Сонаследники. Глава ХХ

     Пасха в 2024-м выпала на пятое мая. Четвёртого, когда Ольга, поставив в духовку кулич, прилегла отдохнуть, зазвонил телефон. Посмотрела на экран: Коля. Странно: заранее решил с праздником поздравить что ли? Но братец звонил совсем по другому вопросу. По его словам, Нина неожиданно встретила воронежского родственника Игоря, «узнала его и спросила, почему, приехав в Липецк, они не позвонили».

     Где Нина могла встретить Игоря, абсолютно непонятно: города он совсем не знает, ездит на машине по навигатору. За продуктами ни ему на Гагарина, ни Нине на Желябова тащиться  не надо: везде одинаковые «Пятёрочки», «Магниты» и «Пролетарские». И с какой стати Карпенки должны отчитывать о своём приезде, тоже непонятно. На вопрос Ольги, где Нина встретила Игоря, Коля недовольно буркнул: «На улице». И нетерпеливо продолжал: «Ты дальше слушай!» Услышанная история поразила.

     Позавчера вечером Коля вернулся с огорода усталый, намереваясь, поужинав, смотреть телевизор и отдыхать. Но тут позвонила Галя. Без всяких предисловий потребовала, чтобы он «немедленно, немедленно!» ехал на Липовскую и забирал свою картину (незаконченный пейзаж, кисти и краски были в Люсиной квартире). Он стал отговариваться усталостью и поздним временем, но Галя бросила трубку. Минут через пятнадцать снова позвонила: кричала, чтобы он спустился. У подъезда стояла машина Игоря, а на лавочке картина и пакет с кистями и красками.
     — Сдай мне ключи! — злобно прошипела Галя.
     Коля снял с кольца ключи от квартир на Желябова и Липовской, отдал их и, не прощаясь, взяв картину и пакет, ушёл. 

     — С поминок не звонила, — жаловался он. —  с февраля. А тут объявилась с сынком своим.  Алёнка нашла в интернете объявление: квартира на Липовской уже продаётся. Прогулялся до Желябова — там всё по-прежнему: окна шторами завешены, форточки закрыты. А на Липовской на балконе объявление висит: продаю  и телефон незнакомый.

     Обсудили с Женей новость. Решили, что Коля привирает: встретить Игоря  ненароком Нина не могла, скорее всего, сама ходила к воронежским родственникам требовать долю в наследстве. И как понимать то, что она «узнала» троюродного братца? Виделись они не раз, зрение у неё хорошее, как, кстати, и у него — чего уж тут узнавать?  Скандальчик с картиной, скорее всего, был продолжением крупного разговора с Ниной. Но Коля, как, впрочем, и всегда, выпустил некоторые моменты, чтобы трактовать случившееся в свою пользу: я такой хороший, так помогал им, а они меня так обидели.


     На кладбище в Светлое Христово Воскресенье Ольга и её близкие не ходили, убирали могилы до праздника: подкрашивали что надо, заменяли потрёпанные за зиму искусственные цветы на новые. Так что в Пасху решили с сыном с утра пораньше прогуляться по адресам родственниц. Квартира на Желябова выглядела нежилой. А на балконе квартиры на Липовской огромными буквами, каждая на листе А-4, объявление, такое, как говорил Коля. Женя углубился в телефон и через пару минут выдал заключение: телефон Воронежского региона, номер новый, скорее всего, специально для продажи квартиры, чтобы, продав, выбросить сим карту во избежание ненужных уже звонков. «Похоже, что так», — согласилась Ольга.

     Вечером по телефону поздравила Колю с праздником, сказала, что объявление на балконе они видели, а вот в интернете не нашли. На вопрос, во сколько оценена квартира, братец ответил только с третьего раза, неохотно процедив: «Три шестьсот». На другой вопрос, на каком сайте Алёна нашла объявление о продаже квартиры на Липовской, отвечать не стал, пробубнил только, что он не разбирается в этих сайтах и вообще не знает, с какой стороны к компьютеру подходить. Между тем, объявление появилось на Авита только через две недели. Штук пятнадцать фотографий: комнаты без мебели, вид из окна, двор. Плюс небольшой, весьма продуманный текст: квартира светлая, тёплая,  в центре города,  двор образцового содержания, до остановки идти пять минут. И в конце: с серьёзными покупателями уместен торг. Только цена не такая, как говорил Коля: не три шестьсот, а три триста.

     Когда он снова позвонил, Ольга всё выложила: и про объявление, которое появилось гораздо позже, и про другую цену, на триста тысяч отличающуюся от названной им. Коля, никогда не признававший  свою неправоту, и в этот раз раскричался: «Я что, должен помнить, какого числа я говорил про объявление? Мне что, думать больше не о чем, кроме как о цене этой квартиры? Я и забыл давно, во сколько они её оценили!»  Но возмущение его выглядело как-то неестественно, театрально. Пошумев, братец приступил к рассказу. На днях он побывал у нотариуса. Никакого наследства ему, естественно, не полагалось — всё досталось Гале. Две квартиры — это разумеется. А ещё нотариус перечислила номера множества банковских счетов, которые получила воронежская тётушка.
     —  Счета, счета, счета… — подвёл грустный итог братец.
     Потом стал рассуждать о том, как смогла Галя доказать своё родство с Люсей: документов ведь практически не было. Может, судью подкупила? Или Люсины подруги на суде клятвенно заверяли, что знают её всю жизнь как Люсину двоюродную сестру? 

     Ольга слушала в пол-уха, вспоминая разговор  двух-трёхгодичной давности. Коля хвастался, что Галя звонит из Воронежа и поздравляет его с каждым праздником, а с Люсей после смерти Риммы она созванивается по нескольку раз в день. По его словам выходило, что Галя — замечательно добрый и чуткий человек. Ольга тогда сказала, что вместо долгих разговоров лучше бы Галиным детям иногда приезжать в Липецк и помогать пожилой тётке: ведь квартиры и немаленькие деньги им достанутся.
     — Какие деньги?! Откуда?!  Люся пенсионерка! — всполошился братец.
     — А то, что и она, и Римма до шестидесяти пяти работали, получая и зарплату, и пенсию, не в счёт? И то, что машину в прошлом году продала тоже ерунда? — поинтересовалась Ольга.
     — Какие деньги? — как бы не слыша её возражений и захлёбываясь словами, продолжал кричать Коля.  — О каких деньгах может идти речь, если такие огромные счета за коммуналку приходят!

     Он долго убеждал Ольгу в том, что Люся чуть ли не с хлеба на воду перебивается.  Как будто жила Ольга на другой планете и понятия не имела ни о  пенсиях, ни о коммунальных платежах. Теперь вот тяжко вздыхает: «Счета, счета, счета...»  А достались они вкупе с квартирами законной наследнице, которая в благодарность за его услуги  вытерла об него ноги.

      Вопрос проплывшего мимо наследства, видимо, не отпускал Колю, потому что он позвонил и на следующий день. Печально размышлял, как много раньше было домов, куда он мог прийти, а теперь там его никто не ждёт. Умерли Римма с Люсей, умер его старинный приятель Володя Ушаков, с которым вместе учились в художественной школе, а потом в училище, умерла Алевтина Павловна, а за два года до смерти вынуждена была обменять трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную аж на Тракторном.

     Ольга понимала, что ему надо выговориться, и молча слушала.
     — Когда Павлуша вышел из тюрьмы, —  продолжал Коля, — Алевтине легче не стало. С женой развёлся: у неё уже давно другой жил, а дети все у Алевтины. Что за мать? В первый же Новый год на воле Павлуша отравился палёной водкой — думали, не выживет. Потом КАМАЗ, на котором работал, разбил. Пришлось срочно квартиру продавать и переезжать к чёрту на кулички. А раньше иду с работы и вижу, как окна в соседнем доме на третьем этаже светятся:  Алевтина Павловна на кухне готовит, Павлушу ждёт, Катя (младшая Павлушина) уроки делает. Мимо Римминого дома я из музея возвращался.  Кто теперь в её квартире будет жить? А в Люсиной?

     Ольга не разделяла ностальгии брата, заставляла себя слушать, но думала о другом. О том, что никогда не чувствовала никакого тепла и заботы со стороны двоюродных тёток,  не виделась с ними годами, да и не было желания встречаться. До сих пор не простила им «хромого», как они между собой стали называть Женю. Да, сын и сейчас, когда спешил и старался идти быстро, немного прихрамывает. Но употреблять вместо имени кличку «хромой», причём в разговорах с родственниками, которые Ольге об этом рассказывали… Нет, это было выше её понимания. Лена и Артём не интересовали тётушек совсем, как будто их и не было. А ведь их жизнь, как и жизнь Жени, — это Ольгина жизнь.


     В 2015-м Тёма рассказал, что познакомился с девушкой и, хотя никаких отношений у них пока нет, чувствует, что она станет его женой. Ему уже исполнилось тридцать шесть, был маленький бизнес (всё та же пиццерия на двоих с Вадимом в Подольске), был Опель, уже не новый, но хороший, была однокомнатная квартира, отделанная по последнему слову дизайна. С Ксюшей познакомился случайно: зашёл по делу к приятелю, а она в соседней квартире живёт, приятель в подъезде и представил их друг другу. Понравилась Ксюша. Думал-думал и попросил у приятеля её телефон, пригласил в свою пиццерию. Пришла с дочкой, трёхлетней Дашей — своей маленькой копией. Потом несколько раз погуляли в парке. Ксюше двадцать четыре. Закончила Плехановский университет — бухгалтер, работает на электромеханическом заводе. Замужем не была. Со второго курса встречалась с Олегом —  студентом  МГИМО, сыном весьма влиятельных родителей. Уже вовсю готовились к свадьбе, но родители жениха, узнав о беременности Ксюши, сказали: только аборт, детей заведёте тогда, когда у Олега сложится карьера. Её родители — врачи — не согласились: только ребёнок. Ксюша тоже выбрала ребёнка, и свадьба расстроилась.

     Ольга, удивлённая тем, что Артём, зная девушку всего два месяца, уже думает о женитьбе спросила: «Какая же она, Ксюша?»
     — Замечательная, — ответил он, — спокойная, серьёзная, умная. А внешне на тебя похожа: такая же беленькая.

     Прошло полгода, и Артём с Ксюшей поженились. Шумной свадьбы устраивать не захотели, просто посидели вечерок в ресторане с друзьями. А летом знакомиться с невесткой и сватами поехали сначала Лена с Лёшей, а потом Ольга с Женей.  Как только  вошли в квартиру сватов, Ольга поняла, что с этими людьми она найдёт общий язык. Чисто, скромно, но со вкусом, много книг, много комнатных растений — красивых, ухоженных, радующих зеленью и цветами. Ирина Витальевна — участковый терапевт, Юрий Алексеевич — травматолог. Спокойные, доброжелательные, обоим под пятьдесят. Выглядят хорошо, но не стремятся казаться моложе, да и где найти время на бассейны и тренажёрные залы тем, кто занят по-настоящему серьёзной работой, отнимающей много сил. Сватья, когда рядом никого не было, успела шепнуть несколько слов про семью отца Даши: такие только по телевизору выглядят значительными, очень умными, правильными, а когда узнаёшь близко, понимаешь, что внутри у них сплошное честолюбие, зависть, меркантильность.

     Невестка тоже понравилась с первого взгляда. Ольга подумала, что, если бы можно было самой выбирать себе внешность, то она бы хотела быть такой, как Ксюша: длинные густые волосы цвета спелого пшеничного колоса, большие карие глаза, тёмные брови-стрелки, длиннющие ресницы и ласковая улыбка, как солнышко озаряющая юное, свежее лицо. Артём был прав, когда сказал, что Ксюша «замечательная». Он, кстати, собирал документы на усыновление, а маленькая Даша уже называла его папой.

     Рассказывать про Тёмину женитьбу липецким родственникам не планировали. Но, едва вернулись из Подольска, позвонила Нина: мы с Алёной три вечера подряд проходили под вашими окнами, и свет у вас не горел. Сказала коротко, куда и зачем ездили. Вечером сестрица примчалась за подробностями, причём без дочери. «Ну, рассказывай, рассказывай, — стала требовать с порога. — Мне же всё интересно». Выслушав Ольгу, не углублявшуюся в детали, разочарованно  и чуть ли не презрительно протянула: «Так он с ребёнком взял...» 

     Наверное, неконфликтную Ольгу, предпочитавшую промолчать, когда ей что-то не особенно нравилось, Нина считала слабой и не умной. Поэтому и стремилась продавить свою позицию, навязать своё мнение. Если бы Ольга озвучила то, что  думала, пока сестрица рассуждала, что жениться на женщине с ребёнком — не лучший выбор, то поразила бы её до глубины души. А Ольга думала, что без колебания женившийся на Ксюше Тёма, счастлив, потому что нашёл в ней не только внешнюю красоту, но и те душевные качества, которые ценил и искал. А вот Алёне уже тридцать второй год, и на неё никто не позарился, потому что волосатые ноги, неухоженные волосы, длинный жирно блестящий нос ну никак не привлекают женихов. Как и то, что Нина не отпускает дочь от себя ни на шаг, не даёт ей возможности завести какие-то знакомства, общаться с ровесниками.

     Вспомнилось, как лет пять-шесть назад Люся стала неуклюже намекать на то, что Жене надо бы, когда идёт к друзьям, брать с собой Алёну: хоть и троюродная, но она же ему сестра. Ольга рассказала про намёки сыну. Тот посмеялся: Люся в свахи решила заделаться, так пусть сама и знакомит Алёнку с кем-нибудь. А серьёзно, из друзей юности у Жени к двадцати пяти остался только одноклассник Серёжа, женившийся в прошлом году. Большинство однокурсников по спортфакау разъехались, на физмате он учился заочно, перепрыгивая через курс, так что близкими друзьями не обзавёлся. В школе в женском коллективе старался особо ни с кем не сближаться. Когда-то начал оказывать внимание  учительнице биологии  — молодой, первый  год после института работающей: сел рядом с ней на педсовете, помог сделать презентацию (она с компьютером не дружила). Так обрадованная девушка при учениках начала называть его Женечкой,  на каждой перемене бегать к нему в  кабинет поболтать. К весне их в школе почти поженили. Так что, когда ему предложили другую работу, с радостью согласился. Впрочем, предложили интересный вариант: вести информатику в сельской школе. До села добираться без пересадки, на маршрутке, и пригласивший сына пожилой директор, умный и порядочный, пообещал, что уроки в расписании  будут ставить начиная с третьего. От шоссе до школы — расстояние приличное, но Женя хорошо успевал даже своим небыстрым шагом. Впрочем, обо всех переменах в жизни сына Ольга никому из Карасёвых не рассказывала: он не хотел, чтобы его неудачи и проблемы обсуждались, да и успехи тоже, потому что из одного незначительного факта Нина ухитрялась раздуть событие, которое через Люсю и Римму становилось известным в Воронеже, откуда передавалось в Павловск, уже обросшее надуманными подробностями и больше похожее на сплетню.

     А личная жизнь Жени очень интересовала Карасёвых. Даже во время нечастых и недолгих телефонных разговоров Нина и Люся успевали по несколько раз затронуть эту тему.  Генератором сплетен, о которых время от времени сообщали из Павловска, как поняли Ольга с Женей, была Римма, сама, кстати, никогда им не звонившая. Маршрут, по которому шли слухи, оставался прежним: Люся звонила в Воронеж Гале, Галя приезжала в Павловск и рассказывала тёте Вале, тётя Валя делилась новостями с тётей Раей, та всё передавала дочери. А уж Валя незамедлительно докладывала  Ольге, что говорят о ней и её сыне. Года полтора-два родственниками муссировалась мысль, что Жене пора жениться, и найти ему надо девушку с физическим недостатком, потому что красивая и благополучная замуж за него не пойдёт. Разумеется, Ольга сыну о таких разговорах не говорила, хотя он и сам догадывался, что косточки ему перемывают часто. Ей же он сказал единственный раз, но серьёзно, что содержать семью с его профессией не получится: ипотека, машина — это всё не про него, а пристраиваться к обеспеченной — значит прогибаться под её родню, терять себя, на что он согласиться никак не может.

     Через год после Тёминой женитьбы случилось долгожданное прибавление в семье Лены: она родила второго мальчика. Об имени споров не было — только Витюша. Ольга тогда уже не работала в детском саду: постоянные вирусы, которые подхватывала от детей, заканчивались бронхитом, больничными и антибиотиками, вызывавшими аллергию, потом поставили диагноз «хронический бронхит с астматическим компонентом» и посоветовали сменить работу, чтобы  не было непосредственного контакта с детьми. Ольга перешла в центр раннего развития, потеряла в зарплате, но выиграла в свободном времени. Когда родился Витюша, смогла хорошо помогать Лене, которая долго восстанавливалась и лечилась после кесарева. Рассказать о своих переживаниях за здоровье Лены (Витюшей она забеременела только в тридцать семь, родила в тридцать восемь), о радости, которую принёс всем маленький человечек, Ольга могла Маше и по телефону троюродным сёстрам. Липецких Карасёвых ни Лена, ни Тёма никак не интересовали.

     Нинин интерес к Ольгиной семье вызвался каким-то нездоровым любопытством: казалось, что их проблемы её радуют и она начинает выспрашивать подробности только для того, чтобы убедить себя: у меня всё не так уж и плохо, у других хуже. А хорошего в жизни Нины, уже пенсионерки, было немного. Алёнка, устроившись в частную фирму, через полгода вынуждена была оттуда рассчитаться: другие бухгалтеры  устроили ей жестокую травлю. Нина, позвонив Ольге и захлёбываясь словами, жаловалась, что за такое отношение и зарплаты хорошей не надо, лишь бы уйти из этой фирмы куда глаза глядят и забыть о ней. Причин, вызвавших единодушное озлобление коллег против Алёны, Нина не называла: кричала, что все они сволочи! сволочи! Но Ольге подумалось, что травить Алёну начали за нечистоплотность, за неприятный запах, который она приносила с собой. Своими мыслями поделилась с сыном, и Женя согласился, прибавив, что никак не мог привести Алёну в гости, например, к Серёже: от стыда бы сгорел за то, как она выглядит.

     Прошло несколько месяцев после того звонка Нины, и Ольга встретила сестрицу на рынке — с пышной причёской, в белоснежной блузке и, что удивило, с покрытыми светлым перламутровым лаком ногтями. Где-то через полгода на улице Космонавтов  её окликнула Алёна, тоже внешне изменившаяся в лучшую сторону: мелированные волосы, чёлка, подкрашенные ресницы. Племянница спешила на работу с обеденного перерыва, но хотела поговорить с Ольгой и попросила проводить. По дороге рассказала, что месяц  назад нашла работу в частном продуктовом складе; хозяйка молодая, но бизнес ведёт жёстко, с наёмными работниками тоже строга: полчаса на обед на рабочем месте. Но Алёнка, по её словам, старается вырываться домой, чтобы полноценно поесть, а не давиться китайской лапшой, от одного запаха которой ей становится дурно. Ольга покачала головой и сказала, что не надо ссориться с хозяйкой, а на обед можно приносить что-то из дома. Алёнка небрежно махнула рукой и продолжала торопливо рассказывать про работу склада и сотрудниц, с которыми успела познакомиться.

     Ольга возвращалась домой, с одной стороны, расстроенная тем, что племянница с самого начала работы пытается нарушать правила: уходит на обед на час, если не больше, когда условие хозяйки — получасовой перерыв. С другой стороны, радовали изменения во внешности Алёны. Хотя случились эти изменения ох как поздно: ей ведь уже тридцать пять. Почему раньше нельзя было догадаться  закрывать чёлкой высокий, некрасиво выпуклый лоб? Почему до сих пор не осветляла волосы, ведь ей это так идёт? Конечно, длинный «птичий» нос очень портит её лицо и тонкие бледные губы надо бы подкрашивать, но новый имидж Алёны порадовал. Уж не травля ли на прежней работе заставила сестрицу и племянницу заняться  собой?

      Вечером в гости пришла Маша, и Ольга, не удержавшись, поделилась тревогой насчёт будущих взаимоотношений племянницы и её хозяйки. Всегда спокойная и рассудительная подруга  возмутилась и весьма эмоционально стала ругать Алёну: год почти сидела на шее матери и дядьки, подвернулась работа по специальности, а она характер свой дурной показывает! как на хлеб собирается зарабатывать, когда старшие перемрут?

      Потом разговор перешёл на Колю, которого Маша знает много лет. Он снова работал в музее и снова мог не выйти на работу и день, и два, мотивируя это тем, что срочных дел нет. Новая заведующая была его хорошей знакомой: они когда-то вместе с ней и её мужем работали в торгрекламе. Поэтому братец считал, что  невыходы на работу будут всегда сходить ему с рук. Вспомнили с Машей, как когда-то Виктор пытался вразумлять его, твердил, что работу, которая кормит, надо уважать, как и людей, с которыми  бок о бок трудишься. Что добросовестное выполнение своих обязанностей вовсе не прислуживание руководству, а конфронтация с начальством ни до чего хорошего не доведёт. Ответ у Коли был всегда один: я член Союза художников, творческий человек, значит, и уважения ко мне должно проявляться больше, чем к остальным  сотрудникам.
     — Откуда у них такое отношение к работе? — спрашивала Ольга. Но ни сама она, ни Маша не могли дать ответа на этот вопрос.

     Проработав в детских садах две трети жизни, Ольга ни разу не опоздала. Как и Маша в школу. Сейчас обе  вели занятия в частных образовательных центрах, так же скрупулёзно выполняя свои обязанности, и никаких проблем с хозяевами, на которых они работали, не было: деловые, продуктивные, ровные отношения. А как же по-другому? Работа кормит.