Малява с лагеря 2

Под статьей я пишу это, угашенный травой,
Под статьей захаванный судьбой.
Сижу в этой одиночке,
Спорю сам с собой.
Поговаривают, за мной должок,
Кажется, я не отсижу здесь срок.
Да я далеко не первоход.
Под гнётом на промке цехов
Собирал заточку и вспоминал весь этот год.
Сидел я в Стародубе, сосед по камере был душегуб.
Он собирал не одну бригаду сук,
И в постели с ними он был крайне груб.
Я помню, как он на шконке танцевал свой первый твист.
Как оказалось, он с малолетства был садист,
И потому сюда попал.
Через пару лет я его из виду потерял.
В душевой его трупак сиял.
Как человек он был говно и в туза давал.
На вопрос «Ты кто по жизни?» отвечал: «Студент».
Сокамерник мне был далеко не кент.
От его историй по ночам мне снились стринги,
А поутру я просыпался от звона дубинки.
На свободе кент махал мошонкой.
Через мгновение я оказался за решеткой.
А там под шконку я попал.
На меня был найден компромат.
Меня дедушка к зоне готовил,
Показывал, как тяжело сиделось Павлу Воле.
Его ****и, как монголы рифмы на глаголы.
И дед по жизни мне дал совет,
Какой — не помню, он вчера отправился на тот свет.
На зоне хавки нет, и потому у меня здесь диабет.
Баланда нынче тут не в моде, и потому заварю чифир по ходу.
Выйду на промке в эфир, расскажу молодым, каково быть здесь,
Как надо было не присесть, как надо было честь иметь.
Но жаль, что имеют тут меня.
За разговор с начальником петушат, бля.
Но я очко не подставлял.
Один раз не пидорас, ну с кем не бывает.
И снова воспоминания мне голову долбили.
Я вспоминал, как Лёху Очкозавра били,
Когда я в карцере сидел и слышал его крики.
Он стонал, молил о помощи здесь тихо.
Я подошёл поближе к решётке посмотреть,
А его в опущенные посвящают трое вертухаев.
На вопрос «Вы что творите?» отвечают: «Мы так отдыхаем».
Вот такой здесь отдых, не пожелаю никому.
И Лёху петухи потом нашли с разорванным очком.
И посему мотай на ус инфу.
Я, бля, настолько здесь преисполнился,
Что уже готов смерти удостоиться.
Мой сосед, чёрт чеканутый, носился с хером голым по всей камере.
Я в него чуть не влюбился — вот это классика.
Но любовь на зоне равнозначна смерти,
И если ты влюбился, значит ты жертва.
Был у меня такой один, достался мне в наследство от прошлого соседа.
Учился на факультете, а как сюда попал — вообще потеха.
Ну я и думаю: «Свежая плоть,
Пора бы её распороть».
И на очке его я выжигал своё имя.
Пока выжигал, случайно ссыканул мимо.
-Бля, да не брыкайся, держи очко ты ровно.
-Первый раз не больно, всё будет быстро, надеюсь, ты понял.
Очко ботаника тряслось с молниеносной силой.
И я закончил с этим чудилой.
Теперь он моя сука, и нас не ждёт разлука.

Под статьей я пишу это, угашенный травой,
Под статьей захаванный судьбой.
Под статьей я принял на очко,
Под статьей я отмотал здесь срок,
Под статьей я стирал с губ молоко,
Под статьей я не проживал тут в долг,
Под статьей я заходил босой ногой.

Я пишу своей Джессике письма на волю.
Она не отвечает.
Зачем же ты, Джессика, поддалась этому мудазвону?
Кажется, она с тем Мухамаджоном из мечети.
В соцсети ставит лайки ему на аву.
Бля, если я выйду, разобью ему ****о.
Надеюсь, она не узнает, что у меня здесь очко задето.
Надеюсь, у нас с ней будут дети.
Снова пишу ей письма,
Ведь без её ****ы здесь нету смысла.
И вот спустя мгновение я получил ответ.
-Я на восьмом месяце и нет, не на диете.
-Я жду ребёнка и от тебя лавэ.
-Мухамаджон меня бросил.
-В графе «Отец» я не поставлю прочерк.
-Папа должен быть у нашего ангелочка.
Не знаю, как так получилось, я ведь всё это время был на зоне.
Ну что теперь, я готов взять её в жёны.
Теперь она готовит мне макароны,
И мы играемся с маленьким Бабиджоном.
О боже, о такой жизни я мечтал все эти годы.

Под статьей я пишу это, угашенный травой,
Под статьей захаванный судьбой.
Под статьей я принял на очко,
Под статьей я отмотал здесь срок,
Под статьей я стирал с губ молоко,
Под статьей я не проживал тут в долг,
Под статьей я заходил босой ногой.