Часть 3 Перейти рубикон Глава 13 Камень преткновен

Глава 13

КАМЕНЬ  ПРЕТКНОВЕНИЯ

Anceps remedium melius
quam nullum.
Лучше сомнительное лекарство,
чем никакого.


I.

Цицерону опостылело буквально все. Теплый ласковый климат Греции казался ему невыносимо жарким и душным. Добродушные, подвижные, готовые услужить в любую минуту греки представлялись до неприличия назойливыми и вязкими в общении. Чистенькие и уютные Фессалоники выглядели в его глазах тесным, пропахшим нечистотами городишком. Марка Туллия раздражала и медлительность сената, и вечная нерешительность Помпея, и особенно наглость Клодия, чьи слова, сказанные им на выезде из Рима, так больно терзали душу оратора.
Если бы не возможность изливать накопившуюся желчь в десятках рассылаемых им писем, то меланхолия и злость могли стать для Цицерона настоящей смертельной удавкой. Лишенный возможности участвовать в политической жизни и узнавать свежие сплетни из первоисточника, принужденный довольствоваться устаревшими новостями бывший консул похудел и осунулся.
Он мечтал о своем возвращении и с нетерпением ждал вызова из Рима, в каждом своем послании разражаясь многословными тирадами в адрес Публия Клодия. Того, «кто имел бесстыдство спать с собственной сестрой, не скрывая этого», и того, «кто посмел осквернить религиозные устои общества, плюнув в лицо всем римским женщинам». И «этот человек имеет возможность оскорблять «отца отечества»! О времена! О нравы!».
Однажды Цицерон сорвался. Не в силах ничего изменить, он написал письмо Цезарю. Оратор знал, что Гай Юлий имеет все рычаги влияния, чтобы приструнить свою креатуру - Клодия. Понимал Марк Туллий и то, что наместник Галлии вряд ли станет вмешиваться в мало касающиеся его римские распри, и уж тем более вряд ли станет участвовать в его, Цицерона, судьбе. Скорее позлорадствует. И все же письмо с униженной просьбой воздействовать на Клодия было отправлено.
Цезарь ответил быстро. Ответил обстоятельно и очень вежливо. Он вообще опустил в своем ответе тему возмутителя спокойствия Вечного города. Гай Юлий выразил глубокое почтение опыту, уму и заслугам Цицерона, после чего пригласил его к  себе в Галлию в качестве легата.
- Новым землям нужна мудрая и твердая рука, - писал Цезарь. 
Цицерон не ответил ничего. Не ответил, потому что явственно прочитал между строк: «Дорогой мой, я не сделаю ни одного шага для того, чтобы обуздать выскочку Клодия. Гай Юлий Цезарь». Вместо ответа Марк Туллий переслал письмо наместника Галлии и основного виновника его изгнания Помпею. Обязанность заронить в душу Магна очередное зерно сомнения в добром к нему отношении со стороны Цезаря Цицерон возложил на Тита Анния Милона.
Изгнанник не мог и предполагать, что для его решения пошевелить тяжелого на подъем Помпея в настоящий момент складывались самые благоприятные обстоятельства.

*    *    *

Больше всего человек разочаровывается, как правило, по двум причинам. Первая – желать недостижимого и не получить его. Вторая – наконец-то осуществить свою заветную мечту. 
Гней Публий мечтал о недостижимой для него Корнелии, не получил ее и страдал. Но он же добился руки Юлии, практически точной копии его идеала, и оттого был безмерно счастлив. Однако недолго. Его безмятежная, лучезарная, розово-голубая любовь за два минувших года постепенно обросла бытом, мелким несовпадением (в том числе и возрастным) интересов, извечной житейской суетой, а потому плавно переросла в банальную привычку. Одно дело грезить о недоступном образе, и совсем другое - постоянно держать его в руках, видя, как обожествленное тобой создание ест, пьет, справляет естественные надобности, страдает недомоганиями или потеет при совокуплении, будто самый обычный человек.
А еще Магн немножко переживал по поводу того, что отошел от политической жизни. Нельзя сказать, чтобы ему нравилось участвовать в межпартийной борьбе с ее вечными интригами, грязью, болезненными оскорблениями и определенной долей ответственности. Но его самолюбию очень нравилось купаться в лучах славы. А ведь без постоянного обновления позолоты слава меркнет. И никакая любовь не в состоянии заменить сладострастие тщеславия.   
Кроме всего, сама того не желая, Юлия унизила мужскую гордость Гнея Публия. Ее женское начало требовало рождения ребенка. Помпей старался. Сразу после свадьбы он выполнял супружеские обязанности почти каждую ночь, потом через день, потом один раз в неделю, и, в конце концов, стал проводить вечера в спальне жены не чаще двух раз в месяц. 
Он действительно старел. И по-своему он любил Юлию. Как воплощение собственной давней мечты. Как девочку, которую можно баловать, выполняя все прихоти и желания. Но не как мать своего будущего ребенка.
А Юлия ждала желанной беременности. Сначала спокойно и благожелательно, потом напряженно и нетерпеливо. В этот период она попросила Аврелию устроить ей консультацию у лучших римских врачевателей.
- Зачем? – резонно и немного встревожено поинтересовалась мать Цезаря. 
- Бабушка, я не могу забеременеть, - сконфуженно произнесла внучка.
- А что твой «великий» муж?
- Навещает меня достаточно регулярно. И вот именно поэтому у меня закралось сомнение по поводу собственного здоровья.
- Можешь быть совершенно спокойна, - безапелляционно заявила Аврелия. – Ни в роду Цезарей, ни, тем более, в моем роду ни одна женщина никогда не страдала бесплодием. Посоветуй обратиться к лекарям Помпею.
- Но ведь у него есть дети!
- Это было давно, девочка моя. С того времени прошло столько лет. Мужской силе свойственно стареть и растрачиваться. Пускай воспользуется услугами тех, кто знает, как поднять ее на должный уровень.
Юлия задумалась, затем внимательно присмотрелась к ситуации и была вынуждена согласиться с тем, что совет многоопытной Аврелии оказался далеко не безосновательным. После этого ее отношение к возможности скорого наступления беременности сделалось скептически-ироничным.   
Она пыталась вызвать Помпея на откровенный разговор, пыталась неоднократно, но всякий раз натыкалась на уклончивые ответы, которые были то шутливыми, то высокомерными, а то и вспыльчиво-гневными. В результате, не замедлил разразиться настоящий скандал.
- Зачем мне еще дети?! – кричал на жену раскрасневшийся Гней Публий. – У меня их и так достаточно!
- Зато их нет у меня! – так же запальчиво отвечала ему Юлия.
- А тебе они для чего?! Тебе мало моей любви и моего внимания?! Ты же не знаешь отказа ни в чем! Любая твоя прихоть удовлетворяется по первому твоему желанию! Разве этого не достаточно?!
- Нет, муж мой, не достаточно! Ты непроходимо глуп, как, впрочем, и все мужчины. Мне нужно ощутить себя полноценной женщиной! А для этого мне нужен ребенок!
- Хочешь родить Цезарю внука? – язвительно выпалил Помпей.
- Скорее не хочу сделать тебя рогатым козлом! – в ярости срезала его Юлия.
Вот именно в такой обстановке в двери дома Магна постучался Милон.

*    *    *

Человек, сидевший напротив, не внушал Помпею абсолютно никакого доверия. Плотный, крепко сбитый, коренастый, он напоминал собой не патриция (пускай даже обедневшего), а хитрого, себе на уме, зажиточного владельца латифундии. Большие грубые руки Милона привыкли действовать. Они держали таблички с письмами с какой-то брезгливой отрешенностью. Плотно посаженая голова на массивной шее, упрямый взгляд исподлобья – этот человек явился не как проситель или вестник, а скорее как милостиво снизошедший до чьих-то проблем вершитель судеб. Короче, внешний вид Тита Анния не только не был подобострастным, как у многих других людей, общавшихся с Магном и раньше, и сегодня, но выражение лица посетившего его трибуна не несло в себе даже малейшего отпечатка уважения.
Помпей ощутил внутри нарастающее чувство обиды.
- Слушаю тебя, Тит Анний, - сдержано произнес хозяин дома, горя желанием выставить нахального гостя за дверь.
- Слушать собственно нечего, Гней Публий, - Милон разговаривал явно с позиции некоего непонятного превосходства. – Цицерон просил передать тебе эти письма. Прочти их, а через пару дней я зайду за ответом.
«Каков наглец! – внутренне возмутился Помпей. – Ему даже не интересно знать, буду ли я вообще читать эти таблички, а тем более, стану ли отвечать на них!».
- Что здесь? – Магн снова сдержался, однако щеки его налились краской гнева.
- Цезарь пишет Цицерону, а Цицерон пишет тебе и просит прочитать оба письма. Он объясняет все сам, - на этот раз голос трибуна прозвучал несколько мягче, чем вначале: очевидно, он оценил багровое лицо хозяина дома как должно.
- Хорошо, Тит Анний, - выдавил из себя Помпей после некоторого молчания. – Я прочту это и подумаю, стоит ли отвечать Цицерону. В любом случае я свяжусь с тобой тогда, когда сочту это нужным.
- Договорились, Гней Публий, - Милон не стал обострять ситуацию, но поднялся из-за стола раньше хозяина.
- Раб проводит тебя, - пытаясь сохранить достоинство, проговорил вслед уходящему Магн.
- Не стоит, Помпей, - гость даже не оглянулся на хозяина. – Я прекрасно ориентируюсь в домах, особенно чужих.
Уловив в этих словах некую угрозу, Магн невольно поежился и, чтобы прогнать неприятное ощущение, поинтересовался у возвратившегося после проводов гостя слуги:
- Этот человек пришел один?
- Нет, господин, на улице его ожидали вооруженные люди. По виду гладиаторы. Человек двадцать – двадцать пять.
«Так вот откуда это чувство собственного превосходства, - снова подумал Помпей. – Ни в одном из домов Рима не наберется и пятнадцати взрослых мужчин, считая рабов, а уж способных держать оружие и того меньше. Милон чувствует себя хозяином положения. Как, впрочем, и Клодий. Но Клодий – ставленник Цезаря и хотя бы делает вид, что боится его галльских легионов. А Тит Анний дал мне четко понять, что Галлия  и единственная, реальная сила находятся сейчас достаточно далеко».

*    *    *

Масло в плошке подходило к концу. Света становилось все меньше, и таблиний постепенно погружался в полный мрак. Еще более мрачно было душе у Магна. Он засиделся далеко заполночь, снова и снова прокручивая в голове строки из послания Цицерона.
 «Что ты наделал, Помпей? К чему ты сегодня пришел? – писал многоречивый оратор. – Кто сегодня ты? Погрязший в сомнительных любовных утехах бывший военный гений, о подвигах которого окружающие тебя люди начинают постепенно забывать. Кто сегодня Цезарь? Постоянно набирающий силу и растущий политик, кумир своей армии. Ты распустил свои легионы, он собрал их. Твое имя произносится все реже и реже, его имя на слуху у всех. Когда-то ты был богат,  он нищ, но теперь неиссякаемое золото Галлии отобрало у тебя и это преимущество. Гай Юлий хитро использовал твое ослепленное влечение к призраку несчастной Корнелии, несчастной потому, что ее сделал такой сам Цезарь. Ты ушел в тень, а твой тесть тем временем отбирает у тебя последние крохи славы, ведя двойную игру.
Очнись ото сна, Гней Публий! Пробудись и взгляни вокруг повнимательнее! На словах Гай Юлий полон заверений в преданности тебе, а что происходит на деле?!
Руками Клодия он изгнал меня из Рима, фактически поссорив нас в тот момент, когда ты не открыл мне своих дверей, а теперь, как следует из его послания, зовет меня к себе в Галлию. Для чего? Совершенно ясно. С той целью, чтобы привязать к себе и отдалить нас еще больше.
А что творит подлец Клодий сейчас?! Внешне лоялен тебе, на деле же он верен одному лишь Цезарю. Черпая деньги из бездонного кармана Гая Юлия и его дружка Красса, Клодий планомерно уничтожает твой авторитет в Риме. В городе снова голод: кто-то (и тут даже не нужно гадать, кто именно) скупил на корню все запасы зерна и наложил лапу на его поставку, а на улицах во всеуслышание обвиняют в этом Помпея.
Ты строишь для римлян каменный театр и устраиваешь угощения по поводу его открытия. А Клодий одним взмахом руки затмевает все сделанное тобой бесконечными гладиаторскими боями и бесплатными пиршествами на каждом углу.
А банды Клодия?! Посмотри. Скоро честному человеку будет просто невозможно ступить по мостовым Рима без угрозы быть оскорбленным, ограбленным или даже убитым. Несчастным сенаторам пришлось прибегнуть к услугам Милона, чтобы хоть как-то противостоять растущей власти ставленника Цезаря. Да, Гай Юлий не упустил ничего. И находясь в Галлии, он по-прежнему удерживает республику в своих руках.
Где же при этом ты, Помпей? В полной изоляции. Формально тебя должны поддерживать популяры, на деле они лишь вредят тебе. Однако из-за твоих заигрываний с Цезарем тебя отторгли и оптиматы. Ты один, совершенно один, Гней Публий, как одиноки все великие вершины. Впрочем, и вершины нуждаются в том, чтобы на них лежал снег, их обдували ветры, на них светило солнце.
 Магн, прошу тебя, задумайся над моими словами. Помоги мне вернуться в Рим. Прищеми хвост Клодию. В этом тебе поможет Милон. А я сделаю все, чтобы имя великого человека засияло с новой силой! Чтобы оптиматы поняли, наконец, на кого им следует сделать ставку в вечной борьбе за власть! Заклинаю тебя, Помпей, используй свой возможно последний шанс!».
Внезапно он ощутил, что находится в таблинии не один. Нет, Магн не испугался, но ему сделалось неприятно, оттого что дурные мысли овладели им столь безудержно и властно.
- Гней Публий, прости меня, пожалуйста, - горячий шепот Юлии приятно пощекотал его ухо, а мягкие руки обвились сзади вокруг шеи, запустив нежные пальцы в вырез туники. – Я просто обезумела от своих мыслей и не ведала, что говорю. Затмение миновало без следа. Ты, ты и только ты. Я люблю тебя, мой великий муж.
- До следующего затмения? – проворчал постепенно оттаивающий Магн.
- Больше никаких, я обещаю тебе, никаких затмений! – невидимая в темноте Юлия живо обошла кресло и, опустившись к ногам Помпея, обняла его колени. – Я обещаю!
И она сдержала свое обещание, однако, к этому моменту Гней Публий уже принял решение, от которого не стал отступать. Через три дня он послал за Милоном.
- Письма прочитаны, - Магн тщательно готовился к предстоящему разговору. – Я возвращаю тебе оба. Передай их пославшему. Я не стану писать ответ, но на словах можешь сказать Цицерону, что Помпей согласен поддержать его возвращение в Рим. Великому оратору совершенно нечего делать в дикой Галлии. Пускай там обретаются те, кто жаждет воинской славы.
- Я передам твои слова в точности, - ответил Тит Анний. – Однако ты должен понимать, что даже если сенат утвердит возвращение Марка Туллия, то этому постарается помешать Клодий со своими бандами. Цицерон нуждается в защите, а защита – дело достаточно дорогое. Мои люди готовы обеспечить охрану «отца отечества», но они всего лишь люди, а люди хотят есть и развлекаться.
- Сколько? – не вдаваясь в подробности, сухо бросил собеседнику Помпей: он умел держать просителей на расстоянии вытянутой руки.
- Для начала двести талантов, - снова поднимаясь раньше хозяина, перехватил инициативу Милон.
- Получишь их завтра у моего банкира, - также покидая кресло, сказал Гней Публий.
На этот раз перед уходом гость протянул ему для рукопожатия свою грубую ладонь, которую Магн пожал не без чувства брезгливости. 

*    *    *

Цицерон, получив, наконец, долгожданную радостную весть, поступил по отношению к Цезарю так же осторожно, как и не оставивший в деле возвращения оратора ни единого следа Помпей. Он отправил наместнику Галлии благодарственное письмо с просьбой взять вместо себя легатом своего младшего брата. Послание Гаю Юлию доставил сам Квинт Туллий Цицерон.


II.

От Брундизия его сопровождали десять вооруженных гладиаторов, которых приходилось поить, кормить и устраивать на ночлег, однако Цицерон не роптал: лучше потратить несколько лишних сотен денариев, чем потерять жизнь именно тогда, когда фактически возродился к ней.
С того момента, как сенат по предложению Милона утвердил возвращение оратора, Клодий искал возможность не допустить этого любой возможной ценой. Последнюю ставку он сделал на организацию беспорядков при въезде Марка Туллия в город. В собравшейся у ворот толпе его поджидали не только десятки сторонников самого ставленника Цезаря, но и несколько специально нанятых им убийц. Однако Магн спутал все карты.
Цицерон заметил большое скопление людей издалека.
- Они собрались, чтобы приветствовать меня, - не удержавшись, прорвалось наружу его тщеславие. 
- Ага, - с грубым смехом заметил предводитель сопровождавшей его охраны, – и заодно в суматохе «приветствия» пырнуть тебя ножом под ребра.
- Но что же нам делать?! – испуганно вздрогнул бывший консул.
- Ждать, - спокойно ответил гладиатор, нащупывая рукоять скрытого плащом гладиуса и отдавая приказ остановиться в полусотне шагов от встречающих.
- Цицерон! Цицерон! Слава Цицерону! – разнеслись по толпе довольно жидкие, призванные сымитировать радость встречи выкрики, и люди у ворот двинулись к замершей на дороге группе.
- Они же убьют меня! – попытался спрятаться за спины окружавших его охранников бледный Марк Туллий.
- Не трусь! – похлопал его по плечу гладиатор. – Милон наверняка получил мою весточку. Скорее всего, он уже на подходе.
Однако появился не Милон. В сопровождении не меньше двухсот его людей в воротах Вечного города появилась плотная фигура Помпея.
- Дорогу! Дорогу Помпею Великому! – расталкивая сторонников Клодия, очищали проход Магну бандиты Тита Анния. Покушение на опального оратора было сорвано численным перевесом появившихся с Гнеем Публием гладиаторов.
Помпей и Цицерон обнялись.
- Я выполнил твою просьбу, Марк Туллий, - сказал вместо приветствия Помпей.
- Я не забуду своих обещаний, Гней Публий, - вместо приветствия ответил ему Цицерон.
И он действительно остался верен собственным словам.

*    *    *

В середине августа, спустя почти две недели после возвращения оратора, оптиматы подготовили выступление в сенате трибуна Гая Мессия.
- Господа сенаторы! – с пафосом в голосе начал изложение своего законопроекта послушный своим нанимателям «представитель народа». – Одиннадцать лет назад Рим уже стоял перед угрозой голодных бунтов. История, к сожалению, повторяется. Также как и тогда кто-то, и нам еще предстоит выяснить кто, - здесь голос Мессия сделался угрожающим, – скупил все запасы зерна и попытался сорвать поставки хлеба в город. Но тогда гений талантливого человека не только спас народ Рима, но и избавил наши морские просторы от проклятия под именем «киликийские пираты». Что мешает нам, господа сенаторы, обратиться к этому человеку сейчас? Ведь он, слава богам, не умер, не погиб на войне! Он по-прежнему среди нас и полон сил и энергии! Гней Публий Помпей Магн, я обращаюсь к тебе. Готов ли ты, как и много лет назад, взяться за труд, равный подвигам великого Геракла, и снова вычистить эти Авгиевы конюшни?!
- Я послушен воле народа Рима, - заученно поднялся со своего места Помпей, – и если такова будет воля сената, то готов исполнить ее со всей тщательностью и старанием, на которые только способен. 
- Если так, господа сенаторы, - продолжил трибун, – то вношу предложение для решения проблемы голода наделить Гнея Публия Помпея Магна чрезвычайными полномочиями. Прошу утвердить его право на использование средств государственного эрария. Прошу разрешить ему набор необходимого числа легионов и наем команд для должного количества военных кораблей. Прошу издать постановление, согласно которому наместники всех римских провинций обязаны будут беспрекословно подчиняться требованиям того, кому снова предстоит избавить нашу республику от напастей.
В поднявшемся гуле голосов к председательствовавшему во втором полугодии Метеллу Непоту скользнул Клодий.
- Квинт Цецилий, - быстро шепнул на ухо консулу Пульхр, – перенеси голосование на завтра. Нам есть, что обсудить с тобой сегодня вечером.

*    *    *

- Ты ведь прекрасно понимаешь: им абсолютно наплевать и на республику, и на ее народ, - начал после краткого приветствия Клодий. – Истинная подоплека этого представления – один человек. И имя этого человека – Гай Юлий Цезарь. Антицезарианцы и, думаю, Цицерон не в последнюю очередь, купили тщеславного Помпея, пробудив его извечную неприязнь к Цезарю. Мало того, что они хотят заставить Гая Юлия подчиняться приказам собственного зятя, они жаждут дать Помпею власть, деньги и боеспособную армию. Но, Квинт Цецилий, - это же открытая диктатура! Эти глупцы сами сажают на правление Римом нового Суллу. Чего они добиваются?! Новых проскрипций?! Хотят свести старые счеты?! Но ведь Цезарь не останется в стороне. Ты же знаешь его. Человек, покоривший половину Галлии, не сдаст завоеванных позиций. Это война, Непот, новая кровопролитная война!   
- Чего ты хочешь, Публий Клодий?
- Квинт Цецилий, время, когда вы прекрасно ладили с Цезарем в пользу Помпея, ушло в прошлое не так уж и далеко. Теперь я прошу тебя помочь самому Гаю Юлию. Зачем тебе сильный Помпей? Человек, обидевший твою сестру из-за пустых слухов. Человек недальновидный, глупый, тщеславный и злопамятный. Где гарантия, что этот человек не вспомнит причиненных ему родом Метеллов надуманных обид? Кто поручится, что твое имя не окажется в новых проскрипционных списках?
- Конкретнее, Клодий, - нетерпеливо перебил собеседника консул.
- Формально Помпей берется управлять вопросами продовольствия. Так?
- Так.
- Вот пусть и управляет ими. Пусть берет деньги из казны, но только для закупок хлеба. Пусть общается с наместниками провинций, но лишь по вопросам поставок зерна. Хочет проконсульской власти? Пусть получает, но употребляет ее не для развязывания войны, а для того, чтобы набить желудки вечно голодного и требующего подачек римского плебса. Он хочет прав, так пусть получит превосходящие их обязанности. А для того, чтобы подсластить ему столь горькое лекарство, предложи любителю славы назначать и смещать хлебных легатов: десять, пятнадцать, двадцать, столько, сколько нужно для насыщения славы Магна.   
- Хочешь, чтобы я выступил с твоими предложениями в сенате? – задумчиво потер подбородок Непот. – Или это предложения Цезаря?
- Я еще не научился общаться на расстоянии, консул, - пожал плечами Клодий, – но я обсудил свои мысли с Крассом, который согласился со мной. Уверен, что сам Цезарь тоже одобрил бы эти шаги.
- Говоришь с Крассом? - также задумчиво продолжал Квинт Цецилий Метелл. – И сколько?
- Что сколько? – переспросил Пульхр, прекрасно понимая, о чем идет речь.
- Сколько вы готовы заплатить мне за мое убедительное выступление? За то, что сенаторы верят мне? За мое умение убеждать? За мое, в конце концов, благожелательное расположение к человеку, обесчестившему мою сестру и разрушившему ее «семейное счастье» (пускай даже и по слухам, сама-то она признается разве что на смертном одре)?

- Сто талантов.
- Сто пятьдесят, Клодий, и Цезарь может спать спокойно.
- Хорошо, консул. По рукам! Спокойствие Цезаря стоит этих денег.

*    *    *

Однако Гаю Юлию было отнюдь не до спокойствия. Да, он только что покорил адуатуков и вполне мог перевести дух после военных действий. Но он без устали разъезжал по завоеванной провинции, созывая собрания знати и общаясь с друидами. Он выслушивал жалобы и творил суды. Он собирал и отсылал в Рим налоги с Галлии, которую обложил ежегодной данью в сорок миллионов сестерций! Он общался с купцами, заказывая оружие, амуницию и лошадей для своей растущей армии. Он получал донесения, писал множество писем, принимал бесконечное число почитателей и откровенных попрошаек.
А тем временем его ставленник Клодий и его зять Помпей продолжали творить одну ошибку за другой.
Огорченный провалом хлебных инициатив, Магн тут же ввязался в новую авантюру. Многострадальный египетский царь Птолемей Авлет снова обратился к Риму за помощью в восстановлении собственных прав на трон Египта. Естественно, при этом он рассчитывал на римские легионы. Для Помпея опять впереди замаячили армия, деньги и слава.
Гней Публий тщательно разрабатывал инициативы по Египту, обсуждая их с вождями оптиматов и Цицероном. Однако вряд ли охваченный жаждой мести оратор мог считаться на тот момент достойным советчиком. Поддерживая Помпея в одном, он толкал недальновидного политика к очередным выступлениям против Клодия.
Пульхр готовился к выборам в эдилы, готовился основательно: в меру подкупая голоса, в меру запугивая тех, кто мог препятствовать его избранию, с помощью своих наемников. Но накануне выборов рассыпанные по Риму банды Милона устроили кровавые беспорядки, разгромив и без того уменьшившиеся в количестве пункты выдачи бесплатного хлеба. Выборы были сорваны. Однако ненадолго. Уже через две с половиной недели Клодий добился победы и тут же обвинил Милона в организации уличных бесчинств. Обвинил на открытых слушаниях, в присутствии большого стечения заранее подготовленного им же народа.
- Многие укоряют меня, - активно жестикулируя, с жаром говорил Публий Клодий, – в том, что я окружил себя вооруженными людьми. Но, граждане Рима, разве в нашем городе сегодня спокойно?! Разве мы можем появиться на улице без страха быть избитым и ограбленным?! Разве честь наших семей не под угрозой насилия?! Банды этого человека, - Пульр выбросил руку в направлении Милона, – буквально оккупировали весь Рим, подчинив столицу своей власти. Мы просто вынуждены защищаться теми средствами, что пока еще в наших руках. И ладно бы все эти насильственные действия касались лишь частной жизни римлян, хотя и подобный факт в свободной республике отвратителен уже по самой своей сути. Однако прикрываемый и финансируемый высокими покровителями, Тит Анний добрался до основополагающих устоев нашего общества, чему самым ярким примером служит срыв недавних выборов в эдилы. Что же, позвольте спросить, ожидает нас дальше, квириты?! Срыв выборов в консулы, а потом и диктатура господина Милона!
Клодий говорил, и толпа поддерживала его.
- Ты видишь, он намекает на тебя, - вполголоса проговорил Милон, подойдя к стоящему недалеко от Красса Помпею. – Неужели ты стерпишь эти обвинения?!
В голосе народного трибуна послышались угрожающие нотки. Лицо Магна дернулось от противоречивых чувств, и Гней Публий сделал невольный шаг вперед.
- Куда ты? – попытался остановить Помпея Красс. – Не делай глупостей!
- Прибереги свои советы для Цезаря, Марк Лициний, - Магн не терпел, чтобы ему угрожали, но еще больше не терпел, когда ему пытались советовать. Поднявшись на возвышение напротив Клодия, Помпей попытался открыть рот, чтобы произнести отповедь зарвавшемуся эдилу, однако голос его потонул в воплях возмущенной толпы. Гней Публий пробовал начать речь еще несколько раз, но никто ничего не слышал, и Помпей прекратил свои бесплодные попытки.
На мгновение наступила отлично отрепетированная тишина, которой сполна воспользовался Клодий.
- Квириты! – заорал он во весь голос. – Кто морит вас голодом?!
- Помпей! Помпей! – дружным хором отвечало ему заполонившее форум стечение народа.
- Кто хочет богатства Египта, квириты?!
- Помпей! Помпей!
- Кого следует послать в Египет?!
- Красса! Красса! – заученно повторила толпа.
- Так вот, какова цена твоих советов, Марк Лициний, - сквозь зубы процедил Гней Публий, возвращаясь на свое место.
Словесная перепалка завершилась грандиозной дракой, а уже на следующий день сенат отказал Помпею в его египетских инициативах.
- Я прошу сенат отложить слушание данного вопроса, - внес предложение Метелл Непот. – По имеющимся у меня сведениям в Рим едет египетское посольство из ста человек. Они должны дать нам достоверную информацию об истинном положении вещей в стране. Считаю наиболее благоразумным обсудить ее и лишь после этого предпринимать какие-либо шаги в отношении Египта.
Сенат согласился с консулом практически единогласно, однако не дождался послов ни через неделю, ни через две, ни даже через месяц. Потом по городу поползли слухи, будто судно с египтянами было потоплено у берегов Крита неизвестной триремой, которую нанял Помпей, не пожелавший обнародования реальной ситуации в Африке. А может быть, эти сплетни распространил все тот же неугомонный Клодий. Тем не менее, Магн предпочел не поднимать больше в сенате египетского вопроса, и год завершился относительно спокойно, если не считать того, что популяры снова проиграли консульские выборы. Занятые своими внутренними распрями, они пропустили на высшие магистратуры двух представителей противоположной партии: Гнея Корнелия Лентула Марцеллина и Луция Марция Филиппа.

*    *    *

Наступившая зима несколько умерила энергичную деятельность Цезаря. Расквартировав легатов во вновь завоеванных землях, он устроил свой штаб в Равенне, где большую часть времени проводил в чтении писем и донесений, в размышлениях, а также в диктовке задуманных им «Записок о галльской войне». Переплетение интересов многочисленных племен и народов этой римской провинции требовало хоть какого-то разумного объяснения не всегда с виду логичных действий римлян. И Цезарь решительно загрузил своего секретаря Гая Оппия по самую макушку.
Однако свободного времени все равно было достаточно. Обеды и ужины в домах местной знати, кратковременные любовные интрижки с ничего не значившими для него женщинами высшего общества Равенны оставляли достаточно досуга для обдумывания складывающейся ситуации.
Случилось то, чего он, покидая Рим, больше всего опасался. Они все-таки перессорились друг с другом: Красс и Помпей, и еще этот неугомонный Клодий. Хотя как раз именно к Клодию претензий у Цезаря было меньше всего: его ставленник действовал строго по ситуации и действовал вполне адекватно, хотя подчас и не совсем дальновидно. Но все сложилось так, как сложилось. Положение требовало вмешательства и быстрого исправления.
Гай Юлий написал Помпею и Крассу. Марк Лициний ответил довольно невразумительно, Помпей же вообще оставил послание тестя без ответа. И тогда Цезарь понял, что в душе Магна снова поднялась волна подозрительных сомнений. Поднялась не без чьего-то определенного вмешательства. Хитрый лис Цицерон все-таки добился своего: нерасчетливый и глуповатый как политик Помпей сделался послушной марионеткой в его руках. Повлиять на это из Галлии было невозможно, покинуть провинцию и отправиться в Рим было бы еще более бездумным поступком. Оставалось ждать, что оптиматы совершат ошибку.
И она не замедлила совершиться.
В конце марта Цицерон подготовил закон о раздаче государственных земель в Кампании. Новым консулам удалось снизить напряжение, связанное с голодом в столице, однако для серьезного решения проблемы требовались другие меры. Требовалось дать неимущим средства к существованию, наделив их за счет республики клочком пахотных угодий, минимумом скота и рабов.
Однако новый проект вступал в противоречие с законом о земле, выдвинутом три года назад Цезарем и Помпеем. Если сенат склонится к инициативе оптиматов, то прощай справедливое возмещение для ветеранов азиатской кампании Магна. Те, кто еще ничего не получил, так ничего и не получат. Кроме того, имелся достаточно большой шанс, что земли отберут даже у того, кто уже успел на них обосноваться. 
Получив письмо от Клодия, Цезарь ответил мгновенно.
- Я не могу доверить этих строк никому, - сказал он, снаряжая в путь Корнелия. – Септимий, в твоих руках судьбы многих людей, моя судьба и судьба государства. Скачи, как только можно, быстро. Это ты передашь лично в руки Крассу, это – Помпею. Я не жду ответа; к середине апреля я жду их обоих в Луке. А потому, пока они будут собираться, ты успеешь встретиться с матушкой и Кальпурнией. Думаю, обе будут только рады получить от меня весточку практически из первых уст.
- Я почему-то тоже так думаю, - кивнул, трогая поводья, Корнелий.


III.

Марк Лициний застал Цезаря еще в Равенне.
- Ты снова рассчитываешь заштопать порванное одеяло? – скептически поинтересовался Красс.
- Я уже заштопал его.
- Каким образом.
- Консульство вам обоим на следующий год и провинции в управление на пять лет.
- На пять?! – удивленно поднял брови Красс.
- Понимаешь, Марк, я хочу привести под римское управление всю Галлию. Меньше, чем за пять лет мне этого не сделать. Если же я буду отсутствовать в Риме такой долгий срок, а вы оба будете находиться там, то прежде, чем я вернусь, вы перегрызете друг другу глотки.
- То есть нам предстоит продлить срок твоего наместничества еще на пять лет?
- Ты все понял совершенно правильно, друг мой.
- Но это же целых десять лет!
- Вот и прекрасно. Должна же, в конце концов, наступить пора, когда наместник будет назначаться в провинцию не на год или два, а до тех пор, пока будет справляться со своими обязанностями и не воровать чрез меру, или до тех пор, пока у него будет хватать для управления сил.
- Ты витаешь в облаках, Цезарь, - пожал плечами Красс.
- Нет, Марк Лициний, я твердо стою ногами на земле и мыслю совершенно реально.
- Ну, хорошо, хорошо. Не злись. Но откуда такая уверенность в том, что сенат допустит сначала наше избрание консулами во второй раз, а затем утвердит твои проекты?
- Все очень просто, друг мой. Ты ведь соскучился по сыну? Не так ли?
- Ну, как всякий отец. Хотя должен заметить, что Тертулла тоскует по мальчику куда больше.
- Так вот. Ближе к выборам я отпущу Публия Лициния на отдых, и вместе с ним я отправлю «отдыхать» в Рим тысячу легионеров. Надеюсь, для плодотворных и «справедливых» выборов и утверждения наших инициатив таких весомых доводов будет вполне достаточно.
Красс бросил на друга восхищенный взгляд и развел руками:
- Ты – гений, впрочем, это было понятно всегда! И все же: разве, на твой взгляд, наши договоренности с Помпеем могут оказаться долгими и стабильными? Ведь он по-прежнему подозрителен и подвержен влиянию со стороны. Иначе откуда бы взяться Цицерону и иже с ним?! Посмотри, даже твоя жертва в лице Юлии и та не смогла удержать Магна от глупых подозрений и поступков!
- Во-первых, Марк, лучше хоть какое-нибудь средство, чем никакого. А, во-вторых, я уже сказал: вы оба будете достаточно далеко от Рима, от его склок и интриг, и, следовательно, не сможете держать друг на друга явных обид.
- А Рим? Кто останется в Риме?
- Клодий. Пока что он неплохо справляется со своими обязанностями, если не считать, конечно, некоторых мелочей. Думаю, он не успеет зарваться и почувствовать себя богом, имея под боком такую занозу, как Милон. А если не хватит Тита Анния, и мой ставленник воспарит слишком высоко, то, уверен, для того, чтобы опустить его на землю, моих легионов будет вполне достаточно.

*    *    *

На этот раз они совещались не тайно и не втроем. В Луку съехалось больше двухсот сенаторов. Оставшиеся в Риме окрестили это собрание «монархическим сенатом». Некоторые завидовали получившим приглашение, некоторые ненавидели их, однако большинство опасалось подготовленных к принятию решений. И опасалось не напрасно.
- Сенат и народ Рима, - открыл представительный форум Цезарь. Он мог себе позволить подобное обращение. И не только потому, что в зале заседаний находилось более трети действующих сенаторов, но потому, что здесь были те, кого он смело мог назвать «партией триумвиров». Пока что «партией триумвиров». Рано или поздно все эти люди или, по крайней мере, большинство из них должны были превратиться в «партию Цезаря»! – Прежде чем перейти к изложению сути предстоящих нам решений, мне хотелось бы поблагодарить вас. Искренне поблагодарить всех, кто ответил на наш призыв и прибыл в Луку, не побоявшись ни весенней распутицы, ни возможных кривотолков, ни осуждения тех, кто ставит свои интересы выше интересов республики. Благодарю вас от лица Гнея Публия Помпея Магна, от лица Марка Лициния Красса и от себя лично!
Триумвират вышел из тени и засиял во всей красе.
Гай Юлий мог продолжать речь, однако он снова предпочел, чтобы продуманные им инициативы излагались нейтральным лицом. Мало того, на этот раз «устами триумвиров» стал все тот же Квинт Цецилий Метелл Непот. Бывший консул дал себя «уговорить» с удовольствием, которому способствовала немалая сумма средств из галльского кошелька Цезаря. И выступал Квинт Цецилий как всегда с напором, ярко и убедительно.
Ни от кого никаких возражений не последовало. Двести сенаторов дружно одобрили все, что предложили им три настоящих хозяина Рима. Кандидатами в консулы следующего года выдвигаются Красс и Помпей. В проконсульство, которое для обоих продлится пять лет, Марк Лициний и Гней Публий получают Сирию и две Испании, соответственно. А значит, оба политика будут иметь возможность набрать за государственный счет и содержать собственную армию. И потекут деньги! Ближняя и Дальняя Испания позволяли Магну изрядно пополнить пошатнувшееся в последние годы его популистских растрат финансовое положение. Но и Красс не оставался в накладе. У восточных границ Сирии располагалось давно манившее римлян своими сокровищами Парфянское царство. Требовалось лишь найти повод для войны. Перед глазами финансиста уже маячили золотые и серебряные слитки; ну, и конечно, триумф победителя!
На этом фоне новые «привилегии» Цезаря выглядели куда скромнее. Продление протектората над воинственными галлами еще на пять лет: годы боевых действий, борьбы и неустанного тяжелого труда и переживаний. Правда, он получал возможность добавить к восьми уже имевшимся легионам еще два, причем с правом уплаты солдатского жалования из части налогов для государственной казны. Вожделенная численность армии была, наконец, достигнута! И Гай Юлий радовался этому, как ребенок.

*    *    *

Второе совещание триумвиры провели тем же вечером, собравшись втроем после устроенного Цезарем торжественного ужина.
- Все справедливо? – поинтересовался радушный хозяин у гостей.
- Практически да, - опережая Красса, ответил Помпей.
- Осталось что-то еще? – уловив в голосе Магна недомолвку, тут же среагировал Гай Юлий.
- Да, остался еще Клодий. Он кусает, будто обезумевший овод. Ладно бы Цицерон. Это понятно: они с Пульхром давние враги. Но причем здесь я? Его действия заставляют меня думать, что за всеми этими глупостями скрывается твой, Цезарь, замысел.
- Рад, что ты поднял этот вопрос, Гней Публий, - совершенно спокойно заметил наместник. – Было бы хуже, если бы ты уехал отсюда с камнем за пазухой. Поверь, все, что сотворил Клодий предопределено лишь одним – его ненавистью к Цицерону. Не содействуй ты возвращению оратора, и Пульхр не сказал бы в твой адрес ни единого слова. Да, его, конечно, занесло, однако ни моей вины, ни тем более вины Красса в этом нет. 
- Пусть так, - ворчливо заметил Помпей, оставаясь в глубине души при своем мнении, – но с ним нужно что-то делать.
Цезарь подошел к столику, на котором стоял ящичек для писем, и достал из него тубус со свернутым в трубочку папирусом.
- Здесь мое письмо к Публию Клодию. Можешь прочитать.
Гней Публий недоверчиво взял из рук тестя послание, развернул его и впился в строчки глазами. Краткий текст содержал в себе безапелляционный приказ Клодию усмирить нанятые им гладиаторские банды и прекратить всяческие нападки в адрес Помпея.
- Письмо передаст Марк Лициний, - добавил во время чтения Цезарь, поворачиваясь к Крассу.
- Ты считаешь, он проглотит то, что высказано в подобном тоне? – покачал головой Магн.
- Проглотит, - уверенно произнес Гай Юлий. – И не только это. Деньги делают человека послушным, потому что деньги нужны всем. Клодий прекрасно понимает, что без сестерциев Красса и моих денег он превратится в надутый воздухом пузырь, который может толкнуть кто угодно. А ведь он уже почувствовал и силу, и сладость власти. Он на крючке, Помпей, и с этого крючка ему уже никуда не деться.

*    *    *

Ближе к утру тесть и зять оказались вдвоем. Красс попрощался и ушел готовиться к отъезду: у него не осталось не обсужденных с Цезарем вопросов.
- Как Юлия? – сейчас перед Помпеем сидел немного утомленный свалившимися на него заботами отец. – Вы ладите? Ведь она, хоть и послушная, но довольно своенравная девочка и за словом в карман не полезет.
- Все в порядке, Гай Юлий. Она не знает отказа ни в чем.
- Как птица в золотой клетке? – улыбнувшись, доверительно посмотрел на зятя Цезарь.
- Нет, нет, что ты! – поспешил взмахнуть руками Магн. – Она свободна, абсолютно свободна: и в принятии решений, и в передвижении.
- И ты не ревнуешь? – снова пошутил Гай Юлий.
- Ревную? - вздохнул Помпей, которого вдруг прорвало на откровенность. – Конечно, ревную. И как прикажешь не ревновать, если твоя дочь до мозга костей женщина.
- Как и ее мать, - посерьезнев, вставил Цезарь.
- Да, как и Корнелия, - не возражал зять. – Она сходит с ума от желания иметь ребенка!
- А ты?
- А что я? – смущенно пробормотал Гней Публий. – Я стараюсь. Как могу. И здесь нет ничего смешного. Ты тоже уже далеко не мальчик, а ведь я старше тебя.
- Я и не думаю смеяться, Помпей, - тесть действительно оставался совершенно серьезным. – Ты знаешь, у меня тоже возникают кое-какие проблемы. Особенно с незнакомыми и молодыми женщинами. Наверное, что-то с нервами. Так утверждает Спуринна. Постоянно опасаюсь не соответствовать их желаниям, но всегда соответствую. И все равно опасаюсь.
- А со знакомыми и женщинами постарше проблем нет? – заинтересованно подался вперед Магн.
- С ними все абсолютно нормально. Никаких треволнений. К тому же сказывается и их любовный опыт.
- И как же ты справляешься? – с напряжением в голосе поинтересовался Помпей.
- Все просто, - Цезарь поднялся из кресла. – В этом флаконе, - он достал из шкафчика в углу комнаты хрустальный сосуд с бурого цвета мутной жидкостью, – приготовленный для меня Спуринной настой из трав. По двадцать капель, перед тем как…, и все в порядке: твоей стойкости и плодовитости сможет позавидовать даже племенной бык. Возьми. Тебе этого хватит надолго.
- Надеюсь, это не яд, - с жадностью принимая подарок, глупо пошутил зять.
- Обижаешь, - в тон ему ответил тесть. – Разве я похож на человека, который хочет осиротить и сделать несчастной собственную дочь?
Оба расстались вполне довольные друг другом.
Тогда Цезарь не знал, что после совещания в Луке он больше никогда не увидит ни Помпея, ни Красса в живых.


*    *    *

Спустя два дня после того, как разъехались последние приглашенные, он разговаривал с возвратившимся из Рима Корнелием.
- Как они, Септимий? – этих новостей Гай Юлий ждал не меньше, чем результатов совещания в Луке. А может быть, даже больше. Но вряд ли он согласился бы признаться себе в этом. Он всегда старался выглядеть суровее и жестче, нежели было на самом деле. Цезарь считал: каждый, кто близок к нему, уже получает много больше всех остальных. И добавлять к этому нежность, ласку и доброту к окружающим его близким людям совершенно не стоит. Так легко избаловать, сделать мягкотелым, ранимым и ущербным. Жизнь же с ее волчьими законами не терпит хлюпиков. Да, его защита и его плечо были надежными и крепкими. И Гай Юлий предоставлял их в нужную минуту, не задумываясь, однако старался делать это в самый последний момент, только после того, как был уверен, что человек исчерпал все свои возможности для решения возникшей перед ним проблемы. 
- Они скучают, Цезарь. И не знаю, кто из них больше. Обе долго слушали меня вместе, потом я имел беседу с твоей женой, а на следующий день меня заполучила в свое распоряжение Аврелия. Их интересовало все: твое самочувствие, твое настроение, часто ли ты вспоминаешь их, опасно ли наше пребывание среди диких, по их мнению, варваров, хорошо ли ты ешь и как спишь, и еще тысяча разных вопросов.
- Надеюсь, ты не напугал их?
- Зачем? У них и так прерывалось дыхание, даже тогда, когда я рассказывал о том, как отлично ты питаешься, хорошо спишь и прекрасно выглядишь.
- И тебе поверили?
- А что им еще оставалось делать, Цезарь, если я обрисовал им твое наместничество похожим на летний выезд на виллу в Кампанию.
- Как они сами?
- Кальпурния немного грустит, но, думаю, что по-настоящему тосковать ей просто некогда: на ней весь дом и все хозяйство. Твоя матушка держится, но передвигается с большим трудом, и еще у нее сильно дрожат руки. Большую часть времени она проводит, сидя в кресле. В спальне с ней теперь всю ночь молодая рабыня, чтобы помочь перевернуться с бока на бок. Но она полна решимости дождаться твоего возвращения. Два с половиной года – срок небольшой. 
- Два с половиной? Если бы, Септимий, если бы два с половиной. Нам с тобой предстоит провести здесь еще, по меньшей мере, семь лет.
- Тогда, - не дрогнув, заметил Корнелий, – тогда, Цезарь, вряд ли….
- Я знаю, - тяжело вздохнул Гай Юлий. – Я просил Кальпурнию позаботиться обо всем.
- Она и сделает все, что нужно. Можешь даже не сомневаться. Цезарь, я не знал твою первую жену, но из остальных трех - это настоящая жена Цезаря!
- Кстати, она не интересовалась, как я провожу ночи?
- Пустой вопрос, - пожал плечами Септимий. – Она ведь не глупая женщина, она и так все понимает.

*    *    *

В том, что после разговоров о доме ему снились родные, не было ничего необычного. Необычным явился сам сон.
Он стоял рядом с Кальпурнией на берегу неширокой реки, над которой горбатился узкий каменный мостик. Рядом с ними возвышалась строгая фигура молодой Аврелии, державшей за руку малышку Юлию. Все четверо напряженно всматривались в противоположный берег. Оттуда легкой, почти летящей походкой к ним приближалась закутанная в черный плащ женщина. Подойдя к краю переправы, она остановилась и призывно помахала рукой.
- Мама! Мамочка! – весело закричала маленькая Юлия, и он тут же узнал в незнакомке на другом берегу Корнелию. Немного бледная, но юная и красивая, дочь Цинны продолжала манить их к себе.
Цезарь попытался сделать шаг, но был остановлен Аврелией. Матушка властно подняла ладонь, преграждая ему дорогу.
- Тебе еще слишком рано, сын мой! – произнесла женщина и, потянув за собой лучащуюся счастьем внучку, ступила с ней на каменные плиты мостика.
Они шли, а хрустальная вода под ними стремительно меняла свой цвет, становясь темно-синей, бурой, а затем кроваво-красной. Кипящая кровь плеснулась к ногам Цезаря, забрызгав его сандалии.
- Кровь. Прольется так много крови, - удрученно проговорила Кальпурния, крепко прижимаясь к его плечу.
Тем временем трое на том берегу соединились, наконец, в радостных объятиях. Потом все они повернулись и, сделав прощальный взмах руками, улыбнулись Гаю Юлию грустной улыбкой, после чего стали медленно удаляться и постепенно растаяли в серой дали.
Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо, проснулся в холодном поту.
- Цезарь! Цезарь проснись! Срочное послание от Красса! – пытался растолкать хозяина Корнелий.


IV.

Младший Красс, находившийся вблизи северо-западного побережья Галлии, излагал события достаточно коротко, четким военным языком.
«Цезарь! Венеты нарушили все договоренности. Они наплевали на своих заложников и захватили трибунов Силия, Велания, Требия и Террасидия. Они пригрозили, что казнят трибунов, если я хоть пальцем прикоснусь к их людям. Но это еще не все. Венеты обнаглели настолько, что заключили союз против Рима с осимами, лексовиями и другими племенами, а также послали корабли за вспомогательными войсками в Британию. Укрепив свои позиции этим военным альянсом, галлы отправили мне письмо с требованием (заметь, Цезарь, именно с требованием!) обменять своих заложников на наших трибунов. Фактически они объявили нам войну. Жду твоих решений. Красс».
К полудню Гай Юлий собрал весь свой штаб на военный совет.
- Они наверняка укрепили свои позиции, - первым свое мнение высказал Тит Лабиен. – По численности воинов все эти племена вряд ли превосходят нас втрое, но открытого сражения нам не добиться от них никогда. Завидев легионы, они тут же скроются в своих городах, а, как известно, города венетов стоят на узких морских мысах. С трех сторон море, с четвертой – тоненький перешеек, который дважды в день отрезается от материка морским приливом. Следовательно, осада с суши практически бесполезна. К тому же эти ребята, скорее всего, надолго запаслись продовольствием. А если чего и не успели, то их флот привезет им и еду, и военное подкрепление. Да, Цезарь, это действительно вызов, вызов нам и Риму!
- Что предлагает мой старший легат? – остановил поток несвойственного Лабиену красноречия Гай Юлий.
- Без флота нам не справиться с ними никогда. Без настоящего, серьезного, хорошо вооруженного и оснащенного флота. А это деньги, Цезарь, и деньги немалые. И еще время.
- Что ж. Раз они бросили вызов, то мы должны на него ответить. Время и деньги не имеют значения. Децим Юний, - обратился наместник к племяннику первого мужа Сервилии, Брута, находившемуся при нем в качестве одного из легатов и имевшему опыт морских столкновений еще со времен кампании Помпея против киликийских пиратов, – завтра с шестью когортами выступаешь к устью Лигера. Собрать всех, кто хоть что-нибудь смыслит в кораблестроении. Мне не нужно сто трирем. Постройте хотя бы двадцать, тридцать кораблей, но сделайте это как можно скорее! Ни сил, ни денег не жалеть! Через три месяца ты с вверенным тебе флотом должен находиться у берегов венетов. Мы выступаем на помощь Крассу через четыре дня. За снаряжение легионеров каждый из вас ответит мне лично!

*    *    *

К войне, призом в которой становилась вся северо-западная Галлия и большая часть ее западного побережья, Цезарь готовился с особой тщательностью. Он отправил легион под командованием Лабиена в область ремов, белгов и треверов, чтобы собирать сведения и не дать уже покоренным племенам присоединиться к венетам. С этой же целью Красс с двенадцатью когортами отправился в Аквитанию, а Квинт Титурий Сабин с тремя легионами – к венеллам, куриосолитам и лексовиям.
Сам наместник с четырьмя легионами приступил к планомерной блокаде венетских городов с суши, ожидая подхода флота Децима Брута.
Корабли прибыли вовремя, однако первое же столкновение показало, что справиться с галльским флотом будет ой как нелегко. Не очень большие, зато весьма юркие суденышки венетов прекрасно ориентировались во всех прибрежных рифах и мелях, ускользая от таранов неповоротливых римских трирем. Высокие борта этих «обитателей» морских просторов прекрасно защищали их от обстрелов и абордажных крючьев. Но самым главным условием поддержания маневренности были кожаные паруса галлов, куда лучше переносившие порывы здешних ветров, чем матерчатые паруса римлян.
Противостояние грозило затянуться. Цезарь попытался взять один из городов с суши, но когда приливом смыло в море две осадные башни и полностью разрушило насыпной вал, он отказался от подобных шагов.
Наместник помрачнел, тем более что никто из офицеров его штаба не мог подсказать тактики борьбы со спокойно взиравшими на бесплодные потуги римлян с крепостных стен венетами. В прилегающих областях становилось беспокойно. Видя успехи соседей, покоренные галлы стали поднимать голову. Нужен был срочный выход, и внезапно его подсказал Спуринна.
- Цезарь, однажды мне пришлось наблюдать, как греческие пираты ловят рыбацкие лодки. Они цепляют веревочные снасти парусов серпами на длинных шестах и срезают их. Лодка с обвисшим парусом тут же теряет свой ход, становясь вместе со всем уловом желанной добычей. Попробуй оснастить триремы подобным устройством.
И ближайший же морской бой принес первые плоды. Когда один из венетских кораблей попытался проскочить вдоль борта триремы, ломая на ней весла, матросы выбросили вперед остро заточенные серповидные крючья, прикрепленные к специальным древкам. Натянутые снасти лопнули, будто порванные струны. Кожаный парус моментально свернулся к мачте. Потеряв ход, судно замерло на месте подобно остановленной на скаку лошади.
Его даже не пробовали брать на абордаж, а медленно и методично расстреляли зажигательными стрелами, оставив гореть пылающим факелом прямо на глазах у изумленных горожан.
В этом бою венеты потеряли восемнадцать кораблей. Следующие столкновения очень быстро склонили чашу победы на сторону римлян. Неуловимый флот врага оказался фактически разгромленным в течение одной недели, и триремы Децима Брута сделались единоличными хозяевами морского побережья, завершив блокаду городов венетов с моря.
Спустя еще три недели обреченное на голод население сдалось на милость победителей, освободив захваченных военных трибунов.
Цезарь ликовал. Север и северо-запад Галлии был присоединен к уже захваченным Римом землям. Он получил выход к морю, за которым лежала Британия.
Победу над венетами наместник сделал показательной. Кельты раз и навсегда должны понять, что Галлия, в конце концов, будет римской провинцией, чего бы это ему ни стоило! Он приказал казнить вождей всех племен коалиции и весь сенат венетов, а остальных жителей, от мала до велика, безжалостно продал в рабство.