Поделись любовью. Продолжение

               
                МОИ САТТАРОВЫ

      Теперь о нашей семье. Нас – детей Саттаровых – у мамы с папой было четверо: старший брат Джаббор, сестра Мохира, я и мой младший брат Джалол. В то время называли нас на русский лад – Славик, Майя, Гуля и Джоник. Поэтому многие друзья и по сей день вспоминают нас по этим именам. Но ещё родители вырастили нашего двоюродного брата Мурода –сына умершей сестры отца Гульсифат. Мурода усыновили и записали на свою фамилию. Отец сам когда-то остался сиротой у неё на руках. У Мурода был родной отец, который от сына отказался.
      Помню, как Мурод нас водил в детский сад и обратно домой. Он был старше меня на тринадцать лет. Когда я пошла в школу, Мурода призвали в армию, а потом он уехал жить в Крым. Там женился на красивой русской девушке. У них родилась дочь, которую он назвал именем своей матери – Гульсифат. Через 15 лет Мурод стал вдовцом и вернулся к нам с дочерью. Когда Гульсифат закончила школу, она уехала к своей бабушке в Крым. Мурод рассказывает, что всё у неё сложилось хорошо в жизни. Так что живёт моя тёзка в Крыму. Мурод же работал на строительстве Нурекской ГЭС, вновь женился и сейчас живёт в Душанбе. От нового брака у него родился сын, которого он назвал Гаффорджон – в честь нашего папы.

                ДЖАББОР, ИЛИ ПРОСТО СЛАВИК

        Сегодня я не могу без глубоких переживаний говорить о моём старшем брате Джабборе. Он родился 26 августа 1951 года в Душанбе. Отец назвал его именем своего брата и очень хотел, чтобы сын был похож на него. Для отца, оставшегося рано сиротой, старший сын стал первым подарком судьбы после стольких потерь. Папа очень баловал Джаббора, веря, что семейная любовь и привязанность согреют его и станут стержнем в жизни. Вначале так и было. Славик окончил лучшую в то время среднюю школу № 8 в Душанбе. Учителя говорили о его тяге к иностранным языкам, но брат мечтал стать военным лётчиком. Отец не хотел отпускать от себя своего первенца, ведь в республике не было лётных учебных заведений. Мне кажется, папа считал эту профессию слишком рискованной и боялся потерять сына. Отказ отца обидел Джаббора, но он смирился, поступил на факультет восточных языков Таджикского госуниверситета. Учился брат легко, получал хорошие оценки и одним из первых среди сокурсников должен был поехать на годовую практику в Иран. Но… что случилось тогда, я до сих пор не могу понять. Брат прошёл по всем инстанциям и уже назначили дату вылета. Друзья, а скорее «компетентные» органы устроили ему проверку «на прочность». Как-то брат не вернулся домой ночью. Это было впервые. Помню, мама всю ночь выбегала на улицу и, дрожа от холода, ждала его у подъезда. В пять утра позвонили из отдела милиции и попросили прийти отца. Оказалось, что брат с друзьями решили обмыть поездку, а что было потом, Джаббор не помнил. После
первой рюмки он потерял сознание и очнулся в отделении милиции. Дорога за границу
оказалась закрытой. Так один проступок сломал его будущую карьеру. С тех пор мой брат пристрастился к алкоголю. В 19 лет он решил жениться на девушке старше его по возрасту.
         С этого дня и до последней минуты его жизни я старалась всячески поддерживать Джаббора. Половину своей Ленинской стипендии отдавала ему для поддержки молодой семьи. Папа говорил мне: «Ты очень похожа на мою сестру, не зря я назвал тебя Гульсифат. Гуль – цветок, сифат – качество, и ты лучшее собрала в себе».
       Жизнь Джаббора в браке не была счастливой. Главная причина – его алкогольная зависимость. В итоге – развод и двое детей без отца.
Мама сильно переживала и таяла на глазах. Когда её не стало, Джаббор уже был
хроническим алкоголиком. Я знаю, как страшна эта болезнь. Брат опять женился, жена
родила двух прекрасных детей. Но ничто и никто не помог ему избавиться от болезни. Отец мой страдал больше всех, ведь всё это происходило на его глазах, потому что жили они вместе. Да ещё разразилась гражданская братоубийственная война. Джаббор работал в Министерстве обороны и постоянно ездил в зоны конфликта.
        После смерти папы Джаббор как будто почву под ногами потерял. Уехал в Тавильдару. Жена, измученная его запоями, ушла с детьми к родителям. Джаббор, недолго думая, привёз с собой из района новую жену, хотя по закону был женат. Никакие уговоры не могли остановить его от этого неверного шага. Опять мучительный развод. Нужно было решать вопрос о разделе папиной квартиры, которая осталась брату в наследство. К этому времени у нас в семье были две квартиры в центре города. Одна – четырёхкомнатная на девятом этаже в двенадцатиэтажном доме рядом с горисполкомом и вторая – двухкомнатная по улице Турсунзаде (бывшая Красных партизан). Вторую квартиру мы получили в обмен на свою машину в самом начале гражданской войны.
       Я попросила Джаббора подумать, прежде чем продавать или обменивать квартиру. Ведь здесь мы выросли, все родственники, друзья и знакомые знают этот гостеприимный дом. Объяснила, что хочу сохранить свет отцовского дома, чтобы, вспомнив его и маму, близкие люди заходили на огонёк. Джаббор согласился, и мы обменяли мои две квартиры на одну, родную мне. Брат попросил, чтобы всю бумажную волокиту я взяла на себя. Пришлось побегать мне по начальникам разного ранга, уговаривать, плакать, переживать…
         К тому же Джаббор свою квартиру даже не перевёл в собственность. И мне приходилось удерживать его хоть на время трезвым, чтобы ходить по инстанциям. Жене с детьми мы оформили четырёхкомнатную квартиру, а Джаббор переехал с новой супругой в двухкомнатную.
         Не везло ему в семейной жизни. Он и сам осознавал, что виной всему его страсть к спиртному. Новая жена решила поменять квартиру в центре на трехкомнатную в микрорайоне. Объясняла, что на первом этаже очень сыро, и нашла квартиру на третьем. Воспользовавшись нездоровым состоянием Джаббора, она стала собственницей новой квартиры, а потом выгнала его. Сколько сил я потратила, чтобы исправить ситуацию, но закон был на её стороне. Джаббор некоторое время жил у родственников в совхозе «Варзоб», которым я очень благодарна, но и там долго не задержался. Ушёл работать на местный рынок помощником и сторожем – это с его-то образованием востоковеда! Там же ночевал и кормился. Я часто звала его к себе, находя какие-либо причины, то перевести текст с английского, то помочь с какой-нибудь техникой, только чтобы покормить домашней едой. Как-то я попросила свою сотрудницу-ученицу помочь мне приготовить фаршированный перец. Она еду пересолила. Мой муж предложил просто выбросить целый казан с перцем. А брат забрал с собой казан с пересолённой едой и сказал, что всё можно исправить, он просто добавит сахара и поест, а ещё угостит всех деток, которые побираются на рынке. Я – семейная женщина – даже не знала, что сахаром можно исправить пересоленную пищу.
Мы не раз просили Джаббора вернуться в город, даже сняли ему маленькую квартиру, но он не захотел уезжать с рынка. В минуты трезвости каялся, винил себя в смерти
родителей и просил Бога, чтобы все его испытания на этой земле закончились. Пишу о нём и не могу остановить слёзы – такой красивый, умный, добрый и сердечный брат мой превратился в потерянного и измученного страшной болезнью человека.
А дальше рассказывать мне ещё тяжелей, но раз уж взялась писать правду, так доведу
до конца. Мы с братом договорились (и он это всегда выполнял), что каждый день будем связываться друг с другом по телефону. Благо директор рынка на Гипроземе был нам знаком, и родственники работали там поставщиками товаров.
В то роковое утро мне позвонил сам директор, и я испугалась, потому что под утро
увидела Джаббора во сне, как будто он уходил куда-то вдаль. Я его звала, а он ответил:
      «-Чем так жить, лучше уйти и не мучить тебя, сестричка…» Я чувствовала: что-то случилось.
     Директор, а потом и Идрис – внук нашей тёти Бибигуль, сказали, что Джаббора со вчерашнего дня нет на работе, вещи его лежат у карьера, который находился недалеко от рынка. Что было потом, трудно описать. Не осталось ни одной больницы, ни одного морга, куда бы мы не ездили. Нашли его тело в морге рядом с мединститутом. Мне пришлось идти его опознавать. Эти страшные минуты я никогда не забуду! Если вы думаете, что морг – помещение с отдельными холодильными камерами и большими выдвижными ячейками, то это только в фильмах. В том морге, где я была, все трупы лежали на трехъярусных кроватях, и мне пришлось осматривать почти каждого…
       Я его опознала. В тот день все улицы города были закрыты из-за заседания Шанхайской организации сотрудничества, и мы отвезли моего брата в совхоз «Варзоб».      Похоронили мы Джаббора рядом с тётушкой Бибигуль. Я очень благодарна всем её детям и внукам за помощь и поддержку в тот трагический день. И сегодня я чувствую их постоянное внимание.
       Любила ли я Джаббора? Отвечу, не задумываясь, да! Несмотря на свои мучения и страдания близких и родных, я его жалела больше всех. Он мой старший брат, ему не хватило силы воли побороть свою болезнь, с которой без этих качеств справиться
невозможно. Я видела, как он страдал и мучился и воочию чувствовала это на расстоянии. В минуты трезвости он ругал себя, извинялся, обещал больше не пить, но не мог устоять перед такой навязчивой страстью. Она-то и сгубила его и отняла у нас...
        От Джаббора осталось четверо детей: Манижа и Султон – от первого брака, Масрура и Джамол – от второго. Мы, конечно, общаемся по мере возможности, ведь живём теперь далеко и бываем нечасто в Душанбе, иногда переписываемся по Интернету – такова жизнь…
        Мои дорогие сыновья! Вы его помните, видели, как Джаббор мучился. А когда стали сами зарабатывать, старались помочь дяде и деньгами, и одеждой. Джаббор часто повторял, что я хороших сыновей воспитала. Доброта и отзывчивость в вас от дедушки Гаффора и бабушки Масруры.

                МОХИРА, ИЛИ ПРОСТО МАЙЕЧКА

        Мохира – моя старшая сестра. Красивая, высокая, принципиальная, гордая,
бескомпромиссная и вечная искательница правды на земле. Родилась она 2 мая 1953 года, почти через два года после Джаббора. Имя ей дала бабушка Марфоа, так как все имена в мамином роду по женской линии начинались на букву «М». До меня.
       Мохира росла болезненной девочкой, с детства страдала малокровием. Об этом мне рассказал мой дядюшка Фируз. А я старшую сестру увидела только в два года, так как родилась в Ленинграде. Папа уехал на учёбу на высшие торговые курсы и взял с собой маму. Мурод, Джаббор, Мохира остались у бабушки и дяди в Самарканде, родственники наши тогда ещё не переехали в Душанбе и жили в большом доме в семье старшей моей тёти Махбубы.
       Семья у тёти была большая, мал мала меньше – четверо подростков сыновей и
маленькая дочь. Дядя Фируз учился в мединституте и работал. Бабушке было очень трудно, но дядя всегда ей помогал.
     После окончания папиной учебы мы приехали в Душанбе, и я малышка впервые увидела своих братьев и сестру. Сама я ничего не помню, но по рассказам мамы наша бибиджон, услышав, что со мной говорят только по-русски, забеспокоилась. Решила, что внучки должны учиться в таджикской школе, чтобы не забывать родного языка, а то мало ли в какую семью попадут после замужества.
     Мохира-малышка очень скучала по родителям, она уже многое понимала, а я кроха даже не предполагала, что не одна у родителей и у меня столько родных и близких.
С детства мы ходили в один садик, потом в одну школу, родители нас одинаково
одевали, и все думали, что мы двойняшки. Мохира росла упрямым ребёнком, мало разговаривала, была строга ко всем. В детстве она была медлительной, училась средне – всё это из-за здоровья. Я, повзрослев, поняла, что в душе у неё жила обида – слишком маленькой оставили её родители, в такое нежное для ребёнка время, когда ему очень нужны родительская любовь и тепло, ласка и внимание. И трудно, наверное, ей одной было в Самарканде: столько взрослых детей, все заняты учёбой и домашними делами, а она два с лишним года ждала маму и папу…
      Окончив школу, Мохира решила поступать на химический факультет университета. Она любила химию всю жизнь. Ещё в детстве, в школьной лаборатории частенько оставалась после уроков и проводила пробы реактивов. После первого курса папа уговорил её выйти замуж за дальнего родственника. Ей было всего 18 лет, и о семейной жизни она не думала.
      Но воля отца – закон. Мне кажется, он думал, что муж сгладит своенравность Мохиры. Свадьба была очень весёлой. Но в начале торжества создалась щекотливая ситуация, которую мне вспоминать очень неприятно. Оказывается, Мохира, не спросив родителей, пригласила на свадьбу своих подруг и однокурсников. Папа же предупреждал её, что молодожёны друзей должны принимать у себя дома. Я понимала Мохиру, ей хотелось, чтобы на свадьбе присутствовали и её студенты-сокурсники. Но места были строго распределены по приглашениям, ничего лишнего мой строгий отец не мог себе позволить. К тому же папа любил, когда с ним советуются. Мама не знала, что делать, а папа подошёл к ней и выразил недовольство: «Хотите, чтобы меня с работы уволили? Пойди и объясни всё». Мама расстроилась и заплакала. Я прибежала узнать, в чём дело, успокоила маму и взяла «незапланированных гостей» на себя.
До сегодняшнего дня я виню себя за это, ведь пришлось просить их уйти со свадьбы.
Сестра обиделась на меня на всю жизнь.
      С мужем Мохира прожила недолго. Родила дочку красивую, как куколка, назвали её Нодира. Но наша куколка почему-то спала только днём, а ночью плакала навзрыд, и нам с мамой по очереди приходилось качать её на руках. После окончания учёбы Мохира решила ехать в город химиков Калининабад, там она хотела работать по специальности на азотно-туковом заводе, но по состоянию здоровья ей пришлось работать в школе. Там она получила квартиру, полюбила молодого парня и вышла за него замуж. От него родила ещё четверых детей – трёх сыновей и дочку, назвала их Умед, Джамшед, Хуршед и Гульнора.
       Прожили они с мужем лет пятнадцать. И этот брак для сестры оказался неудачным. Она осталась с детьми одна, работала в две смены. Все мы помогали ей. Но Мохира обид на родителей, на меня, на мужей не прощала, копила их в себе, раздражалась по любому поводу.
       Проработав в школе почти тридцать лет, сестра перешла в отдел по охране окружающей среды горисполкома. По рассказам работников министерства, её отдел был одним из лучших в республике. Мохира впервые в районе ввела капельное орошение деревьев, занималась озеленением города, боролась за чистоту окружающей среды. Рядом с её офисом раскинулся красивый плодовый сад. Она сотрудничала с общественными организациями, делилась опытом. Что случилось дальше – просто необъяснимо.
      Как-то она приехала ко мне в Душанбе и сказала, что её подставили. На неё завели уголовное дело, обвинив в махинациях. Я подключила всех друзей и знакомых юристов. Был суд, сестру признали виновной и конфисковали всё имущество. Мохира переехала в Душанбе и жила на съёмной квартире. Дети её уже работали, а сестра оформила пенсию по инвалидности. Постепенно сыновья, а потом и младшая дочь уехали в Россию, чтобы помогать маме и своим семьям. Осталась с Мохирой старшая дочь Нодира. Её мужа убили в гражданскую войну, и она сама вырастила своего единственного сына Хасана. Мохира гордилась своей принципиальностью, всегда за что-то боролась. Бывают же такие люди, которых ничто не останавливает. Мы – родные сёстры – были разные, как два берега реки. Вроде и неразлучные, но не близкие. Я хотела, чтобы в отношении со своими детьми и родными она была помягче, снисходительнее, побольше проявляла внимания. Но Мохира была занята «глобальными» проблемами общества и дома все мысли её были о работе. Мы постепенно отдалялись друг от друга. Мне не хватало её ласки и тепла, а ей это всё казалось телячьими нежностями. Она была резка не только со мной, но и с родителями.
        Я журила сестру за это, а она не терпела никаких упрёков и увещеваний.
        В 2015 году Мохира серьёзно заболела. Целый год обследований понадобился, чтобы врачи поставили ей страшный диагноз – рак гортани. Я была в Лондоне. Младший брат Джалол жил в Москве. Мохира послала нам по Интернету врачебное заключение, и мы с братом решили, что она должна приехать в Москву для консультации и лечения. Все расходы мы взяли на себя. Уже в Москве нам сказали, что делать операцию поздно, обещали, что продлят сестре на некоторое время жизнь курсы химиотерапии.
       Мохира согласилась. Я тоже приехала в Москву. Брат договорился с лучшими врачами. Перед химией она попросила отвести её в цирк – так хотел её внук. Мы смотрели красочное, яркое, зажигательное представление, а сами тихо плакали. Она крепко держала мою руку и шёпотом просила прощения, говорила, что хочет помириться перед смертью. Чем я могла её утешить? Только надеждой на Бога, а ещё обещала, что после химии увезу её на море. Сестра обрадовалась. Химиотерапия была для неё очень болезненной: малокровие и другие сопутствующие болезни затрудняли ход лечения. После каждой процедуры она долго приходила в себя, очень мучилась. Вместо запланированных семи курсов Мохира выдержала только четыре. Они продлили ей жизнь почти на год.
       Мы никогда в жизни не были так близки с ней, как в эти дни. Мохира чувствовала, что жить ей осталось мало. Только теперь она оставила свои мировые проблемы и поняла, что время надо тратить на самых родных и любимых.
Старший сын Умед в то время уже переехал в Москву и всё время лечения они с
супругой ухаживали за мамой, как за ребёнком. Она после процедур не хотела оставаться в больнице, уезжала к сыну, ведь среди родных и стены помогают.
Отказавшись от последующих процедур, Мохира уехала в Душанбе. Последние дни она
жила со старшей дочерью Нодирой. Мы перезванивались с сестрой постоянно. Как-то я ей позвонила из Лондона, и она сказала: «Приезжай в Душанбе». А Нодира мне потихоньку объяснила: врачи сказали – конец близок. Я не поверила, такой бодрый голос был у сестры. Обещала, что вылечу завтра же. Прямого рейса из Лондона нет. Пришлось лететь через Москву. Из одного самолёта я пересела в другой и приехала вечером. Но не успела, Мохира умерла днём. Нодира сказала, что она всё время ждала и спрашивала обо меня. И опять я винила себя за то, что не попрощалась с сестрой.
Что она мне хотела сказать перед уходом, так и осталось в её душе. Я всегда вспоминаю наши последние встречи, как мы радовались каждой минуте общения. Теперь понимаю, что всё время нас Бог испытывал, и мы прошли очень трудные пути к пониманию друг друга. Мы не были дружны в жизни, я обижалась на неё за её чрезмерную строгость, её невнимательное отношение к своему здоровью. Она внутренне всегда переживала, но внешне показывала себя гордой и независимой от проблем. Родители всех нас воспитывали одинаково, но, как говорят японцы, главное время для формирования ребёнка – это первые три года. Видимо, осталась в её нежной детской душе обида от разлуки с мамой, которая с годами не прошла.
       Я рада, что у Мохиры хорошие дети, растут красивые и смышлёные внуки. Я постоянно с ними общаюсь, горжусь их успехами. Джаббор и Мохира ушли зрелыми людьми, брат в 59, а сестра – в 62 года. И оба от неизлечимой болезни. А мне судьба определила быть вечной сиделкой, ухаживающей за своими близкими. Я постоянно ходила по больницам, оставляя своих маленьких детей соседской бабушке. Ехала в Нурек проведать маму, в Калининабад – помочь сестре, в
городе бегала навещала и кормила отца, а потом Джаббора... Но кто, если не я?
       Помню, прямо в комендантский час я мчалась к папе, у которого был сердечный приступ. Меня остановил патруль, но солдаты, поняв ситуацию, довели меня до дома отца. А после операции мамы только мне разрешили зайти посмотреть на неё. Её последние слова были: «Воды мне». Я её напоила, и она взглядом со мной попрощалась.
       Я благодарна судьбе, что Бог дал мне силы и терпения хоть в какой-то мере помочь и поддержать моих дорогих и самых родных в их трудную минуту.

                ГУЛЬСИФАТ, ИЛИ ПРОСТО ГУЛЯ

         Милые сыновья, вы поняли, что речь пойдёт обо мне? Конечно же, объективно говорить о себе очень непросто. Постараюсь быть честной и передать семейную историю через собственные чувства и переживания.
        Я родилась за пять минут до Нового года, но папа записал в свидетельстве 1 января 1955 года. Так он и себе выбрал день и год рождения, чтобы пойти на фронт тоже 1 января 1926 года, хотя по архивным данным он записан 29 марта 1928 года. Вот такие дела!
       Так как я родилась в Ленинграде, папа назвал меня именем своей сестры Гульсифат. Будь бабушка рядом, она не дала бы этого сделать, так как именем рано умершего человека детей по восточной традиции не называют. Меня наверняка назвали бы на букву «М» и обязательно по-арабски. Но до приезда в Душанбе папа и мама называли меня просто Марьей Ивановной. В первой своей книге «Город, где сбываются мечты» есть моё предисловие. Хочу привести здесь отрывок:

                О СЕБЕ

      Я родилась в Ленинграде в 1955 году, где учились и жили мои родители. Как рассказывала мама, дети послевоенного поколения редко появлялись на свет здоровыми. Мой вес – 5 килограммов удивил всех, и по признанию врачей я была абсолютно здоровой малышкой. Об этом случае даже написали в одной из ленинградских газет. Мама потом часто шутила, что профессия журналистки определилась для меня с первых дней жизни.
        Когда родители вернулись со мной из Ленинграда в Душанбе, я понимала и лепетала только по-русски. Увидев меня, бабушка Марфоа испугалась. Моя бибиджон решила, что негоже человеку не знать родной язык. И мы с сестрой пошли в таджикский садик, а потом в таджикскую школу № 3 рядом с домом. Мы жили напротив центрального универмага, тут же городской парк и 201-я дивизии. Рядом со школой была синагога, старая баня и рынок.
        Тогда для нас было немыслимо разделение по местнической или национальной
принадлежности. Сейчас на месте моей школы красуется Министерство иностранных дел,
рядом новый Дворец президента, высокий флагшток с национальным флагом, на месте
рынка – Центральный музей Таджикистана. Очень хорошее место, ведь всё это
расположено на высоте и весь город как на ладони!
       Школа наша славилась и учителями, и учениками. Помню, на поэтические вечера и встречи с творческими людьми в школьном актовом зале собирались гости со всего города. Но наш выпуск оказался последним, так как в то время построили гостиницу «Таджикистан», где останавливались иностранные гости, и компетентные органы посчитали нецелесообразным, чтобы так близко к ней находилась средняя школа.     Десятый класс заканчивали всего тринадцать человек. А потом школу
расформировали. Я получила серебряную медаль – единственная четвёрка была по
родному языку. Представляете, дети мои, русский и иностранный «отлично», а таджикский – «четвёрка»! Видимо, сочинение написала и не проверила толком, вот и остались ошибки.
      Класс у нас был дружный и со всеми у меня сложились хорошие отношения. Учителя всегда гордились мной, а мама говорила: «Гулечка, как я люблю ходить к тебе в школу на родительские собрания, прямо крылья вырастают! Каждый раз слышу спасибо, что вырастила такую дочь». А я радовалась, что не подвожу родителей и старалась жить по наказу отца – «Скромность украшает человека».
       После окончания школы я поступила в Таджикский государственный университет на отделение журналистики факультета таджикской филологии. Всех удивила! Учителя-то думали, что я буду заниматься точными науками. Мама мечтала видеть меня врачом, а папа – экономистом. Только бабушка радовалась, она-то знала, как я любила таджикскую классическую и современную литературу. Читала наизусть стихи, пробовала себя в творчестве. Настольной книгой моей был «Диван» Шамси Табрези» великого
Джалаладдина Руми. Его нам привёз из Ирана очень близкий друг отца Саид Халимов,
известный учёный-языковед. Я очень благодарна устоду Саиду по сей день, хотя его уже нет на этом свете. А в память о нём давайте вместе прочтём мою любимую газель Руми в русском переводе:
Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы,
Поиски оставьте эти, вы – есть Он, а Он – есть вы.
Вы – посланники Господни, вы Пророка вознесли,
Вы – закона дух и буква, веры твердь, и веры львы.
Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось
Богослов, не понимая суть Божественной канвы.
Для чего искать вам то, что не терялось никогда?
На себя взгляните – вот вы от подошв до головы.
Если вы хотите Бога увидать глаза в глаза –
С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы.
И тогда, Руми подобно, истиною озаряясь,
В зеркале себя узрите, ведь Всевышний – это вы.

     В университете я тоже была отличницей и активисткой. Занималась у известных и
умнейших преподавателей – В. Асрори, Ш. Хусейнзаде, С. Табарова, А. Тоджиева, Ф.
Дехоти, С. Халимова, М. Касымовой, Б. Камолиддинова, А. Сатторова, Х. Шарифова, А.
Нуралиева, всех назвать просто невозможно. Это цвет таджикской филологии и
журналистики! На первом курсе за хорошую учёбу мне назначили стипендию им. Айни, а со второго курса я стала получать Ленинскую стипендию. Студенческие годы стали для меня самым лучшим периодом жизни. Чудесные воспоминания о моих однокурсниках, поездках в фольклорные экспедиции на сбор хлопка. Многие с тех пор и по сей день остались моими друзьями.
     На третьем курсе я вышла замуж. А после защиты диплома меня распределили в газету «Комсомолец Таджикистана».
     Это было впервые, когда журналистку с таджикским образованием взяли в русскую
редакцию. Работать с выпускниками центральных советских вузов было нелегко. Работа в редакции стала для меня богатой практикой! Я училась у своих коллег и благодарна им за внимание и поддержку. Именно там судьба свела нас с Верой Азарченко, ныне Дейниченко, с которой мы дружим по сей день. Она редактор моих книг и близкий человек. Спасибо  Валере и Людмиле Смирновым, Надежде Дмитриевне Липанс, Симону Розенблату, редактору газеты Виктору Ивановичу Юрлову. Все были очень благожелательны, помогали мне в практическом освоении профессии своими творческими и жизненными уроками.
       Через два года меня пригласили на работу в Институт языка и литературы им. Рудаки Академии наук Таджикистана. Я поступила заочно в аспирантуру, а затем успешно защитила диссертацию по теме «Таджикско-русские литературные взаимосвязи 20–30-х годов ХХ века». А потом пришла перестройка. Бывшая союзная республика Таджикистан стала отдельным государством, в котором таджикский язык получил законный статус. В Верховном Совете республики нужны были синхронные переводчики, и целую группу обучили на специальных курсах. По окончании меня рекомендовали на работу в парламент в отдел печати и переводов.
       В начале девяностых начались волнения, митинги на площадях, перешедшие в военное противостояние. Одна партия ратовала за исламское государство, другая – за
демократическое, третья сводила счёты с неугодными. Прямо на моих глазах между
заседаниями убили редактора газеты «Садои мардум» Муродали Шерали. Я испугалась и
перестала ходить на службу, за что попала в списки на сокращение. Какое-то время
работала в благотворительной организации «Навруз» с Гульнорой Равшан, которая
занималась помощью пострадавшим от войны семьям и детям-сиротам.
       Как-то к нам домой пришёл директор Таджикского филиала МГТРК «Мир» Н. Мирсаидов снять телепередачу по поводу открытия этой компании. Мы с супругом дали интервью. Руководство центра отметило наше выступление, а в результате меня пригласили в Таджикский филиал телерадиокомпании «Мир». Начала я работу корреспондентом, потом была назначена заведующей отделом радио, а затем и телевидения. У нас была прекрасная команда. Много интересных передач и программ мы сделали в то время. Было много разных командировок. Год я работала в центре, помогала старшему сыну учиться в Москве. Позже преподавала журналистику в Таджикском госуниверситете и в Таджикско-славянском университете. Работала заместителем председателя ООО «Чархи гардун», редактором газеты «Авиценна». В 2000 году я получила второе гражданство – российское.
Когда мне исполнилось 55 лет, мы переехали в Москву и я оформила пенсию.
       Вы, мои дорогие сыновья, выросли, обзавелись семьями, и мне приходится жить в трёх городах поочерёдно. Такова жизнь. Теперь настало время поделиться с вами некоторыми фактами времён гражданской братоубийственной войны. Опасных приключений было немало. Расскажу об одном из них.
       Я работала тогда в парламенте и меня включили в список группы, которая должна была лететь в Хорог на так называемый «плов мира» (оши ошти). Это мероприятие, где руководители сторон конфликта встречались для подписания мирного протокола. В группе оказались русскоязычные, и им необходим был синхронный переводчик. В Хороге я воочию увидела членов группы оппозиции и их вождей. Один из них Сангак Сафаров – вор в законе. Я очень испугалась. Специально испортила аппаратуру (пусть меня простят тогдашние хорогские власти) и сказала своему руководству, что техника не работает. Чтобы быть подальше от места встречи, я попросила нашего руководителя отвезти нас в Гармчашму, чтобы увидеть
местную достопримечательность – родник Носира Хисроу. В Гармчашме мы едва успели
окунуться в целебные воды, как тут же узнали, что встреча закончилась и её участники – боевики Сангака решили приехать сюда. Не помню, как спешно через горные тропинки мы нашли другой выход и уехали. Было очень страшно. Сейчас это вспоминаешь как приключение, а тогда было, правда, не до смеха.
Обратно мы летели на самолёте ЯК-40. В салоне, как в автобусе, кто сидел, кто стоял. Я всю дорогу Бога молила, чтобы долететь до Душанбе и быстрее оказаться рядом с вами, мои дорогие.

       Ещё помню страшные военные дни, когда ваш дедушка попал в больницу Карабало, и я носила ему еду. Пустой город, там и тут стреляют, никакого транспорта нет. Я завернула еду и держала под плащом, чтобы не остыла. Дорога была не близкая. В больнице почти не было больных, только врачи. Бободжон ваш испугался, всё переживал, как я назад пойду. Со слезами на глазах говорил мне: «Как ты похожа на свою тётю Гульсифат! Не зря я тебя назвал её именем».
   … Всё это в прошлом. И только память иногда отзывается болью в сердце. Но есть вы, мои мальчики, и я спокойна. Бог дал мне вас в награду взамен всем моим испытаниям.

                ДЖАЛОЛ, ИЛИ ПРОСТО ДЖОНИК

        В детстве Джаббор и Мохира очень дружили между собой, а я – с Джалолом. Он родился 22 сентября 1960 года, разница у нас почти 6 лет. С года и до пяти лет он жил в основном у бабушки Марфоа и дяди Фируза, который наконец-то получил квартиру. Мы постоянно ходили проведывать всех, и я очень скучала по брату. Джоник был всеобщим любимчиком. Джаббор нянчился с маленьким братом и надевал мамино платье, чтобы убаюкать его. Мохира любила Джоника наряжать, он был такой красивый. Папа и мама в нём души не чаяли.
       Как-то зимой мы вышли с ним погулять. В Душанбе вдруг выпало очень много снега, и хотя светило солнышко, было очень скользко. Я, десятилетняя, еле на ногах стояла, а Джалол был подвижным ребёнком, и я за ним не успевала. Как я его не удерживала, он всё-таки влез на горку и скатился неудачно. Подняв брата на руки, я еле-еле донесла его домой на четвертый этаж. Потом его отвезли в травмопункт, где наложили гипс на левую руку.
      Мне, конечно, досталось. После этого я стала называть его непоседой.
Джоник с детства любил механические игрушки. С интересом их ломал и узнавал, как они устроены. Он, как и Джаббор, учился в средней школе № 8, лучшей в городе. Она носила имя академика Павловского, который приехал однажды в Душанбе. Джалол учился тогда во втором классе и ему доверили встретить учёного с цветами. Конечно, фотографию напечатали во всех местных газетах.
      Джалол рос музыкальным мальчиком. Хотел научиться играть на гитаре и попросил папу купить ему инструмент. Папа обрадовался и на другой же день купил… немецкий аккордеон. От его вида, мне кажется, у Джалола весь интерес к музыке пропал. Так и простоял на шкафу этот аккордеон долгие годы. А папа надеялся, что кто-то захочет научиться играть на нём, и вдвоём они запоют его любимые фронтовые песни. Но, увы, никто из нас музыкантом не стал, хотя дома было пианино и мы с сестрой ходили в музыкальную школу. Мы любили слушать маму, пели с ней макомы. А папа частенько пел маме песню Саида Хамраева «Муи тиллорангу, чашмони кабуд» – «Кудри золотистые и голубые глаза».
       Джалол жить не мог без книг. Даже летом на даче в Зимчуруде – красивом Варзобском ущелье. Наши соседи по даче удивлялись, что Джалол находил везде укромное место для чтения. Эта привычка сохранилась у него и по сей день. Братик мой был немногословен и не любил спорить, за что друзья его любили и уважали. Никогда драчуном он не был, но мог постоять за себя, без лишних эмоций и очень достойно. Вроде бы брат ничем не выделялся: всегда скромный и благородный, но он невольно вызывал восхищение окружающих. Я старалась опекать брата, но Джоник почему-то в детстве и отрочестве никого очень близко к себе не подпускал. Вот такой характер!
       После моего замужества и рождения старшего сына Табриза брат стал моим
помощником: на плечах носил племянника к нянечке и обратно домой. Я была студенткой, и Джоник понимал, как мне трудно.
       Школу он успешно закончил и поступил в Московский государственный университет им. Баумана. На этот раз папа смирился и даже порадовался за сына. Папочка мой помнил, как не отпустил Джаббора далеко от дома, и считал себя виновным в его неудачах. А мне было радостно и грустно: уезжал Джоник – моя и мамина опора, чувствовала, что нам без него будет трудновато.
      Учился он хорошо, был душой факультета, ездил со студенческими отрядами на стройки. А я навещала брата в Москве и видела, как много у него друзей. Старалась помочь, чем могла. По окончании третьего курса Джоник приехал на каникулы и рассказал маме, что полюбил однокурсницу – очень хорошую, скромную и воспитанную русскую девушку. Мама расстроилась, ведь она надеялась, что Джалол после вуза вернётся домой. Папе эта новость тоже пришлась не по нраву, и он стал упрекать маму. И мне опять пришлось быть миротворицей, убеждать всех, что всё образумится.    Когда я собралась в очередной раз в командировку, мама попросила меня познакомиться с девушкой брата и поговорить с обоими. Сторона невесты тоже не сразу согласилась с выбором единственной дочери.
       И всё же перед окончанием института Джалол и Ирина расписались. Когда они приехали в Душанбе, мы с мамой поняли, почему Джалол полюбил эту нежную, сдержанную и душевную девушку. Не зря говорится, что сын выбирает жену, похожую на свою мать. Невестка и свекровь сразу поняли друг друга с полуслова. Ирина пригласила маму погостить к себе, но судьба распорядилась иначе.
       После отъезда молодых мама легла в больницу на операцию, а через три дня её не стало.
        Я подружились с Ириной на всю жизнь. Молодая семья вначале жила с родителями невесты в подмосковном городе Балашиха. Это был гостеприимный и очень тёплый для всех нас дом. Потом родители Ирины переехали в новую квартиру, а свою оставили молодым. У  Джалола и  Иры родилось двое сыновей – Виталий и Илья. Они такие же умные и душевные, как родители. Это ваши двоюродные братья, и я счастлива, что мы породнились.
       А когда Табриз учился в Москве, Джалол и Ирина постоянно поддерживали его. Я всегда шутила: как в детстве Джалол посадил племянника на свою шею, так и носит, пока тот не станет крепко на ноги.
       Меня всегда радовало и удивляло искреннее и трепетное отношение Джалола и Ирины друг к другу. До сих пор любуюсь на них. Много лет они живут, работают и отдыхают только вместе. Всегда им есть, о чём поговорить, они и не устают друг от друга. Мне кажется, такую любовь судьба дарит только избранным людям одну на всю жизнь. Они сейчас, как голубки, с возрастом становятся всё ближе и ближе.
Сыновья младших Саттаровых тоже окончили Бауманский университет, обзавелись
семьями, работают.
       У Джалола и Ирины растут трое прекрасных внуков.

       Рассказывая о своих братьях и сестре, я хотела, чтобы вы, сыны мои, поддерживали родство со своими кузенами и кузинами и помнили свою родословную по маминой линии.
     А завершить эту главу мне хочется отрывком из завещания вашего дедушки Гаффора, написанного за два месяца до его смерти. Я перевела его с таджикского:
                Моим любимым детям
       Как сказал классик таджикско-персидской литературы Абдурахман Джами:
         Маро хафтод шуд солу туро хафт,
         Туро меояд икболу маро рафт.
            Пошёл седьмой десяток мой, тебе же седьмой год.
            Тебя ждёт жизненный расцвет, ну,  а меня – уход.
      И хотя мне нет ещё семидесяти, а вы, дети мои, в расцвете сил, пришло время оставить вам своё последнее напутствие и прощальное слово.
Я рад, что вырастил вас, и каждый имеет высшее образование, достойную работу, дом и своих детей – моих любимых внуков.
      У нас не так много родственников, близких и друзей, но за все эти годы мы старались не огорчать и не обижать их. Двери нашего дома были для всех открыты, и встречали мы каждого с теплом и улыбкой на лице. Вы не видели моих родителей – я рано остался сиротой. Они были людьми трудолюбивыми, честными и гордыми. Два моих брата пали смертью храбрых на полях сражений Великой Отечественной войны. Мне тоже довелось прослужить в рядах Советской армии более пяти лет. Много лет я днём работал, а вечерами учился в школе рабочей молодёжи, университете,
аспирантуре.
      Судьба подарила мне шанс – из простого рабочего вырос до члена Правительства и депутата Верховного Совета республики.
       Мама ваша – моя главная опора в жизни. Она стала настоящей хранительницей очага, создавала условия для моего роста, взяв все тяготы быта на свои хрупкие плечи. Занималась вашим воспитанием, заботилась о здоровье каждого. Всё хорошее, что у нас было и есть, это её огромная заслуга.
        Я очень люблю вас, родные мои, живите радостно и счастливо, гордо носите своё имя, берегите друг друга.

Ваш отец Гаффор Саттаров.
5 октября 1994 г.