Закат философии вручную

       «Слово «философ» у нас на Руси есть слово бранное и означает: «дурак»».
                =Федор Достоевский=
                Закат философии вручную.

    На тесной кухне размером не больше собачьей конуры (кухни таких скромных размеров казались проектировщикам советских панелек вполне подходящими для размещения того скудного запаса продуктов, что мог себе позволить советский человек) за чашкой чая «Принцесса Гита» с печеньем «Мария» вприкуску ведут неспешную дискуссию три философа. Эти трое мужчин средних лет знакомы с самого детства, хоть и не ходили вместе ни в детский сад, ни в школу. Зато высшее образование получали вместе, учась более двадцати лет тому назад в одном столичном ВУЗе на экзотическом факультете философии. Как же получилось, что трое мальчишек, не связанных узами совместного посещения детского сада, или еще более крепкими узами, связывающими порой на всю жизнь одноклассников, сумели завязать крепкую дружбу на всю жизнь? Можно предположить, что они были соседями по дому или, например, их родители дружили между собой, но нет. Они жили в небольшом городке, зажатом между казахстанскими и калмыцкими степями, почти на самом юге страны. И городок этот в то время был населен исключительно жителями среднего возраста (примерно такого, в каком сейчас пребывают трое философов), которые где-то нехотя, где-то со скрипом, но свыклись с мыслью, что их поколение уже готово к городской жизни. Их родители, то есть бабушки и дедушки мальчишек, не были готовы променять землю на расплавленный под южным солнцем асфальт, поэтому для них недалеко от городка (если быть точнее, то прямо через мост за рекой) сама собой организовалась деревня, сплошь состоящая из домов частного сектора. В этой деревне на Первой улице жили бабушки этих трех мальчиков. Почему Первая улица с большой буквы? Потому что это ее название. Оно такое же оригинальное, как и у трех других параллельных ей улиц, следующих за ней: - Вторая, Третья и Четвертая. Эти четыре улицы география зажала между рекой с фронтальной и правой сторон (если смотреть из городка) и валом с железнодорожной одноколейкой с левой и тыльной. Сама деревня продолжалась и за железную дорогу, но это уже была совсем другая деревня. Там и у улиц были более привычные названия, да и жили там непонятно кто. Конечно, там жили такие же дедушки и бабушки городских ребятишек, но с ними жителям первых четырех улиц исторически не сложилось стать не просто соседями, но даже и обычными знакомыми. Этот феномен в те времена никто не брался всерьез изучать или как-то трактовать, поэтому во всем не сговариваясь обвинили железную дорогу, располагающуюся на довольно высоком искусственном валу с крутыми склонами, покрытыми крупной щебенкой. Единственной артерией, соединяющей две части деревни, была автомобильная дорога, берущая начало еще за мостом в городке, и идущая до самого конца поселка. Казалось бы, в чем проблема? Дорога есть – ходи себе в гости, но тогда, видимо, было не принято делать пешеходные тротуары вдоль автомобильных дорог, поэтому никто и не ходил. Зато на первых четырех улицах все друг другу были знакомыми, хоть и насчитывали они суммарно более двухсот дворов. Жители же Первой улицы были практически одной семьей, ведь она, как самая короткая улица деревни, состояла лишь из семнадцати дворов, из которых один был чьей-то дачей, куда хозяева приезжали хорошо, если раз в месяц.
      Бабушки троих будущих философов жили во втором, девятом и шестнадцатом домах, образуя некоторую симметрию, лишающую их необходимости быть друг-другу уж очень близкими подругами. У каждой из них в отдельности естественно были подруги, но они как правило жили либо через забор, либо напротив, поэтому баба Дуся, баба Нина и баба Валя друг-другу являлись лишь хорошими соседями, что при встрече улыбнутся, спросят за здоровье, поделятся рецептом, но на одной лавочке сплетничать не станут. К слову, под сплетни и политические дискуссии на Первой улице были приспособлены три лавочки, условно разделяющие ее на три части: начало, середину и конец. Баба Дуся с тремя подругами коротала вечера в начале улицы, бабе Нине с ее тремя подругами досталась середина, ну и четыре бабушки, включая бабу Валю, делились новостями в конце. Внимательный насчитал сходу двенадцать бабушек, а жилых домов на улице было шестнадцать. Неужели не все бабушки выходили посидеть на лавочку теплым летним вечером, когда изнуряющая дневная жара уже спадает, но еще не настолько, чтобы из леса за валом начал выбраться темными тучами ночной гнус? Все, конечно. Просто в оставшихся четырех дворах жили родители, еще не успевшие стать бабушками и дедушками. Говорят, что после подсчета бабушек нужно начинать считать дедушек, но этот этап можно и пропустить, ведь дедушки мало того, что не сидели на лавочках, так еще и было их всего трое. Нет, не по одному на каждые четыре бабушки, просто лишь трем бабушкам Первой улицы повезло еще жить с дедушками. Бабушки троих будущих философов в этот короткий список не попали, им повезло меньше.
        По первым наброскам может показаться, что мальчики выросли в философов под аккомпанемент шаркающих по проселочным дорожкам немолодых ног и брюзжания на тему еще не родившегося, но уже разлагающегося коммунизма, но это не так. Во-первых, в деревне мальчики проводили все же меньше времени, чем в городке (если смотреть суммарно за весь год), ведь в учебное время в будние дни они к бабушкам не приходили совсем. В деревне они жили все школьные каникулы, а в учебные дни спешили туда сразу после уроков в субботу и возвращались обратно домой в середине дня в воскресенье. Поэтому делить городское и деревенское влияние на формирование мировоззрения мальчиков честнее было бы пополам. Другое дело что, когда на человека влияют одновременно столь противоположно направленные идеологии, вряд ли он рискует быть очарованным в полной мере хоть одной из них. К то же, если быть до конца честными, никто не собирался их очаровывать: - росли мальчики в восьмидесятых, взрослели уже в девяностых, поэтому во главе угла стояло выживание, а что из этих выживших получится – вопрос второстепенный. Мальчиков звали Саша, Олег и Дима. Почему звали, а не зовут, ведь они сейчас сидят на кухне, смакуя безвкусную «Марию»? Да потому, что имя каждого человека - это просто обозначение, вроде номера в журнале регистрации. Оно мало того, что не ничего не говорит о самом человеке, так и каждый новый день обозначает хоть и не на много, но уже другого человека, чем обозначало вчера. Тот Саша пока рос, взрослел, учился, набивал шишек, набирался опыта, ежедневно меняясь превратился в Александра, который уже завтра будет другим. Так же и с Олегом, и с Димой, и с любым другим человеком. Вряд ли найдется тот, кто, вспоминая прожитую жизнь, подпишется под каждым своим поступком или решением. Не потому, что решения были неверными или поступки плохими, а потому, что такие понятия, как мировоззрение, точка зрения, собственное мнение, нельзя зафиксировать во времени и нужно с пониманием относиться к их изменениям. Александр порой с недоумением вспоминает Сашу, Олег Олега, Дмитрий Диму, поэтому сподручнее все-таки излагать историю мальчишек, отталкиваясь от того, что они когда-то были маленькими, и звали их Саша, Олег и Дима. 
       Саша - внук бабы Дуси был самым старшим из мальчишек, аж восьмидесятого года рождения. Родители начали оставлять его у бабушки на выходные, когда ему исполнилось только шесть лет, поэтому его можно считать своего рода старожилом Первой улицы деревни. Лишь через два года там начнут оставлять с ночевкой двух его будущих друзей. С шести до восьми лет он исследовал только начало Первой улицы ровно до тех пределов, куда доставал зоркий глаз сидящей на лавочке бабы Дуси. Там же крутился мальчик Костя из первого дома, что был напротив дома бабы Дуси. Он был на три года старше Саши и жил в деревне с самого рождения вместе с родителями. Дружбы между мальчиками в те два года не сложилось, потому что Косте можно было гулять не только по всей Первой улице, но и переходить через овражек на другую сторону к валу, куда выходили огороды первого ряда дворов. Саше тоже хотелось туда хоть разок сходить и вырасти тем самым в глазах Кости, но баба Дуся бдительно стерегла единственного внука. А там, за овражком, небольшой лесок и искусственный земляной вал, защищающий деревню от ежегодно разливающейся в весеннее половодье реки. Помимо защитной функции вал выполнял еще и роль автомобильной грунтовой дороги, по которой можно доехать до самого железнодорожного моста и конца Четвертой улицы. Косте ничего не оставалось, как с присущей детям жестокостью дразнить Сашу малявкой, которому никуда нельзя ходить. Средних лет философ Александр вряд ли хорошо помнит свои первые два года в деревне, зато он помнит, когда ему уже исполнилось восемь лет мимо их лавочки в начале улицы, периодически стали проходить бабушка с мальчиком примерно одних с ним лет. Судя по тому, как с ними здоровалась баба Дуся, бабушку звали бабой Ниной, а ее внука Олегом.
      Олег - внук бабы Нины из девятого дома был в их компании самым средним во всех отношениях. Восемьдесят первого года рождения. Ниже Димы, но выше Олега, при этом легче Олега, но тяжелее Димы. Такие особенности своих физических параметров мальчики начали замечать, когда это было более менее интересно, то есть ближе к старшим классам. А в том далеком восемьдесят восьмом году выглядели они совершенно одинаково. Старт их дружбе совместными усилиями положили баба Дуся и баба Нина, которые замечали, как дети провожают друг друга взглядом, когда баба Нина с внуком шли в местный магазин за хлебом мимо лавочки в начале улицы. Оставь мальчишку, пусть побегают – предлагает баба Дуся, и баба Нина соглашается, что Олегу остаться играть с Сашей будет гораздо интереснее, чем идти с ней в магазин. Так зародилась дружба. Но вот третьему товарищу в их компанию было попасть сложнее. Что там говорить, ему было сложнее попасть даже в саму деревню, ведь он был единственным ребенком в семье, да к тому же чрезвычайно болезненным. Но так сложились обстоятельства, что родителям все же пришлось иногда оставлять Диму бабе Вале, что из шестнадцатого дома. Первый раз это случилось в тот же год, когда в деревню начал приезжать Олег, то есть фактически Дима стал деревенским в шесть лет, как и Саша, но на два года позже. Прямой дороги к дружбе с Сашей и Олегом у Димы не случилось, ведь жители конца Первой улицы ходят в магазин и на автобусную остановку через улицу Вторую, которая соединяется с Первой переулком. Лавочка у них тоже своя, поэтому у бабы Вали не было необходимости ходить сплетничать в середину или начало улицы – она занималась этим комфортно рядом с домом. Быть может Дима со своими будущими друзьями и не встретился бы, не будь у бабы Вали более менее упрощенного взгляда на окружающий мир. Да, ее внук часто болел и был почетным носителем позорного диагноза «рахит», но она была твердо уверена, что жизнь в деревне все эти его типично городские проблемы быстро поправит. Вот только эта жизнь в деревне должна быть полноценной, а не тепличной, как в городском улье. Собственных автомобилей у жителей Первой улицы можно сказать, что и не было - лишь в одном дворе. Со Второй улицы на вал выезжали по собственному подъему, поэтому дорога для маленьких детей опасности не представляла. Да, был еще рабочий трактор у дяди Коли, но никто никогда не видел, как он приезжает на улицу или уезжает с нее. Просто иногда трактор стоял перед домом, а иногда его не было. Баба Валя, взвесив все плюсы и минусы, решила, что Диме полезнее будет играть на улице, чем во дворе, где можно и грядки с цветами, клубникой или морковью потоптать. У соседей в конце улицы детей возраста Димы не было. Был одиннадцатилетний мальчик Андрей, который приезжал к своей бабушке и ходил гулять с Костей. Ему общаться с шестилетним Димой было разумеется неинтересно, он его даже не замечал. Зато там же в конце улицы по соседству жили две подруги, чьих имен никто уже и не вспомнит. Им в восемьдесят восьмом году было уже лет по шестнадцать, а то и больше. Этим девочкам наоборот Костя и Андрей были не нужны, зато Диму они заприметили сразу. Сложно сказать, что ими двигало, возможно зарождался материнский инстинкт, но девицы послушно позволяли Диме ходить хвостиком за ними вдоль по всей улице. До заката солнца, когда на улице еще светло, подружки прогуливались по Первой улице или сидели на металлической ограде палисадника у того двора, где жил дядя Коля. Дима ходил за ними или сидел под прицепом от трактора, играя в то, что можно было найти на земле. Вот там под прицепом в один прекрасный день его и обнаружили Олег с Сашей. Этот прицеп хорошо просматривался как бабой Дусей, так и бабой Ниной от их домов, поэтому мальчиков туда отпускали играть.
      С того самого лета восемьдесят восьмого, когда компания была сформирована, в течение следующего года мальчики старались встречаться и на выходных, хоть это и не всегда получалось по разным причинам. И такое все более тесное общение не могло остаться незамеченным родителями друзей, и взрослые, хоть и разными путями, пришли к одному решению: - оставить своих детей на все лето восемьдесят девятого года у бабушек в деревне. Родители Саши ждали пополнение в семье и принимали решение в поисках собственного спокойствия, которого было бы трудно достичь вчетвером в однокомнатной квартире. Плюсом к этому Саше довольно тяжело дался первый класс, и в деревне он мог спокойно отдохнуть перед вторым. Олега решили оставить бабушке на все лето не из-за детей, хотя у него к тому моменту уже была младшая сестра, а, чтобы мальчик проводил время с большей для себя пользой. Олегу только предстояло пойти в первый класс (хоть в ноябре ему исполнялось уже восемь), и родители посчитали общение в дружеской компании подготовкой к новым знакомствам в школе. Мальчик Саша, выглядящий в свои девять лет на все десять, в качестве друга Олега вызывал у них максимальное доверие. В городе у Олега тоже были друзья, но его родителям они не нравились. Просто там была компания смешанных возрастных групп, где старшие ребята не всегда учили младших чему-то хорошему. Ну а Дима заслужил право пожить целое лето в деревне лишь потому, что у него в городе друзей как раз не было вовсе. У него были конечно приятели из детского сада, но все они жили далеко, поэтому гулять вместе с ними не представлялось возможным. В его дворе гуляли несколько сверстников, но Дима был слишком необщительным, чтобы заводить знакомства, если эти знакомства не заводились сами собой под воздействием каких-либо обстоятельств. А вот в деревне у него появились друзья, причем сразу двое, поэтому там ему точно будет веселее, решили родители.
       Но все это вступление, если задуматься, никакого отношения к тому, что трое друзей в итоге стали философами, не имеет. Если бы события происходили две тысячи лет назад, то в историю ребят следовало бы добавить некоего наставника, который либо долгими беседами, либо многотомными трудами передавал бы им свое видение мира. Тогда один из них стал бы верным последователем своего учителя, передавая его мудрость следующим поколениям. Другой же посвятил свою жизнь расширению и углублению теорий своего учителя, стараясь отшлифовать все острые углы и свести воедино неизбежные логические противоречия. Третий последователь вполне мог им и не оказаться, а строил бы свою философию на критике учений наставника («хайповал» бы, сказали бы в наши дни дети подростки трех героев).  Но в конце восьмидесятых годов двадцатого столетия плодородной почвы для буйных философских всходов не было. Да и с каждым новым днем ее будет становиться все меньше и меньше. Следующее утверждение вряд ли можно назвать главным претендентом на абсолютную истину, но думается, что во многом вина за неизбежное отмирание философии лежит на физиках, химиках, астрономах, микробиологах, математиках и других ученых мужах, которые растащили загадки мироздания на тематические группы и разложили по полочкам все вопросы, остававшиеся нерешенными веками. Бытуют и другие версии стремительно снижающейся популярности философии…


     - Склонность к рассуждениям взята в заложники свободным временем. Точнее, его нехваткой. Скорость течения жизни среднестатистического представителя современного мира такова, что если он возьмет небольшую паузу для обдумывания чего-либо, то рискует упустить что-нибудь критически важное.
- Ой, Димон, не начинай. Скорость жизни не может быть быстрее времени, а время как текло до нашей эры, так течет и сегодня с одинаковой скоростью. Просто обдумывать нечто высокое стало совсем не практично, поэтому на такую ерунду никто не тратит время.
- Не соглашусь. Сегодня за сутки человек может сделать гораздо больше, чем он мог сделать две тысячи лет назад за те же двадцать четыре часа.
- А толку? Сутки не изменились по времени. Счетчик жизни минусанул очередной день. Ну да, телодвижений ты совершил больше, но какова разница в отдаче? К своим семидесяти годам рядовой древний грек мог затащить на невысокую гору семьдесят мешков с дерьмом…
- Зачем?
- Да просто так. Ну, чтобы в поселке под горой не так воняло. Не суть. Так вот, древний грек…
- С греком мы поняли, Санек, давай дальше.
- Не перебивай. В общем современный человек сможет за этот же срок осилить хоть семь тысяч таких мешков. Затем древний грек и современный человек умирают, прожив абсолютно одинаковое количество времени. Внимание, вопрос: - в чем разница?
- Нуууу, в современной деревне под горой воняет меньше чем в древнегреческой?
-  Очень смешно, Олег. Смотри шире.
- Я могу смотреть шире. Мешки, понятно, это аллегория. Если допустить, что они обозначают полезные дела, то за счет скорости жизни в современном мире можно совершить больше хороших поступков, чем задолго до наших дней.
- Допустим. Но это не ответ на вопрос. В чем разница между греком и современным человеком на следующий день после их смерти?
- Ты же знаешь, что это удел недальновидных сводить смысл человеческого существования к равенству: смысл жизни = прожить как можно дольше?
- Это точно, Саш, мельчишь. Как же знаменитое от одного современного философа: «Но мы же ведь более чем сложны, вроде бы»? Форма жизни у всех одинаковая, наполнение еще важно.
- А чего не так с наполнением? Сравнение наполнения – неблагодарное занятие. Бутылка кефира имеет значение, пока в ней есть кефир. И это значение ничуть не меньше, чем, например, у бутылки восемнадцатилетнего виски. А когда содержимое иссякает, то бутылка из-под кефира = бутылка из-под виски. Они вполне себе одинаково пригодны, чтобы в них поссать, когда едешь по трассе и не хочешь тормозить у обочины. Или я что-то не так понимаю?
- Хорошо, уговорил. Но при чем тут тогда продолжительность, если отбросить существенность наполнения? Одна бутылка кефира была оной десять дней, другую опустошили уже на второй день ее бытия, а потом обе переработали. Вот эта разница в восемь дней жизни между двумя бутылок с кефиром вообще кому-нибудь важна, она имеет значение?
- Только для третьей бутылки, которая прожила три недели. Она скорбит по той, что прожила только два дня, оценивает полноценность жизни той, что существовала десять дней, и благодарит своего бутылочного бога за дарованную ей судьбу прожить аж целых три недели. Жизнь устроена так, что после ее окончания у тебя ничего не остается. Ты можешь лишь оставить о себе воспоминания, не имеющие для тебя абсолютно никакого практического значения. Тебе в начале твоей жизни как-бы говорят: «Иди туда и копай яму». Ты, как человек разумный, спрашиваешь: «А зачем? А как глубоко? А почему именно там?». На все эти вопросы человек, поставивший перед тобой задачу, пожимает плечами, мол он не знает ответов на эти вопросы. Тогда ты пытаешься выведать практическую пользу для себя от этого занятия, но тебе отвечают, что из полезного, у тебя будет собственно говоря лишь яма, которую ты копаешь, а больше ничего. Возмутившись, ты говоришь, что не будешь тогда ничего копать, а человек отвечает: «Не хочешь, не копай – дело твое». И уходит. Потом ты спрашиваешь у каждого встречного, копает ли кто-нибудь, и удивляешься, что оказывается большинство людей копают…
- Ну так, Санек, ты ведь сам ответил на свой вопрос. Если ты копаешь яму, то кому-то она будет полезной, а кто-то и ногу сломает, упавши в нее. Тебя могут вспоминать как добрым словом, так и плохим. А если не будешь копать, тебя вообще никто не вспомнит.
- Я думаю, Олег, что Сашка до нас пытается донести тот факт, что нам после смерти уже никто не сможет рассказать, помнит о нас хоть кто-нибудь из живых или нет. Поэтому эти воспоминания имеют практическое значение только для живых, и не стоит на них оглядываться, принимая какие-нибудь решения в собственной жизни. Удобный, надо заметить, подход: - не рефлексируй, принимая сложные решения, после смерти за последствия никто не спросит.
- Да я вообще не к этому вел. Мы начали со смерти философии в современном мире. Ты, Дима, озвучил первопричиной нехватку свободного времени, без которого созерцание и, как следствие, познание мироздания невозможно. Я же разумею так: - философия умерла в тот момент, когда ей стали обучать. Но разве можно научить человека пониманию? Нам пять лет рассказывали о досократиках, о том, что Зенон Элейский и Зенон Китионский отличаются не только своими last name. Ставили двойки, когда мы делали доклады по метафизике, но забывали разделить ее на две части, а ведь до Канта она была одной, а после него стала совершенно другой. В конце концов нас научили в зависимости от ситуации выстраивать логическую цепочку, заканчивающуюся противоположными утверждениями: «Бог существует» или «Бога не существует». И нас было не переспорить, ведь мы опирались на труды Платона, Сократа, Декарта, Канта, Ницше и прочих великих умов. Но научили ли нас тому, как породить собственные идеи, на которые могли бы опираться уже наши потомки, решившие пуститься в философские рассуждения?
- Так это же вроде от нас и не скрывали. Еще на первом курсе стало понятно, что философ – не профессия, и потолок карьеры – аналитик на государственном канале, причем неважно каком, хоть спортивном, хоть политическом.
- Ага. А научили нас лишь в той манере, чтобы мы в теории могли потом научить других. Сами ничего сформулировать не можем, зато разницу между субъективным идеализмом Беркли и объективным Гегеля объяснить сумеем, хоть ночью разбуди и спроси.
- Ну вот и договорились. А я все-таки завершу мысль про греков. Древний мог любому современному сто очков дать вперед в философских рассуждениях только потому, что не видел смысла в перетаскивании как можно большего количества мешков с дерьмом за свою жизнь. А современному человеку с самого детства втемяшили, что не будешь таскать – не будет денег, вот он и таскает с юности до старости. А скорость жизни тут не при чем. Более того, у современного человека за счет увеличенной скорости жизни должно по уму быть больше времени на размышления, но он вместо этого берет очередной мешок с дерьмом: - не пропадать же свободному времени зря. Олег, ну а у тебя какая версия смерти философии?
- Да у меня все как-то проще. На заре формирования основных философских течений не только мудрость, но и материальные вещи, созданные руками человека, имели гораздо больший запас прочности в плане долговечности и практичности, чем мы это можем наблюдать в современном мире. Две тысячи лет назад целые поколения людей окружали одни и те же материальные предметы, то есть зрительное восприятие мира у них мало чем отличалось друг от друга. Люди могли жить в одном поселении с разницей в сотни лет и при этом они воспринимали окружающий мир практически одинаково. У них в головах рождались одинаковые мысли, приводящие к похожим умозаключениям. Именно поэтому рассуждения философов долго находили отклик в человеческих душах. Они совпадали по фазе что ли. А сейчас попробуйте проникнуться философией хотя бы сорокалетней давности, и поймете, что она из другого мира. Резюмируя, философия сегодня может с чем угодно поспорить за звание самой непрактичной вещи, а непрактичные вещи долго не живут из-за проблем с монетизацией.

 
Но ведь если бы Александр, Олег и Дмитрий пришли к таким выводам в том далеком девяносто девятом году, разве решили бы они поступать на философский факультет? Или в возрасте семнадцати/девятнадцати лет решения не всегда коррелируются не только с советами окружающих, но и с собственными мыслями? А быть может на эту тему рассуждать правильнее с поправками на условия, в которых происходит взросление ребят, ведь подростки в таком возрасте отнюдь не одинаковые. Но, как бы там ни было, а стать семнадцати/девятнадцати летними юношами можно лишь предварительно побывав в шкуре семи/девяти летних мальчишек. Вернемся в лето восемьдесят девятого.
К середине июня группу из трех ребят знали все жители Первой улицы, поэтому бабушки разрешали им слоняться туда-сюда без ограничений до наступления темноты. Чем они собственно и занимались. Из развлечений у них был детский четырехколесный велосипед Олега под названием «Мишутка». Саша и Олег умели свободно кататься на нем и на двух колесах, но вот у Димы это совсем не получалось. У него был свой четырехколесный велосипед в городе, но родители не стали привозить его в деревню, поэтому друзьям приходилось через два заезда на третий прикручивать и откручивать обратно маленькие колесики, чтобы и Дима мог кататься. Первым из начала улицы в конец и обратно ехал хозяин велосипеда. Потом за руль по старшинству садился Саша. Когда он возвращался, двое более взрослых ребят доставали из маленького бардачка гаечный ключ, брали с лавочки маленькие колеса и делали для Димы четырехколесный велосипед. Дима ехал тем же маршрутом, потом колесики откручивались и все по новой. Полный цикл у них занимал где-то полчаса, из которых за рулем каждый мальчик проводил не более трех минут. Наблюдая за ними, старшие ребята крутили пальцем у виска, практически взрослые девушки и парни пожимали плечами, взрослые умилялись, а Саша, Олег и Дима проводили время с таким удовольствием, какого в жизни у них еще не было.
Безусловно был у них и мяч. Жесткий, резиновый, бледно-оранжевый. Спасибо, что сильно ударить по нему из них никто еще не мог, а то поотбивали бы себе все, что только можно. Играть на улице можно было практически везде, так как в основном все дома находились в глубине дворов и риск разбить мячом чье-то окно был минимальным. Самое страшное, что грозило ребятам, это улетевший за какой-нибудь забор мяч. Днем вечно занятых взрослых найти было трудно, поэтому к концу лета мальчики знали, как попасть в любой двор Первой улицы самостоятельно. Где можно просто пройти через калитку, где нужно предварительно залезть на забор и повернуть вертушку, где получалось пролезть под штакетником, а куда можно было забраться только по стволу тутового дерева, нависающего над двором.
Остальные развлечения ребят состояли из войнушек с деревянным оружием и сидения поочередно на всех лавочках Первой улицы. Разнообразия иногда добавляли девушки с конца улицы, разрешая мальчикам поиграть с ними в «море волнуется раз». Они звали их с собой и по вечерам, чтобы поиграть в прятки, но бабушки загоняли ребят домой еще на закате, когда открываются на окнах ставни, а прятки начинаются, когда становится совсем темно, поэтому не срослось. Кстати, бабушки тоже вносили некоторое разнообразие в ежедневный график детей. Например, открывать те же ставни на окнах по вечерам они поручали мальчишкам, каждый у себя в доме. Утром их закрывать ребятам ни разу не пришлось, ведь бабушки делали это в пять/шесть часов утра – время сна у детей. Когда какой-нибудь бабушке надо было сходить в магазин за продуктами, она брала с собой внука, а двое других друзей хвостом увязывались за ними. Идти до магазина метров пятьсот, но все какое-никакое разнообразие. Были у них и индивидуальные развлечения, которые не выходили за рамки их дворов. Саша, например, с бабой Дусей заряжал воду перед черно-белым телевизором. Ни сам процесс, ни его назначение, он понять не мог, но бабушка говорила, что это очень важно поставить перед телевизором трех литровую банку с водой, когда оттуда говорит какой-то мужик. Сразу после ритуала Саша был обязан выпить несколько глотков воды из этой банки, благодаря чему никогда не болел. Или болел, но это не так важно. Олега баба Нина приучила смотреть ежедневно вечерние новости. К концу лета он мог уже безошибочно самостоятельно определять среди мелькающих на экране лиц те, в которые бабушка будет непременно плевать и махать им кулаком. Олегу они ничего плохого не делали, но раз бабушка сердится, значит в них ничего хорошего и нет. Вместе с ней он научился удивляться тому, что не только русские в мире имеют белый цвет кожи. Баба Нина все никак не могла свыкнуться с этой информацией. Диму же с семи лет баба Валя учила молитвам. Даже пыталась их писать на бумажках, чтобы было проще, но внук только собирался в первый класс и читать не умел, а она увы была практически безграмотной, поэтому плодотворного обучения не получалось. Дима старательно пытался все запоминать на слух, но только повзрослев понял, что абсолютное большинство слов из бабушкиных молитв либо вообще не существовало, либо произносились и ей, и им неправильно.
С того самого лета и вплоть до отъезда из городка в столицу для обучения в институте мальчики старались как можно больше времени проводить вместе, а это было возможно только в деревне. Родители не были против, а бабушки были только «за», ведь из этих мягких в силу возраста ребятишек вполне себе можно было вырастить годных помощников по огороду. Быть может, в то время в них начала зарождаться тяга к философии, ведь желание поступать на философский факультет не может появиться на ровном месте одновременно у трех друзей…


  - Вижу, что в вопросе смерти философии трудно привести все к общему знаменателю, поэтому предлагаю поговорить о рождении философии.
- И чем нам это может помочь? Все, вроде, рождаются одинаково, а вот умирает каждый по-своему.
- Ты, Санек, путаешь рождение с порождением. Философия не рождалась естественным путем, а была создана. Как мы знаем, любой процесс создания чего-либо не происходит без наличия основополагающей причины…
- Подожди, Дим. Вы оба запутались в понятиях. Философия сама по себе – ничем не обеспеченное слово. Вроде биткоина, доллара США, или обещаний западных «партнеров» России. Философия не рождалась – согласен, но никто ее и не создавал.
- Давай, Олег, не томи уже. Роди наконец свою мысль и срази нас наповал третьим вариантом.
- Не перебивай, Сань. Философия, как мне видится, – просто название, которое дали изрекаемым людьми мыслям. Что есть по сути своей философия? Она точно не про рассуждения по поводу вопросов, на которые легко находятся ответы. Людей, спорящих о том, что полезнее, черный или белый хлеб, философами не назовешь. А вот тех, кто пытается познать суть человеческого бытия, природу добра и зла или роль высших сил помимо природных в мироздании, бывает интересно послушать. Причем ни на один из вопросов философии ответ так и не найден, поэтому сегодня с уверенностью можно сказать, что философом может быть каждый, и для этого достаточно уметь доступно излагать свои мысли, и иметь желание задумываться над сложными вопросами.
- Фигня. Умение доступно излагать мысли, это когда богатые ни в чем не нуждающиеся люди с высоких трибун объясняют голодному сброду, что в очередной раз нужно затянуть пояса потуже ради спасения экономики страны. И сброд, прислушавшись, расходится молчаливо по халупам. Но на трибунах были отнюдь не философы, ведь образ философа никогда не вязался с роскошью, скорее с самодостаточностью и скромностью. Поэтому нищий сброд к философам не прислушивался исторически, ведь последние не учили, как заработать на жизнь, а призывали научиться любить и нищету в себе, и себя в нищете. По-моему, складно языком чесать еще не философия. Важна глубокомысленность.
- Глубокомысленность, Димон, конечно важна, но она не присуща ничему молодому. Философией скорее всего начали называть еще настолько неумелые и робкие умозаключения, что глубокомысленностью там точно не пахло. На заре философии была поверхностность и мешанина из разнонаправленных мыслей. Вроде наших рассуждений образца первого лета в деревне…
- О, да, я его помню. Не полностью, конечно, но помню.
- Да мы все его помним.
- Не скажи, Олег. Мне было девять, тебе восемь, Димону семь. Как ни крути, а запомнил я точно больше вашего. И если уж мы заговорили про нашу молодую философию, сопряженную с зачатками мыслительных процессов в наших детских головах, то скорее всего они запускались в моменты серьезного отклонения реальности от рутинной обыденности.
- По-моему, в то первое лето все было гладко. Даже коленки особо не разбивались, учитывая маленькие размеры велосипеда.
- Димон – понятно. А ты, Олег, тоже ничего припомнить не можешь? Я вот как минимум три волнительных момента могу вспомнить. Безрукого помните?
- Конечно. Он жил по диагонали от моего дома. Самый высокий забор на улице и самая психованная мелкая и громкая псина в округе.
- Так вот руку он потерял в то наше первое лето восемьдесят девятого. И если тебе, Олег, историю этого дяди рассказала бабушка, то нам ее уже рассказывал ты, опираясь на собственную детскую цепочку логических рассуждений. А нам с Димоном уже надо было строить свои собственные цепочки, чтобы переварить факт существующей в этом мире возможности потерять руку. Или в твоем нежном семилетнем возрасте логические цепочки еще не складывались. А, Дим?
- Моя логика, помню, разбивалась уже на первой вводной: - дядя попал под поезд, и ему отрезало руку. Я к своим семи годам уже успел несколько раз съездить туда обратно на поезде к родственникам и хорошо помнил, как наблюдал на перроне за проходящими составами. Так вот я тогда и не смог понять, как можно попасть под поезд, который и видно, и слышно чуть ли не за километр. 
- Зато сейчас все стало на свои места. Под поезда как попадали, так и попадают, но сейчас у всех этих трагедий есть общие черты – наушники и отсутствие мозга. Тридцать пять лет назад наушников не было. Но с поездами понятно. Вывод то какой получается?
- Давайте я попробую продолжить про основополагающую причину. Построение логических цепочек – это не только признак молодости ума, но и тот метод, которым охотно пользовались мудрые мужи древности. У них было слишком мало накопленного человечеством опыта, слишком мало знаний об окружающем мире, поэтому простейшие логические парадоксы любого могли поставить в тупик. Вспомним Зенона и его Ахиллеса с черепахой. Он вставал со своего ложа, шел к нужнику, справлял нужду, возвращался, садился за стол и на полном серьезе писал, что ни одно расстояние невозможно преодолеть до конца, так как оно состоит из бесконечного множества дискретных точек. То есть, по его логике, он должен был намочить штаны, не дойдя до туалета, но штаны были сухими. Скорее всего. Плюсом к этому шли те философы, которые были скорее математиками, чем мыслителями. Вроде Фалеса или Пифагора. Сейчас невозможно быть ни философом-логиком, ни философом-математиком. Так и с развитием философии в рамках одного конкретного человека. Чем старше он становится, тем сложнее ему быть убедительным в своих рассуждениях, ведь окружающий мир с каждым днем будет все более понятным не только для него, но и для его слушателей. И если с этим все ясно, то остается открытым только один вопрос: - потребность построения логических цепочек для более глубокого понимания окружающей действительности обусловлена необходимостью или все же склонностью конкретного персонажа к этому процессу? 
- Перефразируя и отчерпав большую часть воды, которую ты, Дима, тут налил, ты оставляешь нас перед выбором двух категорий мыслителей. Философ по рождению и философ по необходимости.
- Последний сразу отпадает. Какая нафиг, Санек, необходимость в рассуждениях? Философов статистически ничтожное количество на земле. Настолько ничтожное, что я сомневаюсь в существовании какой-либо необходимости их порождающей. Это как верить в необходимость мужского педикюра.
- Олег, ну если ко всему относится так прямолинейно в лоб, то можно сомневаться в существовании вообще всего, чего ты не видел. Если что-то есть, то это возможно, а если чего-то нет, то это совсем не означает, что оно невозможно. Мы для того и философы, чтобы более гибко ко всему подходить. Жизнь, как процесс существования от момента рождения до момента смерти, для каждого человека вроде одинакова, но сам процесс никогда не повторяется. Совокупность случайных событий и отношения к этим событиям каждого отдельного человека может как наталкивать на философские рассуждения, так и способствовать расслабленному пребыванию в абсолютном пофигизме.
- Вынужден согласиться с Димой, дружище. Слепой от рождения ребенок не сомневается, что быть зрячим и быть слепым – это просто две вариации одной реальности, только одна из них чуть более редкая. И у этого ребенка своя философия. А если зрячий ребенок, который до определенного возраста видел солнце, небо, улыбку мамы, игрушки, вдруг теряет зрение. Какой будет его философия? Признание какой вариации реальности устроит его настолько, чтобы остаться нормальным не только для сердобольных окружающих, но в первую очередь для себя самого? А ведь знаете, есть еще и философия тех, от которых отказываются матери, когда после рождения узнают о их слепоте. Да, жизнь может заставить философствовать, потому что по-другому не вынести груза суровой реальности. И если вы мне сейчас заявите о частности и редкости проявления такого рода философии, то вспомните еще про тех, кто, живя в абсолютной нормальности, способен задуматься о том, что нормальная жизнь не аксиома, раз рядом с ней рука об руку идет нечто ужасное в своей ненормальности…


И да, друзья в силу возраста вспомнили естественно не все, что им продемонстрировала деревня в то их первое лето. Из простого и обыденного - они разучились там чистить зубы. Бабушки с вставными челюстями, плавающими ночью в стаканах на тумбочках, не придавали процессу чистки зубов никакого значения, поэтому могли просто не заметить, что их внуки тоже зубы не чистят. Нет, никто мальчиков не поощрял в этом, так просто получилось в силу непреодолимых обстоятельств, которые сложились из умывальника на улице – единственном месте, где можно было умываться, мыть руки и чистить зубы. У одного этот рукомойник висел под виноградом, где любили кормиться так и жаждущие ужалить его осы. У другого место для умывания соседствовало с будкой дворового цепного пса, шерсть которого отвратительнейшим образом облепляла весь умывальник. У третьего бабушка для умывания использовала только колодезную воду, привкус которой, если ей прополоскать рот, пропадал только после плотного завтрака. Короче, не задалось у мальчиков с чисткой зубов.
Но наряду с подобной мелочью были и парочка довольно серьезных потрясений для ребят. Настолько волнительных, что между собой они их никогда не обсуждали, поэтому, видимо, и сегодня вспомнить не могут. Первый такой случай касался соседа Олега через переулок. Его звали Сергей, и он был уже достаточно взрослый – лет семнадцати не меньше. Кроме того эпизода данный парень мальчикам ничем больше не запомнился, потому что на следующее лето его в деревне уже не было: - ушел в армию, а потом остался служить по контракту. Нет уверенности, что с тех пор он вообще хотя бы раз приезжал навестить своих родителей. Но, может быть, мальчики этого просто могли не заметить. Так вот, в один из дней первого лета мальчики увидели, как Сергей по переулку пошел в сторону вала, держа на руках свою кошку. Эта кошка, как и вся остальная живность Первой улицы, была ребятам знакома. Им стало интересно, поэтому они спросили у Сергея, куда он ее несет. Он сказал, что родители попросили занести ее в лес, чтобы она больше не вернулась, так как пользы от нее никакой – мыши по сараям и летней кухне ходят как у себя дома. Мальчикам захотелось узнать, что значит «занести кошку в лес». Они увязались за подростком, хотя с улицы им было уходить запрещено. Сергей не стал их прогонять, ведь ходить хвостом за взрослыми было одним из обыденных занятий трех друзей. То, что случилось в лесу сразу за валом, повергло детей в шок, хоть они и пытались спрятаться за стандартной защитной реакцией малышей на пугающие вещи: - если что-то страшное делает взрослый, значит это скорее всего нормально. А взрослый опустил кошку на землю, придавил ее ногой и привязал к задним лапам веревку метра в два длиной. Потом взялся за другой конец и начал раскручивать кошку вокруг себя. Мальчики отбежали в сторону, чтобы кошка не ударилась о них, а у Сергея и не было таких планов. Он медленно двигался в сторону ствола ближайшего дерева, пока животное не ударилось о него с ужасающим глухим звуком, означающим окончание ее жизни на этой земле. Видя замешательство ребят, Сергей сказал, что все равно она была больше не нужна, поэтому ничего особенного не произошло. Он отвязал веревку (она то еще может быть нужна) и пошел домой, оставив труп кошки лежать там же под деревом. Назад ребята шли молча, ведь у каждого в голове крутилась мысль: «Неужели ненужным может стать что-то живое? Живая кошка - это ведь не поломанная игрушка или рваный носок». Ответов они не находили.
Другой эпизод менее трагический, но только по чистой случайности.  В тот раз мальчик Костя, что жил напротив Сашиной бабушки и был без преувеличения самым безголовым ребенком на Первой улице, пробегая мимо друзей в сторону своего дома, позвал их смотреть на нечто невероятное, чего раньше те никогда не видели. В тот раз собралась целая толпа ребят. Напротив Олега жила бабушка двух братьев погодок пятнадцати и шестнадцати лет. Звали их Леша и Паша от старшего к младшему. Так вот Леша после лета шел в одиннадцатый класс и его, как и всех учеников, переходящих в последний учебный класс школы, возили на стрелковый полигон. Чем они там занимались, мальчикам не особо было понятно, но Леша ухитрился вывезти с полигона неполную пулеметную ленту холостых патронов. То, что они холостые, с уверенностью заявил сам Леша. И теперь он всех звал с собой в лес, чтобы эту ленту бросить в костер и посмотреть, что будет. Это был второй раз за лето, когда трое друзей нарушили запрет покидать пределы своей улицы, уж больно интересно все это звучало из уст Кости. Леша, Паша, Костя, Андрей, трое маленьких нарушителей режима и плюс еще двое незнакомых парней с других улиц отправились в лес. Те двое в будущем станут ребятам знакомыми, но не этим летом. Такой толпой они быстро насобирали сухих веток на костер и соорудили его ближе к реке, чтобы было подальше от деревни. Аккурат там, где умелыми городскими жителями были вырыты в земле удобные столики для пикников. День был будний, поэтому в лесу было тихо и пусто. Когда костер разгорелся, старшие ребята сказали малышам, что им лучше спрятаться, а то мало ли что. Саша, Олег и Дима послушно улеглись в канавах по периметру одного из столиков. Когда Леша уже собирался бросить ленту в костер, нервы сдали и у Андрея с Костей, а также у двух мальчишек с других улиц. Они тоже спрятались в канавы. А потом началась война. Грохот стоял такой, что закладывало уши. Олега и Сашу что-то придавило к земле настолько сильно, что стало трудно дышать. Оказалось, что на одного сверху упал Леша, на другого Паша. Так они пролежали всего секунд десять/пятнадцать, но для каждого они показались целой вечностью. Когда все стихло, ребята выбрались из своих укрытий и обнаружили разбросанные кругом горящие ветки, которые раньше были костром. Спасибо, что было лето, а не осень: - ничего быстро не загорелось и не превратилось в лесной пожар. Традиционно мочой потушив головешки, старшие ребята решили идти не прямиком обратно домой, а по лесу вокруг в сторону железнодорожного моста, чтобы потом попасть на Первую со Второй улицы через переулок: - боялись взрослых, которые явно слышали разрывы патронов. Мальчики, прислушавшись к удаляющимся голосам старших ребят, поняли лишь то, что патроны вовсе не были холостыми, и все они могли погибнуть прямо рядом с тем костром. Домой, как это бывает у малышей в минуты сильного волнения, шагали молча, переваривая полученную информацию. По приходу все трое получили ремня, так как взрослые, слышавшие выстрелы в лесу, уже их встречали. Они конечно никак не могли связать звуки выстрелов с тремя маленькими мальчиками, но профилактику никто не отменял.

 
- Раз уж вспомнили детство, хотел бы услышать ваше мнение по поводу воспитания детей. Не знаю, как у вас, а мой старший не прислушивается ко мне даже в простейших вещах. Мне порой кажется, что, если я ему скажу нельзя выходить в окно, он непременно выйдет, ведь в его понимании отец правым быть не может по определению. Я все понимаю, что подростки в этом возрасте целиком состоят из противоречий, но мы же вроде такими не были?
- Ты, Дим, не одинок в этом. Мой хоть и на год младше твоего, но сложности с взаимопониманием начались уже наверно пару лет назад, когда ему исполнилось двенадцать. У моего все его беды упираются в нищету родителей. Если родители не смогли своим умом научиться зарабатывать на жизнь, то какой смысл прислушиваться к их советам? Ради чего? Ради того, чтобы потом самому жить в нищете? И ведь не поспоришь.
- А я, мужики, поступаю проще. Мой пару раз мне что-то в ответ буркнул, так я ему больше советов и не даю. Причем не тайком, а объявил ему в открытую, что пусть ему тогда жизнь советы дает, если советы родителей он считает бесполезными. Вот только жизнь – она советов не дает, она по факту совершенной ошибки мордой об стол ударит, в следующий раз будешь внимательнее. Присоединяюсь к вопросу Димы: - что поменялось за последние двадцать пять лет в вопросах воспитания?
- Я, естественно, сам уже задумывался над этим. Более менее помню лето девяносто первого, когда бабушки стали нам давать больше самостоятельности. В то же лето под присмотром Кости и Андрея мы даже начали ходить купаться без взрослых. И все, что я помню из бабушкиных советов: - не заплывать на середину реки, где сильное течение и не перебегать дорогу, а ходить на пляж под мостом. То есть я веду к тому, что у меня даже не было возможности противоречить бабушке, так как поводов она не давала. При этом, что такое хорошо, а что такое плохо, вроде уже тогда отлично понимал.
- А у меня теория следующая. Наши родители росли в пятидесятых-шестидесятых годах. Мы росли в восьмидесятых-девяностых. Если задуматься, то эти периоды жизни по крайней мере в рамках нашей страны мало чем друг от друга отличаются. И это понимали не только наши родители, но и мы сами. У нас даже не возникало мысли в головах, что мы, когда вырастем, станем кем-то другими, а не такими же людьми, как наши родители. И если все это суммировать, то острой потребности в советах от наших родителей у нас попросту и не было. Мы смотрели на них, на то, как они живут, как поступают в тех или иных ситуациях, и формировали свою собственную поведенческую модель. А родители, видя ту модель, которая у нас получается, не находили сильных отличий от самих себя в нашем возрасте. Пазл складывался как нельзя лучше. Сверх усилий в вопросах воспитания не требовалось ни от родителей, ни от детей. Нас устраивал вариант стать такими, как наши родители. Их он тоже устраивал.
- Здравая мысль, Олег. Попробую ее развить. Это благополучие было возможно еще и потому, что мы сами, наши одноклассники, наши друзья по деревне, мы все были практически одинаковыми. За очень редким исключением, перемешай нас всех по разным семьям, и не изменилось бы ровным счетом ничего. Мы все равно выросли бы теми, кто мы есть. Ели мы ели одно и то же, носили одно и то же, играли в одинаковые игрушки, ездили на одинаковых велосипедах. В школу ходили с одинаковыми дипломатами, неизменно доставая из них одинаковые пеналы с одинаковыми ручками. Та невозможность невыгодно сравнить себя с кем-то из сверстников и была залогом нашего счастливого детства. А теперь вернемся к советам нашим собственным детям. Что мы чаще всего говорили и говорим им, пытаясь наставить на путь истинный?
- Да понятно, что. Мол у нас в детстве не было сладостей, не было игрушек, телевизоров, компьютеров, телефонов. И еще, что домой нас было не загнать, что мы только и делали, что гуляли на улице. Что мы, не имея интернета, черпали все знания из библиотечных книг, при этом не имея проблем с учебой…
- Правильно, Саш. А представь, что я - подросток, который, живя в современном мире, слышит все это. Какие мысли у меня появляются в голове? Во-первых, мне становится жалко этих несчастных родителей, у которых не было детства…
- Не, Дим, жалость современным детям чужда.
- Не перебивай. Во-вторых, я никогда не поверю, что эти самые родители росли бы так, как они росли, имей они все то, что сейчас так важно нынешнему поколению детей. И это ведь не проверить, поэтому не подлежит никаким дискуссиям. Ну а в-третьих, я не вижу себя взрослым, похожим на своих родителей, ведь я уверен, что все то, на что сейчас так ущербно по копейкам копят родители, наше повзрослевшее поколение будет брать, как само-собой разумеющееся.
- Короче, в плане жизненного опыта мы своим детям ничего полезного передать не можем. Радует, что этот факт отнюдь не констатация нашей импотенции в данном вопросе, а всего лишь отражение новой реальности.
- Не уверен, что существующее эмоционально-психологическое дистанцирование детей от родителей непременно станет обыденностью, быть может оно останется присущим только нашему поколению, а может захватит еще одно, а потом сойдет на нет. Ведь если основополагающей причиной этого социального явления считать гипертрофированный технический прогресс, меняющий кардинальным образом жизнь человека, то может возникнуть эффект перегрева в восприятии человеком этой самой быстротекущей жизни. Если даже самому заядлому сладкоежке раз в пять минут давать новую конфету, то очень скоро он начнет сомневаться, в том, что он ест что-то вкусное, а потом вообще перестанет их есть. И вот тогда родители, которые в своем детстве сами обожрались подобным образом конфет, смогут что-то объяснить или подсказать своим уже частично наевшимся детям. Да, они будут говорить про абсолютно разные конфеты, но эффект пресыщения от них ничем друг от друга не отличается.
- Твои конфетные аллегории, Олег, текущую ситуацию никак не поменяют. К чаю есть только «Мария», ее и ешь. Но мысль, если серьезно, вполне имеет право на существование. Мы возможно просто попали в переходный период от вялого течения жизни к более бурному. Наши дети имеют шанс общаться с нашими внуками при переходе от более бурного течения к просто бурному, которые могут не так уж и сильно друг от друга отличаться.


Летом девяносто первого бабушкам было не до внуков: - они уверенно могли по малейшим признакам предсказывать не только погоду, но и политические изменения, поэтому уже летом перешли в режим ожидания чего-то тревожного. И это тревожное ожидалось настолько глобальным, что свою пошатнувшуюся чрезмерную внимательность к внукам они легко смогли бы объяснить не только родителям внуков, но и самим себе. Так бывает, когда на недавно запретные вещи ты получаешь моральное право. Нет, дети не превратились в беспризорников, но уходя после завтрака на улицу и возвращаясь минуя обед к ужину, им даже не приходилось рассказывать, где они были и чем занимались. И эту возросшую степень доверия от взрослых друзья не могли не заметить и, возможно, даже ценили. Сегодня они прекрасно понимают - то доверие бабушек было вызвано отсутствием возможности контролировать собственных внуков без приложения дополнительных усилий. Нет, это не лень, просто бабушки были по-настоящему деревенскими и душой, и телом. Как говорится - от земли. Летом у них не бывало таких дней, когда не к чему было бы приложить усилий. Да, если рассматривать под микроскопом, то распорядок дня у них мог отличаться, но в общих чертах с подъемом в пять часов утра и отходом ко сну в девять часов вечера они практически друг друга копировали. А день они проводили за работой в огороде, который нуждался в посадке, прополке, поливе, сборе урожая. Сам урожай тоже нуждался в обработке, поэтому того времени, что отводилось на внуков, хватало исключительно на приготовление завтрака, обеда и ужина.
Внуков такое положение вещей вполне устраивало. Несколько раз за лето старшие ребята сводили их на реку. Если Саша плавать к тому времени умел довольно уверенно, то Олегу нужно было еще много практиковаться, а Диму - так вообще обучали с нуля. Там же на реке их научили варить моллюсков в старых консервных банках. Требовалось всего лишь насобирать закрытых раковин, найти подходящую банку, развести костер вокруг пары кирпичей. В банку моллюски и вода, а сама банка на кирпичи. Варить, пока не надоест ждать, а потом вскрывать раковины и съедать все внутренности. Вот и весь рецепт. О полезности, вреде, вкусовых качествах этого блюда ребята вряд ли смогут внятно рассказать сегодня, будучи взрослыми, но то, что оно позволяло без голодных болей в животах пропускать обед – доказанный факт. На реку выбраться у друзей получалось не всегда, потому что в этом вопросе они полностью зависели от старших ребят, которым лишние заботы с малышами были ни к чему. С одной стороны, друзья и сами могли бы пойти купаться, учитывая низкий уровень контроля со стороны бабушек. Голову не мочи водой и купайся без трусов, и никто ничего не узнает. Вроде ничего сложного, но один случай в начале того лета привил ребятам некую боязнь реки, поэтому на каникулах в девяносто первом они самостоятельно туда не ходили. Как-то раз они сидели под мостом, прячась в его тени от палящего солнца, и наблюдали за проплывающими по реке редкими лодками. День был будний, поэтому оба пляжа на противоположном берегу были абсолютно безлюдными. Но потом на том пляже, что слева от моста, появились две фигуры. Чуть позже ребята увидели, что это были две девочки лет двенадцати. Скорее всего, они для купания специально выбрали тот пляж, что ближе к повороту русла реки. Там течение воды хоть и сильнее, но оно же намывает много песка, образующего долгий и пологий вход в воду. Сама река от поворота до моста была шириной метров пятьдесят, но почти всю ее можно было перейти по пояс, ну или по грудь. Глубокое, достаточное для судоходства, русло располагалось ближе к деревенскому берегу, и его ширина не превышала пяти метров. В выходные дни пляж слева от моста всегда заполнен семьями с детьми, но в выходные дети под присмотром. А в тот день за девочками никто не смотрел. Они шли на безопасный пляж, на котором неоднократно купались с родителями, но они не знали видимо о его коварной переменчивости. Быстрая река на повороте вымывала под водой не слишком большие, но глубокие ямы, которые незаметно появлялись на мелководье ближе к деревенскому берегу. Мальчики смотрели, как купаются девочки, не придавая этому действию никакого значения. Все было настолько обыденным, что они даже не сразу поняли, что в какой-то момент времени в воде осталась только одна девочка. Она стояла по пояс и смотрела в сторону деревенского берега, но свою подругу найти так и не смогла. Постояв так пару минут, она быстро, насколько позволяла вода, побежала в сторону берега, а мальчики побежали в сторону спасательной станции, которая была как раз возле моста. Спасти утонувшую девочку не удалось. Ее и нашли то чудом возле второй сваи, к которой ее прибило течение. Могло случиться и так, что течение реки, отнесло бы ее аж до железнодорожного моста, тогда уж и не нашли бы вовсе.
Этот случай стал очередным запретным для обсуждений в маленькой компании друзей. Каждый увиденное переваривал внутри себя, в меру своих способностей. Проще всего это давалось Диме, который в силу возраста возможно еще не осознавал всей категоричности смерти. Он размышлял над тем, стали бы его спасать Костя или Андрей, если бы он вот так разом исчез под водой. Костя, наверное, нет, а вот Андрей - скорее всего да. Олег переживал чуть больше. Ему порой казалось, что он, хоть и сам еще плавал еле-еле, должен был попытаться прыгнуть в воду, чтобы спасти девочку. Но потом сразу приходила мысль, что тогда их бы просто обоих прибило ко второй свае автомобильного моста. А этого он допустить не мог, ведь к своим десяти годам уже понимал, что его жизнь принадлежит родителям, и умереть – значит очень сильно их подвести. Но где тогда кроется правда? Почему он боится подвести своих родителей и спокойно наблюдает, как какая-то незнакомая девочка подвела своих? Прав он в этом или нет? Саше было сложнее, Саша умел плавать. Дольше всех ему пришлось вспоминать тот случай и ту девочку, которую он не то что не знал, а даже не смог бы описать, ведь они были достаточно далеко. Сколько раз он в своих мыслях прыгал в воду и, в отличие от Олега, столько же раз вытаскивал ее еще живую на берег. Сейчас, будучи взрослым, он знает, что не смог бы этого сделать физически, ведь даже элементарно бороться с тем течением он был тогда способен не более десяти/пятнадцати секунд, а потом бы устал. Он был уверен, что не утонул бы, а потому еще больше корил себя за малодушие, за отсутствие самой попытки. Ведь добро – это не только про тех, кто его совершает. Гораздо больше тех, кто пытается делать добрые поступки, но у них не получается, поэтому они остаются за кадром истории. Но менее добрыми это их точно не делает.

 
- Меня иногда посещают мысли о справедливости мироздания. Да, это вечный неразрешимый вопрос философии о познаваемости или непознаваемости мира, но нас же не сожгут на костре за ересь, поэтому предлагаю само понятие мироздания отменить. Нет, не потому, что его сложно понять, а потому, что к нему никак не удается привязать хоть какие-нибудь человеческие истины, на которых строится вся система взаимоотношений.
- Например?
- Добро и зло. Правда и ложь. Справедливость и несправедливость. Хорошее и плохое. Дружба и вражда. Допустим, что существовала (или существует) та изначальная воля, которая стояла у истоков нашего существования. Технические моменты тут не так важны. Большой ли это был взрыв, или некий огромный навозный жук скатал не менее огромный навозный шарик, который мы называем Землей, - это все равно претендующие на истину интерпретации одного начала. И об этом тоже не стоит забывать: - богословы и ученые между собой никогда не договорятся о происхождении Земли. И те, и другие будут отстаивать свою правду, абсолютно не понимая, что если к их спору присоединится кто-то третий, то и та, и другая правда окажутся ложью. И так со всеми фундаментальными понятиями. Применительно к попыткам понять окружающий мир, мы оперируем ими, считая их в каждой конкретной ситуации истиной в последней инстанции. Вот только +5 и -5 без промежуточных значений, но на поверку я лично сходу не назову ни одной справедливости на +5, равно как и ни одной эталонной несправедливости. Это как если к шикарному фильму с тысячью положительными отзывами кто-то один оставляет отрицательный. И все, рейтинга на 5 звезд не видать, как своих ушей.
- Горшочек, не вари. Ты, Саша, говоришь понятные вещи. Вот только не совсем понятно, почему ты удивляешься нестыковкам между понятиями, изобретенными человеком, и творением, к созданию которого он не причастен? Если бы каждый человек умел внятно объяснить мироздание, то что помешало бы ему создать свой собственный мир?   
- Вы оба к этому глобальному вопросу подходите не с той стороны.  Такие темы познаются от общего к частному и никак не наоборот. Сперва неплохо бы определиться со стартовой точкой отсчета самого мироздания, которая будет общей для всех теорий. Если мы разбираемся с проблематикой уникальности планеты Земля в, казалось бы, бесконечной вселенной, то это одно. Если мы ищем движущие силы, населившие Землю разумными существами – это уже немного другое. Быть может есть желание рассуждать о конечности или бесконечности вселенной, тогда это уже третье направление. Если не определимся, то рискуем в этой дискуссии очень долго говорить о разных вещах и удивляться, почему никто не соглашается с нашей точкой зрения. Так что мы, господа философы, собираемся искать?
- Учитывая, Димон, что предлагаемый тобой метод познания мироздания устойчиво отдает феноменологической редукцией Эдмунда Гуссерля, я сразу против. Я вообще не понимаю, как этот персонаж в течение пятидесяти лет развивал свое философское течение, опираясь только на чувственные восприятия, как первооснову любого познания. Этим можно заниматься только в одиночку, ведь само по себе восприятие не способно рисовать картины созерцаемого в чистом виде. Все они окажутся искаженными призмой сознания каждого конкретного созерцающего, поэтому ассоциации, выводы и умозаключения при восприятии чего-то конкретного разными людьми могут очень сильно отличаться.
- Отвергаешь - предлагай, дружище.
- Да, Саш, как ты себе представляешь рассуждения над одним из базовых вопросов философии без хоть каких-либо априорных знаний? Не зря же бородатые мужи уже более двух тысячелетий изливают на бумагу свои философские умозаключения? И пусть сегодня мы не можем сказать, что находимся намного ближе к пониманию основных вопросов философии, чем были те же Фалес со своим древним не рожденным богом или Пифагор, который на фоне вегетарианства активно продвигал тему метемпсихоза. Да вы и без меня знаете, что очень много философов уделяли пристальное внимания в своих рассуждениях и мирозданию помимо всего прочего. И спорили они друг с другом (чаще всего заочно) также часто, как в общем и рассуждали. Гераклит развивал тему единства и борьбы противоположностей, а чуть позже Парменид не стесняясь ее активно отменял, опираясь на невозможность небытия, которая отрицает наличие разграничения между противоположностями, следовательно, и перетекания одной противоположности в другую. С другой стороны, спустя две тысячи лет Гегель наоборот широко использовал идеи Гераклита в качестве базы для своих умозаключений. И попробуй тут разобрать кто прав, а кто нет. Поэтому, Санек, у нас не получится вот так сходу сказать о мироздании ничего такого, что либо не повторяло бы уже сказанное ранее, либо не противоречило уже сказанному.
- Короче, я понял, что от общего к частному мы и до утра рассуждать не начнем. Давайте попробуем индуктивный метод, только не морщитесь от прямолинейности и конкретности долбающего меня всю сознательную жизнь вопроса. Обычный российский город. Снежная (пусть даже необычайно снежная) зима. Выходной день, утро. Внутридворовая территория завалена снегом. На дорогах его чуть меньше – примяли редкие ранние автомобили. На тротуарах же лишь небольшая колея, которую оставили старающиеся идти след в след несколько случайных пешеходов. А дальше последовательность событий, которые привели к смерти двухлетней девочки. Мама тащила ее за собой на санках по неровным сугробам пешеходной дорожки, а мимо проезжал мусоровоз, который только-только опорожнил во дворе мусорные баки. Не раньше и не позже санки соскользнули с тротуара на дорогу и попали под колеса грузовика. У девочки просто не было шансов. Или были? Вот в этом весь вопрос. Были ли шансы? Или это все произошло по сценарию, который мы не в силах поменять? Если мы актеры, то хотел бы я посмотреть на эту суку сценариста, который сочиняет подобные трагедии для маленьких людей. Где в этой ситуации запряталась справедливость мироздания? Никак не могу ее отыскать. И каждый раз, когда я задаю себе этот вопрос, мне все больше хочется верить в то, что никакого мироздания никогда и не было. И в то, что вся наша жизнь – лишь череда случайностей, результат взаимодействия которых никто не в силах ни предсказать, ни как-то повлиять на него.
- Оперирование фактами, задевающими помимо разума еще и чувства – запрещенный прием. Ты же знаешь, что спорить с тобой на подобные темы решится только самый черствый сухарь, остальные внешне согласятся, внутри может и вообще открестятся от таких противоречивых рассуждений. И чтобы сдвинуться с мертвой точки предлагаю обратиться к дуализму, а точнее к его ответвлению под названием деизм.
- Олег, ну ты смотрю себе не изменяешь. Кто плох в споре, тот часто решает проблемные вопросы методом ни нашим, ни вашим. Вон Санек как был идеалистом с детства, так и придерживается этих взглядов. Мой материализм тоже с возрастом только крепчает. А деизм – это современные турецкие лидеры, которым восток ближе экономически, а запад политически. Поэтому и сидят на двух стульях сразу, рискуя получить травму пятой точки. Дуализм истину не способен породить потому, что отсутствует элемент спора.
- А не думаешь ли ты, Димон, что равновесие как раз и держится на середине? Оставь в мире только противоположности, и каждый конфликт будет разрешаться исключительно началом нового. И так до полного уничтожения мира. А дуализм своим нейтральным зарядом выступает в роли диэлектрика между противоположно заряженными идеализмом и материализмом. Конечно, история любит тех, кто готов усраться, но точку зрения свою отстоять. Их достаточно в обоих противоборствующих лагерях. Редко, кто из них доживает до седых волос. Но жизнь одна, и она явно не для того, чтобы усираться, а для того, чтобы жить, причем как можно дольше.
- Пока вы, девочки, не подрались, могу ввернуть в ваш диалог мой первоначальный вопрос: «Справедливо ли мироздание?» И этот вопрос не про саму суть, так как очевидно, что оно несправедливо, а вопрос про то, могло ли быть в принципе сознательно сотворено нечто настолько красивое, уникальное, неповторимое и, при этом, несправедливое? Или же никакой основополагающей причины для появления человеческого существования не было?
- Так деизм тебе в помощь, друг. Бог, конечно, все это создал, но, когда понял, насколько хреново у него получилось, решил просто умыть руки. А мы тут варимся в котле эффектов бабочек, узнавая ежедневно из разделов происшествий о различного рода трагических случайностях. И упорно верим, что наша бабочка своими крылышками еще не взмахнула.
- Все, мужики, закрыли тему. Если у загадки нет решения, значит она и не загадка вовсе.
 

       В девяносто втором, видимо за счет инерции, ни бабушки, ни их внуки еще не успели оценить те перемены, которые случились в конце прошлого года. Сашка постепенно превращался в подростка, что делало его негласным лидером в компании трех друзей. А лидерство у детей подразумевает в основном составление расписания дел на каждый день. По утрам Дима с конца улицы шел к дому Олега, там он либо выкрикивал его имя, либо стучал в окошко, чтобы привлечь его внимание и позвать гулять. Потом они вдвоем шли к дому Саши. Кричать у калитки его имя было бесполезно, да и в окошко не постучишься, потому что дом Сашиной бабушки стоял в глубине двора, и крыльцо было с противоположной стороны от улицы. Зато к Сашке можно было зайти во двор, не боясь собаки, которая там хоть и была, но представляла собой милое пушистое создание, требующее от всех, чтобы его погладили. Поэтому мальчики спокойно проходили к дому. В большинстве случаев они находили своего друга за каким-нибудь занятием, причем таким, на которое был способен только лидер, но никак не они. То он что-то вырезал из дерева складным ножиком (да, они тоже могли бы это делать, но вряд ли из их поделок получилось нечто узнаваемое), то он рисовал различную технику в сделанном собственными руками блокноте из пачки отрывных товарных чеков (его тетя работала в универмаге, поэтому таких чеков у Саши была тьма), другой раз он что-нибудь мастерил из подручных материалов (например из катушки от ниток, карандаша и резинки для волос делал самозаматывающийся подъемный механизм для солдатика, привязанного к концу нитки, намотанной на катушку). И подобные идеи рождались в его голове непрерывным конвейером. Дима с Олегом очень быстро смекнули, что любые идеи Саши по поводу чем заняться нужно принимать без возражений, тогда день точно пройдет интересно.  А возможностей организовать для себя что-то интересное тем летом у ребят сильно прибавилось.
Во-первых, еще прошлой зимой внезапно со стороны самого младшего из компании Димы пришла идея, как заработать деньги. Понятно, что сама идея принадлежала не Диме, а чрезмерно набожной бабе Вале, с особым рвением почитавшей абсолютно все церковные праздники. Изначально эта идея не подразумевала зарабатывания денег, ведь традиционно при ее реализации детей благодарили сладостями, поэтому деньги в качестве подарков стали для мальчиков приятным сюрпризом. Суть идеи заключалась в поздравлении жителей двух первых улиц деревни с двумя религиозными праздниками на январских каникулах. Началось все шестого января вечером, когда баба Валя выдала Диме банку с кутьей и сказала, чтобы он с друзьями обошел все близлежащие дома. На вопрос внука, что говорить хозяевам, она сказала, что они сами все поймут. Баба Нина Олегу тоже выдала кутью, а баба Дуся была далека от религии, поэтому Саше выдала просто пустую банку. Дима с Олегом по-дружески поделились с ним своей кутьей, и компания отправилась на заработки. В этот первый поход они еще не знали, в какие дома стоит заходить, а где могут и собаку спустить, поэтому стучались во все двери подряд, не особо реагируя на суровые отказы их впустить, и сильно радуясь, когда хозяева их материально благодарили. Все, что удалось насобирать, сложили в один целлофановый пакет, который Сашка на правах лидера забрал с собой домой, чтобы назавтра по честному разделить.
Но прежде, чем наступило завтра, ребят ждало новое испытание. Не успел Дима переступить порог своего дома, как баба Валя развернула его, не дав даже хоть чуть погреться, и сказала сходить за друзьями и привести их обоих к ним домой. Через десять минут все трое сидели на полу в большой комнате дома бабы Вали и с ее слов учили церковную песню. Когда у ребят уже более менее сносно получалось ее исполнить, она им рассказала, что делать дальше. Седьмого января в шесть утра им предстояло встретиться у дома Димы. В качестве генеральной репетиции они должны были спеть рождественскую песню на главную икону в доме бабы Вали. Песня заканчивалась словами: «Здравствуйте, с праздником с Рождеством Христовым». После одобрения бабы Вали, ребята отправились обходить все те дворы, где их накануне пустили с кутьей. Если отблагодарили за кутью, значит в Рождество точно отблагодарят. Все именно так и произошло. Пели не складно. Дима лучше всех знал текст, но исполнение хромало. У Олега не было проблем со слухом, но некоторые строчки он забывал, прерывая свое пение, и потом опять его подхватывая. Саша же, как в современных рэп композициях, в основном произносил только последние слова в каждой строчке. Но это, к удивлению мальчиков, тоже сработало. Пакет с благодарностями получился не меньше, чем накануне с кутьей. Его также забрал с собой Саша, но обещал ничего сам не рассматривать. Седьмого поделить добычу не получилось, так как ко всем из города пришли праздновать родители, поэтому мероприятие перенесли на восьмое, благо в школе были каникулы, и мальчики жили в деревне. В пакетах оказалось огромное количество не всегда свежих печенья, пряников, вафель и конфет (в основном карамели), но самое главное, там было девяносто семь рублей и пятьдесят копеек различными купюрами и монетами. И хоть той зимой они не знали, что к концу года цены в стране вырастут на порядок, чутье им подсказало, что деньги надо потратить как можно скорее. Чем быстрее, тем лучше, сказал тогда Олег. Правильно, а то уйдут, как и пришли, согласился Сашка. Дима в силу возраста больше смотрел на кучу доставшихся ему сладостей. Кстати, сладости друзья съели по-разному, как бы лишний раз доказывая свою непохожесть друг на друга. Если бы они росли где-нибудь в Балтиморе в пятидесятых годах, то вполне могли попасть в число участников эксперимента, который помогал выявить потенциально успешных в будущем людей по тому, как они в детстве распоряжаются конфетами. Тогда бы Диме предрекли богатство, а Саше нищету, но, как видно уже сейчас, достигли ребята абсолютно одинаковых «высот». Саша съел свой пакет сладостей уже до конца каникул (благо сразу после каникул их добавилось еще немного), причем ел все без разбора, на что первое рука натолкнется. Олег в первый день съел все самое вкусное, а всякое пресное печенье и карамельки потом доедал еще пару недель. Дима же съедал содержимое пакета в строгом порядке, который он придумал сам: - по одной сладости в день от самой невкусной, до самой вкусной. Шоколадные конфеты елись уже в феврале.
Добавкой к полученным друзьями шестого и седьмого января подаркам спустя неделю были похожие «благодарности», хоть и в меньшем количестве. Для их получения мальчики выучили еще одну песню, начинающуюся словами «Авполе вполе». Именно так, потому что так ее пел им Дима, а ему – баба Валя. Утром четырнадцатого января прошлись по тем же дворам, где уже успели примелькаться в Рождество. Пели на те же иконы, только в конце на словах «Сею, вею, посеваю, с Новым Годом поздравляю» нужно было доставать из кармана зерна риса или пшена и «сеять», куда хозяин рукой покажет (где ему потом проще будет убирать). Давали, конечно, значительно меньше. Может к середине месяца запасы после основных праздников истощались, а может и сама процедура, после которой требовалась в доме уборка, не всем хозяевам импонировала. Но что-то насобирать удалось. Общая сумма денег выросла до ста пятнадцати рублей. Долго решали, на что же их потратить, чтобы и интересно, и полезно, и сразу для всех троих. Пришли к выводу, что это должны быть не три одинаковые дешевые вещи, а одна, но дорогая и интересная. Вопреки сложившейся традиции с лидерством Саши, все деньги отдали Олегу, который вместе с родителями должен был сходить в универмаг и что-нибудь на них купить. Уже через неделю на выходные Олег появился в деревне с большим (сантиметров восемь в диаметре) увеличительным стеклом. По всему было видно, что эта линза не с прилавка (без рукоятки, с царапинами и сколами), но ребят это волновало мало: - новой игрушкой все оказались довольны. Оказался доволен и отец Олега, который работал часовым мастером. Он отдал сыну свою старую линзу, а себе на деньги мальчиков купил новую. В плюс он это сделал для себя или в минус – история умалчивает. Главным было то, сколько всего интересного можно было с этой линзой придумать.
Вторым фактором, сделавшим лето девяносто второго для друзей максимально интересным, стал велосипед «Орленок», который Саше купили родители. Это был подростковый велосипед светло-зеленого цвета. Ничего круче него до этого ребята в своей жизни не видели, но возраст им уже не позволял получать удовольствие от катания туда-обратно по очереди, как в детстве. Пришлось что-то решать. Из все трех дворов в наличии был только один велосипед – старая дамская «Кама» бабы Нины, на которой она не ездила уже лет двадцать. Транспорт стоял в дровяном сарае и не выглядел, как нечто, что еще сможет когда-нибудь поехать. Но у него были оба колеса, руль, сиденье – все на месте. Сами ребята починить «Каму» не могли из-за отсутствия необходимых навыков, но на помощь пришли Костя с Андреем, у которых своих велосипедов не было, но руки росли из правильного места. Всего за несколько дней им совместно удалось заклеить оба колеса, поменять подшипники на заднем колесе, смазать педали, отрегулировать руль, и велосипед худо-бедно поехал. На «Каме» горизонтальной рамы нет, поэтому Дима на все лето обосновался пассажиром на раме Сашиного «Орленка», а Олег стал водителем бабушкиного сугубо дамского транспорта. 
Благодаря возросшей мобильности друзья вдоль и поперек исследовали все первые четыре улицы деревни и даже пару раз выезжали за железную дорогу, о чем бабушки конечно не знали. Несколько раз съездили на рыбалку. Они могли это сделать еще в прошлом году, когда Сашин отец смастерил ему удочку, но тогда не было велосипедов. А какая же это рыбалка, если на нее можно прийти пешком? В этом же году удочка пригодилась. Одна на всех и ноль пойманных рыб, но начало было положено. Во всех этих путешествиях ребят сопровождала линза, с помощью которой они выжигали все подряд на любых подвернувшихся деревянных поверхностях, благо погода практически всегда была солнечной. Большинство из выжженного составляли матерные слова, ведь творчество детей девяностых разнообразием не отличалось. Между путешествиями к удивлению ребят, им стали больше уделять внимания пятнадцатилетние Андрей и Костя. Старшим ребятам видимо стало скучно, так как один из братьев – соседей Олега – ушел в армию, а второй редко появлялся в деревне. Раньше они составляли компанию Косте и Андрею в игре в карты, теперь же последние остались вдвоем. А кроме «Пьяницы» вдвоем ни во что нормально не поиграешь. Еще в апреле, когда на Пасху дети традиционно «катают яйца» (игра, когда все участники ставили в один ряд по одному крашеному яйцу, а потом по очереди пытались их сбивать резиновым мячиком. Кто попадал, и яйцо не разбивалось, тот забирал его себе. Если разбивалось, то тоже забирал, но взамен ставил другое - целое), старшие ребята предложили младшим более интересный вариант играть на пасхальные яйца. В карты. Ну и научили их играть для начала в «Дурака». Летом к этой традиционной игре добавилась «1000», «Девятка» и «Сека». Все это было для друзей максимально интересным, поэтому дома бабушки их практически не наблюдали. И каждый новый день дети ждали с таким нетерпением, что целое лето как один день. Или же это лето стало первым в череде самых долгих?

 
- О времени рассуждать считалось хорошим тоном еще с глубокой античности. Все эти фаталисты и редукционисты уделяли вопросам времени много внимания, но без практического применения своих выводов.
- Ну исключением был, например, Аристотель, который понятие времени соединил с движением, добившись тем самым определенного прогресса в своих арифметических поисках. Хотя он и был конечно больше математиком, чем философом.
- Да пусть он хоть блогером был, но и его умозаключения о времени во что-то реальное не вылились. Арифметика способна лишь систематизировать бытие, но менять его она не приспособлена никак. Это как с калькулятором. Два бухгалтера, у одного из которых есть калькулятор, а у другого нет, все равно начислят одинаковую зарплату. Был бы калькулятор, который умеет из сложения аванса и зарплаты получать сумму превышающую реальный оклад, тогда да. Но его нет. Математика считает реальность, но не меняет ее. Хотелось бы привязать время к чему-то такому, что позволило бы им управлять.
- Ты, Димон, вроде раньше не был замечен за чтением сказок. Что значит в твоем понимании управлять временем? Путешествовать в нем? Все знают, что эти детские фантазии разбиваются о простейшую логику. Из будущего вернуться в прошлое невозможно, как и из прошлого отправиться в будущее. Хотя бы из закона сохранения энергии. Вот лежит на столе обкусанное Олегом печенье «Мария». Он мусолит его уже минут пять – смакует наверно. Допустим, я решаю вернуться в прошлое на пять минут назад, чтобы забрать у Олега еще целую «Марию» и прекратить это издевательство над невинным продуктом. Какую картину я должен при таком перемещении во времени увидеть? Есть варианты?
- Если по классике, то мы с Димоном сидим на своих же местах в тех позах, в которых сидели за пять минут до этого. И все вокруг как бы отматывается назад, воссоздается картина прошлого.
- Ты, Дим, также считаешь?
- А тут нечего считать. Такие путешествия могут быть исключительно умозрительными, поэтому кроме как опираться на литературу и кино в этом случае больше не на что. Поэтому пусть будет так, как сказал Олег. Но ты, Санек, с сейчас ловко ввернешь логическое умозаключение, которое у тебя родилось чисто случайно в данный момент, хотя на самом деле ты как раз об этом думал пару дней назад и уже заготовил тезисы, которые нас размажут весом категорической неоспоримости.
- Ой, ну не всем же быть такими скорыми на рассуждения, как ты. Да, недавно пересматривал «Назад в будущее», и критиковал его на чем свет стоит. Давайте представим, что на кухню в настоящем, когда я отправился в прошлое, заходит моя жена. Какую картину увидит она?
- По идее, там будет продолжаться настоящее, но не будет тебя. Ты как бы ушел в ларек за еще одним килограммом «Марии». Но я понимаю, к чему ты клонишь. При таком раскладе мы в реальности должны наблюдать внезапные перемены обстановки, если ты пять минут назад вносишь в нее какие-нибудь изменения.
- Да пусть я даже никаких телодвижений в прошлом не совершаю, сама дикость ситуации вас не смущает? Если один человек отправляется в прошлое, то вся вселенная умножается на два. Вы видите реальность в настоящем, а я вижу ее в прошлом. Откуда взяться энергии, чтобы сформировалась масса еще одной вселенной? И пока вы думаете, вот вам вариант, когда в прошлое улетает каждый житель настоящего, то мы получаем девять миллиардов вселенных.
- Понятно, с материалистическим подходом мы в вопросе времени далеко не продвинемся. Больно уж умные тут за столом собрались. Ну а если посмотреть на ситуацию с идеалистической точки зрения? И за аксиому мы возьмем предположение, что существует только прошлое. Вы сейчас начнете мне рассказывать про стакан, в котором с каждым глотком уменьшается количество чая, мол он в каждое отдельно взятое мгновение времени с точки зрения своего наполнения чаем существует только в настоящем. Но я вам сразу напомню, что материализм мы отбросили за бесполезностью в вопросах понимания времени.
- Ты, Дим, ведешь к тому, что идеалистам повезло, ведь их стаканы всегда наполнены чаем, даже когда они пусты?
- Нет. Я веду к тому, что стакан был полным примерно в течении пяти минут, потому что видите ли кому-то было горячо. А выпил ты его уже почти холодным за несколько секунд…
- Безусловно. «Марию» просто нужно обильно запивать…
- Я в следующий раз приду со своим печеньем. Съедобным.
- Да пожалуйста, Олег, только разговора не получится. Рассуждать хорошо получается, когда не отвлекаешься на смакование печенья.
- Достали со своим печеньем. Дайте закончить мысль. Так вот, в нашей памяти стакан был дольше полным, чем пустым и, если предположить прямую зависимость, он должен запомниться, а потом вспоминаться в будущем именно полным. Если ты любишь чай, то такие воспоминания будут доставлять тебе радость. Так это должно работать и со всем остальным. Настоящее слишком мгновенно, чтобы оставлять в памяти хоть какой-то след, а прошлое мы не вспоминаем дискретными мгновениями: - оно всегда нарисовано на холсте времени цельной картиной. Если эта картина приятна, то и каждое мгновение настоящего будет приятным, пока мы о ней вспоминаем. Проблема в том, что мы не властны выбирать, что помнить, а что нет. Поэтому воспоминания о малоприятном происходят аналогичным образом, только со знаком минус. Теперь доступно объяснил, что я имел в виду под управлением временем?
- Я понял так: - раз уж все события в жизни измеряются шкалой абсолютного времени, а воспринимаются в зависимости от обстоятельств либо безумно затянутыми, либо стремительно пролетающими, то неплохо было бы все хорошее воспринимать медленным, а плохое - быстрым.
- Ага, Олег, прям рай для местечкового рецидивиста, который год сидит, потом месяц наслаждается свободой и по новой. Он бы точно с удовольствием максимально растягивал свободный месяц и на перемотке проживал каждый новый годовой срок. Но у меня, в отличии от вас, более рациональный подход ко времени. И рациональность в том, чтобы использовать отведенное нам время максимально эффективно, как это делает опытный марафонец. Пусть звучит заезжено, но каждый прожитый день действительно последний в своей уникальности, причем для каждого существа, которое заморачивается подсчетом времени. На мой скромный взгляд, каждый из этих последних дней достоин того, чтобы отложиться в памяти, потому что наша жизнь и есть ни что иное, как череда заканчивающихся дней. Да, событий, достойных запоминания, нам часто подкидывает окружающий мир, но иногда не грех и самому поучаствовать в процессе. Узнал что-то интересное, сделал что-то полезное, заслужил где-то спасибо, укрепил здоровье: - все это дозированно размазывай по каждому прожитому дню, и приблизишься к избитому понятию полноценной жизни.
- А почему «дозированно», Санек?
- Да потому, Олег, что важно еще и не переусердствовать, а то пупок надорвется, и полноценная жизнь может оказаться очень короткой. Полежать кверху пузом тоже иногда полезно.
- А я вот помню, как родители мне говорили, что каникулы, особенно летние, всегда пролетают быстро. Но с определенного момента, я понял, что это не так. Рутина, коей определенно являлась школа, пролетала как один день, потому что в голове оставляла только знания, но не эмоции, и забывалась очень легко.
- Ой, Димон, у тебя то и забывалось? Ты же отличником был…
- Не знания забывались, Саша, а процесс их получения. Из недели в школе я мог вспомнить уроки физкультуры, да как бегали на переменах в догонялки, а из половины субботы и утра воскресенья можно было составить целую повесть, наполненную кучей событий. Для меня первым долгим летом стало то, когда мы сели на велосипеды.
- Это Олег сел на велосипед, и я сел на велосипед, а ты, как младшенький, сел на меня. Но я понимаю, о чем ты говоришь. Только прибавил бы к тому лету еще один год. Именно лето, девяносто третьего стало первым по-настоящему долгим.


    Лето девяносто третьего. Раз уж бабушки смирились с новой реальностью, то значит смирилась и страна. Раньше они таскали в пакетах бесформенной кучей талый пломбир для своих внуков, покупая его за бесценок, то теперь мороженое, к их сожалению, всегда было заморожено, и скидок никто не делал. Но мороженого хотел разве что только одиннадцатилетний Дима, которому приходилось сдерживать свои тайные желания, чтобы не выделяться на фоне своих более «взрослых» друзей. В физическом плане мальчики выглядели ровесниками. Все трое одного роста, худющие, только Сашка уже с первыми признаками прыщей. Но в рассуждениях уже чувствовалось различие в возрасте. Например, тринадцатилетний Саша из новогодних заработков себе оставил только деньги, а сладости отдал Олегу и Диме. Двенадцатилетний Олег всегда старался казаться старше своих лет, и стремился скорее даже не к Саше, а к Косте или Андрею, поэтому он сильно впечатлился поступком друга. Немного поломав голову, он сладости отдал бабе Нине, а деньги оставил себе. Дима же съел все свое сам по обкатанной прошлой зимой технологии. Если в прошлом году ребята быстро решили, что купить, то теперь они сильно сомневались, что им хватит на что-то по-настоящему достойное, поэтому до середины лета сумма не тратилась, а друзья искали дополнительные источники дохода. Поиски облегчил тот факт, что Диме родители за отличную учебу купили такой же «Орленок», как у Саши, только синего цвета. Теперь все были на колесах. За июнь ребята объездили вдоль и поперек не только деревню, но и городок. Интересным выглядело все, но настоящей находкой стал один из городских рынков, где можно было купить абсолютно все, но мальчики не только покупали.
Это началось, когда Андрей и Костя научили Сашу курить. За старшим товарищем последовал и Олег, но Дима пока воздерживался. Шестнадцатилетним ребятам не составило большого труда внушить трем друзьям правила, которым должны следовать все курильщики. Тем более их соблюдение в будущем якобы обещало им вхождение в закрытый клуб картежников, который неофициально существовал на спасательной станции на берегу реки. Друзья очень хотели попасть на «спасалку», поэтому выполняли требования Кости и Андрея с особым рвением. А сами требования были предельно простыми. Всего на реке в ближайшей доступности было три пляжа (два с городской стороны и один с деревенской). Помимо них было еще с десяток популярных для отдыха жителей городка мест от лесопосадки на деревенском берегу до парковых зон и дискотеки под открытым небом в городке. Регулярное посещение всех этих популярных у горожан локаций сулило ребятам неплохие находки в виде окурков приемлемых размеров (остаточная длина более половины сигареты). Да, начало девяностых, скуривалось обычно все до фильтра, но бывали и исключения, поэтому за один выезд вполне реально было насобирать до пачки окурков. Под запретом были лишь те, на которых просматривалась губная помада на фильтрах. Почему? Мальчики не знали, но кодекс есть кодекс. Привезя старшим товарищам добычу, они никогда не жульничали и ничего не припрятывали для себя. Костя с Андреем забирали себе все самые достойные образцы («Marlboro», «L&M», «Camel», «Pall Mall», «Lucky Strike» и прочие марки ставшего доступным импорта), а друзьям оставались экземпляры попроще («Опал», «Столичные», «Родопи», «Петр 1»…). Они не видели разницы и только радовались, когда их хвалили старшие ребята. Но эта сигаретная идиллия продлилась от силы месяц. Косте с Андреем захотелось большего, поэтому в кодекс добавилась поправка о целых сигаретах, которые малышня должна приносить хотя бы раз в неделю. Чтобы как-то облегчить тяжелую судьбу мальчиков, старшие ребята посоветовали им посещать злачные места в определенном графике. Например, пляжи следует обследовать по вечерам выходных дней, когда оттуда уже уходят последние купающиеся, но еще достаточно света от падающего за горизонт солнца. Посадки проверять надобно по субботам и воскресеньям до девяти утра, пока туда еще не начали съезжаться городские. А вот места городских вечерних скоплений – самые прибыльные в плане целых сигарет – рекомендуется посещать строго до того, как там побывают дворники, то есть до шести утра. Последний пункт был трудным для выполнения, потому что Диме, да и Олегу еще необходимо было объяснять бабушкам столь ранний подъем, ведь выезжать следовало не позднее пяти часов утра. За лето удалось такой маневр провернуть только пару раз под предлогом поездки на рыбалку. Но это не столь важно, ведь все эти сигареты, хоть целые хоть окурки – всего лишь процесс течения времени, а не его результат. Результат – вот, что действительно имело значение, а он был таким, что мальчикам периодически счастливилось находить даже деньги. Да, не полными купюр кошельками (их в девяностых было не у каждого мягко говоря), но копейки и иногда рубли попадались. Копилка друзей худо-бедно пополнялась. Теперь, когда они приезжали на городской рынок, они уже более основательно подходили к осмотру представленных там диковинок. Особое впечатление на мальчиков произвели раскладные ножи различных защитных расцветок. Пересчитав деньги, ребята поняли, что им хватает чуть больше, чем на один нож, но их ведь трое. Тогда Саша сказал, что как бы он не пытался отсрочить этот момент, обойти его стороной не получится. Если они хотят заполучить те шикарные ножи, хотят исправно доставлять Косте и Андрею целые сигареты - им придется прибегнуть к воровству. И если украсть на рынке пачку сигарет вроде представлялось не слишком сложным процессом, то украсть два ножа – виделось практически невозможным. Чтобы с чего-то начать, почувствовать так сказать вкус предстоящего дела, решили стартовать с простого. Возле прилавков с коробками развесных конфет всегда толпилось много женщин, туда-то и отправился Дима под прикрытием Олега. Саша с тремя велосипедами дежурил на одном из выходов с рынка на случай срочного отступления. Двое мальчиков гармонично вписались в толпу покупательниц под видом чьих-то детей. Дима вплотную к коробкам, Олег сразу позади, максимально перекрывая его своим телом. Пока продавщица в экстазе от такого ажиотажа взвешивала продукцию, Дима из разорванных им уголков коробок таскал одну за другой конфеты, пряча их сразу по карманам. Набив свои, он начал передавать конфеты Олегу. Во время всего процесса Дима ни разу не опустил глаза вниз, максимально исключив вариант быть пойманным на месте. Всего минут через пять мальчики с полными карманами конфет вернулись к Саше.
Эти конфеты они практически и не ели – раздали всякой малышне, пока ехали обратно в деревню. Да и сам процесс не был репетицией того, что им предстояло сделать с ножами, он скорее помог ребятам перешагнуть некий моральный барьер. Все трое воспитывались в атмосфере советской внимательности к простым, но очень важным прописным истинам. Сейчас этим истинам безусловно тоже уделяют много внимания, но для их лучшего усвоения используют мягкую силу в отличие от более строгих советских семей. Воровство, естественно, воспринималось мальчиками одним из тягчайших преступлений, поэтому и начали с простейшего. Следующие две акции решили провести на другом городском рынке (том, что поменьше), чтобы раньше времени не засветиться на основном. В первом случае устроили шуточную потасовку у прилавка с сигаретами. Выбрали именно тот, где пачки лежали поштучно, а не целыми блоками. В результате потасовки «случайно» уронили на асфальт несколько пачек, лежавших ближе всего к краю. Уже через несколько секунд матерящийся продавец был перед прилавком, но за это время, «упавший» Олег успел запихнуть первую попавшуюся под руку пачку себе в шорты. На роль «упавшего» Олег подходил лучше всего, так как все его коленки были разбиты после недавнего падения с велосипеда. Сыграв страдающего мальчика, Олег избежал даже намека на подозрение со стороны продавца. Да, выручкой оказались «Столбы», но у ребят теперь было аж двадцать целых сигарет, которых должно было хватить для входа на «спасалку».
Третий этап подготовки к получению столь желанных ножей был слегка сдвинут по времени неожиданной возможностью заработать еще немного денег. Баба Дуся из всех хозяек на Первой улице была самой прогрессивной, минимально используя свой огород под разного рода посевы. Небольшая делянка под картошку, по грядке лука, чеснока, моркови и свеклы. Пара кустов малины вдоль забора, отделяющего соседний участок… Из плодовых деревьев только Черномяска буерачная (или в обиходе груша-чернушка) и абрикос. Оба дерева давали хороший ежегодный урожай, но большинство плодов топтали Дима с Олегом, когда приходили во двор к Саше, ведь на закрутки баба Дуся использовала их в очень ограниченном количестве. Но эта информация не про то, как бабушка Саши большую часть жаркого летнего времени проводила в прохладе хаты, а про то, как она подкинула тринадцатилетнему внуку идею продавать излишки урожая на рынке. Сашу долго уговаривать не пришлось, он поделился этой возможностью с друзьями, и уже на следующее утро мальчики катили на велосипедах на маленький городской рынок. У каждого на руле висело симметрично по два полных ведра абрикос. У бабушек Олега и Димы тоже росли абрикосы, но только у Олега был сорт с самыми крупными плодами. Оценив эту несправедливую разницу в размерах плодов, друзья быстро ее нивелировали. Спустившись с другой стороны вала по дороге к автомобильному мосту, они аккуратно высыпали на землю абрикосы из всех шести ведер и половину от самых крупных уложили на дно каждого из шести ведер. Потом накидали сверху тех мелких, что росли в огородах Саши и Димы, а следом уже засыпали остатками самых крупных и красивых образцов. Торговать на сам рынок их естественно не пустили, но они расположились вдоль тротуара, ведущего ко входу. Вежливо давая пробовать абрикосы всем желающим, и умиляя прохожих своим юным возрастом, они быстро распродали весь свой товар по средней цене. Их задумка сработала, но только в этот первый день. Привозя, как правило близко живущим покупателям домой ведро, они пересыпали абрикосы в пустую тару, и картина не менялась – крупные красивые плоды как были сверху, так и оставались сверху. Но позже покупатели естественно замечали подлог, поэтому приехав на то же место на следующий день, ребята сумели продать только три ведра, ведь слухи по маленькому городку расходятся быстро: - о недобросовестных коммерсантах быстро все узнали. Высыпав оставшиеся три ведра абрикос в придорожную канаву, мальчики торговать ими больше не пробовали. Но в их возрасте шероховатости процесса ничтожны по сравнению с результатом, коим оказалась общая сумма накоплений достаточная для покупки двух ножей. Задача упрощалась на глазах. Оставалось отрепетировать крайний вариант развития событий, при котором их ловят что называется за руку за кражей ножа. Этот момент отработали на том же маленьком рынке где ранее увели пачку «Столичных» и где с переменным успехом продавали абрикосы. Жертвой выбрали на первый взгляд самый безобидный прилавок, где мужичок продавал всякую всячину из категории тысячи мелочей. На этот раз с велосипедами остался Дима, а Олег с Сашей пошли на рынок. Был будний день, поэтому посетителей на рынке оказалось не так много вообще, а у этого убогого прилавка тем более. Не искушенные в подобных делах друзья скорее всего уже заранее выдали себя, слоняясь туда обратно, ожидая, когда к у мужичка появится хоть один покупатель. И как только некий старичок удостоил его своим вниманием, Саша ни от кого не прячась подошел к прилавку, схватил, что первое под руку попалось (а попалась упаковка сменных лезвий к бритвенному станку «Нева»), и мальчики побежали к выходу. Расчет был на то, что продавец не оставит свой товар без присмотра, поэтому и бежали друзья в пол силы, но приближающийся топот и отборный мат, грозящегося физической расправой мужичка, придали Саше и Олегу дополнительного ускорения. На удивление, продавец оказался очень настойчивым, да и бежал довольно быстро, поэтому мальчики не только пронеслись мимо ошарашенного Димы, сторожащего велосипеды, но и даже разделились, чтобы сбросить с хвоста преследователя. Повезло, что в выносливости продавец ребятам проиграл, и где-то на исходе километра погони понуро побрел обратно. Дима сообразил, что к рынку друзья точно не вернутся, поэтому, поочередно катя все три велосипеда, отправился в заранее оговоренное место, что было найдено как раз для подобного случая.
Казалось бы, такое развитие событий должно было остудить пыл мальчиков, но они лишь затаились, чтобы обдумать и переварить все это. Испытывали ли они стресс или хотя бы потрясение? Это вряд ли. Нынешняя молодежь никогда не поверит, что были времена, когда дети не предъявляли жизни вообще никаких требований, а потому и не переживали, периодически получая от нее затрещины и оплеухи. Они не умели расстраиваться, ведь то, от чего современным детям прям жить не хочется, дети прошлого воспринимали как нормальное положение дел. Скажете, печально? Нет, наоборот. Подобное отношение к жизни учит глубокой и искренней радости, когда для нее случается повод. И эта радость, пускай и редкая, случается настолько сильной, что способна заглушить любую боль и любые тревоги. Летом девяносто третьего этой радостью для друзей стала камера от заднего колеса трактора «Беларусь». Ее Саше принес отец, работавший водителем автобуса и имевший доступ к автопарку различной техники. С помощью клея и двух резиновых заплаток мальчики быстро привели ее в рабочее состояние. Смастерили два деревянных весла, и первое в их жизни плавательное средство было готово. Один вперед спиной посередине, двое лицом вперед и с веслами по бокам. Так ребята начали покорять местную речушку. Чуть позже, соорудив в центральном отверстии камеры деревянное днище, они совершили свой первый выход на серьезную рыбалку. А серьезной она была потому, что камера позволила им добраться до широкой полноводной реки (не менее километра от берега до берега), из которой как раз вытекает их речушка. Правильные деревенские рыбаки за рыбой ходят на моторках именно туда, а в местных водах ловят только те, кому нужен процесс, а не результат. А друзьям уж очень хотелось принести домой рыбу, а не эмоции. Поэтому подъем был в четыре утра, чтобы успеть добраться до нужного места к началу клева. К слову, в теплое время года мальчики на широкой реке не были ни разу, но зато ходили туда зимой, когда водоемы покрыты льдом. Нужно пересечь местную речушку в районе старой баржи, пройти по острову между двумя озерами, и там уже будет берег широкой реки. Зимой они наметили место на берегу, более менее пригодное для рыбалки – там было меньше всего зарослей кустарника. Сложность была в том, что это место находилось не на самом острове, а на косе за протокой, вытекающей из реки и после череды изгибов и поворотов впадающей в местную речушку. Была бы у ребят лодка, они на косу добрались бы прямо по протоке, но уж больно сильное там течение: – на камере с маленькими веслами не управиться. Но протока была не слишком широкой, поэтому если отплыть от острова прямо у ее начала, то течение не успеет далеко снести камеру, и можно будет удачно высадиться на косе. Оказавшись в нужном месте к шести утра, ребята забросили закидушки и стали ждать. Поклев вроде был, но ничего серьезного вытащить так и не удалось. Несколько хвостов, которые с таким же успехом ловятся и в местной речушке. Судя по тому, как далеко от берега стояли на якорях многочисленные рыбаки, на камере до большой рыбы добраться не получится. Но ребята не сильно расстроились, ведь камера была пригодна не только для рыбалки, но и просто для путешествий по своей речушке или купания в любом месте реки, где захочется.
В общем лето выдалось насыщенным и длилось бесконечно долго, что не могло не радовать друзей. В августе школа им казалась чем-то настолько далеким и нереальным, что никаких волнений по поводу скорого туда возвращения у них не было совсем. Волновались они по другому поводу – предстоящей операцией с ножами. Первый этап они провернули в пятницу, просто купив два первых ножа более светлых расцветок рукояток (белая с синим и белая с зеленым). Первый достался самому младшему – Диме, второй самому старшему – Саше. Нож Олега (черная с зеленым рукоятка) остался лежать на прилавке. Пятница была выбрана не случайно, ведь в субботу рыночный день и второй этап операции будет сподручнее проводить как раз в толпе затаривающегося на неделю народа. Преодолев волнение, мальчики с самого утра оправились на городской рынок пешком. Рисковать велосипедами им не хотелось, да и на самом рынке могло понадобиться участие всех троих ребят, остаться с велосипедами будет некому. Пока шли, план действий менялся несколько раз, в итоге Саша сказал, что будет импровизировать. Свой нож Олег должен был добыть сам, поэтому он крутился недалеко от нужного прилавка, ожидая сигнала от друзей. Но какого конкретно сигнала, он не знал, Саша сказал, что он сам поймет, когда наступит нужный момент. Так он простоял минут десять, пока метрах в десяти не раздались крики, и не началось волнение в толпе. Изначально человек - очень любопытное животное, поэтому внимание не только толпы, но и продавцов ближайших лотков полностью сосредоточилось на поиске причин криков и волнения. Олег успел заметить, как мимо стремительно пролетел Саша, сжимающий что-то в руках, а следом за ним размахивая тощими руками бежал Дима, выкрикивающий такие ругательства, какие наверно не все взрослые на рынке знали. Продавцу ножей даже пришлось выйти из-за прилавка, чтобы получше все рассмотреть, в этот момент Олег и поставил точку во всей операции. Через несколько минут трое друзей весело шагали обратно в деревню, передавая друг другу трофейный черно-зеленый нож. По дороге Саша с Димой рассказали, как используя обычную половину кирпича они разыграли сценку с грабежом. Мол Саша что-то отобрал у Димы и побежал – народ купился.
Наличие у ребят трех ножей придало тому памятному лету девяносто третьего еще больше разнообразия. Оно точно было самым длинным из тех, что друзья успели провести вместе в деревне, но уж точно самым коротким из тех, что им еще предстояли впереди. По традиции не обошлось без пищи для размышлений: - в середине августа умер очередной дед, которых на первых четырех улицах и так по пальцам можно было пересчитать. Сам факт смерти никак не тронул мальчиков, ведь дед жил аж у железной дороги, и они его не знали, но обстоятельства случившегося кого-то из них испугали, кого-то заставили задуматься, а кого-то повергли в уныние. Если бы сегодня у них был повод вспомнить тот случай, наверно сложностей с этим у них бы не возникло. Посредством сарафанного радио баба Нина получила информацию, и уже через Олега она попала к его товарищам. Тот дед, совершенно не собираясь помирать, отправился привычно в пять утра кормить своих свиней. В загон зайти успел, а кормушки наполнить нет – подвело изношенное сердце. Так и упал замертво на входе. Как назло, его старушка с самого утра укатила на первом автобусе в церковь, где нужно было поставить поминальные свечи уж неизвестно каким почившим родственникам. Когда она вернулась в деревню, то вид останков мужа мог сказать лишь о том, что свиней он все-таки покормил, вот только не кормом. С тех пор ребята мимо дворов, где держали свиней, ходили с некоторой опаской. Тех свиней-людоедов пустили под нож раньше срока, ведь когда собирается толпа и вешает на что-то ярлык, этому «что-то» ничего не остается, как смириться. Собравшиеся жители в голос заявили, что эти две свиньи – убийцы, а потому – абсолютное зло. Но были ли они злыми?

   
- «Бог желает предотвратить зло, но не может? Тогда он не всесилен. Он может, но не желает? Тогда он злой. Он и может, и желает? Тогда откуда берётся зло? Он не может и не желает? Тогда зачем называть его Богом?»
- Эпикурейская трилемма? И к чему ты, Дима, ее вспомнил? Мы знаем, что ты всегда был силен в гедонизме. Решил напомнить?
- А также в кинизме, стоицизме, скептицизме…
- Санек, не заставляй меня краснеть. Помните тех свиней-людоедов с Четвертой улицы? Это я не момент смакую, не думайте, просто воспоминания о лете девяносто третьего натолкнули на некие размышления.
- Я помню, хотя такое неплохо бы научиться забывать. Жаль человек не в состоянии самостоятельно решать, что помнить, а что нет. Ну так и что с этими свиньями?
- Хоть их и было вроде как две, а не три, но вам не кажется, что мы тем летом начали потихоньку превращаться в этих свиней?
- И раз, Димон, ты завернул в прологе эпикурейскую трилемму, то твое отождествление тех свиней с абсолютным злом означает, что конечным итогом к этому злу мы и придем. Следующим летом или через лето, но придем непременно. Правильно?
- А почему нет, Саш? Зло ведь не в его качестве и количестве, а в способности или хотя бы желании ему противостоять. Да, наше зло образца того лета выглядит по-детски наивным, но раз мы его не заперли внутри себя, не означало ли это, что и нечто более серьезное может прорваться через кордоны нашей совести? 
- Мне кажется, ты сгущаешь краски, дружище. Во-первых, зло нигде не прячется, как и добро. До тех пор, пока они остаются умозрительными терзаниями души из разряда «делать\не делать» - они не существуют. Твой любимый Эпикур зло с морально-этической стороны вообще не рассматривал, а свою трилемму вывел, упражняясь в построении логических противоречий, и запихнул в рамки вечных теологических рассуждений о борьбе бобра с козлом.
- Согласен с Александром. И хотел бы напомнить, что сам по себе гедонизм был вообще то не про конкретные действия, а про их последствия. Сами добро и зло, как раз - не более, чем действия, которые становятся теми, чем они являются, только после далеко не всегда объективной интерпретации либо непосредственных участников событий, либо сторонних наблюдателей. Да, когда я украл нож на рынке, то безусловно сотворил зло, но только с точки зрения продавца этого самого ножа. Теперь давайте представим, что продавец не сразу обнаружил пропажу, а только вечером, когда проводил ревизию. А если он проводит ревизию не каждый день? Что, если он, не досчитавшись ножа, просто вписал его в свою тетрадь продаж, подумав, что элементарно забыл, как его продал? Или наоборот понял, что его обокрали, уже через пять минут, и до конца дня мысленно проклинал того, кто это сделал. Получается, что мое действие могло как стать по итогу злом, так и нет. Но действие ведь было одно.
- Хочешь сказать, Олег, не пойман – не вор? Но вы ведь это не серьезно? По-моему, некоторые действия совершенно не требуют интерпретации для определения их категории. А тех свиней-людоедов я вспомнил специально, чтобы как-то смягчить углы той кривой дорожки, на которую мы ступили. Разве те две свиньи понимали, что после того, как они сожрут труп старика, станут людоедами? Разве их зло не сравнимо с тем злом, что совершает снежная лавина, погребающая под собой множество незадачливых скейтбордистов? Свинья жрет съедобное, снег скатывается с наклонной поверхности – это природа вещей. Но как быть с нашим трофейным ножом?
- Да никто, Димон, с тобой спорить не будет: безусловно воровать нельзя, но позволь мне на правах старшего оценить собственные ощущения тринадцатилетнего подростка в момент кражи. Ваши ощущения в силу возраста еще меньше должны были соотноситься с какими бы то ни было прописными истинами взрослого мира. Никаких угрызений совести, могу суверенностью заявить, не было. Вспомните, в каких условиях мы жили. В какие игрушки играли…
- Да ни в какие. Только в те, что могли сами смастерить из говна и палок. Даже скотча не было.
- Во-во. Именно в таких условиях если зарождается огонь некой идеи, то ее пожар уже не так легко потушить. Это современные дети не могут выбрать, чего бы им хотелось пожелать, а мы в девяносто третьем не могли найти, что купить на ту сумму, эквивалент которой сегодня не всегда поднимают с земли, когда находят – лень нагибаться. Такой идеей и стали эти три ножа. Да и вообще, раз уж ты цитировал гедониста Эпикура, то давай вспомним и его учителя, а по совместимости и основателя этого философского течения.
- Если ты про Аристиппа, то его взглядов я никогда не разделял. Брать деньги с учеников за обучение философии, - по-моему, он был единственным в своем роде за всю историю древней философии.   
- Согласен, персонаж не самый однозначный, но подкупают те конечные цели, к которым он стремился. В основе его учения лежали минимизация страданий при максимальном удовольствии. Он считал, что если каждый будет стремиться к максимальной собственной удовлетворенности жизнью, то никто никому не будет причинять страданий. Ведь причиняя страдания, рискуешь в результате ответной реакции лишиться некоторой части собственного удовольствия. И если учесть факт, что обладание теми ножами сделало нас счастливыми, может ли это считаться смягчающими обстоятельствами во время процесса осуждения пути, которым эти ножи у нас оказались?
- Как по мне, категории добра и зла не являются сравнимыми величинами. Это как класть на чаши весов синее и соленое и пытаться анализировать полученные результаты. Сравнивать можно добрые поступки между собой. Можно и злые. Но когда через девять добрых дел на десятое ты творишь зло, то маленькое оно или большое значения не имеет, оно все равно становится фактом. Но чтобы не быть столь категоричным, выводом нашего спора о зле склонен считать следующее. Кража ножа не сделала автоматически тех детей, которыми мы были, монстрами. Никто же из нас сегодня ничего на рынке не ворует, поэтому то событие тридцатилетней давности скорее всего произошло в результате сложившихся определенным образом обстоятельств, а не в результате того, что жили были три малолетних вора с заведомо прогнившим уголовным будущим. Если бы в мире существовало только зло такого калибра, жить было бы совсем не страшно. Мой вердикт – невиновны.
- Спасибо, Олег, садись «пять». Слово предоставляется Дмитрию.
- Нет уж. Я тему поднял, я ее и буду заканчивать, поэтому, Санек, сперва твой выход.
- Хорошо, уговорил. Я считаю, что наше детство практически не соприкасалось со злом, и в этом нам бесконечно повезло. Все то, что мы делали так сказать с темной стороны жизни, было обычным течением серой жизни. Или вы думаете, что жизнь можно пролететь на белоснежных крыльях ангела? Нет, так не бывает. На крыльях ангела можно только пролететь над жизнью, предварительно умерев в младенчестве. Остальные под тяжестью креста собственной судьбы способны лишь медленно переставлять ноги, бредя по дороге жизни. И когда на пути появляются грязные лужи, не всегда есть силы их обойти, поэтому на финиш прибывают все грязными. Вот только у некоторых грязь не выше лодыжек, ну а у кого-то даже рожа запачкана. И раз уж мы тут все великие мыслители…
- Скорее уж мамкины философы…
- Не перебивай, а то мысль уйдет. Так вот, я тоже готов в чем-то заручиться поддержкой больших умов. О том, что мало найдется на свете людей, которые могут противостоять соблазну злодейства, когда уверены, что их поступок никогда не раскроется, с разницей в две тысячи двести лет писали Платон (с его пастухом Гигой) и Дени Дидро (с его китайским чиновником). Потом уже все подытожил Шатобриан. И говорит это лишь об одном: - человеческая природа неизменно содержит в себе зачатки зла. Оно, если хотите, как герпес. Есть у всех, а наружу выпирает лишь периодами и не у каждого. Так что мой вердикт – надо подавать встречный иск о защите чести и достоинства. Мы не то, что были невиновны, а нет такого святого, что имел бы право нас судить за те немногочисленные серые пятна, которые спорадически проявлялись на белоснежном покрывале нашего детства.
- Тебе, Санек, только адвокатом дьявола быть. Ну или тем слепым подполковником из «Запаха женщины» в исполнении Аль Пачино. Гладко стелешь.
- Спасибо, Олег, я внутренне смущен, поэтому и внутренне покраснел. А теперь время выступить нашему главному моралисту. Давай, Димон, разбей нашу защиту вдребезги и засади нас на пятнашку строгого с конфискацией.
- Не нравится мне, друзья, как вы подвели меня к роли прокурора. Не по-товарищески как-то. И хоть я вполне могу аргументировано парировать ваши выпады, опираясь на труды великих моралистов вроде Августина Блаженного или Фомы Аквинского, но тогда могут порушится не только защитные построения, но и мои собственные светлые воспоминания о нашем счастливом детстве. По сему, попробую вывести ту кражу ножа за рамки рассуждений о добре и зле.
- Так, как это бы сделал Ницше?
- Да, Олег, как сделал бы Ницше. Точнее, не сам Ницше, а воспетый им сверхчеловек.  Большинство людей, когда их спросишь о проблематике зла, скорее всего проведут между ним и добром четкую грань, оставив их по разную сторону баррикад, и в культурно-историческом контексте будут безусловно правы. Морально-этические нормы на любой стадии развития человечества приглашают людей с малых лет вступать в противоборство со злом на стороне добра. Возможно, это одно из важнейших условий существования человечества в целом. Но…
- Конечно, когда все так гладко, обязательно должно появиться «но»…
- Очень смешно, Олег. Не сбивай смысли.
- А тебя если с мысли не сбивать, мы и до утра не разойдемся. Меньше воды, больше аргументов.
- Так вот. Меня всегда смущал этот барьер между понятиями, будь он хоть четким, хоть условным. На подсознательном уровне люди, находящиеся на стороне добра, результатом своей вечной борьбы видят полное уничтожение зла. Но борьба все никак не закончится, так может она бессмысленна? Ницшеанский человек выходит за рамки борьбы добра и зла, и наблюдает за ней со стороны. И он этот междусобойчик в тройник не превращает, не чертит еще один барьер, ведь он понимает, что и добро и зло находятся по одну сторону баррикад, и вся борьба между ними – не более, чем гражданская война между братьями. И вот с этой точки зрения, когда добро и зло – всего лишь оценочные суждения, картина мира никогда не будет полной, пока ты их не суммируешь. А судьи, что берутся решать, кто добрый, а кто злой, остаются без работы.
- Так, а с нами-то что? Напоминаю, Дим, там три оборванца тридцать лет назад нож у честного труженика увели.
- А с нами, мужики, ничего. Все мы, совершая любые действия, просто добавляем так сказать лайков либо добру, либо злу. Нет, и никогда не было тех, кто пополняет только одну копилку, все мы волей-неволей подбрасываем и туда, и туда. Наш нож, безусловно, пополнил зло, но сильно сомневаюсь, что наш суммарный вклад в добро от этого сильно пострадал. В зло, напомню, приходилось нам добавлять и побольше.


Раз уж трое взрослых мужчин не смогли дать оценку собственным детским шалостям, куда уж нам – сторонним наблюдателям. Не берусь судить, как в начале следующего лета трое друзей пришли к тому, чтобы устраивать муравьям в лесу за валом «Кабул», но первые дни каникул они проводили именно за этим занятием. «Кабул» в кавычках потому, что начало девяностых было отмечено перевоспитанием еще вчера советского народа по канонам западных ценностей. И в первую очередь преуспел в этом Голливуд. Отец Вани (сосед ребят по Первой улице, который ранее не проявлялся, ведь детям богатых не свойственно ковыряться в грязи с чумазыми нищебродами) поднялся на торговле медом и на содержании видеосалона. В последнем он на обычном телевизоре с подключенным видеомагнитофоном крутил пиратские копии голливудских боевиков с гнусавым переводчиком. И хоть пацаны особо с Ваней не общались, он периодически проводил их бесплатно на такие сеансы. Среди прочего друзья познакомились с фильмом «Рэмбо», в том числе и с его третьей частью, события которой разворачиваются в Афганистане. Из фильма они узнали о «Летающем танке» - вертолете «МИ-24», который позже воссоздали в лесу за валом. О свойстве горящей пластмассы падать каплями вниз с палки, на которую она предварительно надета, они знали и прошлым летом. Теперь же эта пластмасса бурной фантазией ребят превращалась в боевой вертолет, и ракеты горящего пластика с характерным звуком летели на муравьиные колонии, коих в лесу можно найти в большом количестве под старыми тазами, крышками от кастрюль, полиэтиленом и прочими дарами природе от людей. Никто не скажет, сколько муравьев гибло за один «налет» «МИ-24», но к его окончанию практически вся колония насекомых скрывалась под слоем раскаленной пластмассы. Было ли это актом чистой агрессии, вскрывающей темную сущность подростковых душ, или же элементарное отсутствие эмпатии, неумение ставить себя на место другого живого существа? Сложно сказать. От тотального истребления этих трудолюбивых насекомых спасло наверно то, что в то время на стихийных свалках, которые то тут, то там появляются на лесном склоне вала, не так просто было отыскать подходящую «капающую» пластмассу. Чаще попадалась такая, что коптила черным дымом и сразу обращалась в пепел. Быть может злости проявлялось больше во время вскрытия рыболовным крючком живых лягушек (условие обязательное, ведь главной конечной целью данного живодерства было лицезрение бьющегося сердца), или разоренных ласточкиных гнезд под мостом, но, с точки зрения ребят, их собственные деяния не шли ни в какое сравнение, например, с Костей, у которого во дворе туалет был буквально забит трупами котят. Он всего один раз показал это зрелище ребятам, и больше во дворе у Кости они не появлялись. Да и мама Кости – не самая гостеприимная и дружелюбная женщина – не благоволила гостям. Но если творимое тобой зло меньше того, что происходит рядом, разве оно перестает быть злом? Мальчики себе таких вопросов не задавали, им хватало оценки соседей, считающих их менее дурными, чем Костя.
Андрей, когда рядом не было Кости, был абсолютно адекватным парнем, с которым друзьям было комфортно общаться, но такое случалось редко. Большую часть времени старшие ребята проводили вместе, поэтому Андрея считали хулиганом по инерции, за компанию с Костей. Если посмотреть на некоторые ситуации изнутри, то для такой оценки были основания. Так летом девяносто четвертого были обворованы местный дом отдыха и здравница на берегу реки. И если в здравнице пострадал только сад с яблонями и грушами, то из дома отдыха вынесли рыболовные снасти (их предоставляли отдыхающим в аренду для ловли рыбы) и зачем-то поломали большое количество патриотических стендов с потерявшими актуальность коммунистическими лозунгами. В обоих случаях виновные найдены не были, но и там, и там действовали трое друзей под руководством Кости и Андрея. В случае с домом отдыха еще помогал их общий товарищ с Третьей улицы, чей двор упирался в забор санатория. Если любого из мальчиков спросить, кто их подбил на воровство, они ткнут пальцем в Андрея, потому что именно он был генератором подобных идей. Костя для подобных операций был слишком грубым и прямолинейным. Он, например, предложил обнести детский сад, но ни одну из трех дверей так взломать и не смогли, а забрались только по приставной лестнице на чердак, где кроме хлама воровать было нечего.
Другой идеей Кости стала задумка, как поесть груш из огорода деда Игната. А поесть его груш нужно было обязательно, ведь на всех четырех улицах было не найти столь крупных, красивых, буквально шикарных плодов. Жил дед Игнат в той части начала деревни, где дома относились к автомобильной дороге, ведущей из городка до самого конца поселка. Было там всего шесть дворов, и «своими» их не считали ни жители Первой улицы, ни Второй, хотя добраться к ним можно было от обеих. Правда от улицы Первой туда вела лишь тропинка вдоль овражка, заросшего камышом. Короче, обнести деда Игната не чувствовалось зазорным, да и само дело не выглядело сложным, ведь его замечательный сад находился не во дворе, а через дорогу внизу в том самом овражке. Да, окна смотрят прямо на потенциальное место преступления, но в безлунную ночь это не так и важно – в деревне всегда темно по-настоящему. Но существовала одна проблема, коей была маленькая белая дворняжка, предусмотрительно посаженная на цепь дедом Игнатом в саду. Да так искусно посаженная, что она могла вдоль натянутой проволоки бегать от одного края сада до другого. Как и подобает всем мелким шавкам, она своим визгом могла легко перебудить всю деревню в радиусе ста метров, и эта проблема решения не имела. Это понимали все ребята, ведь мимо этой собачки они неоднократно ходили купаться на «сомовью яму». Никому, кроме Кости, не могло прийти в голову начать помаленьку отучать мелкую псину лаять, если не на всех, то хотя бы на их компанию. С лета девяносто четвертого у ребят появился новый ритуал: шагая в сторону дороги вдоль камышей, они собирали щебенку. Кто пять камней, кто три – не так важно, но потом эти камни летели в громкую защитницу груш. Никаких результатов до конца лета они так и не добились: - собака продолжала лаять, - но Костя был уверен, что начало процессу положено, и плоды они пожмут позже.
Может показаться, что летние каникулы ребят были наполнены бесполезной пустотой, но оставалось место и для добрых дел. Хотя помощь бабушкам не должна попадать ни в какие категории, ведь святые обязанности вне сравнительных рамок. Да разница в возможностях между четырнадцатилетним Сашей и двенадцатилетним Димой была уже заметной, но бабушки всех трех друзей получали одинаковую помощь. Все потому, что дружба она не только в общении за пределами дворов, но и во взаимовыручке. Всем трем бабушкам нужно было зимой отапливать дома, поэтому все лето ребята занимались заготовкой дров. Для экономии дрова заказывались бревнами длиной от трех до четырех метров, которые потом превращались в поленья требуемого размера. Козлы для распила были у Олега, двуручная пила у Димы, так они и перетаскивали и то и другое с места на место, постепенно превращая тяжелые бревна в чурбаны. После распила всех бревен в ход шли уже топоры, которые были в достатке в каждом дворе. Дровяники наполнялись равномерно, чтобы никакая из бабушек не чувствовала себя обделенной. Бабе Дусе в огороде большой помощи не требовалось, учитывая небольшие размеры хозяйства, но пару раз за лето мальчишки там занимались прополкой и по необходимости собирали колорадского жука с картошки. Бабе Вале помимо этого еще помогали с поливом грядок, когда в водопроводе заканчивалась вода, и нужно было ее таскать ведрами из колодца. Также она занималась разведением курей, и ребят отправляли с сумками на велосипедах почти в конец деревни, аж за пристань, где земснаряды намывают кучи речного песка. Там с помощью небольшого просеивателя друзья выуживали из песка мелкие ракушки, которые в последствии делали более полезным рацион бабы Валиных курочек. Баба Нина живность не держала, да ей и не с руки было это делать, ведь ее огород размерами превышал суммарные огороды бабушек Саши и Димы. У Олега в огороде ребятам приходилось работать больше всего, но и зачастую работа была сопряжена со сбором урожая, когда одна ягода или фрукт шли в рот, две следующие в корзину. Ну и следует отметить тот факт, что бабушки практически забыли, что значит ходить в магазин среди недели: - все эти срочные закупки чего-то необходимого стали обязанностью пацанов, себе бабушки оставили только базарные дни, когда осуществляется массовая затарка продуктами на неделю.
Ближе к концу лета свершилось одно из самых ожидаемых событий для ребят – Костя с Андреем, как и обещали, отвели их на Спасательную станцию, что находится сразу возле моста. Хоть старшие ребята получили свои целые сигареты еще год назад, знакомить младших с суровой взрослой жизнью не спешили. Хотя, чего там было из сурового? Ну разговаривали мужики матом, да и леща могли отвесить за нарушения карточных правил, на этом вся жесткость заканчивалась. Позже друзья задумывались, почему Костя и Андрей все-таки решились их познакомить с этими тремя суровыми спасателями, и сошлись на том, что парни просто оставили себе замену на следующие два года, ведь оба они попадали под весенний призыв девяносто пятого. Но летом девяносто четвертого они еще не знали, что несколько следующих призывов будут не только отправлять людей на армейскую службу, а еще и будут лишать их возможности распоряжаться собственной жизнью.
Спасательной станцией с графиком сутки через двое заправляли дяди Юра, Ваня и Коля. Первые двое были средних лет, то есть плюс минус одного поколения с родителями трех друзей. Дядя Коля же скорее мог бы быть им дедом. Трое абсолютно разных мужчин, которых объединяли две общих страсти: алкоголь и карточная игра «Козел». Думается, на этой станции ни разу не было колоды карт, в которой семерки, восьмерки и девятки не отличались бы от всей остальной колоды как цветом, так и общим состоянием. Если ты туда приходил со с своей колодой, то тебя могли просто не пустить за стол, будь у тебя все тридцать шесть карт одного состояния, пусть и затертых до дыр. Те, кто, как и трое друзей приходил на «спасалку» учиться, играли той колодой, что всегда там была наготове (в ней, кстати, семерок, восьмерок и девяток не было совсем – выбросили за ненадобностью). Ну а если ты приходил уже как готовый игрок со своей колодой, то будь готов к отказу, если эта колода по вешнему виду не «козлиная».  Костя с Андреем в «Козла» играли уже достаточно уверенно, но к обучению младших ребят их не подпускали, по крайней мере на территории «спасалки». Все трое спасателей (к слову, они только вылавливали трупы утопленников, спасти за все время вроде как никого не удалось) имели различные методы обучения подрастающего поколения. Самый мягкий из них – дядя Коля – на работе всегда был трезвым, но всегда с бодуна, поэтому отличался хронической усталостью. Бывало, что он даже отказывался играть в карты, настолько ему все было лениво. Он не матерился не только при младших ребятах, но и при старших, поэтому общаться с ним было неудобно, ведь между собой парни разговаривали, обильно используя мат. Дядя Коля, как и двое его коллег, правила карточного «Козла» знал от и до, но в первый год обучения не был слишком строг и разрешал, например, переговариваться во время игры, а не только перемигиваться, как это требовалось по канону. Да и прощал некоторые огрехи, за которые по правилам полагается «черпак», вроде не сдвинутой перед раздачей под правую руку колоды. На первых этапах друзьям нравилось играть именно с дядей Колей: - меньше перепадало. Но мастерство оттачивалось под чутким руководством дяди Юры и дяди Вани. Дядя Юра, в отличии от старшего коллеги, на работе трезвым не появлялся. Да, в дрова он не напивался, но какие-то дозы алкоголя в нем сидели абсолютно точно. Вовремя игры он строго следил за соблюдением всех правил, но в виду своего состояния не всегда мог сохранять собственную бдительность на должном уровне, поэтому иногда некоторые косяки ребят упускал. Дядя Юра абсолютно свободно разговаривал с пацанами на родном матерном языке и не ругал, если у кого-то из них тоже проскакивало крепкое словцо. Более того, мат он использовал в воспитательных целях, когда ребята допускали ошибки в игре. Если во время общения мат дяди Юры был обезличенным, то во время ошибок мальчишек последние узнавали много нового как о себе, так и о своих ближайших родственниках. Короче, косячить при нем старались по минимуму. Ну а доходчивее всего все тонкости игры до ребят доносил дядя Ваня, даром, что он через три колена приходился родственником Сашке. Дядя Ваня отличался своим непостоянством и на работе мог появляться как трезвым, так и пьяным, от этого зависело его настроение. Также он свободно изъяснялся как на чистом русском, так и на матерном, но в своем присутствии не позволял ругаться даже семнадцатилетним Косте и Андрею. Курить он им тоже запрещал, заставляя уходить под мост, чтобы глаза его их не видели. Но главным его отличием, способствующем быстрому и четкому усваиванию правил «Козла», было рукоприкладство. Мужиком дядя Ваня был крупным, поэтому «леща» он прописывал увесистого, от которого самые легкие вроде Димы нередко оказывались на полу. Больше всего доставалось тому, кому приходилось играть с дядей Ваней на пару: - там допускать ошибки было очень болезненно. Но, несмотря на это, мужик он все-таки был добрый и душевный, поэтому никогда не давал затрещин, заранее не предупредив, чтобы ребята ладонью придерживали глаза, а то чего доброго еще выскочат из орбит от удара. Несмотря на то, что летом девяносто четвертого друзья не так часто бывали на спасательной станции, к концу каникул они уже довольно сносно играли в карточного «Козла», оттачивая навыки либо с Костей, либо с Андреем.
Неужели это оказалось первым летом без происшествий? Да, на этих каникулах действительно никто не умер, но могли умереть многие, ведь в конце августа горели камыши. На памяти друзей они горели в первый раз и еще два раза будут гореть до их отъезда. В этот раз камыши горели сами по себе (хотя в таких происшествиях всегда есть виновный), в следующие два раза они будут гореть по вине мальчишек. Сами камыши занимают практически всю площадь оврага, что начинается от Костиного огорода и простирается до огорода деда Игната. Длиной метров сто и шириной около двадцати, а это уже около двух тысяч квадратов. Если такая площадь будет гореть при северо-западном ветре, то никакая пожарная команда добраться до Первой улицы не успеет, приедет только на угли посмотреть. В этот раз повезло, да и в последующие тоже повезет, а потом эти камыши изведут, ведь никого такое соседство с непредсказуемым Везувием не радовало. Отстаивать свои дома вышли представители всех дворов либо в полном составе, либо отдельные личности. Основную оборону держал отец Кости с шлангом, подключенным к насосу, в руках. В следующих трех дворах (у Саши, Вани и дяди Коли) из колодцев и шлангов набирали воду в ведра и таскали к началу оврага. С другой стороны оврага борьбой за живучесть занимались дед Игнат с соседями. По бокам огня можно было не бояться: - довольно крутые и высоки склоны не позволяли огню выйти за пределы горящих камышей. Минут через пятнадцать прибыли пожарные и проконтролировали полное выгорание. Тушить камыши не принято, пусть уж лучше сгорят, чтобы два года к этому вопросу не возвращаться, а потом вырастают новые.
Ближе к ночи друзья сидели на последней лавочке рядом с воняющими гарью останками камышей. Во время пожара они наравне со взрослыми таскали воду в ведрах, подчиняясь правилам слаженно работающего механизма. Уже тогда, в нежном возрасте, они увидели в действиях своих соседей, да и своих собственных, тех самых муравьев, которых в начале лета заливали горящей пластмассой. И чем бы они отличались от тех обреченных насекомых, подуй сильный ветер соответствующего направления? Животный мир живет инстинктами постоянно, а человек берет иногда передышку. Тогда в девяносто четвертом они эту передышку назвали разумом, но так ли он отличается от инстинктов?


- Возможно ли, чтобы все в этом мире, что является следствием действий, обоснованных природными инстинктами, было разумным?
- Разумней, Олег, было бы проще формулировать мысли, если витиевато не умеешь.
- Ха-ха, Санек, очень смешно, но этот вопрос адресовался скорее Диме, который как-то пытался анализировать наши детские шалости.
- Мы же нож уже обсудили, чего повторяться?
- Да мы, если помнишь, и помимо ножа много чего наворотили.
- Да, Саш, давай пробежимся по некоторым таким алогичным поступкам, может удастся понять какие у них были основополагающие причины. Докопаемся так сказать до источника движущей силы.
- Если вы, парни, про те вьюны, которые желтели и вяли аккурат после того, как мы оставались ночевать у Олега, так мы же еще тогда все поняли: - ссать нужно было ходить в толчок, а не делать это прямо с крыльца только потому, что на улице темно.
- Про вьюны, Санек, спасибо баба Нина не узнала, а то заставила бы новые высаживать, но я не про них. И не надо, кстати, к этим историям приплетать то, как мы ссали с балкона в городке у Димы дома только для того, чтобы послушать, как капли стучат по корпусу кондиционера соседей снизу.
- Помню, как ссали сидя на дороге…
- Хорош, Саш, давай посерьезней. Я думаю, ты и сейчас смог бы такое сделать, мы же с Димоном хотим разобраться с теми поступками, которые по каким-то причинам могли быть совершены в том далеком детстве, но вот уже тридцать лет как не повторяются.
- Да. А еще неплохо было бы понять, мотивационная составляющая человеческих поступков это константа, вроде врожденных качеств, или же она меняется со временем, а значит с ней возможно работать, менять и развивать? Предлагаю не искать поддержки у философов, учитывая, как сильно они разнились в своих выводах. У Гегеля мир опирался на разум, а у его ближайшего коллеги Шопенгауэра – на волю. Хотя там, допускаю, присутствовала еще и путаница в терминологии.
- Давайте я набросаю то, что помню из детства. Не смогу сейчас в точности воспроизвести наши проделки в хронологическом порядке, но все они думается помещаются в возрастные рамки от десяти до тринадцати лет. Это я беру усреднено, то есть по своему возрасту. Получается, что буквально в три года уместилось следующее: стрельба из игрушечного пистолета маленькими шариками по лампочкам в подъездах. Три стрелка два пистолета. Попадали довольно часто, лампочек в подъездах на первых этажах становилось все меньше и меньше. Зачем? Ну пусть для самоутверждения в собственной меткости. Атаки на автомобили, которые включали в себя скручивание колпачков с ниппелей, спуск колес, слив бензина с помощью резинового шланга (нет, не чтобы забрать себе, а просто на землю) и затыкание выхлопных труб картофелем. Поджигание дверных звонков, чтобы потом через час вернуться и посмотреть на тот черный след на белоснежных стенах, который образуется после сгорания пластика. Более изощренной пакостью было с помощью шприца заливать под кожаную дверную обивку сырые яйца. Из-за сложностей с добыванием необходимых материалов, это удалось провернуть всего несколько раз, но протухшее за дерматиновой обивкой яйцо вариантов, кроме ее замены, не оставляло. Повсеместное вскрытие почтовых ящиков, в которых сквозь отверстия белеют конверты. В конвертах в девяностые часто пересылали деньги, но их не нашли ни разу. Зато часто попадались журналы «Ридерз дайджес», которые мы естественно не читали.
- Из всего, что ты перечислил, Олег, могу лишь констатировать факт: - городок на нас влиял не самым лучшим образом, ведь ничем подобным в деревне мы не занимались.
- Ну не знаю. Я скептически отношусь к внешнему влиянию. Человеческая сущность слишком сложна, многогранна и автономна, чтобы легко прогибаться под напором внешних обстоятельств.
- Это да, но брось гвоздь в банку с водой. Рано или поздно он проржавеет.
- Согласен, Саш, но в банку можно бросить и золотое кольцо. Наблюдай не наблюдай, а «поздно» можешь и не дождаться. Внешние факторы безусловно важны, но не любое сопротивление им по зубам. Тот, кто приучен плыть против течения, не станет изменять себе под воздействием чьего-то влияния.
- Вот мы и пришли к тому, с чего я начинал разговор. На инстинктах человек совершает только жизненно необходимые действия, как и любые другие животные. Разумные животные. Ты, Дима, только что упоминал сопротивление внешнему воздействию, так я бы расширил его до сопротивления собственному разуму и назвал волей. Для того, чтобы выйти за рамки животного, человеку нужна воля.
- А, чтобы выйти за рамки человека, нужна воля большой силы.
- Ой, Димон, конечно, как же не ввернуть в беседу своего ненаглядного Ницше. Не мешай Олегу излагать, он, по-моему, впервые так долго настолько складно стелет. Продолжай, Олег.
- Так вот, о воле. Она у нас в детстве несомненно присутствовала. Наше умение творить всякую хрень, не попадаясь, не отменяет того факта, что она заслуживала порицания. Поймал бы нас кто, и родители выслушивали бы тонны критики нашего плохого воспитания. Но разве дело в воспитании? Покажите мне того родителя, кто учит детей обносить почтовые ящики в поисках пересылаемых денег. Любой адекватный родитель прямо или косвенно доносит до своего ребенка разницу между «хорошо» и «плохо», и каждый ребенок подобные знания усваивает легко, ведь они даже проще таблицы умножения. То есть с самого детства у человека помимо инстинктов работает еще и рассудок, позволяющий следовать этой куче разнообразных социальных правил. Но вот незадача: - такой вот разумный человек со здоровыми животными инстинктами попадает в абсолютно не линейный противоречащий любой логике мир. Подстраиваться под него человеку помогает воля, которая способна противостоять как инстинктам, так и рассудку. Да, она не всегда предвестник неординарных поступков только со знаком плюс, бывают и сожженные дверные звонки, но без нее не выжить уж точно.
- Серьезная тирада, Олег. Можно ли тогда все экстраординарное нашего мира классифицировать проявлением человеческой воли? Безрассудный человек обладает самой сильной волей? Не придем ли мы к тому, что самая сильная воля на свете способна подавить все присущее человеку, а именно разум и рассудок, и превратить его обратно в животное?
- Давай, Саша, я тебе попробую объяснить. Во-первых, не рассудок делает человека человеком, а только разум. Рассудочная деятельность присуща и животным. Обожравшийся лев даже ухом не ведет, когда рядом пасется стадо антилоп, несмотря на все его природные инстинкты. Именно так выглядит работа рассудка, который заглушает голос инстинктов: - поешь, когда проголодаешься. И у людей так. Оделся не по погоде, идешь по улице мерзнешь, но не бросаешься на первого встречного, у кого куртка теплее только потому, что инстинкт говорит тебе, что для выживания необходимо согреться. А вот разум как раз и делает обычное животное человеком, который может, например, вернувшись домой, сложить стихи о том, как холодно бывает, если оденешься не по погоде. Во-вторых, бороться можно только с рассудком. Разум тебе рисует образ замерзшего на улице одиночества, но рассудок не видит никакой логики в написании об этом стихов. Тут в игру вступает воля и обеспечивает доминирование разума над рассудком. Так рождается стих.
- И так, Димон, рождается стадо…
- Поясни, Санек, столь грубый и резкий переход. Причем тут стадо?
- А вот причем. Слабая воля может быть симптомом легкой внушаемости. А легкая внушаемость в современном заигравшемся в демократию мира – главная магистраль, соединяющая стадо и чабанов. Причем чабан – это не законно выбранный стадом правитель. Законно выбранным правителем является та самая лохматая псина, что лает правильные вещи, направляя стадо в нужное чабану русло. А чабан – это тот, кто снимает сливки с результатов жизнедеятельности трудолюбивого стада. Он спокойно развалился на травке в тени раскидистого дерева, стаду о его существовании вообще знать не обязательно. Чабан сделал свое дело – научил выбранную псину красиво лаять, и теперь отдыхает. И эта идиллия может нарушиться только если в стаде будет расти число особей, обладающих сильной волей: - именно они будут способны анализировать лай псины и находить в нем подвох, что может вылиться даже в свержение псины, а чабану потом новую в результате выборов придется назначать.
- Но ведь такие порядки, построенные на лжи, долго держаться не способны. История знает множество правителей, прогоревших на обмане собственного населения.
- Так история, она о временах информационного вакуума, когда людям можно было говорить что угодно, а правда, учитывая инерционность голубиной почты, не успевала добраться до нуждающихся в ней, они к ее прибытию уже безвозвратно погрязали во лжи. В современном мире уже не врут, чтобы не рисковать, а выдают стаду правду, но в виде сухих фактов без причинно-следственных связей, чтобы кто-то с сильной волей ее случайно не проанализировал. Такая новость, например. Собака мистера Эндрика покусала за мягкие места мистера Седрика. И это на первой полосе государственного СМИ (причем это не статус, а вертикаль регулирования). Обыватель, открывший газету, не знает ни мистера Эндрика ни мистера Седрика, не знает и провинившуюся собаку, поэтому ему в принципе наплевать, что кому-то откусили жопу. Но потом с заявлениями наперебой начинают выступать разного калибра политики и прикормленные общественные деятели, повышая в информационной среде градус конфликтной ситуации между упомянутыми господами. Последний из выступавших с пеной у рта декламирует, что хоть его дед и служил в рядах нацистского батальона в годы Второй мировой войны, но он как раз и боролся с такими вот ужасными мистерами Эндриками. Жующий протухшие гамбургеры перед телевизором обыватель по-прежнему не знает никого из этих господ, но уже абсолютно уверен, что собаку мистера Эндрика надобно усыпить, а самого его посадить лет на сто пятьдесят, чтобы неповадно было. И только миссис Хатчитсон, что живет напротив через улицу, хорошо помнит тот день, когда мистер Седрик, проходя мимо дома мистера Эндрика, пнул лежащую на тротуаре маленькую собачонку. Пнул лишь потому, что обладает злобной мелкой душонкой обиженного на весь мир никчемного человечка. Будь собачка мистера Эндрика чуть побольше, мистер Седрик боязливо обходил бы ее по другой стороне улицы. А собачка, которая в жизни никого раньше не кусала, совершила этот акт агрессии, не прокусив даже ногу, и виновато убежала в свой двор. Но раз чабану надобно наказать именно мистера Эндрика, то до стада донесут лишь то, что его собака покусала мистера Седрика, остальная правда любыми методами запрется в глотке миссис Хатчитсон навечно. Далее уже дело техники: - если Эндрика достаточно оштрафовать, то стадо громкими речами долго разогревать не будут, но если требуется его расстрелять, то за несколько недель с высоких трибун обычного пенсионера превратят в угрозу национальной безопасности. Но самое главное во всей этой истории знаете что?
- Ну и?...
- Самое главное – закрыть рот миссис Хатчитсон. Ее версию электорат услышать не должен.
- Ну ты выдал, Димон. Тебе бы рассказы детишкам писать с такой фантазией. Но принцип мне понятен. Примерно, как в том анекдоте про рыбку.
- Какую рыбку, Санек?
- Ну тот, из детства: «Привет, рыбка», «Рыбка, значит в воде живу? В воде живу, значит акула? Акула, значит зубастая? Зубастая, значит собака? Мама! Он меня опять сукой назвал!»
- Ха, точно, вспомнил. А было ли в нашем детстве подобное промывание мозгов? По-моему, мы до отъезда из дома жили в полной информационной изоляции. Новости не смотрели, газет не читали, радио не слушали. Димон вон энциклопедии разные почитывал, рассказывал нам потом про созвездия, которые мы видели на небе во время ночных рыбалок. Мы жили в таком мире, каким его видели, и каким он являлся на самом деле. Да, он ограничивался бетонным забором, окружавшим городок, но зато в нем не было ни фальши, ни лжи, ни узаконенного зомбирования. Сегодня же все всё знают про любой уголок планеты, но вот только непонятно, чью версию всего они знают.
- Боюсь предположить, что все-таки версию мистера Седрика.

 
Летом девяносто пятого в компании трех друзей детей не осталось. Саше в конце года уже исполнялось пятнадцать, Олегу – четырнадцать, а Диме уже исполнилось тринадцать. Да, формально они безусловно еще считались детьми, и жители Первой улицы настолько привыкли воспринимать трех ребят единым целым, что разница в возрасте не ощущалась ни внутри их маленькой компании, ни вне ее, в глазах взрослых. Правда в физическом плане различия наметились. Это Сашка буквально «предал» своих тощих товарищей и к началу летних каникул стал сильно от них отличаться. Весь прошлый учебный год видимо посвятил спорту, раздался в плечах, накачал грудные мышцы, мышцы рук и ног. Олег с Димой остались доходягами, хотя первый выглядел немного плотнее самого младшего из друзей. Никто, конечно, не стал предъявлять Сашке, что он занялся спортом отдельно от товарищей и на волне быстрого метаболизма превратился в атлета, ведь львиную долю свободного времени они проводили вместе на улице, где немало внимания уделяли походам на турники. Один был во дворе Олега (его на двух столбах установил отец), другой висел между двух деревьев с обратной стороны от сада деда Игната (его установили двое братьев со Второй улицы). Помимо турников присутствовало и постоянное плавание в реке, игра в футбол, лазанье по деревьям и заборам, езда на велосипедах – все это позволяло мальчикам быть достаточно сильными для своего возраста и веса. Хорошая спортивная форма позволяла им чувствовать себя на улице достаточно уверенно в любое время суток. Да, это были девяностые, но в деревне, казалось, им ничего не могло угрожать. И эта уверенность передалась сначала бабушкам мальчиков, а от них уже и их родителям.
В конце учебного года родители Олега отдали ему старый однокассетный магнитофон (себе домой купили новый), который работал от батареек. Заработанные зимой на рождественских песнопениях деньги ушли на закупку тройного запаса элементов питания для магнитофона, а на сдачу приобрели свою первую кассету с записями группы «Кармен». Быстро сообразив, что слушать часовую запись все три месяца они устанут, ребята раздобыли еще две кассеты: - Олег притащил сборник Игоря Корнелюка, а Дима выпросил у мамы Софию Ротару. Да, странная подборка, но в девяносто пятом ребята еще не были искушенными меломанами. Да, не часто (ради экономии батареек), да, не так громко, как на городской дискотеке в парке, но иногда ночную тишину Первой улицы нарушали «Чао бамбино», «Дожди» и «Хуторянка», вызывающие настоящую истерику у местных собак, думающих, что они сходят с ума.
Но магнитофоном радость ребят не ограничивалась. Более существенным стал подарок от Сашиного отца, который разрешил ему пользоваться своим «Прогрессом», когда он сам на нем не уплывал на рыбалку. Да, без мотора, но два стареньких весла прилагались. Летом девяносто пятого друзья превратились в настоящих рыболовов, забыв окончательно о том, что когда-то их рыбалки ограничивались только местной речушкой. Теперь преград для ловли рыбы на широкой полноводной реке, где они летом были только пару раз с помощью камеры, а зимой объездили вдоль и поперек на велосипедах с цепями на колесах для лучшего сцепления со льдом, не было. На этих каникулах спиннинг был у них только один на троих (Сашин), но они брали с собой еще поплавнушки и блесны. «Прогресс» - это не «Крым» и не «Казанка», в нем свободно размещаются трое подростков, еще и место остается. Всю пойманную рыбу они делили поровну. Конечно, зачастую после их рыбалок сытыми оставались только местные коты, но несколько раз приносили и на жареху.
Помимо рыбалок с лодки, друзья начали объезжать ближайшие окрестности на велосипедах в поисках рыбных мест, о которых им рассказывали мужики со «спасалки». Ездить стало проще, ведь Олег и Дима пересели на большие велосипеды, Саша же до самого отъезда из дома катался на «Орленке». Но ему его хватало, ведь он выше метра семидесяти так и не вырос. С этих рыбалок улов практически не привозился, но привозились эмоции. Выехать в три часа ночи, когда дорогу освещают только звезды, ну и луна, если повезет, и уехать наощупь за пятнадцать километров, чтобы с рассветом закинуть удочку в какой-нибудь водоем – такие приключения в подростковом возрасте запоминаются надолго. Была и практическая польза – в одной из поездок они обнаружили целые поля кукурузы. Этим летом практической пользы поля не принесли, но это ведь было не последнее их лето в деревне.
С первого взгляда это лето могло показаться идеально ровным, но у подобного течения времени слишком пресное послевкусие. Друзья нашли себе волнительное занятие самостоятельно – переживать за ушедших весной в армию Андрея и Костю. Сидя за удочками на рыбалке, за картами в детском саду, лесопосадке или у Саши в летнем домике, провонявшем мышиным пометом, играя в «фибрию» или занимаясь на турнике за камышами возле памятника, они рассуждали о странном повороте судьбы, которая отправила Костю служить в Москву в Президентский полк, а Андрея на Северный Кавказ. Оба они были за метр восемьдесят, оба физически крепкие, но один был дурной, а второй вроде бы нет. Ребята не любили смотреть телевизор, но точно знали, что там либо ежедневно, либо еженедельно рассказывают о потерях среди военнослужащих в вооруженном конфликте. Бабушки на лавочках эту тему муссировали эмоционально и неизменно ухудшали свое отношение к власти с каждым новым погибшим срочником. Парням же до власти особого дела не было, у них только-только формировалось мировоззрение, в котором все меньше места отводилось какой-то мифической справедливости и все больше проявлялось убеждение, что судьба не делит людей на хороших и плохих, или добрых и злых. И лезть из кожи вон, чтобы снискать благосклонность судьбы – глупейшее занятие. На фоне подобных мыслей друзья как-то незаметно попали под влияние Васи, что был старшим из двух братьев со Второй улицы, повесивших турник возле памятника. Васе было уже девятнадцать лет, но он стоял на учете во всех возможных службах, контролирующих трудных подростков, поэтому в армию не попал. Его младший брат Коля был ровесником Димы. Вася для ребят был таким кумиром, которого вроде бы опасаешься, но при этом им восхищаешься. Есть такие герои в кинофильмах, которых сценарист нарисовал отрицательными, но зритель невольно испытывает к ним симпатию. Вася был именно таким киногероем. Именно он привил ребятам страсть к турникам. Вася умел на них выделать такое, что не каждый спортивный гимнаст из телевизора сумел бы исполнить. Конечно, это было преувеличением, но оно свойственно подросткам. Еще Вася умел делать сальто из положения стоя хоть вперед, хоть назад. Мог доплыть под водой до середины реки и прыгать «щучкой» в эту же реку с перил автомобильного моста. Он разговаривал с мужиками на «спасалке» абсолютно на равных, позволяя себе их одергивать и матерясь не меньше, чем они. А когда он притаскивал вечером в беседку детского сада гитару и исполнял свою любимую «Песню Верещагина», восхищению ребят не было предела. Понятно, находясь под такими впечатлениями от старшего товарища, у ребят не было шансов отказаться, когда Вася предложил им выпить с ним водки. Препятствием на пути к употреблению крепкого алкоголя конечно же были бабушки, неустанно принюхивающиеся каждое утро к дыханию спящих внуков. Да, они контролировали не перегар: - об этом бдительные старушки как-то не задумывались, учитывая юный возраст внуков, а запах табака, остатки которого с тем же рвением выискивали в карманах шорт и брюк, но делали это настолько прямолинейно, что все трое безусловно о надзоре знали. Табачный запах легко уходил, если пожевать тополиные сережки или березовые бруньки. К тому же для этих целей можно было использовать все изобилие фруктов и ягод, растущих в деревне повсеместно. Но с водкой другое дело, ее маскировать ребятам еще не доводилось. Хотя, как выяснилось, Саша со своей городской компанией уже водку пробовал (либо на правах лидера так сказал, чтобы скрыть собственное волнение), Олег уже успел познакомиться с портвейном, и только Дима в подобном замечен не был. Вася прекрасно знал, что пацаны уже плавают на ночные рыбалки, поэтому развеял их сомнения предложением выпить сразу же по прибытию на очередную рыбалку, а к вечеру, когда уже надо будет возвращаться домой, от запаха алкоголя не останется и следа. На том и порешили. Распив на берегу реки у костра с трех часов ночи до пяти утра всего лишь пол литра «Пшеничной», трое друзей завалились спать и очнулись далеко за полдень. Вася к тому времени поймал несколько хвостов для отвода глаз, и к вечеру рыбаки без происшествий вернулись домой. Сумели они понять смысл распития алкоголя или нет, никто не знает, но начало было положено. С того самого дня большую часть заработанных разными методами денег ребята тратили на водку. Самым примечательным в этой истории было то, что больше с подобным предложением Вася к ним не обращался. Обращались они к нему, ведь сами в местном магазине они никакого алкоголя купить не могли, но Васе всегда было лень, поэтому ребятам приходилось ездить аж к самой пристани, где продавщицы их в упор не знали и без лишних вопросов продавали водку.
Вот так мимолетная прихоть Васи и легкая внушаемость трех друзей отправила их в столь юном возрасте по тонкому льду, разделяющему нормальную жизнь и задворки «Синей ямы». Такое неофициальное название закрепилось за городком, что предлагал не так много разнообразия в поворотах судьбы для молодых ребят, взрослевших там в девяностых.


- «Судить о чем бы то ни было надо опираясь на разум, а не на общее мнение», - писал Монтень…
- Хорош, Димон, с разумом ведь вроде уже разобрались. Или ты решил блеснуть знаниями французской литературы шестнадцатого века? Так мы тут все горазды… Но сейчас хотелось бы понять, как нас угораздило скатиться к центру синей ямы? Да, вокруг мягко говоря бухали, но мы же старались стоять особняком, не выше, но и не ниже всех, а как бы параллельно. И на тебе, вместо рыбалки пьем водку.
- Эта цитата, Санек, как раз имеет отношение к влиянию общественного мнения на жизнь каждого из этого самого общества. И тут ты либо становишься Заратустрой и на всю жизнь уходишь в горы…
- Ну как бы, Заратустра жил достаточно насыщенной общественной жизнью. Проповедовал, основал религиозное течение, короче – не самый удачный пример, Димон.
- Погоди, Олег, я думаю, что это он про Заратустру своего любимого Ницше говорит. Продолжай, Дим.
- Так вот. Я о том, что, живя в обществе, очень сложно оставаться самим собой. А больше всего пропитаны общественным мнением как раз те, кто громче всех заявляют о своей индивидуальности, ведь это очень модная позиция в большинстве социумов.
- Мне кажется, что быть на одной волне со своей социальной средой обитания, вовсе не означает что-то плохое. Еще Георг Лихтенберг писал: «Ничто так не способствует душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения». И если в этом кроется некое очевидное зло, тогда конечно стоит искать решение проблемы. А если нет?
- Ну ты нашел кого вспомнить, дружище. Лихтенберг был семнадцатым ребенком в семье, поэтому любое его высказывание надо интерпретировать не буквально, а с сатирической подоплекой. Он этим утверждением не констатирует факты, а предостерегает от них.
- Блин, точно. А ведь его отец был пастором, и семнадцать детей. Занимательная математика от священнослужителей какая-то.
- Не начинай, Санек. Из шестнадцати его братьев и сестер только четверо сумели вырасти из младенчества. Все-таки восемнадцатый век был на дворе. А если серьезно, то вряд ли кто-то станет заморачиваться с зомбированием стада, не имея неких далеко идущих планов. И уж точно эти планы никак не могут вязаться с благими намерениями.
- Согласен с Олегом, тем более его слова подтверждаются ежедневными тенденциями. Мне сейчас сложно сказать, кто конкретно кукловодит, но целый миллиард человек сегодня живет в новой реальности, не имеющей ничего общего ни со здравым смыслом, ни с исторической достоверностью. Они может быть там у себя и живут без проблем по принципу, озвученному еще Сенекой: «Не многих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится», как бы эти самые рабы не ненавидели лютой ненавистью все русское.
- Это точно, Дим, русских золотой миллиард любит ненавидеть. Больше этого он любит разве что только менять своим детям пол да побеждать мужиками, переодевшимся бабами, в женских спортивных соревнованиях. Но эта ненависть, к счастью, пассивная. Вряд ли какой-нибудь европеец бросится при встрече с кулаками на русского: - все цивилизованные люди, да и зассыт по-любому. Но эта искусственная ненависть очень полезна проамериканским правительствам европейских стран. Просто зажравшийся бюргер не должен роптать, когда его попросят скинуться на очередную подлянку для русских.
- Жаль, что в России не умеют так манипулировать сознаниями людей. Лживая пропаганда нам не подвластна.
- Ой, Димон, все у нас в стране умеют. Вот ловите пример. Он из моей темы – футбольной, но вы все поймете, тут не требуется разбираться в нем. У нас в стране, когда окончательно стало понятно, что столица одна, и на север она больше не переедет, для утешения электората «северную столицу» сделали спортивной. Там теперь любая команда галактического масштаба, хоть волейбольная, хоть баскетбольная, хоть хоккейная и, естественно, футбольная.
- Прям так уж сразу и галактического?
- Ну не прям сразу, но это заявлено конечной целью. Понятно, что в спортивной борьбе этого не достичь, но в таких вещах важны не факты, а восприятие. Грубо говоря, задача популяризации того же лучшего футбольного клуба в мире не в том, чтобы он был действительно лучшим клубом, а в том, чтобы у обывателя не вызывали отторжения фразы из зомбоящика а-ля: «Народная команда», «Наш гегемон», «Бессменный чемпион», «Лучший тренер», «Безусловный фаворит» и прочие.
- Это как с современной Японией, жителей которой уже убедили, что ядерные бомбардировки америкосами мирных городов Хиросимы и Нагасаки были жизненной необходимостью? Мол, сами виноваты.
- Или как со штатами. Там, конечно, образование заточено под глобальное отупение население, но все же несколько человек что-то слышали про Вторую мировую войну. Да и те уверены, что в ней победили США.
- Да-да, но не сбивайте с мысли. Я - не вы, я ее потом не найду, если потеряю. Так вот, как я уже говорил, самым лучшим становиться не обязательно, ведь это еще и ресурсозатратно. В современном мире «казаться» намного проще и выгоднее, чем «быть». Стадо готово смаковать любое говно, если у него будет правильная подача и соответствующий информационный фон. Но если этого фона народу недостаточно, чтобы с благодарностью аппетитно чавкать фекалиями, то можно параллельно еще и очернять конкурента за звание лучшего, например, борщ. Немного времени и терпения, и мужичок, всю жизнь за обе щеки уплетавший борщ, когда ему на выбор предложат его и миску параши, выберет второе. Главное – подача. Такие метаморфозы возможны в странах с ручными СМИ, которые за оклад и бонусы готовы черное называть белым, не меняя цвета лица на густо-красный.
- Мы, Саша, это прекрасно видим, когда читаем новостные ленты западных газет, нашим, по-моему, до них очень далеко.
- Возможно, но на уровне футбола у нас технология уже обкатана. Достаточно уволить с федерального спортивного канала всех тех, кто не готов повизгивать в сторону строго определенной команды, а остальным раздать правильные методические материалы, чтобы все репортажи, интервью и аналитика имели вектор, служащий общей цели.
- А как это работает? Можно на каком-нибудь примере?
- Ну вот возьмем абсолютно одинаковые ситуации в двух разных матчах: - удар по ноге в штрафной, то есть повод для назначения пенальти. В пользу «правильной» команды такие пенальти ставят даже без видеопросмотров под аккомпанемент заготовленных фраз от комментаторов: «Бесспорный пенальти», «Судья находился рядом и все видел», «Так в своей штрафной играть нельзя» и прочие. В соседнем матче в пользу команды конкурента такой пенальти не ставят. Позже за это нужно перед общественностью ответить, но тут важна морда кирпичом и опять же набор заготовленных фраз: «Наступа не было». Им говорят, что на повторе же видно, что был. «Ладно, наступ был, но не было продавливания». Им отвечают, что хрен знает, что такое продавливание, но на повторе его тоже видно. «Хорошо, пусть продавливание было, но оно не было достаточным, раз нет крови». Народ начинает выходить из себя, ведь футболиста унесли с поля на носилках! «Ну и что? Травматической ампутации ноги же не было значит и фола не было!». И народ, послушав такую аналитику с федерального канала, вынужден признать, что пенальти не назначили справедливо, а все причастным на карту капнул очередной бонус. Или такой пример. Выигрывают свои матчи «правильная» команда и конкурент с одинаковым счетом один-ноль. Если просто воспринимать это как факт, то будет слишком пресно и для «правильной» команды невыгодно. Но если припорошить нужной риторикой, то получим следующее. «Правильная» команда «вынесла соперника на классе», «обыграла в пол ноги», «не испытала трудностей», а конкурент «случайно отскочил», «вымучил победу», «незаслуженно победил». Человек, который посмотрел оба эти матча, который имел о них собственное мнение, после аналитики федерального канала часто его меняет.
- Короче, Санек, все ты сводишь к тому, что если раньше слава и величие обретались, то теперь они приобретаются.
- И это работает не только со славой и величием. Сейчас можно приобрести даже власть как в отдельно взятой стране, так и замахнуться с помощью денег на мировое господство. Конечно, в открытую ты этого делать не станешь, но раз уж есть все рычаги для манипулирования общественным мнением, то и не такое можно замутить. Покупай, что продается, хоть историю…
- «История – это ряд вымышленных событий по поводу действительно совершавшихся», сказал как-то Шарль Монтескье. И если это действительно так, то покупать там нечего, но сама возможность управлять историей – очень действенный механизм. Сегодня злобное меньшинство, то, что проиграло во Второй мировой войне, пытается устроить Третью мировую с той же целью, что была у них восемьдесят лет назад: - уничтожение России. Тогда у них получилось больно нас укусить в основном благодаря созданной ими нацистской идеологии, и сегодня они решили использовать ее же. Проблема заключается в том, что все эти восемьдесят лет они были вынуждены очернять нацизм, а сегодня его необходимо оправдывать. Вот тут на помощь приходит переписывание истории, в которой сначала Сталин ничем не лучше Гитлера, потом Сталин хуже Гитлера, а в конце получается, что нацистская Германия была вынуждена защищаться от агрессии СССР. Да, не каждый представитель «золотого (не знаю, почему он именно золотой. Может потому, что купается в деньгах, а может просто попали под «золотой дождь») миллиарда» прокис мозгами настолько, чтобы верить в эту чушь, но их руководителям не составляет труда с помощью жесткой цензуры и уголовных преследований заткнуть всех, кто сомневается. Мнение оставшихся семи миллиардов населения планеты их вообще не интересует, ведь деньги на войну с Россией они берут не у них, а у своего согласно кивающего стада.
- Ну а выводы у нас какими получаются? Мы начали с опасности легкой внушаемости, но можно ли ее избежать в современном мире? Ты, Димон, на правах самого дружного с собственными мыслями, можешь красиво подытожить?
- Боюсь, друзья, жизнеутверждающих выводов не получится. Человек, не умеющий выражать свои мысли самостоятельно, с самых древних времен с готовностью доверял это дело другим. Один умно и витиевато изъясняется, а многие слушатели в его словах находят отражения своих идей. И таким образом у говорящего появляется некое количество единомышленников, которые в нужный момент примкнут к нему, даже если он в следующий раз будет пропагандировать абсолютную дичь. И эти единомышленники будут делать то, что им скажут, ведь когда-то из уст оратора звучало нечто им близкое. Они перед гибелью за чужого дядю даже не успеют понять, что это самое «близкое» им самим никогда не принадлежало, а было посеяно самим оратором. К сожалению, так устроен человек, которым сегодня управляют так же, как и тысячи лет назад, но с гораздо более масштабных трибун. И если еще сотню лет назад людям было проще иметь собственное мнение, так как в большинстве своем они от мира получали только факты без налета чьих-то осмыслений, то сегодня голых фактов тебе не найти: - каждое событие в информационном поле имеет от силы несколько процентов конкретики, а все остальное заполнено реакцией людей всяких мастей на это происшествие. И тебе ничего не остается, как анализировать уже не факты, а чье-то мнение, пытаясь в эту мешанину втиснуть собственное. Но чаще всего это заканчивается не формированием собственного мнения, а принятием чужого.
- Это, Дим, как «Европейский фонд мира», который с остервенением спонсирует войну, чтобы скорее наступил мир?
- Именно так, Олег. Вот потому сегодня и не родятся мыслители калибра хотя бы Вильгельма Швебеля, который хоть и не был исторической личностью, а скорее всего лишь псевдонимом группы людей, но его устами говорились правильные вещи: «Мнения не становятся правильными только от того, что многие сними согласны».
- Погоди, Димон, хочешь сказать, что Швебель – это типа нашего Козьмы Пруткова?
- Не знаю, Саш, но про него реально нет никакой информации, а афоризмов он насыпал столько, сколько одному человеку за жизнь не осилить.
- Порой при должной фантазии за одно лето можно осилить больше, чем некоторые способны за жизнь.
- Это да. Чем старше мы становились, тем больше планов у нас было на каникулы, и далеко не все удавалось реализовать из-за нехватки времени.


Летом девяносто шестого Саша сдавал выпускные экзамены в девятом классе. Относись он к учебе как Дима, или хотя бы как Олег, то двум последним первые пару недель каникул пришлось бы гулять вдвоем, но Саша к ней относился философски. Он вовремя приходил на уроки, не засыпал во время занятий и в меру своих способностей делал домашние задания. Раз уж школа неизбежна (да, были времена, когда дети считали ее неизбежной обязанностью), то конечной цели придется добиться: - проигрывать он не любил. А конечная цель школы – аттестат без двоек. Вот ровно столько усилий он и прилагал к учебе, чтобы ниже троек его не оценивали, а на большее он и не замахивался. Поэтому, когда его сверстники погибали в поисках знаний в библиотеках, Саша проводил время в деревне с друзьями, появляясь в городе только в дни экзаменов. К слову, их он сдал с первого раза и не все на тройки: - беспросветно безграмотным Саша не был. Не вспомнить уже, какой именно экзамен он сдал на четыре, но это событие его родители разрешили ему отметить с друзьями на их даче с ночевкой. Да, у них в семье помимо бабушкиного огорода была еще и дача в пятнадцати километрах южнее города. Это была не та современная дача, которая у некоторых комфортнее городского жилья, и на которую уставшие труженики уезжают с пятницы по воскресенье, а попроще. Обычный неогороженный забором участок потрескавшейся степной земли, разбитый на прямоугольники грядок, дающих непропорционально маленький урожай по сравнению с вложенными в них усилиям. Ну и хибарка из двух помещений, в одном из которых стол и две лавки, в другом односпальная кровать и пара стульев. Но такие спартанские условия не только не отталкивали ребят, они притягивали их как магнит. Родители понимали, что ночевка на даче неизбежно будет сопровождаться распитием, поэтому предприняли все попытки, чтобы оно не превратилось в глобальное свинство. Мама Саши работала поваром в гарнизонной столовой, поэтому проблем с обеспечением ребят продуктами не возникло. Диме и Олегу даже ничего не пришлось брать с собой, - приехали налегке. Утром в субботу друзья на трех велосипедах поехали на пятнадцатый километр, имея при себе магнитофон с батарейками, кассеты (коллекция которых пополнилась «Сектором газа», «Красной плесенью» и «Чижом»), спички, ножи, бутылку водки, несколько пакетиков «шипучки» и хорошее настроение. Остальное в середине дня подвезли родители Саши. Помимо еды, воды и мангала они привезли с собой определенный набор обязанностей, которые были призваны хоть как-то контролировать отдых подростков, взывая к их чувству ответственности. А в те времена ответственность среди детей еще не была пустым звуком, ведь им никакие тупорылые блогеры еще не засирали мозги идеями, что всего в жизни можно добиться и без образования, и без участия родителей (которых именно по этой причине уважать необязательно), и без обязанностей. Все это, мол, неважно, а важны лишь хотелки… Но в девяносто шестом если взрослые сказали, что необходимо в субботу полить все грядки, а в воскресенье их прополоть, значит все это будет сделано максимально качественно.
Уже часа в три дня ребята остались на даче одни. Разложив припасы, в которые входили кастрюля маринованного для шашлыка мяса, килограмм сосисок, пару кило картошки, свежие овощи и фрукты, хлеб, несколько литров питьевой воды, чай, соль и сахар, друзья отправились на разведку. Разведка – это пройтись по ближайшим улицам и приметить, где в огородах растет что-нибудь ценное. Спустя час времени они вернулись на свой участок, зная, где после заката «соберут урожай» арбузов, дыней и подсолнечника. К полуночи трое друзей уже сидели за столом при свете керосиновой лампы. Все грядки политы. Под лавкой лежит средних размеров арбуз. Дыня ухитрилась при свете лампы оказаться тыквой, поэтому ее скинули в ближайших зарослях травы. На столе хорошо прожаренный шашлык, зажаренные на костре сосиски, печеный в углях картофель, нарезанные овощи, горячий чай и почти целый целлофановый пакет жареных с солью семечек. Ну и бутылка теплой (температуры проточной воды) водки. Уже к часу ночи в пятнадцати километрах от городка из сараюшки раздавалось творчество Юрия Клинских с неумелым, но душевным бэк-вокалом Саши, Олега и Димы. Первый выезд на дачу оказался шикарным – настоящее приключение. Общую картину испортило только утро, когда нужно было встать с односпальной кровати, на которой ребята умудрились завалиться спать поперек, свернувшись в три погибели. Да и крутить педали после бессонной ночи в сторону дома было намного тяжелее.
На обратном пути остановились возле кукурузных полей, которые приметили еще в прошлом году. На Первой улице только пара хозяек выращивали у себя на огороде кукурузу, среди них была баба Валя. Культура не сказать, чтобы критически ценная, поэтому урожай собирали небольшой – на пару больших кастрюль. Диме вареная кукуруза с солью нравилась скорее, как разнообразие рациона, его же товарищи ее просто обожали, и он с ними естественно ей делился каждое лето. Походили, посмотрели, нашли две сторожки, отметили наличие собак (по крайней мере двух), нашли подъездные пути не со стороны трассы, а проселком, чтобы меньше привлекать внимание. Была только середина июня, поэтому не было никаких вариантов обнаружить хотя бы «молочную» кукурузу, но с августа друзья будут ее есть чуть ли не через день.
Но до августа еще многое, что должно произойти, как и полагается в перенасыщенные событиями летние каникулы. Сначала, как гром среди ясного неба, из армии вернулся Костя, хотя до дембеля ему оставался год. И вернулся он более дурным, чем был ранее, но винить его в этом открыто никто не решился бы. Как и раньше, Костя много времени проводил с друзьями, совершал много поступков с клеймом «за гранью», но стал дольше и чаще с ними разговаривать на разные темы. Может ему не хватало общения с Андреем, а может за год службы в голове у него щелкнул какой-то переключатель, и теперь он открылся для окружающих с новой стороны. Из монологов Кости друзья узнали, что из Президентского полка его комиссовали по какой-то мудреной стыдной болезни, о которой догадывалась вся Первая улица, периодически наблюдавшая сушащиеся матрацы у них во дворе. Причем погнать из армии его пытались еще с прошлого года, но Костя упирался, демонстрируя великолепное рвение в строевой и физической подготовке. Когда сопротивляться армейскому руководству у него не осталось сил, Костя попросился на Первую чеченскую войну к своему другу Андрею, но и тут получил отказ. И теперь он превратился в одного из тех неприкаянных деревенских мужиков, у которых перспективы только вот здесь – на земле, для больших же свершений не хватает образования и социальной ориентированности. Если постараться собрать воедино все те внутренние изменения, которые Костя привез из армии, то он стал жить «на пределе». Если он совершал какой-нибудь асоциальный, злой или просто некрасивый поступок, то делал это с максимальной отдачей, пытался достичь максимальных результатов, а хороших поступков за ним не водилось, поэтому обратного эффекта никто ощутить не мог. Чтобы стало понятней, с того лета друзьям пришлось начать ходить купаться вместе с Костей с моста. До этого они никогда с него не прыгали в воду, ведь местная речушка особой глубиной не отличалась. Ладно еще в конце мая или начале июня, когда большая вода еще не сошла, тогда лететь до воды получается не больше трех метров, а глубина, соответственно, больше. Но после середины лета и лететь высоко и дно может быть слишком близко. Да и не редко по этой речушке путешествуют топляки, на которых периодически оставляют незадачливые лодочники подвесные моторы. Ребята ныряли только «солдатиком», Костя же каждый раз прыгал «щучкой», как будто только и делал, что искал эти самые топляки.
Работающем в огороде Костю практически никогда не видели, а ведь его семья держала еще курей и двух коров, то есть работы хватало. С утра до ночи по хозяйству хлопотал отец, обеспечивающий хорошие «урожаи» молока и яиц, которые потом продавались всем желающим. Мама тоже помогала семейному бюджету – она гнала самогон, а Костя занимался поиском покупателей, в число которых естественно попали и трое друзей. Начиная с этого лета и до отъезда из городка, ребята старались пить только самогон, который был дешевле водки, и достать его было проще. А поводов употреблять иногда даже не нужно было искать. В один из дней, когда ребята преспокойно рубились с дядей Ваней в «Козла» на «спасалке», туда пришел Костя с максимально растерянным видом. Сказал, что уже их обыскался, что у него для них есть важная новость. Она, конечно, в большей степени касается его самого, но есть такие новости, которыми если не поделишься, то может и разорвать изнутри. Новость касалась Андрея, который на тот момент находится в военном госпитале после ранения и сильнейшей контузии. Об этом Косте сказала мама Андрея, ее он встретил утром, когда она спешила к своей маме – бабушке Андрея. Случается в жизни бывает настолько плохо, что приходится радоваться даже чему-то ужасному от безысходности. Да, Андрей лежал в госпитале с неопределенными сроками восстановления, но без угрозы для жизни, и его мать радовалась такому состоянию сына, ненавидя себя за это, но понимая, что на той войне быть здоровым можно было только с ежедневной угрозой для жизни. Она не знала, каким вернется сын, но зато знала, что он точно вернется. Костя же не нашел ничего лучше, как думать, что на месте друга должен был быть он, и теперь ребятам нужно было быть еще более осторожными в общении со старшим товарищем. Например, им нельзя было отказываться от предложения, если он приходил к ним с бутылкой домашнего самогона.
В остальном друзья по-прежнему оставались режиссерами своих каникул. Ходили на «Прогрессе» на рыбалку, причем неизменно с магнитофоном и четырьмя веслами (пара была Сашкиных, еще пару брали у одного из дедов на Первой улице). Как только перед самым рассветом из протоки со скоростью трех человеческих сил (двое сидели на корме на веслах и один на носу, свесив ноги в трюм), под какофонию скрипящих уключин и российского панк-рока, вылетала зеленая лодка, рыбаки одиночки в радиусе пятисот метров на своих резиновых суденышках снимались с якорей и уплывали искать новые места для ловли. Ребята «парковались» там, где успевали приметить наибольшее скопление лодок, прежде чем те ретировались. В вопросах рыбацкой чуйки они больше доверяли этим седовласым мужикам, чем себе. И уловы были гораздо большими, чем в прошлом году. Порой приносили столько, что даже хватало родителям, уносившим рыбу в городок кормить младших детей в семье. Да и ассортимент стал более солидным: - попадались даже лещи, крупные щуки и судаки, гибриды, сазаны, не было, пожалуй, только сомов, но их и нужно ловить совсем другими методами. К концу лета к рыбе добавилась кукуруза, которая в потемках вывозилась с полей в объемах по две сумке на каждом руле. Один раз пришлось отбиваться от сторожевых собак, один раз даже стреляли, но не в них, а в воздух, чтобы отогнать от поля, как надоедливых ворон, но результат того стоил. В «кукурузные дни» ребята уже к половине шестого утра возвращались с полными сумками домой. Бабушки ставили варить «урожай», а ребята, как и все подростки не знающие усталости, отправлялись на реку. В августе ночи уже более менее прохладные и послушная законам физики вода по утрам укрывалась полуметровым одеялом тумана. Даже черствые подростки испытывали некое подобие восхищения, купаясь в такой красоте. Возвращались домой они аккурат к готовой кукурузе.
После возвращения Кости и известий об Андрее, казалось, что лето сможет докатиться в спокойном ритме до своего логического завершения, но не случилось. В один из дней на последней неделе августа, когда вечерами друзья выходили гулять в штанах и джинсовых куртках, чтобы не замерзнуть, Костя предложил поиграть в «Козла» в камышах, в которых были протоптаны только пара тропинок, то есть играть там, вроде, как и негде было. Что-то новое, подумали друзья и согласились, хотя этим летом с Костей ради безопасности приходилось соглашаться во всем. Утоптав в центре зарослей ближе к дальнему от улицы концу овражка небольшую поляну, парни постелили одну из курток и начали играть. Но южные ночи наступают стремительно, поэтому дневного света хватило лишь на пару раздач. А партия длится до двенадцати очков – бросать посередине неприлично. «Да будет свет» сделал Костя, собрав из сломанных камышей что-то вроде шалаша и поднеся к верхушке спичку. Света хватило для продолжения игры, но закончить не успели даже одну раздачу, так как стало слишком уж светло, да и жарко к тому же. Попытавшись куртками загасить пламя, быстро расползающееся по поляне, подростки не понимали, что только нагоняли к огню больше кислорода, усиливающего процесс горения. Через минуту, не более, огонь уже перекинулся на стоящие камыши, а ребята ломанулись из овражка в сторону памятника, чтобы по кратчайшему расстоянию добежать до вала и укрыться за ним. В тот момент их главной задачей было никому не попасться на глаза, ведь за поджог камышей наказание ничего хорошего не сулило. Хорошо, что и в этот раз все обошлось – на улице стоял вечерний штиль, да и пожарные приехали очень быстро. Не успели ребята прибежать под мост, где планировали переждать какое-то время, как над их головами пронеслись с соответствующим ревом сирен и вибрацией всей конструкции моста две пожарные машины. Через несколько минут совсем стемнело, и ребята практически в полной тишине сидели на наклонных плитах основания моста и наблюдали отражения зарева пожара на плоской поверхности воды местной речушки. Иногда у первой сваи спокойствие реки нарушали вышедшие на охоту окуни, а иногда Костя заводил свою песню о несправедливости мира, мол попади он в Чечню, никакие камыши сегодня бы не горели, да и Андрей бы сейчас не лежал где-то контуженный. А друзья размышляли каждый о своем, но направление мыслей было примерно одинаковым – одного мира на всех не существует, поэтому он и не может быть справедливым. Дима на правах самого младшего сильно переживал оказаться виноватым в том, чего не совершал. Олег полагал, что его непричастность способна перевесить любые последствия, сгори хоть вся Первая улица. Саша же имел более взрослые мысли, которые кружили вокруг «нового» Кости. Он понимал, что дом его бабушки аккурат напротив дома Кости – они в случае чего сгорят одними из первых, а Костя сейчас как никогда был заточен на разрушение собственной иллюзии мира.


- «Мир – огромный скотный двор, очистить который вовсе не так легко, как конюшни Авгия, ибо пока его метут, быки остаются в нем и наваливают новые кучи навоза».
- Опять Швебель?
- Нет, Генрих Гейне.
- И зачем нам это?
- А затем, что это мнение одного из самых плюшевых поэтов позднего романтизма, у других думающих определения мира были еще более жесткими. 
- Ну здесь, Димон, я не соглашусь, уж извини. Есть, да и было много тех, кто рисует мир во вполне себе радужных тонах. Быть может дело тогда не в самом мире, а в том, что люди рассуждают не об одном и том же? Потому то и получаются у них настолько разные результаты в нелегком деле изложения мира.
- Погодите, мужики, не засоряйте мне мозги. Мир – он один для всех, и все, что в нем происходит, свойственно именно этому миру. Олигарх, поедающий омаров на яхте в Средиземном море, и преподаватель философии, замачивающий в чае печенье «Мария», делают это здесь и сейчас в равном отношении к окружающему миру.
- Вот именно, Санек. Ты сейчас сказал то же самое, что и я чуть ранее Диме. С точки зрения мира, олигарх и философ принимают пищу, то есть занимаются инстинктивными вопросами выживания, но, как говорится, есть один нюанс. Относительно мира эти два персонажа равно удалены от чего-то сверхъестественного в плане своего жизненного пути. Ну проживет олигарх за счет более качественной медицины на 5 лет больше философа, и то не факт. Поедание омаров, морской бриз и счета в банке бессмертие не обещают, как, впрочем, и «Мария» наповал не убивает. Но вот относительно друг друга эти персонажи отличаются очень сильно. Направление движения и конечная точка у них одинаковые, а пути разные.
- Допустим, Олег, я готов с тобой согласиться, и тогда мы в сухом остатке имеем один на всех мир и миллиарды иллюзий этого мира, порожденных сознаниями из живущих в нем людей. Но я не думаю, что эти иллюзии столь сильно отличаются от усредненного эталона, почему же отзывы настолько разнятся?
- А я тебе отвечу. О едином мире легко пишется в возвышенных тонах потому, что в нем нет как такового человека, страдающего патологическим стремлением к загрязнению и разрушению. А про каждую отдельную иллюзию можно тонны говна написать, и всегда попадешь в точку.
- Так, дайте старшему вмешаться. Вы тут оба говорите, про один на всех мир, и тут же противоречите, мол он не про людей и их вообще не касается. Не сходится чего-то у меня.
- Давай, Санек, я попробую объяснить посыл Олега. Конечно, чисто физически мы все живем в одном мире, на одной планете. Но нет того, кто мог бы посмотреть на него со стороны и сказать, что вот он мир, населенный людьми. Есть только те, кто уже живет в этом мире, и может заявить лишь о том, что я живу в мире, населенном людьми. Ведь фактически каждый человек существует в мире, населенном людьми. Он не имеет возможности проникнуться мироощущением каждого, поэтому ограничивается только своим. А с таким ограниченным подходом каждый неизменно обречен сталкиваться с чем-то противоречащим его представлениям о мире. Ему кажется, что любые препятствия, встречающиеся на пути, направлены именно против него, хотя на самом деле просто происходят столкновения разных иллюзий, которые не всегда совпадают по фазе.
- Ты, Димон, такими объяснениями только еще больше недоумения вызвал в Саньке. Давай лучше я. Все трения, возникающие между миром и человеком, упираются в то, что никто не хочет признавать отсутствие собственной значимости в иллюзиях мира окружающих его людей. Вот сидим мы тут втроем, и я склонен считать, что есть мой мир, и есть вы, которых не станет, как только мы разойдемся. А мой мир, как самый главный, останется со мной. Но по факту, как только мы разойдемся, исчезну я из целых двух миров, твоего, Санек, и Димона. Так насколько в таком случае велика значимость нашей собственной иллюзии по сравнению с другими? По мне, так они абсолютно равнозначны.
- Да уж. Не знаю, стало ли понятней, но если бы каждый следовал этой теории мира, то в мире было бы меньше самоубийц.
- А что с самоубийцами не так? Чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц. Такая же вроде формула?
- Да ты, Олег, оказывается еще и циник, но я не это имел в виду. Просто порой самоубийцы катастрофически, причем для них самих, тщеславны. Они при жизни, по-видимому, доходят до состояния чрезмерно раздувшегося чувства собственной важности, что решают собственной добровольной смертью прикончить весь несправедливый мир. Им кажется, что раз уж они, как в той рекламе, своим движением вращают мир, то он должен остановиться, если они перестанут его вращать. Но уже потом, перейдя точку невозврата, они думаю с ужасом взирают на то, как мир продолжает преспокойно жить и без них. Тогда уже приходит понимание, что это не они вращали мир, а мир ежесекундно вертит всех сразу и каждого по отдельности, причем не всегда в лицеприятной форме. Но обратного хода увы нет. Самоубийцей стать легко, воскреснуть – дано не каждому.
- Тпрууу, Саш, на религию не переходим, договаривались же не один раз. Давайте лучше вернемся к послевкусиям восприятия мира. Амбре или все-таки пованивает говнецом? Отвечать будет Дмитрий, раз уж он запустил это обсуждение.
- Я не знаю, как сформулировать итог, чтобы от него не веяло сюрреализмом. Помните у Экзюпери в «Цитадели»: «Вот тогда мы поняли: смысл жизни в том, на что она потрачена»? По глазам вижу, что не помните, но из этой фразы я бы убрал «на». Любая персональная иллюзия мира заканчивается с уходом ее творца. И какая кому разница, чем эта иллюзия была наполнена, если по итогу она смывается одной и той же водой в один и тот же унитаз? А что касается того, что ты со своей колокольни не всегда согласен с иллюзиями мира других людей, то это всегда будет оставаться только твоей проблемой. Главная задача – адекватно реагировать на то, что твое миропонимание не самое главное, а такое же маловажное, как и у всех остальных людей…
- А ну-ка я встряну, Димон, чтоб в следующий раз не выпячивал свои познания Экзюпери. В той же «Цитадели» у него есть такой посыл: «Самая великая истина заключается в том, что на свете ты не один». По-моему, очень подходит к тому, что ты сейчас излагаешь.
- Приятно слышать, что обучение в ВУЗе не прошло даром.
- А то.
- Но вернемся к пятидесяти оттенкам коричневого окружающего нас мира. Если представить мир рекой, бесконечно текущей из ничего в ничто, то иллюзорные представления людей о нем можно сравнить с каплями воды, наполняющими собой эту реку. В своем хаотичном движении, подвластном бурному течению жизни, эти капли не способны узнать о мире вообще ничего, кроме той скудной информации, что дает им ограниченная окружающая реальность. И пока капля не испарится, она на своем пути сталкивается с сотней, тысячей или несколькими тысячами таких же капель, гадая, а есть ли где-то за пределами ее восприятия какой-то другой мир, другая жизнь? И пока капли задевают друг друга и сталкиваются в рамках общего течения, у них не возникает отвращения к окружающей реальности. Да, серо и скучно, но на душе спокойно. А когда появляются капли, которые мечутся туда и обратно в поисках какого-то другого мира, или вообще пытаются плыть в обратную сторону против течения, то столкновения проходят уже более болезненно. Иногда даже фатально. И тогда обычная капля, которая никогда никуда в своей жизни не сворачивала, пострадав от столкновения с мечущейся каплей, начинает считать мир дерьмом. Она думает, что ей специально мешают жить, но вряд ли те, кто это делает, вообще замечают эту бедолагу. Им некогда останавливаться, ведь они прекрасно понимают, что их маневры могут закончится преждевременным испарением, а они так и не успеют найти другой мир. Справедливости ради, они его и не найдут; - мир всегда остается одной и той же рекой, уносящей капли в вечное ничто. 
- За поэта! Красиво все это, что ты сейчас тут нарисовал, но получается, что у человека нет вариантов не познать паскудную сторону нашего мира. Мы ведь не можем выйти из реки и пойти поберегу, оставаясь сторонним наблюдателем и не сталкиваясь с иллюзиями других людей. Так или иначе, но мы обречены на социальность, то есть на постоянное столкновение собственных интересов с интересами других людей. И компромисса, увы, не так легко найти, коль главным интересом каждого (хоть и не всегда озвученным) остается желание ежедневно убеждаться в уникальности собственного видения мира, в котором именно ты – главный герой, а остальных ты просто лицезришь наряду с другими объектами реальности (вроде деревьев, камней или собачьих испражнений).
- А ведь действительно, мужики, мир был бы прекрасен, не будь в нем человека. Это я не к тому, что Землю надо очистить от людей, а к тому, что весь ужас кроется как раз в самой природе человека. Ведь он животное социальное, а как только он попадает в социум, то сразу начинаются проблемы.
- Подведу итог, с вашего позволения, цитатой из Хармса: «В мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло через человека, становится нехорошим».
- Ага. Как с красивым яблоком, которое красивое только на входе в человека, а на выходе…
- Куда же без шуток ниже пояса, да, Санек?
- А чего такого? Помните девяносто седьмой? В то лето что-то нам шутить не особо приходилось.

 
   Хотя из всех троих больше всего грустить довелось Саше, ведь двум его товарищам пришлось сдавать выпускные экзамены девятого класса. Они подошли к этому делу немного ответственнее, чем сам Саша годом ранее, поэтому первые две недели каникул в деревне не появлялись. Но еще до экзаменов на каких-то майских выходных друзья поняли, что грядет не самое веселое лето, когда домой из армии вернулся Андрей. То ли сама война, то ли контузия, они не могли знать точно, но что-то из этого изменили их старшего товарища кардинальным образом. Возможно, что и навсегда. Мама Андрея вообще была против, чтобы он жил в деревне, где, по ее мнению, потрясений больше, чем в городе под присмотром. Но потрясения Андрей искал сам, по крайней мере такое впечатление сложилось у ребят. Череда странных и порой агрессивных поступков в совокупности с резкими перепадами настроения превратили Андрея из старшего товарища в малознакомого парня, которого стоит опасаться. По возможности, друзья старались обходить его стороной, и даже Костя, который никогда никого не боялся, тоже сократил свое общение с другом до минимума. Поэтому Андрей большую часть времени проводил с тем парнем, через двор которого казалось уже сто лет назад они всей компанией обносили дом отдыха. Но полностью контактов избегать не получалось, ведь в деревне все у всех на виду.
Первым звоночком стало предложение Андрея сплавать вместе с друзьями на остров напротив лодочной станции. Причем предложил он это, когда случайно встретил ребят, идущих с веслами и удочками в сторону реки. Был день, парни не собирались тратить время, добираясь до большой реки, поэтому изначально планировали бросать якорь на своей речушке. Конечно, рыба целью не была (что там можно выловить на этом мелководье), но от скуки такое времяпрепровождение очень полезно. Выслушав Андрея, они решили, что предложение старшего товарища не может быть менее интересным, чем симуляция рыбалки, поэтому согласились. На острове метрах в ста от воды среди деревьев ржавела старая баржа с двумя проломами в бортах, позволяющими пройти через ее металлическое нутро насквозь. Друзья не один раз лазали по ней, но только зимой, когда приходили на остров пешком по льду. К ней Андрей их и привел. Сказал собирать сухих дров, коих летом в лесу долго искать не надо. Внутри баржа была разделена на три отсека, два крайних поменьше и центральный – большой. Отсеки не были герметичными, но попасть из одного в другой можно было только перешагнув через металлический барьер высотой сантиметров тридцать, при этом нагнувшись, чтобы не разбить голову о такой же барьер вверху. Плюсом к этому были ребра жесткости, опоясывающие все нутро умирающего плавсредства. Короче, передвигаться внутри баржи было крайне неудобно даже при хорошем освещении. Друзья спокойно таскали дрова, гадая, чего же задумал Андрей, а он сложил из веток в трех отсеках баржи три костра, поджег и стал ждать, когда они разгорятся. Через несколько минут из обоих проломов, да и со всех щелей проржавевшей баржи валил густой дым. Идея Андрея заключалась в том, чтобы намочить в реке футболку, обвязать вокруг головы, закрывая глаза, нос и рот, и пробраться через весь задымленный трюм наощупь. Дым был нужен, чтобы быть уверенными, что никто не жульничает. Он даже показал пример, сделав это дважды, причем во второй раз его не было долго, и вышел он с ссадиной на лбу и жутким кашлем. Все трое друзей с задачей справились и даже пытались симулировать восторг, но в душе прекрасно понимали, что легко могли и совсем не выбраться из этой баржи.
Следующая странность Андрея настигла ребят, когда они возвращались на «Прогрессе» с очередной рыбалки. Настроение было хорошее, улов удачный, из красной магнитолы гармонично звучало творчество «Красной плесени». Торопиться было некуда – на веслах сидели по очереди, начиная с самого младшего – Димы. Уже подходя к протоке они увидели «Казанку», с которой рыбачили два парня, оказавшиеся при близком рассмотрении Андреем и его товарищем с Третьей улицы. Дима, дабы не мешать рыбакам, провел лодку максимально далеко, насколько позволяла ширина протоки, от «Казанки», но парни их естественно узнали и быстренько смотали удочки. Андрей крикнул друзьям вслед, что сейчас будут гонки на лодках и они обязательно проиграют, хоть сейчас между «Прогрессом» и «Казанкой» было не менее двадцати метров, и расстояние стремительно увеличивалось. Андрей с товарищем вдвоем сели на весла и начали уверенно настигать друзей, но последние не особо любили проигрывать. Саша с Олегом достали со дна лодки еще два весла, и «Прогресс» вышел на свою крейсерскую скорость. Как ни старались Андрей с товарищем, но теперь скорости лодок сравнялись, несмотря на то, что физически они были значительно мощнее каждого из друзей. Потом у Андрея видимо щелкнул переключатель в мозгу, он выпрыгнул из лодки и в два гребка оказался на берегу. На том самом берегу, который почти полностью зарос кустарником, который был сплошь покрыт гнилыми ветками, ракушками, на котором, в конце концов, периодически можно было наблюдать греющихся на солнце змей. И все это Андрея не остановило (возможно потому, что за последние два года он повидал много чего и похуже): - он босиком побежал догонять лодку друзей, на ходу выплевывая им вдогонку трехэтажные ругательства. Парни, не на шутку перепугавшись и за себя, и за Андрея, причалили к берегу, и настигший их Андрей принялся вымещать непонятно откуда появившуюся злость на лодке. Сначала он попытался ее перевернуть, но никак не получалось. Тогда он отыгрался на том садке, что был привязан с ближнего к нему борта. В результате несколько хороших подлещиков и гибридов, а также много мелочевки оказались на свободе. Спасибо подоспел товарищ Андрея и фактически усадил его в свою «Казанку». Ребята погребли в сторону своей речушки от греха подальше, а лодка старших товарищей все стояла на том же месте у берега.
Было от Андрея и много других выходок попроще, вроде выброшенной в воду обуви друзей, когда он пришел на Дикий пляж, а ребята там как раз купались. Хорошо, что эти шлепки не тонут, а то остались бы они без них. А один раз Андрей удумал играть с Костей, кто кого переплюет. Все бы ничего, но это происходило во время карточных игр в лесопосадке, поэтому слюни прилетали и в друзей. Вишенкой на торте стало скорее всего единственное в истории Первой улицы ДТП с участием мотоцикла и велосипеда. Этим летом на Первую улицу стал захаживать Семен, который жил на Четвертой прямо у железнодорожного переезда. С ним ребята познакомились в детском саду, где по вечерам часто собирались парни и девушки с первых улиц деревни. Там давал гитарные концерты Вася, поэтому место сбора было довольно популярным. Один раз Семен приехал в детский сад на мотоцикле «Минск», и само собой был атакован желающими прокатиться. Ночью он это делать не разрешил, ведь фонарей в деревне не было, а значит любая поездка могла закончиться плачевно, но пообещал приехать на первую улицу как-нибудь днем. Свое обещание Семен сдержал, и практически все подростки смогли прокатиться на «Минском», кроме Димы, которому не хватало силы удержать железного коня, «козлящего» при резком бросании сцепления. Андрей катался намного дольше остальных ребят, а когда вернулся, то по какой-то причине не стал вовремя оттормаживаться и въехал в переднее колесо Сашиного «Орленка», превратив ровный круг обода в «восьмерку». Хорошо, что у Димы в сарае стоял его старый велосипед, и заменить колесо не составило труда. В общем, странности Андрея нарушили традиционно безмятежные летние каникулы трех друзей. Благо после любых происшествий уже на следующий день Андрей вел себя как ни в чем не бывало. 
В остальном каникулы проходили по стандартному графику с купаниями в реке, рыбалкой, катаниями на велосипедах, воровством кукурузы с полей, картами на «спасалке» ну и конечно же помощью бабушкам по хозяйству. И этому лету к началу учебного года легко можно было бы простить чудачества старшего товарища, если бы не последние две недели августа, испортивших общую картину. Жил в деревне на Второй улице местный «талисман» по имени Гоша – убежденный холостяк, тунеядец, мелкий воришка, алкаш и попрошайка. То, что его звали Гошей, знал далеко не каждый житель первых улиц, а знали его по прозвищу Кляча, родившемуся от никому неизвестной фамилии. Он ежедневно ходил в образе пророка (борода, длинные грязные патлы, болтающиеся на худом теле обноски) по ближайшим окрестностям в поисках того, что плохо лежит. Там яблок нарвет, тут через проволочный забор картофельный куст дернет, пытался даже доить чужих коз и не стеснялся выпрашивать еду и мелочь на опохмелиться. Когда ребята только появились в деревне десять лет назад, уже тогда жители Гошу устали отгонять от дворов, поэтому просто пытались не попадаться ему на глаза. Друзьям же он не доставлял никаких неудобств, поэтому они даже иногда сами к нему подходили, когда он проходил мимо. Кляча всегда здоровался с пацанами за руку и даже знал, как одного из них зовут (Сашу естественно), и это помогало друзьям казаться в собственных глазах чуть старше, чем они были на самом деле. К девяносто седьмому году Кляча казалось еще более опустился, Костя рассказывал, что он пьет даже «Тройной» одеколон, который обычно использовали каждый июнь для пропитки москитных сеток от мошки. К сожалению, эту информацию услышал и Андрей. Через несколько дней друзья стали свидетелями, как Костя и Андрей спрашивали Клячу, как обычно жаждущего выпить, на что он готов пойти ради флакона одеколона. Вначале эта беседа смотрелась забавно, Гоша рвал на себе лохмотья и утверждал, что сделает все, что угодно, но потом Андрей из кармана достал прямоугольную бутылочку одеколона. То, что добром это не кончится, первым сообразил Саша и предложил Диме с Олегом пойти прогуляться. Но уходя они отчетливо слышали фразу Андрея: «Прям на все, Кляча? Даже спрыгнуть с железки?». «Железкой» назывался железнодорожный мост, что был в полутора километрах вниз по течению от автомобильного моста. Место само по себе вполне годящееся для какого-нибудь фильма ужасов. Сам мост не был предназначен для прохода пешеходов, но люди естественно ходили, ведь большая часть деревни простиралась как раз дальше за мост, и если кто-то хотел прийти в городок пешком, то ему намного быстрее было сделать это через «железку». А сам мост приходил аккурат в промзону, что венчала городок с южной стороны, поэтому и на работу через него было добираться удобно. По нему, кстати, друзья ездили на кукурузные поля. Страшным мост был в первую очередь потому, что он был абсолютно «прозрачным»: - и между шпалами, и между досками, что использовались как пешеходная дорожка, далеко внизу («железка» выше дорожного моста раза в два минимум) текла река. Тем, кто боится высоты, заходить на этот мост было строго противопоказано. Но еще страшнее было если кого-то на мосту заставал товарный состав (пассажирские по нему не ходили). Максимально вжавшись в перила, такой бедолага находился максимум в метре от пролетающих мимо вагонов. Сама же «железка» в эти мгновения угрожающе вибрировала и раскачивалась, рискуя рухнуть в реку вместе с поездом. А окончательно страх от «железки» в головах местных жителей фиксировали жуткие легенды (подтверждающиеся иногда и в реальности). Со стороны городка возле моста был небольшой пляж, куда ходили купаться самые ленивые жители окраины (им было лень ходить на обычные городские пляжи), и умудрялись там тонуть с завидным постоянством. Объяснялось это тем, что река у «железки» была гораздо глубже и быстрее, чем у автомобильного моста, и там иногда случались коварные водовороты. Но местным больше нравилась теория о таинственном духе железнодорожного моста, который все живое вокруг либо пугал, либо вообще убивал. Теорию духа распространяли бывалые рыбаки, что удили рыбу во всех местах речушки, и только возле моста ни у кого никогда даже не клевало (друзья убедились в этом на собственном опыте – рыбы там действительно не было). В общем, с «железки» не то, чтобы прыгать в воду было нельзя, в том районе лучше вовсе не подходить к реке даже с берега. Вот именно поэтому от предложения Андрея просто смердело бедой за километр. Вечером этого дня Костя с Андреем в ужасе прибежали на Первую улицу, когда Кляча, позарившись на одеколон, прыгнул с «железки», и больше его никто никогда не видел. Сложно сказать, о чем думали старшие товарищи в те жуткие мгновения. Возможно, они утешали себя тем, что бывают души, по которым никто не заплачет, и это обстоятельство как-нибудь загладит их вину, но ценность душ определяется не так. Любая жизнь, а значит и любая душа – бесценны, потому что принадлежат только себе, и нет того, кто имел бы право навешивать на нее ценники со стороны. Если Гоша появился на этом свете, у него те же самые права на жизнь, как и у любого другого человека. А то, что он кому-то там не нравился, даже не всегда было бедой самого Гоши. Костя с Андреем рассказали друзьям, что Кляча спрыгнул с железнодорожного моста, но в деревне не так просто скрыть правду, как в городе. У произошедшего на мосту были свои свидетели, и уже на следующий день на первую улицу заявилась милиция. После раздельных допросов Андрей всю вину свалил на Костю, а Костя по понятным только ему причинам, все признал и отправился в колонию-поселение на полтора года за подстрекательство к самоубийству.

    
- «Мы с жуком ничем друг от друга не отличаемся. Смерть, как тень, караулит за камнем и меня и его… Жук и я – мы стоим на одной доске. И ни один из нас не может быть лучше другого. Нас уравнивает смерть». 
- Это кто?
- Это Карлос Кастанеда. Казалось, он столько всего переосмыслил о жизни и смерти, столько раз изменял свое сознание, чтобы иметь возможность хоть чуть приблизиться к разгадке тайны, скрывающей истинную природу этих понятий. Написал множество трудов, обзавелся даже последователями и подражателями и все равно умер. И его последователи тоже умерли. А если бы он вместо всех этих учений дона Хуана в мексиканской пустыне тихо мирно всю жизнь выращивал кукурузу, то просто умер бы другой Карлос Кастанеда. Но кому бы стало плохо от того, что не появился тот первый Кастанеда – просветитель эзотерики? Да никому. Мы не умеем грустить по тому, чего не было, лишь только по тому, что было, а потом исчезло.
- Что-то ты, Олег, тоски нагнал беспричинно. Да, каникулы девяносто седьмого выдались морально тяжелыми, но не критичными. Все мы втроем сидим спустя почти четверть века за одним столом, пьем чай и даже есть чем жевать «Марию»… И не смотрите на меня так. Я все прекрасно помню и вряд ли когда забуду. Мы здесь, а Гоши Клячи нет уже почти столько, сколько он вообще прожил на свете. Но мы не в праве постоянно отравлять собственную жизнь мыслями о том, что ежесекундно кто-то покидает этот мир. До сегодняшнего дня с Первой улицы вообще мало, кто дожил. Нет наших бабушек. Нет родителей Кости, да и о нем самом мало что известно, кроме того, что он в тюрьмах проводил столько же времени, сколько на свободе. Деда Игната с его бабушкой тоже давно нет, и их груш, видимо, тоже. Родители Сергея, уже совсем старенькие, но вроде еще живы.
- Да это все понятно, Санек, но их ведь не убивали. Клячу тоже не убивали, с ним поступили гораздо хуже…
- Давайте на этом тему закроем, мужики. Но минора и я могу добавить. Если отбросить все прочее, то получается, что лето девяносто шестого стало для нас последним, когда мы были по-настоящему счастливы. И вообще, абсолютное счастье присуще только детству. Как только человек выходит из детства, он уже не способен неустанно быть счастливым. Пока вы сейчас не начали спорить, сразу скажу, что взрослые тоже безусловно способны прыгать от счастья, но эти моменты – всегда лишь вспышки, остающиеся белыми полосами на изначально черной зебре. И только в детстве возможны такие периоды, когда вспышка счастья может продолжаться три месяца подряд, одевая черную зебру во все светлое. У взрослых и детей восприятия радости и печали очень разнятся. В детстве минуты грусти очень кратковременны, потому что ребенок готов радоваться любой мелочи, и расстояние от слез до смеха у него очень небольшое. Взрослому тяжелее радоваться всякой мелочи, но зато у него шире доступ к максимально сильным положительным эмоциям. Вот только ощущать эйфорию от них увы он продолжительное время не способен, ведь с возрастом приходит и скверное свойство зацикливаться на том, что может заставлять грустить. И так вплоть до депрессии, когда туча печали накрывает взрослого хоть на те же три месяца, и тогда его зебра, которая до этого периодически была полосатой, вдруг снова становится абсолютно черной.
- Да уж, Димон, завершил беседу, но я попробую немножко добавить позитива. Давайте представим себе жизнь бесконечным для всего человечества, но конечным для каждого отдельно его представителя поездом. Вот едет себе этот поезд, а в нем рождаются, живут и умирают люди. Все они абсолютно разные, все по-разному смотрят на окружающие их вещи, у каждого своя собственная деятельность и свой собственный к ней подход. Кому-то удается прожить более ста лет, а кто-то не вырастает даже из грудничкового возраста. Но все эти разные персонажи одинаковы в том, что всю свою жизнь они то находятся в умиротворенной тишине, то глохнут от грохота колес. И когда стука колес не слышно, человеку весело и легко тянуть лямку собственной жизни, и он начинает считать себя счастливым. А когда мирская суета, и без того малоприятная, проходит под оглушающий стук колес, человек начинает считать себя несчастным. И со стороны может показаться, что все находятся в одинаковых условиях, и у каждого его ручная зебра абсолютно нормальная черно-белая. Но, как и говорил Димон, среди пассажиров поезда есть хозяева и черных зебр, и белых. Такие уникальные животины появляются либо у мудрых людей, которые поняли, что тратить жизнь на ненависть к стуку колес – глупо, либо у недалеких людей, которые не успевают замечать промежутки тишины между грохотом колес, ведь они тратят это время на проклятия в адрес этих самых колес.
- Если я тебя правильно понял, Саша, то счастье и несчастье – это просто разные способы смотреть на различные проявления жизни?
- Да, Олег, именно так. Жизнь ни у кого не проходит без ухабов, ведь они заложены изначально в самом мироздании. Убрать их или избежать человек не может, и чем быстрее он это осознает и упростит свое к ним отношение, тем более счастливую жизнь он проживет.
- Ну так нам, как дипломированным мудрецам, уж точно не престало грустить. Я думаю, что утверждение по поводу самого счастливого девяносто шестого года надо переформулировать. Мы никогда так не были счастливы, как будем в следующем году. Но это, конечно, с надеждой на то, что мудрость будет копиться с годами.
- Ага, Димон. Со старостью приходит мудрость, но чаще старость приходит одна, а то еще и со слабоумием. А на самом деле старость нужна по двум причинам. Во-первых, как бы это цинично не звучало, старикам проще уходить. Точнее, не самим старикам, а окружающим их людям, воспринимающим моральный фон прощания с близким человеком. Чтобы было проще держать удар, продолжающий жить человек успокаивает себя почтенным возрастом, умершего. Смерть в преклонном возрасте хорошо вяжется со всеми базовыми законами природы, отвечающими за круговорот органической жизни. Голливудское клише: «Я славно пожил», - здесь как никогда уместно.
- С этим понятно, Олег, давай уже «во-вторых».
- А во-вторых, старость нужна сточки зрения большого количества времени для размышлений. Без необходимости ходить на работу и со сниженными физическими возможностями пожилой человек все свои запланированные на день дела как правило заканчивает уже к обеду. Время до ужина он легко может потратить на анализ собственного прошлого, приходя каждый раз к одному и тому же выводу, что жизнь прожита не зря и даже не на что пожаловаться. Молодым тоже иногда полезно оглядываться на уже пройденную часть жизни, но им некогда: - ежедневные заботы и планирование будущего отнимают все время.
- Как-то идеализированно, дружище. Мне кажется, многие в старости действительно озабочены своим прошлым, но из-за огромного количества найденных там развилок, на которых они свернули не туда, выводы у них не такие радужные.
- А это, Дим, уже личные трудности каждого. Сидеть, допустим, в восемьдесят лет и говняться по поводу плохой жизни – удел недалеких. Пусть расскажут о своих бедах тем, кто до восьмидесяти сильно не дожили, насмешат хоть бедолаг. Я лично вообще не против еще столько же прожить со всем хорошим и со всем гнилым, что было.
- Я тоже не против. Я бы и девяносто седьмой прожил еще раз, и девяносто восьмой. Летние каникулы – чистое счастье, хоть иногда и с шероховатостями.

 
Лето девяносто восьмого запомнилось резким взрослением трех друзей. Да, Саша стал взрослым уже вполне официально – в этом году ему исполнялось восемнадцать, но и самый младший из них Дима тоже не отставал, получив свой первый паспорт. Теперь все трое стали обладателями главного документа страны с той лишь разницей, что на паспорт Саши уже осенью можно будет официально покупать сигареты и спиртное в любом магазине города. Но помимо официальных социальных статусов, приобретаемых в процессе взросления, были еще и эмоциональные, связанные с влиянием совокупности внешних факторов. Саша вполне успешно, то есть без двоек, окончил одиннадцатый класс и поступил в «путягу» на повара. Нет, у него не было тяги к приготовлению пищи или каких-то планов, связанных с работой поваром в будущем, просто на эту специальность конкурс был самым низким, ведь большинство ломились на стандартных токарей или сварщиков. В районе было всего три профессиональных училища, и Саша выбрал то, что находилось в деревне, два других были в городе. Уже летом он решил, что во время учебы жить будет у бабушки, ведь от нее добираться намного ближе: - из всех троих друзей он скорее всего был ближе всего к земле, чем двое других. Пока он занимался организацией продолжения своей учебы, Дима и Олег были абсолютно свободными, ведь в десятом классе никаких экзаменов не бывает. И без своего негласного лидера они быстро поняли, что большая часть деревенских радостей и активностей стали менее интересными и захватывающими. Вдвоем на «спасалку» не пойдешь, так как без игры в «Козла», в которую играют вчетвером, там делать было нечего. Ключи от «Прогресса» Саша им естественно оставил, но на рыбалку парни на нем так и не сходили, как-то было неинтересно. Да и вообще все становится неинтересно, если приходится дружить вдвоем, когда до этого дружили всегда втроем. Сходили к памятнику на турник в «лесенку» поиграть, да долго играть не получалось, ведь чем меньше участников, темь меньше отдыха между подходами. В «фибрию» - тоже без вариантов. В нее и втроем-то играть не совсем прикольно с одним пустым квадратом, а вдвоем – вообще никак. Перепилили от нечего делать всю летнюю норму дров во всех трех дворах, чем немало удивили бабушек. Вечером тоже было скучно. На лавочках долго не полежишь, спутники в небе не по рассматриваешь – комары зажрут. Ходили для разнообразия к «железке», кидали с полотна камни в трансформаторную будку, но увлеченно долго этим заниматься тяжело. Тем более, Дима так ни разу и не докинул, не хватило сил. В один вечер решили осуществить свой детский замысел по сбору урожая груш из сада деда Игната. Точнее, решили провести разведку, ведь сами груши еще не поспели, за ними надо лезть ближе к концу лета. Но и эта затея оказалась скучной из-за простоты ее реализации. Сторожевая истеричка, что охраняла груши, уже пару лет пряталась в будке, как только чуяла приближение ребят: - настолько выдрессировали они ее с помощью камней. В итоге, просто вошли через калитку, побродили между деревьями и ушли, а собака молча сидела в будке и даже не выглянула ни разу. Вершиной скуки были жаркие дневные часы, когда они собирались у Олега дома, играли в шахматы и пытались смотреть Чемпионат Мира по футболу во Франции, некоторые матчи которого транслировались в середине дня в записи. Ни Олег, ни Дима, к слову, футболом до этого не интересовались совсем, да и на старом черно-белом телевизоре разобрать что-то можно было с трудом.
В таком медленном режиме проползали первые две недели каникул. Еще примерно через неделю с экзаменами должен был покончить Саша, чего ребята ждали с нетерпением. Тогда они вряд ли об этом задумывались, но многие деревенские радости у них отпали не из-за отсутствия Саши, а от внезапно свалившегося взросления. Шли летние каникулы своим чередом одни за другими, постепенно прибавляя лет каждому жителю Первой улицы, и пришли к тому, что трое друзей остались там единственными подростками. Костя сидел. Андрея определили в какую-то церковную секту, что должна была обуздать спонтанную агрессию его покосившейся психики. Парни, что жили напротив Олега, в деревне практически не появлялись. Был еще Ваня – сын местного предпринимателя, но он с тремя друзьями даже не здоровался после одной позорной истории, когда последние пытались подсматривать за тем, как моется мама Вани на кухне в тазике, и были застуканы с поличным. Возможно статус самых взрослых парней на улице и не давал им заниматься той детской ерундой, что раньше доставляла им радость. Разбивать палками бутылки или жечь пластмассой муравьев уже не было так интересно. Чтобы окончательно не отупеть от скуки, Олег с Димой, внезапно проявив немалые литературные наклонности, переписали в обычную тетрадь «Василия Теркина», но со своими матерными вставками. Получилось нечто невообразимо грязное и похабное, но время убило хорошо:
Переправа, переправа!
… мой левый, … мой правый.
Посредине два …
Саше сие творение даже не довелось почитать, так как тетрадку нашли родители Димы и сожгли ее в печи, когда в выходные топили баню. Спасибо Дима был уже шестнадцатилетним подростком, а то отлупили бы его как в детстве скакалкой, что сидеть бы не смог. Родители были очень недовольны, да и сам Дима, который уже тогда любил читать, быстро осознал, что такие переделки великих произведений как минимум считаются моветоном.
А потом в деревню вернулся Саша, поступивший в ПТУ на повара. Справившись с истерическим хохотом, охватившем ребят от услышанной новости, приступили к обсуждению, как это событие правильно отметить. Дима предложил дачу Санька, но более старшие товарищи уже не с таким энтузиазмом были готовы преодолевать большие расстояния на велосипеде (не солидно что ли?). Саша ожидаемо был за берег полноводной реки, палатку, удочки, короче за реконструкцию тех приснопамятных посиделок с Васей. В принципе – рабочий вариант, но тут на сцену вышел Олег, считающий, что пора бы им немного разбавить свое пребывание в деревне городской жизнью. Безусловно, все они большую часть года и были городскими жителями, но активно там проводил свой досуг только Олег. Дима был домоседом, отдавая предпочтение книгам, и лишь иногда посещая школьные мероприятия (их называли чаепитиями, но после чая ведь обычно не блюют…). Саша общался со своими школьными товарищами, но это общение мало отличалось от деревенской жизни. Они постоянно копались в старом мотоцикле одного из его одноклассников, да ходили в степь за железную дорогу стрелять из пневматики по бутылкам. А вот Олег проводил свои городские вечера самым прогрессивным способом. Центральная дискотека в парке, кафе в старом кинотеатре, на стадионе и в парке, дискоклуб недалеко от площади - все эти людные места он посещал со своей городской компанией регулярно, и явно получал от этого удовольствие. Олег умел красиво излагать, поэтому отмечать Сашино поступление решили в городе. План был до безобразия прост: - сначала литр на троих, потом «клетка» (летние дискотеки проходили не в закрытом помещении, а на огороженной сеткой-рабицей площадке под открытым небом). Выпивать в городских квартирах парни не решались. Нет, они не боялись, что будут замечены, ведь прекрасно умели заметать следы, просто большая часть молодежи из девяностых еще имела понятие уважения к родителям, которое в наши дни практически стерлось (исключение конечно составляют богатые родители, но и там уважают не самих родителей, а их деньги). Именно это уважение и заставляло ребят испытывать чувство стыда с каждой выпитой рюмкой или выкуренной сигаретой, хоть никто из родителей об этом ничего не знал. А уж распивать спиртное в родительской квартире – не могло быть и речи. Благо в те времена еще не было тотального контроля, не висели на каждом углу всевидящие ока, поэтому поиска, где бы выпить, как такового не было, был просто выбор места. Решили – сделали.
Город быстро объяснил трем друзьям, что столь глобальные планы они могут строить у себя в деревне, а здесь возможны определенные обстоятельства, которые предугадать никак нельзя. В этот раз корректировочным обстоятельством стали четверо дембелей на автовокзале, ждущие своих автобусов. В планах ребят было закупиться на вокзале и выпить за железкой в одном из старых вагонов, что стояли в тупиках. Город маленький, от места посиделок до «клетки» они смогли бы добраться минут за пятнадцать, может чуть больше. Но не случилось. Не успели они прийти на вокзал, как им на хвост упали четверо парней в расшитой дембельской форме. Там же за ларьками дембеля доходчиво объяснили, что им сейчас намного нужнее все деньги, которые есть у трех друзей. Да, гордость не позволила пацанам безропотно отдать деньги, но расклад сил был явно не в их пользу. Дима метр девяносто (пятьдесят килограммов веса), Олег метр восемьдесят (шестьдесят килограммов веса) и Саша метр семьдесят (семьдесят килограммов веса) представляли из себя ту еще боевую группу. Сложно сказать, чем бы закончилась встреча с дембелями для ребят, отдай они им сразу все деньги, но и их желание дать отпор не то, чтобы закончилось чем-то критичным. Синяки под глазами были у всех троих. У Димы сместилась носовая перегородка (к настоящему времени он так ее и не поправил), у Олега откололась половина одного из передних зубов, на этом повреждения вроде бы и заканчивались. Но это были девяностые, и дембеля ехали оттуда, откуда годом ранее вернулся Андрей, поэтому можно предположить, что друзья отделались достаточно легко. Как они потом вспоминали, избиение младенцев закончилось после того, как Дима, упавший от очередного толчка, кадыком ударился о ногу одного из дембелей. А кадык у Димы, учитывая его дистрофию, был размерами будь здоров, поэтому удар оказался болезненным и вызвал у потерпевшего приступ кашля. До сих пор Дима так никому и не признался, что в тот момент, видя замешательство дембеля, о чью ногу он повредил кадык, он решил немного подыграть и принялся симулировать удушье. Это и остановило бойню. Нападавшие обчистили карманы парней и быстро ретировались, а друзья отправились к Саше домой (он жил к вокзалу ближе остальных) зализывать раны. Никакого празднования поступления и городской дискотеки не получилось.
Хотя за это лето парни пару раз все-таки попали в «клетку», но тогда они ходили в компании Андрея, его товарища с Третьей улицы, Васи с его братом и одного из братьев, живших напротив Олега. В таком составе им не были страшны никакие дембеля, но сами танцы понравились не очень. Из всех троих хоть как-то двигаться под музыку умел Олег, двое других были способны лишь дергаться аки припадочные. Больше эти каникулы ничем не запомнились, разве что к концу августа трое друзей все-таки собрали урожай груш из сада деда Игната. Об одну из груш Дима на память сломал зуб. Быть может груши были очень жесткими, а может этот зуб был поврежден в той драке и просто ждал подходящего момента чтобы разрушиться. Этот факт натолкнул потерпевшего на философские рассуждения о карме, судьбе и прочей чепухе, но сами мысли нашли отклик в душах его товарищей. Позже, темными летними ночами они сидели под мостом, или на склоне обрыва у «железки», иногда на веранде детского сада или на берегу реки в лесопосадке и думали о будущем. Как они не старались, их размышления периодически упирались в какие-то малоприятные тупики, в которых могли остановиться поезда их судеб. Дима, как самый успешный из троих в плане учебы, не видел себя студентом ПТУ, а высших учебных заведений в городке не было. Олегу постепенно становилось скучно не то что в деревне, да и в самом городе: - душа требовала больших масштабов. Сашу все устраивало и здесь, но он не мог и мысли допустить, чтобы двое его друзей уехали, а он остался дома. Так они пришли к выводу, что следующим летом им всем надо ехать поступать в какой-нибудь ВУЗ в большой город. В те времена в ВУЗы еще брали «по уму», а не как сейчас, поэтому ребром сразу стал вопрос о поступлении Саши. Дима без сомнений сможет поступить самостоятельно, Олегу придется немного подтянуть те предметы, которые будут нужны для поступления, а вот Саше предстояло подтянуть всю школьную программу со средних классов. Проще всего это было сделать по гуманитарным наукам, где не требовалось по кирпичикам складывать знания в виде формул, теорем, аксиом и прочих правил, чтобы иметь возможность решать задачи различного уровня сложности. Поэтому за всех все решил Дима, почитавший о столичных гуманитарных ВУЗах, и нашедший тот, где последние несколько лет был недобор: - с недобором даже Саша должен был поступить. Ну а самым невостребованным в этом институте оказался факультет философии, на который друзья дружно и решили поступать. Для подстраховки весь следующий год раз в неделю ребята собирались у Димы дома и занимались литературой, обществознанием, русским языком и историей, и, как мы уже знаем, все трое благополучно поступили и отучились положенные пять лет, получив высшее образование.
И да, на последней неделе августа ребята сожгли камыши. Нет, они не тронулись рассудком, они сделали это целенаправленно и все по науке. Были вызваны заранее пожарные, организовано мужское население Первой улицы на потенциальную борьбу с огнем. День выбрали безветренный, ну и обезопасили свою улицу от живущей под боком катастрофы на ближайшие два года.


                ***
На кухне размером с собачью конуру остался один Санек. Друзья разошлись по домам, у каждого своя жизнь, своя семья, свои заботы, от которых иногда можно сбежать, чтобы вспомнить молодость. Нет, от забот сбегают не потому, что они в тягость, а потому, что любая монотонность, даже приятная, со временем превращается в рутину, а вот она уже в тягость. А молодость ведь действительно была такой, что вспоминать можно бесконечно, одного вечера для этого явно недостаточно. А были еще пять лет института, менее насыщенных, но не менее веселых. О тех временах тоже вспоминать было приятно, а после института началось уже совсем другое время, о котором скорее всего уже никто никогда не вспоминает. Наверно так все в жизни и происходит: - человек не рождается сразу взрослым чтобы, будучи взрослым, не сойти с ума от монотонности и иметь тот период жизни, в который можно вернуться хотя бы мысленно. У всех по-разному судьба отделяет детство от взрослой жизни, и очень жаль тех, у кого разделительная черта появляется слишком рано. Хотя тех, у кого она появляется слишком поздно, тоже не менее жалко. Саша уже приближается к тому возрасту, когда его взрослая жизнь по продолжительности сравняется с той, которую он считает своим детством, и после этой отметки до самого конца чаша весов со взрослой жизнью будет постоянно опускаться все ниже и ниже. Философом Саша перестал быть, как только окончил институт, и с тех пор вся его рабочая деятельность связана исключительно с торговлей, но склонность к рассуждениям никуда не делась. И вот теперь он вдогонку закончившейся беседе с друзьями продолжил размышлять о философии.
 
«Они же не просто друзья, а настоящие дружбаны. За свою жизнь человек может встречать много друзей, он будет с готовностью их таковыми считать, и ему даже в голову не придет, что девяносто процентов этих друзей со временем могут легко перестать ими быть. Нет, не потому, что ты станешь другим человеком, не потому, что они так сильно изменятся, что дружить с ними станет невозможно, а потому, что так всегда происходит с «территориальной дружбой». Подобным образом исчезают с горизонта школьные друзья по ее окончании, друзья по институту, друзья по работе (причем каждой, как часто ты бы ее не менял), друзья по соседству (как часто ты бы не переезжал), и многие прочие друзья по интересам. И это нормально, ведь каждый живет свою жизнь, и ее элементарно может не хватить для себя, если делать попытки поддерживать дружбу со всеми, с кем когда-то были дружеские отношения. Потому по такой дружбе долго никто тосковать не станет. Но бывает другая дружба, назовем ее «дружбой по жизни», и она уже больше похожа на родственные отношения с той разницей, что родственные отношения всем понятно на чем базируются, а вот эта дружба – так сходу и не разберешься. Наверно поэтому «дружба по жизни» и не может скатиться в ничто, ведь она не просто так из этого ничего зародилась. Наша дружба именно про это. Одного брата мне подарили родители, а еще двух подарила дружба, и я уже двадцать лет не решаюсь им сказать, что философия вовсе не мертва и уж точно не отмирает, о чем они так любят рассуждать. Ну не могу я их расстраивать словами о том, что философия никогда и не жила, поэтому там просто нечему умирать.
Сама философия никогда не была наукой для всех, и поэтому вокруг нее всегда был этот таинственный и загадочный туман какой-то сложности и недоступности. Но разве он чем-то отличается в своей недоступности от высшей математики, теории относительности или квантовой механики? И там, и там учебник берешь с опаской, рискуя ничего не понять, когда его откроешь. Но если с точными науками все понятно – не каждому дано в них разобраться, то бояться философии по меньшей мере глупо, ведь в учебник по философии любой может даже дописать что-то свое, и попробуй докажи, что этому там не место. Философия скорее напоминает цикл учебников по истории от древнего мира до наших дней, но если последние прирастают только со временем без нарушения хронологии, то любой учебник по философии можно редактировать хоть каждый день. Открываешь страницу на принципах единства и борьбы противоположностей и зачеркиваешь все красным маркером, а внизу дописываешь: «Все ваши противоположности – не более, чем одни и те же крысы, волею случая оказавшиеся запертыми в одной железной клетке. Рассадите их скорее, закончатся и единство, и борьба». Потом сдаешь исправленный учебник в библиотеку, и через некоторое время у тебя появятся последователи. Вот именно, что не ученики, а последователи. Нет последователей у теоремы Пифагора или силы Кориолиса, есть их изучающие, которые, как только закончат их познавать, примутся за изучение чего-то другого. А вот в философии всегда были только последователи, пока уже в современном мире не решили, что ее зачем-то нужно изучать. Хотя, мне кажется, идеи изучать философию начали появляться еще тогда, когда человечество повзрослело настолько, что добровольно последователями определенных философских течений уже никто не становился. Сегодня совершенно другие течения увлекают за собой людей. И вот в мою голову пять лет складывали Номинализм, Гуманизм, Эмпиризм, Рационализм и прочие Материализмы с Идеализмами. Рассказывали, кто такие были Росцеллин и Абеляр, Савонарола и Эразм Роттердамский, Бэкон и Паскаль, Декарт и Спиноза. Вначале все это казалось важным и интересным, пока ты не понимаешь, что просто заучиваешь наизусть точку зрения незнакомых тебе людей. А потом до кучи еще понимаешь, что проецировать их точку зрения на сегодняшний мир – глупейшее занятие, ведь все их умозрения двумя кликами мыши уничтожит любой пользователь «Википедии». Выдай Платону и Арестотелю по смартфону, и про Схоластику никто бы вообще ничего не узнал, она бы просто не зародилась. Ну и в качестве вишенки на торте, ты начинаешь понимать, что всерьез увлекаться философией (то есть чужим мнением), начинают только тогда, когда есть проблемы с формированием мнения собственного. Попробуйте спросить человека, обильно разбавляющего собственную речь различными цитатами, о его личном мнении по той или иной проблематике, и у слышите в ответ: «Как говорил…». Попадаются, конечно, такие, кто строит свои логические цепочки на рассуждениях мыслителей древности, но это не делает их самих мыслителями. Максимум – анализаторами. Кто-то в поликлинике чужое дерьмо анализирует на предмет глистов, а кто-то дома чужие мысли. Первые, кстати, гораздо более полезным делом занимаются. Но так рассуждать при друзьях нельзя, особенно при Димоне. Он стал философом еще тогда, в далеком детстве. Читал всякие умные книжки, родители покупали ему различные энциклопедии целыми сериями, и он их проглатывал в приступах запойного чтения. Мы с Олегом действовали сразу, а он всегда старался сначала подумать, отмерял, так сказать, по семь раз. Он и нам много чего рассказывал, не всегда для нас интересного, но мы слушали, ведь настоящие друзья всегда слушают. Скорее всего он догадывался, что далеко не все его пересказы научных статей и собственные рассуждения вызывают отклик в наших душах, но сам он был абсолютно уверен: - во всех этих знаниях таится большая сила, которая когда-нибудь да пригодится. Но сегодня мы втроем пришли в одну и ту же точку, хоть надо признать - мы абсолютно разные. Получили одинаковое образование, с помощью которого не заработали ни копейки, и теперь работаем в сфере продаж. Олег с большим успехом, я с переменным, ну а самый умный Димон зарабатывает только на хлеб: - вот и вся философия жизни. Димка бы мне возразил, что все настолько просто лишь у ленивых умом, что стоит только копнуть поглубже, и человеческое бытие заиграет новыми красками, станет тем алмазом, который огранил мастер, а не тем, что выкопал старатель и засунул в грязный карман рабочих штанов. И тогда бы я, возможно, набрался смелости и рассказал бы ему свою философию бытия. Да-да, я тоже изучал мертворожденный предмет, поэтому имею право называть потуги своего ума философией.
Начать хотелось бы с грубого обобщения. Все люди очень разные, но есть неумолимый объединяющий фактор, с которым уже несколько тысячелетий человечество ничего сделать не может. Курильщиков и нет, спортсменов и тюфяков, худых и толстых, мужчин и женщин, богатых и нищих, президентов и уличных попрошаек, знаменитостей и затворников, алкоголиков и трезвенников, здоровых и больных, умных и тупых, сильных и слабых, ленивых и трудолюбивых (продолжать можно до бесконечности) всех их в общую мертвую кучу сваливает безжалостная и неумолимая средняя продолжительность жизни. И даже тех, кто много чего понял про смысл бытия, то есть – философов. Две с половиной тысячи лет назад кое-что о жизни понял Фалес, и это ему помогло прожить семьдесят семь лет. Полвека назад о жизни что-то не менее умное понял Жак Деррида и благодаря своим знаниям осилил семьдесят четыре года. Внимание, вопрос: «В чем же практическая польза понимания смысла жизни»? Я вот тоже когда-то задумывался над тем, что же такое есть наша жизнь и роль в ней человека, и даже пришел к каким-то умозаключениям, но быстро их забыл, осознав всю бесполезность рассуждений человека о своем существовании. Если вкратце, то человеческая жизнь – это билет моментальной лотереи с защитным слоем, который каждый сам для себя стирает. С самого младенчества человеку кажется, что он стирает этот слой по минутам или часам, деля свое бытие на периоды сна, бодрствования и кормления. Потом маленький человечек идет в детский сад и трет жизнь уже по полдня: - садик-дом-выходные. Этот человечек трет с неистовством, ведь дома ему лучше, чем в садике, поэтому он торопится, и еще не может понять, что торопиться не надо – все пройдет само собой. В школе происходит взросление в геометрической прогрессии. Школьник свой лотерейный билет трет со скоростью недельного цикла: - школа-выходные-каникулы. Ему школа нравится еще меньше, чем раньше нравился детский сад, поэтому ему есть куда торопиться. К поступлению в институт человек в своем стирании защитного слоя разгоняется до таких скоростей, что с каждым движением отлетают сразу по полгода: - от сессии до сессии. И вот перед нами среднестатистический взрослый человек с самым популярным циклом: - работа-дом. Он бы уже и рад немного притормозить в стирании защитного слоя со своей жизни, но с каждым движением монетки обнаруживает только какие-то эмоционально важные события. Провел монеткой – свадьба, провел еще раз – рождение ребенка. Какой-то след оставят дорогие покупки вроде недвижимости или путешествия, но до того, как под стертым слоем обнаружится первый внук, пройдет не так уж и много времени. Вот тут человеку уже становится страшно продолжать что-то стирать, ведь там может оказаться как правнук, так и инсульт с инфарктом (увы, последние очень часто правнуков опережают). Но как перестать стирать защитный слой? За две с половиной тысячи лет ни один из философов, с утра до вечера морщивший над этим свой высокий лоб, так и не смог найти хоть какой-нибудь ответ. А ответ скорее всего кроется в неправильной постановке вопроса, ведь сам процесс стирания защитного слоя с лотерейного билета собственной жизни каждым человеком – не более, чем иллюзия, призванная убедить любое «Я», что оно не бесполезно коптит атмосферу, а занимается чем-то исключительно важным. И пока ты там что-то трешь, тебя самого могут стереть в любой день, даже если ты этого не хочешь. Жизнь за каждый день стирает на всей планете по сто семьдесят тысяч человек, абсолютно не заботясь о том, кем эти люди являются, немало кстати удивляя последних, ведь большинство из них уверены в собственной незаменимости. Впрочем, иногда эта уверенность имеет под собой серьезное основание в виде большого количества людей, которые также считают какого-нибудь персонажа незаменимым. Но он тоже стирается, а планета продолжает вертеться, казалось бы, вопреки. Все потому, что кажущаяся человеческая незаменимость имеет место только в мире людей, который замкнут в рамках их коллективного разума, пытающегося познать мир реальный. А реальный мир уже давно познал, что будь ты незаметным бомжом или гениальным изобретателем, твоя смерть в реальном мире не критическое событие от слова «совсем». Не изобретешь нечто умопомрачительное ты, изобретет другой. Не начнешь войну ты, ее начнет кто-то другой. Просто есть определенные события, присущие человеческому бытию, избавиться от которых невозможно, а исполнители, обслуживающий персонал и сопутствующие потери жизнь непринужденно подбирает сама. И если ты вдруг в порыве жалости к себе начнешь перечислять все то, что ты хотел бы сделать, но не успел, то не переживай, доделают за тебя, или не доделают – жизнь от этого точно ничего не потеряет.
Вот и вся философия жизни. Ежедневно мир лишается в четыре раза большего количества людей, чем живет в нашем родном городке, но рождается то в два раза больше, чем умирает. На каждого ушедшего гения, жизнь дает возможность появиться на его месте двум. Изучать тут нечего и рассуждать не над чем, просто живи и радуйся жизни. У средней продолжительности жизни есть два предела, так вот стремиться нужно к тому, что вверху, а не внизу. На этом моменте мог бы налететь на меня гуманист Димон, мол такая философия оправдывает вседозволенность, которая зачастую граничит с различного рода преступлениями, но я не соглашусь, ведь верхняя граница продолжительности человеческого бытия скорее покорится тому, кто не мешает жить другим, а довольствуется собственной иллюзией мира. И философия вам тут ничем не поможет.       
        =И. Югов декабрь 2024=