Где живёт память?

 Время  пролетает  сквозь меня   и уносит мои  частички в прошлое. И придёт такой час, когда я пойму – всё, я кончилась. Но начнусь снова, не  знаю где. Возможно  в параллельном или перпендикулярном мире, где нас нет и поэтому там хорошо?  Ну хорошо,  не станет меня — это понятно. А память? Куда она денется? Куда её девать при жизни?  Память можно запаковать в мемуары. А потом на пыльную полку? Не люблю пыль!  Или – оцифровать, её несчастную, и запихнуть в какой-нибудь электронный хранитель. Который всё равно когда-нибудь размагнитится. Наверно это очень неприятное ощущение, когда размагничиваешься...

Вспоминается  рвутся наружу, и что с этим делать - я не знаю.


   
Глава 1.
Ранняя память.

Мы родились. Нам поменяли мокрые пелёнки, и нам становится хорошо. Мы засыпаем. Захотелось кушать. Нас накормили, и мы снова успокаиваемся в своих кроватках. Мы много спим, но у нас нет снов. В чреве мам наша жизнь была намного разнообразней. Нам передавалось волнение наших мам. Мы слушали музыку, которую любили наши родители. Мы ощущали любовь наших родителей друг к другу. И пелёнки разные, и вкус еды разный, и много ещё разного между родившимися в разных концах мира. Но  все мы с первых минут своего существования познаём любовь. Безусловную любовь к себе. Это высшая любовь на земле. И мы смутно будем её помнить всю жизнь. Мы этого не понимаем. Нам ещё не с чем сравнивать.

Моё появление на свет событие маловероятное. Можно сказать, что вероятность была бесконечно мала, но оно произошло вопреки реальности того времени. А реальность была такова. Папа пережил лагеря, а мама со старшей сестрой – две зимы блокады Ленинграда. Подобное случилось и с моими друзьями. Война прервала многие цепочки рождений. А мы родились.
Всё, что было до моего рождения, я знаю, конечно, со слов родителей. Так уж получилось, что у меня неплохая детская память, а родители, соединившись после 7 лет разлуки,  не могли наговориться друг с другом. Вспоминали  и говорили, говорили… А рядом всё время была я, маленькая.  С ушами! А ещё и мамины посиделки за чаем с другими женщинами, которые так же приехали к своим мужьям, отбывшим лагеря, пережив войну. И у каждой была своя история. Это были тяжёлые истории, но они не вызывали во мне страха. Я просто их впитывала без всяких оценок.  Оценки  и осмысления пришли позже.
Меня, родившуюся в марте 1945 года в посёлке Печора, Кожвинского района Коми АССР, из роддома, который тогда находился в здании барачного типа в районе НИБа, привезли домой, в лагерь, где тогда жила наша семья. В лагере  было две зоны. В одной зоне находились бараки, в которых жили заключённые и лазарет и ещё что-то, наверное. И вторая зона, в которой находилось производство по переработки древесины  и  два дома для бывших заключённых специалистов, которые добывали свой срок с поражением прав, продолжая работать на лесокомбинате.  Т.е. без паспорта, без права переездов в другие места и без права голосовать. Но со всеми строгостями лагерей, где к ним продолжали обращаться «гражданин Юшманов», «гражданка Юшманова». Там я и прожила первые свои 2,5 года, возможно немного более, до октября 1947 года, когда закончился срок судебного решения папы. 

Я рано поняла, какой редкий шанс жить в этом мире выпал нам, детям отцов, прошедших лагеря, или отцов, которые вернулись с фронта, и наших матерей, которые выжили в условиях войны! Так начинались мы и наше счастливое. Да, счастливое детство! О котором мы помним до сих пор.

Всю жизнь удивляюсь свойствам памяти человека! Некоторые воспоминания всплывают, другие ждут своего времени. Или просто минуя сознание, влияют на нашу жизнь. Из этих 2,5 лет в лагере в памяти осталось немного.

Я на улице. Зима, вокруг снег, но сверху что-то капает. Я поднимаю голову и обнаруживаю второй этаж. Два дома для специалистов были похожими на множество домов тогда в Печоре. Деревянные двухэтажные дома с балконами. Был яркий солнечный день и с сосулек  на меня капала вода. Я подбираю сосульку и мои варежки начинают намокать. Мама ругает меня. Или ещё – мы с мамой идём за водой к роднику. Для этого надо спуститься по ступенькам, выдолбленным в снегу вниз по склону берега реки. Там стоят «тёти» с вёдрами. Мама наливает воду в цинковое ведро. Льдинки, попавшие в воду, дзинькают, а солнце искрит в  волнах воды и отражается на внутренних стенках ведра. Я заворожено смотрю на этот праздник воды и солнца! Я помню визг санок, когда меня перевозят через рельсы вагонеток, которые поднимают лес из реки. Мама или сестра стараются быстро перебежать рельсы, потому что были случаи, когда трос резко натягивался и были травмы у людей. Но я не боюсь. Мне не страшно, потому что я не вижу опасности. За меня беспокоятся мои родные.
 
Я на всю жизнь сохранила в памяти простор заснеженной реки при ярком солнце. Мы стоим с сестрой и смотрим в окно. Подо мной маленькая скамеечка. Она будет в нашей семье всю жизнь. Это уже конец января, февраль. В это время солнце насыщает снег такими яркими искрами, и если не жмуриться, то яркий свет, отражённый от снега, режет глаза. Берег, на котором стоит наш дом, очень высокий. Наша квартира расположена на первом этаже. Отсюда открывается вся заснеженная река! На другой стороне реки – тёмная полоска леса. Окна выходят на юг. Слышны гудки паровозов, стук колёс о рельсы. В морозные дни звук доходит до нашего дома, хотя железная дорога далеко от нас. Перед глазами морозные узоры на стекле. Они очень красивые. Я стараюсь их рассмотреть. Мне говорят, что это рисует Дедушка мороз.  Узоры не повторяются, они все разные! Я прижимаю палец к стеклу. Палец начинает мёрзнуть. На стекле остаётся тёмное пятнышко. Окна наполовину занавешены  белыми занавесками. Низ занавесок окантован чёрными расплывшимися пятнами. Мне объясняют, что дома обогреваются углём и дровами. От угля и дров бывает осадок в виде сажи. Сажа пробирается сквозь щёлочки в окне и сначала замерзает, а потом, когда родители растопят печку, окна оттаивают и набирается грязная водичка. И вот она то и пачкает наши занавески. В доме никаких украшений на стенах. Стены белые, выкрашены мелом. Мел оставляет на руках белые пятна. За нашей спиной, слева у стены стоит железная кровать. На ней мы спим с сестрой. В соседней комнате спальня родителей. Обстановка бедная. Это я вижу теперь. А тогда это было просто среда, в которой я пребывала. Не с чем сравнивать.

Неудивительно, что когда мы с мамой пришли в гости к Светлане Тухачевской в её крошечную квартирку в районе Загородной улицы,  я, не переставая, осматривала её обстановку. Я не знала, что рядом с нами может быть так красиво в доме! Вход в квартирку был с торца барака. Кухня оставалась справа от входа в небольшую комнату. Кухня осталась за пределами моего внимания, потому что внимание сразу перехватило высокое красивое зеркало в деревянной раме, которое стояло на низкой тумбе с гнутыми ножками. Входя в комнату справа я увидела круглый стол с ковровой скатертью. В углу стояло красивое кресло, но я его не помню, только осталось в памяти, что красивое. В этом кресле сидела приветливая, улыбчивая хозяйка. Она мне тоже показалась красивой, возможно потому, что на её плечах была накинута чудная и красивая шаль или платок с вывязанным редким узором и с кистями. У самого окна стояла скромная подставка, на ней какой-то высокий цветок. Слева при входе стояла кровать хозяйки. Зеркало, круглый стол с ковровой или гобеленовой скатертью и шаль хозяйки занимали всё моё внимание. Сколько мне было лет? А в каком возрасте выпадают молочные зубы у детей? Дело в том, что мы пришли  с мамой в гости сразу после того как мне  вырвали передний зуб, и  тётя доктор сказала, что бы я зажала ватку. Может быть тётя доктор была мамой сестёр Сергеевых Тани и Оли? Вполне может быть! Вот в таком виде, с зажатой ваткой, я и появилась в первый раз у С.Тухачевской. «Су-у-сличек», – сказала хозяйка. А в другой раз я пролила кофе на прекрасную скатерть! Я страшно смутилась. «Ничего страшного»,– что-то вроде  так успокаивала хозяйка. Я ещё не начала сравнивать обстановку у нас дома с домом хозяйки чудесного зеркала и шали, но уже разницу увидела. Мир начал потихоньку наполняться разнообразием.
 
С того же маленького стульчика я смотрю в окно на реку летом. Река Печора в те годы была полноводной, широкой. По ней ходили в обе стороны катера, баржи, пароходы, буксиры. Буксиры тянули за собой связанный в плоты лес, скреплённые между собой скобами. Справа от окна собиралась огромная масса этих плотов. Это место подъёма брёвен на комбинат. При встрече, пароходики  здоровались друг с другом: «ту-ту-ту-ту». Звуки разносились по всей реке. Справа от меня в простенке стоит этажерка, а зимой там  стояла ёлка. Выше этажерки  висит чёрное картонное радио. Оно не выключалось весь день. И  звуки этого радио были слышны из окон и дверей всех домов летом. Однажды вечером, это уже на исходе лета, на улице стемнело, а я всё смотрела в окно. Справа вдалеке много огоньков. Это пристань Канин Нос – рассказывают мне взрослые. И однажды наложилbсь музыка и огоньки! «В тумане скрылась милая Одесса, золотые огоньки...». Так дуплетом и всплывала всю жизнь  картинка вечерней реки и огоньки на пристани с песней «В тумане скрылась милая Одесса».

Глава 2. Детская память.
Первые годы жизни на Лесокомбинате.

Мир расширяется. После полного освобождения папы мы  перебрались в квартиру на Лесокомбинате. Новые впечатления! Квартира в плане была похожа на квартиру в двухэтажном доме на берегу реки. Жилые бараки строились одинаково.  Барак, напротив него сарай, слева и справа огороды, посередине двор. Около сарая уборная.  Иногда сараи стояли под 90 градусов к жилью. Главное это то, что появился двор. Во дворе стояла вышка, такая же как и другие, которые окружали лагерь. Понимание пришло позже. Здесь когда-то была зона. Лагерь сузился, освобождая место, на котором были построены бараки для жилья. Место для жилья было выделено очень просто. Была вырезана часть лагеря под прямым углом. Там, кстати, в этом углу был домик на двух хозяев, в котором жили семьи моих одноклассников  — Саши Мацкевича и  подружки, а в дальнейшем одноклассницы Аллочки Евстигнеевой. Жива, к счастью, наша Аллочка, дай ей Бог здоровья! Живёт сейчас в Ухте. Домик  в Печоре был приземистый, окошки почти лежали на земле. Входя в дом, прямо была дверь в квартиру Мацкевичей. Слева дверь вела в комнату Аллочкиной квартиры. В ней было очень красиво. Всё аккуратно убрано, подзор на кровати, подушки, покрытые чем-то вывязанными крючком, но холодно. Мама Аллочки, тётя Клава, красивая, вокруг головы уложена короной коса, работала продавцом в магазине. А поддерживать тепло в доме маленькая Аллочка ещё не могла. Кто знает Аллочку, прекрасно понимают в кого у нашей подружки такие красивые вьющиеся волосы! Направо из коридора  кухня семьи Аллочки. А вокруг этого домика одни огороды! Дальше  колючая проволока, полоса распаханной земли и вышки по периметру. С домом Аллочки связаны ещё два воспоминания. Когда лагерь перестал существовать, мы, естественно, полезли за колючую проволоку. И там нам открылось целое подземное сооружение — вольер для сторожевых собак. Стены и потолок из брёвен, внутри отдельные, перегороженные досками помещения для собак. Это же надо, радость то какая! Теперь есть где можно поиграть! Но радость наша была быстро потушена нашими родителями, когда мы, облепленными блохами появились у себя дома. И у нас у самих пыл остыл. Блохи кусались.

Второе воспоминание. В то время в местной газете печатались объявления о разводе (супругов), причём с указанием адреса. Мы своим детским почерком на листке бумаге писали  «Как ни крути, как не верти, а рубль всё-таки плати». Письмо укладывалось в конверт, писался адрес и относилось на почту как заказное. А мы заходились от смеха, когда представляли себе, как кто-то, заплатив 1 рубль за заказное письмо, откроет его, а там..! В группу юных преступников входили Наташа Новикова, Аллочка Евстигнеева, Шура Скуратович и я. К нашим мелким хулиганским поступкам можно прибавить ещё то, как ребята постарше связывали ручки двух дверей квартир, находящиеся друг против друга верёвкой. Мы ждали когда кто-то попытается выйти. Потом удирали - впереди старшие мальчишки. Мы с визгом за ними! Это был дом недалеко от главного входа на Лесокомбинат. Ещё мы там же  воровали редиску. Кажется всё. Ну, как говорится, за давностью лет...

О вышках. Так вот, такая же вышка оказалась в нашем дворе. Мама выпускала меня уже гулять одну, наблюдая за мной из окна кухни. Это уже три года, может быть постарше. Вышка почему-то сразу привлекла моё внимание, и я стала пытаться на неё залезть. Но добираясь до какой-то ещё нижней ступени, начинала от страха орать. Вероятно, спуститься я ещё не догадалась как. После неоднократных моих попыток взять высоту, папа отбил нижние ступени. Но человек предприимчив. Я снова забиралась выше, упираясь носками ботиночек в пазы, в которых были укреплены ступени. И история повторялась. Вниз спуститься я не могла. Взрослые решили убрать вышку, тем более, что две опоры оказались в огороде соседей  Ветровых. Но разобрали вышку не полностью, из неё соорудили качели. Качели оказались очень высокими.  Старшая ребятня становилась по краям длинной доски и раскачивала её. Мы, малыши,  сидели посередине этой доски и наши детские души на миг оставались в небе! Кто-то упал с качелей, и с неё  убрали доску. Но качели продолжали жить. Теперь мы в переплетенные лохматые толстые петли подложили маленькую дощечку  под попы,  и развлекались тем, что сначала закручивались, а потом раскручивались, знакомясь с  состоянием души во вращении! В последний раз я развлекалась таким образом в тот день, когда мы впервые собрались выехать на отдых в южные края, в гости к своему будущему крёстному Ивану Давыдовичу Сливко, папиному другу по лагерю. Мне 4 года. Суматоха  в доме, последние приготовления к поездке перед выходом на поезд. И меня, всю такую нарядную — красная шерстяная кофточка с орнаментом, красное фланелевое платьице, красная фетровая шапочка на пуговке сбоку и с треугольной красненькой сумочкой на руке – выставили на улицу, что бы не путалась под ногами. И я решила «покрутиться»! Многократно закручиваясь и раскручиваясь, я вдруг обнаружила, что прочно зажата мохнатыми верёвками. Высвободиться не получалось никак! И когда родители с чемоданами и сумками вышли наружу, им пришлось меня спасать. Верёвки были разрезаны,  оковы пали! По возвращению домой после летнего отдыха, качели обнаружены не были. Вот такой путь прошла вышка от охраны заключённых до детских потех. Красивая история вышки.

История о вышках имеет продолжение. Мне  выпал случай  ещё раз попытаться залезть на вышку, уже будучи студенткой. Эта вышка обнаружилась в лесу за мебельной фабрикой, недалеко от моего дома, в который мы переехали из Лесокомбината. Мы с подругами уходили в лес покурить, подальше от глаз родителей и их знакомых. Я начала карабкаться по ступеням, но вышка была такая скособоченная, так скрипела и кряхтела, что я отказалась от своей затеи. Поумнела всё-таки к этому возрасту! Но меня очень удивило, что вышка так далеко находится от  Лесокомбината, в котором я когда то жила. Позже наши ребята вывесили в чате план лагеря, сделанного  от руки одного из сидельцев, Н.Сердюкова. И таки обнаружилось, что территория лагеря была значительно больше, чем та, к которой в детстве мы привыкли. В этой части лагеря находился лазарет для заключённых. А за пределами лагеря — кладбище умерших в заключении людей. И тогда всё стало понятно, почему в густых зарослях леса в районе мебельной фабрики мы натыкались на простые кресты с выбитыми номерами.

Ещё немного о ранней детской памяти. С рождения и до 6 класса я жила в двух квартирах. Одна в лагере, вторая на Лесокомбинате. Обе квартиры двухкомнатные, и в плане, совершенно похожие. В 1963 — 1965 гг. я училась в Ленинграде и часто ездила к сестре в Ригу. В то время семья сестры жила в огромной коммунальной квартире на ул. Вагону. Кухня этой квартиры была большая, квадратная, но без окон. Она находилась где-то в середине здания. Я проснулась и, стараясь ничего не забыть, побежала на кухню к сестре, что бы рассказать свой сон. И я рассказала ей, что в моём сне мы с ней бегаем вкруговую по нашей квартире, имея в виду квартиру на лесокомбинате. Но в  квартире была ещё одна дверь.  Вернее дверной проём. Межкомнатных дверей в наших домах не было.  Этот дверной проём находился между спальней родителей и кухней. И ещё топка плиты в ней находилась в самой кухне, в то время как  в квартире на Лесокомбинате она выходила в коридорчик. И на месте круглого стола и дивана стояла железная кровать. И ещё! В квартире не было сундука, который стоял, прижавшись к тёплой стенке в большой комнате. Что-то ещё про одежду, которая висела в коридоре. Как-то не так. Сестра даже села на стул. Сказала, что я не могу это помнить, потому что я точно описала квартиру в лагере. А я там жила до 2,5 летнего возраста. И мы действительно «бесились» с ней, бегая вкруговую. Для этого надо было  пробежать по маленькому коридору, проскочить так называемую столовую, повернуть в спальню родителей, потом запрыгнуть на кровать родителей, которая перегораживала дверной проём,  и спрыгнуть с неё  уже в кухне. До приезда мамы и Эльзы,  моей сестры, в Печору к отцу, в этой квартире жили двое — папа, и вторую комнату занимала женщина с Украины. И обоим был доступ к кухне. Память - это загадка. Но то, что она хранит до мелочей всё, я в этом убеждена. В жизни мне пришлось дважды удивляться по этому поводу. Где то через 24 — 26 лет после окончания института мне удалось вспомнить  лекции, которые очень помогли мне в работе. А ведь казалось, что сдали экзамен и забыли! Это были лекции по строительным дисциплинам, а я училась на экономическом факультете по специальности экономика и организация строительства.

Глава 3. Важная.
Тяжкий плен шаблонов?

Пусть простят меня учёные мужи и дамы, работающие в области познания человека. Можно считать меня белой лабораторной мышью, поведение которой стало предметом  моего собственного изучения. Взгляд изнутри.  Надеюсь, извинения приняты.  Успокаиваю себя тем, что среди тех, кто прочтёт мои воспоминания, таковых не будет. И в дальнейшем все воспоминания и сопутствующие размышления относятся исключительно к моему восприятию жизни. А оно у нас разное. В чём-то картина нашего детства у нас будет выглядеть по разному.

Начиная с рождения, мы попадаем в руки своих родителей. С  их безусловной любовью к нам  и сформированных у них шаблонов поведения. И мы, с передачей опыта родителей, осваиваем широкий круг требований этих самых шаблонов. «Крошка сын пришёл к отцу и спросила кроха, что такое хорошо и что такое плохо».  Шаблоны  удобны, не надо каждый раз напрягаться в выборе того, как поступить в конкретной ситуации. Шаблоны поведения есть у всех видов животных.  Шаблоны поведения человека отличаются тем, что каждое новое поколение со временем пересматривает часть   родительских установок. Время формирует иную реальность, в которой старые правила становятся не актуальными. Остаются базовые. И начинают формироваться свои.  Шаблон поведения  животных не пересматривается из поколения в поколение. Это  инстинкт. При освоении новых правил жизни получаем собственный опыт, проходим через победы и поражения. Мудрость народная называется это «набить свои шишки». Опыт даётся болезненно, если  не фиксируется памятью, своевременно  не анализируется. И тогда, опять таки, как говорят в народе,  «смело наступаем на те же грабли».

Итак,  шаблоны, о которых с высокомерием говорят некоторые современники — это хорошо или плохо? Смело и прямо утверждаю! И хорошо, и плохо! Любой шаблон, который не подвергался переосмыслению — это ограничение развития личности. Это тупик, ворота в стойло на всю оставшуюся жизнь. Не хочется попасть под влияние такого шаблона, верно? Верно. Развитие цивилизации  зрительно воспринимается как спираль, восходящая вверх. Но если человек не переосмысливает свои шаблоны, то можно увидеть его в этой спирали. Если посмотреть сверху – он ходит по кругу.

В детстве мы не способны осмыслить подобные  премудрости. У нас ещё не сформирован мозг в области критического мышления. Анализ нам не поможет. Мы ещё не умеем сравнивать и делать выводы. Мы легко шагаем по законам родительских шаблонов. И слава Богу, нам легко и весело. Это детство! Но со временем, а оно у каждого своё, начинает происходить ревизия неоспоримости родительских установок. А теперь из воспоминаний о детстве с учётом влияния шаблонов и их переосмысления.

Глава  4
Сила базовых установок.

Жаркое лето. Двери у всех распахнуты настежь. Ото всюду слышится один и тот же голос из динамиков, или музыка. Мама зашла к соседям Ветровым, которые жили в первой квартире слева от нас. Сразу при входе в коридор, в добротной деревянной кадке, стоял большой фикус. На грунте около корней моё внимание привлекает необыкновенный предмет, даже подобия которого я не видела в жизни. Трёхгранная стеклянная  призма. Совершенно прозрачная, с отсвечивающими плоскостями и с бликами цветов радуги на рёбрах. Я заворожено смотрю на неё, она у меня в руке. Мама идёт к выходу, я за ней. В моей ладошке зажата призма. Это мне где-то лет 7.

А года два тому назад мы с мамой ездили в Ессентуки. Мама брала там курсовку, а я при ней. На фотографии из Ессентуков стою я, мне  5 лет. Большинству из нас известны детские резиновые яркой окраски мячи. Они продавались в  длинных сетках. Новые мячи волнительно пахли резиной! И уж точно, что большинство из нас  играли в детстве с лопаточками и ведёрочками, тоже ярко раскрашенными. Такое же приобретение сразу сделала мама для меня, что бы я не скучала, пока она проходила процедуры. Я играюсь где-то в песочнице с лопаточкой и ведёрочком. Рядом со мной какой-то мальчик, мы играемся с ним вместе. Мой мячик мама подвесила к длинному дереву (кипарис?). Подходит мама и мы собираемся идти домой. И тут вдруг мама этого мальчика говорит, что ведёрко и совочек принадлежат её сыну. Разговор между мамами становится напряжённым. Тётя кричит, мама отвечает спокойным голосом. Берёт меня за руку и, не обращая больше внимание на тётю, отцепляет мячик от дерева. И тут тётя вообще взбесилась, вырвала мячик из рук мамы. Мячик тоже их! Мы уходим. Мама почему-то успокаивает меня, но я не плачу. Я просто представила, как это должно быть стыдно. Невероятно стыдно тёте,  что она украла у нас игрушки, и её разоблачили при всех! Украла! И я, поставив себя на место этой тёти, пережила весь позор стыда!  Мы зашли в магазин, и мама снова купила мне курортный набор для детей в том же составе - ведёрка, лопаточка, мячик. Но я получила первый практический урок на примере этой тёти  о том, как стыдно воровать. Хотя тётя наверняка так не думала. По всей вероятности, я в той или иной форме, согласно шаблону поведения родителей, уже знала, что брать чужое  нельзя. А я украла линзу.

Что бы не увидели родители, я находила укромные местечки, в которых тайно любовалась и игралась с этим волшебным кусочком стекла. На ночь я прятала линзу в вентиляционный канальчик под завалинкой на другой стороне дома и закладывала окошечко мхом.  Но что-то  мешало безмятежности моей детской жизни. Воровство линзы противоречило заложенной программе. Не входило в меня, отторгалось. Конечно, я этого не понимала. Мне было плохо, некомфортно, я не знала, что дальше делать. Мне очень хотелось вернуть игрушку на место! Но как? Мне повезло. Однажды мама снова зашла к тёте Тоне. Я мигом вынула призму из кармана и положила её на землю у ствола фикуса. Счастливая, я выскочила на улицу, и мир снова приобрёл все краски! На душе так легко, что кажется, что я могу взлететь!

  Наша первичная память, заваленная другими воспоминаниями, всегда жива. И она будет доминировать над всеми более поздно полученными знаниями. И начинается это в раннем детстве.

Глава 5. Взросление.
Освоение новых территорий.

До школы открытия  происходили каждый день. Сейчас, когда наша память перегружена событиями прошедшей жизни, представить себе невозможно, какой объём информации осваивается детьми за первые годы жизни! Нам не говорили  «это стул, на нём сидят, это стол, за ним едят». Мы уже это знаем из своего крошечного опыта. У нас уже развивается ассоциативное мышление, мы «домысливаем» название предметов, определяем их сущность самостоятельно. Вспоминаю своё удивление, когда читала сыну сказку о сороке  воровке. Он только начинал говорить. Мы смеёмся! Суп — пуп, дом - мом, машина — вуф, луна - нюна! Прочитала ему сказку и решила познакомить его с картинками на полях — ухват, русская печь, котелок. В доме у нас такого нет. Я спрашиваю сына - «А где тут у нас печь»? Он указывает на русскую печь, которую я и сама  не видела в жизни. Так же безошибочно показывает мне котелок и ухват. Можно только догадываться, как происходит изучение всего того, что  окружает детей в  раннем детстве. В школе мы начинаем получать систематизированную систему знаний.

Когда с детьми, ещё младше меня, был обследован наш двор, мы стали тянуться к ребятам постарше. Это следующий за нашим бараком дом, за которым начинается болотистая местность. Там родители кого-то из них  к торцу барака пристроили домик. Настоящий, с оконцем и дверью. Вдоль стен  лавки, под оконцем столик, как в вагоне. Когда он не был занят старшими ребятами, там располагались мы. А в их сарае девочки, уже школьницы, устроили класс. На двух чурках была положено дверное полотно, одна чурка — стул для учительницы, на двух чурках   доска – для нас, учеников. Уроков не помню, но помню, что наши «учительницы» строго следили, что бы наши руки лежали правильно, одна на другой, правая сверху. Мне было около 5,5 лет, когда болеющей маме я предложила почитать газету. А я и имён не запомнила, как звали этих девочек, моих первых учительниц, которые обучили меня читать. Это была игра!

Родители и сестра меня похвалили, и мне это понравилось, вероятно. Вскоре меня записали в библиотеку в Доме пионеров. В начале, наверно, до школы, в библиотеку я ходила с сестрой, потом сама. Мы все дети Печоры, прошли через Дом пионеров. Для малышей там читали сказки, показывали диафильмы. Позже всякие кружки и изостудия, в которую я ходила уже в старших классах. Наши мальчики ходили в авиамодельный кружок. Трое выбрали в дальнейшем профессии, связанные с самолётами — Шурик Лепаловский, Витя Сизов и Боря Гаврюшенко.
 
Но соседний двор так же был изучен. И мы, привязываясь к ребятам постарше, стали тянуться за ними на ручеёк и дальше – на реку. За нашими домами на пути к реке большой участок болотистой местности. Это изобилие кочек, на которых снег сходил раньше, а  в углублениях  вокруг них ещё стояла зима. Но с мокрым снегом, вобравшим в себя холодную воду. На ногах  ботиночки со шнурками, сверху одеты ботики, но вода  выше. Оступишься, ангина! Как она мучила мою маму, эта самая зловредная ангина! Старались прыгать с кочки на кочку аккуратно. Одновременно высматривали вокруг себя перезимовавшие кустики ягод. Ягоды  не сладкие, сморщенные, но мы их едим! Лучше сохранялась брусника и голубика, а от черники почти ничего не оставалось. Мы едим всё вокруг, что знаем. Яркие зелёные новые побеги  ёлок и сосен. Кисленькие такие! Смолу с деревьев не едим, жуём. Но сначала надо языком сформировать упругий шарик, что бы смола не приставала к зубам. А заодно жуём и чёрную рукотворную смолу! Ели стебли весёлых, ярко жёлтых балаболок. Мы все помним эти цветы. Они напоминают не раскрывшиеся бутоны миниатюрных роз. Цветы болотные. Что бы добраться до съедобных стеблей, надо аккуратненько, подёргивая, вытянуть их из болота. Ствол цветка трубчатый, длинный и белый, вот его и можно  кушать.  Ели пестики, кто помнит  это низенькие растения,  сантиметров 12 в высоту. Росли в песке,  напоминали початок кукурузы. Один стволик — один маленький початочек. Только початочки зелёные, как и несколько листочков на крошечном стволе. Росли пестики на южных песчаных склонах.

Потихоньку почва под ногами становится ровной и упругой, и местность начинает подниматься. Если в болоте растения низкорослые, типа карликовой берёзки с клейкими листочками, то здесь уже появляются ёлки, берёзы и высокий кустарник. Дорога приводит к оврагу, по дну которого течёт ручей. Весной он так наполняется талой водой, что вода подходит вплотную к краям оврага. Потом вода спадает, и берега ручейка в прямом смысле слова утопают в цветах! Цветы разноцветные, названия многих так и не знаю - не было среди нас того, кто знал бы названия этих цветов. Но незабудки помню! Таких крупных незабудок больше нигде не встречала. А самые крупные незабудки росли у самой воды. Лезли босиком в воду неохотно, вода очень холодная. Перейти ручеёк можно было в нескольких  местах по стволам упавших деревьев.

Это тот самый ручеёк, который протекает под мостом  около нашей школы номер 30/87. И в который я свалилась весной четвёртого класса. История известная. Ручеёк уже пробил себе дорожку, а мы стоим на льду и ногами отбиваем куски. С одним из таких кусков я ухнула в воду. Вода по грудь, я в новом пальто, которое мне сшили тут же рядом, на другом берегу ручья, в Промкомбинате. Дыхание перехватило, и я уцепилась за выступающие столбики старого моста. Наверно, ребята помогли мне выбраться, и я в окружении группы поддержки иду за «наградами» домой.

Идём дальше. Местность потихоньку поднимается  в гору. Впереди большое картофельное поле, разделённое на участки. Справа  небольшой посёлок для работников 8-й больницы. Там живут родители Аллы Степановны Смолевой (Аэлиты Станиславовны Яхович, нашей любимой учительнице по литературе). Потом местность неожиданно выравнивается, вырисовывается небольшая плоская долина, а потом  снова резко  поднимается вверх. И мы на  высоком берегу реки Печора! Перед глазами открывается гладь широкой реки! Слева видны шапки Уральских гор, справа виден порт. Воздух свежий, он наполняет лёгкие, и не понятно,  это благодать от чистейшего воздуха или это красота, вид которой переполняет наши сердечки. Ощущение необъятного простора!  Вода спокойной полноводной реки проходит мимо, и кажется, что уносит с собой тревогу. Но это летом. А весной лёд выдавливается вверх, доходит до самых высоких точек берега и переваливается через них. И идёт гулкий треск ломающегося льда! Физически ощущается беспощадная мощь вздыбившейся реки! 

Рядом устье нашего ручья, который пробил себе дорогу через плотную глинистую почву к реке. Берега у ручья здесь высокие, круто уходящие вниз. Тёмные. Ручей глубоко внизу, нет почти цветов, мы к нему туда и не спускались. В устье ручья на цепи стоят лодки. Внизу, у кромки воды небольшая полоска пляжа. Совсем узкая. Летом мы там купаемся. Но шаг-два и вода покрывает голову. Однажды я, сделав легкомысленный шаг от берега, полностью ушла под воду  и на вдохе вода попала в горло. Вероятно я начала как-то судорожно бултыхаться, и только сильная мальчишеская рука соседа Пыстина (имени спасителя не помню), схватившего мою косу на затылке, выкинула меня в сторону мелководья. Не думаю, что бы я его благодарила. Вроде так всё и должно быть. Много раз в своей жизни я буду вспоминать реку, как участницу своей интересной насыщенной событиями  детской жизни.

На некотором удалении от берега, за нашей спиной стоит город Печора. Лесокомбинат - самая близкая точка к реке. И мы, дети Лесокомбината, немного отличаемся от сверстников, живущих в центре, тем, что нам давала летом река и ручей и лес. Вот этот небольшой кусочек берега и притягивал нас много лет.

Глава 6.
Корректировка  родительских шаблонов.
Наработка собственной программы.

Для меня детство, начавшееся на Лесокомбинате, очень важный этап в жизни. Особенно до школы и начало учёбы в школе. Это настоящая школа жизни, которая и стала фундаментом основных жизненных правил. Шаблоны шаблонами, но мы начинаем задавать себе вопросы.
 
Я помню  свой опыт внесения изменений в мамины правила. Мама многократно говорила мне, какой должна быть хорошая девочка. Слушаться родителей, не орать, как резаный поросёнок на улице (мама говорила, что только мой голос и слышно во время игр), быть вежливой, аккуратной, обходить лужи. Но лужи на Лесокомбинате обойти  невозможно! Если позовут, то надо спокойно и с достоинством повернуть голову к зовущему. Это когда с достоинством надо поворачивать голову? Когда с улицы зовут:  «Валька, выходи»? Дома или на улице? Начинается спор.

Мама говорила, что девочка не должна играть «в ножички». Помните, особенно мальчишки? Это когда на земле рисуется круг, и мы вонзаем ножики в землю. Начинается борьба по захвату территории противника! Вонзаем снова ножички, отрезаем кусочки у противника, тем самым увеличивая свои территории. Прирезаем!  Или игра – забыла, как называется, когда об стену дома отбивали ребром монетку, та отскакивала. И мы камушками  (или свинцовой битой) стараемся её приблизить к соседней.  Кто выиграл, тот  монетку забирал себе! Плавили свинец в коробочках из под ваксы. Или изогнутой проволокой подталкиваем колёсико впереди себя, и сами бежим за ним. Бежим! Играли  в классики, прыгали  через скакалку. А велосипеды! У нас в доме был один велосипед. На нём ездили папа, Эльза и я. Я под рамой. Попа вверх - вниз, вверх-вниз! Я ещё в одних трусиках. И однажды, проезжая узкий проход между огородами, с обеих сторон огорожеными не струганными досками, рядом с квартирой семьи Дремачей, я своим  голым боком  собрала все занозы с забора! Весь бок расцарапала! Но я никогда не признавалась маме о свои детских травмах. Мама бы только добавила. Были жаркие дни. Я насобирала листьев подорожника и, когда в доме всё затихло, смочила их слюной и прилепила на свои раны. Утром всё обнаружилось!  Мамино воспитание никак не укладывалось в ту жизнь, в которой появилась я. Тогда мы ещё пребывали в том возрасте, когда мальчишки и девчонки играют вместе. Тогда почему мальчишкам можно, а девочкам нельзя?  Родительские шаблоны  начинают потрескивать. Вспомнился ещё один случай. Очень неприятный, но запомнился на всю жизнь. Этот случай опережал мои знания о взрослой жизни. Непонятный, но опасный! Было какое-то семейное торжество у соседей слева. За столом по обычаю сидели соседи, в том числе и я. И вот тут началось странное,  непонятное и неприятное. Хозяин квартиры, толстый, лоснящийся дядя Федя,не спускал с меня глаз. Я не знала, как себя вести. Я потихоньку вышла из-за стола и вернулась домой. Но что-то (что?)тревожило меня. Раздались шаги, и я юркнула на диван лицом к мягкой спинке. Глаза мои были закрыты, но я чувствовала присутствие дяди Феди рядом. Тот постоял-постоял и ушёл. После него на стуле оказался отрез красного шёлка в клеточку. Вероятно он объяснил маме, что это подарок. Я ничего не сказала маме. А что я могла сказать? Мне было неприятно и страшно. Но почему? Я ничего не знала о том, что между детьми и взрослыми могут быть отношения. Интуиция? Ощущение опасности без конкретно выраженных причин? Как это объяснить? Что во мне просигналило, что это опасно? Потом я пролетала мимо дяди Феди стрелой, не останавливаясь при его обращении. Это событие произошло после пятого класса. Для меня ничего не изменилось в жизни. Но "дядя" уже обнаружил во мне маленькую женщину. К слову, мне никак не удавалось избавиться от этого подарка. Каким-то образом он всё-время возвращался ко мне. Наконец, уже в замужестве, я подарила этот отрез щёлка бабушке моего мужа. Она так и не сшила платье. А когда она умерла, я смотрела на этот отрез и вспоминала, как он ко мне попал. Потом он исчез из моей жизни. Куда? Не знаю.

Глава 7
Обезьяны Лесокомбината города Печора.

Мы получали знания уже не только от родителей, но и от других детей. Кто-то что-то делает – и я пробую. Многое исходило от мальчишек. Игра в ножички, бросание монеток, изготовление луков и стрел, потом сабель, вырезание свистулек.   Помню, как мы лазили на тонкую молодую берёзу, растущую около нашего маленького стадиончика, напротив клуба Лесокомбината.  Торцом к забору комбината стоял длинный барак. Это было ведомство военных. Позаглядывали в окна. Неинтересно. Привлекли внимание молодые берёзки рядом. Мальчишки стали пытаться на них залезть. Не всем это удавалось. Одно дело канат или шест в спортзале, там легко! Ноги в обхвате зажимают их. А другое дело ствол молодого дерева, диаметр больше. Не получалось его обхватывать и зажимать. У меня получилось. И это тоже остаётся в памяти, и как-то трансформируется в других ситуациях, в жизни. Вырабатывает уверенность в себе. Очень важно, что бы дети в детстве испытали успешное преодоление. Это даст положительные плоды в будущем.

Где-то в это время я стала залезать  на крышу нашего дома. Я и сейчас прекрасно помню своё «скалолазание»! Надо было открыть входную дверь в тамбур. Успокоить её от качания на петлях. Потом ухватиться правой рукой за боковой торец двери, левым носком зацепиться за нижний брусок двери, а правую  ногу установить   на скобу  (ручку двери), и мягким рывком поднять тело вверх, уцепившись обеими руками за верхний торец двери. Левая нога нащупывает верхний брусок двери и цепляется за него. Снова успокаиваю качающуюся дверь, рывком приподнимаюсь и переношу руки на край крыши тамбура. При этом медленно устанавливаю правое колено на верхний торец двери. Прислушиваюсь, что дверь не качается на петлях, и переползаю пузом на кровлю тамбура. Дальше совсем просто — помогают прибитые к крыше параллельно земле  доски,  которые  установили предшественники — взрослые мальчишки Ветровы. Ещё один этап. Надо аккуратно пролезть под проводами на коньке крыши. (В соседнем доме от удара тока погиб мальчик из семьи друзей моих родителей). Очутившись на южном скате кровли, удобно опираюсь на доски и, конечно, через стёклышко выжигаю своё имя рядом с именами соседских мальчишек. Юра и Витя. Валя! Очень просто, если бы не качалась дверь. На мои акробатические этюды смотрят мама и соседка, баба Дуся. Мама качала головой. «Что из неё получится»! Маме  всё труднее давалось, как она называла, довоенное воспитание. «Девочка должна...». Всё нормально, мама. Главное ты уже передала мне. И за это я тебе благодарна! И потом,  на этом фундаменте я построила свою жизнь. Мне за неё не стыдно. Пираткой я не стала!

Очень много была должна делать девочка, если бы не образ жизни на Лесокомбинате. Мы были предоставлены самим себе, нас поминутно не контролировали родители. Один раз меня привели в школу за ручку, и это был первый день учёбы в школе. В 1 классе. Потом мы, стайкой  с другими ребятами, ходили в школу самостоятельно. Асфальта на Лесокомбинате не было. Был один участок благополучной дороги  от моста до главного входа на Лесокомбинат. Дорога была выполнена из спиленных сверху брёвен, сбитых вместе скобами.  Мы были намного ближе к природе, чем наши одноклассники из центра города. Преодолевать заборы, лазить по крышам и деревьям, зимой кататься с крыши овощного магазина,  прыгать по кочкам, переходить ручей по поваленным деревьям и река с ручьём, рыть пещерки в "опилочной дороге" — давало простор фантазиям в наших играх. Впрочем, и наши одноклассники в центре от нас не отставали. Катание с крыш, как с горки,  было излюбленным зимним развлечением ребят нашего времени. Одним из домов детского притяжения был дом, в котором  жила наша подруга и одноклассница Нина Маслова. Теперь она живёт в Ярославле, по крышам не лазит. Да и крыши там совсем неинтересные — очень высокие! В этом доме  жил и одноклассник Толик Михеев, и остальные примкнувшие. Но у них не было реки и ручья. Только летом, на дамбе.

Глава 8.
Зимы нашего детства.

Зимой, во время сильных морозов, утром за завтраком, мы с замиранием сердца слушали местные объявления по радио. На улице 40 град. «Занятия для школьников с 1 по 4 классы отменяются». Ура! И мы высыпаем все на улицу. Но долго на таком морозе не выдержать, и мы растекаемся друг другу в гости. Квартирки в бараках и полуземлянках были маленькие. Комнаты по 6, 8, от силу по 10 квадратных метров. Нас взрослые терпели, не разгоняли, не ворчали, когда им приходилось разбирать наши «дома», устроенные под столом, вход куда был через туннель из положенных спинками  друг к другу  стульев. Чуть постарше мы любили играть с конструкторами, которые мне покупал папа. У меня их было два — из белого металла и чёрного. Каких только трансформеров мы создавали! Потом дети расходились, а мне, уже сонной, надо было собирать в коробочки детальки  с дырочками, болтики, гаечки, ключи и отвёртки, крюки такелажные и «канаты». Или играли в металлические головоломки, которыми меня так же снабжал папа. Нас и наших друзей кормили простой едой — картошкой жареной или кашами. Нас любили. Души взрослых оттаивали от перенесенных несчастий — войны и лагерей.

Морозные дни. Все мы помним звенящий воздух во время таких морозов. Выйдешь из тепла на улицу - вокруг  лёгкий туман. Всё покрыто мельчайшими кристалликами. Первый вздох не получается, кажется, что в воздухе не хватает кислорода. Потом лёгкие перестраиваются, спазм оставляет  наши бронхи в покое, и … мы бежим  в школу! А если задержишься на морозе — начинают коченеть руки и колени. И как это больно, когда они отходят! От родителей или ребят постарше мы получаем правила поведения на морозе. Главное из них — двигаться, не останавливаться, и не дать останавливаться другим. Вот подобные советы, полученные от наших родителей и, неизвестно ещё от кого и когда, однажды спасли наши маленькие жизни. Об этом расскажу позже, в школьных годах. На лыжи мы становились, наверно, тогда, когда начинали ходить. И до последнего соревнования  между школами, в конце зимы десятого класса. У меня есть фотография Вали Солодовой.  Над её головой натянутое полотно  - «Финиш». На обратной стороне фотографии надпись: «Я больше никогда не встану на лыжи»! Да, лыжи нам порядком надоели. Надоело ходить «на время» во время уроков физкультуры. Но просто гулять по лесу зимой — это прекрасно! До самого отъезда из Печоры при хорошей погоде, я уходила на лыжах за мебельную фабрику. В лесу тихо. Обостряется слух. Крикнула птица, надломилась ветка. И ещё один волшебный звук. Пах-х-х. Оглядываешься и видишь качающуюся ветку, с которой только что упал снег.

Глава 9
Взрослые.

Как я писала выше, нас не контролировали по мелочам. Но были со стороны родителей определённые ограничения. С детства наши родители советовали  нам  не  спрашивать, по какой статье сидели наши родные. Или проще – за что сидели родители. Кроме того, в семьях не рассказывали о временах лагерей в жизни отцов. На это тоже было табу.

А как наши отцы, реабилитированные значительно позже, могли рассказать нам, детям,  за что их осудили? Двадцатый съезд Коммунистической партии Советского союза произошёл только в 1956 году. О масштабах трагедии ещё никто толком не знал. «Один день Ивана Денисовича» Солженицина впервые был опубликован в 1962 году, осенью. Мы выписывали много литературных журналов, в т.ч. «Новый мир». Проходя мимо спальни родителей, я слышала, что они вслух читают этот роман, но замолкали, когда я к ним заходила. Журнал пошёл по рукам. Вернулся домой в весьма потрёпанном виде. Его держали в руках и читали, видимо, очень много людей. Мои родители по-прежнему ограждали меня от этой темы. И моя юность прошла так же  безоблачно. Очень мудрое решение. Я так и не прочла эту книгу в Печоре. Впервые я прочитала от корки до корки «Один день Ивана Денисовича» уже работая на кафедре после окончания института, находясь в местной командировке в одном из СМП. Книга лежала в столе. Значит, пришло время. К этому времени я уже очень много знала об истории своей страны, и информация, полученная после прочтения, уже не была для меня абсолютно правдивой. 

В дошкольное время родители нанимали колоть дрова одного человека. Зимой и летом он ходил в  шинели. То в шапке, то без неё,  высокий и очень худой, с запавшими глазами, он ходил быстрым шагом, выкрикивая сильным голосом какие-то приказы.  Нас, малышей, он пугал своим видом, и мы его дразнили  «Бабак». Но после его крика разбегались. Папа остановил нас и сказал, что этот дяденька герой войны, назвал какой-то высокий военный чин, и что он  сошёл с ума, и совершенно не опасен. Больше мы его не дразнили. Мама всегда кормила его и что-то заворачивала в газету, что бы он мог поесть потом. 

Кто-то из родителей сидел по политической статье, кто-то по уголовной, а у кого-то были родители из свободных. Все мы были равные среди равных. Нас, детей, ничто  не разъединяло. Родители не омрачили наше детство своими бедами. 

Однако взрослые между собой соединялись в компании. Политические держались друг друга. Даже во время лагерей, находясь в одних бараках с осуждёнными по другим статьям, заключённые очень неприветливо относились к политическим. «Ты нашу Родину продал». Это было  больно!

Взрослые. Друзья родителей. Истории.

С самого раннего детства я видела в нашем доме дядю Борю и тётю Мусю Серовых, дядю Володю и тётю Пашу Новиковых, дядю Вазгена Каманчаджана и его жену тётю Галю, дядю Костю Ткаченко, Вершининых Татьяну Михайловну и дядю Сеню, Осипа Михайловича Чижика, Дремачей, дядю Ваню и тётю Машу, дядю Эдика и тётю Лиду Липинских, Зыкиных тётю Соню и дядю Сашу.  Мужчины, вероятно, все сидели по политической знаменитой статье 38 ч.1 п.10. Все работали на Лесокомбинате. Собирались по всем праздникам. Собирались и в другие дни. Мужчины играли в шахматы, женщины чаёвничали. Или играли в "девяточку" поочерёдно друг у друга.  После демонстраций собирались за столом, пили за победу, пели песни.  Как хорошо они пели старинные песни!

Дядя Костя Ткаченко был постоянным гостем в нашем доме. Их с папой ночью вместе с другими заключёнными  погрузили в  состав, который прошёл  через Сибирь и сибирские морозы из лагерей Дальлага в Печлаг на строительство нашей железной дороги.  Это  осень - зима 1941 — 1942 гг. Всё это в пересказе мамы. Кроме случая, о котором рассказал отец. Это произошло дважды, когда мы проезжали в поезде мимо одного, ему известного места. Это было место, на котором заключённых из их  состава разгрузили прямо в снег. Это было далеко от Печоры. Может быть, не всем хватило мест в бараке, не знаю. Но часть заключённых в первое время устраивали себе в сугробах пещерки, обкладывали их ветками елей. Наверно, потом их распределили по лагерям. Были жертвы. Это о них папа сказал, стоя у окна вагона, когда мы проезжали эти места. Лицо отца становилось другим. «Здесь в полотне лежат мои товарищи». Ребята в чате заспорили. Такого не может быть. Да, органику в полотно загружать нельзя. Но что мы знаем о сложившихся тогда ситуациях? Отец никогда не лгал. Наверно, случаи были. Во время этого переезда погибло много людей. В основном политзаключённых. Посредине вагона стоял печка, вокруг неё расположились заключённые, которые  были осуждены  по уголовным статьям. Политических распологали у стен вагонов. Это была осень–декабрь 1941 года. Украина была под немцами, а стране нужен был уголь. Строительство северной железной дороги резко активизировалось.

Под потолком была полуоткрытая фрамуга. И папа с дядей Костей ожидали, когда за окном замелькают фермы моста. Или мостов. Дядя Костя, москвич, был проектантом мостостроителем, в т.ч. в Сибири. А накануне их ночного построения папе пришла посылка с тёплыми вещами от мамы. Посылка пришла на удивление быстро. Передали даже конфеты. Ниже я расскажу, как  мама узнала папин адрес. От дяди Кости родные отказались. Вот им и помогло одеяло и тёплое папино бельё, которое они распределили между собой.  Иногда они даже давали друг другу поспать, отогревая спины друг друга. Дружба и тёплые вещи от мамы помогли им выжить. Из их вагона погибло несколько человек, тех, кто расположился у стен. Дядя Костя называл маму ангелом-хранителем.

Осип Михайлович со смешной фамилией Чижик  был крупным мужчиной. С огромной бородой. Называл меня барышней, целовал мне ручку. И однажды я застеснялась. Я во время подобного ритуала почувствовала что-то, что  более взрослый человек определил бы как «неприлично одета».  На мне была рубашечка и трусики. В доме с вечера сильно топили печь. Было жарко. Утром на стенах иней. Мы уже забыли, что поутру у всех было прохладно. Печи остывали. Осип Михайлович преподавал математику в одном из Белорусских университетов. От него не отказались родные. И он уехал где-то в году 1952 -1954. А летом нам приходили от него посылки с овощами. Ещё приходили посылки откуда-то из Средней Азии. Засахаренные дыни, инжир  и ещё что-то, очень вкусное! От папиного друга.

Серовы были частыми гостями в нашем доме. Я их очень хорошо помню молодыми. Тётя Муся - белокожая, светло-русые волосы толстой косой уложены вокруг головы, а губы по моде того времени, ярко накрашены алой помадой. Мне она казалась такой красивой! И она была хохотушкой! Её удивительные косы унаследовали дочери. Дочерей Серовых четверо. Лена, Мила, Таня, Лёля. С Леной мы проучились все 10 лет в школе. И сейчас мы поддерживаем отношения друг с другом, переписываемся почти каждый день. Они мне очень помогли, как и другие мои друзья, не в самую лучшую пору моей жизни. Дядя Боря обладал необычной, внушительной харизмой. Стоило ему начать говорить, как всё внимание переключалось на него. Удивительная, внятная речь и врождённый артистизм. Статный и красивый дядя Сеня, папа  моей подруги  Ларисы Вершининой, и её мама, Татьяна Михайловна, которую я помню всегда с книгой в руках. Такой же красавицей, как тётя Муся, но кавказского типа, была тётя Галя Каманчаджан. Чёрные волосы, чёрные влажные глаза, слегка удлинённое лицо и полные красивые губы, так же с яркой помадой! Тётя Галя бывала у нас нечасто. Дядя Вазген бывал чаще. Очень интересная пара была у Новиковых. С их дочерьми Наташей и Верой  я так же дружила. Наверно, мои друзья  помнят своих родителей немолодыми. В нашей памяти сохраняются  лица  пожилых родителей. Я же помню их родителей молодыми. Я вспоминаю этих людей, потому что они так же были частью моего детства. Многие из моих друзей знают не всех. Но мне хотелось помянуть их, красивых и порядочных людей, которые были  частью истории Лесокомбината, частью истории страны. Я их помню.

Взрослые. Дамские посиделки.

Мама не работала. Так же не работали и другие женщины из круга друзей родителей, пока мы были маленькими. Женщины, я их упомянула выше,  часто приходили к нам, чаёвничали. И рассказывали друг другу о том, что пережили. Я была всё время где-то рядом. Там я и слышала эту историю с тёплыми вещами для папы. И мамины рассказы, как они выжили с Эльзой, моей старшей сестрой, во время блокады. Году в 53 или 54 к дамской компании присоединилась Наталья Игнатьевна Горохова, мама четверых детей — Эдика, Али, Рудика и Володи. Эдик уже был офицером - подводником.  На руках овдовевшей Натальи Игнатьевны осталось трое детей.  Но какая же она была красавица! Черноглазая, вьющиеся волосы, спина прямая и … горжетка из лисы с мордочкой, лапками и хвостом! По моде того времени, губы в яркой помаде. Она очень отличалась от других женщин и выглядела несколько  неуместной  в среде маминых подруг. Очень характерный прищур глаз и короткий саркастический смешок.

Но у неё сложились непростые отношения с нашей кошкой Машкой. Машка была королевой в доме! Она не признавала никакой фамильярности по отношению к себе! Так и сложилось — папа приходит на обед, очки на лбу, в руках газета, а на плече устраивается Машка. У неё было недовольное  «выражение лица», когда папа перелистывал газету! На всех фото тех времён глаза у Машки светились. Огромная кошка, в том числе от того, что была обладательницей густой, средней длины шерсти, которая напоминала высокий бобрик. Ярко выраженный контрастный окрас шерсти с чёрными полосами и  белейшая грудка и лапы.  Наверняка её предки где-то смешались с дикой кошкой. Неоднократно поцарапанная Машкой, Наталья Игнатьевна просила убрать «это чудовище». Куда её уберёшь? Межкомнатных дверей в доме не было. И Машка всегда выжидала удобного случая царапнуть Наталью Игнатьевну. Второй королевы Машка в доме не допускала!

Глава 10
Клуб Лесокомбината.

Наталья Игнатьевна была заведующей Клуба Лесокомбината. Жизнь в Клубе кипела! Какие спектакли они ставили! В них принимал участие и дядя Сеня, папа Лариски Вершининой. Она частенько бывала там, рядом с ним. Уже взрослой в старших классах, Лариска с папой дома разыгрывали сцены из «Ларисы-бесприданницы». Была и детская танцевальная группа. Руководила группой тётя Муся Серова. Запомнились две танцевальные композиции, в которых мы с Лариской  и Леной Серовой были лошадьми.  Мы с Лариской, худые, с тощими ногами, были  боковыми лошадьми. Ведущей лошадью была Лена.  Лена держит над собой красивую дугу с колокольчиком, а мы держимся за её локти. Тётя Муся покрикивает - «выше коленки, выше»! И мы с Лариской стараемся задрать свои тощие коленки как можно выше! На нас пачки из марли, многослойные, накрахмаленные. Пишу, а в голове музыка, под которую мы гарцуем на сцене Клуба Лесокомбината! Другая сцена в памяти. Мы, группа девочек в пачках, стоим наискосок на сцене справа (от зрителя).  Лена в длинном сарафане с каким то вертикальным красивым орнаментом впереди, с кокошником на голове, с перекинутой на грудь толстой косой, с вплетённой в неё яркой лентой, идёт вдоль нашей шеренги и низко кланяется каждой из нас. Почему вспоминаются только отдельные эпизоды? Не знаю. 
Все праздничные концерты вёл дядя Боря Серов. Он был незаменимым конферансье! И коронным, ожидаемым был выход на сцену Натальи Игнатьевны и женщины, с которой она исполняла дуэт. Не помню я её имени. Они пели партию Лизы и Полины из Пиковой дамы. Сопрано и меццо-сопрано. «Уж вечер...». Мороз под кожей, где-то под косой на шее, мурашки бегут к затылку. Так проникали звуки волшебного пения в нас, совсем детей! Зал замирает. За пианино  бессменный Попов Евгений Васильевич, композитор, ученик Р.М.Глиера. Конечно, тоже сиделец. Невысокого роста, худощавый, но значительный в каждом своём движении. Порода и интеллигентность. У Володи Горохова богатый архив об этом удивительном человеке. Володя   передал архив в музей города Печора.

Страшный обшарпанный фасад Клуба Лесокомбината в далёком городке Печора, музыка Чайковского и волшебное проникновение музыки в нас. Как-то я решила прослушать исполнение этой партии современными певицами. И поняла, что они не могут мне вернуть те ощущения, которые я испытывала, когда слушала этот неземной дуэт в Клубе Лесокомбината в школьные годы.

Глава 11
Школа. «Ах, гостиница моя, ты гостиница».

В 2008 году я вышла на Портал Печора. Там было много фотографий. И увидела две — Володи Горохова с телекамерой на плече и Вити Сизова! Это была великая радость! Но её погасила страшная фотография нашей школы. Нижние окна забиты. Фасад обшарпан.  Фотографии, сделанные  внутри школы, приводили в ужас — битые стёкла, остатки какой-то мебели, кострища на полу. С трудом, но мы выжили в 90-х годах. Наша школа погибла. Позже появились другие фотографии школы — реставрированный свежевыкрашенный фасад, новые сверкающие стёкла в окнах, отремонтированные новенькие ступени крыльца! Теперь это гостиница. И на душе потеплело. Школа жива, она снова служит людям!

Днём гостиница работает, а ночью спит. И во сне она видит себя молодой, сильной и красивой! Она слышит звонок в руках у тёти Маши. Двери распахиваются,  и из классов выбегает малышня. Коридоры и вестибюль наполняются нашими орущими  голосами!

К каждому 1 сентября школа обновлялась. Нас встречал запах масляной краски, а на полу 1 этажа, на колобашках  лежали широкие доски, по которым мы добирались до своих классов. Пол  чуть - чуть не успел просохнуть до конца!  На нас белые переднички, беленькие подкрахмаленные воротнички, в косах атласные банты. Мы рады снова видеть друг друга!

Слева при входе   кабинет директора школы Алексея Андриановича Морозова. У нас был самый красивый директор! Пышные тёмные волосы, прядями спускающиеся к ушам, довольно длинная борода с проседью посредине, крупноватый нос и добрейшее выражение лица. Это я звонким голосом приветствовала его, как-то, поднимаясь по лестнице на второй этаж в библиотеку. «Здравствуйте ТОВАРИЩ директор»! Я не могла понять, почему мои родители смеются, когда Алексей Андрианович рассказал папе, как его дочь приветствовала его. А общались наши взрослые мужчины в бане. У дяди Вани - китайца на Лесокомбинате, в парилке. Это был знаменитый в то время мужской клуб. Дядя Ваня был китайцем. Он был круглый, улыбающийся, прекрасно владел русским языком. Но были и другие китайцы в нашем городе. Жили они за железнодорожными путями, в районе, который назывался неофициально Шанхаем. Я там никогда не бывала, но с дядями — китайцами была  знакома. Часть из них были ассенизаторами. Они были очень худыми, но улыбчивыми и очень добрыми. Ездили на лошадке с бочкой. На хвосте повозки болталось ведро с верёвкой. Когда они работали на Опилочной дороге (не уверена, что это было официальное название дороги, которая вела от автомобильного  выезда из лагеря и упиралась в главную дрогу Лесокомбината), проезжая мимо нашего дома, они дарили малышне поделки, вырезанные из дерева. Была и у меня такая лошадка. Однажды дядя-китаец подарил мне колокольчик. Настоящий. Из жёлтого металла, с ручкой и прекрасным звоном. В Печоре он так и пролежал в ящике моего стола все годы, которые я там прожила. Уверена, что где-то до сих пор этот колокольчик звенит. 

Школа. Младшие классы.

Вход на второй этаж малышам  был запрещён. Стояли с красными повязками старшеклассники и не пускали. Разрешалось проходить только в библиотеку. Я умела читать, поэтому мой переход из библиотеки в Доме пионеров в школьную был вполне логичен. Не знаю почему, но я очень гордилась тем, что мне с книгами старшеклассники разрешают пройти. Библиотека на втором этаже находилась сразу справа от лестницы, рядом с пионерской комнатой. Запах книг, роспись в журнале, формулярчики в кармашках книг — мне всё это очень нравилось! 

Первая учительница Клавдия Николаевна Иванова — худенькая женщина в очках в круглой оправе, над головой коронкой  уложены косы, и безукоризненные блузки! Они у неё были разные и очень нарядные. В нашем классе учился её брат — Володя. Очень скромный мальчик, после седьмого класса ушёл в техникум, армия, потом закончил институт. Я так рада получать от него весточки сегодня! Прямая ниточка памяти к Клавдии Николаевне!

Школа. Ябедникам — бой!

Во втором классе у нас появился новый ученик — Чесик Б. Он был ябедой –  новое явление в нашем классе. Он мог подойти к учительнице (в то время к Галине Алексеевне  Шехониной) прямо во время урока, наклониться к её уху, прикрыв ладошкой тайный канал доноса, и что-то ей шептать. Галина Алексеевна громко сообщает на весь класс -  «У нас секретов друг от друга нет, говори вслух». Надо сказать, что этим она нас ещё больше расположила к себе. Доносы продолжались. Чесик был худеньким мальчиком со смешными ногами. У него был, наверно, большой размер обуви (а, может быть, на вырост)? И носки ступней сильно расходились в стороны. Мы немного потерпели такой непорядок в классе, а потом его наказали! Экзекуция произошла в правом торце школы, со стороны котельной и спортзала. Мы сначала портфелями настукали ему по спине, а потом опрокинули в сугроб. Наверно, добавили: «Не ябедничай»! Хотя в детстве существовало непреложное правило  -  лежачего не бить! Потом он как-то исчез из памяти, вероятно, перешёл в другую школу. Больше память в школьные годы  ничего не оставила мне о Чесике. Перестал он ябедничать или нет, не помню. Но году в  65-67, в это время я находилась в Печоре, я неожиданно встретила Чесика. Я его узнала сразу. На встречу  мне, около здания милиции, кажется, это было на Московской улице, шёл высокий худой парень, у которого носки ступней разбегались далеко в стороны – как на ластах  идёт человек! На нём милицейская форма, под мышкой папка. Он тоже сразу меня узнал. И мы с радостью бросились друг к другу. И неожиданно Чесик довольно эмоционально стал меня благодарить за то, что мы его отучили ябедничать! Это было неожиданно. Обычное детское толкание, и портфельная война применялась в детстве активно. И я ему  уже с позиции взрослого человека  объяснила, что у многих родители попали в лагеря по доносу. Они наябедничали на наших пап. Фамилию доносчика на своего отца  я знала — Харин. Он погиб во время войны под Ленинградом. Второго человека фамилию я не запомнила. К тому же он отказался на суде подтвердить обвинение, ссылаясь на то, что был пьян.  А уже позже, размышляя о нашей встрече, я подумала,  не являлось  ли наше детское учение неразумного ябедника  мотивацией его желания стать милиционером? Захотел получить в жизни защиту? Или захотел стать защитником? Главное, стало понятно, что незначительное для нас событие осталось у него в памяти и каким-то образом повлияло на его дальнейшую жизнь. Возможно, оно и послужило тому, что потом Чесик с нами уже не учился. Раз он столько лет помнил о том событии, оно для него могло стать детской  травмой. Которая послужила выбором профессии. Что вообще  со временем становится мотивацией наших важных решений, которые круто меняют нашу жизнь? Я думаю, что многое пришло из детства.

Школа. Главное - не останавливаться!

Ещё одно очень важное событие в школьные годы. Зимой на градуснике градусов 20, не больше, ветра нет. Мы, третьеклассники, возможно это был четвёртый класс, в прекрасную зимнюю  погоду  стайкой, на лыжах,  отправились по реке  в гости к бакенщику. Прошедшее лето мы провели в пионерском лагере, то ли в Кедровом Шоре, то ли Красном Яге, где ранее так же были лагеря. Везли нас на барже,  и из за высоких бортов мы не имели возможности крутить головами по сторонам. На повороте реки была временная остановка. Там стоял домик бакенщика. Бакенщик и его жена   радушно нас  приветствовали и предлагали приезжать в гости, поэтому мы и решили их посетить. Поворот реки на юг был нам виден с высокого берега, и нам казалось, что это близко. Ни скорость баржи, не нашу скорость на деревянных лыжах с петелькой для валенок, движение по воде и движение по торосам  нами, по детскому уразумению, не были учтены. Светило солнце, снег искрился. Красота! В компании точно были Шурик Лепаловский, Юра Огурцов, Аллочка Евстигнеева, возможно, Шура Скуратович, Наташа Новикова и я. Допускаю, что был и Володя Горохов, потому что Юра всегда держался возле Володи. Где Володя, там и Юра. Нас было больше, но запомнились те, кто был связан  с эпизодами, которые я запомнила. У Юры Огурцова сломалась лыжа. Мы пытались пристроить его себе на свои лыжи сзади, но движение по торосам это исключило. Он шёл рядом с нами, и его ноги так же разъезжались в разные стороны, как и наши лыжи. Командовал отрядом Шурик Лепаловский (нет его уже, полковника в отставке, ушёл наш товарищ...). Он был более приспособлен к подобным испытаниям, потому что его отец с 6 лет брал его с собой на охоту и рыбалку. В разные времена года. Шли  мы, шли, небольшой ветерок на открытом пространстве дул нам в спины. Но короткий приполярный день быстро заканчивается. А до поворота реки всё так же далеко. Мы понимаем, что в гости к бакенщику мы не попадём и поворачиваем назад. Ветер, который дул нам в спины, стал сильнее, теперь он дул нам в лицо. Опустилась полярная ночь. Температура резко упала, но в небе была луна. И мы, уже изрядно уставшие в преодолении ледяных наплывов и пирамидок, присыпанных снегом, идём в сторону города. Мы замёрзли, но Шурка нас тормошил. Надо идти, никакого отдыха! Устала Аллочка. Она периодически приседала на корточки и тут же у неё закрывались глаза. Ребята кого-то тормошили, а я уговаривала Аллочку встать и идти дальше.  Аллочка сидит на корточках, глаза у неё закрыты, а на ресницах и выбившихся прядях волос – иней. Вот так, подталкивая друг друга, мы медленно приблизились к высокому берегу. Не знаю, как другие, но у меня с первого раза с лыжами в руках не получилось взобраться на берег. Силы оставили меня. Я съехала вниз. Но как-то выкарабкались. В домах уже забили тревогу. Кто-то видел нашу живописную компанию, которая направилась к реке. Короче дома влетело по полной. Всем! Мы все немного обморозились. У меня появились позже два чёрных пятнышка на скулах. Но мы упорно шли и не оставляли наших товарищей. Мы знали, что надо идти, не останавливаться! Я уверена, мы были в большой опасности. 

Школа. Честь школы.

Волейбол. Это целая история. Она помогла нам подружиться с девочками, пришедшими из семилетней школы. В восьмом классе часть нашего класса, а так же всех старшеклассников, перевели в новую школу, школа номер 49. Две школы находились рядом. Стадион стал общим. И мы – восьмиклассники сразу стали самым старшем классом в школе. И на нас упало много обязанностей. Одна из них  защищать честь школы на волейбольной площадке. До этих пор  команда девочек нашей школы занимала первое место на районных соревнованиях. У нас была отличный тренер, учительница физкультуры  Ольга Николаевна. Она так же тренировала команду «Локомотива» в городе. Нас в команде шестеро — Вита Грабовская. Валя Солодова, Валя Котикова, Люба Больбат, я и Римма Николаева. В первые же соревнования мы всем «продули». В раздевалке, вход в которую находился у самой стены с окнами спортзала в Доме культуры железнодорожников, мы, расстроенные, сидели на матах. Было очень холодно. Разбитое окно забито фанерой. И разревелись! Потом мы тренировались везде и всегда, где только можно, и когда только можно, от спортзала школы до просторного 2 этажа. Ночью мама прибегала в мою комнату, что бы разбудить меня. Я орала что-то вроде -  "берём в падении, пасуй на меня, подача на вторую линию". Я была капитаном команды. На следующих соревнованиях весной мы вышли победителями, и так продолжилось до конца школы. Честь школы. Тогда эти слова имели значение для нас. У меня добавилось обязанностей. До конца школы я стала редактором школьной газеты. В подвале, в столярной мастерской на верстаках, мы разворачивали «штаб» по украшению школы к праздникам. Я, как старшеклассница, по словам Алексея Андриановича, стала Директором мастерской Деда Мороза. Настал день выпускного бала. Я с другими девочками домываю пол и бегу домой помыть голову и нарядиться в белое платье. На встречу  уже идут наши ребята с родителями.

Школа. «Тимур и его команда».

История 1. Мы в детстве много читали. Конечно, "Приключение Тома Сойера и Гекльберрифина", "Витя Малеев  в школе и дома" и проч. Известная книга Гайдара «Тимур и его команда» пользовалась у нас популярностью. Мы не просто зачитывались приключением ребят команды Тимура, но и следовали многим правилам, там прописанным. Сбор макулатуры, сбор металла, ответственность в дружбе, честность, помощь более слабым, в том числе старушкам. На чердаке нашего дома, над квартирой Ветровых пытаемся соорудить сигнальную систему из банок и прочего, развешанных на верёвках. Не получилось, верёвки провисали и не дотягивались до другого дома.  Переводить старушек через дорогу – вот это святое дело. Но есть и другая сторона во всём хорошем. Так  произошло и с тимуровской установкой переводить старушек через дорогу.

Была в нашей школе личность, которую знали все! Это тётя Маша, уборщица, она же звонарь. Сначала у неё был большой колокольчик, ручной. Потом в школе установили электрический звонок, который сообщал о  начале и окончании занятий. Тётя Маша, женщина крошечного роста с необыкновенно зычным голосом, всегда в платочке, была командиром вестибюля. Беспрестанно вытирала наши грязные следы, разнимала драчунов — малолеток, могла и подзатыльник дать! Но она была наша тётя Маша!

Возвращаюсь домой. Иду вдоль забора стадиона, перехожу небольшой мостик через ручей и вижу  тётю Машу. Тётя Маша стояла слева, сразу за мостиком и обнимала берёзу. Вид у неё был  не очень. Я спрашиваю нашу тётю Машу — не нужна ли ей моя помощь. «Нужна». Тётя Маша обеими руками обхватывает мой локоть, почти висит на мне, и мы,  тесно прижавшись друг к другу, выруливаем на широкую Стадионную улицу. Тётя Маша заметно ожила и запела. Сильный зычный голос, натренированный командовать расшалившимися школьниками, запел частушками. Мне было и стыдно, и смешно! Мы шли, тесно прижавшись друг к другу,  как единое целое, и тётя Маша следила за тем, что бы наше единство не разрушилось. Но частушки были не школьного содержания. Самые безобидные - «Мой милёнок, как телёнок, только веники вязать. Проводил меня до дома, позабыл поцеловать». «Во дворе стоит туман, сушатся пелёнки. Вся любовь твоя обман, акромя ребёнка». «Все пижоны  наряжёны, в них костюмы новыя, а в кино берут билеты самыя дешёвыя»!  «Моя милка как картинка, голубые трусики. На... (носу) три волосинки, как у зайца усики». «Ах сорока  белобока  научи меня летать. Не высоко, не далёко, прямо милому в кровать»! Это были самые приличные частушки из репертуара нашей тёти Маши. Но остальные я раньше и не слышала. Что думали люди, которые шли нам на встречу, я не знаю. Наверно, я была пунцовой от стыда. Так весело с песнями мы дошли до Стадионного переулка и  там разошлись. В школе я рассказала эту историю, и мы смеялись! Мы много смеялись в юности!

История 2. Вторая история о Тимуровских установках  «говори всегда правду» вышла мне боком. Говорить правду «по тимуровски»  совпало с непреложным законом в нашей семье. «Говорить всегда правду» исходило от папы. Тот, в свою очередь, так был воспитан своей мамой, моей бабушкой Солей. Критическое мышление, видимо, во мне развивалось слабо или  вообще ещё не родилось.  Я жила в абсолютных  установках шаблона поведения моих родителей.

Как-то Лариска Вершинина, моя подружка, наверно заболела. Во всяком случае, по какой-то причине не появилась на занятиях. А может быть в то время она училась в 49 школе, куда перевели часть наших одноклассников, в другую смену. Жила она близко от школы, и на большой перемене я иногда успевала к ней сбегать, её проведать, поболтать! Так и произошло в тот раз, когда мы «заболтались». Я увидела, что опоздала на урок и решила уже и не идти на него, а появилась в школе во время следующей перемены. На встречу мне шла наша учительница по немецкому языку Нина Ивановна. Полная женщина. В очках. Они появились у нас в школе одновременно. Обе москвички, приехали отрабатывать три года после института. Элина Михайловна -  симпатичная, светло  русая, улыбчивая женщина, которая сразу «пришлась ко двору». Преподавала литературу. И Нина Ивановна, преподаватель немецкого языка,  «ко двору пришлась не очень». Не знаю, как появилось мнение среди нас, что одна – Элина Михайловна, любит нас, балбесов, а вторая нет. Но такое мнение было. Нина Ивановна в свойственной ей манере разоблачать и обличать, с соответствующей интонацией  задаёт мне вопрос типа, где ты шлялась, школьница! Я же тоже в своей манере всегда говорить правду, ответила: «Я прогуляла». Ну по моему уразумению, честно так. Нина Ивановна сразу пожаловалась директору - «Что я нагло ей так в ответ — прогуляла»! Я не нагло, а честно сказала, что прогуляла. Какой-то выговор повис на доске объявлений, а я с рыданием убежала домой. Я очень редко плачу, а уж такое своё рыдание запомнила на всю жизнь. Мне мама капала какие-то капельки в стакан, что тоже было необычно. Родителям я повторяла - «Я ей честно сказала, что прогуляла! Я что должна была что-то придумать и наврать и избежать наказания, да? Я сказала правду! А она...»! Вот такая детская трагедия. Но я благодарна Нине Ивановне за урок. Правдорубом я не стала. Рано поняла, что правда у всех своя. По - прежнему избегаю вранья, но научилась это делать тоньше. Всё - таки проклюнулось моё критическое мышление и способность делать выводы. Спасибо, Нина Ивановна! Сколько учителей я встретила в жизни! Всем спасибо!

Школа. Дружба.

Первое, что приходит в голову при слове школа - это дружба. Ребята и девочки разбиваются на пары, тройки, которые в свою очередь,  имеют связь с остальными ребятами. Появляется некое ядро, откуда чаще всего приходят идеи.  Я о нашем классе, в котором после слияния выпускников семилетней школы и нашего класса, дивным образом всё сошлось! Сразу появилось много новых друзей. Что повлияло на то, что бы ребята из 65 школы сделали выбор учиться дальше в нашей школе,  я уже не помню. Но допускаю, что некоторым образом повлияли на это решения вечера, которые проходили в нашей школе.  А вечера были замечательные! Обычно выпускники 65 семилетней школы выбирали 21 школу.

Ещё весной, в конце седьмого класса, когда нам объявили, что половина класса будет переведена  в соседнюю, вновь открывшуюся школу, наш класс был взбудоражен! Мы протестовали! Удивляло то, что разделились дружные пары. Так и моя подруга Лариса Вершинина оказалась в 49 школе. Уже позже Алла Степановна Смолева объяснила, по какому принципу был раздел. Надо сказать, что у нас иногда происходили с Аллой Степановной приватные разговоры о школе. До того, как она появилась в нашем классе в качестве преподавателя литературы, я её знала с самого рождения. (Она, Аля Горохова и Эльза, моя сестра, дружили). Принцип разделения класса на тех, кто остаётся в школе, и кто переходит в 49-ю школу, определил всеми нами любимый учитель по математике Сергей Алексеевич Нахабцев. В основу был положен «шкурный интерес» школы по показателям успеваемости. Как раз предмет математики очень сильно влиял на средний показатель школы. Вот и отобрали тех, у кого с математикой были приличные отношения – их оставили в 87 школе, и тех, у кого с математикой сложились более сложные отношения.  К счастью,  ребята позже вернулись «домой»! А мальчишки с Лесокомбината не пошли в 49 школу, а через год закончили вечернюю – стали работать. Наши родители в основном работали на Лесокомбинате и в Управлении Печорстрой. У Виты Грабовской папа был начальником Печорстроя, Папа Тани Гамарник — освобождённым парторгом треста. Мама Вали Солодовой — начальником лаборатории, получила степень кандидата химических наук ещё до войны. Её папа Борис Петрович Солодов, работал в Управлении.  Папы Нины Масловой и Лены Потапчук  были прорабами. Другая часть родителей работала на Лесокомбинате. Родители наши знали друг друга. И сообща они однажды исправили нашу большую детскую ошибку. Не знаю почему, но я не люблю вспоминать этот случай. Но пора разобраться.

Школа. Колхоз.

Дважды в год нас посылали в колхоз. Время, проведённое в колхозах, нас, одноклассников, очень сблизило. Колхозы в нашей жизни — это особая история! Весной сажали, а осенью убирали картошку и турнепс. Как-а-акой вкусный был турнепс! Мы как кролики зубами вгрызались в плотное тело  белых кругляшек. Из местного магазина сначала пропал клубничный конфитюр, а потом и сгущёнка. Мы выедали местный магазин полностью! Однажды нас закинули на какой-то остров. Задача была поставлена – сжечь весь топляк, который накопился на острове в половодье. Он мешал работе техники.  Траву сразу подожгли. Было весело! Речной ветер раздул пожар мгновенно. Сначала сгорела чья-то куртка, потом ещё что-то, а трава пылала и оттесняла нас в другой конец острова. Но мы перебрались на сгоревшую часть и стали ждать, когда нас заберут. Что-то в колхозе не задалось и нас забрали только вечером. Бурчанье в наших животах перекрывало шум двигателей катера. Ужин был увлекательный! Или лирическая картинка. Мы, три подружки — Нина Маслова, Галя Трудова и я, сидим на скамейке  под  черёмухой и наслаждаемся вяжущим вкусом ягод. Густой туман на реке. Ребята выпросили у колхозников лодки — плоскодонки и где-то там в тумане слышны их голоса. Запела Лиля Кузичкина. В тумане вечером далеко раздаётся её голос. Незабываемо!  Мы с ней на вечерах в школе поём «Санта-Лючио» и ещё что-то. Напомнили одноклассники, а я и забыла. Но помню, что боялась сцены и запомнился эпизод, когда Алла Степановна выпирает в буквальном смысле  слова меня на неё. Ещё один эпизод. Мы в лодке втроём — Шурик Лепаловский, Женя Красник и я. Лодка с плоским дном, без киля, надо держаться середины. Я подзадориваю мальчишек – "слабо прыгнуть, как есть в воду". Это было в устье притока какой-то речки в Реку Печора. Вода холодная. Валя Солодова и Ольга Николаевна на берегу рядом. Валя, самая красивая девочка в классе, к тому же озорная, поддерживает меня. Шурка молча встал и прыгнул с лодки. Женя замешкался, степенно снял ботинки, часы, отдал мне на сохранение и туда же! Глупо, конечно, но я про себя оценила их поступок. Мужчины!

Не помню, в каком это колхозе, кажется, в Бызовой. Мальчишек расположили в клубе.  На сцене на электроплитке булькала в кастрюльке сгущёнка. Мальчики предвкушали! Мы же, сделав две дырочки на дне банки, извлекли содержимое  из банки, сгущёнку съели естественно, а баночку наполнили водой и оставили её «вариться» дальше. Мальчишки возмутились и, всё по-честному. Нам было назначено наказание -  мыть у них пол.  Не хотелось. Помещение было большое. Была среди нас девочка, такая замечательная девочка Таня Абрамова! Худенькая, волосы подстрижены, на носу несколько крупных веснушек. «Ерунда, я помою»! Тогда и мы, девчонки, подключились к уборке. И всё это с шутками, смехом!

Нет среди нас Тани. Она погибла летом, утонула. И произошло это на наших глазах с Женей Красником. Мы подружились с Таней. И летом она каждый день звала меня пойти купаться на дамбу. А мама сушила зимние  вещи и подушки на поленнице, заставив меня караулить всё это хозяйство. Наконец вещи были высушены, убраны, и мы с Таней пошли на дамбу. На встречу нам с велосипедом в руках искупавшийся, свеженький Женька Красник. Мы его уговорили вернуться и составить нам компанию. Шли вдоль берега, искали место для купания. Прошли мимо шпаны, пересекли небольшой кустарник и расположились. Купались, плескались, стараясь постоянно находиться в воде. Вокруг сонмища комаров. Таня плавала не очень хорошо, а мы с Женей поплыли к фарватеру. Оба потом вспоминали, что заплыв далеко, как-то почувствовали себя неуютно — берег далеко, река здесь глубокая. И развернулись назад к берегу. Солнце уже было низкое, светило прямо в глаза. Кустарник на берегу, проплывающие топляки казались чёрными. Издалека было понятно, что Тани на берегу не видно - чистая полоска песка. Бросились за помощью к шпане, кто-то побежал на лодочную станцию к спасателям. Бежать было далеко, лодочная станция находилась за «кладбищем» кораблей. Спасатель Коля Кутляхметов, крепыш такой, в водолазном костюме, выходит из реки, на руках у него тело Тани. Она в чёрном купальнике, как стрелочка изогнутая и запоминающаяся. Меня кто-то сзади обмахивал веткой — комаров было множество! Во время похорон приходили телеграммы от одноклассников — был День рождения Тани. 

Школа. Колхоз и комсомол.

Многое помнится, но всё не опишешь. Много событий. Короче говоря, к окончанию школы нам очень не хотелось расставаться. И теперь не возможно вспомнить, в чьей голове созрело желание всем классом после окончания школы год поработать в колхозе. Что бы ещё год не расставаться. Желание детское, эмоциональное, но очень чистое в своей сути. Идея была подхвачена с энтузиазмом! С вопросом к Анатолию Андреевичу  Петрову, нашему классному руководителю, отправили гонцов с вопросом, поедет ли он с нами, если мы решим это сделать.  Он ответил - «Если весь класс поедет, то поеду». И вот мы решили съездить в Горком комсомола, просто проконсультироваться. Но главным нашим условием было — весь класс в один колхоз!

За столом Секретаря горкома комсомола города Печора сидел мужчина с открытым настежь комсомольским лицом. Я помню его фамилию, но не хочу её озвучивать. Мы с Витой Грабовской сидели у стола первого секретаря на стульях, колени к коленям и задавали взрослые серьёзные вопросы. Сзади нас толпились одноклассники. Разговор с Первым секретарём закончился тем, что в понедельник мы соберёмся в школе вместе с представителями Горкома комсомола и обсудим этот вопрос. О чём мы говорили по пути домой, не помню. Но мы заметили маленькую заминку в речи первого комсомольца. Это когда мы озвучивали своё желание ехать  всем вместе, и в одно село.

Наступил понедельник. Мы вошли в наш класс и застали там журналистов, фотографов и горкомовских чиновников. На столе лежала пачка чистой бумаги, и, опуская все подробности, потому что я их помню смутно, нам предложили каждому индивидуально написать заявление по поводу работы в колхозе. Мы растеряны, но всё-таки говорим «товарищам», что мы ещё не приняли решения. Появились наши учителя. Вероятно, это они отправили наших гостей из класса. Лично я чувствовала, что нас обманывают. Просматривался какой-то иной мотив такого ажиотажа вокруг нас. Нас загоняли в узкое горлышко, не оставляя нам право самим решать, что делать дальше. Что-то было не так. Энтузиазизм стал покидать нас.

Потом было родительское собрание. В ожидании вердикта мы сидели на ступеньках лестницы на второй этаж. Двери класса открылись, и родители стали разбирать нас по домам. Не знаю почему, но мне на душе как-то не хорошо от этой истории до сих пор. В разговорах между собой, когда мы через 50 лет общались по телефону или в чатах Одноклассников, мы ни разу не вспомнили эту историю.  Наверно, не только у меня остался  неприятный осадок. Тогда мы сразу  не поняли, что наша идея, детская и глупая -  не расставаться после школы, едва не стала триумфом для Горкома комсомола города Печоры. И глубоким разочарованием для нас.   Отличный урок!

История 3. Из серии «Тимура и его команды». Мы с Лариской  Вершининой ещё раз встретили нашего главного комсомольского боса, но уже в Сыктывкаре. Меня послали в командировку в Сыктывкар изучать работу бухгалтерской механико-электрической  машины Ascotа. Муж Ларисы, Виктор Кушманов, устроил меня в ту же гостиницу, кстати, партийную, в которой они тогда жили. Естественно, что  свободное время мы проводили вместе. Как-то вечером мы зашли в ресторан поужинать. Виктор Кушманов был очень популярной личностью в Сыктывкаре. Наше появление было встречено чуть ли не аплодисментами. От всех столиков неслись приветствия, обращённые к Виктору. Мы продвинулись вдоль столиков вперёд, и Виктор остановился у одного. Батюшки, да это же наш  Первый! В это время он работал в Сыктывкаре редактором какой-то газеты. И был наш Первый в зюзю пьян! Обеими руками он держал перед собой газету. Мне кажется, что газета была перевёрнутой  «вверх ногами». Он попросил у Виктора сигарету. Виктор щелчком выбил несколько сигарет из пачки и поднёс пачку ко рту Первого. Тот обхватил губами сразу две. Вид был дурацкий, нет слов! Он озадаченно пытался разобраться, что у него зажато губами, перемещал сигареты из угла в угол. Да, зрелище было ещё то. Поужинав, мы стали выходить из ресторана, но у выхода завязалась какая-то потасовка. Участником которой оказался наш Первый. Виктор остался разруливать обстановку. А мы с Лариской, у которой пальто не застёгивалось на животе по причине  значительно выступающей беременности, совершаем очередной тимуровский поступок — доставляем «бандероль в виде Первого» к нему домой. Ну, стыдно было оставлять на асфальте такую замечательную личность. Ведь всё-таки был он Первым Комсомольцем нашего города! Тянем с неимоверными усилиями нашего ТОВАРИЩА вверх по лестнице. Звоним. Открывает дверь жена.  Мы рассчитываем на благодарные слова, что доставили домой её мужа. Да, пьяного до невменяемости, но какой был, такого и доставили. То, что нам сообщила его жена  о нас с Лариской, я пересказывать не буду. Все слова подобного рода вы и так знаете. Обескураженные такой неблагодарностью, мы вышли из подъезда на морозный воздух. До нас дошло, за кого нас приняли. Завалились в сугроб около подъезда, стали хохотать  и не могли остановиться! Да пошёл ты, Тимур, ... со своей командой! Больше я уже не попадала в неудобные положения, бездумно выполняя установки известного героя.

Глава 12
Конец детства.  Истории моих родителей.

Школа закончилась. Детство тоже. Мы в белых платьицах поём «Вот и стали мы на год взрослей, и пора настаёт» и "Летите, голуби, летите". Незабываемый выпускной вечер! Незабываемое детство.

История жизни мамы.

Я  тонкая веточка, которая произросла от двух людей — родителей, которые  чудом выжили и подарили мне жизнь. Я уникальна, как каждый из нас.  Реальность была такова — папа пережил лагеря, а мама со старшей сестрой Эльзой - всю блокаду Ленинграда. Война прервала многие цепочки рождений. А мы родились. Мы получили от своих родителей самый ценный подарок —  длинные жизни на Земле!

Мама, Смирнова, по отцу, ставшая сиротой, во время своего рождения, познала мачеху своей матерью, стала круглой сиротой в 4 года, когда умер отец. Её забрали родственники по линии бабушки в Ленинград осенью 2017 года. Её приёмный отец владел какими-то двумя небольшими заводиками. Имел свой дом на Лиговском проспекте, на первом этаже которого был его же магазин. Росла мама с приёмной сестрой, своей одногодкой по правилам, которые определили приёмные родители.  Девочкам наняли гувернантку, без которой им не позволялось выходить на улицу. Дом находился в неблагополучном районе города – Лиговка. Революция, смутные времена. Дальше не лучше. Гражданская война. Великая отечественная война. Заводики забрали, приёмный отец исчез в лагерях. Образование домашнее.

Уже позже мама закончила рабфак. Вышла замуж, перебралась к мужу в маленькую комнату на Гороховой улице. Родилась сестра. Сестре было два года, когда арестовали папу. Во время войны мама с Эльзой вернулись в приёмную семью на Лиговку. Что бы быть вместе. Кем только моя мама не работала! Рада была любой работе. С работой у её приёмной матери и сестры  не складывалось. Девочки — Эльза и дочь приёмной сестры, разворачивали чистейшее полотенце и выискивали оставшиеся крошечки хлеба.

Бомбоубежище было недалеко, надо было только пересечь двор. Мама бежала, прикрывая сестру своим телом, а перед ними вскидывались фонтанчики пыли от пуль. Дежурила с другими женщинами на крышах, сбрасывая зажигательные бомбы.  Категорически отказалась расстаться с дочерью, когда предлагали эвакуировать детей. «Если что, так вместе». Во время блокады приёмная сестра и её дочь погибли. Мама с Эльзой на саночках дотащили их до Невского проспекта. Похоронены, наверно на Пискарёвском кладбище. Но фамилии их я не помню. В начале  1943 года мама с сестрой эвакуировались по Ладожскому озеру, «Дороге жизни». Где-то вскоре кольцо блокады было разорвано и пошли поезда. Люди с вещами ехали в бортовой машине, когда произошёл очередной налёт. Был дан приказ - «всем из машины на лёд».  Они лежали в оттаявшей луже холодной воды, когда над их головами низко пролетали немецкие самолёты. Взрывы. Их грузовик ушёл под лёд. Подобрали следующие машины. Эльза стала не просто заикаться, она не могла даже  произнести несколько слов подряд. Эльза по приезде в Печору  пропустила год учёбы. Из-за заикания дети смеялись. И она отказалась ходить  в школу.

Эвакуировали их в Киров. Оттуда зимой  43-44 года они поехали в Печору. Из маминых воспоминаний - «Мы вышли на перрон Кожвы (небольшой посёлок, расположенный на другом берегу, чем Печора). Вокруг одни штабеля леса. Штабеля, штабеля... Над головой раскачиваются фонари, ветер. "Это и есть конец света», – вспоминает мама своё первое впечатление. Мамину фамилию выкрикивает возница в тулупе? – «Кто тут гражданка Юшманова»? Мама откликается и задаёт вопрос: «А где Тимофей Михайлович"? – «В лазарете, когда я уезжал, был ещё жив». Дал укрыться маме и Эльзе тулуп, и на санях они стали переезжать заснеженную замёрзшую реку. В лазарете их встретила врач Кукайнис. Эту фамилию всю жизнь помнили в нашей семье. Она дважды помогла нам. Я же с детства считала, что доктор Кукайнис  - это мужчина. Ребята, уже в процессе нашей переписки,  сказали мне, что доктор Кукайнис — женщина. Она рассказала маме историю отца. Он уже был в статусе поселенца, получал карточки, которые у него украли. Папа был очень деликатным человеком и просить у товарищей поделиться скудным куском еды не мог. Однажды, проходя мимо костра, на котором заключённые варили себе кашу, принял их предложение присоединиться, но не хватило выдержки дождаться, когда каша будет готова. Недовареная каша разорвала его кишечник. Перитонит. Операция. «Сделала всё, что могла, теперь ждём». Папа был без сознания, но пришёл в себя и попросил клюкву. Случайно, на какой то станции, мама купила стакан мороженой клюквы. «Можно ему дать»? –  «Можно, но согрейте во рту и выдавите ему  сок». Так и сделали. И... папа снова потерял сознание. «Нет, не умер, жив». Папа выжил. 

Вообще судьба мамы очень тяжёлая. Стала сиротой сразу родившись - умерла при родах её мама, моя бабушка Глафира. Жизнь в приёмной семье. Хотя она с благодарностью вспоминала своих приёмных родителей. Потом короткое время счастья — замужество, рождение дочери, звон колоколов Исаакиевского собора, рядом с которым   находилась их квартира на улице Гороховой. Потом очередной удар судьбы — арест папы. Родители жили в коммунальной квартире. Маму позвали к телефону. В трубке  голос уборщицы клуба лесозавода шёпотом сказал маме, что папу арестовали прямо во время репетиции оркестра, в котором папа играл на мандолине. Едут к вам. Обыск. Разбудили Эльзу, ушли. И мама стала искать отца по тюрьмам Ленинграда. Их было тогда то ли шесть, то ли семь. Длинные очереди к окошкам. Подходя  ближе, люди боялись услышать страшное – «Без права переписки». Мама каждый раз испытывала смертельный страх, когда с узелком в руках спрашивала, нет ли среди заключённых Юшманова Тимофея Михайловича. Почему их перевозили из тюрьмы в тюрьму? Не знаю. У мамы в жизни происходили странные истории. А может быть и правда кто-то там наверху ей помогал? Например, история о том, как она нашла адрес суда, в котором было судилище над отцом. 

Надо сказать, что после ареста папы с мамой многие перестали общаться. Кто-то шипел ей в спину «жена диверсии». Именно такими словами. Вероятно на лесозаводе, где работал папа, было общее собрание, на котором осудили моего отца. Люди верили, что среди них много врагов, которые хотят вреда России, и относились к таким людям соответственно. Таким образом мама  оказалась  в вакууме общения. Как-то ночью, когда Эльза спала, мама побежала на Главпочтамт, где работала её подруга, с которой она могла поделиться своим горем. Почтамт находился недалеко. Подруга работала на телетайпе. Разговаривали. Вдруг заработал аппарат и поползла лента. Подруга наклонилась к тексту и отпрянула, показывая маме, что бы та прочла. В адрес кого-то, там было написано «доставить свидетеля Харина по делу Юшманова такого-то числа, в таке-то время, по такому адресу». Меня с детства поражала эта история. В огромном городе, в какой-то точке времени и места, ночью   оказывается  мама и узнаёт, где будет суд над отцом.

Назавтра мама с маленьким узелочком уже стояла у парапета на Набережной реки Фонтанки, рядом с Аничкиным мостом. Против неё  жилой дом, на котором не было никаких табличек. Мама заглянула  внутрь. Лестница с внутренней  стороны была увита металлической сеткой. Недалеко от неё стояла ещё пара человек. Подъехал воронок. Вышел папа  и успел сказать, что «это какое-то недоразумение» и его ввели в дом. Вышел он очень быстро, выбросив в сторону мамы дважды открытую ладонь с раскрытыми пальцами - «пять + пять». Пять лет лагерей и  пять лет поражение прав. В 1964 году мама впервые за много лет приехала ко мне в Ленинград. Когда мы направились к месту судилища над папой, мама купила чётное количество цветов на вокзале. Букет положила в углу между зданиями. «В память тех, кто не выжил». Здание суда находилось в бывшем доходном доме какого-то купца. Угол здания Невский проспект–Набережная Фонтанки был разрушен во время бомбёжки. Сейчас там стоит новое здание. Но его отодвинули от узкой проезжей части, в перспективе расширения дороги. Между старым зданием и новым образовался внутренний угол. Туда мама и положила цветы

В нашей семье были неоднократные случаи оказываться маме, Эльзе и мне в какой-то точке пространства и времени,  после чего  менялись направления линий наших жизней. Так маме, которая долгое время не знала адреса папиного лагеря, а лагеря менялись, в почтовый ящик неизвестный человек положил записку. В записке был адрес папиного лагеря. С коротким разъяснением, что прочёл это на лесозаводе, на торце бревна. Таким образом, многие заключённые передавали весточку от себя. А дома их ждали, ходили по площадке, искали надписи на торцах брёвен. Вероятно,  это произошло накануне полного окружения Ленинграда. Посылка успела проскочить и добраться до одного из лагерей Дальлага. Всё по времени было сбито друг к другу. И накануне погрузки отца и сотоварищей в вагоны, папа получает  посылку с тёплым одеялом и одеждой. Которая в дальнейшем спасает им жизни  с дядей Костей Ткаченко.

  Выжить маме и Эльзе помогла мамина свекровь, папина мама, бабушка Соля. Соломонида. Она жила в Архангельске, где папа и родился. Бабушка Соля -  редкая  женщина. Женщина умнейшая, совершившая смелые поступки, которые сохранили жизнь её сыновей — папы и его брата. Из средств, которыми снабжала бабушка Соля, и были приобретены тёплые вещи и прочие посылки её сыну.

История жизни папы.

Семья Юшмановых была  состоятельная и известная семья в Архангельске. Дед папы и три его сына торговали лесом и имели производство по переработке древесины. Лес хорошо шёл не только за границу, но и на строительство всего. Север строился из дерева. Бабушка  столбовая дворянка, дед - из потомков вогульского князя. Этот татарский князь, имя его Асыка, обосновался в далёкие времена в нынешнем Пермском крае на реке Пелым. Дважды воевал с царскими войсками, не пуская их на свою территорию. Это была первая попытка освоения Сибири Московским князем Иваном III, «собирателем русских земель».  С Асыкой вместе воевал его сын  Юшман. После поражения в схватке с царскими войсками Юшман просит «поклонную» у Ивана III, получает её и после принятия христианской веры в августе 1484 г. в одном из храмов Москвы, начинает служить в Московском воинстве со своей дружиной. В то время в русские войска принимались иноверцы.  Им сохраняли дворянские звания  при условии принятия христианства и материального обеспечения своих дружин. Княжеское звание передавались потомкам при условии, если дети мужского пола продолжали проходить службу на военном поприще. Ни мой прадед, ни дед не служили в армии, занимались торговлей. Тем самым они утратили формальные признаки принадлежности к княжеству. Но в семьях потомков помнили о том, что они являются кровными потомками вогульских семей. А  имена Асыка и Юшман я  знала с детства.

Последний князь вогульский, по окончанию службы получил вотчину на реке Пинега, нынешняя Архангельская область,  где и обосновался со своим воинством.  Это длинная история. Начало её  нашло отражение в  Пермской и Усть-Вымьской летописях времён царствования  Ивана III.  Летописи  оцифрованы, и поэтому я смогла с ними ознакомиться.  А окончание в генеалогическом древе, который построил папа, подкреплённом всякими архивными документами и справками.  И одним  интересным документом, которым очень гордился отец. Это выписка  из архива какой-то церкви, написанная  каллиграфически безупречным  почерком, скреплённая красивой церковной печатью.  В которой церковь «признавала потомков князя на княжество детей с чёрными глазами, а детей с голубыми глазами и их матери -  батогами бить, со двора гнать». Причиной такого документа была связь князя с дочерью шамана, от которой родились дети. У шаманки были голубые глаза. Шаманка и церковь!  Князь при смерти завещал признать его детей. Церковники решили по по-своему. Голубоглазых выгнали. Я знала эту историю с детства, и когда папа рассказывал, что в семьях у темноглазых родителей  стали  рождаться голубоглазые и наоборот, смеялся папа, смеялась я. Таких детей называли «шаманкины дети». Папа, голубоглазый,  был одним из них. Глаза его родителей были тёмными. "Шаманкина дочка!" – так встретила меня двоюродная сестра папы увидев меня. С папой тогда она встретилась через 30 лет.

Революция. Родители отца лишились своих заводов и торговли. Всё стало принадлежать народу. Но пришли времена НЭПа. Мой дед, папин отец со своими двумя братьями (или с одним из них) открывают краснодеревную мастерскую, в которой сами создают очень красивую мебель, инкрустированную перламутром, разными сортами дерева и пр. В те времена эта мебель имеет большой спрос. Благополучие снова пришло в дом Юшмановых. Прошло время, закончиться и НЭП. Дед Михаил умер. Содержать двухэтажный каменный  дом в центре Архангельска было не по силам бабушке Соле. И времена пришли не комфортные для «бывших». В это время в Англии создали «Фонд Чемберлена». Куда сознательные граждане стали сдавать свои ценности в помощь государству. Вот в подобную компанию в России под названием «Наш ответ Чемберлену» бабушка передаёт в дар государству  свой дом. Сама переселяется в каменный флигель, а сыновьям снимаем мезонин у двух сестёр. Папа учится в лесотехническом, сначала в техникуме, потом экстерном заканчивает институт по специальности деревообработки. Его брат — мореходку. В 1967 году, через 30 лет, папа  использует отпуск, едет в Архангельск собирать документы о родственниках и рано утром фотографирует свой дом. В этом доме разместился детский сад и почта. «Мужчина что вы всё фотографируете»? – спросила его уборщица. «Я здесь родился». Сильные волнения. И в  Архангельске папа получает первый инсульт. Мама в Печоре  встречает его с поезда. Бабушка Соломонида, отдав дом государству, отодвигает грядущие беды от сыновей. Позже,  после ареста папы, Бабушка Соломонида обращается в органы  об отказе от папы. Её и брата папы  Александра. Это был формальный отказ. Она спасла от тюрьмы младшего сына. И до самой своей кончины  помогала  маме и старшему сыну. Передавая ценности через  маму,  организовывала посылки моему отцу. Младший сын прошёл всю войну и демобилизовался в чине подполковника СМЕРШ.

Глава 13.
Учите историю! В ней много любопытного.

Вот такие судьбы у моих родителей. Но их сознательная жизнь проходила уже на фоне других исторических событий — революции, гражданской войны и далее. Они сдавали нормы ГТО, прыгали в парке с вышки с парашютами,  ходили на комсомольские собрания, пели песни тех времён. Но оба сохранили в себе шаблоны поведения своих родителей. Мама помнила, как её воспитывали. Папа никогда не курил, не пил (чисто символически слегка пригубливал рюмку за столом). Был очень скромен и деликатен, был заядлым фотографом, писал картины маслом. Воспитание властной и умной бабушки Соли.  Называл свою маму и нашу  «мамочкой». Но честность и порядочность у обоих была безукоризненной.

Все мы ныне живущие -  представители самых древних народов, населяющую землю. Наши цепочки многократно пересекались, запутывались и расходились. По большому счёту мы все родственники, хоть и дальние. И мы не начинаемся из ничего и не уходим в никуда. Мы продолжаемся в наших детях. История — наука о жизни людей. То есть о живом.
 
И мой маленький рассказ это тоже история. История о детях, родившихся и окончивших школу в небольшом северном городке, пересказанная мной такой, какой её помню. История одного дружного класса, который не хотел расставаться с друзьями после окончания школы. История маленьких северян, которые выросли, получили образование, в основном высшее, и с честью прожили свои жизни. Это история о дружбе.

Прошло 60 лет после школы, я попала в сложную ситуацию. И вдруг вокруг меня снова появились мои друзья. Очень много друзей из моего детства в Печоре! Спасибо вам всем! Спасибо тем, кто оказался ближе всех — Нине Масловой, Тусе Линде,  Лене и Миле Серовым, Ларисе Вершининой, Эле Бычихиной, Гале Трудовой, семье Сизовых  Виктору и Наташе, семье Гороховых.

Вспоминаю родителей всегда одинаково. Они стоят рядышком. Папа высокий, мама маленькая, оба седые, оба в очках. И они улыбаются мне.