Черта

Никак не мог он подавить в себе интуитивное желание приласкать, ободрить, поделиться своим спокойствием. «Это ли не любовь?» – думал старый инженер-строитель невеликой должности, провожая взглядом ладно скроенную молодую фигуру. «Нелюбовь, – отвечал он почти сразу сам себе, – потому как не меня ж истинного она видит, а только ту часть, что дело мое отражает. Инженера скуластого… Рабочая форма заношенная, руки вечно в чернилах, морщины, волос не осталось совсем… Вот, что видит она. Да если б я костюм поменял, к куафёру на полдня заявился, лучшим одеколоном пропах – толку-то что от того? Всё внешнее, всё – фальшь. Разве мало и без того сейчас отношений таких фальшивых? Когда один фасад, а за ним – дай Бог, если кирпичи фабричные, а ежли и на том сэкономлено? Если там вместо стены несущей, ну, воли, скажем, или порядочности, чистоты исходной – зависть одна немеркнущая, злоба хищническая? Когда за улыбкой красивой на самом деле оскал волчий, а за глазами светлыми – холод могильный… Мало ж разве таких… Все фальшь. Всё нелюбовь…», – инженер в силу профессии своей, да и возраста, слишком хорошо понимал, какими великими неприятностями грозят неверные расчеты любых конструкций – что инженерных, что чувственных.
Явно, с поразительной четкостью, словно сквозь лабораторное увеличительное стекло, видел он, что фундамент души людской, коли из гнили сложен, не даст вырасти человеку добрым, достойным, пусть несовершенным, но чутким и искренним. Готовым одинаково уважать и тех, кто рядом, и тех, кто никогда рядом с ним не окажется. Тех, кто и не знает даже о существовании его. Кто сейчас, в эту удивительную эпоху, делит с ним эту круглую землю, общую для всех. Бедных и богатых, умных и глупых, нравственных или же преступных. Таких странных, и в то же время таких интересных, непредсказуемых, одинаково восхитительных и в своем возвышении, и в своем падении, людей.
Инженер снова склонился над чертежом. На нем была проведена одна-единственная уверенная черта. Разделив рабочую поверхность ровно наполовину, эта черта словно призывала продолжить создание нового сооружения, макет которого нужно было в крайне сжатые сроки представить на грядущем собрании.
«Вот они говорят, делай… Как, спрашиваю? Говорят, «как обычно, а там посмотрим!». Ей-Богу, смешные… Разве как обычно теперь нужно? Теперь надо по-другому, потому что «как обычно» не сработало… развалилось все! Сначала кренилось, ветшало вровень с годами, а потом и развалилось… Да и раньше, чем надо было, лет на двадцать…Это повезло еще, что людей тогда вовремя вывели, что не на головы всем нападало… Тьфу-ты! Обычно…», – инженер откинул заточенный карандаш на край чертёжной доски и устало вздохнул.
Не лежало сердце к этому проекту. Хоть стирай черту эту и бери отпуск дней этак на сорок, чтоб прямо отсюда, налегке, не меняя одежды рабочей, в глухую тьму-таракань галопом. Непременно одному, чтоб только вороны да галки тебя по дороге высвистывали. Неспокойно, эх, неспокойно.
– Анатолий Иванович, там во дворе Вас кличуть, – кухарка Тамарка небрежно отряхивала передник, любопытно заглядывая в дверь.
 – Покличуть и перестанут! – инженер про себя беззлобно передразнил говор малограмотной женщины, – Скажи, обождут пусть. Выйду я… – Анатолий Иванович хоть и нехотя, но поднялся с рабочего стула. Он был верен внутреннему долгу, предписывавшему не злоупотреблять такими человеческими масками, как чрезвычайная занятость, крайняя озабоченность, вдохновенное сочувствие, но невозможность сделать что-то для другого прямо сейчас. Одним словом, всеми теми инструментами, которые так хорошо используются в обществе при обычном человеческом нежелании видеть других, а уж тем более деятельно вовлекаться в их сетования.
– Мда. Пора б и прогуляться.
Через минуту после того, как инженер набросил на плечи пальто и вышел вслед за Тамаркой, к нему в рабочий кабинет постучался Витька, ее единственный сын.
 – Простите, можно войти? Простите? – мальчик, искавший мать, скоро понял, что в комнате никого из взрослых нет. Зато есть огромный стол, линейки, карандаши, какие-то удивительные чертежные средства, так и манящие к себе. «На минуточку… только взглянуть…» – ребенок уже стоял над рабочим листом инженера с четко прорисованной черной чертой. «Пра-экт-до-ма-жи-ло-ва, – по слогам прочел пытливый мальчик, которому едва минуло восемь, – Ничего себе! Так вот что наш хозяин тут делает! Целые дома! Как же это… На бумаге? Быть не может… – мальчику некому было объяснять такие сложные и одновременно простые вещи про научные основания любого строительного дела. Отца не было, да и грамоту, спасибо хозяину, он выучил «заодно» с хозяйским сыном, не слишком интересующимся образованием.
«Какой острый, будто спица! Так и бумагу проткнуть недолго… – Витька вертел карандаш в руках. – Вот, если б я был таким же ученым, как хозяин мой, я бы такой проект дома за минуту б нарисовал! Вот, пониже черты этой я бы первым делом комнату людскую сделал – для всех, кто работает тут с утра до ночи. Сторожу Кузьме бы кровать поставил, для мамки моей и плотника Василича, и для меня, и для детей Марфы-поломойки – лежак бы организовал… Они ж за день набегаются, а отдохнуть на сеновал на часок отлучаются…Потом ж еще и сено это, что нанесли, сами и прибирают…В главном зале я бы непременно место под большущий шкаф оставил, для книг. Чтобы с пола до потолка, и лесенка такая красивая, светлого дерева… И дал бы распоряжение всех детей дворовых к шкафу такому пускать… И на лестницу до самой последней книжной полки карабкаться… На кухне я б корзину предусмотрел для хлеба и фруктов диковинных, что с хозяйских обедов остаются… Пусть бы брали себе, кому сколько надо, особенно сторож Кузьма, худой, бледный… А над чертой этой – я бы комнату хозяйскую сделал, только чтоб именно для отдыха, не для труда… Чтоб там птицы без клеток привольно летали и пели, и растения, как в жарких странах, сидели в горшках больших… Чтоб хозяин будто из работы – в мир другой попадает, где спокойней ему, где природа будто с ним разговаривает…» – мальчик горячо фантазировал вслух, совсем забыв и о времени, и о месте, где находился.
– Молодой человек! А птиц-то мне еще никто не рекомендовал без клеток держать! Вы у нас в этом вопросе, можно сказать, экспериментатор, Томас Эдисон в какой-то мере! – мальчик вздрогнул, услышав уверенный голос хозяина.
– Витька, мальчишка ты окаянный, как посмел сюда явиться, да еще и вещи перебирать? – кухарке было еще страшнее, чем сыну, – Стыд какой! Простите мальчишку, Анатолий Иванович, он же по глупости… Ну-как, извиняйся сейчас же перед хозяином! – мать сжала передник, смотря на сына с горьким укором.
– Полно вам, Тамара, полно. За что его журить? За любопытство, за фантазию? Или за взгляд его молодой на работу мою, а? – инженер мягко улыбнулся, – Иди-ка ты лучше сюда, Виктор, – мальчик, косо поглядывая на мать из-под отросшей челки, подошел к хозяину.
– Простите, Анатолий Иванович… Я маму искал… Ничего не попортил, головой ручаюсь! – ребенок, осмелев, поднял умные карие глаза на инженера.
– Ну, чудо! Голову-то побереги, самым главным только дурачьё со спеху ручается. Нет, милок, лучше ты расскажи мне – если, вот, к примеру, будет у тебя шкаф для книг в распоряжении, какую книгу оттуда для себя выберешь?
Мальчик ни секунды не медлил.
 – Ясно какую! Мне охотничья, про животных диких книга нравится у Вас… На обложке волки грязные, будто бешеные, пещера огромная… Видел, как Вы ее листали, когда в прошлый раз в дом гости приходили…
– Так откуда ж тебе знать, что это непременно охотничья книга была?
– Так буквы же большие на книге, вот я и прочел. Никак в толк взять не могу, как в древности от хищников люди спасались… Они ж, люди, в древности столь же дикие были…Как волки… Ведь не то, что ружей – огня у них не было, холод… Я на камнях бы совсем спать не смог… Даже на сене – и то неудобно…
Бесхитростность мальчика понравилась инженеру. Собственный сын его, возможно все ж-таки по родительскому недосмотру, к книгам интереса совсем не проявлял. А этот Витька – другое дело. Может, выйдет что путное с него, если детская любознательность эта не угаснет.
– Ясно, Виктор. Вот, что предложу тебе. Бери со стола моего инструменты, бумагу – завтра ко мне придешь со своим собственным чертежом. Библиотеку осилишь? – инженер заговорщически подмигнул мальчику.
– Так я ведь не умею совсем…
– А ты давай, рисуй, как умеешь. Я завтра погляжу, на что сам ты способен, ну а с новой недели будешь к мне приходить к полудню на обучение. Если понравится тебе – может, и до архитектурной школы дорастёшь, сам в будущем настоящие большие дома конструировать сможешь. Усвоил?
Мальчик смотрел на инженера с широкой улыбкой, восторженно и восхищенно. Мать, совсем онемевшая от неожиданного предложения хозяина, словно в один миг начисто забыла все слова.
– А теперь идите, хватит уже тут хозяйничать, – Анатолий Иванович ласково проводил глазами ребенка и его мать, а сам вновь подошел к раннее оставленному чертежу.
Черная черта на белом листе предстала перед ним совсем в другом свете.
«Птицы без клеток, ишь ты...», – инженер понимал, что макет совсем скоро обязательно появится как на бумаге, так и на его любимой еще с детства, улице.