Командировка

Рассказ-воспоминание

Как известно, яркие события в жизни человека не угасают в памяти окончательно. Они, как головешки, почерневшие сверху, сохраняют жизнеспособность внутри. Подуй на этот костерок, и он оживет, зашевелится, заискрится воспоминаниями. И особенно приятно жгучими, покажутся искорки тех лет, когда тебе девятнадцать, на плечах солдатская гимнастерка, а внутри тебя неограниченный ресурс и готовность к великим свершениям.

В те годы, о которых пойдет речь, не совершалось громких военных подвигов. На территории страны множились подвиги трудовые: развернулось строительство Бама, готовился сойти с конвейера первый, ставший потом знаменитым, грузовик Камаз, расширялась добыча угля и нефти, впервые появились товары со знаком качества. Тридцать лет назад отгремели последние, победоносные залпы Великой Отечественной войны. Теперь своей чередой шла обычная рутинная армейская служба: через два дня на третий – в караул или в наряд, спортивные мероприятия, учебная, нисколько не волнующая, тревога, политзанятия…

Но однажды командир взвода, лейтенант, приказал мне, командиру отделения, сержанту: «Подбери двух бойцов, наиболее ответственных и серьезных. Нам предстоит поездка в командировку». Ответственного бойца я назвал, сею ж минуту: «Рядовой Ковалев». Солдат исполнительный, человек справедливый, дотошный и напористый. Талантлив был этот сибиряк по всем дисциплинам.
А если говорить о серьезных бойцах, серьезней Толика и во всей роте было не найти. Так просто, не по уставу звали мы этого спокойного, рослого, крепкого парня родом из Тулы. К сожалению, фамилию его сегодня не могу вспомнить.
Оба солдата к тому времени отслужили по шесть месяцев, мне, наоборот, полгода оставалось до демобилизации – при двухгодичном сроке службы.

Третьего ноября получили мы сухой паек, взяли вещмешки, из ружпарка подсумки и карабины скс – самозарядный карабин Симонова. Лейтенант нам сообщил: наш полк перевооружается на автоматы, за которыми нам и предстоит отправиться на военную базу снабжения Забайкальского военного округа. Еще лейтенант сказал, что командировка рассчитана на четверо суток и разложил, как говорится, по полочкам: сутки – туда, сутки – на получение груза и двое суток обратной дороги. Двое потому, что поезд – товарный. В нашу задачу входило: сопровождать полученный груз и охранять его во время стоянок на станциях.

Из части на ж/д вокзал в Усолье добросила грузовая автомашина. Определили нас в плацкартный вагон. Лейтенант возмущался, что не посадили в купе. В плацкарте мы, имея на руках оружие, постоянно находились под вниманием пассажиров, в том числе подозрительных с виду мужчин. В Сибири, как было известно, проживало большое количество лиц с криминальным прошлым – остались жить после отсидки. А в остальном поездка проходила в удовольствие: наконец то, выбрались за территорию воинской части, на свободу. Во время кратковременных остановок поезда, по очереди выбегали на перрон за пирожками и лимонадом. После солдатской столовой, любая пища на привокзальном перроне воспринималась как домашняя. Это нам помогло приберечь сухой паек.

Однажды Ковалев принес деликатес: омуля с душком. До сих пор нос покалывает от того душка, не могу понять ценности того убийственного вкуса. Чем он отличается от выловленного в пруду карпа, которого подержали на жаре, дождались, когда от него пошел дух, а затем посолили? Толик откусил кусочек и тут же выплюнул. Поезд вновь и вновь останавливался, за окном появлялись женщины с тележками и корзинами, и мы снова выбегали на перрон. Скромный денежный запас покидал наши карманы.

Ближе к озеру Байкал поезд начал нырять в туннели. Ехали ровно сутки и на одном из разъездов под Читой сошли с поезда. Дежурный по станции, к которому обратились за помощью, указав дорогу до базы, сказал: «По лесной дороге идти далеко, крюк большой дадите, а напрямик – минут тридцать». Он указал на одиноко стоявшее вдали высокое дерево и дал ориентир: «На него правьтесь».
Шли через молодой сосновый лесок – чуть выше роста человека – поперек рядов, когда-то посаженных деревьев. Земля в междурядьях, видимо, ранее вспахивалась, теперь заросла травой. То и дело приходилось наскакивать на бугры, попадать в канавы. Но вот услышали оклик часового: «Стой! кто идет».  Увидели забор из колючей проволоки. Остановились.

Лейтенант объяснил, кто мы такие и что прибыли за грузом. Часовой показал рукой: «Идите туда, там КПП». До контрольно-пропускного пункта мы дошли, буквально, за три минуты, значит, от станции двигались в верном направлении, и вышли бы с ювелирной точностью, если бы взяли чуть-чуть левее. Подходя к КПП, лейтенант дал команду «построиться в колонну по одному». Из помещения навстречу вышел дежурный офицер. Лейтенант доложил: кто мы, откуда и зачем прибыли, показал документы. Дежурный очень удивился, когда увидел, что мы идем из леса и задал вопрос:
- Вы как там смогли пройти?
- Часовой нас остановил и указал направление, - ответил лейтенант.
- Но там есть еще и военизированная охрана, по внешнему кольцу объекта, бабушки с берданками ходят. Там устав не работает: они команды не подают. И как вы там прошли…- удивлялся офицер, - Там муха не пролетит.
Видимо, офицеру показалось, что мы не осознали, какая опасность нас подстерегала, и он стал рассказывать:
- Жители окрестных деревень по тем местам никогда не ходят. Вохры палят из ружья на любое движение. Были случаи – подстреливали диких животных. А прошлой зимой оттуда лось к нам на КПП вышел. Ранен был – след крови за ним так и потянулся.
Ну, что тут скажешь? Или мы в разведчики годимся, или бабушкам на пенсию пора… или мы родились в рубашке.

База была скрыта в лесу и, по всей вероятности, занимала огромную территорию.
Разместили нас в небольшом бараке-казарме. Впрочем, и казармой не назвать, строение больше похоже на гостиный деревянный домик. Внутренняя обстановка помещения в памяти почти не сохранилась: стояли топчаны, стол. Не заострился в памяти и такой момент: где мы хранили карабины, когда покидали нашу казарму. Возможно, имелась в помещении оружейная комната, и кто-то из нас оставался дежурным. Жили с нами двое солдат из состава военной группировки войск в Монголии. Они назойливо предлагали купить у них обмундирование ПШ. Показывали его, аккуратно сложенное и выглаженное.

В те годы полушерстяная повседневная форма ценилась относительно хлопчато-бумажной. В ПШ, щегольски украшенной на современный лад, было модно уходить на «дембель». Одевали ее в таком случае под сапоги. Я отказался: не имел денег, да и предпочитал «парадку». Ковалеву с Толиком она была – ни к чему, им до дембеля – как медным котелкам: служить и служить.

Едва обустроились, лейтенант сообщил: ожидание груза растянется на три дня. Нас направили заниматься уборкой в помещениях складов. Заведующая складом женщина рассказала, как у нее однажды солдаты украли пистолет. Намек поняли: воровать не надо. Затем повела в склад. Нам предстояло работать в помещении, где находилось на хранении оружие времен Гражданской войны. На складах трудились все три дня ожидания груза: переставляли какие-то ящики, подметали полы. Наш сухой продуктовый паек по расчету должен был закончиться, но мы экономили. Вот норма армейского сухого пайка №1 в середине 1970-х годов на сутки:
1. Каша перловая с говядиной (банка 250 гр.), пакет чая, три кусочка сахар – завтрак.
2. Свиная тушенка (банка 250 гр.), пакет чая, три кусочка сахара – обед.
3. Консервы Сайра (банка), пакет чая, три кусочка сахар – ужин.
4. Одна буханка хлеба – надвое суток.
5. Три упаковки армейских сухарей (галеты) – на три приема в день.
6. Пачка печенья Юбилейное – на три приема в день.
Исходя из сложности нашего задания и нормы потребления, сухой паек, вероятно, под этим номером мы и получили.

Однажды, взяв свои карабины и вещмещки, проследовали до железнодорожных путей, что заходили на территорию базы. Отсюда и взяло старт наше путешествие, которое, как предполагалось командировкой, должно продлиться два дня. На путях стоял вагон-теплушка. Лейтенант сказал: «Осваивайтесь. Теперь это – ваше караульное помещение». Мы не имели представления, какой должна быть теплушка внутри, как оборудована для лиц, сопровождающих груз. Когда открыли выдвижные двери, лейтенант невесело произнес: «Нам не повезло». Теплушка не соответствовала своему названию и назначению – в вагоне не было отгорожено место для людей, где сохранялось бы тепло от печки. Другой вагон-теплушку, конечно, никто не даст. Предстояло отапливать всю эту огромную «халабуду», что совершенно нереально сделать.

В остальном бытовые условия были мало-мальски сносные: вдоль стен вагона стояли три деревянных топчана, довольно широких: имелась возможность на каждом спать вдвоем. Стоял небольшой столик. Посреди нашей половины вагона, но ближе к выдвижной двери, стояла круглая печь-буржуйка. Из верхней части бока буржуйки выходила труба, тут же круто изгибалась и устремлялась в крышу. Пол под ней защищен противопожарным металлическим листом размером, примерно, метр на метр. Крепилась печка через этот стальной лист к деревянному полу одним гвоздем огромного размера. Гвоздь наполовину загнут поверх металла. Имелось в буржуйке поддувало, оттуда удаляли золу, но не было дверцы, как у дровяной печки. Отчетливо сохранилось в памяти: уголь сыпали сверху. Вероятно, буржуйка накрывалась металлическим листом, а снизу листа, чтобы он не сдвигался, приварены пластинки. По-видимому, она была кустарного производства, так как заводы выпускали печки чугунные с дверцей под дрова и трубой выходящей в верхней части.

Но задержим внимание на устройстве вагона, поскольку это важно. Сегодня на просторах интернета удалось найти тип нашего вагона. Вот он: «Модель вагона – 11-066. Выпускался с 1960-го по 1983-й год. Предназначен для перевозки грузов, требующих укрытия от атмосферных осадков. Внутри имел деревянную обшивку: толщина досок стен – 35 мм, досок пола – 55 мм». И еще важная деталь: данная модель не имеет специального буфера для смягчения рывков и мягкой сцепки с вагонами.
Сопровождаемый нами груз состоял из одного вагона. Сразу обратили внимание: на боковой стене мелом написано «осторожно, тонкое стекло» и цифра «7». О том, что грузом являются ящики с оружием, мы, как известно, знали изначально.

Лейтенант дал задание «раздобыть дров для теплушки», надолго исчез, а когда возвратился, сказал, что на нас «повесили» еще два вагона. Их содержимое – неизвестно. На вагонах была надпись, как и на нашем, и стояли цифры: «5» и, кажется, «17». В какой-то час электровоз покатил вагоны на сортировочную станцию, где формировался состав. С этого часа начались наши приключения.

ПЕРВЫЕ СУТКИ

Под стук вагонов мы стали обживаться на новом месте. Состав периодически останавливался, тогда поочередно выходили на пост охраны. Проблема возникла на первых же остановках: вагон, предназначенный для нашей воинской части, был сцеплен с теплушкой в голове состава, два других оказались в хвосте. Когда поезд начал движение, рядовой Ковалев, стоявший на посту, стал догонять теплушку. Поезд все быстрее набирал скорость, все быстрее бежал солдат. Наконец, мы его затащили в вагон. Отдышавшись, он задал логичный вопрос:
- Товарищ лейтенант, если бы я не догнал вас, что потом делать?
Лейтенант призадумался.
- Н-н-да, остается только на сцепке сидеть, между вагонами. Но это никуда не годится.

Да, это было непросто, даже если сидеть пришлось бы недолго. Учитывая минусовую температуру и ветер, в шинели закоченеешь основательно, пока дождешься остановки. Впрочем, там и сидеть-то строго запрещается. Сегодня, когда из компьютера можно извлечь, практически, любую информацию, удалось легко установить погоду в те далекие командировочные дни, на той территории: без осадков, -3 – -5 градусов. Добавим – движение, при котором температура ощущается еще ниже. Сохранилось в памяти, что снега не было вовсе.

Если остановка происходила не в открытой степи, а на станции, мы выходили на добычу угля. Крытых вагонов, таких как наши, было меньше, в основном, шли думпкары, цистерны, открытые вагоны, груженные лесом и углем. Угля везли много – впереди зима. В Сибири, как известно, она наступает раньше, чем в европейской части России. Мы перелезали между рядами составов через буфера и сцепки вагонов, запрыгивали на выбранный вагон и набирали угля. Потом с двумя, гружеными доверху, ведрами проделывали обратный путь. Ходили поочередно. Температуру в печке поддерживали постоянно, но обогреть весь вагон, накопить тепло, не смогли бы, хоть три печки поставь. Тем более, у нас во время движения и на стоянках, дверь постоянно была приоткрыта – в вагоне слишком темно. В часы бодрствования держались поближе к печке, а спали под шинелью, в основном согреваясь собственным теплом – шинель греет, когда ею накроешься с головой и собственным дыханием создашь там необходимый климат.

На каждой станции, разъезде или обгонном пункте спрашивали у путеобходчиков «сколько будем стоять». Они ходили, стучали по колесным парам и, если отвечали, ни разу не сказали правду: скажут «пять минут» – стоим полчаса. Вероятно, сами не знали. Толик однажды подметил: «Нам здорово похужело: нету здесь перронов с пирожками. Я бы сейчас и омуля съел». Товарный поезд, заходя на крупную станцию, оказывался на путях, где-нибудь, посреди других составов. Здесь диспетчер не сообщит тебе, как на пассажирской станции, о времени стоянки и об отправлении состава, а покинув свой состав, велика опасность заблудиться, при возвращении.

На одной из станций теплушку вместе с вагонами отцепили от состава и отогнали в тупик. Мы стояли на высокой щебеночно-земляной насыпи. Ниже – ряд частных домов. В окнах горел свет – уже смеркалось. Вышли из теплушки. Лейтенант провел пальцами по рельсам, сказал: «Рельсы – ржавые. Похоже, нас сюда надолго…». Окликнули прохожего и спросили, подолгу ли тут стоят. Он сказал: «Сюда загоняют редко, но стоят недолго». На вопрос о магазине ответил, что он уже закрыт.
В  нашем продуктовом запаснике имелись консервы, но не было хлеба. Лейтенант дает мне деньги и говорит: «Вот тебе три рубля, сходи вон в тот дом, попроси, чтобы продали хлеба. Если будут давать даром – бери, на деньгах не настаивай». Мы тогда подумали: у него в кармане тоже пусто, а это только сутки движения, и путешествие, похоже, затянется.

Я постучал в двери дома – никто не вышел. Побарабанил в окно – на пороге появился парень лет двадцати пяти. Через открытые двери было слышно, как шумно в комнате. Тогда я вспомнил: сегодня седьмое ноября, большой праздник. Попросил парня продать хлеба. Он сказал: «Сейчас позову хозяйку». Женщина лет сорока прямо с порога поинтересовалась, откуда я буду родом. «Из Воронежа», - ответил я. Она смотрела на меня, молчала и вдруг как закричит: «Зе-емля-а-ак!». Стала обнимать и потом пропустила вперед: «Заходи, заходи…вон там – умывальник – умывайся. Не запомнил бы я эпизод с умывальником, если бы не один интересный момент.

Такой умывальник был самым распространенным в сельском доме в те годы: раковина стояла на коробе, который имел дверцу – туда ставили ведро для использованной воды. Выше раковины – тоже короб, только узкий из оцинкованного металла – туда заливали свежую воду, а на стенке верхнего короба крепилось зеркало. Я поднят глаза на зеркало – на меня смотрело лицо шахтера, только что вышедшего из забоя. Руки были также черные и лоснились – результат работы с углем.

В комнате, куда после вошел, за столом сидела компания, человек шесть, мужчины и женщины. Стол празднично накрыт. Все пребывали навеселе, и всё свое внимание перевели на меня, усадили за стол. Мужчина налил стакан водки по ободок – 150 граммов, сказал: «Выпивай и ешь». Я говорю: «Не могу выпить – напротив вашего дома на насыпи стоит наша теплушка, там офицер, а оттуда все видно через окно». Кто-то задернул шторки, закрывающие нижнюю половину окна. Я собрался с духом и под их поддержку «давай, давай…» осушил стакан. Стал жадно есть: ел-ел, ел-ел…Налили еще один граненый. Я выпить отказался, и хозяйка начала расспрашивать о Воронеже. Стало неловко, я ничего не знал о жизни самого города, ведь родился и жил в отдаленном районе области. А назвал место рождения «Воронеж» потому, что все в таком случае называли областной центр, особенно москвичи. Кстати, как в других воинских частях не знаю, а у нас все, кто из Московской области, уверяли, что они живут в самой Москве.

О чем еще разговаривали за столом – забылось, да и не важно, зато врезалось в память расставание с этим гостеприимным домом. Уходя, я таки выпил второй стакан – «на дорожку». Мне насыпали полную сетку картошки. Были, такие, хозяйственные, плетеные из прочных ниток, сетки, вместимостью около ведра. Сверху положили лука. В руки дали буханку хлеба. Деньги с меня не взяли. Я их потом вернул офицеру. Как я уходил, напоминает волка из мультфильма «Жил-был пес», когда тот шел из гостей: тяжело, покачиваясь. На насыпь взобрался самостоятельно. Кто-то подал руку из вагона и затащил меня. Лейтенант задал вопрос:
- Принес?
-  Так точно, принес, - отвечаю, имея в виду сетку с продуктами.
- А еще ничего не принес?
Лейтенант светил на сетку фонариком, осматривал ее.
- Нет, - говорю.
Мне трудно было выговаривать слова.
Офицер сказал:
- Эх! плохой из тебя конспиратор. Шторки задернул, но вагон то высоко стоит. Поверх шторок – весь стол на виду и ты тоже.


Помню, на следующий день чувствовал себя неловко за то, что не принес товарищам ничего покрепче, чем могли бы отметить праздник. Но что  я мог сделать, не просить же у хозяев водки? Это было бы верхом наглости. Толик мне после рассказал, как в ту ночь охранялись вагоны: Ковалева через два часа сменил Толик, а Толика должен был сменить я. Но вышел лейтенант и говорит Толику: «Иди, отдыхай, я здесь погуляю».

ВТОРЫЕ СУТКИ
 
Утром пришел локомотив, сцепился с нашими вагонами и потащил на станцию. «Повешенные на нас» вагоны вновь оказались в другом конце состава и в разных местах. В дальнейшем они так же не сцепятся между собой. Наш – под номером «7» – неразрывно двигался с теплушкой. Видимо, в сопровождающих груз документах указывалось, что этот вагон находится под охраной солдат из вагона-теплушки.

Снова стук колес, рывки вагонов, непредвиденные остановки посреди степи. В безлюдном месте мы выходили из теплушки, но без оружия, просто наблюдали за вагонами издали. На станциях соблюдали устав караульной службы, насколько позволяла обстановка. Солдаты были «молодыми», от них необходимо было требовать его выполнение. И все же отступления от устава делать пришлось: лейтенант внес корректировку в наши действия по охране грузов: необязательно находиться рядом с охраняемым вагоном, а патрулировать в пределах его видимости. У часового теперь появилась возможность догнать свое караульное помещение.

На пути следования – сортировочная Улан-удэ. Здесь произошли изменения в нашем составе: лейтенант отправился сдавать вагон под номером «17» в некую воинскую часть. С собой взял рядового Ковалева. Мы с Толиком продолжили путь вдвоем. У нас еще оставалась картошка, но закончилась вода. На сортировочной взять ее негде, особенно, если состав располагается посреди необозримого количества таких же составов. Зато угля, что называется, завались. Вагоны загружены горой и видны издалека: один такой – в конце нашего состава. Теплушка – в середине.

Толик отправился за углем с двумя ведрами. Пока он затоваривался, поезд незаметно начал движение. Так бывало: смотришь на вагон, стоящий напротив, и, кажется, он катится, а это твой состав тронулся. Толик стал догонять теплушку. Он бежал, точно отставший от своих собратьев, пингвин, раскинув руки в стороны, чтобы ведра не бились об ноги. Успел. Наполовину высунувшись из вагона, я принял уголь, затащил товарища. Посидели, отдышались, порадовались удачно проведенной операции и принялись рассматривать добычу. Топливо в виде прессованных брикетов размером, примерно, три на семь сантиметров, коричневого цвета, нам показалось подозрительным.

Толик говорит: «Давай несколько штук бросим, пусть разгорится, а потом больше насыплем». Так и поступили. Уголь загорелся, как сухие дрова, красным пламенем. Затем высыпали половину ведра. Брикеты быстро разгорались. Мы обрадовались, но они неожиданно стали превращаться в красную пену. Пена полезла из поддувала и лавой двинулась вверх, сбросила крышку буржуйки и котелок с чаем, потекла по стенкам печки вниз и по листу железа. Мы оказались беспомощны: под рукой – никаких средств пожаротушения. А ведь должны быть: огнетушитель, песок… Поезд идет, не останавливаясь, огненная масса всё течет и течет. С листа железа магма поползла на деревянный пол вагона, во все стороны. Мы стали сапогами двигать ее обратно, на лист железа. Пол вокруг уже начал дымиться и тлеть. У Толика загорелся сапог. Обильно пропитанный кремом, он разогрелся и вспыхнул, как порох. Битва продолжалась и продолжалась. Вагон наполнялся дымом, но распахнутые двери быстро вытягивали его наружу. Последствия могли быть катастрофические, но мы, к счастью, не допустили возгорание пола. Последняя пена покинула печку через поддувало. Вокруг листа железа доски еще долго тлели. Нечем было залить: воды – ни кружки, и котелок с чаем опрокинут на пол.

Голенище сапога моего напарника на внутренней стороне ноги выгорело до ступни, и сапог соскакивал при ходьбе. Выручила солдатская смекалка: Толик оторвал от гимнастерки подворотничок, разодрал его на две ленты, стягивая голенище в двух местах, завязывал импровизированные завязки и ворчал:
- Не печка, а действующий вулкан. Прямо, как последний день Помпеи: прет и прет лава. Не хватало еще, чтоб камни с неба упали и пеплом голову посыпало… В чем я теперь в части ходить буду?
Я его успокаивал:
- Не переживай, босым не останешься, в каптерке у старшины есть бэушные. Объясню ему причину – выдаст. Размер, правда, редкий. Сорок пятый у тебя?
- Сорок шестой, - отвечал Толик.

Он закончил действия с сапогом, ходил по вагону, топал ногой, приседал – испытывал его. С черного голенища теперь свисали белые концы завязок, и торчала опаленная портянка. Мы шутили: уж очень это смахивало на обмотку.

Сегодня, готовясь написать этот рассказ, я искал информацию о коксе в интернете. Один пользователь рассказывает, как он топит печку на даче коксом. С его слов, кокс серого цвета, горит слабым синим огнем, как газ. Наш брикет разгорался интенсивно, горел красным пламенем и пенился. Что это было за топливо, остается загадкой.

После случая с пожаром мы не стали выбрасывать остальные брикеты. Добавляли в печь малыми порциями. Ведь другого топлива не было.

Вскоре вышли на Кругобайкальскую железную дорогу. Она дугой огибает озеро Байкал. Тогда мы не знали, что эта дорога так называется. Здесь поезд стал останавливаться чаще обычного. Железнодорожное полотно проходило по самому краю озера, можно сказать, по кромке берега. На одной такой остановке я взял чистое ведро и побежал к озеру. Но не тут-то было: берег крутой и высокий, укреплен отвесной бетонной стеной. Добраться до воды не представлялось возможным. Пришлось возвратиться, но на следующей остановке, снова вышел на берег. В этот раз приметил арматуру, торчащую дугой из бетона, добежал до нее. Это была металлическая лестница с поручнем. Опускалась до самой воды. Погода тогда стояла, вероятно, безветренная и солнечная. Помнится чистая, бескрайняя гладь озера. А воду такой прозрачности раньше встречал, только набрав ее из колодца или родника. Наклонился зачерпнуть…каждый камешек-галька на дне отливался синью, был далеко-далеко виден в слое воды. Я набрал воды, поднялся на берег, стоял, смотрел на великое озеро – на Байкал. Как житель запада страны, воочию видел его впервые, любовался, но не осознавал тогда, как крупно мне повезло, и что никогда больше не доведется его увидеть.

Помнится, мы обратили внимание: вода очень мягкая и вкусная. Хотя…утверждать не стану... жажда делала свое дело…тут любая покажется и мягкой, и вкусной. Пили чай, заваренный на байкальской воде, варили картошку, проводили водные процедуры: умывались, чистили зубы.

По Кругобайкальской железной мы ехали уже сутки, но от берега озера еще не отдалились. Это была самая спокойная часть нашего пути. Все три вагона сцеплены друг с другом, на каждом разъезде или обгонном пункте – стоянка – пропускали все поезда, обгоняющие нас. И что немаловажно – не было над нами командиров. То, что я над Толиком – это не в счет, мы одной закваски.

ТРЕТЬИ СУТКИ

 Впереди – сортировочная станция Слюдянка. Нас ожидало новое испытание. По всей вероятности, был полдень, когда товарняк снова оказался в сортировочном столпотворении. Закончился загадочный уголь и, поскольку охраняемые вагоны сцеплены с «караулкой», один из нас остался с грузом, второй с ведрами отправился на поиски угля.

В этот раз отправился я и принес топливо совершенно иного вида: каждый кусочек – черный, слоеный. Толик, как городской житель, с недоверием и опаской смотрел на уголь, переворачивал кусочки кончиком пальца, рассуждал вслух: «Почему он так сильно блестит? Как бы опять чего не вышло».  Я же был уверен, это – антрацит, таким топят сельскую «грубку» у меня на малой родине.

Мы подкинули уголька, расположились поближе к печке. На стене на гвоздях висели карабины, на топчанах лежали вещмешки. Готовились разогревать остатки тушенки, когда пожаловали гости: вдруг отодвинулась вторая дверь вагона-теплушки и появились две головы. Двое молодых людей, увидев нас, нисколько не смутились. Должно быть, знали, что здесь люди, вероятно, услышали наш разговор. Один из них спросил:
- Можно мы через ваш вагон пройдем?».
Они передвигались поперек составов, стоявших на станции, перелезая через сцепку, между вагонами, а тут – теплушка на пути.
- Пройдите, - ответил я.
Они взобрались к нам и остановились.
- А можно мы у вас здесь выпьем?
Тут я поступил опрометчиво, разрешив им остаться. Парни были крепко на веселее – продолжались октябрьские праздники.
- О-о! у вас оружие, - вытаращился один на карабины.


Помню, что-то екнуло в груди, но глупость уже была совершена. Мы переместились ближе к той стене, где висело оружие. Гости предложили нам «по стопочке» –  мы отказались. Долго они не задержались, а уходя, оставили полбуханки хлеба, колбасу и что-то в банке, вроде кабачковой икры или овощной солянки. Своего рода, плата за доброту.

Мы обговорили этот случай, обсудили его возможные последствия и решили случайных людей не допускать близко. Ведь малого стоило посторонним лицам завладеть нашими карабинами. Карабин во все времена считался среди охотников лучшим оружием на крупного дикого зверя.

Железнодорожники тасовали вагоны туда-сюда. Мы к этому привыкли. Стояли на крайних путях: справа от состава – рельсов нет. Сверху светили два мощных прожектора. Они располагались над некоей кабиной. Кабина эта – на высоком постаменте. Мне она показалась похожей на кабину комбайна, остекленную с трех сторон. Будто там, сидя за штурвалом, человек дергает рычаги, а механизм внизу послушно выполняет его указания.

 Мы были уверены: наш поезд уже составлен и готов к отправлению. Охраняемые вагоны находятся рядом с теплушкой: наш вагон – впереди, «чужой» – позади, замыкает состав поезда. Но вот к «чужому» вагону подошел маневровый локомотив, сцепщик отцепил его и, не обращая внимания на мои категорические возражения, куда-то потащил. Я опрометью бросился на яркий свет, решил: там находится помещение дежурного по станции.  Вбежал туда по металлической лестнице.

Человек в форме сидел за пультом. Я понял, что попал по верному адресу, взволнованный, набросился на него:
- Вы зачем отцепили вагон, мы его охраняем.
Дежурный ответил, что вагон пойдет в тот же пункт назначения, но в другом составе. Стал успокаивать меня:
- Не переживайте…туда же прибудет…
Я представил, что с нами будет, если мы потеряем вагон, что мы тогда скажем «где-то здесь должен быть…не знаем…» или что?
Я спросил у дежурного:
- Что находится в том вагоне по накладной?
Он открыл большой журнал, повел пальцем по странице:
- Запчасти для автомашин.
- А в нашем… который с теплушкой рядом, - спрашиваю, - что?
- То же самое – запчасти.
- Верните обратно, срочно! - крикнут я и помчался по лестнице вниз.

Дежурный, видимо, проникся моим тревожным состояние, а может, решил, что в вагоне нечто секретное и приказал вернуть вагон. Его указание было слышно из громкоговорителя. Наш поезд уже тронулся. Пока я бежал, догоняя состав, Толик стоял в дверном проеме, кричал: «Быстрее, быстрее…». В это время «блудный» вагон мчался с горки, чтобы произвести сцепку с нашей теплушкой. Скорость, которую он набрал, была чрезмерно высокой. Наперерез вагону бежал рабочий. Он подхватил некоей палкой, как оказалось, специальной вилкой тормозной башмак и бросил его на рельс – промахнулся, подхватил другой, лежащий рядом с путями, снова бросил – и снова мимо. Махнул рукой и пошел обратно.

А колеса вагона набирали обороты. Его, толкнув с горки, видимо, отправили уже с повышенной скоростью, с тем расчетом, что наш состав находится в движении. Задача тормозильщика состояла с том, чтобы сбавить скорость перед сцепкой. К моменту сцепки она должна составлять пять километров в час, что ровняется, примерно, скорости ходьбы человека.

Но вагон мчится. Кричу Толику: «Держись, сейчас врежется». Вагон обогнал меня и ударился в сцепку. Я едва успевал за составом, но догнал, взобрался в теплушку. Пахло гарью. Вокруг печки лежал жар и тлел. Толик кашлял – в темноте его не было видно. Потом он рассказал: «Когда вагон ударился о теплушку, я упал, а буржуйка начала вертеться вокруг своей оси – она же на одном гвозде держится, – из нее веером посыпался жар».
 
Но что для нас какой-то жар после борьбы с огненной гиеной? Это представлялось просто смешным случаем. Особенно рассмешило то, что на вагоне стояла надпись «Осторожно, тонкое стекло».

ЧЕТВЕРТЫЕ СУТКИ

Тук-тук, тук-тук… В ночь наш поезд покинул Слюдянку. До Иркутска оставалось недалеко. Подаренные случайными гостями продукты, здорово поддержали нас. Этот отрезок пути был спокойным. Позади – туннели и неповторимые версты.  Впереди – наше Усолье.

Командировка приближалась к концу. Всё когда-то надоедает. Романтика первых дней поездки также незаметно сошла на нет. Отбивала желание продолжать дорожную жизнь продуктовая проблема. Невольно вспомнится воинская часть и известная фраза героя фильма «Джентльмены удачи» Василия Алибабаевича: «А в тюрьме сейчас ужин, макароны дают».

На станции Иркутск нас догнали на электричке лейтенант с рядовым Ковалевым. Что бы ни рассказывал Ковалев, такой интересной поездки, как у нас, у него, точно, не было. Наверняка, не случилось бы подобных приключений и с нами, будь рядом офицер. Мы – молодые, неопытные в жизни. Приключения любят таких, находят их и продолжают с ними вместе путешествовать.

На станции Усолье нас встречали автомашины из части и солдаты во главе со старшиной роты. Лейтенант отправился сдавать «чужой» груз в некую воинскую часть. Содержимое нашего вагона перекочевало на грузовики.

А впереди была холодная сибирская зима. Пристрелка новых автоматов, затем моя демобилизация. Поезд времени мчался дальше. Прежние события уходили в прошлое. Оставались лишь воспоминания.
P.S.
Однополчане, отзовитесь.