Одна из муз Лермонтова

 
   Одна из муз Лермонтова

 Россия всегда славилась и славится  очаровательными женщинами, образы которых увековечены в шедеврах любовной лирики и одна из таких женщин - это :
 Александра Осиповна Смирнова, урожденная Россет( 6 марта 1809 Одесса, Российская империя - 7 июня 1882 Париж, Франция)


  На русский манер её настоящая фамилия – Россети или Розетти. Отец Осип Иванович Россет происходил из старинной французской семьи,  офицер русской армии, друг и дальний родственник герцога Ришельё. Был комендантом Одесского порта, заведующим карантином (нынешняя таможня) и командующим гребной флотилией. Умер во время эпидемии чумы  в 1814 году.  Мать Александры вскоре вторично вышла замуж за Ивана Арнольди (1780-1850).  Александра и ее четыре брата были отданы на воспитание их бабушке Екатерине Евсеевне Лорер (урожденной Цициановой ) в поместье Громаклей  ( бабушкино имение ныне Водяно-Лорино под Николаевом).  Позже дети учились в Санкт Петербурге, где Александра училась в Екатерининском институте.
  В 1826 году мать и ;бабушка скончались.  Имущество было завещано детям от второго брака. Александре в то время было 17 лет, её братьям — и того меньше.
   Окончив институт одной из первых по успеваемости, Александра Осиповна осталась при этом круглой сиротой и совершенно без средств. Ее выдающиеся способности особым образом оценила вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая с чрезвычайным, вниманием относилась ко всему, что было вверено ее попечению. Она тщательно отслеживала процесс обучения девушек, интересовалась их успехами. Таким образом, она проводила кропотливый отбор кадров, привлеченных впоследствии к Императорскому двору, в личную свиту высокопоставленных царственным особ.
 Императрица берёт девушку в свои фрейлины и выделяет ей небольшую комнатку во дворце. Россет прекрасно образованна, остра на язык, увлекается литературой, имеет своё мнение по многим вопросам. В конце 1820-х - начале 1830 годов в Зимнем дворце стихийно сложился литературный салон Смирновой-Россет(“среды”)  во фрейлинских комнатах на 4-м этаже.
 Александра не ограничивала свои интересы придворной жизнью. Она дружила с дочерью  русского  писателя  и историка, главного представителя сентименталистской литературы конца XVIII — начала XIX века, одного из реформаторов русского литературного языка  Николая Михайловича Карамзина - Софьей Николаевной. Они вместе  посещали салон своей мачехи Е.А. Карамзиной, который был центром культурной жизни Санкт-Петербурга в 1820-40-е годы.
В их доме Александра Осиповна познакомилась с публицистом Александром Кошелевым, который страстно влюбился в нее и хотел жениться на ней. Но из-за их разных взглядов на будущее этот брак не состоялся. Круг поклонников и друзей Александры Осиповны составляли известные писатели и поэты: Пушкин,Владимир Одоевский,  Жуковский, Петр Вяземский.
 Последний писал:  "Все мы были, более или менее, прекрасными военнопленными; которые более или менее ранены, но все были тронуты. Некоторые из нас называли темнокожую, южную, черноглазую девушку Донной Соль - главной героиней испанской драмы "Хьюго”. Жуковский, который часто любит облекать поэтическую мысль в комические и метко пошлые выражения, прозвал ее "небесным дьяволом". Кто хвалил ее черные глаза, иногда улыбчивые, иногда огнестрельные; кто обладал тонким и маленьким ухом, этим аристократическим женским признаком, как ручка и как ножка; кто восхищался ее красотой и своеобразной привлекательностью. Кто-то был готов, глядя на нее, вспомнить старые, совершенно не звучащие стихи Востокова и воскликнуть: "О, в какую гармонию влит этот редкий ансамбль!"

 11 января 1832 года Александра   вышла замуж за Николая Михайловича Смирнова (1807-1870), чиновника Министерства иностранных дел и владельца подмосковного имения Спасское. Свадьба состоялась в Санкт-Петербурге в Придворном соборе в Зимнем дворце.  Это был брак по расчету, Смирнова сказала, что любила своего мужа не больше, чем друга, однако он  любил свою молодую жену страстно, ничего не жалея для нее и ее братьев. Но видя холодность со стороны супруги , он стал все меньше бывать дома и искал утешения на стороне. К концу первого же года  брак стал формальным
Новобрачные поселились в Санкт – Петербурге, на Литейном проспекте 48, где молодая хозяйка открывает свой литературный салон. У нее собираются  Пушкин, Жуковский, Одоевский, Вяземский, Плетнев, музыкальные деятели братья Виельгорские.
 В марте того же года года в день рождения Смирновой-Россет Пушкин купил в лавке на Невском и  подарил ей альбом. На первой странице написал по свидетельству Александры Осиповны своим чётким твёрдым и очень красивым почерком:
 
«В тревоге пёстрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой чёрной
Писала прямо набело».


Это стихотворение – точнейшее и самое глубокое определение личности Александры Смирновой-Россет, хотя с двумя последними строчками она соглашаться не желала, отрицала именно «злость» в себе.
  Впоследствии она, как и обещала, заполнила этот альбом своими воспоминаниями, написанными замечательным русским языком. Правда, её дочь Ольга исковеркает, перепишет их от себя до неузнаваемости. Но на протяжении двадцатого века пушкинисты сумели  расчистить и буквально по крохам восстановить первоначальную запись.


 Писательница, переводчик, мемуарист, автор очерков и романов, старшая дочь Н.Н.Пушкиной -Александра Петровна Ара;пова (урождённая — Ланская) писала : «После удачливой работы он (Пушкин) выходил усталый, проголодавшийся, но окрылённый духом, и дома ему не сиделось. Кипучий ум жаждал обмена впечатлений…  С робкой мольбой просила его Наталья Николаевна остаться с ней, дать ей первой выслушать новое творение. Преклоняясь перед авторитетом Карамзина, Жуковского, Вяземского, она не пыталась удерживать Пушкина, когда знала, что он рвётся к ним за советом, но сердце невольно щемило, женское самолюбие вспыхивало, когда хватая шляпу, он со своим беззаботным звонким смехом объявлял по вечерам:- А теперь пора к Александре Осиповне на суд! Что-то она скажет?..
- Отчего ты не хочешь мне прочесть? Разве я понять не могу? Разве тебе не дорого моё мнение? – и её нежный задумчивый взгляд с замиранием ждал ответа…
- Нет, Наташа! Ты не обижайся, но это дело не твоего ума, да и вообще не женского смысла.
- А разве Смирнова не женщина? Да, вдобавок, и красивая? – с живостью протестовала она.
- Для других – не спорю. Для меня – друг, товарищ, опытный оценщик, которому женский инстинкт пригоден, чтобы отыскать ошибку, ускользнувшую от моего внимания, или указать что-нибудь, ведущее к новому горизонту. А ты, Наташа, не тужи и не думай ревновать! Ты мне куда милее со своей неопытностью… Избави Бог от учёных женщин, а коли они ещё за сочинительство ухватятся, - тогда уж прямо нет спасения. Вот тебе мой зарок: если когда-нибудь нашей Маше придёт фантазия хоть один стих написать, первым делом – выпори её хорошенько, чтоб от этой дури и следа не осталось. И нежно погладив её понурую головку, он с рукописью отправлялся к Смирновой, оставляя её одну до поздней ночи со своими невесёлыми ревнивыми думами.




  Семейство Карамзиных, как обычно, лето 1838 г. проводило в
Царском Селе, на одной из дач в Китайской деревне. По вечерам молодежь встречалась в Ротонде, сооруженной специально для придворных балов. и вот  2 сентября, Екатерина Андреевна и ее падчерица Софья Николаевна Карамзины, увидели Лермонтова, и  попросили одного из знакомых гусарских офицеров представить им поэта.  Возможно, это был кто-то из «семейных танцоров», завсегдатаев их дома и в то же время его  сослуживцев  : С. Д. Абамелек, О. Ф. Герздорф или ближайший друг  А. А. Столыпин (Монго).
  С этого времени Лермонтов становится  постоянным посетителем салона Карамзиных.
У них на квартире он написал свое знаменитое стихотворение "Тучи" ("Тучки небесные, вечные странники!"). Автограф стихотворения не сохранился, но существует список этого стихотворения,  который был написан Софьей  в день его  отъезда в ссылку на Кавказ.




  По свидетельству В. А. Соллогуба, Лермонтов слагал стихотворение, стоя у окна и глядя на тучи, плывшие над Невою и Летним садом.   Карамзина и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение.
 
    В этом же салоне в конце 29 октября 1838 года  Лермонтов познакомился с Александрой Осиповной и стал часто бывать в ее доме. 
В ноябре того же года Софья Николаевна  писала своей сестре, Екатерине: «В четверг Сашенька Смирнова провела у нас вечер вместе с Лермонтовым . Какой она стала весёлой и как похорошела!»
  А. П. Шан-Гирей свидетельствует: «По возвращении в Петербург Лермонтов стал чаще ездить в свет, но более дружеский прием находил в доме у Карамзиных, у госпожи Смирновой и князя Одоевского» .
    Многие известные  поэты того времени желали с ней сблизиться, быть для нее необходимыми собеседниками. Лермонтов тоже не избежал этого желания. Перед своей первой ссылкой на Кавказ  зашёл в Петербурге в дом Смирновых, но хозяйку не застал и оставил  в ее  альбоме запись стихотворения с ноткой грусти:
В простосердечии невежды
Короче знать вас я желал
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.
Без вас — хочу сказать вам много,
При вас — я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И я, в смущении, молчу!
Что ж делать? — речью безыскусной
Ваш ум занять мне не дано...
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно.
   

 

     Дочь Смирновой вспоминала об отношении Лермонтова к матери: «Он очень робел перед ней в первый период знакомства, но вскоре  он уже читал ей свои стихи и перестал робеть».
 И именно она, Александра Осиповна Смирнова становится прототипом Минской в незаконченной повести Лермонтова «Штосс»:
  «На ней было черное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель. Она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях, черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое лицо, и на этом лице сияла печать мысли… Ее красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести впечатление на человека с умом и воображением».
   Смирнова высоко ценила творчество Лермонтова  и с теплотой относилась к молодому поэту.  Так, будучи в Бадене Бадене в своих записках  она описала  разговор с дальним родственником мужа,  который ее спрашивает: “ Я совсем не знал, что у нас новый поэт, Лермонтов. Кто он?
— Он гусарский офицер, выражение его лица очень грустное, а вместе с этим он ведет рассеянную жизнь. У него религиозная струна очень поразительна. Есть его стихи «Ветка Палестины», которых я не знаю, но вот его другие стихи, тоже религиозного содержания, под названием «Ангел»:


По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел,
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.


— Что за прелесть! Да у Пушкина нет ничего выше этого. — У Пушкина тоже есть глубокое религиозное «чувство>, но оно высказывается иначе и как будто вскользь. У Лермонтова есть еще другие
стихи:       Молитва


В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…


Зачем у вас навернулись слезы на глаза, Киса?
— Кто не испытал трудных минут в жизни; сколько раз мне случалось и до сей поры громко говорить наедине: «Маменька, маменька, зачем ты меня так рано оставила?» Да, сердце матери — ничем не заменимое сокровище :
— Хотя мы разлюбили маменьку, когда она вышла замуж, но когда ее не стало и я вышла из института, не раз я говорила то же самое, что
- вырывается у вас из глубины так рано осиротевшего сердца”.
 
     В начале 1840 года между  Лермонтовым и французским подданным де Барантом  состоялась дуэль, закончившаяся царапиной на груди Михаила Юрьевича и примирением сторон. Но  поскольку дуэль была запрещена,то он был арестован и 5 апреля приговорён военным судом к лишению чинов и состояния.  Благодаря усилиям,  в том числе и Александры Осиповны, дело было улажено. Высочайшая конфирмация царя была такова: «Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехотный полк тем же чином». Кроме того, рукою императора также была сделана приписка: «Исполнить сего же дня».
   В  стихотворении  «Валерик» Лермонтов  нарисовал её фигурку на листке с шуточным стихотворением «Ma chere Alexandrine, // Простите, же ву при, // За мой армейский чин...» (1840). Женская фигурка изображена со спины, но те, кто знаком с портретами Александры Осиповны, легко узнают её: здесь те же «чёрные, длинные, чудесные волосы», та же стройная, слегка выгнутая («лебединая») шея, тот же пленительно-женственный силуэт фигуры, что и на известных портретах Смирновой-Россет.





    О гибели Лермонтова Александра узнала вечером того же дня  в  салоне у Карамзиной.
 Из записных книжек  Смирновой-Рассет:
  “Сегодня вечером у Карамзиных я узнала о смерти Лермонтова.  Андрей Карамзин принес эту новость из штаба…Бедный Лерма! Я точно предчувствовала, что он окончит ; la Печорин или ; la Ленский. Я помню, он мне читал "Княжну Мери", и он умер как раз в этом, так хорошо описанном им, Баден-Бадене Кавказа. Он читал мне "Бэлу", "Тамань", мне удалось его приручить. Мой брат Александр сказал ему, что у меня нет ни малейшей антипатии, или предубеждения против него; как и Додо Ростопчина, он думал, что я - синий чулок; потом он вообразил, что я сержусь, потому что мне передали, что он меня вывел под именем  Минской; но так  как  в  этом наброске нет ничего грубого, и я действительно часто имею в обществе скучающий вид, то я его успокоила….. Зачем наши поэты умирают такими молодыми, умирают, не сказав всего - зачем?..”


У Карамзиных  много спорили о дуэли. Виельгорский прав. Пушкинъ мстил за свою честь, а главное за честь жены. Лермонтовъ оскорбил товарища; вина, увы, на его стороне, и с его взглядами против дуэли, он еще более виновен, так  как почти принудил к ней Мартынова, и даже в этом какой-то фатализм, ирония судьбы. Государь дважды отсылал его, чтобы избежать дуэлей, и все таки он убит и из-за такой ничтожной причины. ….
…. Бог знает, где правда, но теперь видна разница между ним и Пушкиным, она чувствуется. Нашего дорогого Пушкина жалели, как поэта и как человека. У него были друзья, а враги его были посредственности, педанты, легкомысленные модники. Лерма не имел друзей, оплакивают только поэта. Пушкин был жертвою клеветы, несправедливости, его смерть являлась трагичною, благодаря всему предшествовавшему; смерть-же Лермонтова - потеря для литературы, сам по себе человек не внушал истинной симпатии. Мне всегда его было жаль: он чувствовал, чего ему недостает, но его своенравный, бурный характер, отсутствие простоты и страшное самолюбие мешали ему порвать с привычками. Он спросил меня однажды: "Презираете вы людей или ненавидите их?" Я ответила: "Религия запрещает мне их ненавидеть, а совесть - презирать; я не имею на это права, да и никто не имеет". Он на меня удивленно посмотрел и, наконец, сказал: "Между тем ведь вы видите, что человечество ничего не стоит". Я возразила: "Почему я могу думать, что я лучше, ведь я тоже принадлежу к человечеству". Он спросил меня потом, презирал-ли Пушкин человечество? Я не могла не сказать ему: "Нет, это был слишком великий  ум, и слишком глубокий, чтобы не понять людские слабости, и слишком доброе сердце, чтобы ненавидеть и презирать гуртом" . Лерма передал этот разговор Додо Ростопчиной и прибавил: "Меня ввели в заблуждение относительно М-me Смирновой. Мне говорили, что она холодна, сатирична и презрительна, а на самом деле она может быть снисходительнее всех, слывущих за добрых, и делающих patte de velours. Я понимаю, почему Пушкин ее так любил, она искренна и неподкупна".....
….Письмо читали у Карамзиных, и в деталях  его, много трагичного, вполне соответствующего Лермонтову, всей его странной натуре, полной противоречий,-- соединению чудных  вещей с иногда просто антипатичными проявлениями.  Софи Карамзина плакала, слушая письмо и вдруг вскрикнула: "Если бы он был жив, какую чудную поэму он создал бы из этой ночи среди гор, в грозу, у тела мертвого друга". Додо Ростопчина ответила ей: "Да, конечно, это сюжет  для поэмы, но нужно быть Лермонтовым, чтобы что-нибудь из него создать".

 В 1842 Смирнова-Россет с детьми снова уехала за границу: в Риме, Ницце она проводила время в обществе художника Иванова и Гоголя.
В 1845 году вместе с мужем переехала в Калугу, куда он был назначен губернатором. В период с  1847 по 1860 год жила за границей,  в Санкт-Петербурге,  в подмосковном имении Спасское, а   затем безвыездно в Париже.  Участвовала в светской и культурной жизни , посещала салоны Мицкевича, Свечиной, общалась с разными интересными людьми. 
  Умерла Александра Осиповна 7 (19) июля 1882 года от воспаления лёгких  во Франции.  Ее тело перевезли в Москву и согласно завещанию  она была похоронена  в некрополе Донского монастыря.
Существует ряд предположений о романтических отношениях между М. Ю. Лермонтовым и Александрой Осиповной Смирновой-Россет. Однако ни одного документального подтверждения в пользу этой версии среди тех архивных документов с которыми  удалось ознакомиться  я не нашел.