужичками разного возраста и немногими женщинами, неопределенного возраста. (Я знал только две семейные пары сюда приехавших по договору с Камчатрыбпромом.) В это время наша начальница Степанова Валентина Федоровна работой нас не нагружала, предоставляла возможность обустраиваться на новом для нас месте.
    Помню, как первый раз утром мы все собрались у входа ее дома (напротив ее окна), ожидая появления Федоровны для получения от нее рабочих указаний. Очевидно она тогда еще спала и минут через пятнадцать наших разговоров около ее двери, с удивлением глянула на нас в окно, не одетая. Похоже не ожидала от нас такой трудовой готовности.
    Вышла к нам минут  через пять и объявила, что рыбаки еще ловить рыбу не начали. Потому нам придется заниматься приведением в рабочее состояние засольный и "шкерочный" цеха и чинить их крыши, что бы можно было далее заниматься рыбообработкой. А так же разгружать приплывающие к нам "плашкоуты" с разными грузами.
    Возражений и предложений с нашей стороны не было. Мы молча изъявили готовность заняться любой необходимой работой. Которая не заставила себя долго ждать.
    Вскоре нам пришлось целый день разгружать плашкоут с грузом. Дул сильный и холодный ветер, от которого на высоком берегу устья Кихчика негде было укрыться. Да такой, что брошенная нами тяжеленная доска могла пролететь несколько метров! Доски с плашкоута мы укладывали на большую железную волокушу и наш трактор С-100 медленно, но уверенно тащил ее вместе с нами целый километр до поселка.
    Управившись с разгрузкой досок, мы далее разгружали привезенную этим же плашкоутом соль. Упаковка которой меня недавнего грузчика, привыкшего к удобным упаковкам, удивила.
    Привезенная из Китая соль была упакована в квадратные мешки из плотно сплетенной соломы! По пятьдесят килограммов в каждом (о чем свидетельствовали этикетки), так мастерски изготовленные, что молотая соль из них не высыпалась! Я говорил разгружавшим со мной соль мужикам, что эти мешки в разы дороже их наполнявшей соли! При чем эти соломенные мешки к опорожнению их приспособлены не были - были невозвратной "тарой". Которую заведомо придется резать и выбрасывать. Мне было жалко великолепно сплетенных мешков и затраченного на их изготовление кропотливого труда.
    Кроме того, развес соли по пятьдесят килограмм в широкие соломенные мешки был утомительно неудобен для разгрузки! Тем более, что в плашкоуте нам приходилось низко нагибаться за каждым мешком, что бы поднять его вручную с пола на уровень живота, вытащить на возвышающийся над плашкоутом берег и бросить в тракторную волокушу. Единолично справиться с такой задачей смог только я (мой вес тогда не превышал 78 кг), чем я и попытался по началу козырять перед трудящимися со мной мужичками. Однако вскоре оставил эту похвальбу, она не сулила мне личной прибыли и потому далее разгружал соль как и все, с напарником. Всей неудобной к выгрузке соли на плашкоуте было не более пяти тонн, потому она нас шестерых мужиков не очень утомила.
    Однако разгрузка соли с плашкоута на холоднющем ветру, с попытками похвастать своими возможностями, не прошла для меня бесследно. Вечером я почувствовал очень знакомую для себя боль в пояснице (очевидно спину продуло холодным ветром).
    Моя спина время от времени мучила меня еще до срочной воинской службы, когда я, оскорбленный своим незавидным телосложением, ежедневно изнурял себя гирями. Сначала пудовками, а далее и двухпудовой! При чем через два года ежедневных занятий (к двадцати годам, когда меня забрали таки после годовой отсрочки на воинскую службу) я добился внушительного успеха - одной рукой выжимал двухпудовку 30 раз! За что и расплачивался иногда приступами "радикулита" (особенно после особо усердных подъемов двухпудовки с пола на поднятую вверх руку). Тем не менее, мой "радикулит" не отвращал меня от ежедневных тяжких занятий с гирями. (Как-то подсчитал общее число разных подъемов двухпудовки и приседаний с ней - набиралось до пяти, шести тонн в день!) Вследствие таких нагрузок я и обрел телесные возможности, обратившие на меня внимание замполита нашей роты связи в Ростове-на-Дону, старшего лейтенанта Котова. Который пришел однажды в к нам в учебный взвод радиотелеграфистов с фотоаппаратом, что бы меня фотографировать. Он впечатлился моими прыжками в длину во время осенней поверки на стадионе Ростова на Дону в 1966 году. Я тогда прыгнул в длину на пять метров и пятнадцать сантиметров - в штанах с кальсонами и в кирзовых сапогах. Уступив всего пять сантиметров признанному спортсмену нашей части (в/ч 7405) Александру Шабельнику, прыгнувшему тогда же (в трико и в кедах) на пять метров двадцать санитиметров.
    Очевидно, что и дальнейшее продолжение моих занятий с двухпудовкой и позволило мне к тридцати одному году (в 1976 году) устроиться грузчиком на Барнаульском заводе АТИ. Когда я понял, что смогу купить легковую машину. Для чего пришлось оставить успешную свою четырех летнюю "карьеру" чистильщика-точильщика КЧА (кардочесальных аппаратов), за что мне вручили почетную фотографию.
    Работа чистильщиком-точильщиком была весьма опасна и не легка.
     (Один из двух жутких несчастных случаев в пятом цехе лишил одного чистильщика всей руки, другому покалечил кисть, а две женщины, наши "аппаратчицы чесалки", при мне в ночную смену попали в заборные валики своих чесальных аппаратов. Руки этих истошно кричавших страдалиц мы "чистильщики" освобождал из заборных валиков и я на своих руках с помогавшими мне "чистилами" тащил их в бессознательном состоянии в заводской Здравпункт.)
    Чистильщиком я работал в бригаде Володи Макарова, замечательного во всех отношениях молодого мужика. Который даже в ночную смену заставлял нас исполнять бригадное задание - почистить и наладить шесть прочесов КЧА. Почти на ходу нами разбиравшихся при жутком визжании множества приводных ("текстропных") ремней, что бы далее отвозить на тяжелой телеге увесистые колючие валики к пропыловочному станку и обратно на сборку прочеса. Так я первый список вредности зарабатывал!
    Все для меня на такой работе складывалось неплохо. Потому мой переход на еще более тяжелую работу (грузчиком на вагоны) удивил и мое начальство и наших чистильщиков. Рассказывавших друг другу об этом удивительном случае, крутя пальцем у виска (за моей спиной)! Кстати сказать работа на выгрузке сырья из вагона, была не менее опасна. Мы использовали простые электроплощадки ("электрокары"), весящие тысячу двести килограмм, позволявшие нагружать на них более двух тонн груза. Научились выезжать на них с любой стороны вагона (с необходимым разворотом груженой площадки у ворот вагона) по железному листу, положенному между нередко ломавшимся половицами вагона и бетонным подтоварником. Меня по началу очень впечатлял гром груженой электроплощадки, раскачивавшей вагон при выезде тремя с половиной тонн груза за мной!
    Моя работа грузчиком на вагонах несказанно удивила и невропатолога поликлиники Барнаульского шинного комбината. К которой я раза два уже обращался со своим "радикулитом" во времена моей работы чистильщиком и она меня пару раз освобождала  по больничному листу дня на три от работы. Однако, когда я пришел к ней с этой же своей болячкой и сказал, что уже третий год разгружаю вагоны, невропатолог едва со стула не упала (и больничный лист не выдала, но все обошлось, поскольку я был на хорошем счету у цехового начальства)! "Как! Кто позволил!!"
    Разумеется "невропатолог" меня до такой работе не допустила бы! Но мой переход на работу в другой цех внутри завода АТИ обошелся без внимания "медкомиссии".
    Разумеется потому что грузчиков на заводе АТИ постоянно не хватало. Тем более что наша "нормировщица" (Тоня) получала премию за "экономию фонда зарплаты"! (Расценки за выгруженную тонну из вагона нас грузчиков не баловали - 60 копеек за тонну пакетированного по 30 - 35 килограммов каучука и 70 копеек за тонну пакетированного по 30 - 45 килограммов асбеста были для нас обычными. Выручала премия 40 процентов за выгруженную норму на грузчика в 13 тонн, с двойной перекладкой - из вагона на кару и с кары в штабель, не менее двух метров высотой. Таким образом у меня грузчика зарплата составляла не менее 360 рублей в месяц. Что тогда я считал зарплатой высокой. Не зная об условиях труда сборщиков Шинного завода, куда я устроился после возвращения с Камчатки. Я сборщик задних колес трактора Беларусь работал в теплом помещении и зарабатывал до 500 рублей в месяц и иногда больше.)
    Недостаток работоспособных грузчиков в восьмом цехе сырья завода АТИ раньше вынуждал иметь штатного заместителя начальника цеха. В обязанность которому вменялся свободный набор временной ватаги бомжей и пьяниц, с дармовым их кормлением в заводской столовой, для последующих попыток разгрузить с ними вагон. Толку однако от бестолковой и слабосильной их ручной работы было немного! Электрокары никто из них водить не умел (они ломали электро площадки и наши зарядчики им "электрокары" почти не выдавали), потому такие "грузчики" ни одного вагона полностью и не разгрузили. Всегда оставляли за собой , разбросанные где попало и разодранные об ворота вагона и об углы склада мешки, с рассыпанным их содержимым по всему складу. После чего нам "штатным" грузчикам приходилось опорожнять неразгруженные вагоны, чистить их и наводить в складе должный порядок. За что платили нам неважно!

    Перед заключения договора с Камчатрыбпромом я на первом своем месте жительства в Барнауле получил пятый журнал Наука и жизнь за 1980 год по своей годовой подписке. Забрал его с собой на Камчатку. Потому что нашел в нем ценную для себя статью о здоровье конструктора авиационных двигателей Александра Александровича Микулина (1895-1985г.), прожившего девяносто лет!
    Александр Александрович кроме успешной конструкторской работы занимался и вопросами человеческого здоровья. Предлагал снимать приступы поясничных болей ("радикулита") наложением заземления на поясничную область, предполагая причину возникновении этих болей в электрическом раздражении двух полюсов человеческого мозга (головного и спинного)! Что я, частенько страдавший еще до работы грузчиком от "радикулита", разумеется не мог не запомнить. И потому, в нашей одноэтажной "Гостинице" Кихчика, такое заземление для своей поясницы я несложно обустроил! Вспомнив, что в одном месте брошенного рыбообрабатывающего завода видел много медного провода -
        оторвал там кусок тонкого медного провода достаточной длины;
        протолкнул провод в зазор оконной рамы;
        соединил внешний очищенный конец провода с забитой под окном в землю железной трубой;
        положил внутренний зачищенный конец провода на свою простынь под больное место поясницы.
    На следующее утро проснулся с ощущением необычного телесного покоя, прекрасно выспался и сразу не заметил, что заправляю свою кровать обеими руками! Тогда как вчера вынужден был заправлять кровать одной рукой (другой, поддерживая больную спину, опирался на кровать). Тут только и дошло до меня - моя спина меня держит!
    Поделился этой хорошей новостью с Володей, который тоже после разгрузки соли пожаловался на спину (Дергачева на разгрузке соли не было). Володя попросил и ему сделать такое заземление. В чем я ему, разумеется, не отказал. Потому утром другого дня и Володя почувствовал себя значительно лучше!  Удивленно заметил - "выходит, что не зря я на Камчатку-то съездил!" (Оказывается Володю "радикулит" и раньше прихватывал при работе на автокране.)

    Разгрузив плашкоут, мы мужики занялись ремонтом крыши разделочного ("шкерочного") цеха. Где сразу проявилась мешавшая работе недостача - не хватило досок для замены гнилых на крыше. Неожиданно нас выручил деятельный Федя Валеев! Он во время перекура вдруг начал подавать нам на крышу отличные длинные доски и работа сразу пошла веселее! До тех пор, пока кто-то из проходивших мимо рыбаков не крикнул Феде, что он ломает стену хранилища льда, рядом стоявшего! Потому наша работа снова несколько подзадержалась. Впрочем работу свою мы уже почти закончили, заколотив прорехи в крыше обрезками поданных Федей досок и найденными на крыше старыми, там кем-то разбросанными!
    Оторванные Федей наружные доски ледяного хранилища, державшие насыпанные в стену опилки, Федоровна нас восстанавливать не заставила! Возможно потому что не заметила нанесенного нами ущерба.
    Я догадывался почему Федоровна не наблюдала за нашей работой, вероятно она первый год занимала свою должность. И вероятно только потому после починки крыши "шкерочного цеха предложила нам восстанавливать забытый, давно разрушенный половодьями мост через речку Мухина. Протекавшую по всему поселку и впадавшую в реку Кихчик версты через две за поселком.
    От старого моста сохранились крепкие еще деревянные сваи и разнесенные водой по берегу плахи настила. Потому нам за неделю и удалось восстановить мост до возможности проезда по нему автомашины. При чем почти без необходимого инструмента (была только где-то добытая нами двухручная пила и ладный топорик Гундорина, с которым он по началу нигде не расставался), выдирая и выпрямляя старые гвозди и скобы из старых досок и бревен.
    Восстановленный мост предоставил свободный проход (и проезд на машине) на другую половину поселка Кихчик, где располагались - одноэтажная кирпичная школа без крыши (в некоторых классах которой сохранились полы и даже ученические тетрадки с оценками, которые я со странным чувством рассматривал) и несколько вполне сохранных, двух подъездных бараков, обшитых досками.
    Возможностью пройти в другую половину Кихчика я и воспользовался, когда ушел от непредсказуемого Дергачева в другое место жительства. Нашел за мостом необходимые мне вещи (притащил через мост на новое место старый кухонный стол, облезлую, но крепкую табуретку на кухню, железную кочергу для печки, маленькое зеркало и керосиновую лампу без стекла).

    22 июня, когда мои и Володи  взаимоотношения с Дергачевым уже окончательно испортились, я один предпринял большой поход за черемшой. Володя со мной не пошел, сослался на возраст (ему было 47), но как я предположил, не только потому. У него с Дергачевым (битым жизнью странным мужичком, ходившим в туалет около нашего дома только в женскую половину, о чем я ему насмешливо напоминал) отношения складывались не так жестко, как у меня. (Однажды на кухне Дергачев попробовал чего-то мне поуказывать, на что я ему жестковато ответил. Алексей тогда глянул на кочергу в моей руке, которой я шуровал в горячей печке и ничего не сказал.)
    Потому я и отправился за черемшой один. Обул выданные нам Федоровной большие резиновые бродни, которые можно было раскатать выше колен, взял свой охотничий рюкзак (привезенный из дома в картонном чемодане) и найденный мной в "шкерочном" цехе брошенный кем-то острый нож, с коротким треугольным лезвием.
    Шел по становившейся все более и более кочковатой тундре на восток, неудобно проходя между большими кочками, в высоту доходившими мне до пояса, далее сплошь покрывавшими равнину. Для быстроты хода попробовал прыгать с кочки на кочку, но это оказалось даже опасным. Вполне мог поскользнутся на кочке и провалиться в глубокую прогалину между ними.
    Первые два километра поиска черемши до узкой (до двух метров шириной), но удивительно глубокой и исключительно прозрачной речки Мухина, успеха не принесли. Черемши не было. Решил перейти речку, что бы далее продолжить поиск, но к своему удивлению не смог этого сделать! Все попытки перепрыгнуть речку в самом узком месте не удавались! Перепрыгнуть довольно узкую речку было просто невозможно! Подход к берегу оказался очень зыбким, легко проминался и раскачивался подо мной. Чем ближе подходил к воде, тем все более и более пружинила почва! Чистейшая вода позволила оценить глубину речки, оказавшейся не меньше ее ширины! Мало того - оказалось, что край берега прямо нависал над речным дном! Потому поначалу даже решил оставить затею с черемшой! С этим упадочным настроением прошел вдоль речки метров пятьдесят. Вдруг вижу, что дно становится ближе к поверхности и каменистее. Прошел еще с десяток метров и понял, что в моих броднях в этом месте перейти речку можно.
    Перебрался на другой берег и снова побрел между кочек, которые становились мельче, к видимым в версте от меня кустарникам. Через полверсты хода стали попадаться и гнезда растущей черемши! Обрадованный нарвал ее не менее полмешка! Пошел дальше. Вижу, что черемша стала попадаться чаще и вдвое, втрое крупнее и толще уже набранной! Немедленно вывалил из мешка мелкую и до отказа натолкал его черемшой крупной. Снял себя автоспуском в этом благословенном месте и направился назад к речке Мухина. И во время поиска через нее брода вдруг увидел огромные следы медведя, четко видимые на береговой грязи! Примерил свою ногу в броднях к огромному медвежьему следу и сфотографировал. За кочками и высокой травой медведя увидеть было невозможно. Невольно ощупал свой короткий шкерочный нож... Никого вокруг, только звенела оглушающая тишина! Испытал очень свежее чувство тревоги.

    Вечером того же дня мы с Володей порезали всю мной принесенную черемшу в литровые банки, умеренно пересыпали ее солью. Получилась вкуснейшая добавка к нашей рыбной пище!
    Дергачев к нашей соленой черемше не притронулся, отношения и у Володи с ним накалялись. Очевидно потому Дергачев на другой день и повел меня на рыбалку прямо с морского берега. Мне бывшему рыболову на Оби это было очень любопытно, тем более что у Дергачева оказались две закидушки с двумя крючками на каждой. Накопали с ним червей и посидели около часа на морском пляже, карауля поклевку. Поклевок не было. Я высказал Алексею предположение, что прозрачность морской воды мешает нашей рыбалке. Однако одну маленькую камбалу Георгиевич неожиданно вытащил!
    Я постоял еще и потеряв надежду на успешную рыбалку, ушел от Георгиевича по своим делам.
    С этого дня и мои отношения с Дергачевым полностью испортились. Особенно после того, как он заявил мне, что в другом месте обязательно стырил бы мой фотоаппарат и пропил! После чего я посчитал благоразумным уйти от Володи с Дергачевым. Они продолжали еще какое-то время проживать вместе. До начала рыбообработки, после чего Дергачев неожиданно пропал. Возможно уплыл обратно в Октябрьский, договорившись со знакомым нам шкипером плашкоута. (Я не исключаю, что и бочку с соленой горбушей, обнаруженную мной под нашим крыльцом, с собой увез.)

    Устроившись на жительство в другом месте (в дальнем входе последнего от нашей "Гостиницы" безлюдного барака) я почувствовал себя гораздо свободнее в своих намерениях и спокойнее вдали от странного Дергачева, всегда бывшего себе на уме и хвалившегося перед мной и Володей своей уродливой маленькой "финкой", с грязной ("наборной"!) ручкой. Что и заставило меня тех пор со своим "шкерочным" ножом не расставаться нигде! Благо, что карманы моей оранжевой куртки это позволяли.
    Наладил свой быт сначала на кухне, поставил там себе койку, много топил посиневшую от сырости кирпичную побеленную печку, что бы помещение просохло. После чего я перебрался в комнату, притулив свою постель к задним кирпичам печки и оказался в положении радушного хозяина. Принимал подселяемых Федоровной ко мне всех соседей.

    Александр Коньков - оказался очень приличным соседом, толково помогал на кухне, охотно рассказывал о своей жизни. Который, тем не менее и к моему большому сожалению, очень плохо кончил, когда вернулся с Кихчика в Октябрьский. Получил зарплату и в пьяном угаре зарезал своего собутыльника! Но спрятаться в Октябрьском, где все друг друга знают, не удалось. Признался участковому, что закопал своего собутыльника в песок. Показал место. Участковый оставил его до суда на свободе (бежать из Октябрьского некуда - въезд на нашу косу охраняли пограничники, за широкой и холоднющей Большой речкой безлюдная тундра, а со всех остальных сторон Охотское море). Своей свободой Александр воспользовался по своему. Ввиду неизбежной тюряги, пропил все свои заработанные деньги и повесился... Такие дела.

    Валера Здановский - беспросветный алкаш. Неожиданно явился ко мне. Не рассказал почему ушел ко мне от своих земляков (они вместе вчетвером приехали из соседнего с Владивостоком Артема). Однако Валера любил очень обстоятельно рассказывать мне про жившего с ними в одной комнате Федю Валеева. С которым вместе приехали из Артема и которого они выгнали к Гундорину за то, что Федя не имел привычки мыть после еды свою чашку. "Ну вот еще! Зачем это я свою чашку-то буду мыть?!"
    Валера рассказал о попытке Феди отговорить земляков выгнать его - "может не надо?". Но их главарь Николай Реснянский ему ответил - "нет надо Федя, надо!"
    Поначалу Валера как-то пытался помогать мне на кухне, при чем весьма и весьма неряшливо (я увидел как-то, что он "промывал" только что сваренную для рыбы вермишель в большой луже около нашего дома, где я приспособился  мыть свои бродни).
    Дураком Валера явно не был, но всегда пытался корчить из себя нечто необыкновенное. Любил заявлять о своих высоких потребностях, трепался о семейном "фамильном золоте"... Я предвидел неудобство вести на общей кухне два обособленные хозяйства, потому по началу попытался с Валерой совместно питаться. Тем более, что рыбу все бесплатно ловили сеткой на берегу устья, а в магазине мы "отоваривались" под запись наших зарплат.
    Первый мы с Валерой раз купили вскладчину (под запись на каждого) в магазине хлеба, картошки, сахару, печенья и трехлитровую банку фруктового компота. После чего наша общая трапеза выглядела так - чистил картошку только я (Валера варил мелкую вермишель), я ловил общей сеткой горбушу и варил уху. Которой я и начинал еду, наливая себе ухи из общей кастрюли. Валера тотчас же накладывал себе в большую чашку "десерт" из трех литровой банки компота, смачно заедал его печеньем! Что меня очень вежливого не понудило сделать замечание, потому я решил просто не отставать от Валеры. И в другой раз я начал нашу общую трапезу то же - с компота! Который раза за два и закончился.
    После чего я совместного с Валерой "хозяйства" не продолжил и уже без него один ходил в магазин за всем для себя необходимым, обособленно от него все складывал! Немедленно после чего Валера неожиданно убыл невесть куда. Впрочем продолжал по прежнему работать на посоле, рядом со мной. Я сбрасывал потрошенную и просоленную рыбу в чан с полных поддонов (штук по десять горбуш в каждом), а Валера только пересыпал потрошенную горбушу солью и подкладывал ее вместе с другими в следующие поддоны для меня. Поминутно обращал внимание окружающих неожиданными восклицаниями. "Мне внезапно захотелось хорошего вина! Хочу разрядки! Разрядки хочу!"

    После моего переезда Федоровна подселила ко мне случайного соседа - отстраненного за пьянку водителя катера Морозова И. В. Который быстро осознав мою заведомую трезвость, дня через два от меня убыл обратно в родной свой Октябрьский. Жил в "Пентагоне" (ул. Цепляева 17, в 15 комнате). (Его снимок я отослал ему из Барнаула по указанному адресу).
    Таким образом и проходило время моего пребывания на Кихчике. Не надолго знакомился со случайными соседями по своему жилищу, со случайными знакомыми на Кихчике и в поселке Октябрьском (всех фотографировал и оделил всех снимками, сделанными уже в Барнауле, после моего возвращения).
    Кроме того следует сказать, что я преднамеренно избегал общаться с местными женщинами, которые явно не прочь были наладить со мной отношения. Я не собирался застрять на Камчатке больше договорного полугодия. Поскольку знаю свою слабость в отношениях с женщинами, немедленно сочувствую их положению, легко поддаюсь уговорам и взваливаю на себя неподъемные нравственные обязательства.

    Перед своим днем рождения (23 июня) я прогуливался на берегу моря и вдруг стал свидетелем удивительного зрелища. Мое внимание обратила широкая темная полоса в вблизи берега, отдалявшаяся от берега под углом далеко в море. Пока я строил предположения о причине этого явления, вдруг на моих глазах волной выбросило на берег огромный косяк мойвы, отчаянно трепыхавшейся на пляже - не менее километра по берегу! Зрелище трепыхавшегося серебра на берегу было необыкновенным! Не долго думая я побежал в свое жилище за ведром, попутно рассказывая встречным о необыкновенной удаче!
    Выброшенную на берег мойву собирали ведрами все, но всю естественно собрать не смогли. Потому на следующий день мы увидели оставшуюся мойву с расклеванными чайками глазами. (Со своего ведра мойвы я пожарил одну сковородку с растительным маслом, было очень вкусно, но дальше всю мойву из ведра мне пришлось выбросить, что бы освободить его под питьевую воду. Тем более что лежащая на берегу сетка для ловли горбуши, с избытком решала вопрос питания.)

    Далее в свободное время я несколько раз развлекался попытками снять нерпу, плававшую метрах в пятидесяти от берега, на меня с любопытством выглядывавшую. Однако желанный кадр не получался. Морда нерпы была далека. Этими же бесплодными попытками я занимался и в свой день рождения (24 июня исполнилось 35!), задумываясь о скоротечности нашей жизни, так быстро отдалившей меня от моих детских и школьных событий. Воспользовался автоспуском, снял себя сидящего 24 июня на старом деревянном катере, замытого песком на берегу Охотского моря.

    В последний перед началом рыбной обработки день (30 июня) сторож Кихчика Николай (он вместе с нами разгружал плашкоут) попросил меня сфотографировать свою семью и своего друга, водителя вездехода ГТС Олега. Показавшего впечатлившие меня возможности вездехода в преодолении речки Мухиной. (Николай с женой Раей всю прошлую зиму жил на Кихчике.)
    У сторожа Николая мне пришлось прятать от Дергачева свой фотоаппарат, когда я, Валера Здановский и Анатолий Загуменнов увозили на катере штук двадцать бочек с горбушей на плавбазу Ярославль, подходивший к поселку Пымта.
    К большому сожалению, как-то так вышло, что я не узнал у Николая ни его фамилии, ни его адреса, куда бы я мог выслать обещанные снимки. Которых более сотни разослал из Барнаула другим моим товарищам по работе на Кихчике и в Октябрьском! Я со сторожем Николаем после начала моей ежедневной работы на посоле больше не виделся, потому и не смог отблагодарить его за оказанную мне услугу!

    Мои случайные знакомцы на Кихчике.
    Валеев В. Х., г. Артем, ул. Индустриальная 8 - 1.
    Гундорин, г. Грозный, ул. Косиора 30, кв. 11.
    Загуменнов. Кемеровская обл. г. Мыски - 5, ул. Кузнецкая 1, кв. 49. (мой земеля по Кемеровской области, живший и в Ленинске-Кузнецком, устроил себе одинокое жилище на берегу моря, в длинном деревянном бараке).
    Малицкий А. В.. г. Артем, ул. Полевая д. 9, кв. 3.  (Приехал на Кихчик вместе с Реснянским.)
    Реснянский Н. Н., г. Владивосток, ул. Первая 9/7, кв. 5. (Наш бригадир.)

    Орешкин Александр, Краснодарский край, Кавказский р-н, село Лосево. (Подружился с Володей Федоровым, после моего ухода от Дергачева. Однажды пришли ко мне с Володей в гости, увидели напеченную мной стопку блинов. Очень похожую на стопку блинов Чарли Чаплина! Когда наш хлебопек перестал выпекать хлебушек. Намекнули о своем праве на мое угощение. Я им сказал - мужики, я полдня трудился, что бы обеспечить себя хлебом. Поняли и обратили это в шутку.)
    Сергеев Иван, Чувашская АССР, г. Чебоксары, пр. Ленина 28-28. (Опытный тракторист.)
    Максимов В. В., Ростовская обл., г. Батайск - 4, ул. Левченко 28. (Ему явно понравилась наша технолог Петровна, жившая на Кихчике с мужем, которой он постоянно и с удовольствием задавал один и тот же вопрос - Петровна, а ты ужинаешь ДО ТОГО или ПОСЛЕ ТОГО? На что Петровна смущенно отвечала - Чего "того-то" Максимов?!)
    Дураев А. С. Камчатская обл, Усть-Большерецкий р-н, пос. Октябрьский 82а, кв 1.  (Из местных камчадалов. Спокойный рассудительный мужчина среднего роста и возраста. Удивил меня своим "комбайном", которым он быстро и ловко прямо черпал в окрестностях Кихчика любую ягоду. "Комбайн" представлял из себя небольшой деревянный черпачёк с ручкой, в приемном отверстии которого была устроена гребенка из железных проволочек. Этим "комбайном" Александр и "вычесывал" любую ягоду из травы на кочках (в основном безвкусную водянистую шикшу и невкусную морошку). Ягод в августе вокруг Кихчика было столько, что на кочки невозможно было сесть не замочив задницу!)
    В августе обычно хмурая погода на Кихчике, с низкими быстро движущимися облаками, вдруг подарила дней десять ясных солнечных дней! Потому попавшее в эту летнюю благодать воскресенье наши рыбообработчики решили отметить купанием в речке Мухина. Рыбаки предоставили трактор с телегой, на которой наши мужички и женщины поехали купаться. Плавок у меня не было потому я и отказался от купания в этом лягушатнике. Решил попробовать окунуться в море! Пришел на береговой пляж, захватив с собой фотоградусник (я его взял вместе с фотобачком, проявителем ВК и закрепителем, что бы пленки верно проявить). Но показание опущенного в море фотоградусника выше 14 градусов не поднималось. Что меня заставило задуматься о своем намерении искупаться. К тому же вынырнувшая невдалеке морда сивуча меня весьма впечатлила и пресекла всякое желание купаться. О чем жалею до сих пор.

    Далее до начала сентября все наши дни, за исключением воскресных, с восьми утра до восьми вечера были заполнены потрошением и засолкой горбуши. Которую нам возил трактор Беларусь на прицепной телеге. Как-то однажды прошелся по этой ухабистой дороге вдоль речного и морского берега до нашего шкерочного цеха. Она вся была усыпана гниющей горбушей! (Вспоминал, сколько стоила красная рыбина в наших магазинах.) Горбуши, наполнявшие до краев тракторную телегу, колыхались в ней как вода и на ухабах свободно вылетали на дорогу. 

   Я уж не помню как я оказался в бетонных чанах засольного цеха, что бы всю путину ровными рядами укладывать в них из поддонов (себе под ноги) потрошенную и набитую солью горбушу. С обязанностью через несколько слоев горбуши засыпать ее колотым льдом, который на носилках к чану мне подносили. Возможно потому, что для меня недавнего грузчика, эта обязанность весь день сбрасывать в чан десяток соленых килограммовых рыбин с поддона, труда не составляла. В отличие от всех прочих со мной трудящихся мужичков, такой работы втихую избежавших. (Среди которых дня два трудился и мой сосед по жилью Валера Здановский. Забавлявший окружающих своими нерядовыми заявлениями. "Хочу разрядки, разрядки хочу!!", "Внезапно мне захотелось хорошего вина!" Чем намеренно давал знать окружающим его трудящимся, как невмоготу ему захотелось выпить.)
    Валера перед своим уходом попросил меня сфотографировать его на память на нашем крыльце (выслал снимок его предкам в Артем), что я исполнил под условие, что и меня он снимет в рабочей непромокаемой робе, в резиновых броднях, с двумя рыбинами (горбушей и кижучем) в руках (снимки остались).
    Закончив засолку горбуши мне с моими товарищами пришлось ее (уже засоленную по "технологии") доставать из чанов и укладывать в деревянные (сто двадцати литровые) бочки. Что и ознакомило меня с бондарским умением их запечатывать. Под умелым руководством местного жителя поселка Октябрьского Дураева А. С. Александр познакомил меня и со своим ягодным "комбайном", которым он ловко (как ковшиком!) черпал ягоду для домашнего варенья. Дикой ягоды в это время (в основном безвкусной шикши и такой же морошки) в окрестностях Кихичка наспело столько, что неосторожно присев на любую кочку, приходилось вставать с мокрой задницей!

    Конец рыболовной Путины на Кихчике одарил меня с 14 по 17 сентября незабываемым морским приключением.
    Меня с Валерой Здановским и с моим земляком по Ленинску-Кузнецкому Анатолием Загуменновым послали сопроводить бочки (штук двадцать) с соленой горбушей на плавбазу Ярославль. Который подходил к соседнему с Кихчиком поселку Пымта. Отбыли туда с бочками на плашкоуте, который тянул буксир Ермак. Помню свое незабываемое впечатление от громады жутко ржавой плавбазы!
    Бочки с соленой горбушей мы шутя скатали на опускавшиеся корабельным краном сетки. На этой же сетке и нас троих подняли на борт Ярославля. Уж не знаю за что, но нас вкусно угостили хорошим кофе с печеньем. После чего нас на той же сетке, опустили на Ермак. Пора было возвратиться на Кихчик.
    Между тем заметно, но быстро разыгрался нешуточный шторм, от чего команда Ермака вознамерилась пересадить нас на маленький катер. Возможно потому, что Ермак имел большую осадку и в устье Кихчика зайти не мог.
    Подошел к Ермаку наш маленький катер, что мы бы на него перебрались. Но что при таком волнении оказалось далеко не просто! Я попытался примериться к обстановке, что бы как-то с борта Ермака сигануть на катер и вдруг был напуган внезапным подъемом борта катера над бортом Ермака более двух метров! А я стоял вплотную к стенке Ермака и оказался буквально в полуметре от поднявшегося борта катера. Который меня едва не размазал по стенке!
    Тем не менее обе команды не собирались отказываться от намерения пересадить нас. Нам следовало повторять попытки перепрыгнуть с одного борта на другой! Здановский и Загуменнов смотрели на меня и ждали. Делать было нечего и я, выждав, когда палуба катера окажется ниже палубы Ермака, сиганул на катер! Больно ударился левой ступней о железный люк на его палубе. Которая в это самое время вдруг начала стремительно подниматься вверх с волной, что удвоило силу удара. Я приподнял зашибленную ступню, подождал немного, что бы утихла боль и удивился быстроте, с которой Здановский и Загуменнов скаканули за мной на катер!
    Все вроде бы разрешилось. Катер направился в сторону Кихчика. Однако в устье Кихчика катер зайти не смог. Не пускала мель, возможно потому, что на море в это время был отлив. И к пляжу Кихчика пристать не было возможности от сильного наката волн - катер мог завалиться набок! Потому команда катера (капитан, "старпом", матрос и пожилой дизелист) решила отправиться по бушующему морю в Октябрьский. В котором река Большая не имела препятствий дла захода катера.
    Все полусуточное мытарство по бурному морю, а за тем суточное путешествие на маленьком катере с непредсказуемым волнением, я перенес очень тяжело. Можно сказать я "терроризировал" команду катера. Беспрерывная жуткая тошнота вынудила меня развалиться в единственном проходе катера, прильнув ртом к маленькой дырке в его стенке у пола. От куда на меня дула животворная струя холодного воздуха. (Пришлось потом извиняться перед командой катере за принесенные им неудобства.)
    Наконец-то катер зашел в в спокойное течение реки Большая и у меня мгновенно прошла вся морская болезнь! Я почувствовал прямо таки волчий голод! Вспомнил о большой сковороде жареной картошки, которую мне предлагали для преодоления морской болезни, вид которой у меня вызывал приступы жуткой тошноты. Я кинулся к сковороде в камбуз - увы, она уже была пуста - всю недоеденную картошку "матрос" уже выбросил за борт!
    Таким образом я и оказался в нашей "столице" (в Октябрьском), в грязной робе, без крошки хлеба во рту во все время полуторасуточного мытарства, без документов и фотоаппарата. Но слава Богу, мир не без добрых людей! Нас троих приняли местные мужики в "Пентагоне", накормили и спать уложили!
     В середине ночи меня разбудили вспоминания необыкновенного своего приключения. После жареной на растительном масле красной рыбы и стопки вина, которой нас угостили местные мужики, я чувствовал себя замечательно отдохнувшим от пережитого. В незанавешенное окошко нашей темной и душной комнаты светила луна, слышался здоровый храп неизвестных мне мужичков.
    Внимание мое занялось странным шорохом на столе. На котором стояли неубранная сковородища с остатками жареной картошки и красной рыбы. Вглядевшись в сумрак я вдруг заметил огромные (величиной чуть меньше кошки) тени, шустро бегавшие между пустыми бутылками и нашими чашками. Догадался - крысы! Тем не менее заснул и далее!
    Наутро мы трое положили в сберкассе деньги нашей зарплаты на наши сберкнижки (я 440 рублей). И сразу сели на буксир Ермак, что бы возвратиться на Кихчик.
    На море продолжался шторм. Я уже приготовился к наихудшему. Никто не знал, что я прятал от Дергачева мой фотоаппарат у сторожа Кихчика. Никто не знал, где я прятал от Дергачева свои 170 рублей (в заткнутой пустой бутылке, под половицей в старом скотском сарае).
    Если бы мне не удалось вернуться на Кихчик - все это (и все свое имущество в моем картонном чемодане) я бы безвозвратно утратил! Потому что с этих времен до следующей весны, на море бушуют нескончаемые шторма и случается, что людей с Кихчика вывозят вертолетом.
    В таком состоянии оказались мои дела, когда мы втроем (Я, Здановский и Загуменнов) приплыли на буксире Ермак к Кихчику. Но слава Богу - с нами была Федоровна! Потому, не смотря на шторм, с берега какой-то рыбак пригнал к нам весельную лодку. Я подсадил в нее Федоровну, подал руку Сане Конькову, забравшемуся в Ермак с лодки (больше я его не видел) и проворно вспрыгнул в лодку сам! (Здановский и Загуменнов, пребывали в нетрезвом состоянии и в лодку не сели.)
    В лодке я испытал очень свежее ощущение прямой нам опасности. Не большого роста рыбачек усердно греб к берегу двумя веслами (других не было). Большущие волны бросали нашу лодку как скорлупку, которая почему-то оказалась дырявой и ко времени нашего подхода к берегу набрала воды, не менее половины своего объема! От Ермака до пляжа Кихчика было не менее полуверсты расстояния! Встречавшие рыбаки помогли Федоровне выбраться на берег. А я радостный, что удалось таки вернуться на Кихчик, выскочил из лодки сам, полностью залив водой бродни!
    Так и закончилась для меня Путина 80 на Камчатке. Далее пришлось ожидать нашего возвращения в Октябрьский, что бы вернуться домой.