Сад радостей земных

Когда в 2015 году я посетил Чехию, меня интересовали исключительно Прага Кафки и Пражский Сецессион; - я их увидел и глубоко прочувствовал. В результате  Прага стала для меня местом, проникнутым  духом мрачного инобытия кафкианской прозы. А в изысканной, почти нечеловеческой красоте Пражского Сецессиона вдруг проявилось подспудное, но неодолимое стремление к смерти, столь характерное для эпохи Модерна. И мне представилось, что в духовном поле этого города на рубеже XIX-XX веков создалась такая мощная  концентрация  пессимистических абстракций,  что они здесь выпали в обильный осадок (помимо архитектуры и декоративного искусства Сецессиона, сюда относятся, к примеру,  живопись Прейслера, Швабинского, Зрзавы и Купки, проза Кафки и Майринка).
Вернувшись из пражской поездки,  я решил подкрепить свои впечатления просмотром альбома  чешского фотохудожника Йозефа Судека «Вся Прага в панорамных фотографиях»  (Josef Sudek “Praha Panoramaticka” Praha, Vytisky Obraz, 1959) , и был повергнут в большое удивление. Представленная 260  широкоугольными  снимками (размер 29,5см;9,2см), Прага предстала в совершенно неожиданном виде, разбежавшись по горизонтали, как кажется, не только на всю Чехию, но и на Центральную Европу. Вместе с тем, тут и там в мелком масштабе виделись изображения кварталов, храмов и отдельных зданий (или их силуэты), хорошо мне знакомых по прошедшей поездке, - так, что не оставалось никаких сомнений – передо мной  та же Прага, но содержащая иные, помимо приписываемых ей мною, - смыслы.

С тех пор прошло восемь лет, и вот я прочел книгу избранных сочинений Богумила Грабала  ( Богумил Грабал. «Слишком шумное одиночество. Избранная проза». СПб «Издательство имени Н.И.Новикова», 2015 г.), которая для меня многое прояснила.  В ней представлена удивительная, необыкновенно красочная страна, в которой я признал столь поразившую меня Прагу Йозефа Судека, однако теперь она  растянута не только в пространстве, но  и по времени, - причем  почти на весь ХХ век.
Хотя живет эта страна по законам сюрреализма, - то, что в ней случается, кажется совершенно естественным; хотя  персонажи Грабала, как правило, относятся к маргинальным профессиям – учитель танцев, официант, сборщик макулатуры – они представляются читателю социально репрезентативными; хотя жители этой страны обуреваемы тяжелыми пороками, они кажутся читателю симпатичными.  Хотя в протекании обыденной жизни подчеркнуты вневременные черты, разбросанные повсюду временные метки, указывают: тут - Протекторат, а там – Социализм. Рефреном звучат  многочисленные отсылки  к временам Австро-Венгрии (ретроспективно империи имеют особую сладость), напоминающие о моей Праге – городе Кафки и Пражского Сецессиона; возможно, Грабал испытывал  ту же  ностальгию, что и я.
 Но Прага (Чехословакия; Центральная Европа) Грабала, – не кафкианская; несмотря на  противоречивость ее судьбы, несмотря на все беды и тяготы, несмотря на все «измы», ее  пропахавшие, в этой стране (городе) всегда предавались, - подчас неумеренно -  простым радостям человеческой жизни – выпить, закусить, попеть, покрасоваться, подраться, погулять!
Но это – не щенячья радость «одноклеточных»; герои Грабала догадываются, что за все придется сполна расплатиться; что каждая жизнь кончается у разбитого корыта; - знают, но не отчаиваются!

Мир Грабала мне напоминает картину Иеронима Босха «Сад радостей земных»
                Июль 2024 г.