Жизнь прожить гл 31 Ситуация в лагере меняется

Гл. 31                СИТУАЦИЯ В ЛАГЕРЕ МЕНЯЕТСЯ                10. 44г.
Прошло не так много времени, когда Иван Пантелеевич вспомнил и понял, что слова Сергея о беспокойстве в среде уголовников не пустой звук. Он и до этого замечал, что после отбоя несколько человек, видимо, с позволения охраны, из под замка, по- одному, выходили из барака- и дневальные и охрана закрывали на это глаза. Возвращались часа через полтора- два. Вернувшись, проходили по проходу очень осторожно, стараясь ни кого не разбудить. При этом внимательно смотрели по сторонам, особенно вглядываясь в лица спящих зеков. Но Иван Пантелеевич спал очень чутко- нога постоянно давала о себе знать, да и просто фронтовая привычка- при малейшем шорохе, обязательно просыпался. Но, этого, он старался не показать.
И все- таки, скоро он попал в ситуацию, которая не сулила ни чего хорошего. В тот момент, когда, один из зеков, ночью, проходил мимо его нар, он непроизвольно, будто бы во сне, повернулся с
боку на спину. Тот оглянулся в сторону входной двери и мгновенно остановился. Нары Ивана Пантелеевича и Сергея стояли в достаточном удалении от входа, и дневальный уже мог в полутеми не разобрать действий проходящего. Это был один из приближенных Плешивого- Рваный. До этого случая, он ни как себя не проявлял, в отношении Ивана Пантелеевича, но, сближаться с ним, все равно не хотелось. О таких говорят- себе на уме. Пришлось тихонько захрапеть. Но получилось наоборот. Рваный вернулся. Осторожно вошел в проход между нарами Сергея и Ивана Пантелеевича, и
наклонился к  его лицу. Внутри все сжалось, но Иван Пантелеевич решил- надо  продолжить игру. Была- ни была! Переждав секунду, он задергал веками и широко открыл глаза. А затем мгновенно приподнял голову, чуть не столкнувшись со лбом Рваного, заставив его отшатнуться. Взгляд Ивана Пантелеевича в этот момент был действительно испуганный, к тому же он довольно громко, будто бы спросонок, спросил: «Ты что? Что надо?» И, казалось, Рваный поверил в ситуацию- приложил палец к губам и прошипел, совсем тихо: «Тш-ш!». Показал рукой, мол, ложись. И так же осторожно, стал задом выходить между нарами. Иван Пантелеевич, молча, снова улегся. На счастье, а может на горе Ивана Пантелеевича, ни кто из зеков в это время не проснулся.
Но теперь уже к вопросу- куда эти уголовники ходят и зачем, добавлялся еще один, и более неприятный- не будет ли продолжения у этой сцены? Где уверенность, что Рваный поверил его притворству. И продолжение все таки состоялось. Перед вечерней проверкой, когда Иван Пантелеевич остался на некоторое время один, Сергей отошел по своим бригадирским делам, к нему на нары подсел сосед Рваного- Рябой, с перекошенным лицом зек. Поманил пальцем и улыбчиво глядя в глаза,  доверительно пошептал:
-Слышь, Колхозник, кто это тебя ночью будил?
-Никто.- Ответил Иван Пантелеевич, не задумываясь.
-Не гони пургу, я не слепой.
Иван Пантелеевич лег на нары, отвернулся и тихо ответил:
-А если видел, чего липнешь?
-Но ты- то тоже видел- не унимался сосед Рваного.
Иван Пантелеевич повернулся, и, привстав на руку, повысил тон:
-Отвали, сказал. Я спал. Все.
-Ну- ну- видя неуступчивость собеседника, Рябой неохотно встал и медленно пошел к себе в угол барака.
Сразу, утром, Иван Пантелеевич, рассказывать Сергею об этом не стал. Решил найти более подходящий момент. Но из головы эти встречи ни на минуту не выпускал. Спустя сутки, на делянке, когда Сергей подошел к нему, во время отсутствия охранника, Иван Пантелеевич тихо, почти шепотом, спросил его:
-Ты не замечал, что наши урки, после отбоя, куда- то шастают, потом вертаются, но так тихо и боязливо, будто в чужую хату в окно лезут.
Стр.74
Сергей внимательно глянул на него:
-Я тебе уже говорил, кажись готовят рывок. Но еще скажу- ты ни чего не видел и ни чего не знаешь. Нас это не касается. Так будет лучше, из опыта знаю.- Сергей говорил это Ивану Пантелеевичу, с большой долей опаски, и конечно, эта секретность разговора он понял сразу. Да, он и сам уже до этого знал- с этими ребятами шутить нельзя. Любопытных здесь вообще не жаловали, особенно в таких щекотливых ситуациях. И Иван Пантелеевич решил подробно рассказать Сергею о ночной сцене с Рваным и утреннем разговоре с Рябым. Сергей слушал внимательно и чем дальше углублялся в суть, тем больше хмурился. В конце рассказа, качая головой, покривил губы, и мрачно заключил:
-Ё моё, это нам совсем ни к чему. Они боятся, что ты что- то знаешь и можешь проболтаться. Теперь будут ждать, пока я откинусь, а потом могут к тебе подвалить.- Покатал желваки на крутых скулах и тяжело опустился на свежеспиленный ствол.
-А Плешивый что ж? Неужели болтун?- Простодушно попытал Иван Пантелеевич.
-Когда у них речь идет о свободе или жизни не верь ни ушам, ни глазам. Только тут, Иван Пантелеевич осознал, какой он допустил промах. Поговорили, пока в кустах не замаячил охранник. Уходя, Сергей заключил:
-Ладно, давай не торопить события, но будь начеку.
Теперь Иван Пантелеевич, невольно присматривал за Рваным, только делать это надо было незаметно, не выпячиваясь. А тот, в свою очередь, вел себя по- прежнему, спокойно, будто ни чего не случилось, и, казалось, совсем не обращал внимания на Ивана Пантелеевича. Прошло еще пару недель после того разговора,  когда Сергей поинтересовался:
-Ну что, Пантелеич, ни кто после того раза не подходил?
-Присматриваюсь, вроде тихо.
Однако Сергей, поморщился:
-Держи ухо востро, не нравится мне это затишье.
И Сергей оказался прав. Руководство лагеря  через стукачей пронюхало, что уголовники что- то готовят, и начались повальные внеплановые шмоны. Могли проверить не только после подъема и перед отбоем, но и у входа в столовую и даже по пути на работу. Перетрясали все, до нитки. В карцер
загоняли за малейшую провинность. А кому ж была охота отторчать в каменном мешке десять суток в проголоди, к тому же зная, что о хорошем здоровье теперь надо забыть. А уж те, кто попадал туда на всю пятнашку, знали точно- до звонка теперь не дотянут.
У кого из уголовников нашли ножи, заточки- загремели под новые срока.  Режим резко ужесточился, охрана стала контролировать каждый шаг, не давая встречаться на делянке даже парой. В строю- полная тишина. Только команды и остервенелый лай волкообразных овчарок. Поговорить можно лишь после работы, в бараке, шепотом, и конечно не обо всем- кругом были уши. Казалось, подслушивают и стены, и нары. Доверять нельзя никому. И хотя Иван Пантелеевич уже знал от Сергея об этом, почти с первых дней, сейчас это условие становилось одним, из наиболее важных. Любое подозрение трактуется как нарушение лагерного режима и мгновенно лишат пайки. В двух бараках из шести выявили пятерых недовольных режимом- все они оказались политзеками. Тут же- карцер и увеличили срока. По слухам и тайным каналам стало известно- трясли и охрану, и работников столовой.
А тут, еще, ко всем этим передрягам, у Ивана Пантелеевича открылась болезнь желудка. Конечно, во всем виновато было качество питания, а если не выполнял норму то и количество. Хотя, последнее было у Ивана Пантелеевича  редко. Обычно, он, просто из- за принципа, старался выполнить норму. Но, это тоже сказывалось на здоровье. Ведь, чем тяжелее и напряженнее работа, тем должно быть калорийнее питание. Но, о каких калориях и витаминах можно говорить здесь, в лагере, где даже мутная жижка, безо всяких жиров, и та не вдоволь. Единственная витаминная помощь- раз в неделю обязательные сто граммов, противного, до невозможности, зеленого и тягучего, будто детские сопли, хвойного концентрата- от цинги. А уж, хлеб, который пополам с опилками, выдается  тютелька в тютельку- двести граммов при выполнении нормы и триста, если перевыполнил. Бригадирам пайка

Стр.75
повышалась вдвое, и Сергей часто предлагал часть своей Ивану Пантелеевичу. Но Иван Пантелеевич, отказываясь всякий раз,  говорил ему:
-Тебе самому надо тройную порцию, и той будет мало, а ты мне суешь.- А иногда отшучивался- Отъедайся, пока дают. На воле побольше исхудаешь- какая жена попадется.
   Желудок побаливал у Ивана Пантелеевича еще и на фронте, да и до войны. Сказалось голодное детство, особенно, когда пришлось пережить первые колхозные годы. В доме ни крохи зерна и вся надежда на луг и лес. Но, пока что- то вырастало, успевали посидеть и с пустым желудком и попухнуть от древесной коры и лебеды.
Иногда, вспоминал из далекого детства, слова матери, сквозь слезы: «Ах, как хотелось,  чтоб настало время, когда вы, мои детки, вдоволь наелись?» И как оказалось, в его жизни такое время, пока, так и не наступило.
Теперь это отрыгнулось. Если же на фронте боль заставала его летом– он не переживал, ни лазарет, ни аптека ему были не нужны. Помнил науку покойной тещи. В двух- трех метрах от окопа, там, где травостой не был подпорчен солдатской саперкой, повсеместно росло его лекарство- на длинной ножке пахучий пучок белых соцветий с детскую ладошку, у них в деревне его называли- белоголовник, а по- медицински, слышыл, тысячелистник, потому, как, листочки елочкой, рядком и много. Нужен был только кипяток, на дне котелка. Заварил ароматно- горьковатый чаек, пристудил и хлебнул, и всего делов- то. Перед тем, как в том же котелке окажется солдатская каша. Два- три приема и боль, как рукой снимало. 
Но так было там, где эта травка произрастала. В лесной глухомани она не селится. Здесь полно летом брусники, земляники, где чуть поболотистей, голубики- для этих плодов и всякой другой зелени

хватает всего им необходимого, хоть в лесу постоянная прохлада и сумрак. Белоголовнику нужно солнце, простор. Иван Пантелеевич, опять же, с детства, помнил, он у них застилал целую полянку меж погребом и родительским домом. Вот бы, хоть на минутку, туда, хоть пучок надрать- ему б хватило. Но в этих прохладных местах, если эту травку и можно найти, то, наверное, где нибудь  в поселке, и не сейчас, а ближе к июлю, к их сенокосам.  И кто ж его туда отпустит? Можно только помечтать.
Боль в солнечном сплетении подступает после приема еды- долгая и нудная. Раньше б он присел на корточки, с полчаса посидел, и все успокоилось, до следующей еды. Но, и эти полчаса, теперь он не получит- приходится терпеть. Сергею он о своей болезни, пока, тоже ни чего не сказал. Однако, тот после ужина  заметил сам, как Иван Пантелеевич морщится и держится за живот и догадался спросить:
-Что, желудок?
-Ничего, он у меня давно, болячка застарелая, потерплю- преодолевая боль, проговорил Иван Пантелеевич.
-Давай договорюсь в санчасти, может, подправят,- неуверенно предложил Сергей.
Иван Пантелеевич скорчил мину:
-Ты же сам знаешь, как там лечат- через неделю за ноги  выволокут.- Оба помолчали и Иван Пантелеич, так, словно для себя сказал- мне нужна трава, а ее здесь нет.
Сергей встрепенулся:
-Какая? Я найду!
-Сереж, не растет она в этих местах- лес же сплошной. Белоголовник- трава луговая.
Сергей ухмыльнулся:
-Есть человек, этим занимается. Мой старый знакомый
Наутро, когда все зеки, дружно звякая ложками, уплетали баланду в столовке, Сергей, вопреки запрету- во время приема пищи, покидать место за столом, подошел к охраннику. Тот завертел по сторонам головой, но Сергея не прогнал. Кто- то из сидящих искоса поглядел на них, на что охранник грубо отреагировал:
-Шо, пялишься? Быстро морду в чашку!

Стр.76
Разговор с охранником был коротким и Сергей прошел на раздачу. Там, он, так же быстро о чем- то переговорил со стариком- поваром, и вернулся на место. 
На вопросительный взгляд Ивана Пантелеевича, он коротко и тихо сказал:
-Потом.
О том, что этого старика из политических, поляка Кравчика зовут не по кличке,  знали все. Но что он из бывших медиков - не многие. Поэтому и не всем было известно, что он иногда, втихую, кое- кому помогает, готовит разные настои. Сергей познакомился с ним давно, еще в начале срока. Неглупый старикан, когда еще валил с ним лес, все  на польском учил его говорить, ради забавы. И о травах рассказывал, только раньше его это мало интересовало. Но теперь он вспомнил об этом и решил подойти с просьбой. Другого момента, кроме как во время еды, теперь, конечно, для этого трудно было подобрать- во время раздачи зеки поговорить бы ему просто не дали: еда- дело серьезное.
 Обо всем этом Сергей рассказал Ивану Пантелеевичу уже на работе, в лесу. В конце рассказа Сергей огорченно вздохнул:
- Сказал, только дня через два будет. Тебе б пораньше шепнуть, а ты молчал.
На что Иван Пантелеевич только пожал плечами. Вытерпеть эти два дня удалось с трудом. Еда не шла, боль становилась все нестерпимее. За последние дни он заметно осунулся и побледнел. Теперь боль не проходила даже ночью. Чтобы хоть как то унять ее, и поспать часок- другой, Иван Пантелеевич поджимал колени, чуть ли не к подбородку. А без сна и еды и работа не шла. Топор руки держали с трудом, и после нескольких взмахов на лбу проступали крупные градины пота. В строю ноги передвигал как робот,  стараясь, только б не упасть. Сзади наступали на пятки, конвоир делал замечания, сопел и не кричал только потому, что рядом шел Сергей. А Сергей видел, что дела у друга совсем плохи, и как мог, старался его поддержать.
Про себя уже Иван Пантелеевич подумал: «Если старик не поможет, долго так не протяну». И вот, наконец, утором, в столовой, повар поманил Сергея пальцем. Сергей как и в  прошлый раз торопливо вылез из стола, быстро перекинулся парой слов с охранником и пошел к раздаче. И  почти тут же, после хлопка входной двери,  услышал в спину зычный окрик:
-Почему ходьба? Охрана, сержант!
Сергей мгновенно остановился, по спине сверху вниз сыпанули мурашки- зычный голос был чужой, кричал, видимо, только что вошедший, из высших. В голове Сергея пронеслось: «Все, добавят срок!- И тут же- ну и ладно.» Но на всякий случай стал на вытяжку и повернулся к кричащему лицом. Но не успел начальник задать вопрос ему, как из раздачи послышалось:
-Я кружку у него брал, гражданин начальник, разреши, пусть заберет.
 В воздухе повисла короткая пауза тишины до звона в ушах- все, кто сидели за столами, кто с сочувствием, кто с любопытством, оторвались от своего занятия и ждали- что будет.
Наконец паузу прервал стук каблуков и на ходу голос майора:
-Иди, бери.
Дружный шорох поворачивающихся тел и говор ложек, кажется, вернул Сергею сознание. И, все- таки, он почти механически, медленно, повернулся, дошел до раздачи, и только когда взялся за ручку кружки и глянул в глаза старика- повара, понял- пронесло. Старик легонько подморгнул ему, и молча отошел от окна. В руках у Сергея была кружка с заветным отваром. Вернуться на место, аккуратно прикрыв внутренность кружки огромной ладонью, уже не составляло большого труда. Потом, Сергей повторял эту операцию еще дважды, но уже осторожнее. Хотя, всякий раз холодок зависал на спине, и хотелось оглянуться.