Баррикады. Глава 5. Записи конструктора

Ректор Адмиральского кораблестроительного университета Семён Караваев сидел в своём кабинете за столом и перебирал визитки местных адвокатов. Напротив стояла Агата Мичман, сжимая в одной руке пачку сигарет, а в другой – мобильный телефон.

– Вот ответь мне на вопрос: почему ты ничего не сделал? – принялась Агата сыпать обвинениями. – Как ты мог допустить, чтобы эти сволочи, находясь в твоём кабинете, через твоего секретаря вызывали всех по одному? Ты ведь мог не дать их номеров!

– И что? – Караваев смотрел на коллегу, пребывая в состоянии напряжения и беспомощности. – Думаешь, они бы не пробили их по своим каналам?

– Но ты мог предупредить их! И тогда Столяров и другие работники лаборатории шли хотя бы зная, зачем они сюда идут и к кому! Могли бы как-то договориться между собой, выработать общую позицию! Откуда им было знать, что встреча с ректором обернётся встречей с ДГБ, обыском и допросами?

– Как бы я предупредил их, Агата?! Как?! – Караваев резко поднялся из-за стола, обрушив стопку визиток, лежащую на его лакированной поверхности. – Думаешь, меня кто-то предупреждал об их приходе?! Они заявились внезапно, и контролировали каждый мой шаг!

Агата закурила и продолжила в гневе ходить по кабинету. Караваев мог бы возражать ей и дальше, доказывая, что от него в сложившейся ситуации ничего не зависело. Но, во-первых, спорить с ней и что-то доказывать у него не было ни сил, ни желания, да и сам этот спор не имел никакого смысла. А во-вторых, он понимал, что отчасти Агата права. В конце концов, телефон у него никто не отбирал. Возможности предупредить своих коллег у него на самом деле были. И будь он чуть проворнее и сообразительнее, он мог бы написать в преподавательский чат, отправить работникам лаборатории групповое сообщение. Даже если бы дэгэбисты об этом прознали, или кто-то бы им доложил, в чём бы они его обвинили? Состава преступления или правонарушения в этом нет.

Ответ, почему он не повёл себя так, как, возможно, поступила бы Агата, был до удивления прост и ужасен. Вошёл в ступор. Спасовал. Не додумался.

– Всё как тогда! На судостроительном! – не унималась женщина, стряхивая сигаретный пепел на ворсистый ректорский ковёр.

– Приди в себя и возьми пепельницу! – не выдержал Караваев.

– За коврик свой переживаешь?! – выкрикнула Агата, швырнув в его сторону недокуренную сигарету. – Это главное, что тебя сейчас волнует?!

От возмущения Агата начала задыхаться и направилась в сторону выхода из кабинета.

– И зачем я только время своё на тебя трачу?! Пойду хоть наших поддержу. А ты иди за тряпкой, вытирай свой драгоценный коврик! Хотя зачем тебе тряпка?! Ты же сам как тряпка!  Что тогда в январе, что сейчас!

– Январским погромом меня попрекаешь?! А ты что, своими глазами видела? Рядом стояла? Тебя там вообще не было! – бросил вслед горячую реплику ректор.

В ответ на его слова Агата хлопнула дверью так, что зашатались и чуть не упали повешенные над ней настенные часы.

Откуда у этой привлекательной и внешне хрупкой женщины такая дерзость и скандальный характер? Хотя он отдавал должное Агате: её смелости и решительности мог бы позавидовать любой крепкий мужик. Вот и сейчас она шла в разъярённую пасть к дэгэбистам, чтобы поддержать своих. Быть может, именно этих качеств ему сейчас и не хватало.


* * *


После звонка Агаты Громов упаковал в чехол видеокамеру, схватил свою барсетку с журналистским удостоверением и ключами от машины и спешно направился к выходу из редакции. Калинковой он дал поручение сидеть в кабинете и до его приезда никуда не выходить.

Открыв дверь редакции, он едва не столкнулся с какой-то женщиной. Это была молодая, лет тридцати, стройная брюнетка с аккуратно уложенным каре. Причёска выглядела настолько идеальной, словно она только что вышла из парикмахерской. Громов даже предположил, что у неё на голове парик. Синяя, как у стюардессы, форма не сходилась на груди и казалось, что одна из пуговиц вот-вот вырвется.

Гостья попыталась протиснуться через пространство между плечом Громова и косяком двери сначала с одной стороны, потом с другой, однако главред ей такой возможности не дал.

– Почему вы меня не пускаете? – с наигранным кокетством проговорила она.

– Наверное, потому что вы не работник нашей редакции, – тут же нашёлся с ответом Громов. – И прежде чем впускать сюда постороннего, я должен хотя бы знать, кто он.

Столь строгий, хоть и вежливый, ответ подействовал на визитёршу отрезвляюще.

– Так я не посторонняя. Я ваша коллега, – сказала та, и что-то похожее на улыбку всё же промелькнуло на её лице, на котором почему-то было слишком много пудры.

– Что-то я вас не припомню, – не меняя тона говорил Громов, всё так же стоя в дверях. – Какое СМИ вы представляете?

– Ой, как у вас всё серьёзно. Сразу видно: солидное издание, – сказала она заискивающим тоном, но вместо улыбки рот исказила гримаса. – А вы Александр Васильевич Громов?

– Собственной персоной. Чем я могу быть вам полезен?

Лицо этой загадочной брюнетки он припоминал, но к журналистике – той, в которой работал Громов и его подчинённые – отношения эта особа явно не имела.

Визитёрша неуверенно заулыбалась и стала переминаться с ноги на ногу. При этом она настырно заглядывала через плечи главреда в помещение редакции, словно что-то в нём выискивала взглядом. Или кого-то.

– Да, собственно, я не к вам… Мне хотелось бы поговорить… с Вероникой Калинковой. Она сейчас здесь?

– Как кто вы собрались с ней говорить? И по какому поводу? – всё тем же строгим тоном допытывался Громов.

– Я из отдела по связям с общественностью. Хотела бы обсудить с Вероникой один щекотливый момент…

Эти странные недомолвки Громову не понравились. Он сразу почуял неладное.

Главреда «Баррикад» раздражало, когда сотрудники различных пресс-служб обращались к журналистам как к коллегам. Тем более странно и нелепо это было слышать от данной особы, которая пришла к «коллегам» в форме, очень похожей на ту, которую носят сотрудники правоохранительных органов.

– Отдел по связям с общественностью, стало быть, не один. Какую структуру вы представляете? – Голос Громова стал более требовательным. – Полностью назовите ваше имя и должность. Не надо сюда вламываться и устраивать игру в угадайки.

– О, сразу чувствуется профессионал. Хватка, умение добывать нужные сведения… – неискренне улыбалась женщина в синем костюме.

– И как профессионал, пытающийся у вас добыть нужные сведения, я ещё раз повторяю свой вопрос. Кто вы и по какому вопросу намерены говорить с моей подчинённой.

– Ладно, будем считать, вы меня раскусили, – нервозно засмеялась визитёрша, закусив на мгновение губку. – Я из департамента государственной безопасности. Артамонова Бэлла Викторовна. Старший специалист отдела по связям с общественностью.

– Вот с этого и надо было начинать. А не с того, что вы «коллега». Только странно, что мне пришлось вас «раскусывать», если вы пришли сюда как официальное лицо. Теперь ответьте, пожалуйста, на вторую часть моего вопроса.

– Ваша журналистка стала участницей… точнее, свидетельницей… одного инцидента… очень нехорошего…

– Если это то, о чём я думаю, то разбирательством этого инцидента занимается полиция и прокуратура. И давать свои показания – как свидетель, а возможно и как потерпевшая – Калинкова будет им, а не вам. Если же вы хотите дать по этому поводу ваш официальный комментарий, вы можете предоставить его мне. Как «коллега коллеге».

– У меня есть конфиденциальный и очень деликатный разговор конкретно к Калинковой, – настаивала визитёрша. – Хотела бы задать ей несколько важных вопросов.

– Важные вопросы вы будете задавать ей только после вручения повестки.

– Но вы же должны понимать, что это наложит на неё определённые обязательства. Я думала, мы просто побеседуем.

– Как коллега с коллегой? – вновь язвительно заметил главред «Баррикад». Однако обмениваться с этой женщиной колкостями удовольствия ему не доставляло.

– Наоборот, мы не хотели её обременять никакими официальными вызовами. Мы же понимаем, что она пострадала, выполняя журналистское задание, и понимаем, что после полученной травмы она может быть не в том состоянии…

Громов пристально посмотрел на визитёршу. То, как она сейчас проговорилась, эта леди, похоже, не поняла.

– Так «не хотели обременять» и так «понимали» её состояние, что силой выволакивали её из трамвая? – с вызовом спросил Громов, вспоминая видео, которое полчаса назад показала ему Калинкова. – И не потому ли, что с ней не справились двое ваших коллег мужского пола (заметьте: ваших, не моих!) сюда уже направили женщину, то есть вас?

Дама в синем растерялась. То, что Громову может быть известно о стычке Калинковой с дэгэбистами, она, возможно, и предполагала. Но не учла того, что он может заявить об этом в открытую, ещё и в форме претензии. Похоже, виновным ни себя, ни свою журналистку он не считал. К такому повороту Бэлла точно была не готова.

– Исходя из этого, я имею все основания не доверять сотрудникам вашей структуры и сомневаться в ваших благих намерениях. Поэтому и требую любые разговоры с моей подчинённой проводить только по факту вручённой повестки, где будет указано, по какому делу вы намерены с ней общаться и каков её процессуальный статус. И только в присутствии адвоката, которого я найду для неё сам. И заранее вас предупреждаю, что любые попытки выйти с ней на контакт, не ставя об этом в известность меня, я буду расценивать как давление.

– Подождите! Но к чему адвокат, к чему все эти сложности? Мы хотели с ней побеседовать, чтобы как раз… сгладить некоторые острые углы.

– Так беседа – дело добровольное, – развёл руками Громов. – А общаться с вами после сегодняшнего она вряд ли захочет. Считайте, что вы ей не интересны как собеседники.

Не считая нужным заморачиваться, Громов закрыл дверь редакции на ключ прямо перед носом у «коллеги» из ДГБ.

– Пойдёмте, я вас провожу. – Он обхватил рукой брюнетку за плечи и повёл её к выходу.

Столь не джентльменское поведение было для Громова не характерно. Однако размениваться на манеры и этикет с дэгэбистами, после того, что они устроили сегодня утром с Калинковой, он не собирался. И общаться с ними с позиции своей правоты считал вполне уместным.

Громов вдруг подумал, как удачно всё-таки совпало. Приди эта особа на минуту раньше, она наверняка бы начала рыскать по редакции, не слушая вопросов Байковой, и зашла бы к нему в кабинет, где как раз он сидел с Калинковой. А если бы её визит пришёлся на минуту позже, она вошла бы в кабинет, где сидела Ника и где бы уже не было Громова, который ещё хоть как-то мог её защитить, и «деликатный разговор», который она с ней планировала, проходил бы уже в застенках ДГБ.

Приблизившись к машине и проследив, чтобы незваная гостья не стала подниматься в помещение редакции снова, он набрал Байкову.

– Девочки, я вас закрыл. До моего приезда из редакции не выходить. Никаких посетителей не запускать. Ни по каким просьбам и звонкам никуда не отлучаться. Если будут звонить и спрашивать Нику, пусть связываются со мной. А всем нашим в общий чат напишите, чтобы открывали двери своим ключом и закрывали с внутренней стороны.

Закончив разговор, Громов сел в свой фольксваген и направился в АКУ.


* * *


Дэгэбисты повели Столярова и его команду в лабораторию, где снова сверились со списками. В помещении уже находилось шесть человек в форме, с лицами настолько холодными, словно были выточены из камня. С ними присутствовали две девушки, по возрасту и внешнему виду напоминающие студенток. Но они явно были не из АКУ. Их лиц Столяров не припоминал. Капитан Егоров представил их как понятых. Их фамилий доцент не запомнил, да и интересовали они его мало. Интересовало, что будет дальше.

Дэгэбисты попросили работников лаборатории предъявить свои мобильные телефоны для осмотра. Немного нервничая, доцент достал из кармана чёрный смартфон – тот самый, что дал ему Никола перед походом к ректору.

– Да-а-а. Негусто, – промямлил Егоров, зайдя в мессенджеры и, по-видимому, ничего в них не обнаружив.

Этот факт не особо его и напряг. Видимо, с таким они сталкивались часто, и уже привыкли к тому, что многие их «клиенты», совершая не совсем законные действия и предполагая, что за ними придут, «подчищают» компрометирующие переписки.

– Самокуров! – окликнул Егоров высокого щуплого паренька, очень похожего на тех, которые в годы юности Столярова выходили под утро из компьютерных залов после бурной и насыщенной «ночной смены». – Необходимо восстановить все имеющиеся переписки и журнал звонков. Никола Радич, теперь ваш.

Никола предоставил смартфон с треснувшим экраном, которого раньше у своего подопечного Столяров не видел. Галерея изобиловала фотографиями АКУ, видами Адмиральска, серии фотографий какой-то компании, играющей в боулинг, фото симпатичных девчонок, сидящих в аудитории и посылающих воздушные поцелуи фотографу, фото его соседа по комнате, в обнимку с невысокой девушкой в комбинезоне. В телефонной книге были фамилии преподавателей с номерами их мобильных телефонов, телефоны кафедр.

В мессенджере Николы всё оказалось намного увлекательнее.

– Господин Столяров, кажется, это по вашему предмету. – Егоров не мог скрыть садистской ухмылки. – Это ваш совместный со студентом бизнес? Или он этим занимался в одиночку?

Он продемонстрировал доценту экран смартфона. Сотни переписок с различными абонентами, более тысячи сообщений, которые можно было разделить на две группы. Одни начинались со слов: «Помоги решить…» и дальше содержали прикреплённое фото контрольной или лабораторной работы. Вторыми были просьбы написать курсовые. Просящие указывали тему работы и срок, до которого она должна быть готова.

Увидев эти переписки, Столяров посмотрел на своего подопечного с такой яростью и злостью, что, как показалось Николе, если бы не присутствие сотрудников ДГБ, доцент врезал бы ему снова.

– Я бы на вашем месте брал процент, – бросил добивающую доцента фразу Егоров.

Парень перевёл взгляд на довольного дэгэбиста.

– Капитан Егоров, это и есть цель вашего прихода? – с ухмылкой произнёс он. – Нашли то, что искали?

– Не переживай. Найдём, – холодно ответил дэгэбист и посмотрел на часы. – Где Блохина?

– Уже ведут, – ответил кто-то из его коллег.

При упоминании этой фамилии Столярова аж передёрнуло. К его научной группе женщина отношения не имела. Хотя с какой целью её сюда пригласили, доцент догадывался. Эта женщина работала на кафедре лаборанткой. Она обладала скверным характером и отталкивающей внешностью. Возможно, одно проистекало из другого.

Двери открылись – и в сопровождении ещё двух сотрудников ДГБ в лабораторию, сгорбившись, вошла женщина неопределённого возраста. Эта лаборантка, худая и сутулая, в круглых очках с толстыми линзами, неровно подкрашенными губами и заплетёнными в жиденькую косичку засаленными волосами, всегда вызывала у Столярова неприятное впечатление, граничащее с брезгливостью.

– Блохина Клара Ивановна, старший лаборант кафедры дистанционной электроники? – спросил капитан Егоров, сверяя данные.

На ней была надета та же бордовая вязаная кофта, которую она носила ещё со времён его студенчества. И дело было не в низкой зарплате лаборанта и невозможности купить новые вещи. И даже не в том, что эта кофта была дорога ей как память. Женщине было полностью наплевать на то, как она выглядит и в чём одета. Как говорила про неё Агата: «Если бы Кларочка любила себя так же, как сплетни, она была бы ничуть не хуже любой из нас».

Долгое время женщина носила прозвище «Блоха», студенты прозвали её ещё более колоритно – «Мандавошка». И не столько из-за фамилии, сколько из-за того, что в поисках «шпор», в наличии которых она могла заподозрить кого угодно, она лезла студентам чуть ли не «во все дыры». Уменьшительно-ласкательное «Кларочка» она получила от остряка-второкурсника, которого прямо на экзамене заставила раздеться, говоря о том, что у него на животе написана шпаргалка, а когда парень отказался, начала его раздевать сама.

– О, Кларочка! Да-да, ещё! Ты так горяча, моя малышка, – театрально стонал и ёрничал парень под улюлюканье аудитории.

На том экзамене каждый получил своё: лаборантка – новое прозвище, а студент – направление на пересдачу.

Кларочка ненавидела практически весь имеющийся в вузе женский пол, начиная от юных студенток и молодых преподавательниц, заканчивая женщинами элегантного возраста, такими как Агата. Но больше всего она ненавидела жену Столярова – Наталью.

Двери снова открылись – и сотрудники органов втащили внутрь светловолосую девушку в элегантном костюме с юбкой ниже колен и приталенным жакетом, из-под которого выглядывала белоснежная ажурная блуза. Её причёска была немного растрёпана, а лицо взволнованным.

– А вот и вишенка на торте! – торжественно произнёс дэгэбист. – Столярова Наталья Геннадьевна, младший преподаватель.

Девушка прошла и стала рядом с мужем. Её огромные глаза наполнились страхом и теперь казались ещё больше.

Сердце в груди Столярова забилось сильнее. Зачем дэгэбистам понадобилась его жена? Неужто они собираются использовать её как рычаг давления на него лично. Он посмотрел на супругу. Наташа выглядела напряжённой и растерянной. В противовес ей, Кларочка, находясь в одном помещении с сотрудниками органов, не выглядела испуганной или подавленной. Столяров бросил взгляд на её лицо. Когда они встретились глазами, доценту даже показалось, что он видит на губах лаборантки улыбку удовлетворения.

Столяров помнил, как желчная лаборантка пыталась строить его будущей жене мелкие козни и пакости, когда та была ещё студенткой. Первокурсница Наташа Румянцева была одной из самых обаятельных девушек на потоке. Широко распахнутые тёмно-серые глаза смотрели на мир чистым, как у ребёнка, взглядом, а искренняя улыбка, озаряющая её лицо, делала его черты очень милыми. Натуральная блондинка от природы с очень густыми волосами, она постоянно экспериментировала. Красила пряди в яркие необычные оттенки, меняла причёски, то обрезая волосы под каре, то, наоборот, отращивая до пояса. Что бы она ни сделала, смотрелось практически идеально на её волосах, что, возможно, и стало причиной зависти и ненависти Кларочки, жидкая косичка которой походила на облезлый мышиный хвостик. А ещё Наташа обладала изящной фигурой и при этом довольно рельефным бюстом, который казался ещё больше из-за декольтированных блузок и платьев, которые девушка обожала носить. За это регулярно получала взбучки от Столярова, который советовал ей сменить специальность, а, впрочем, и вуз.

Всё поменялось в один момент – на экзамене, который принимал он лично. Присутствовавшая во время него Кларочка под предлогом того, что девушка прячет шпаргалку, выставила Наташу в центр аудитории, на всеобщее обозрение, и начала демонстративно рыться в её вещах, выкладывая на стол косметику, кремы и прочее содержимое дамской сумочки. Этого лаборантке показалось мало, и она начала расстёгивать Наташе блузу, чтобы проверить лифчик, уверяя, что свои шпаргалки студентка прячет именно там. Тогда он, Столяров, это жёстко пресёк, высказав женщине в глаза всё, что он думает о ней и её методах. Именно тогда доцент нажил себе врага в лице токсичной лаборантки, а Наташка настолько очаровалась строгим и непрошибаемым преподом, что на следующий день после экзамена нашла доцента в лаборатории и стала напрашиваться к нему ассистенткой. От этой идеи Столяров был не в восторге, но и сразу отвечать отказом не стал. Для начала доцент решил узнать, зачем это нужно студентке.

– Румянцева, поверь, я не нуждаюсь в дополнительных ассистентах. У меня каждый человек на своём месте и выполняет свою работу.

– Я просто хочу быть полезной, – развела руками девушка и на её щеках проступил лёгкий румянец.

Глядя на её лицо доцент улыбнулся, подумав о том, как же иногда фамилия может соответствовать человеку. Но быстро стёр улыбку с лица.

– Если ты действительно хочешь быть мне полезной, для начала смени гардероб, – съязвил Столяров, пренебрежительно глядя на внушительных размеров декольте, из-под которого выглядывали округлые формы, едва прикрытые полупрозрачными оборками. – Чтобы не отвлекать своими рюшками сотрудников лаборатории от работы.

– Я исправлюсь. – Девушка густо раскраснелась и сложила руки крест-накрест на груди, как будто пытаясь закрыть свои прелести.

– Заранее предупреждаю, чтобы на серьёзную работу ты не рассчитывала, поскольку толку от тебя как от учёного будет мало.

Столяров снова окинул недовольным взглядом её внешний вид. Девушка совсем сконфузилась. Она чувствовала себя настолько неуютно, будто стояла перед доцентом практически голая.

– Но помощь мне действительно нужна. Я буду не против, если ты изъявишь желание подметать, мыть полы, протирать пыль на полках и стеллажах, так как уборщица сюда заходит редко.

На удивление доцента, который ожидал, что после этих слов Наташка развернётся и хлопнет от обиды дверью, девушка кивнула и спросила, где ей взять необходимые для работы предметы. Теперь каждый день заходящего в лабораторию Столярова встречали выметенные полы, чистые столы и натёртые до блеска стеклянные поверхности.

«Ну и пусть ходит, – размышлял доцент. – Месяц-другой помается, поймёт, какой мудак Столяров, и перестанет здесь околачиваться».

Но Наташка ходить не перестала. Она изменилась. Соблазнительных нарядов, щекочущих воображение, которые были неизменной частью её гардероба, девушка теперь не носила. А ещё, к шоку для окружающих и радости Кларочки, она перестала ходить с распущенными волосами, завязывая их в тугой хвостик или заплетая косу.

Вначале Столярову казалось, что она это делает из благодарности, а когда понял, что студентка в него втюрилась, попытался её отвадить. Один раз он серьёзно поговорил с ней, объяснив про разницу в возрасте, социальном статусе и подчеркнув, что у него крайне неуживчивый характер. Но это не сработало. Студентка развела руками и сказала, что ни на что не рассчитывает. Ей просто приятно находиться в лаборатории, в его обществе, и она старается помогать, как может.

Столяров всё понимал и даже в чём-то её жалел. Но чем больше он пытался её отвадить, чем грубее и резче с ней обращался, тем сильнее Наташка к нему привязывалась. В конце концов, он на это махнул рукой.

«Ничего страшного. Пятый курс закончит, диплом напишет и отвалится, – успокаивал себя Столяров. – Не будет же она сюда как на работу каждый день ходить».

Внезапно от этой мысли ему стало грустно. С чего бы это? И почему он так часто о ней стал думать? Неужто сам привязался к этой девчонке?

В лаборатории после выполнения порученных ей обязанностей девушка садилась за дальний стол в уголке и тихо там что-то рисовала и чертила, периодически поглядывая на стол, за которым трудился он. Вначале Столярову казалось, что она просто ищет повод быть рядом. Подольше находиться в его лаборатории и смотреть на него, и что-то там калякать для отвода глаз.

Но когда доцент подошёл, чтобы рассмотреть, чем занимается его студентка, он был удивлён. Девушка рисовала опору с разветвлённой верхней частью. От основания и по всей длине шла обмотка из медной проволоки, а сверху, судя по чертежу, находились несколько разрядников, похожие на ветви.

– Что это ты тут за качер-дерево рисуешь? – полушутя, по-доброму, спросил Столяров.

– А, это? – заулыбалась Наташка. – Это я озонатор для комнатных цветов пытаюсь придумать. Обычные озонаторы устроены так, что озон вырабатывается в больших количествах и повреждает растения, проникая в отверстия листьев и окисляя растительную ткань. Я пытаюсь сделать таким образом, чтобы концентрация вырабатываемого озона не доходила до того уровня, когда это причинит вред живым организмам. Чтобы это было не вреднее, чем вдыхаемый нами озон во время грозы.

Столяров передёрнул плечами и вгляделся в эскизный чертёж. Всё это было несколько наивно, но Столяров сделал скидку на то, что Румянцева – первокурсница, и для неё это довольно высокий уровень.

– Что ж, вынужден признать, что я ошибался. Если ты уже на первом курсе решила пересмотреть конструкцию обычного озонатора и создать свою собственную, с конкретным практическим применением, у тебя есть перспективы в науке. Считай, что ты выдержала испытательный срок, и с завтрашнего дня будем конкретно заниматься твоим озонатором. Не всё ж тебе полы мести да тряпкой махать. Поди надоело уже.

– Что вы, Игорь Иванович. Всё равно этим надо кому-то заниматься. Вы не переживайте, я так маме помогаю с детства на её работе, так что занятие для меня самая что ни на есть привычное.

– А кем же работает твоя мама?

– Она цветочница. Видели небольшой павильон «Хризантема» на цветочном рынке возле ЗАГСа? Там и прошло моё детство.

Наташка посмотрела куда-то вверх, как будто рассматривая на потолке образы прошлого.

– Знаете, как здорово? Сидишь на ступеньках, распаковываешь коробки с цветами, а там проходят невесты в искрящихся белых платьях – у кого-то со стразами, у кого-то с лентами, их волосы украшает фата – такая лёгкая, словно она сделана из сахарной ваты. Я очень любила делать букеты для невест. Составлять из розовых цветков различные монады и узоры, а потом украшать их лентами, втайне мечтая, что когда-то такой букет будет в руках и у меня самой.

– А почему же ты не пошла учиться в университет культуры на дизайнера или флориста, если тебе нравится этим заниматься? – Столяров вращал в руках карандаш, которым только что поправлял схему. – Почему в АКУ? Ты же явно не технарь.

– В «кулёк» я как раз и подавала заявление, но провалила экзамены, – простодушно ответила девчонка. – Членам приёмной комиссии очень понравилось, как я нарисовала натюрморт с цветами на экзамене по живописи. Но на экзамене по рисунку нам дали задание рисовать человеческий череп. Точнее, его гипсовую модель, которая стояла на подставке. Не то что бы я черепов боюсь или испытываю к ним отвращение. Но я их никогда не рисовала раньше. Сделала как смогла. У других красиво вышло, похоже. А у меня… ну, так себе. – Наташка закусила губу. – По словам членов приёмной комиссии, ошиблась в пропорциях и неправильно показала перспективу.

Провал в «кулёк» Наташу не расстроил. Она довольно хорошо училась в школе и решила поступить в АКУ, чтобы воплотить свою идею насчёт озонаторов и многих других изобретений, которые посещали её воображение ещё в подростковом возрасте.

Столяров видел, с каким упорством Наташка осваивала новые знания и искала дополнительные источники, чтобы вникнуть в тему. Она всего добивалась сама, своим старанием и трудом. Маленькая, хрупкая девчонка с невероятной силой духа. С юношеской чистотой и наивностью. Романтичная, но при этом твёрдо стоящая на ногах.

«Хорошо, что ты провалила экзамены в кулёк», – подумал тогда Столяров.
Ему импонировало Наташино упорство. Она верила, что достичь желаемого можно собственными усилиями. В этом они были похожи.


* * *


– Пожалуй, все в сборе. Начнём, – дал отмашку Егоров.

Один из дэгэбистов достал большие чёрные пакеты, похожие на мусорные, только плотнее, вместо завязок на них были пломбы. После этого четверо сотрудников ДГБ надели перчатки и приступили к процедуре обыска. На глазах работников лаборатории стали доставать ящики, выворачивая содержимое прямо на пол. Рыться в нём, высматривая каждую запись. Ещё двое, надев перчатки, подошли к столу Столярова и стали пересматривать бумаги на нём. Потом один из дэгэбистов полез под стол.

– Здесь какие-то крепления, – сказал он так, словно не случайно их обнаружил, а знал о них заранее.

– Понятые! – позвал Егоров.

Две молодые девушки подошли ближе. На их глазах дэгэбисты аккуратно перевернули стол и поставили на бок. Стали отчётливо видны крепления, держащие нижнюю часть под столешницей.

– Двойное дно, – констатировал капитан ДГБ.

В присутствии понятых дэгэбисты разжали крепления и аккуратно сдвинули нижнюю часть столешницы. Но та оказалась пуста.

– Что здесь было? – капитан Егоров подошёл к доценту и пристально посмотрел в глаза.
– Не подскажете, гражданин Столяров?..

Доцент молчал, рассматривая пытливое лицо дэгэбиста.

Доцент с отвращением посмотрел на отвратительную женщину и перевёл взгляд на капитана Егорова, потом снова глянул на доставшийся ему от изобретателя стол.

Его научная группа много лет трудилась над рядом изобретений, среди них были и югославского конструктора Милоша Лучича, который работал в Адмиральске и имел отношение к КБ «Ингульское». Он был руководителем конструкторской группы, которая разрабатывала сверхсекретное оборудование, связанное с лазерами дальнего действия. Под его руководством была спроектирована и построена загоризонтная система лазерного поражения «Северное Сияние».

Столяров помнил эти времена. Он тогда учился на первом курсе. Милош Лучич читал у них физику, и на одной из пар предложил студентам представить, что у них есть возможность посетить лаборатории физиков, совершивших прорыв в науке, и расспросить об их трудах и изобретениях. Он просил  студентов назвать фамилию учёного и изобретение, о котором они мечтали бы побеседовать. Игорь тогда поднял руку первым и сказал, что хотел бы побывать в лаборатории Николы Теслы в Колорадо-Спрингс, побольше узнать про знаменитый «Луч смерти» и увидеть его в работе. Сокурскники Игоря начали спорить с тем, что это миф и выдумка. Молодой Столяров вступил в дискуссию, доказывая, что существование лазерной установки с такими функциями возможно. Лазеры Игорь любил, очень много о них читал, в том числе и про легендарное изобретение Теслы.

После пары Лучич попросил его задержаться.

– Я, конечно, не Никола Тесла, но кое-что тоже показать тебе могу.

В тот вечер он повёл студента на территорию завода. Они пошли окольными тропами, через береговую линию, поросшую камышами. Преподаватель вывел своего студента к тридцатиметровой вышке и предложил подняться по лестнице.

То, что увидел Игорь там, полностью потрясло его воображение. Так Милош Лучич привлёк семнадцатилетнего Столярова к работе с ЗСЛП «Северное Сияние».

Свой выбор Лучич объяснил тем, что Игорь очень близок ему по духу и что Столяров станет учёным и продолжит его дело. На вопрос своего студента, почему он пришёл к такому заключению, Лучич ответил одним словом: «Увидел». Молодой Столяров тогда воспринял это как шутку. Но такое внимание научного руководителя ему льстило.

Для него Милош Лучич был странным и в то же время удивительным человеком. По вузу про него ходили слухи, что иногда он говорит ужасные вещи, словно видит картинки из будущего. Столяров воспринимал это как байку, легенду – одну из тех, какими иногда окружают талантливых, необычных и нестандартно мыслящих людей. Но в какой-то момент подобным заявлением он огорошил и его, своего ученика. Милош, как обычно, что-то чертил за кульманом, и вдруг обернулся к нему.

– Игорь, очень скоро ты будешь сидеть вместо меня в этой лаборатории, чертить за этим кульманом, делать пометки за этим столом…

– Как это – «вместо вас»? Ну что вы такое говорите? – изумился студент. – Вас здесь любят и уважают. Вам ещё здесь работать и работать. И вообще, вы ещё молоды, вам жить и жить. Когда-нибудь вы станете профессором, будете выпускать научные труды и собирать полные аудитории тех, кто будет хотеть вас послушать…

Лучич отложил чертёжные принадлежности, подошёл к своему студенту и похлопал его по плечу.

– Дорогой Игорь, ты даже не представляешь, как ты сейчас ошибаешься. Когда ты займёшь моё место в лаборатории, станешь вместо меня за этот кульман и сядешь вместо меня за этот стол, ты поймёшь, о чём я говорю. Но сейчас я не об этом. У меня к тебе будет маленькая просьба. Эту лабораторию не покидай, даже если предложат более новую и современную. И стол этот не выбрасывай и никому его не отдавай. Пусть он будет твоим так же, как всё это время был моим…

Игорь тогда был ошарашен высказываниями своего научного руководителя. Но чем ему возразить, он не знал.

А потом в КБ «Ингульское» был страшный пожар, в котором сгорели все чертежи и проектная документация. Кроме того, был полностью уничтожен командный центр с установкой, а электронное оборудование на вышке, вследствие скачка напряжения, перегорело и практически не подлежало восстановлению. Да и как? Необходимых чертежей и схем просто не осталось.

Изначально следственная комиссия обвинила Милоша Лучича в преднамеренном поджоге. Тогда конструктора задержали и ему светил солидный срок. Но вести дело иностранца поручили молодому следователю Степану Воронцову, который переквалифицировал статью в «Служебную халатность» и отпустил Лучича под подписку о невыезде. Оказавшись на свободе, руководитель конструкторской группы таинственным образом исчез. Его объявили в международный розыск.

Позже стало известно, что он погиб во время боевых действий при бомбардировке Сербии в 1999 году. Задерживать было уже некого.

Столяров выполнил то, что говорил Милош. Он не менял лабораторию и не расставался со старым столом. Для него стол стал памятью о научном руководителе, которого он уважал и любил. И даже кульман, за которым чертил Милош, остался здесь. Правда, сейчас за ним уже никто не работал, и он сиротливо стоял в углу. Но всё равно был частичкой памяти о тех временах, когда здесь работал его наставник.


* * *

Внезапно подала голос лаборантка Кларочка. В этот момент он показался Столярову похожим на мышиный писк.

– Здесь были тетради. Научные материалы, оставшиеся от его предшественника. Документация. Он сам с этим к ректору ходил…

Это произошло год назад. Придя в лабораторию, Столяров увидел Наташу с кучей каких-то тетрадей.

– Игорь Иванович, я хочу с вами поговорить, – сказала девушка. – Я паутину вытирала под вашим столом, и в одном месте были какие-то крепления. Я разжала, чтобы протереть внутри, а оно всё на меня свалилось.

Она указала Столярову на опёртую об угол его рабочего стола доску размером со столешницу.

– Она упала, а в средине вот что…

Студентка протянула несколько общих тетрадей с какими-то записями. Буквы были в основном кириллические, но язык – не русский. Четыре стопки таких же тетрадей лежали на столе. От её находки Столяров обалдел.

– Наташка, что б я без тебя делал? Ты мне судьбой послана, – светился от счастья Столяров.

Воодушевлённый своей находкой, он помчался к Олегу Тобольскому, который тогда занимал должность ректора АКУ. На тетради, которые доцент достал из своего портфеля, тот отреагировал довольно холодно и без энтузиазма.

– Зачем оно тебе надо, Игорь? Ты что, и вправду хочешь с этим долбаться? У тебя мало работы? – с непониманием смотрел ректор на своего подчинённого. – Оборудование осталось ещё с советских времён. Записи эти примерно из того же времени. Даже если тебе удастся оттуда что-то выскрести, сейчас технологии уже совсем другие. Зачем нам это старьё? Кому оно интересно?

– Насколько мне известно, это была одна из важнейших задач, поставленная нам и КБ «Ингульское» Министерством обороны, – не согласился Столяров.

– Министерством обороны каким? Советского Союза? – Тобольский расхохотался. – Союза давно нет, и то, что находится на этой вышке, было актуально тогда. Сейчас это уже груда металлолома, до сих пор числящаяся непонятно зачем на балансе вуза и пожирающая деньги, которые мы могли бы потратить на что-то более актуальное.

– Какие деньги? – выдавил из себя Столяров, ощущая полный упадок сил. – На неё уже много лет ничего не выделяется.

– Вузом – да. Но есть же ещё завод. Он же эту вышку как-то содержит. И если, не дай Бог, приедет из Министерства комиссия и проверит условия её содержания, ни их, ни нас по головке никто не погладит. Её уже давно пора демонтировать, а на этом месте соорудить шикарный технопарк. Если хочешь, составлю тебе протекцию – и ты можешь в нём даже работать. У меня уже и проект готов. Хочешь посмотреть?..

Ректор достал сброшюрованный экземпляр с яркой цветастой обложкой и стал демонстрировать доценту кучу красочных иллюстраций будущего технопарка, созданных с помощью 3D-графики. Тобольский аккуратно перелистывал каждую страничку, оживлённо комментируя и делясь амбициозными планами.

Столяров обратил внимание на его руки. Они были очень ухожены, ногти аккуратно подстрижены и отполированы. Затем он бросил взгляд на гладко выбритое лицо ректора, тоже весьма ухоженное. Лицо, прямо-таки пронизанное какой-то слащавостью и отталкивающей женственностью, показалось Столярову ещё более отвратительным.

Разговаривая с ректором и отвечая на его глупые вопросы, Столяров испытал невиданный доселе накат раздражения и злости. Тобольский фактически растаптывал, размазывал, как дерьмо об туалетную бумагу, всё то, чему Столяров отдал годы своей жизни, сотни бессонных ночей.

После того разговора с Тобольским, Столяров находился в подавленном состоянии, и выйдя из кабинета ректора, облокотился о подоконник и закрыл лицо руками.

– Игорь, что с тобой? – услышал он рядом голос Агаты Мичман.

Женщина практически не расставалась с сигаретами и сейчас курила в открытое окно прямо возле ректорского кабинета.

Но он и слова вымолвить он не мог – лишь открыл портфель и показал ей тетради, с которыми только что был у Тобольского.

Её реакция была диаметрально противоположной. Увидев эти записи, она чуть не упала в обморок. Агата смотрела широко раскрытыми глазами, начала с трудом хватать ртом воздух, дрожащими руками перелистывать странички, жадно вглядываясь в каждую.

– Господи! Мы же столько лет пытались это восстановить. Думали, что надежды уже никакой. Получается, оно всё это время было здесь?

– Да. Наташка делала уборку и нашла.

– Какой золотой ребёнок! Храни и цени эту девушку, Игорь! Какая она молодец!

– Это вышло случайно.

– Игорь, поверь мне! Случайностей не бывает! Тебе эту девочку Бог послал! Держись её!.. А теперь, Игорь, мы срочно должны с тобой кое-куда поехать.

Тогда Агата отменила свои пары и повезла Столярова в мэрию. Их встретил шестидесятилетний мужчина – высокий, стройный, с седыми волосами. По облику он очень напоминал самого Столярова, но только не носил очков и в манерах был гораздо мягче и куда обходительнее. Элегантный и опрятный, в наглаженном костюме и рубашке, сияющей белизной, с запонками на рукавах. Только руки жилистые и в мозолях, как у человека рабочей профессии, никак не сочетающиеся с его внешним обликом. Впрочем, такие же руки были и у Столярова. Игорь сразу сделал вывод, что работник мэрии ими не только документы подписывает, но и возится с каким-то оборудованием. Лицо его выражало мягкость, но взгляд был цепкий.

– Иван Митрофанович Стешкин, – представила его Агата. – В прошлом инженер и конструктор, работал в КБ «Ингульское», а ныне возглавляет управление земельных ресурсов.

– А это – Игорь Столяров, наш выдающийся учёный, один из тех, на ком держится АКУ, – представила она своего коллегу. – Игорь сейчас работает в лаборатории Милоша. Занимается тем же, чем и он когда-то. И вот недавно, во время проведения уборки, смотри, что он со своей студенткой отыскал.

Увидев эти тетради, Стешкин тоже пришёл в шок. Он сказал, что ему знаком этот почерк, стиль изложения, и что эти записи – подлинны.

– Игорь, вы даже не представляете, насколько ценна эта ваша находка!

Стешкин тут же позвонил Семёну Караваеву, который тогда был директором Первого судостроительного завода, и договорился насчёт пропусков. Этим же вечером они втроём полезли на вышку. К удивлению Столярова, Стешкин открыл операторскую своим ключом, который носил на большой связке у себя в портфеле. Оборудование было в плачевном состоянии, сама вышка тоже не внушала доверия – ржавая, со срезанными нижними ступеньками и частично повреждёнными опорами. Сразу было видно, что много лет здесь никто ничего не ремонтировал.

Агата начала протирать пыль на древних мониторах и пультах.

– Господи, это же всё можно восстановить – были бы средства! – горячо говорила она.

– А вы ректору это показывали? – поинтересовался Стешкин. – Как он отреагировал?

– Да никак! Ты же знаешь Тобольского. Мол, старьё, которое давно пора сдать на металлолом и построить на его месте что-то современное. Носится со своим технопарком.

– Ну, я попробую что-то через мэрию сделать. Средств, конечно, нам на это не выделят. Но в том, чтобы здесь был наведён порядок и работа могла быть продолжена, подсоблю.

– Иван, ты понимаешь, насколько это затратно и сколько может потянуть?

– Я делаю это ради Милоша, – вздохнул Стешкин. – Думаю, он ради меня бы сделал то же самое.

– В таком случае, я тоже в доле, – решительно заявил Столяров.

Агата и Стешкин на него посмотрели.

– Игорь, ты и в самом деле готов в это вкладываться? – осторожно спросила Агата.

– Ну а что делать? Мне ведь он тоже был не чужим человеком. И многие знания я получил благодаря ему.

Как потом объяснила Столярову Агата, Иван Стешкин дружил с Милошем Лучичем, и очень тяжело переживал утрату.

– Милош был единственным, кто поддержал его в тот момент, когда все отвернулись. Даже я… – с горечью проговорила Агата. – Наш Графченко тогда устроил против него целый заговор, и мы, олухи, повелись, отказались с ним работать. Он после этого был вынужден уйти из КБ. Один Милош его поддержал. Сказал, что ни с кем, кроме Стешкина, иметь дел не будет. Мы устроили бойкот и ему. И этот проект они продолжали с Иваном вдвоём.

– Настоящий друг, – вздохнул Столяров. – Здорово иметь такого друга, который пойдёт за тобой куда угодно, и, если нужно будет спуститься в ад для схватки с демонами, будет готов и на это.

Следующая мысль, которая пришла в голову Игоря: а способен ли кто-то ради него на такой же поступок?


* * *


На входе раздались какие-то голоса. Знакомый Столярову женский голос произнёс:

– Пропустите меня! Я тоже имею право присутствовать.

В лабораторию ворвалась рыжеволосая женщина в изумрудном костюме. Её зелёные глаза пылали такой злостью, что, казалось, она была готова накинуться на сотрудников ДГБ.

– Агата Алексеевна, собственной персоной, – обернулся в её сторону капитан ДГБ. – Как говорится, на ловца и зверь бежит.

Его лицо расплылось в ухмылке.

– Очень остроумно, капитан Егоров, – процедила сквозь зубы Агата.

– Не знаю, обрадую я вас сейчас или расстрою, но к вам у нас пока вопросов нет, и вы можете возвращаться к своим делам. Вы не являетесь членом научной группы Столярова и ваше присутствие здесь не предусматривается.

– В таком случае, с какого перепугу предусматривается присутствие ЭТОЙ? – Агата указала рукой на лаборантку. – Она тоже не является членом научной группы. Кроме того, она была поймана мною на краже документов. Конкретно здесь, в этой лаборатории!

– Это всё ложь! – Лицо Кларочки исказилось гримасой.

– Забыла, как я тебя застукала на горячем, за выносом документов? – не унималась Агата и, обернувшись к дэгэбисту, продолжила: – Я буду жаловаться в прокуратуру. У вас во время обыска присутствует человек, не имеющий отношения к лаборатории и её деятельности!

– А это уже не вам решать, кто будет привлечён к нашим следственным действиям, а кто не будет, – раздражённо выговорил дэгэбист. – Вы так хотите присутствовать? Ну что ж, проходите.

Агата прошла в лабораторию и стала рядом со Столяровым.

По лицу капитана ДГБ было видно, что появлению этой женщины во время проведения данного обыска он был не очень-то и рад. Скрывать свои эмоции он даже не пытался. Егоров помнил свои неприятные разговоры с Агатой Мичман, которая ставила дэгэбистам в упрёк их бездействие во время январского погрома на заводе, и сама многократно звонила ему, спрашивая – без особой надежды, но очень настойчиво, – установили ли они заказчиков и исполнителей этого гнусного действа и привлекли ли хоть кого-то из них к ответственности. Егоров отвечал формально и холодно, ссылаясь на тайну следствия, но ответ был известен обоим: никто никого не искал.

Возможно, это была одна из причин, почему и во время данных следственных, как он выразился, действий Егоров решил обойтись без участия этой смелой и разумной женщины. Взвесив возможные последствия, дэгэбист не счёл нужным её выпроваживать. Хотя присутствие Агаты его напрягало. Она задавала слишком много вопросов, отвечать на которые ему сейчас тем более не хотелось. Он её, скорее, терпел. Но и давать ей повод для дальнейших звонков с упрёками и громких заявлений в прессе, которые наверняка за этим последуют, он тоже не хотел.

Для Столярова же её появление в столь сложный для него момент стало актом поддержки, которой он никогда ни от кого не ждал, но которой сейчас ему особенно не хватало.

Агата. Его любимая преподавательница…

В своё время молодой Игорь был очарован этой невероятной женщиной, в которой сила воли, ум и твёрдость характера сочетались с женским изяществом и грацией. На лекциях он засматривался на её рыжие локоны, провожал глазами, когда она ходила с указкой по аудитории, звонко цокая каблучками, а на младших курсах даже краснел, когда она невзначай прикасалась к его руке, поправляя его чертежи. Свою симпатию он как мог пытался скрыть. Впрочем, Агата обо всём догадывалась, но не пыталась его пристыдить. Наоборот, говорила, что он у неё любимый студент и она возлагает на него большие надежды, делала акцент на том, что верит в него как в учёного, что у него большой потенциал и он много достигнет, благодаря своему упорному труду. Спустя годы чувство влюблённости прошло, но осталось глубокое уважение и благодарность. Теперь, когда они работали вместе, Игорь не раз думал, что, возможно, и не достиг бы тех высот, если бы не поддержка этой восхитительной женщины – Агаты Мичман.

А как горячо она вступалась за «Северное Сияние», которому он, благодаря найденным Наташкой тетрадям, решил дать вторую жизнь!

Кроме того, Агата была одной из немногих, кто не осуждал Столярова за его выбор спутницы жизни.

В мае прошлого года Игорь сделал своей избраннице предложение. Толчком послужило то, что Наталья Румянцева заканчивала учёбу в АКУ. Столяров поймал себя на мысли, что первый раз конец учебного года и такой долгожданный летний покой не доставляет ему радости. Он нервно отсчитывал дни до защиты дипломных работ, понимая, что Наташка больше не переступит порог его лаборатории, разве что когда-нибудь заскочит в гости. А с её уходом уйдёт и весь тот уют, приятная атмосфера и вся та душевность, которую она на протяжении нескольких лет создавала. Хотел ли он этого в глубине души? Нет!

Игорь сам для себя понимал, что разменял уже четвёртый десяток. Он любил одиночество и привык к нему. Но, ощущая некую нереализованность как человека семейного, и предчувствуя старость, избежать которой ещё никому не удавалось, он всё-таки подумывал над тем, чтобы связать с кем-то свою жизнь.

Лет десять назад о том, что ему нужна женщина, он как-то даже не думал. Родителям отшучивался, что женат на своей работе. И ничуть не лукавил – работал чопорно и скрупулёзно. А любовь, девушки, секс… Эта сторона жизни не особо его интересовала. Он был педантичен. Он сам себе готовил, содержал свой дом в порядке. Жена как домработница ему была не нужна – со всем он справлялся сам.

Но тут получалось, что он нашёл соратницу – человека, который горел вместе с ним его идеями.

Когда Столяров сделал Наташе предложение руки и сердца, по вузу пошли сплетни, что сорокачетырёхлетний старпёр соблазнил молодую студентку. Про Наташку говорили, что она сама не поняла, куда вляпалась, учитывая сложный характер доцента. Однако девушка выглядела счастливой.

На свадьбе Наташка была в искрящемся свадебном платье и с воздушной фатой на голове, через которую проглядывали её светлые локоны почти до пояса. Свой свадебный букет она составила сама, как когда-то и мечтала. А ещё банкетный зал украшал огромный свадебный торт, который до этого был дипломной работой студентов местного кулинарного училища. Его хватило не только на весь преподавательский состав и персонал АКУ, Наташиных сокурсников и приглашённых гостей, но и причастным студентам-кондитерам перепало.

После свадьбы Столяров взял отпуск, чего ни разу не делал за последние пять лет, и они с Наташей отправились в свадебное путешествие на берег Чёрного моря. Перед этим все свои наработки над утерянным изобретением доцент оставил у своей коллеги Агаты Мичман.

И вот, на четвёртый день отпуска, когда они с женой уехали на экскурсию в античный город Херсонес, гуляя среди развалин древнего поселения, Столяров вдруг ощутил необъяснимое чувство тревоги, как будто произошло что-то ужасное. В этот момент ему даже показалось, что песок под ногами потемнел, став похожим на угольную крошку, а огромные шлифованные камни какой-то старинной постройки надвигаются на него и других туристов, и вот-вот раздавят.

Его молодая жена стояла у края обрыва с фотоаппаратом на шее и фотографировала колонны древнего храма. Её светлые волосы красиво развевались на ветру, глаза светились восторгом, а на лице играла миловидная ангельская улыбка. Охваченный чувством необъяснимого страха, Столяров подбежал к ней и начал уводить с этого, как ему показалось, проклятого места. Увидев тревогу на лице мужа, Наташа даже не сопротивлялась. Она прервала осмотр развалин и предложила зайти в расположенный тут же Свято-Владимирский собор.

– Наташ, ты же знаешь моё отношение к церквям и к публике, которая там ошивается, – скривился Столяров. – Но, если чувствуешь потребность – зайди, а я побуду здесь, снаружи.

Они дошли до здания из светлого камня, фасад которого украшали портики и изящные колоннады, придавая ему сходство с античным храмом. И только огромный купол в виде полусферы, увенчанной золотым крестом, говорил о том, что это культовое сооружение является объектом поклонения христианскому богу. При входе в собор на деревянных перилах висели длинные платки, которые туристки могли надеть, чтобы зайти и помолиться. Найдя среди платков изящное парео, оставленное, очевидно, кем-то из посетительниц, Наташа обвязала его вокруг пояса, прикрыв свои коротенькие шорты, заплела светлые волосы в косу и надела на голову платок.

Когда его жена, трижды перекрестившись, зашла в храм, Столяров достал мобильный телефон и позвонил родителям. Он справился о здоровье отца и матери, которая периодически страдала от головных болей и давления. Мать уверила, что с ней и отцом всё нормально, и по этому поводу переживать не стоит. Закончив разговор с матерью, доцент хотел было спрятать мобильный телефон в карман, но чувство тревоги не покидало его. Недолго думая, он набрал номер Мичман. Агата ответила на звонок практически сразу.

– Игорь! Ты что, уже в курсе?

– В курсе чего? – ещё больше разволновался доцент.

– Вчера на учёном совете Тобольский озвучил свою идею с технопарком. Сказал, что нашёл средства и предложил его разместить на месте, где расположено здание сгоревшего КБ «Ингульское» и нашей вышки с оборудованием.

Голос у Мичман был встревоженный, что было вовсе не характерно для стойкой судостроительницы, которая всегда служила ему примером.

– И, главное, дождался, пока ты в отпуске будешь, чтобы не мог своего слова сказать! – продолжала Агата. – Я, конечно, выступила с негодованием, вмешались и другие члены учёного совета. В поддержку ректора выступил его кум, Графченко, и ещё несколько жополизов. Но большинством голосов его предложение всё же отвергли…

В этот момент доцент почувствовал, как начала неметь рука, держащая телефон, а перед глазами поплыли точки.

– Я, конечно, тут же позвонила Караваеву и доложила о таком самоуправстве ректора. В результате Тобольский имел неприятный разговор с директором завода. Караваев ему объяснил, что и вышка, и КБ находятся на территории завода, а его идея граничит с самовольным захватом заводской земли, и что он, как директор, разрешение на такое не даст. Это слегка умерило пыл Тобольского.

– Я подозревала, что посрамлённый на вчерашнем заседании учёного совета, он обязательно пойдёт на какую-то подлость. А сегодня… – Агата тяжко вздохнула, подбирая слова. – Мне позвонила одна из работниц архива и рассказала о непонятных телодвижениях у них в корпусе. Я специально пошла в архив – ты же знаешь, я бываю там часто, и с заведующей у меня приятельские отношения, так как перед выходом на пенсию она сама работала на заводе – и застала эту женщину в слезах. Она выносила в коридор целые ящики с документацией. Я спросила: «Что случилось?» Она сказала: «Да вот, формирую реквизит на списание». Я говорю: «Какое списание? Это же научные труды наших учёных ещё 20-30-х годов прошлого столетия! Да этим работам цены нет!» Она сказала: «Ну как же? Требование ректора». «Какое требование? Вы что, с ума сошли?» И она мне рассказала, что вышел какой-то странный приказ – «Об оптимизации архива». В соответствии с этим приказом она должна освободить хранилище, изъяв из него материалы до 2000 года. Я посмотрела содержимое этих ящиков и пришла в шок: там была не только канцелярия, которая велась в те годы – кто когда учился, заявления, отчёты – но и данные о десятках, сотнях учёных, которые когда-то в нашем вузе работали.

Столяров попытался было что-то сказать, но смог лишь приоткрыть губы – слова как будто застряли в горле, не давая возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Я потребовала у неё показать мне этот приказ. Она ответила, что ни в каком бумажном виде до неё его не доводили. Приходили какие-то непонятные люди, которые попытались оказать на неё давление, потому что она сказала, что ничего без приказа ректора делать не будет. Потом пришёл ректор, убедил её в том, что она всё не так поняла, ничего уничтожаться не будет, часть архива будет передана каким-то «осведомлённым специалистам», которые дадут этим работам новую жизнь, и показал ей этот приказ. Сказал, что приказ секретный, и потребовал её поставить подпись под самим приказом – о том, что он до неё доведён – и на ещё одной бумаженции, об ответственности за разглашение содержания этого приказа. Я попросила у неё вспомнить, что ещё было в этом приказе, привести мне хотя бы приблизительно! Она женщина старая, ей терять нечего. И она, давясь слезами, рассказала, что после тех двух бумажек ей дали на подпись третью – о приёме в архив протоколов научных исследований, проводившихся до 2000 года, не представляющих научной ценности. Она помнит, что в ней была упомянута ЗСЛП «Северное сияние» и имя Милоша Лучича. Ты понимаешь, что это значит?

– То есть, они пытались сдать в архив все те чертежи и пояснительные записки, которые мы обнаружили в нашей лаборатории, техническую документацию, с которой мы сейчас работаем, чтобы затем отправить их на списание?

– Представь себе! Когда я вышла из архива с намерением жёстко поговорить на эту тему с Тобольским, я увидела, как по коридору прямо к нему в кабинет направляются какие-то непонятные люди в пиджачках и галстуках. За ними шли прислужники с двумя большими чемоданами. Сопровождал их, словно метрдотель в отеле, лично Графченко. Переговаривались они между собой по-английски, и он с ними тоже пытался щебетать на их, так сказать, официальном. Я зашла в приёмную и спросила у секретаря, кто эти люди. Она сказала, что это спонсоры, приехали пообщаться о создании будущего технопарка. Я у неё спросила: «А чего с чемоданами? Деньги, что ли, привезли?» Предчувствуя неладное, я тут же спустилась к тебе в лабораторию. И застала там Кларочку! Которая укладывала ваши наработки в один из чемоданов!

– Что?!! У нас в лаборатории?!! – Доцент был уже не просто зол, а пришёл в настоящую ярость.

– Да, Игорь! Да! Увидев меня, она тут же стушевалась. «Кто тебя себя пустил? Что ты собралась отсюда выносить?» Она тут же затряслась: «Это для Альберта Эдуардовича! Это для Альберта Эдуардовича!»

– Что за бред?!! При чём тут Графченко?!!

– Я задавала точно такой же вопрос, Игорь! Я ей дала затрещину и выволокла эту мандавошку из лаборатории за её вонючие патлы! Протащила её по всему коридору и ворвалась вместе с ней к Тобольскому в кабинет, где как раз сидели эти эмиссары. Я сказала, что мне известно о его тайном приказе и о тех бумажках, которые он подсовывал на подпись заведующей архива, соврала, что имею их копии, и если он только попробует кому-то передать наш архив и рабочие записи из твоей лаборатории, я устрою пресс-конференцию, выведу студентов на митинг! Я такой шум подниму, что об этом узнает не только вся Причерномория, но и весь мир! Когда я это говорила, «спонсоров» как ветром сдуло. А в коридоре меня встретил Абубакар, наш студент из Сенегала. Он сказал, что провёл этих людей в пиджачках через свою систему, которая распознаёт людей по лицам и ищет о них информацию в интернете. И система показала, что они – представители Военного Альянса!

– Агата, почему ты молчала?! Ты ещё вчера не могла позвонить и сказать?!

– Ну как же, Игорь? У вас же свадебное путешествие! Не хотела портить вам праздник. Тем более, вчера на учёном совете всё разрешилось благополучно. Это сегодня они…

– Какой нахрен праздник?! – разорался Столяров. – Тут на кону судьба целого университета, всей нашей многолетней работы, а вы со своей бабьей сентиментальностью!!!

Столяров понимал, что ситуация патовая и нужно идти ва-банк. Закончив разговор с Агатой, он тут же набрал номер ректора. Тобольский ответил ему после шестого-седьмого гудка. Не утруждая себя приветственными церемониями, Столяров начал с жёсткой тирады:

– Значит так, Олег Афанасьевич. Мне известно о ваших тайных приказах, о терроре, который вы устроили заведующей архива, о попытке проникновения в мою лабораторию человека, который не имеет никакого к ней отношения, и так называемых «спонсорах», которым вы собирались передать записи по «Сиянию», над восстановлением которого мы работаем.

– Да какие записи… Что вы такое говорите?

– Не перебивайте собеседника, пока он не договорил! – рявкнул Столяров на ректора так, как не позволял себе рявкать даже на студентов. – Я вас предупреждаю: если вы позволите себе в этом направлении ещё хоть один шаг, и если я узнаю, что что-то случилось с Агатой Мичман или заведующей архива, я в этот же день и в этот же час звоню в Белградский технический университет, передаю им тетради Милоша Лучича, всё, что касается «Северного Сияния», и говорю им, чтобы они срочно патентовали эту технологию.

– Игорь Иванович, какие тетради? Вы что, увезли их с собой?

– Да! Представьте себе!

Столяров врал, но другого выхода у него не было. Он не мог сказать, что оставил тетради у Агаты, и тем самым подвергнуть свою защитницу ещё большей опасности. Ректора его слова, однако, напугали, а голос дрожал.

– Вы что, не только незаконно вынесли их из университета, но и вывезли за пределы страны?

– А что же вы думали? Я оставлю их в своей лаборатории на радость эмиссарам?

– Каким эмиссарам? Вы в своём уме?

– Вам лучше знать, каким! Военного Альянса! – выпалил Столяров.

– Вы, наверное, на пляже перегрелись… К нам приезжали спонсоры, которые согласились помочь нам с обустройством технопарка.

– Не надо врать! Мне обо всём известно!

– В таком случае, – набрался храбрости разоблачённый ректор, – вам должно быть известно и об ответственности за вывоз документации о технологиях в оборонной сфере за пределы страны и за передачу их другим государствам! Попахивает госизменой. Вы уже совершили преступление тем, что их вывезли! И совершите ещё большее, если кому-то их передадите!

– Не худшее, чем совершаете вы, пытаясь передать наши наработки Военному Альянсу. И учёный, о котором идёт речь, не чужой для Белградского технического университета, так как является уроженцем их страны. В отличие от Военного Альянса, который эту страну – разрушил. Кроме того, работая с тетрадями, мы столкнулись с необходимостью их технического перевода. Белградским же учёным никакой переводчик не понадобится, и всё это будет запатентовано ими очень быстро. Советую вам крепко над этим подумать!

– В свою очередь, я вам советую подумать о дальнейшей работе в нашем университете и о ваших перспективах в целом, после того что вы наговорили, – цедил слова Тобольский.

– Угрожать мне не надо, вы меня знаете. Я могу сейчас же взять билет до Белграда и лично привезти им эти записи! – выпалил доцент и бросил трубку.

Больше Столяров ни о чём не мог думать. Когда Наташа вышла из храма, муж огорошил её известием, что у него появились неотложные дела, и он сегодня же возвращается обратно.

– Конечно едем, Игорь. Я с тобой, – согласилась Наташа, которая действительно была для него соратницей и боевым товарищем.

Не став дожидаться экскурсионного автобуса, они поймали такси и выехали к пансионату. Зайдя через смартфон на сайт авиакомпании, он тут же забронировал два билета на ближайший рейс до Адмиральска.

Уже в номере, укладывая вещи в чемодан, Столяров рассказал жене о случившемся.

Когда они прилетели в Адмиральск и проходили паспортный контроль в аэропорту, сотрудница, проверяющая документы, извинилась и, держа паспорта молодожёнов в руках, сказала, что они должны пройти ещё одну важную процедуру.

К Столярову и его жене подошли работники департамента государственной безопасности. Они пригласили супружескую пару проследовать вместе с ними в отдельное помещение.

Там их попросили предъявить к досмотру ручную кладь. Просьба эта звучала как приказ. В этом же помещении Столяров увидел свои пустые чемоданы и содержимое своего багажа и багажа своей супруги, разложенное на специальных столах.

К нему подошёл мужчина в форме ДГБ с капитанскими погонами.

– Столяров Игорь Иванович? – спросил он, держа перед собой паспорт доцента и сверяя его внешность с фотографией. – Я капитан департамента государственной безопасности, Егоров Кирилл Александрович. К нам поступили тревожные сведения – о том, что вы, заведующий лабораторией дистанционных технологий, попытались совершить акт передачи секретных документов, относящихся к оборонной сфере нашего государства, другой стране. Перед этим вы осуществили их кражу из Адмиральского кораблестроительного университета и вывезли за пределы Адмиральска…

В адрес Столярова прозвучали серьёзные обвинения. Капитан Егоров говорил о злоупотреблении служебным положением, попытке шантажа ректора государственного вуза, разглашении информации, составляющей государственную тайну, и главное – подозрение в государственной измене.

Из аэропорта его повезли прямо в ДГБ. Наташу после долгого допроса ждала проверка на полиграфе, результаты которой подтвердили, что она не знает, проходила ли во время их свадебного путешествия встреча её мужа с гражданами других государств, в частности представителями Белградского технического университета, и не помнит, чтобы её муж куда-то надолго отлучался. Кроме того, Наталья заверила, что даже не видела этих самых тетрадей в багаже.

Решив, что молодая супруга Столярова не в курсе дел мужа, Наташу отпустили, установив за ней слежку. Из департамента госбезопасности девушка позвонила Агате и вместе они помчалась не в АКУ, как того ожидали сотрудники органов, а вызвав кого-то со своей машиной, направились прямо к Первому судостроительному заводу, к тому его корпусу, где располагался заводской профсоюз. Там Агата рассказала историю тогдашнему руководителю профсоюза Николаю Архипову и вместе они пошли к директору завода Семёну Караваеву.

Вытаскивали Столярова из цепких лап ДГБ уже Караваев вместе с чиновником из мэрии Иваном Стешкиным. Караваев заверил представителей органов, что всё это время записи находились у него и что он лично, как директор завода, попросил руководителя лаборатории их временно передать в его распоряжение.

Кроме того, дэгэбисты, которые перед этим изъяли оба его телефона, выяснили, что никаких звонков в Белград доцент не совершал, переписок, которые могли бы прямо или косвенно указывать на попытку встретиться с представителями Белградского технического университета, ни в мессенджерах, ни в его электронной почте обнаружено не было, данных о бронировании и приобретении билетов до Белграда гражданином Причерномории Столяровым в базах не оказалось. Это Игоря и спасло… Хотя по университету ходили слухи, что за Столярова ходатайствовали ещё более серьёзные люди – из Министерства обороны. Однако о каких именно людях шла речь, даже сам Игорь не догадывался.


* * *


– Кирилл Александрович, мы кое-что нашли, – обратился к капитану Егорову один из подчинённых.

В руке с надетой на неё перчаткой он держал сложенные вчетверо два листа бумаги. Егоров аккуратно раскрыл листы. На одном из них были распечатки загранпаспорта Николы Радича, а на другом – копия его диплома.

– Что я вижу? Реквизиты Белградского технического университета. Диплом магистра. Никола Радич. – Лицо дэгэбиста просияло от радости. – Ну, теперь ясно, гражданин Столяров, кто тот самый человек, с которым вы должны были встретиться в одной из бывших югославских республик.

Доцент был в шоке от услышанного. Он даже не представлял, что можно так грандиозно и феерично подтасовывать факты. Когда он звонил Тобольскому из Херсонеса, в надежде сохранить записи Милоша Лучича, а Агату и архивариуса – уберечь от давления и возможной расправы, он назвал Белградский технический университет как первое, о чём он подумал, потому что одним из рецензентов его кандидатской диссертации был старенький профессор из Белградского технического университета Йован Добрица. Однако Столяров не видел его уже более десяти лет, связи с ним не поддерживал. А учитывая возраст профессора, он мог и вовсе уйти на заслуженный отдых. Думал ли в тот момент Игорь, что судьба сведёт его с выпускником Белградского технического университета спустя всего год после той истории?

– Если Магомед не идёт к горе, гора идёт к Магомеду, – с чувством триумфа проговаривал Егоров. – А я-то думаю, чего ваш новый ректор так всполошился, когда речь зашла о переводчике.

Его подопечный, похоже, был сам удивлён данной находке, но он лишь бросил взгляд с ухмылкой на Столярова. В его глазах застыл немой вопрос, которого задать в присутствии сотрудников органов он не мог, но доцент и так догадался, о чём думал в этот момент его подопечный: «Если уж наводите обо мне справки, зачем так бездарно палитесь, оставляя эти распечатки прямо у себя на столе?»

Не теряя самообладания, парень развернулся к дэгэбисту, окинув его всё тем же насмешливым взглядом, которым до этого смотрел на доцента.

– Вы хоть со мной поделитесь своими размышлениями, капитан Егоров, – в своей бесцеремонной манере начал он. – А то разговор ведёте явно обо мне, а я не понимаю, к чему вы клоните.

– Прямо-таки не понимаешь? – дэгэбист приблизился к нему. – Уж не с тобой ли должен был встретиться Игорь Столяров в мае прошлого года? И не ты ли должен был выступить связующим звеном, которому Столяров собирался передать записи Милоша Лучича с целью их последующего патентования?

– Звучит логично, но не соответствует действительности, – проговорил парень, нисколько не смутившись. – Год назад я даже не знал о существовании в Адмиральске такого человека как Игорь Столяров. О том, что мне придётся столкнуться с записями конструктора, я узнал уже здесь, когда был зачислен в АКУ.

– Зачем тебе учиться, если у тебя уже есть высшее образование? – Егоров ткнул пальцев в распечатку диплома.

– В АКУ прекрасные преподаватели, и знания, которые они предоставляют, просто бесценны, – широко улыбнулся парень.

– Допустим. Но кое-что не сходится. Ты говорил, что не знал такого человека, как Игорь Столяров, а теперь вот рассказываешь про прекрасных преподавателей.

– И как одно противоречит другому? – развёл руками переводчик.


* * *


Изначально отношения у доцента с этим парнем не сложились. Он появился в АКУ после январского погрома на Первом судостроительном заводе.

Буквально сразу после этих событий Караваеву предложили занять должность ректора Адмиральского кораблестроительного университета – вместо Тобольского, которому учёный совет почти единогласно выразил открытое недоверие.

На следующий же день Игорь Столяров и Агата Мичман пришли к Караваеву уже как к ректору вуза, в котором работали. Он с охотой и воодушевлением поддержал их проект по восстановлению университетского оборудования на вышке. Поскольку запрос поступил в январе, новоиспечённый ректор заверил, что сразу же выделит из вузовских средств под это финансирование.

И когда довольные энтузиасты собирались покинуть кабинет ректора, он сообщил им ещё одну новость, которая Столярова и Мичман таки огорошила.

– Ребят, я помню, как вы искали переводчика с сербского языка с наличием у него технического образования. Я вас обрадую – у меня есть такой человек. Носитель языка, техническое образование имеет. Сейчас я его приглашу.

Ректор достал мобильный и набрал номер Эллы Магниевой, которая курировала иностранных студентов, попросив, чтобы студент из Сербии подошёл к нему.

Спустя десять минут в кабинет ректора вошёл странного вида молодой человек. На нём была чёрная толстовка с капюшоном, флагом Сербии, надписью «Са Србиjом у срцу» на груди и фразой «Доле фашисти из Алијансе» и перечёркнутым знаком Военного Альянса на спине. На руках – чёрные кожаные перчатки с обрезанными пальцами, которые он даже перед походом в ректорский кабинет не удосужился снять. Дополняли образ длинные чёрные патлы, какие Столяров видел у рокеров или хиппи. Его бледное лицо со сведёнными бровями, большими глазами, прямым носом и заострённым подбородком выглядело бы гармонично, если бы его не обезображивали многочисленные синяки, явно следы от побоев. Справа у него на шее Столяров разглядел вертикальный шрам длиной около десяти сантиметров. Похожие шрамы от «розочек» – бутылок со специально отбитыми донышками – зачастую украшали участников уличных драк. По внешнему виду парень напоминал такового и вообще – походил на одного из беспризорников, которые ошивались в лихих девяностых на вокзалах, спали под скамейками на кусках картона и зимовали под трубами теплотрасс.

– Добар дан. Драго ми је што вас упознам, – произнёс зачем-то парень на родном языке и протянул Столярову руку в перчатке.

Доцент энтузиазмом не пылал и смотрел на парня с недоверием. Протянутую руку он так и не пожал.

– Никола Радич, носитель языка, – представил парня Караваев, попытавшись сгладить атмосферу напряжённости, которая возникла в кабинете. – Родился и вырос в Сербии.

– Из какой подворотни вы его выскребли, этого носителя языка? – с мрачным видом произнёс Столяров, бросая недовольные взгляды то на новоиспечённого ректора, то на приведённого им отморозка. – Кто он вообще такой и откуда взялся?

– Никола прилетел в Адмиральск, чтобы учиться у нас в АКУ. Узнав о том, что он серб, я попросил его помочь нам с переводами.

– Прилетел учиться? В январе? А ничего, что прошла уже половина учебного года? Или у него какой-то свой, особый распорядок?

Не посчитав нужным стоять перед присутствующими, парень приземлился на ближайший стул, продолжая наблюдать за дискуссией.

- Вы просто узнали, что он из Сербии и попросили «нам помочь»? – Столяров был в шоке от услышанного. – Он хоть какими-то знаниями обладает? Он хоть имеет представление о предмете, с которым вы предлагаете ему с нами работать?

– Ну, базовые знания у него имеются.

– Это ОН вам так сказал? Чем наличие у него этих базовых знаний подтверждается? Глядя на него, я вижу УЙМУ базовых знаний. Только не в голове, а НА голове, – говорил всё в том же тоне Столяров, намекая на его длинные патлы, а также шрамы и побои, которыми были обезображено лицо иностранца.

– Подожди, Игорь. Не кипятись. Парень приехал учиться. К тому же, вы же сами искали носителя языка с техническим образованием. Агата говорила, что вы бросили клич среди наших студентов и даже Магниеву к процессу привлекли.

– Да, искали. Я лично искал человека. Но серьёзного, который профессионально будет в этом разбираться. А кого вы мне предлагаете? Этого двадцатилетнего писюна? – Столяров ещё раз окинул взглядом парня неформального вида. – Если бы у вас, Семён Семёнович, было плохое зрение, я бы мог ещё всё списать на это. Но у вас же вроде как проблем со зрением нет. Вы сами на него посмотрите! В чём он одет, как он выглядит…

– Ну, давай его внешний вид мы пока трогать не будем. Всё-таки наш вуз по этому поводу не выдвигает к студентам особых требований. Но ты вполне можешь поставить свои, когда он приступит к работе в лаборатории.

– А нужно ли, чтобы такой человек к ней приступал? – Столяров был крайне недоволен.

– А что именно тебя в нём смущает? Его внешний вид? Так это можно исправить.

– Он хотя бы школу закончил?

– Не только школу, но и Белградский технический университет. С отличием. Если есть сомнения, копия его диплома при мне.

Ректор протянул доценту сложенный лист бумаги.

– Я уж было полагал, что дипломы в переходах уже не продают. Видимо, я ошибался, – процедил едва ли не сквозь зубы Столяров, развернув и глянув на ксерокопию.

Доцент проникся к парню ещё большим отвращением, когда услышал про Белградский технический университет – тот самый, про который он в запале наплёл Тобольскому, пытаясь защитить архив АКУ и собственные наработки.

– Семён Семёнович, а зачем ему имея диплом о высшем образовании, ещё и с отличием, поступать к нам в АКУ? Что он вообще делает в Адмиральске?

– Игорь! – Караваев посмотрел на подчинённого рассерженным взглядом. – Вы искали переводчика – я вам его нашёл.

– Извините, Семён Семёнович, но поиски мы продолжим. У меня этот субъект доверия не вызывает. Лично я с этим ушлёпком работать не буду.

Тут сидящий перед ними парень неформального вида ехидно улыбнулся.

– Игорь Иванович, да? – вдруг заговорил он по-русски, причём без акцента. – Я кроме своего родного сербского прекрасно знаю и ваш родной русский. И всё, о чём вы говорили с Семёном Семёновичем, я понял. Окажись на вашем месте я, – парень сделал паузу, демонстративно разглядывая наглаженную рубашку Столярова, идеально завязанный галстук и его начищенные до блеска туфли, – я бы тоже с этим писюном и ушлёпком работать не стал. – Он снова сделал паузу и теперь сверлил Столярова глазами. – Если бы делал выводы не разобравшись. Так же, как вы сейчас…

– Семён Семёнович, вы это слышали?! – вышел из себя доцент. – Он ещё даже не начал со мной работать, а уже мне дерзит! И как вы представляете нашу с ним работу?!

Столярова часто обвиняли в излишней требовательности, грубости, жёсткости и даже деспотизме. Говорили, что ему нравится доводить студенток до слёз и наслаждаться их трагичными лицами, ставя им «неуд». Ко всему этому он привык и реагировал абсолютно спокойно. Слава деспота и безжалостного мудака ему даже льстила. Но обвинение в том, что он делает выводы не разобравшись, прозвучало впервые. Это было крайне оскорбительно и стало для доцента настоящим ударом по самолюбию.

– А в чём, собственно, дерзость? – пожал плечами парень, иронично улыбаясь. – Я просто повторил ваши слова, и сделал вывод, что вы оцениваете уровень интеллекта и знаний собеседника по его внешнему виду…

– Засунь себе свои выводы знаешь куда?!! – не удержался Столяров.

Он покинул кабинет ректора, громко хлопнув дверью. Первый раз, когда его кто-то выводил из себя настолько сильно. Раздосадованный Столяров тут же набрал номер Эллы Магниевой – куратора иностранных студентов, учащихся в АКУ, которой до этого звонил ректор с просьбой пригласить сербского студента.

Магниева была завкафедрой робототехники и искусственного интеллекта. Сейчас она как раз занималась оборудованием и предложила Столярову встретиться в серверной.  Игорь вошёл в просторное помещение со множеством мониторов, на которые передавались изображения с видеокамер. Другие выводили строки текста. На некоторых была сопутствующая информация. С центрального монитора на него смотрело стилизованное лицо искусственного интеллекта – Сигмы, с которым работала его коллега Элла Магниева. Лицо Сигмы – интеллектуальной системы, отвечающей за камеры видеонаблюдения, ведущей протоколы роботов и отвечающей за многие автоматизированные процессы в АКУ – походило на схему человеческого лица, при этом в нём угадывались черты женственности.

– Добрый день, Игорь Иванович, – прозвучал мелодичный женский голос из динамиков раньше, чем Элла Магниева обернулась на входящего.

Стилизованное лицо улыбнулось доценту.

– Этот день сложно назвать добрым, – недовольно пробурчал Столяров.

– В таком случае недобрый, – произнесла Сигма то, что соответствовало настроению вошедшего.

Стилизованное лицо поменяло мимику. Столярову даже показалось что Искусственный Интеллект сейчас над ним насмехается.

Тут к нему подошла Элла Магниева. На ней был элегантный брючный костюм металлического цвета, который, несмотря на облегаемость материала, не сковывал движений его обладательницы – сорокалетней женщины, которая выглядела лет на десять моложе, худощавой, с короткой чёрной стрижкой ёжиком, при этом по-женски элегантной с правильными чертами лица, настолько гармоничными, как будто она сама была создана искусственным интеллектом.

– Привет, Игорь. – Магниева протянула руку. – И что же так испортило твой день?

– Патлатый ушлёпок, насчёт которого тебе недавно звонил ректор, – цедил сквозь зубы Столяров. – Этот гадёныш и пяти минут не пробыл в кабинете, а уже начал меня оскорблять.

– Никола? Оскорблять? – Магниева вздёрнула бровь, её лицо выражало скепсис. – На него это совсем не похоже. Парень достаточно умный. Не отщепенец, не отброс.

– Да? – удивлённо посмотрел на неё Столяров. – Лично у меня сложилось обратное впечатление.

– Скажу тебе сразу: оно ошибочно, – со снисходительной ухмылкой посмотрела на него завкафедрой. – Он – молодой учёный, автор нескольких патентов. Я понимаю, что он тебя оттолкнул своим внешним видом. Но это можно списать на молодость.

– А мой внешний вид, стало быть, на старость, – язвительно проворчал Столяров.

– Ну, не он же попрекал тебя внешним видом. Ты одет как положено, а он… – Магниева покачала головой и усмехнулась.

– Как что? – цепко смотрел на неё, поджав губы, доцент.

– Вероятно, речь идёт о неформальном внешнем виде, популярном среди молодёжи, – раздался голос Сигмы из динамиков.

На центральный монитор, расположенный под цифровым лицом Сигмы, была выведена фотография «патлатого ушлёпка». Фотография была сделана в коридоре АКУ и напоминала скорее скриншот с видео. Возможно, Сигма сама же его и сделала, взяв за основу фрагмент изображения с одной из камер, когда Никола направлялся к ректору. Справа от этого то ли фото, то ли скриншота текстовыми строками шли данные, характеризующие предметы одежды, в которые был одет Никола.

Столяров бросил усталый взгляд на монитор. Сигма тут же увеличила на мониторе надпись, нанесенную на толстовку Николы – «Са Србиjом у срцу. Доле фашисти из Алијансе» – просканировала и выдала пояснения.

– Эти слоганы и их стилизация популярны среди участников антифашистского движения Сербии, – говорил женским голосом искусственный интеллект. – Предметы одежды с этими надписями также характерны для участников организации «Свободная Югославия», основные члены которой – радикально настроенные подростки. Лидеры «Свободной Югославии» взяли на себя ответственность за погром представительств Военного Альянса в Сербии.

– Только политики мне ещё здесь не хватало… – скривился Столяров. – Представляю, с кем придётся иметь дело, если мне не удастся переубедить Караваева отказаться от своей затеи.

– Какой затеи? – переспросила Магниева, разглядывая информацию на мониторе.

– Засунуть мне этого «не отброса» в качестве переводчика, – процедил сквозь зубы Столяров.

– Ну, во-первых, засовывает тебе его не Караваев, а я, – спокойно проговорила Элла.

– Ты? – Столяров уставился на коллегу непонимающим взглядом.

– Да, Игорь. Я, – говорила Магниева так, словно озвучивала что-то обыденное, чему не стоит даже удивляться. – А мне, как ты знаешь, несвойственно принимать необоснованные решения.

– Но зачем? Чем он тебе так важен?

– Считай, что я себе нашла молодого любовника, – ухмыльнулась Элла.

– Надеюсь, ты несерьёзно, – пробормотал ошарашенный Столяров.

– Ну конечно не серьёзно, – рассмеялась Магниева. – Опыт и навыки, которыми он обладает, помогут вам в вашей работе.

– Опыт и навыки, говоришь? Что же это, интересно, за навыки, что не только Караваев, но и ты уже за него ручаешься?

Вместо Эллы снова ответила Сигма, начав выводить на мониторах и проговаривать в динамики места работы Николы Радича. Это была компания, занимающаяся лазерными ограждениями и электронными системами сдерживания. Здесь, судя по данным, он проработал четыре года с момента окончания университета. Потом уволился и перешёл в компанию по производству генераторов и элементов автономного питания.

– Последнее место работы: Информагентство “Nouvelles du monde”, зарегистрировано во Франции. Должность – фотокорреспондент. Уволился третьего января текущего года, – проинформировала Сигма.

Она продолжала зачитывать данные о местах пребывания иностранца по долгу службы, а затем и о его научных работах. Но все эти данные превратились для Столярова в сплошной звуковой поток, воспринимать которые его мозг был уже не в силах. Доцент стоял и размышлял над тем, что уже услышал.

Фотокорреспондент французского издания. Страны, которая входит в Военный Альянс и участвовала в бомбардировках Сербии в 1999 году… Уж не через новоявленного ли переводчика к тетрадям Милоша Лучича тянуло свои цепкие лапы ДГБ, а, возможно, и сам Военный Альянс?

Столяров прерывисто вздохнул и потёр лоб, по которому начали проступать капли пота.

– Информагентство «Нувелле дю монд» отношения к Военному Альянсу не имеет, – проговорила Магниева. Видимо, какие-то слова доцент произносил перед этим вслух.

– В 1999 году «Нувелле дю монд» было одним из немногих мировых СМИ, которые подвергли критике операцию Военного Альянса против Сербии. За это на них были наложены санкции, а их корреспондентам отказывали в доступе к информации и накладывали ограничения на посещение некоторых объектов, – продолжил Искусственный Интеллект, выдавая на монитор фрагменты публикаций в мировой прессе, выдержки из обращений ассоциаций журналистов и документов, взятых из каких-то баз.

– Ну и троянского же коня вы мне подсунули вместе с Караваевым, – прошипел сквозь зубы Столяров. – От кого-кого, а от тебя не ожидал.
 
С упрёком посмотрев на Магниеву, он направился к выходу из серверной. Он пытался понять, каким образом патлатый ушлёпок смог повлиять не только на ректора АКУ Караваева, но и на завкафедрой робототехники и искусственным интеллектом Эллу Магниеву, которая всегда казалась ему образцом рациональности и рассудительности.

– Мерзавец! Ублюдок! Тварь! Носитель языка, ****ь! Оторвать бы тебе этот самый язык и засунуть тебе во французскую задницу! – в сердцах проговаривал про себя Столяров.

Зайдя в лабораторию, доцент не проронил ни слова. Лишь злобно сопя и пыхтя накинул на себя пальто, забрал портфель и вышел. Он отправился на обед не в столовую, а домой – в надежде отвлечься от скверного осадка, который остался у него после этого разговора.

Дома его ждал ароматный сырный суп с фрикадельками и пюре с бифштексом и салатом из морской капусты, приготовленные специально для него заботливой супругой. Сев за стол и схватившись за голову, Столяров стал изливать Наташке свою душу.

– Да, непонятная ситуация, – покачала она головой. – Думаешь, и правда шпион?

– После того, что произошло на заводе, я уже ничему не удивлюсь…

А вечером, после окончания пар, Столяров беседовал уже с Агатой, отойдя с ней подальше от чужих глаз и ушей на лоджию, где обычно курили преподаватели и студенты. В отличие от Столярова, Агата осталась на встрече с переводчиком и сейчас делилась с Игорем своими впечатлениями. Оказывается, они вместе с Караваевым устроили ему экзамен. Ректор разложил перед ним на столе ксерокопии записей и попросил перевести.

– И ты знаешь, он справился, – делилась впечатлениями Агата. – Помнишь, мы не могли разобрать некоторые сокращения? Сначала даже принимали их за какие-то обозначения. Молодой человек всё понял. Сделал то, чего не могли сделать мы.

Агата показала Столярову листок с массой расшифровок.

– А с комбинациями цифр, которые мы сначала принимали за какой-то числовой код, всё оказалось значительно проще. Он провёл собственные расчёты и предположил, что речь, вероятно, идёт о последовательности действий. Мне это предположение кажется вполне резонным. А его внешний вид… Вначале меня тоже шокировало. Но после его переводов я изменила своё мнение. Парень толковый, мыслит нестандартно. Вопросов по поводу его компетентности у меня не возникает.

– Скажи честно: ты ему доверяешь? – Доцент задал вопрос, который, как ему казалось, застигнет Агату врасплох.

– Доверяю.

– Почему?! – изумился Столяров.

Агата вздохнула.

– Тот редкий случай, когда я не могу ответить на этот вопрос. Прости, Игорь.

– А вот я ему не доверяю. От слова «совсем», – сказал, поджав губы, доцент. И направил пристальный взгляд на Агату. – Скажи мне такую вещь. Только честно. Во время «экзамена», который вы ему устроили там, в кабинете… КТО ему задавал вопросы, на которые он якобы так гениально ответил? Караваев?

– На что ты намекаешь, Игорь? – бросила на Столярова резкий взгляд Агата. – По-твоему, Караваев заранее согласовал с ним свои вопросы и продиктовал ответы, а я такая глупая, что не заметила?

– Да не знаю я, Агата! – нервозно рассмеялся Столяров. – Я просто пытаюсь понять, что происходит! Кто он такой, что за него вдруг все так ручаются? Магниева вообще говорит, что он появился здесь по ее инициативе… Он что, чей-то родственник?!

– Об этом, Игорь, мне ничего не известно.

– Вот именно, Агата! Неизвестно! Нам ничего о нём не известно!.. Хотя нам с ним работать! Во всяком случае МНЕ!

Столяров подошёл к перилам балкона и ухватился за них обеими руками.

– Кто он? Кто он такой, чёрт возьми? С чего это вдруг у тех, кому я доверял, к нему такое расположение? Караваев уже и записи ему показывал. Наверняка не только те, что вы рассматривали у него в кабинете… Как же просто оказалось получить к ним доступ. Просто напроситься в переводчики… Я уже и в Караваеве начинаю сомневаться, хотя до этого был уверен в его порядочности.

– Игорь, перестань, – тихо произнесла Агата, опустив глаза.

Но Столяров продолжал высказывать свои мысли, держась за перила балкона и то опуская взгляд, то направляя его куда-то вдаль.

– Как-то быстро он отказался от должности директора завода. И как-то совсем уж быстро перекочевал сюда, на ту же руководящую должность. Уж не для того ли, чтобы подсунуть нам этого «фотокорреспондента»? Ещё и из какого-то французского издания. Не это ли было условием его перехода сюда?..

Агата затянулась дымом, задумчиво глядя куда-то вдаль.

– Ну, коль ты уже знаешь про фотокорреспондента, я тебе расскажу. Я лично знакома с Пьером Маре – военкором, который работает в этом информагентстве уже много лет. Несколько раз он бывал и у нас в городе. Человек серьёзный и порядочный. И кадры он подбирать умеет. И парень этот приехал сюда по его заданию – снимать погром на заводе. А в АКУ он был зачислен, чтобы у него был легальный повод оставаться и работать здесь.

– То есть, мы ещё и прикрытие ему обеспечиваем! – нервно засмеялся Столяров. – Замечательно! Мы не знаем, кто он, не знаем, что здесь делает, но даём ему легальный повод здесь находиться… А делать это как фотокорреспондент он что, не мог? Профессиональная принадлежность не даёт ему законных оснований находиться здесь?.. С погрома на заводе прошло уже три месяца. Если он приехал сюда снимать погром, то почему он до сих пор ещё здесь? И зачем ему понадобилось поступать в АКУ?

– Ну, Игорь, это уже не ко мне, – развела руками Агата. – Хочешь – сам с ним на этот счёт разговаривай. Видимо, есть какой-то более глубокий интерес.

– Интерес к ЧЕМУ? К записям Лучича? – От злости и бессилия Столяров аж затрясся. – То, что Магниева о нём что-то знала до моей с ней беседы, это понятно – она куратор иностранного факультета, все студенты-иностранцы проходят через неё. Но о том, что он фотокор, и выполнял здесь задание французского военкора, знала и ТЫ, и ничего мне об этом не сказала!

– Если бы ты тогда остался с нами, – сказала Агата, затушив окурок и доставая из пачки новую сигарету, – ты бы это тоже знал. Но ты тогда объявил демарш! Ушёл, громко хлопнув дверью! А видя твоё состояние, продолжать с тобой этот разговор никто не стал. Так что виноват в твоём незнании, Игорь, ты сам!

– А теперь скажи мне главное. Ты бы доверила ему работу над этими записями? Взяла бы на себя такую ответственность? – чеканил слова Столяров, глядя в упор на коллегу.

– Почему нет? – пожала плечами Агата. – Я же помню, какое отторжение у тебя вызвал его внешний вид. А если бы, как ты говоришь, к нам его подослали, вид у него был бы идеальный. И вести себя он старался бы так, чтобы не вызвать у тебя никаких подозрений. Общаться с тобой в неприемлемом для тебя тоне было бы точно не в его интересах.

Агата затушила окурок о пепельницу и шумно выдохнула.

– Проверь его в работе, Игорь. Не гнушайся. Если в технической части он покажет себя слабаком или заметишь в его действиях что-то подозрительное, ничто тебе не помешает от него отказаться. Но тогда мы будем говорить об этом языком не эмоций, а фактов. Я верю в тебя и полагаюсь на твою мужскую логику и интуицию. Я знаю, что она у тебя есть…

– Как интересно у вас всё получается: заинтересованы в нём вы, а навязываете его почему-то мне! И работать с ним по факту предстоит мне! Равно как и нести за него ответственность!..

Столяров начал задумываться. Допустим, парень действительно приехал сюда по заданию, но был вынужден здесь остаться на более длительный срок, и чтобы это не вызвало подозрений, подал заявку на поступление в АКУ. Но почему и Караваев, и Магниева, а теперь уже и Агата считают, что именно он должен заниматься переводами дневников Милоша Лучича?

А вообще странно: если фотокор (а теперь уже, как выясняется, и студент их вуза) участвовал в деятельности экстремистской организации у себя на родине, как он мог оказаться в числе сотрудников такого солидного, по данным Сигмы и словам Агаты, европейского издания? Неужто о его деятельности и взглядах там ничего не знали?

И тут доцента осенило. А не может быть такого, что Пьер Маре был знаком с Милошем Лучичем, и интерес его заключается в том, чтобы узнать, что было в записях конструктора? И именно для этого он искал носителя сербского языка с техническим образованием. «Прямо как мы, чёрт возьми!» – пронзила голову Столярова шальная, безумная мысль.

Он обернулся, чтобы задать эти вопросы Агате, но на лоджии её уже не было. А по телефону задавать их ей он бы не стал…

А на следующий день странный переводчик приступил к работе в лаборатории. Парень очень быстро вник в дело. Кроме поставленной задачи с техническими переводами, с которой он справлялся просто блестяще, неожиданно для Столярова, Мичман и даже Караваева, Никола стал вникать в суть правок и пометок изобретателя, не упуская из виду ни одного схематического обозначения и давая по поводу них свои толкования. А вскоре и вовсе огорошил их известием, что когда поймёт, что означает символ из пересечения двух лучей с тремя волнистыми линиями внутри, который чаще всего встречался среди пометок изобретателя, то сможет запустить оборудование.


* * *


Сейчас сотрудники органов бесцеремонно переворачивали вещи в лаборатории, снимали с компьютеров жёсткие диски, изымали и упаковывали папки с документами и оргтехнику. Закончив с обыском, они начали выводить сотрудников лаборатории на парковку.

Никола шёл рядом со Столяровым спокойной и уверенной походкой. Он был единственным из всей научной группы, по чьему поведению нельзя было сказать, что он вообще испытывает волнение. Столяров оглядел остальных. Они все шли с мрачными лицами, их движения были напряжёнными, а взгляды – перепуганными. В противовес им Никола выглядел отстранённо и беззаботно. Что творилось у него внутри, доценту оставалось только догадываться.

Возле микроавтобуса представители ДГБ остановились и начали сверять списки. Они называли фамилии работников лаборатории и приглашали занять место в чёрном микроавтобусе со спецномерами. Столяров опёрся своей спиной о кузов и окинул взглядом тот самый университетский корпус с расположенной в нём лабораторией, который был ещё так близко, но уже какая-то незримая черта словно отделяла его от этого здания, как черта между прошлой и нынешней жизнью…

– Игорь Иванович, прикройте меня, – раздался над ухом тихий голос Николы.

Столяров развернулся таким образом, чтобы из-за его спины не было видно, чем занят его подопечный. И буквально через несколько секунд до его ушей донеслись слова Николы, которые он проговаривал очень быстро:

– Пјер, јутрос је УДБ извршио претрес у лабораторији где радим. Покушавају да ме представе као шпијуна, а мог научног руководиоца као човека који ми је достављао податке.*

Со словами «Падла, ты что творишь?!» трое дэгэбистов тут же ринулись в его сторону. Никола сорвался с места и начал бежать от них по парковке, не давая им себя ухватить. Обернувшись, Столяров увидел, что Никола продолжает что-то говорить в правый рукав своей куртки, словно там находилось какое-то переговорное устройство.

Парень выбежал на противоположную сторону парковки. Трое дэгэбистов его догоняли, один из них достал пистолет.

На парковку начал заезжать серебристый фольксваген. Никола практически бросился ему на капот. Водитель резко дал по тормозам. После чего парень пригнулся и, прячась за его бортом от людей с оружием, продолжал что-то говорить, прижимая ко рту рукав. Один из дэгэбистов оббежал фольксваген и настиг сбежавшего с обратной стороны, схватил за волосы и ударил головой о левый борт автомобиля, словно это была не голова, а мяч.

– Эй, вы что, ополоумели?! – закричал водитель, открыв переднюю дверь и спешно выскочив из салона.

Тут к дэгэбисту, который бил Николу головой о борт автомобиля, продолжая держать его за волосы, подбежал Столяров и нанёс удар кулаком в лицо. Тот ослабил хватку, что дало возможность парню вырваться. 

В это время подбежали ещё двое сотрудников ДГБ. Они настигли парня и силой уложили на бетонные плиты, прижимая ногами к земле и не давая ему возможности сопротивляться. Они пытались разорвать рукав на его правой руке, в который до этого парень передавал кому-то сведения о происходящем.

– Отпустите его, мрази! Что вы творите?! – кричала подоспевшая Агата Мичман, оттягивая разъярённых дэгэбистов от Николы и нанося им пощёчины одна за другой.

Один из дэгэбистов грубо её оттолкнул и ударил рукой по лицу. После чего получив меткий удар кулаком от подбежавшего к нему Столярова.

Отстегнув застёжку в виде липучки на руке Николы, один из дэгэбистов извлёк оттуда маленький кнопочный телефон «Панасоник». Из него доносился взволнованный мужской голос с сильным акцентом:

– Шта је с тобом, Никола?! Јеси ли жив?! Шта ти раде, туку те? Que se passe-t-il? Vous m’entendez?**

Мужчиной, который выскочил из заехавшего на парковку фольксвагена, оказался главред «Баррикад» Александр Громов. В руках он держал видеокамеру, которую успел включить, когда заехал на парковку, и на которую удалось, по всей видимости, зафиксировать большую часть всего, что здесь происходило.

– Немедленно выключи! – закричал на него один из дэгэбистов. – Здесь проходят следственные действия! Съёмка запрещена!

Он попытался выхватить из рук Громова камеру, однако тот ловко увернулся.

– Руки свои убрал! – прорычал ему сквозь зубы Громов, когда тот попытался его схватить. – Вы мне чуть машину не разбили! И я фиксирую обстоятельства, при которых это произошло! Только попробуй запретить мне это делать!

Тот ослабил хватку и отдалился на метр, оглядываясь на капитана ДГБ Егорова, который стоял между их ведомственным микроавтобусом и автомобилем Громова в растерянности и не знал, что делать дальше.

Участок парковки рядом с автомобилем был забрызган каплями крови, которая текла из разбитого носа Николы. Парень по-прежнему лежал на бетонке, а дэгэбисты, заломав руки за спину, надевали на него наручники. На борту же автомобиля красовался красный подтёк, оставшийся после удара об него головой.

Тут один из державших Николу дэгэбистов направился к двум студентам, стоявшим возле парапета и успевшим, судя по всему, заснять момент удара на мобилку. Те ринулись в сторону студенческих общежитий, догнать их дэгэбист не смог.

Второй подошёл к какому-то негру в странных геймерских очках, стоящему неподалёку. Он убегать никуда не собирался и жестами объяснил, что никаких фиксирующих устройств не имеет и просто проходил мимо.

Пока дэгэбисты общались со свидетелями, Агата склонилась над лежащим Николой, запрокидывая голову и промакивая нос платочком в попытке остановить кровотечение.

– Мальчик мой, бедненький! Сильно они тебя, да?

Громов подошёл и снимал это на камеру.

Агата помогла ему подняться и странно посмотрела на его лицо. Откинув длинную прядь окровавленных волос, она увидела на скуле обширную гематому.

– Это и есть ваши следственные действия?! – закричала Агата в сторону дэгэбистов.

От увиденного стоявший рядом Столяров остолбенел. Уж он-то помнил, кем и при каких обстоятельствах этот синяк у Николы появился. Однако, благодаря Агате, теперь его наличие приобрело в глазах очевидцев совсем иной смысл.

У Столярова даже сложилось впечатление, что его подопечный не просто подставился, а именно срежиссировал сцену, произошедшую на парковке. Он именно подстроил всё так, чтобы дэгэбисты начали его бить и чтобы самый фееричный удар пришёлся ему по лицу. Чтобы всё выглядело так, будто этот бланш он получил не от Столярова сегодня утром в лаборатории, а именно на парковке, от сотрудников ДГБ.

«Провока-а-атор. Умён. Наглец, – отметил про себя Столяров. – Раскрутить ДГБ на силовуху!»

Тем временем Агата продолжала возмущаться на камеру Громову.

– Наш студент, иностранец, помогал нам с переводами документов, касающихся нашего же, университетского оборудования! Начали подозревать его в шпионаже только лишь на том основании, что он тоже из Белграда! Мы же потому его и привлекли к работе над переводами – потому что документация, которую он переводил, на сербском, а это для него родной язык! Это же логично! Что здесь непонятного?! А они ему лепят обвинение в шпионаже!

– Да, ребята. Что-то в январе на заводе вы такими резвыми не были, – сказал, качая головой Громов, направив объектив в сторону дэгэбистов, отчего те сразу начали отворачиваться и закрывать свои лица руками. – Сегодня за моей сотрудницей устроили охоту, теперь из студента лепите шпиона. Не слишком ли много шпионов у вас на один квадратный метр городской земли? Капитан Егоров, может, вы это как-то прокомментируете?

Тот какое-то время неподвижно стоял и неотрывно смотрел на Громова с застывшей злой гримасой на лице. Не проронив ни слова, он развернулся и направился в сторону ведомственного микроавтобуса.

Вскоре в него начали упаковывать всех участников обыска, делая это как можно быстрее, чтобы, не дай Бог, снова чего-нибудь не произошло. Агата продолжала им вдогонку кричать, пока Громов это всё записывал на камеру:

– Заявились к нам с обысками, пытаются обвинить в запуске нашего же оборудования! Оказывается, они в этом увидели опасность для государства! Да мы постоянно над чем-то работаем, каждый день что-то запускаем! Сами ещё вчера хотели всё срезать, демонтировать, снести! А теперь оказывается, что оно всё настолько ценное, что какие-то сведения могут быть кому-то переданы! Почему-то никого из властей, кто продвигал на сессии вопрос о сносе этого оборудования, они не арестовали, не допрашивают! А нас, которые это оборудование запустили, вдруг пытаются привлекать к уголовной ответственности!..

– Агата Алексеевна! Они это сделали без согласования Министерства обороны! – усталым тоном возразил ей Егоров, забираясь в автобус.

– Это оборудование стояло тридцать лет! И никому, кроме нас, не было до него дела! А все согласования были получены ещё в Советском Союзе! И их никто не отменял!..

Через несколько минут автобус тронулся. Столяров сидел рядом с Николой и изредка на него поглядывал. Доцент пытался себя убедить в том, что эта стычка с силовиками – далеко не первая на счету этого кадра, участника сербской радикальной антифашистской организации, и на него произошедшее вряд ли хоть как-то повлияет. Но чувство беспокойства не покидало его.

– Ты как? – наконец, спросил у парня Столяров.

– Не в первый раз. Жить буду.

Никола повернулся к доценту – и Столяров увидел на его лице ухмылку. Нервной или страдальческой она не выглядела. Это была именно насмешка. Но очень злая, практически испепеляющая.


* * *


Ректор Адмиральского кораблестроительного университета Семён Караваев стоял на парковке и смотрел как отъезжает чёрный микроавтобус со спецномерами. К нему сзади подошла Элла Магниева и положила руку на плечо.

– У нас есть записи с камер видеонаблюдения. Сигма распознала сотрудников ДГБ, допустивших превышение полномочий при задержании. Я намерена сообщить уполномоченной по защите прав человека о данном факте. – проговорила она. – Я думаю, это повлияет на ход следственных действий.

– Даже не представляю, что будет, если им станет известно, что он был тогда на заводе, – протянул Караваев, голос которого сейчас дрожал от волнения.

– Если он не дурак, будет молчать, – спокойно проговорила Магниева. – А он не дурак. В таких переделках бывал, и как всё обставить, я думаю, догадается.

– А вдруг всё-таки выяснится?..

– Слушай, Семён, ну за три месяца же как-то не выяснилось, – сказала завкафедрой робототехники и искусственного интеллекта, провожая взглядом удаляющийся автомобиль.

______________________________________________________

* Пьер, сегодня утром ДГБ устроили обыск в лаборатории, где я работаю. Меня пытаются выставить за шпиона, а моего научного руководителя – за человека, который передавал мне данные (серб.)

** Что с тобой, Никола? Ты живой? Тебя что, избивают? (серб.) Что происходит? Ты меня слышишь? (франц.)