Моё снотворное

Открываю глаза и не могу пошевелить рукой - затекла. Улыбаюсь от этого и вспоминаю, с чего всё началось. В голове перелистываются эпизоды прошлой, растерявшей всю важность, жизни.

Вот я пьяный сижу за ноутом.

— Здравствуйте. Меня зовут Антон. И я устал от этой грёбаной жизни. - курсор мигает в конце строчки, а я тупо пялюсь на него, понимая, что отправить в чат подобное - слишком жалкий поступок, будто похороню себя заживо.

Я же никогда не сдавался, всегда пёр напропалую, рискуя и побеждая. Себя, обстоятельства, мир. А тут вдруг сдал - когда на кону стоят большие деньги, тебя замечают большие люди, и жизнь неминуемо подстраивается под их правила, круша твои.

Совесть за все тридцать два года, что прожил, ни разу особо не мучила меня угрызериями, да и не было такого в поступках постыдного, чтобы она шевелилась, а тут вдруг проснулась. Хотелось бежать от проклюнувшейся версии себя, вернуться к прошлой, пусть не такой успешной в финансовом плане, но не оскверненной ложью и предательством. Предательством своих принципов, предательством своих идеалов.

И я сбежал. Вот уже целую неделю придаюсь пьянству и разврату на дедовской даче. Дом много лет пустовал, но, раз уж у меня завелось столько наличных, привести всё в порядок удалось очень быстро. Власть денег... чуть помаши перед носом человека пачкой купюр, и он всё для тебя сделает. Только от этого совсем не радостно, а тошно - чем я отличаюсь от них? Так же повелся на маячившую сомнительную прибыль и даже не скривился, когда мне заплатили. Разве что пачка у меня была поувесистей.

Теперь же коротаю своё очередное утро, стараясь не думать об утраченном времени. Украденном одними, выманенном другими и, что самое обидное, потерянном впустую самим мной. А оно уже никогда не вернется, всё то потерянное и использованное время принадлежит смерти, маячащей ежедневно за плечом и облизывающейся в предвкушении очередной порции.

Стираю сообщение и выхожу с сайта, отбросив телефон на подушку. Голова раскалывается. В дверном проеме появляются Наташкины ноги, но они как-то вдруг перестали радовать глаз, приелись и даже начали подбешивать. Ходит крутит своими бедрами в модных трусах за штуку баксов.

— Зай, а ты любила бы меня в лохмотьях? - чуть приглушенно спрашиваю, в глубине души зная ответ.

— И в лохмотьях, и без лохмотьев, я готова играть с тобой любую роль, котик. - нависает так соблазнительно, чтобы взгляд прилип к идеальным формам под тонкой облегающей майкой. Ноги, грудь, губы, шея, волосы - это всё её инструменты манипулирования мной. И, что удивительно, я готов платить эту цену. Был готов. Но сейчас мне хочется жёстко воспользоваться ею и выбросить, как она швыряет вышедшие из моды вещи в шкаф.

Злость накрывает с головой. Ночами рычу в подушку. В подушку! Потому что ноги, грудь, губы и дальше по списку - не поймут. Ей нужны деньги, а не мои метания и муки совести. Откашливаюсь и сплёвываю вязкую слюну, заодно выпутываясь из идеальных форм и выверенных объятий. Тошно. Закуриваю. Иду под старую яблоню.

Помню, дед нянчился с хилым саженцем. Закапывал куски железа поближе к корням, веря, что так деревце наберёт силу и выживет. Мудрый был дед. Но сам он так и не дожил до первого урожая, потому что мудрость не гарантирует отсутствия глупости. Сунул однажды голову в бочку с ледяной водой, придя с солнцепёка, и словил инсульт. Вот так. А яблонька живёт. Сладкие темно-красные плоды уже много лет подряд рясно покрывают ее ветви, как послание от деда - беззубая улыбка и заверение, что всё будет хорошо. Возможно, не сегодня, но обязательно будет, стоит только потерпеть. Дед, что ж ты так, а? Захотелось посидеть в тишине, прислонившись к прохладной и шершавой коре старого дерева. Сколько я уже нормально не спал? Совесть, память и бессонница - верные подруги, сошедшиеся на мести мне. И мстят отменно, надо признать.

Прикрываю глаза, но тишину сегодня у меня тоже украли - слышу женский голос за забором. Читают вслух что-то скандинавское. Я бы не выговорил всех этих имён и названий. Странные люди, всё же. Соседка, оказывается, тоже тратит время на ерунду, пытаясь заполнить строками книг расстояние от рождения до могилы. Вот, что может заставить человека читать? Да ещё вслух? Голос, надо отметить, приятный, расслабляющий, утягивающий за собой. Как колыбельная.

Проснулся я тогда резко от того, что солнце встало в зенит. Ничего себе, а ведь глубоко голос утянул. Больше трех часов здорового сна! Даже дышится легче, появились силы жить, и исчезло желание наказывать за глупость. Еле встал, ноги затекли, да и не только ноги - с непривычки сидеть на твёрдом. Смотрю вокруг и удивляюсь переменам. Какое небо чистое! Какой воздух свежий! Может, не так плоха и Наташка? Может, надо, как яблоню, подкормить чем, да уродится? Просто глупая, просто пустая, но разве от нее что-то умное и глубокое требуется? Будет целыми днями листать акции в своих интернет-магазинах, а вечером встречать меня и тащить в постель. Чем не счастье? Даже мозги особо не делает. Поесть что ли... она вчера салат какой-то кромсала, смешно растопырив пальцы с длиннющими ногтями. Медленно вхожу в дом, успевший пропахнуть ее парфюмом. Лежит в халатике на моем диване, такая красивая вся.

— Тошик, ну, куда ты пропал? - надув губки, чуть ли не плача, спрашивает меня. - Ты же обещал вчера, что отвезешь в город, мне нужно в Spa-салон, забыл? - ну, вот... Ей снова нужно, а то, что я голоден, даже не заметила.

— Хорошо. Поехали.

Нет, к чёрту, беру ключи со стола и уже точно знаю, что вернусь один. Так тишины захотелось, как никогда.

Дорога домой показалась сном. Несколько раз останавливался рассмотреть облака. Низкие, тяжелые, они перетекали и рассеивались ветром, ни секунды не были статичны. Неужели и у меня в жизни всё всегда будет так же, неопределенно?

О чём шумит лес? О чём качаются кроны высочайших сосен? Лес гудит мне о том, что я сам себя проклял и обрек на вечные муки. Сосны осуждают. Они знают все мои секреты. Деревья видят всех насквозь, они питаются нашими отходами - выдыхаемым углекислым газом - смрадом, а мы вдыхаем кислород - ту чистоту, что несут они в мир. Деревья совершенны и благородны. Куда уж людям до них? Мы же хуже муравьев - у муравьев нет выбора, как поступать, лишь коллективное сознание. А мы сами решаем и выбираем постыдное, выбираем портить, а не исправлять.

Затем была ночь, и она снова прошла в муках. За час до рассвета захотелось продышаться, выйти из липкой духоты комнаты. Ноги будто сами принесли меня к яблоне, но я ведь знаю, что это не просто так. Мне стыдно перед дедом. Если б был жив, задал бы трёпку. И мне бы сразу полегчало. Всегда ведь легчало. Преступление жаждет наказания, чтобы освободиться. Но его нет, поэтому снова сижу здесь, как дурак, ищу успокоение. И снова слышу этот голос, но слышу иначе. Женщина не стесняется плакать, переживая прочитанное. Почему она делает это вслух? Почему не стыдится этих слёз? Я же здесь и всё слышу. Разве сложно предположить такую вероятность? Забор скрывает от глаз, но звуки же долетают. Ай, да какое мне до нее дело? Но голос, такой расслабляюший голос баюкает. Главное, что я уже почти сплю. Надо будет подвесить здесь гамак...

Снова открываю глаза в полдень. Яблоня листвой хочет поймать ветер, а он вырывается и мчится вдаль. Как и я в свое время. Сейчас же вернулся и скучаю по себе прежнему. Уроборос. Сам себе хвост прикусил и скулю, как щенок. Хотя, почему "как"? Щенок и есть, не ведаюший вкуса крови, но ясно ощутивший трупный запах разлагающейся совести, от него и сбежавший. Убивая что-то, убиваешь часть себя. Убивая же часть себя, делаешь возможным более страшное. Странно, что этого никто не понимает. Странно, что это умение - убивать - считают силой. На мой взгляд, это жестокость, быстренько занимающая освобождающееся место отмирающих частей, чтобы казалось, будто так было всегда, будто она на своем месте.

— Антон Павлович, я могу идти? Всё приготовила, всё убрала, вещи развесила сушиться, вечером тогда приду, хорошо? - нашла меня соседка Надежда Ивановна. Люблю ненавязчивость, и она справляется с оговоренной работой именно так, как нужно, ненавязчиво.

— Да, конечно. Спасибо Вам. - улыбаюсь по привычке, киваю на прощанье. И вдруг, сам от себя не ожидая, спрашиваю. - А не знаете, кто живет за этим забором?

— За этим-то? Так Тамарка, Мельниковых дочка. Может, помнишь их? Всё время грибы солили и на трассе продавали. Как в том году одного за другим схоронила, так и переехала. Чудная она. - с ударением на "а" проохала Надежда Ивановна.

— Почему чудная? - не могу не уточнить.

— Нелюдимая. Всё с книжками и тетрадями своими сидит, бубнит, да по лесу сумеречному тенью бродит. Ведьма, может? Али с ума сошла от горя. - и женщина перекрестилась, сплюнув для надежности через левое плечо.

— А что же семья?

— Говаривают, лет десять назад что-то не заладилось у нее. Так одна и живет. Оно и не удивительно - кто ж с такой чудной свяжется? - бубня продолжение, соседка тяжелой походкой направилась к калитке. - Ну, до вечера, сынок. Свидимся ещё.

Тамарка. Даже имя ее мне тогда показалось странным. В детстве у родителей в комнате висело панно "Царица Тамара". Женщина в красном стояла с розой и мечом. От образа веяло опасностью и, в то же время, невозможно было отвести взгляд - плавные формы манили, завлекали. Вот и тогда мне страшно было представить себе, кто спрятан за этим высоким забором, чей голос так манит и отталкивает одновременно. Зачем человеку читать книги, в которых больше вопросов, чем ответов?

Вспоминаю, а сердце бешено колотится от вдыхаемого запаха, перед глазами продолжение истории, которую хочу запомнить, не потеряв ни одного крошечного момента.

Вот память подбрасывает эпизод: я пью кофе на крыльце и ловлю себя на том, что на автомате тянусь за сигаретой - нечем заняться, от этого курю чаще. Но пачка пуста, а без курева мне никак. Приходится одеваться и идти по жаре в магазин. Лень, конечно, но иду, подгоняемый зависимостью. Зайдя в обшарпанное здание, вижу, как продавщица, что и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, хамит женщине в платье изумительного бирюзового цвета.

— Вы простите меня, я рассеянная в последнее время, сейчас схожу за деньгами и рассчитаюсь. - смиренно отвечает та на недопустимое, на мой взгляд, отношение. Всё во мне возмущается этой покорности.

— Сходит она! Как же! Выйдешь сейчас, и поминай, как звали, а мне плати потом из своего кармана! Полицию вызову, пусть разбираются! - распаляется продавщица.

— Что за шум, а драки нету? - подхожу поближе, вмешиваясь в не свое дело.

— Эта мадама мне всю кладку с яйцами завалила, когда пыталась снять с верхней полки товар! Все знают, что я сама подаю, руками своими лезть не надо, а эта, как не от мира сего! - жалуется мне та.

— Я оплачу. - и с громким стуком браслета о глянец столешницы опускаю на прилавок пятидесятидолларовую купюру. Боже, как же это ужасно выглядело. - Это покроет весь материальный и ваш моральный, в том числе, ущерб?

— Покроет. - У продавщицы лезут глаза на лоб. Быстро, словно опасаясь, что передумаю, смахивает деньги в карман засаленного передника. Кривлюсь, отвернувшись. Всё, как обычно, тошнит от всех их.

— Пачку "Собрания", синие. Пожалуйста. - расплачиваюсь и выхожу. Слышу быстрые шаги за спиной.

— Как мне отдать Вам долг? - смутно знакомый голос заставляет обернуться и присмотреться. Та самая брюнетка в бирюзовом, постарше меня, ничем не примечательная на вид, разве что глаза цепляют, пытаясь заглянуть глубже привычного.

— Не стоит. Для меня это не деньги. - выслушивать благодарности и вести душевные разговоры не люблю и быстро разворачиваюсь, показывая всем своим видом, что диалог окончен.

— А я не о деньгах. Буду должна Вам услугу. Если что, я Тамара с Розовой, семнадцать. - сказала, как отрезала, и ушла в другую сторону.

Кипятком опалило от интонации и осознания. Это же моё снотворное. И совсем не страшное, очень даже притягательное.

Повесить гамак под яблоней оказалось гениальной идеей! Теперь я знал, в какое время соседка приходит почитать, и ждал, чтобы выспаться. Жизнь налаживалась.

— Антон! - в сон ворвался голос Наташки. - Скотина! Как ты мог оставить  меня одну в городе? - Пощечина была лишней.

— А что ж сразу не приехала поскандалить? - Хватаю за оплаченные мной патлы, запрокидывая ее голову, и почти выплёвываю в лицо. - Почему сегодня? Деньги закончились? - внутри снова поднимается волна злости. - Нет у меня их больше! Я без-ра-бот-ный. И питомцев содержать не на что. Особенно таких...  экзотических.

— У тебя кто-то есть! Кто? Кто она? - явно, не верит мне дорогая красотка. Или дешёвка? Вцепилась и так просто не отвяжется же!

— Хорошо, идём, познакомлю! - идея родилась внезапно, не было времени на обдумывание. Услуга! От соседки через забор!

Я не помню, как прошел весь путь, помню лишь то, что слишком быстро оказался возле калитки Тамары, и от этого темпа кружилась голова. Словно в тумане, колотил по горячему металлу, понятия не имея, что делать дальше. Мое снотворное вышла и хотела что-то сказать, но я боялся, что ее слова испортят всю авантюру, и не придумал ничего лучше, чем поцелуй. Да, это была та еще борьба. Она пыталась меня укусить, а я впивался всё сильнее, теряя голову от злости и желания причинить боль Наташке. Помню, как прижимал соседку к забору, а она извивалась и царапалась, распаляя во мне что-то древне-мужское, не умею лучше сказать. Платье затрещало, сминаемое вместе с бедрами. А потом вдруг всё стихло. Тамара перестала сопротивляться, обмякла и просто провела языком по моим губам. Я тогда так растерялся, что ослабил хватку, о чем тут же пожалел, получив головой в нос. Хрустнуло, брызнуло горячим, алые капли упали на лицо, грудь и платье моей чудной соседки, а потом упала она сама. В самый настоящий обморок.

Помню, как воровато оглянулся по сторонам, но Наташки нигде не было. Хвала богам, она ушла раньше развязки. Но была другая проблема - пришлось  Тамару нести в мой гамак. Еще помню, как сидел и рассматривал ее веснушки, темные круги под глазами от недосыпания, розовые кончики ушей, торчащие из-под прядок непонятной стрижки. От чего-то хотелось пригладить  их, будто укротить. Нос больше не кровил, но побаливал. Я тогда еще улыбнулся этому ее хитрому ходу с языком, надо же - сработал. Жаль, что испачкал такое милое лицо. Подумалось, что лучше бы, наверное, стереть кровь... Мало ли, может, реально ведьма и приворожит? От этой мысли начал посмеиваться вслух. Что там говорят? Кто ведьму обижает, от импотенции страдает? Кто ведьму целует, тот здоровьем рискует?

Поборов суеверие, я потянулся и всего лишь прикоснулся к щеке соседки полой рубашки, а она распахнула глаза и влепила пощёчину. Две пощёчины за один день - это перебор.

— Простите. Просто забрал обещанную мне услугу. - сказал и строго так посмотрел ей в глаза, сведя брови и нахмурив лоб. Пусть вдумается и извинится.

— Вы всего лишь выложили из кармана ничего не значащую для Вас бумажку, а забрали за это то, что годами оставалось неприкосновенным. - чуть ли не прошипела соседка в ответ, испепеляя меня взглядом, и я, кажется, начал краснеть.

— Чем я могу компенсировать Ваши потери? - что за бред я нёс? Снова игра шла не по моим правилам.

— Компенсировать? Как всё просто! И что же Вы можете дать мне? Что у Вас такого есть, что доставило бы удовольствие мне? Хотя... Погодите-ка! Будете по часу в день читать вслух "Невыносимую лёгкость бытия" Кундеры! - сказала и истерично хихикнула Тамара, непонятно, чем ошеломив меня больше - нотками голоса или заявлением.

— Это реально доставляет Вам удовольствие? Да Вы чудная! - расхохотался я. - Не вопрос. Но, чтобы не обременять друг друга своими... кхм... персонами, я буду читать здесь, у себя, лежа в этом самом гамаке. - тыкнул я пальцем в гамак. - А Вы - перевел его на девушку - будьте так любезны, слушайте за забором! - и мой палец уже указывает на забор.

— Завтра в четыре утра. Не придете - не расстроюсь. - сказала, как отрезала, и ушла. А мне вдруг паршиво на душе стало - переборщил. Как там она назвала? Легкость бытия? Надо хотя бы погуглить и скачать книгу.

Поисковик выдал несколько трактатов по философии, психологии и кучу статей, учащих жизни. Но это всё было не то. Вдруг взгляд зацепился за заметку о смерти автора книги "Невыносимая легкость бытия". Кажется, это то, что нужно. Начинаю искать варианты скачивания, но везде лишь ознакомительные фрагменты. Не удивительно - мёртвые всегда стоят дороже живых, если еще и распиарить. Отправляю деньги и получаю файл потяжелее. Что ж, Тамара, я ни за что не просплю Ваш вызов, бессонница - верная моя спутница - не позволит. Вы у меня еще настрадаетесь.

Рассвет летом наступает рано. За те дни я научился различать его не только по стремительно светлеющим облакам, но и по гомону птиц. Каждая будто знала свое время, когда нужно защебетать. Это был первый день в роли чтеца.  Услышав скрип за забором, понял, что и моя важная птичка-невеличка на месте. Что она делает? Пьет кофе? Чай? Смузи? Последнее пробудило воспоминания о Наташке. Вечно пила вонючую модную бурду, называя это всё ПП и ЗОЖ. Нет, Тамара точно не будет пить смузи. Мне почему-то хотелось, чтобы не пила. Хотя, какое мне до этого дело?

Демонстративно прокашлявшись, я начал: "Часть первая. ЛЕГКОСТЬ И ТЯЖЕСТЬ". А дальше было много непонятных слов, имён и рассуждений. Я заикался и запинался в каждой строке. Мой язык отказывался слушаться, а голова - соображать. Этот час тянулся вечность. Не знаю, хватило ли моих сил на него или же так и уснул на полуслове, но проснулся я снова в полдень. Вот такой вот побочный эффект. Кажется, моим снотворным была не соседка, а само чтение. Что ж, мне тогда даже показалось, что это облегчает жизнь.

Еще помню, как, вставая с гамака, нашел лист бумаги у забора: "Завтра читаете час двадцать. Мне не интересен Ваш храп. Встречаемся в три сорок здесь же." Всё же уснул! Напугала ежа голой задницей! Смеюсь в голос, сверля взглядом забор.

Тот день прошел нервно. Звонили с работы, угрожали и требовали вернуться. Называли никчемным безответственным руководителем, шантажировали всяким, но мне было плевать. Мне вообще тогда на все было плевать. Разве что предстоящее утро манило своей непредсказуемостью и новизной. Я даже не стал напиваться с вечера, чтобы лучше читалось.

Тамара зашуршала чем-то в половину четвертого. Привычно скрипнули пружины, оповещая, что соседка уселась или улеглась - что там у нее: диванчик или кресло? И вообще, посетила голову мысль: чего ей-то не спится в такую рань? У такой, как она, не должно быть ни забот, ни хлопот, ни лишних переживаний, ведь она, то и дело, то читает, то пишет, то прогуливается. Или же соседка еще не ложилась? Помучает меня и выспится?

Хорошо, начинаю даже раньше назначенного, и довольно продолжаю, понимая, что Тамара больше не шевелится, слушает.

— “(...) вдруг осознал, что с молодости, по сути, ничего другого не делает, кроме как говорит, пишет, читает лекции, придумывает фразы, ищет формулировки, исправляет их, и потому слова в конце концов перестают быть точными, их смысл размазывается, теряет содержание, и они, превращаясь в мусор, мякину, пыль, песок, блуждают в мозгу, вызывают головную боль, становятся его бессонницей, его болезнью." - прочел и замолчал. Кажется, я именно тогда и  поставил диагноз соседке.

С того момента книга перестала быть для меня набором пустых фраз. Нет, многое в ней было неинтересно и казалось поп-психологической нудятиной, но отдельные мысли выстреливали яркой вспышкой и рождали рассуждения или вытаскивали из памяти картины жизни, давали возможность призадуматься. А еще я  каждое утро стал брать с собой свой любимый шоколад - мятный, с отдельно завернутыми квадратиками, тающими во рту мгновенно, не заставляя себя ждать. И каждое утро подсовывал его под забор Тамары.

Так прошла наша с ней неделя, и книга закончилась. Но также это стало началом. Я нашел в интернете сочинения Ницше и однажды удивил соседку своим внезапным появлением в четыре утра и громким проговариванием каждой поэтичной фразы. А в двенадцать, проснувшись от яркого солнца, обнаружил записку и растительные пастилки: "У Вас начался кашель. Берегите связки, шалфей должен помочь." Помню, как засвербило в носу, и я вспомнил слухи про ведьму - не иначе, как предсказанная простуда.

А еще через несколько дней я не находил себе места. Меня с головой накрыло волнение - осознал, что меня начали тревожить сны о Тамаре. В них она смотрела мне в глаза, проникая в душу. Видела насквозь, знала мои мысли и тайны. Было страшно и, в то же время, чувство притяжения заставляло отрывать взгляд от глаз и приклеивать его намертво к губам соседки. Раз за разом вспоминался поцелуй, во сне я проживал его снова и снова. Просыпаясь же, чувствовал себя неуверенным подростком.

А утром читала уже она. "Крейцерову сонату" Толстого. Подростковое что-то, но мне нравилось слушать этот, не лишенный смысла, бред. Помню, что слова, словно водопадом, лились через забор, а я тонул в ее голосе, уносился сознанием в свой рай. И в этот миг не было на свете ничего слаще звучания ее голоса. Если чтение стало моим снотворным, то Тамара вдруг оказалась пробуждающим, да и, чего греха таить, возбуждающим. Мне нужно было с ней заговорить или подсунуть письмо с какой-нибудь волнительной речью, но я все никак не мог подобрать слова и медлил.

Зря медлил. Потому что следующие рассветы прошли в тишине. Целых четыре. Мне каждое утро становилось одиноко и грустно от того, что так давно не слышал скрипа пружин, редкого покашливания или позевывания Тамары. Но я не перестал приходить, я читал и все время прислушивался, вот только двор оставался пуст. И тогда мне захотелось заглянуть за забор. Роста хватило ухватиться за верх его руками, но подтянуться не выходило - край металла оказался слишком тонким и впивался в ладонь при нажатии с усилием. Осмотрелся в поисках сподручных средств, и в углу огорода заметил пенёк не самого надёжного вида, но его хватило, чтобы опереться одной ногой и подсмотреть.

Старый диван под кривым навесом был застелен плёнкой. Стол с облупленной краской и глубокими царапинами от ножа - пуст, за исключением пепельницы, она, наоборот, стояла полна окурков. Это не удовлетворило мое любопытство, и я поворачивал голову из стороны в сторону, пока не заметил нечто ужасное. Как же я тогда закипел от гнева, до сих пор скулы сводит. Потому что там, в куче мусора, лежали все подаренные мной шоколадки. Вот засранка! Именно в тот момент я захотел ее по-настоящему. Именно тогда решил, что заставлю ее есть из моих рук, чего бы мне это ни стоило!

Благо, что как раз пришла пора возвращаться в город и брать ответственность за сотворенное, исправлять последствия и менять судьбу. Я тогда думал, что отъезд ее к лучшему - поиграли в книжки и хватит на этом, придумаю еще что-нибудь, как вернусь. Не долго думая, забросил сумку с вещами на заднее сиденье, сел за руль и, врубив музыку погромче, нажал на газ. Пришло время действовать.

Жизнь в городе постоянно бурлила, будто кто-то однажды сказал "Горшочек, вари!", а сам убежал спать в деревню. С тех пор и бурлит. Пришлось снова привыкать к бешеному ритму, вливаться в рабочий процесс. Сразу же отпочковался от фирмы, решив начать свое дело с нуля, чтобы ни от кого не зависеть и больше не пачкать совесть. Обзвонил друзей, с кем когда-либо работал, и предложил сотрудничать на взаимо-выгодных условиях. В тот день как раз шёл на встречу с одним из них, Максом, надеясь, что сработаемся.

Картинка в памяти быстро сменяется, и я уже подхожу к столику в кафе.

— Тоха, сколько зим, сколько лет. Куда пропал? - как и тогда, слышу голос друга, пожимаю руку.

— Копил силы для свершения грандиозных планов. - улыбаюсь в ответ.

— Вот баркаль! - напомнил он мне мое старое прозвище. - А мне тут наследство недавно привалило, откуда не ждал. Глянешь квартирку? Хочу переделать планировку, посчитать бы... Заодно посидим, вспомним былые времена. - А это уже интересно. Если не сработаемся, так хотя бы заказ будет. Надо ехать.

Привычка ковать железо, пока горячо, помогает мне уверить друга, что смотреть нужно немедленно, а посидеть можно и там, на месте.

— Тогда остановимся на классике? Водка, черный хлеб, селёдка? - предлагаю, зная, что не согласится, но позволяю ему сделать выбор, оставляя за собой право однажды точно так же продавить своё.

— Какая селёдка? Сало! С прослоечкой, в специях, таящее во рту, а к нему картохи жареной, да с лучком. Ммм... слюнки потекли, прыгай на пассажирское, переночуешь у меня, а завтра сам лично доставлю на то же место, откуда забираю. - Макс, как всегда, предсказуем. А это значит, что ехать мне завтра на такси, его не добудишься.

— Давай каждый на своей, хочу видеть малышку из окна. - отмазываюсь я. - Меньше слов, больше дела. Погнали уже. - и мы поехали.

Оказалось, что квартира Макса находится прям на выезде из города. Железнодорожные пути чуть ли не за огородом.

— Ты и сам понимаешь, что нужно учесть шумоизоляцию. - начинаю я прикидывать план и бродить по комнатам, делая пометки и фотографии объекта.

— Давай ты тут всё посмотришь, а я ненадолго отвлекусь. - вдруг заходит и виновато начинает друг. - Распродаю старую библиотеку и одну покупательницу четвертый день динамлю, неудобно даже как-то. То одно, то другое и никак не пересечемся, а сегодня, раз уж мы здесь, то и ее пригласил. Она почти доехала. Быстренько покажу и приступлю к жарке картошки. - подмигивает мне, пытаясь скрыть неловкость.

— Да не вопрос. Занимайся, я тогда с кухни начну. - тут же соглашаюсь, выдыхая. Терпеть не могу, когда в таких вопросах над душой стоят и в пометки заглядывают.

— Здравствуйте, Максим. Наконец-то у нас с Вами получилось встретиться. Я Тамара. - через какое-то время раздается из комнаты, а я бьюсь головой о мойку, под которую только что залез. Что-то падает. Видимо, немытая кружка, и грохот раздается на весь дом.

— Живой? - тут же кричит мне друг, услышав громкий шум.

— Не дождёшься. - отвечаю, выползаю и встречаюсь взглядом со своей соседкой.

Что люди знают о случайностях? Ничего они о них не знают. А я тогда понял: случайности врываются в нашу жизнь тогда, когда мы отклоняемся от заданного курса. Принимаем решение, которое уводит нас от предназначения. Тамара скрылась от меня, уехав из деревни, а жизнь хитростью заманила ее обратно, прямиком в мои руки.

— Давай я на днях заеду, очень нужно уйти. Срочные дела. - жму руку Максу и киваю ей, будто незнакомке.

— Вечно с тобой так. Баркаль, он и в Африке баркаль. Ладно, на созвоне. - бурчит он мне в ответ. Понимаю, друг обижен, но это пройдет. Мне снова наплевать на всё и всех, кроме хорошенькой цели, отводящей взгляд куда угодно, лишь бы не смотреть на меня.

И я затаился, как охотник, сидел в машине, ждал, когда же выйдет моя цель. Злился, вспоминая мусорку, не без этого, но еще я представлял, как Тамара день за днем будет пить сделанный мной кофе в моей постели, вприкуску с моими шоколадками. Вышла она с двумя тяжеленными пакетами, разве что в зубы книгу не впихнула от жадности. Улыбалась Максу, а у меня сводило челюсти от ревности.

— Садитесь, подвезу. - ровным голосом предложил ей, проворачивая ключ зажигания.

— Нет-нет, я сама. - задрала нос Тамара и зацокала каблучками по тротуару, не оборачиваясь.

Какая гордячка! Ехал следом, выслеживая добычу из-за кустов вдоль дороги. Смеялся сам с себя, и, по закону подлости, она именно в тот момент и повернулась. Увидела мою хищную улыбку, ускорилась, оступилась и зацепилась пакетом за куст. Пакет порвался, книги рассыпались по тротуару, а я уцепился за эту возможность, выскочил и быстро забросил книги на заднее сиденье, а затем взял за руку Тамару, сопротивляющуюся, упирающуюся и чертовски сексуальную. Резко притянул ее к себе, заставил успокоиться и посмотреть мне в глаза.

— Хватит. Просто прими помощь. Садись. - и она послушалась..

Захлопывал дверцу, ликуя. Я уже тогда знал, что теперь моё снотворное точно никуда от меня не денется.

— В деревню? Или в город? - нарушил тишину вопросом.

— В деревню. - кратко ответила Тамара и замолчала. Я уже говорил, что люблю ненавязчивость. И молчание меня совсем не тяготит. Бросал взгляды на нее через зеркало, а она сидела и просто смотрела в окно, скрестив руки на груди, напряженная и обиженная. Тогда я включил музыку. Давно уже слушаю одно радио, где часто ставят классику и немного из рока. Всегда наслаждаюсь этими звуками, погружаясь в мелодию, забывая обо всем, вот и тогда забыл, что не один. Обычно меня напрягают пассажиры, а в тот день - нет, совсем наоборот, я был счастлив тому, что эта невыносимая женщина дуется, сидя в моей машине. Какая, в конце концов, разница, дуется она или нет, если она уже моя?

Остановился у ее дома, так же молча достал книги, сложил стопкой и отнес во двор к столу с обшарпанной краской. Мне нужно было задержаться, так что взял первую попавшую под руку книгу, открыл и зачитал: "Я не умею молчать, когда сердце во мне говорит." Закрыл и просто сгрёб свою Тамару в охапку. Давно хотел это сделать. Провёл языком по ее губам, напоминая о том, первом, поцелуе. Старался не торопиться, но не получилось. Мне хотелось её всю и навечно. Когда она ответила на поцелуй, во мне словно взорвалось что-то, я потерял рассудок и пришел в себя, лишь услышав, как под нами скрипят пружины старого дивана.

— Зачем ты так с шоколадками? - спросил на ушко, утолив первый голод.

— Не люблю взяток. - прошептала она мне в ответ. - И не люблю быть должной.

— А меня любишь? - но не дал ответить, вновь закрывая рот поцелуем. - Я люблю тебя. - глядя в ее завораживающие глаза.

— А я люблю тебя. - услышал в ответ, и весь мир преобразился яркими искрами. - Там не все шоколадки. Одну я съела. -  улыбнулась она и поцеловала так, как я и мечтать не мог - добровольно отдаваясь в мой плен.

Вот и всё. Сейчас же мне кажется, что я когда-нибудь её съем. Ну и что, что рука затекла, эта тяжесть - самая приятная тяжесть в моей жизни. Вдыхаю запах ее волос, бессовестно бужу и сонную, мягкую, беззащитную, заключаю в объятья.

Так мою жизнь перевернуло чтение. Так в мою жизнь ворвалась любовь. Уроборос выпустил собственный хвост изо рта и уснул, свернувшись знаком бесконечности.