Мадам Меланхолия

— Госпожа, вам принести ещё вина? — лепетал кто-то сбоку, еле слышно, из-за чего приходилось напрягать слух. Мадам сидела, облачённая в красного цвета бархатную накидку, качала туфлю с ремешком на ноге и ровно раз в десять секунд вздыхала, пробегаясь усталым взором по амфитеатру.
— Да-да, милок, будь так добр и больше не спрашивай.

Звуки органа заполняли всё помещение, заставляя трепетать органы внутри, но настроение лучше не становилось. То ли хотелось встать и разрыдаться, то ли упасть в долгосрочный обморок, то ли просто уснуть, а лучше было бы просто потеряться. Сколько лет было нашей мадам? Может быть, шестьдесят, а может быть, все шестьсот или даже шесть тысяч. Каждый её вздох погружал в пучину отчаяния всё большее количество людей вокруг, и уже к концу третьей сонеты почти каждый из присутствующих хотел разрыдаться, впасть в кому или потеряться.

Мадам была владелицей уникальнейшей внешности по меркам современного мира: никто и никогда не мог угадать её национальность, словно она была не той и не другой, словно всего-то в ней было понемногу. Кто-то называл её чудеснейшим созданием, а кто-то — уродливейшей старой каргой. Одному она дарила сладкий поцелуй, другому — проклятие. Кто-то дышал рядом с ней полной грудью, а кто-то неистово задыхался, моля о пощаде или же о скорой смерти.

Внезапно раздалось грохотание — то была кульминация! Всё и вся задрожало, лёгкие свернулись и будто бы развернулись вновь, возомнили себя бабочками и чуть ли не выпорхнули через гортань. Вот оно! Чудо!

Мадам обожала орган и за тысячи и тысячи лет не отдавала предпочтения ни одному другому инструменту. Как глупы были люди, что разглядели эту квинтэссенцию самых поистине невообразимых страданий только к XIV веку. Как же глупы. Очередной тяжёлый вздох — мадам поправляет шляпку, подхватывает мундштук и закуривает. Выдыхая, она видит в клубах дыма буквально всю историю человеческих мучений, и ей становится легче. Расплываясь в уставшей полуулыбке, она снова вздыхает.

Мадам не одинока, как может показаться на первый взгляд. Одиночество — её любимый спутник. Правда, он вечно пропадает, прячется от неё в самых отдалённых местах Вселенной. То уедет в Шотландию, то откажется на Плутоне, застрянет в чьём-то горле, растворится в чьём-нибудь доме. Странный он, но любимый.

Как же зовут нашу загадочную мадам, спросите вы? Имя её — Меланхолия. Словно сама мелодия: тихая и медленная, местами надрывная, скрипящая, затем громкая и на грани слышимости. Ме-лан-хо-ли-я.

Мадам родилась в одну пору с поэтами. Она видела зарождение великих трудов алхимии. Она устраивала променады ещё до их появления в свете. С её лёгкой руки создавались шедевры, даже если Вдохновение уезжало в отпуск. Постоянно спокойное выражение лица — лишь изредка трогательно грустное или скучающее — навевало воспоминания, даже те, что ни разу не случались и никогда не случатся.

Концерт заканчивается, как заканчивается абсолютно всё, а затем начинается снова. Мадам встаёт с удобного мягкого кресла, обтянутого таким же цвета бархатом, что и её накидка, выходит из ложи и, не выпуская мундштук из рук, продолжает выпускать витиеватые клубы дыма, раздосадованная тем, что всё действительно закончилось. Закончилось, как и тысячи лет назад. Закончилось завтра, и тысячи лет в будущем тоже уже закончились. Может, начнутся, а может и нет. Кто ж их знает? Мадам Меланхолия тоже не знала.

— Как вам концерт? — кто-то выдернул мадам из её глубоких мыслей, делая очень твёрдое и сочное ударение в слове «концерт» на букве «е».
— Как всегда. Могло быть лучше, но не стало. Стало ли хуже — неясно. А ясно то, что было как в первый раз: грандиозно, томно и до самой глубины отчаянно.

Мужчина лет, неясно сколько. Но ясно было одно: если ему меньше пятидесяти, то жизнь явно его потрепала, а если больше, то обошлась с ним благосклонно. Так вот, мужчина нахмурил свои пышные брови, пытаясь осознать смысл сказанных слов. И, так как мужчины редко могли осознать сразу несколько пунктов, он ухватился за последнее предложение и сделал вывод, что концерт мадам понравился.

Улыбнувшись, мужчина приподнял шляпу, слегка поклонился и решил удалиться, пристукивая своей внушительной тростью.

Мадам же снова вздохнула. Ах, как же тошно! Концерт окончен, бала не предвидится. Хоть вой, хоть пляши, а вокруг не единой годной поэтской души.

Внезапно мадам вспомнила о своих нелюбимых местах на Земле и неприятно скривилась. Как-то раз, поддавшись веяниям моды, она отправилась на Бали. До чего ужасное место, ей там точно было не место, и с тех пор она зареклась: туда больше ни одной из ног.

Выйдя на уже порядком опустевшую улицу, поблескивающую из-за недавно прошедшего дождя и словно зеркальную, мадам Меланхолия вздохнула, очередной раз, выдохнула дым снова и, взмахнув своей бархатной накидкой, растворилась в прохладном осеннем воздухе.

Куда она пропала, спросит заинтересованный слушатель или читатель? Но я вам отвечу, что она никуда не пропадала. Потеряться она не могла, упасть в долгосрочный обморок тоже. Она дышала, она жила — в каждом мокром и грустном прохожем.