Серафим

                *** СЕРАФИМ



Октябрьское  воскресное утро, после кратковременного дождя, было необычайно свежим. Взошедшее солнце ласкало всё живое своим бархатным теплом. Проснувшийся город уже бурлил вереницами автомобилей на дорогах и потоком людей, идущих по тротуарам по своим делам.
Анна Сергеевна, решив с утра размять ноги, пешком, направилась по направлению к городской церкви. Ей нравилось неторопливо прохаживаться по улицам города, несмотря на мучающие её боли в суставах ног. В эти промежутки времени она могла полностью погрузиться в свои мысли, не замечая игру мимики своего лица, сопровождающую её раздумья.
  Полувековой возраст, почти никак не повлиял на красоту её лица и стройный стан. Распущенные на плечи светло-каштановые волосы придавали особенный шарм её, немного худощавому, лицу. Только вглядываясь в глубину её больших и выразительных зелёных глаз, можно было заметить следы немного угасшей музыки текущей жизни.
Прошёл год с того дня, как она похоронила, внезапно скончавшегося от сердечного приступа, мужа. Это горе навалилось внезапно, дополнительно ко всем остальным несчастьям. Сын, поехавший на заработки в центр, пропал без вести, и все её поиски с мужем не дали никаких результатов в течение двенадцати лет. Имея верную невестку, которая осталась верна семье после пропажи сына,  двоих внуков, а также, пожилую мать, проживающую по соседству с ними, у неё, как и у всех людей были большие планы на эту жизнь. Старший внук был серьёзно болен. Сколько времени, денег и усилий было приложено ею и её мужем для исцеления внука. Ко всем этим бедам добавились и неприятности на работе, где царила атмосфера махрового эгоизма, проявляемая в тщедушности и враждебности по отношению к окружению. От всех этих перенесённых стрессов, у неё начали невыносимо болеть суставы ног.

Случившееся несчастье, будто выбило устойчивую почву из под её ног, окунув в сомнения и неуверенность, которые сопровождались помрачением всех красок обыденной семейной жизни и жизни вообще.
Её отношение к религии было скорее традиционным, чем осознанным и искренним, в рамках принятых ритуалов, религиозных больших праздников и соблюдения обязательных постов, оставляя место в душе для рациональных сомнений и размышлений, что так контрастно отличает свободного человека от зомбированного религиозного фанатика.
 Работая на производстве, с утра до позднего вечера, пришлось принимать решение о временном переселении невестки с внуками к своей матери.
-«За что всё это мне? Грешна –ли я? В чём грех мой?» - спрашивала она себя сквозь слёзы. –«Я жила в семье и для семьи… Нет ни единого человека, который мог бы обвинить меня в неискренности… Есть множество людей, которым я помогала, как могла… Вряд ли найдётся человек, держащий в своём сердце на меня обиду… Глядя на своё дальнее окружение, я вижу, что многие порочные, с точки зрения нравственности и гуманизма, люди, живут благополучнее меня… Что не так? Во время отпевания мужа, я, невольно прониклась атмосферой церкви и мне показалось, что это единственное место покоя для моей многострадальной души, так как суета мирской жизни, за пределами церкви, с её
 хоровыми песнопениями псалмов и молитв, вселяет в меня беспокойство, если не страх. В этом эгоистическом мире, где каждый сам за себя, приходиться уповать на что-то более великое,  более справедливое, чем сам человек… И я нашла это умиротворение в стенах церкви… С моим музыкальным образованием, меня с удовольствием приняли в церковный хор, в котором я нашла свою разрядку. Правда, даже в стенах святой церкви, проявляется человеческий фактор неприятия, ревности и пресловутого человеческого эгоизма, выразившееся по отношению ко мне со стороны достаточно пожилых певиц хора, в который меня приняли. «Женский фактор», как выражается мой близкий друг. Ни у кого из них не возник вопрос, при каких душевных обстоятельства, блуждая по судьбе,  я пришла в эту обитель… Хотя…, чтобы быть справедливой до конца, и я, никого из них об этом не спрашивала».
-« Как я пришла к религии? – спрашивала она саму себя. – С каждым шагом я приближаюсь к церкви, которая, по -  моему, мной же внушаемому, убеждению,  способна одарить меня долгожданным покоем и терпением, однако… у меня полно семейных, мирских проблем, которые ждут своего однозначного определения и решения, что в свою очередь вгоняет меня в сомнения в правильности выбранного пути…, при том, что каждый день уходит безвозвратно…
Эти голоса, что раздаются за моим плечом во время службы… Я отчетливо слышу их! Они убеждают меня в том, что есть незримые силы и сущности, которые выше материального понимания, управляющие человеческой жизнью…, его поступками и судьбой… Всегда есть дилемма: что если это только кажется, «благодаря»  стрессовым переживанием происшедших событий и истощения духовных сил, и материальный мозг, в качестве защиты от сумасбродства, пытается придумать сказку, в которой всегда живёт необходимая для жизни человека надежда на благополучие и счастье… , теряя реальное убывающее время.
И, в то же время, что если Он есть и всё видит? Что если я есть определённый Его замысел? Что, если Он насылает на меня все эти несчастья не «за что-то»,  а «зачем-то»? И потом…, к кому мне обращаться, если я ещё живой человек, с присущими ему житейскими слабостями?
Что бы ни было…, я иду в церковь, на службу, потому, что меня туда влечёт… Влечёт ли?... Не оправдываю ли я себя? Наверное, это издержки эмоционального женского мозга - не желать глубоко анализировать причину влечения…, но оно есть и я, повинуясь этому влечению, направляюсь туда».


Подойдя к большим воротам храма, Анна, с повязанным на голову бежевым платком, три раза перекрестилась, сопровождая всё это поклоном, и вошла во двор обители.
 Строение небольшой церкви располагалась посреди двора, окружённого металлическим решётчатым забором чёрного цвета. Кресто-купольный храм, т.е. его стены, были окрашены в белый цвет с жёлтыми эркерами (выступающая за плоскость фасада часть помещения, позволяющая увеличить внутреннее пространство строения). Верхние части строений, включая металлические крыши и пять куполов, которыми были  увенчаны четыре стороны основного здания, и пятый, в середине строения, над алтарём, были окрашены позолотой.
У входа в здание храма, называемый притвором, с дубовой резной двустворчатой дверью, под сводом арки, стоял, опираясь плечом на стену, и скрестив ладони на своей груди, Серафим – мужчина более шестидесяти лет от роду, невысокого роста, немного сгорбленный, с худым лицом, прилизанными, недлинными волосами с обильной проседью, с обветренными, растянутыми в улыбке, губами, прищуренными, смотрящими из под тонких бровей, зелёными игривыми глазами. Облачение Серафима было достаточно убогим. Штаны, серого цвета, которые когда-то были брюками костюма и распущенная, поверх них, мятая  рубашка совершенно не гармонировали между собой. Запылённые ботинки с бульдожьим носом, черного цвета, торчали  из под штанов также, как спящая собака наслаждается теплом солнца, высунув морду из конуры. Серафим, у которого было музыкальное образование, прислуживал в церкви резервным псаломщиком (певчим, чтецом,  читает и поет во время богослужений). Однако, на фоне православных церковных прислужников, как паномари/алтарники, диаконы, иподиаконы и др., облачённых в  стихари светло-зелёного цвета, с вышитыми крестами,  – рубахи с длинными рукавами, низ которой приходится примерно на уровень лодыжек, с разрезами по бокам от подмышек до низа, скреплёнными пуговицами, Серафим выглядел нищим попрошайкой, совершенно не соответствуя значению своего имени. Древнееврейское слово «серафим» имеет значения: пылающий, огненный. Некоторые считают, что слово «серафим» означает «змееподобную молнию», другие ученые связывают его с египетским словом «seref», или «грифон». Грифоны имеют острые когти и белоснежные, или золотистого цвета крылья.
Глядя в хитрые глаза Серафима, можно было согласиться, что он соответствовал своему имени в той части, что Грифоны — противоречивые существа, одновременно объединяющие Небеса и Землю, добро и зло. Их роль — и в различных мифах, и в литературе — неоднозначна: они могут выступать и как защитники, покровители; и как злобные, ничем не сдерживаемые звери. Тем не менее, согласно различным упоминаниям из апокрифических и канонических источников, серафимы есть ангелы, стоящие вокруг Бога.

 
               
Со дня, когда Анна Сергеевна появилась в приходе, имея музыкальное образование, в качестве певицы хора, Серафим, которого она, казалось,  заворожила безнадёжно, постоянно встречал её у входа и пытался всё время находится подле неё. Он смотрел на неё восхищённым взглядом, будто смотрел на ожившую Деву Марию, при этом нисколько не обращая внимания на окружающих.
  Несмотря на всё восхищение Анной,  которое она, конечно же, замечала, одаривая его в ответ  несравненно милой улыбкой,  Серафим, почему-то, вызывал у неё чувство жалости и желания проявить к нему заботу, как к беспомощному котёнку. При встрече с ним, особенно после того, как она узнала, что он живёт в каком-то городском приюте, ею овладевало желание погладить его по голове, прижать к груди, покормить, наблюдая за ним, как он ест. В своей мимолётной фантазии представлений, ей хотелось посмотреть, как он спит.
    Со дня появления Анны в храме, Серафим сразу же занял заметное место в её церковной жизни. Придя в храм, ища покоя и умиротворения у Бога, она столкнулась с человеческой  недоброжелательной атмосферой, царившей в церковном хоре. Голосистые, но древние старушки, составляющие личный состав действующего хора, очень ревностно и негативно отнеслись к появлению в их рядах красивой, сравнительно молодой, женщины. Разочарование Анны было беспредельным, когда она увидела, что в обители, в которой должно быть, по её мнению, сконцентрировано всё божественное, прежде всего любовь и долгожданный покой, в которой она искала убежище от людского мира, царила склока.
 Именно в этот момент, из ниоткуда, появился Серафим, видимо прочитавший по её лицу обжигающее человеческую душу разочарование и беспомощность, взял её за руку и произнёс довольно банальные фразы :
- «Не обращайте на них внимания! Откровенно видно же, что это проявление зависти старого к молодому…, с чем они, несчастные, никак не могут смириться».
   Ей казалось странным, что её душевные чувства озвучил этот убогий человек. Видя во всём проявление Небес, Анна решила, что Серафим был ниспослан ей свыше. Поддавшись лёгкому усилию его руки, она вышла на воздух, вслед за ним и ощутила небольшое облегчение от огня разочарования.
Прошло некоторое время и склочницы из хора, казалось, смирились с сосуществованием нового члена, благодаря чему психологическая атмосфера в хоре перешла в разряд «терпимо».
      Занимаясь песнопением в церкви, Анна чувствовала какое-то необъяснимое облегчение. Исполняя псалмы, она забывала о боли в ногах, и чувствовала спасительную магическую духовную поддержку.   Все её горести, в этот момент, куда-то улетучивались, и ей казалось, что вокруг неё образовывалась невидимая зона, которую про себя она определила как «чистота».
 
               
     Увидев улыбающегося Серафима у входа в церковь, Анна, подойдя к нему ближе, произнесла:
-Здравствуйте мой друг!
- Здравствуйте Анна, - ответил Серафим, не отрывая своего  восхищённого взгляда от её красивых, улыбающихся глаз. – Для меня огромная честь и удовольствие называться вашим другом!
Сказав это, Серафим распахнул двери притвора и пропустил Анну вперёд.
В этот день проводилось служение утренней литургии, состоявшей из чтения Священного Писания, просительных, хвалебных и благодарственных молитв, совершения таинств и особых религиозных ритуалов  с привлечением церковного хора.
Священник - отец Сергий, согласно своему духовному статусу, являлся не только совершителем священнодействий, но и пастырем, духовным руководителем и учителем для своих прихожан,  проповедуя и наставляя паству, голубоглазый мужчина среднего роста, с красивым голосом, полного телосложения, лет тридцати шести, облачённый в специальные одежды, длинная рубашка, которого напоминала стихарь, белый праздничный цвет которого, в свою очередь,  символически указывает на чистоту жизни и духовную радость служения литургии, стоял у алтаря, выполняя богослужение.
Во время песнопения хора, стоявшего за трибуной в два ряда, за священником, в ряду певиц стояла, облачённая в белый платок и Анна, которая случайно уронила свой экземпляр партитуры под ноги. Продолжая петь, она заметила, как в её ногах,  очутился Серафим, стоя на коленях, и снизу протягивая ей обронённый нотный лист.
До завершения песнопения (канона), Серафим, не шевелясь оставался в позе «египетского кота», легонько прикасаясь плечом к икрам ног Анны. Заметив это, Анна продолжая петь, подумала:
-«Какой добрый и бескорыстный человечек… А, может, взять его к себе…, хотя бы на время? Хорошенько накормить… Очень жаль его… Он такой милый… Он такой беззащитный…».
При этой мысли, её сердце заполнилось какой-то нежностью, вызвавшей даже увлажнение её глаз.
После завершения литургии, рядом с Анной стоял и Серафим, которого она спросила:
-Мне кажется, что я немного фальшивила в распеве…
- Вы пели лучше всех!- перебил её мгновенно Серафим. – Я только вас и слушал.
-Какой вы милый, Серафим, - ласково произнесла Анна, очень тепло взглянув на него.
В это мгновение она вновь ощутила прилив жалости к нему, и, на этот раз,  большим желанием заключить его в свои объятия.
- Прямо-таки слушали только меня?- спросила игриво Анна, справившись со своими чувствами.
Серафим, который во время диалога не отрывал от неё взгляда, почти не моргая, как-то пристально всматриваясь в её красивое лицо, казалось заметил определённое волнение в её душе.
- Мне кажется, что ваше исполнение идёт от глубины души, от пережитых болей… что ли…, в отличие от других, стоящих рядом с вами, -ответил он. – Вы бесспорно лучшая!
- Спасибо вам большое за вашу поддержку! Особенное спасибо за тот обронённый лист партитуры!- произнесла она широко улыбаясь. – Как вы там, «подо мной» оказались? –спросила она уже смеясь.
- Не спрашивайте меня об этом, - ответил улыбаясь Серафим.- Почему я не могу поднять с пола лист бумаги и, благодаря этому обстоятельству, остаться у красивых ног красивой женщины с красивым голосом. И потом…, не могу себе объяснить этого, но…,снизу слышится лучше. Я всё опасался, что сейчас меня обязательно лягнут…
При этих словах они оба тихонько расхохотались.

Немного нарушая принятые правила, Отец Сергий объявил о проведении таинства покаяния. Подготовка к исповеди не носит внешне формального характера. В отличие от другого великого Таинства Церкви – Святого причастия, исповедь может совершаться всегда и везде (при наличии законного тайносовершителя – православного священника). При подготовке к исповеди церковный устав не требует ни особого поста, ни особого молитвенного правила, а нужны только вера и покаяние. То есть исповедующийся человек должен быть крещеным членом Православной Церкви, сознательно верующим и раскаивающимся в своих грехах.

Встав в центре круга многочисленных прихожан, в средней части храма, священник произнёс:
- «Обычное время совершения исповеди – перед утренней или вечерней Божественной литургией. Сегодня, по определённым причинам, мы проведём это таинство после».
В пределах минуты всеобщего молчания, отец Сергий окинул внимательным взглядом прихожан, немного придержав взгляд на Анне, которая также, как все стояла в кругу.
-  Грехи человеческие, - продолжил он, - нужно понимать и в широком смысле – как свойственные падшей человеческой природе страсти, и в более конкретном – как фактические случаи преступления заповедей Божьих. Славянское слово «покаяние», означает не столько «извинение», сколько «изменение» – решимость не допускать в будущем совершения тех же грехов. Таким образом, покаяние есть состояние бескомпромиссного самоосуждения за свои прошлые грехи и стремление впредь упорно бороться со страстями. Нужно знать, что искренне исповеданные грехи всегда и необратимо прощаются Господом, таким образом духовная грязь омывается, болезнь исцеляется, проклятие снимается, и в этой непреложности – смысл Таинства!
Священник подошёл к  аналойе – высокому четырёхугольному столику с покатым верхом, на котором находились священные сосуды и предметы: чаша (или потир), дискос (круглое металлическое блюдо на подставке), звездица (две металлические дуги, соединенные между собою крестообразно), копие (нож в форме копья), лжица (ложечка для причащения) и покровцы для покрытия Святых Даров, жестом указал сторону, в которой должна была выстроиться очередь желающих исповедоваться.
Пришедшие на исповедь встали  друг за другом перед аналоем на некотором расстоянии, тихо шепча церковные молитвы, перечисляя и формулируя про себя свои грехи.
Подойдя к аналою, склонив голову, исповедовалась молодая девушка, лет двадцати пяти, стоящая в очереди первой.
Отец Сергий покрыл голову кающейся епитрахилью (Епитрахиль – деталь облачения священника – вертикальная полоса ткани на груди), помолился, тихо спросил, как её зовут и что она желает исповедать пред Богом.
Девушка, почти неслышно, исповедовалась и, получив «разрешительную молитву» от батюшки, перекрестясь и поцеловав Евангелие, удалилась получив благословение священника.
Священник, отпустив покаявшуюся, приподнял левую руку. Увидев этот жест, диакон, стоящий неподалёку и наблюдавший за процессом, вышел вслед за ней.
В очереди на покаяние, Анна стояла девятой. Когда подошла её очередь, она тихо подошла к аналою и, преклонив голову, встала на колени. К преклонённой близко подошёл священник, прикрыв её голову епитрахилью .
- Господи помилуй!- произнесла Анна, не поднимая головы. – Я, раба Божья, Анна, исповедуя свои грехи, осознаю  мерзость своих греховных мыслей, желаний, поступков, осознаю свою личную вину перед Богом, перед ближними и перед собой! Я грешна, Господи! Самый тяжёлый из них – это возрастающие в силе возникающие сомнения в вере, несмотря на то, что именно она поддержала меня в самые трудные мгновения моей жизни и была единственным посохом, на который я опиралась…, - произнеся это Анна расплакалась.
Не поднимая головы, переведя дыхание, она продолжила:
Я грешна, Господи! Уже год, как я похоронила мужа…, и… порой… у меня возникают мысли о внебрачной связи…
Священник, как-то, необычно медленно, будто раздумывая, возложил руку на голову Анны и произнёс:
- “Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедроотами Cвоего человеколюбия да простит ти чадо - Анну, вся согрешения твоя. И аз, недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь”.
После этой разрешительной молитвы, Анна встала с колен, перекрестясь и поцеловав Евангелие, удалилась.
Священник, провожая взглядом удаляющуюся Анну,также приподнял левую руку.
Выйдя из храма, Анна, не удержавшая свои эмоции во время исповеди, почувствовала необычайное облегчение. Глубоко вздохнув, она приподняла голову к небу и произнесла:  - «Слава Тебе Господи!»
В это время её окликнул голос:
-Сестра!
Анна обернулась. К ней скорым шагом приближался дьякон, держа в одной руке смартфон.
- Простите, сестра! Мне нужен ваш номер телефона, - с пристальным оценивающим взглядом и поддельной улыбкой произнёс дьякон.
- Простите меня вы,…. А…зачем вам мой номер? – недоумевая спросила Анна.
- Возможно дело в исповеди вашей, что является конечно же тайной, но я спрашиваю ваш номер телефона по поручению отца Сергия, которому вы только что исповедовались. – Возможно он хочет с вами побеседовать.
Продолжая недоумевать, Анна нерешительно продиктовала свой номер телефона, который дьякон записал в свой смартфон, после чего, поблагодарив её, спешно удалился, войдя в храм.
Проводив его взглядом, Анна развернулась, направляясь к выходу. В это время рядом с ней появился Серафим.
- Чем вы так озабочены, моя радость? – спросил он, заглядывая ей в глаза.
- Да, в общем то ничем…, - произнесла Анна. – Отец Сергий зачем-то попросил номер моего телефона… Что бы это означало? – растерянно спросила она, обращаясь к Серафиму.
Зрачки Серафима резко сузились.
- Я прекрасно представляю причину, по которой вы пришли сюда…, - начал Серафим, взяв за руку Анну. – Было бы очень больно испытать разочарование, придя в храм с огромной надеждой, а, вместо этого, открыть для себя обычную  мирскую суету со всеми атрибутами того, что официально критикуется и называется греховодничеством…
Анна, понимая о чём говорил Серафим, была шокирована его изложением. Искренность взгляда Серафима, который не сводил глаз с лица Анны, нисколько не вызывало сомнений в сути его слов.
- Всё может быть… Всё может быть… Однако, вы покаялись…, - продолжал Серафим. –И в ваших покаяниях было что-то, что заинтересовало отца Сергия. Возможно он решил, что с вами необходимо поговорить на тему, которую вы исповедовали, дополнительно. Ритуал покаяния не предусмотрен для нравоучений…, вы понимаете. И вообще…, всё может вам и на пользу, ибо то, что вы слышите, в чём вас собираются уверять, по-обыкновению не соответствует истине. Но, тем не менее оставьте надежду на то, что всё иначе, чем вы предполагаете.
-Спасибо вам, дорогой друг, - произнесла Анна, немного озадаченная смыслом потока слов, произнесённых Серафимом.
- Помните: Я всегда рад вам помочь! – произнёс в ответ Серафим, одарив Анну нежно-восхищённым взглядом.
В кладовой чувств Анны в очередной раз пробудилась необыкновенная нежность к этому человеку. Глядя ему в лицо и нежно улыбаясь, она подумала: «Какой необыкновенный человек! А, может взять, всё же, его к себе…, на время? Откормить, что ли… Приодеть… Он не так прост, как выглядит снаружи… В нём есть, по-моему, много чего, что он не открывает остальным… Что-то золотое, обёрнутое в простую засаленную бумажку…
- Надеюсь, скоро увидимся! – произнесла Анна, положив руку на плечо Серафима, и направилась к воротам храма
- Всё может быть…, - произнёс в ответ Серафим, задумчиво и пристально глядя на удаляющуюся Анну. – Всего вам доброго!



Через пару дней, вечером, после работы, придя домой довольно поздно, Анна через силу решила приготовить себе лёгкий ужин. Она взяла две индюшачьи сосиски, выложила на широкую тарелку и добавила туда картофельное пюре, ожидающего своего применения со вчерашнего дня в холодильнике. После смерти мужа и переселения невестки со внуками к матери, у Анны совсем пропало желание что-либо готовить для себя. Понимая, что горячее блюдо всё же необходимо для поддержания сил своего организма, она неимоверными усилиями заставляла себя изредка заниматься стряпнёй.
Поместив тарелку сосисок с пюре в микроволновку, Анна включила её и собиралась взять столовые приборы, как зазвонил телефон.
- Да, слушаю, - ответила она в трубку, на которой номер телефона входящего не был определён.
- Здравствуйте Анна! – прозвучал в ответ голос. Этот голос она знала очень хорошо. Это был батюшка – отец Сергий.
Сердце Анны почему-то взволнованно забилось.
- Да, я узнала вас, батюшка, - ответила Анна. – Ваш голос трудно не узнать…
- Это приятно, - ответил священник. – Приятно, когда у человека есть что-то индивидуальное, чем он отличается от множества других, благодаря чему он становится узнаваем. Хотелось бы, чтобы эта узнаваемость не была ограничена лишь тембром голоса, что вполне является допустимым и безгрешным в этом мире.
- Да…, может быть…, - растерянно  отреагировала на монолог священника Анна.
- Хочу сказать прямо, Анна. Меня тронуло ваше покаяние…, - произнёс священник.
- Чем же? – вновь, чувствуя определённую степень волнения, спросила Анна. – Вам, святой отец, приходится по статусу выслушивать много покаяний, возможно и таких, которых мне представить даже сложно по моим штампам восприятия бытия.
- Да, вы правы… Многое есть такое, что может вызвать, начиная от удивления и заканчивая страхом. Но…, тайна исповеди остаётся тайной… Люди остаются людьми и им свойственно грешить, как в помыслах, так и в действиях.
- Так чем же, всё же моё покаяние заинтересовало вас? – спросила Анна. - Я понимаю, что, произнеся разрешительную молитву, вы освобождаете от имени Господа, человека от грехов , давая возможность дальше жить по его собственному усмотрению, с учётом покаяния, не привлекая его к нравоучениям в частных беседах с вами лично.
- Вы очень умны, Анна. – В связи с этим, мне, тем более, хочется встретиться с вами и побеседовать. Прошу вас, после утренней литургии, зайдите ко мне завтра.
- Хорошо, - согласилась Анна.

После разговора с отцом Сергием, Анну не отпускало чувство неуправляемого волнения.
-«Я исповедовалась, обозначив два греха…, - рассуждала Анна. – О каком из моих грехов хочет батюшка поговорить со мной? О моих сомнениях в вере? О моих природных потребностях? И, почему мне кажется, что это второе?»

Ранним утром, в субботу, Анна как всегда собралась в церковь. Осеннее солнце было необычайно ласковым. Природа жила по своим законам, готовясь к зиме. Прохладный ветерок игриво колыхал её волосы. Растительность вокруг постепенно меняла свой окрас преимущественно на желтый и оранжевый.
Улыбаясь солнцу, Анна шагала по направлению к церкви и не чувствовала того волнения, что овладело ею вчера, при разговоре со священником.
Литургия прошла обыденно. Это была литургия «святого Иоанна Златоуста».  Единственное, что напрягло внимание Анны, было то, что во время, когда отец Сергий, произнося слова : «Благодать Господа Нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца, и причастие Святаго Духа буди всеми вами» в начале, и  слова: «И да будут милости великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами» в конце, как-то избирательно и многозначительно устремил свой взгляд на Анну, стоящую в ряду певиц хора в ярко красном платье и белом платке, что откровенно выделяло её на фоне всех певиц, стоящих в ряд.
После завершения литургии, Анна, направилась в опистодом – закрытое помещение,  расположенное в задней части храма, предназначенное для хранения наибольших культовых ценностей или казны, где и располагался так – называемый рабочий кабинет священника.
Постучав, Анна приоткрыла входную дверь и нерешительно вошла в неё.
Небольшая комната с одним окном, выглядела достаточно аскетичной. У окна стоял массивный стол и рабочее кресло, на котором восседал отец Сергий. На столе лежала стопка книг, настольный электрический светильник и старый кнопочный телефонный аппарат. Перед столом стоял один большой стул с мягким драпированным  сиденьем. У стены, сбоку от стола, стоял раскладной диван, обтянутый кожезаменителем кирпичного цвета.
- Добрый день батюшка! – приветствовала Анна священника, который при её появлении, встал из-за стола и направился ей навстречу.
- Здравствуйте милая Анна! – с приветливой улыбкой на лице поздоровался священник. – Надеюсь я не сильно подпортил ваши сегодняшние планы, попросив вас прийти ко мне?
- Нет, батюшка, всё хорошо, - ответила Анна присаживаясь на единственный стул, предложенный священником.

Священник обошёл Анну со стороны, не отрывая взгляда от её скромно сдвинутых колен, прикрытых платьем, потом, вернувшись к своему столу, уселся в кресло и внимательно, оценивающе, впился взглядом в лицо Анны, сидящей не шевелясь, напротив.
В помещении ощущался запах какого-то растения, который Анна так и не определила.
В этот момент минутного молчания, ей казалось, что она присутствует на сеансе гипноза. В голове, от напряжения, появился какой – то необъяснимый шум, а тело охватила странная слабость.
- Итак, Ваше преподобие, вы хотели со мной поговорить…, - нарушив тяжёлое молчание, произнесла Анна.
- Да…,- задумчиво произнёс священник.
- Я думаю, что из моего покаяния, вас заинтересовали мои сомнения в вере? – спросила Анна, почему-то заведомо зная, что дело не в этом.
 - Нет, - ответил священник. – Является ли грехом рассуждения о наличии Бога? Рассуждение и есть - определенные сомнения. Трудно беспрекословно верить в то, что физически не ощущаешь или зрительно не видишь. Тому, чему нет материального подтверждения. Мало того, люди приходят к Богу именно через сомнения, благодаря чему находятся в поиске. Таким образом в ваших мыслях о вере нет греха.
- Спасибо вам, святой отец…, - начала было Анна, но священник продолжал:
- Я, возможно, удивлю вас очень сильно, милая Анна… Но, сидя перед вами, глядя вам, в ваши красивые глаза, я хочу признаться вам…., что хочу вас! – сделав выдержанную паузу перед крайней фразой, и не отрывая взгляда от Анны, заявил священник.
В душе Анна подозревала об этом, но, тем не менее, такой прямой и простой выпад был для неё неожиданностью, отчего её руки волнительно задрожали.
- Как вы можете об этом говорить, святой отец? – с дрожью в голосе, спросила Анна. - Вы…, наш батюшка…, вы поставлены направлять нас - ваших прихожан, на путь истинный… Тем более, что, насколько я осведомлена, вы женатый человек, имеющий семью… Это же является грехом прелюбодеяния, признанное грехом во всех религиях мира…
- Я вас понимаю, милая Анна… Вы старше меня по возрасту, думаю, однозначно знаете цену времени. Отсюда моя прямота. Но, прежде, чем говорить о грехе, я хочу сказать, что наши с вами статусы различны. Я имею ввиду, что относясь к белому духовенству, я обзавелся семьёй и живу со всеми в миру. Если говорить о грехе прелюбодеянии, то вы имеете ввиду грех с моей стороны, коль прелюбодеяние формулируется или подразумевает нарушение супружеской верности? А в своём статусе незамужней женщины, вдовы, вы относите эту предполагаемую связь к блуду? Т.е. к незаконной интимной связи, согласно Евангелия?
- Да, именно так…, - неуверенно произнесла в ответ Анна.
- Если правильно анализировать любое толкование писания в религиях единобожия, то необходимо различать духовное и физическое прелюбодеяние.  Духовное прелюбодеяние – это измена Богу. К духовным прелюбодеяниям относятся все раскольники, еретики и сектанты. И нарушая заповеди Божии, в этом плане, и мы – христиане тоже становимся изменниками, увлечёнными течением прелюбодеяния. В первом своём покаянии вы не совершали греха, ибо вы не изменяли духовно Богу.
Всевышний создал человека, предписал ему выполнять определённые предписания и приказал отдалиться от всего недозволенного. Вместе с этим Всевышний требует от человека быть милосердным к другим людям. Ведь проявление благого нрава помогает верующему поддерживать взаимоотношения в обществе на самом высоком уровне. Не так ли?
- Я не знаю…, - ответила тихо Анна.
-  Прелюбодеяние противоречит всем этим заветам Бога, - встав со своего кресла произнёс священник. -  Прелюбодеяние – это нарушение супружеской верности; недозволенная по религии связь, являющаяся одним из тяжких грехов, который будет призван к расплате не в этой короткой земной жизни, а в той – вечной. Но, есть рассуждения, что от прелюбодеяния никому нет вреда – это лишь та сторона вопроса, которую видит тот, кто задаёт такой вопрос. Так вот я и задаю этот вопрос.
От всего потока мыслей, которые внедрялись в разум Анны, у неё начала болеть голова.
- Прелюбодеяние запрещено не только ради безопасности какого-то отдельно взятого человека, - продолжал священник, -  а для сохранения всего общества от разных душевных и физических недугов. Если посмотреть на эту проблему с медицинской точки зрения, то отчётливо видно, как по причине бессистемной половой связи  распространяется множество болезней, большинство из которых приносят непоправимый вред здоровью человека, а также распадаются вполне, казалось бы, благополучные семьи со всеми вытекающими последствиями в вопросе судеб детей и их мировоззрения. Поэтому, запрет на прелюбодеяние бережёт человека от ряда инфекционных трудноизлечимых заболеваний. Но…, милая Анна! Скажите мне, что из того, что так оберегается религией, объявляя физическое прелюбодеяние запретом, включая здоровье, грозит моей связи с вами?
Анна молчала в полной растерянности.
- Грех! – продолжал священник. -  Греховной может быть душа, осознанно причиняя вред либо окружению, либо самому себе… Гордыня! Гордыня – это тяжкий грех! Неспособность признать свою неправоту и отсутствие уважения по отношению к другим. Гордыня закрывается в своей самости, как от других людей, так и от Бога! Этим наносится невосполнимый урон как духовный, так и физический другим людям. Гордыня - это зло, а посему - это грех!
Самоубийство – это страшный грех! Грех самоубийства складывается как из самого факта убийства, так и грехов неверия, отчаяния и уныния, через которые самоубийца отказывается нести свой жизненный крест, усомнившись в спасительном Промысле Божьем о каждом человеке. Именно из-за того, что человек в своем безверии, столкнувшись с проблемами, совершенно не обращается к Богу за помощью через молитвы и доходит до черты самоубийства, за которой вечные страдания души. Действительно, если нет Творца вселенной, если не нужно будет дать Ему ответ за прожитую жизнь, то какую ценность представляет сама жизнь? И в чём вообще заключается смысл нашего существования? Неужели он заключается в гонке за материальными благами или в постоянном поиске развлечений? Сложный вопрос… Итак…, даже в сравнении с тем, что я привёл в пример, несмотря на то, что всё это относится к грехам человеческим, что такое прелюбодеяние?
- Предвидя ваш вопрос, милая Анна, - продолжил священник, - который зреет в вашей голове: «Зачем ему это нужно, коль он является слугой Бога, живущий по Его заповедям и запретам?», я отвечу:
В Писаниях говорится, что духовные лица спросили одного учёного-иудея, чья религия считается первой в единобожии:
– «Скажи, но только не обманывай! Скажи честью Торы и Моисея! Какое наказание в ваших книгах предусмотрено за прелюбодеяние?»
– «Смертная казнь!» – ответил иудей.
– «А почему вы ее не исполняете?» – спросили они. 
– «Потому что со временем, это деяние распространилось среди уважаемых людей, среди нас».
- Вот такое оправдание! – спокойно произнёс священник. - Я, являясь служителем учения Бога, присланный в эту местность, разумом понимаю, что все запреты универсализированы по отношению к большинству, дабы упорядочить разноликое по духу и олицетворению общество. Я понимаю, что человечество открыло для себя когда-то алкоголь. Но каждый использует его по- своему. Одни впадают в алкоголизм, не зная меры и преград, со вытекающими последствиями. Другие, могут использовать его во благо своего здоровья и традиционности. Но, имея, особенно в те времена зарождения религии, большинство из неуправляемых, был создан запрет на его потребление для всех, кто почитает законы Божьи, от имени Бога! Казалось бы, проблема решена одним запретом. Решило ли это проблему в целом? То же самое в вопросах прелюбодеяния.  Мы говорили о болезнях и всех негативах этого явления. Но, разве это относится к нам двоим? Я говорю всё это, учитывая мою убеждённость, что вы – умный человек. Не общаясь с вами ранее, я понял это сразу, как только увидел вас.
        Произнеся эти слова, священник подошёл к Анне со стороны плеча и вонзился поцелуем в её шею, держа её за плечи.
- Подождите…, - произнесла Анна, пытаясь привстать, которая была в растерянности настолько, что лишь приподняла подбородок и, закрыв глаза, вздохнула.
В это время, вдруг, открылась входная дверь и в проёме появилась голова Серафима.
Встрепенувшись от неожиданности, священник злобно посмотрел на дверь и крикнул:
-«Без стука? Побойся Бога, Серафим!»
- И вы, Ваше преподобие! – произнёс Серафим закрывая дверь.

Анна бегом бежала домой, выйдя за ворота храма. Её хотелось и плакать, ей было стыдно, и, в то же время, в ней клокотало необъяснимое волнующее ощущение, после всего происшедшего.
Ей казалось, что весь город, все люди, живущие в нём, мимо которых она спешно пробегала, были свидетелями этого случая. В голове, кроме удалённого звона, вперемешку со свистом, были спорящие друг с другом голоса.
-«Не бросается же он на всех, в конце концов! Значит я необыкновенная, как он подчеркнул. А, может быть, и избранная?»-размышлял один голос.
-«Да нет! Он увидел во мне слабую женщину, о чём я призналась не кому-либо, а лично ему на исповеди… Он и хотел этим воспользоваться… Типа: «ты хочешь мужика, так вот он Я!»» - отвечал другой.
-«Бывает же такое? Мы говорим о должностях…, а там ещё и человек…» - запутанно промолвил первый.
-«Но… он - служитель Божьей обители! – воскликнул второй. - Как может он себе позволить такое? Этим поступком он говорит о том, что, нося эту духовную рясу, он остаётся живым, греховным, человеком со всем комплексом чувств, эмоций и желаний, даже таких низменных, как желание плоти…, особенно в данной ситуации. И где? В стенах храма! Тем более, что он семейный человек, и прелюбодеяние, что он себе позволил, есть тяжкий грех… Он поставлен вникать и помогать душам людским, спасая их от греха и приводить к упокоению…, а его это не волнует совершенно! Он раб своих желаний… Судя по всему, он трахается в этой обители систематически… Один диван, в его каморке, чего стоит!»
-«Боже мой! – отвечал другой, - Ну почему сразу «трахается» систематически? Не злоупотребляя своей скромностью, скажу, что за всё это время я видела многих прихожан….»
-«И?» - не выдержав длинной паузы, спросил второй голос.
-«И…, более привлекательной, чем я…»- продолжал первый.
-«Не встречала!» - прерывая, вставил второй. –«Ну…, даже если так, то всё равно…, в пределах храма…, предлагать свою «кукурузу» женщине, пришедшей в эту обитель за спасением, за покоем, за умиротворением души…  О, сколько умных слов он произнёс, чтобы затуманить мне мой мозг! И…, вроде всё правильно рассуждал… Я настолько расслабилась, вместо того, чтобы напрячься, что если бы не Серафим…, которого, видимо, действительно не научили стучаться в дверь, прежде, чем войти…, то… кто знает, чем бы это всё закончилось?»
-«Просто интересно, - продолжал рассуждать первый голос, - если бы это и произошло…, то что бы было дальше?
- «Любимая Жена» из фильма «Белое солнце пустыни» в храме господнем! – съязвил второй. – А ты конечно же, по-женски, допустила мысли о привилегиях и выгоде, которые бы тебе сулил этот случай, произойди он. А где тяга души…, симпатии…, где волнообразность чувств, подстёгивающие страсть? Где интрига, в конце концов? Нравится его голос? Запах? А, может, нравится его решительность? До «кукурузы» – то дело не дошло, чтобы оценить его способности! Нам, женщинам, просто нравится нравиться! При всём том, что примеров подтверждающих мою привлекательность и, так называемую, «востребованность» в прошлом не счесть. Нам мало… Мы еще и священника хотим покорить для интереса, так, чтобы откровенно стало ясно, что вся религия – это спектакль, или загон, для привлечения «зрителей с открытыми ртами» и актёры в рясах, получивших образование в соответствующих заведениях. А суть одна – самцы хотят тела! И, куда от этого деваться, наше тело наше боеспособное оружие. Ах, как приятно, что «выбрали» меня из многих! – ехидно произнося это, второй голос умолк.

    Анна очнулась, когда её кто-то резко рванул за локоть. В это мгновение, прямо перед её носом проскочила на большой скорости легковая машина, от визга тормозов и высокочастотного звука клаксона, которого, люди, находящиеся поодаль, резко обернулись, глядя на неё, стоящей на проезжей части перекрёстка.
-«Пойдёмте быстрее!» - прозвучал знакомый Анне голос. Это был Серафим.
  Поспешно уведя её под руку с дороги, Серафим, не отпуская локтя Анны, двинулся в рядом расположенный городской парк.

Усадив Анну на свободную скамью, под огромным ветвистым дубом, Серафим присел на корточках перед ней.
Анна сидела немного сгорбившись, с опущенной головой.
- Что с вами, дорогая Анна? - спросил он, внимательно вглядываясь в её растерянные глаза. – Успокойтесь. Дышите по схеме: три секунды глубокий вдох, шесть секунд задержка дыхания и двенадцать секунд медленный выдох. Дрожь в ваших руках пройдёт и всё встанет на место.
- Я не знаю…, что это было… - рассеянно сказала Анна, не поднимая головы. – Спасибо вам Серафим…, вы, фактически, спасли мне жизнь…, - приподняв благодарный взгляд перед собой, промолвила она.
- Не стоит благодарности. Просто, случайно оказался рядом, - с серьёзной улыбкой ответил Серафим.
- Как вы себя чувствуете? – спросил он, пересаживаясь на скамью, рядом с Анной.
-Какое-то «ватное» состояние, - слегка улыбнувшись, ответила Анна. – Я…, как-то…, даже испугаться не успела.
- Зато водитель той машины, я думаю, будет ездить…, недели две, на разрешённой скорости, - смеясь ответил Серафим.
- Уж он то, испугался очень сильно. Поверьте, у него состояние сейчас не лучше вашего.
- Да уж…, - грустно промолвила Анна в ответ.
- Вы знаете, давайте я вас провожу до дома. Так будет и мне спокойнее, - сказал Серафим, взяв за руку Анну.
-Да неудобно, как-то вас беспокоить, - смущённо произнесла она в ответ.
-Поверьте, для меня сейчас нет важнее ничего, как вы и ваше благополучие. Это искренне, - сказал Серафим, глядя Анне в лицо.
Анна взглянула на, рядом сидящего, Серафима, будто хотела удостовериться в его искренности, после чего произнесла:
- Хорошо, я вам буду очень благодарна. У меня действительно очень странное состояние… Мне надо бы сегодня многое обдумать…, разложить по полочкам…
  Встав со скамьи, они медленным шагом направились к выходу из парка.

    Шагая прогулочным шагом, вместе с Серафимом, Анна проигрывала в памяти всю сцену происшедшую с ней в церкви. Она замечала, несмотря на своё состояние, что Серафим был каким-то другим. Менее улыбчивым. Более сдержанным, с необыкновенно серьёзным выражением лица. Её беспокоил вопрос: «Что видел Серафим, внезапно открыв входную дверь, и что он об этом думает, и что, в частности он думает о ней?»
Серафим шёл рядом с ней и не отвлекал её от потока мыслей. Он шёл, углубившись в какие-то свои размышления, как, вдруг, произнёс:
- Забота о том, что о вас думают люди, делают вас пленницей… В таком случае можно напрочь забыть о свободе…, даже свободе независимого реального мышления, где вы будете спотыкаться о нити зависимости.
От этих слов, у Анны, от неожиданности, чуть не остановилось сердце.
- Исповедь… Исповедоваться необходимо…, - продолжил Серафим. - Но, исповедь должна быть принесена только Богу, или человеку, которому безгранично доверяешь… настоящему другу, например, у которого не возникнет ни малейшей мысли использовать покаяние другого.  Ибо исповедь, покаяние – это таинство…, это ключи от двери входа в душу человеческую, и если какой-либо ублюдок, независимо от одежды, которую он носит, или своей должности, будет использовать его выгодно для себя или для своего искушения в любой форме, то эта искренняя исповедь может обернуться непоправимой бедой… Так оно, в основном, и бывает…, к сожалению… Люди слабы…
 Анна шла рядом с Серафимом, как заворожённая, невольно приближаясь к нему, чтобы расслышать всё, что он говорит на фоне уличного шума.
  Серафим сделал достаточно долгую паузу молчания, в течение которого, Анна не могла поверить своим ушам, услышав произнесённое им. Серафим никогда не был так серьёзен, что очень её озадачило. Она шла молча, рядом с ним, и не смела нарушить создавшегося безмолвия. Она была в полной растерянности. Это был совершенно другой Серафим.
- Это не первый случай…, - продолжил Серафим, нарушив паузу. – Он любит этим заниматься больше в пределах церкви, чем у себя дома…, в храмовой квартире. Эта нестандартность обстановки его возбуждает. Он не извращенец, нет, но он…, «списочник», что ли…, то есть мужчина, который определяет свою мужскую и личностную значимость по количеству, по списку, сексуальных покорений… Каждая его «жертва» из списка – это его «обратное зеркало своего значимого Я». Такие люди становятся никчемными в своём увядании… Они чем-то схожи со стервозными женщинами, которые генеральной линией своей жизни выбрали выгоду, в молодости, сделав ставку на востребованность своего тела…
     - Всё это странно…, - задумчиво произнёс Серафим.
- Что именно? – решив нарушить молчание со своей стороны, спросила Анна.
- Как я сказал, и в этом я убеждён, можно довериться душой только Богу, если ты в него веришь, или близкому по духу человеку, другу, зная, что ни один из них, тебя не предаст и не будет использовать твои слабости, или хлеще того – твою нестабильность. Как можно изливать душу, рассказывая свою потаённую душевную тайну, чужому человеку, которого ты не знаешь, даже если он, по должности – священник, со всеми атрибутами его деятельности, приписанной ему в качестве инструкций?
- Но…, он же священник! Он поставлен на то, чтобы выполнять все правила церковной деятельности… служения Богу! – немного оживившись, проговорила Анна.
- Вы работаете в определенной структуре производства…, - начал Серафим. – У вас по структуре руководства производством есть начальник, который управляет всеми вами, подчинёнными. – Хм…,- улыбнулся своей привлекательной улыбкой Серафим, - даже не буду спрашивать вас о вашем мнении о нём.
- А вот и мой дом, - воскликнула Анна, показывая на девятиэтажное строение. – Я и не заметила, как мы и пришли.
Проводив её до подъезда дома, Серафим ласково посмотрел на Анну, нежно улыбнулся и сказал:
-Ну, желаю вам всего доброго!
- О, нет! – удивляясь своей решительности, что было давно забыто, воскликнула Анна. – Вы так заинтриговали меня сегодня, что я «требую продолжения банкета!». Только сегодня я вас узнала совершенно с незнакомой мне стороны. Позвольте мне пригласить вас к себе в гости сегодня вечером, в часов так… семь или восемь, тем более, что я давно собиралась это сделать.
- Правда? – изобразив на лице искреннее удивление, спросил Серафим.
-Да, да! Правда! В общем, я решив несколько своих проблем за пару часов, буду ждать вас у себя. У подъезда позвоните мне и я открою вам дверь.
-Спасибо за приглашение, - ответил Серафим, -  но….
-Всё! Никаких «но». Форма одежды не имеет значения! – понимая ситуацию, произнесла Анна. -Неужели вы собираетесь мне отказать, друг мой?- игриво спросила она, посмотрев в лицо Серафиму.
- Договорились! – ответил Серафим, сверкнув своей нежной улыбкой.



Вечером, ровно в восемь, Серафим позвонил Анне, стоя у двери подъезда её дома. Анна открыла дверь по домофону, указав этаж и номер квартиры.
  Через пару минут в дверь Анны позвонили.
Открыв дверь, Анна обомлела. С пакетом в одной руке, перед ней стоял улыбающийся Серафим, выбритый, в чёрном костюме, с тёмно-синим галстуком в крапинку на фоне слепящей белизной рубашки, в начищенных до блеска чёрных туфлях и небольшим букетом пильчатых гортензий с необычным голубым оттенком соцветий в другой руке.
-Это вы? – не скрывая своё удивление, произнесла Анна.
- Я принёс только красное вино и шоколад, не зная, что вы предпочитаете, - смущённо ответил на вопрос Серафим.
  Анна, одетая в  атласное длинное платье, тёмно-зелёного цвета с вырезом, на бретельках, без спинки, постукивая шпильками чёрных туфлей по паркетному полу, сделала пару шагов назад, и, улыбаясь, жестом пригласила Серафима войти.
Серафим, войдя в квартиру, вручил букет цветов Анне и, как-то неловко, поцеловал её в щёку.
Войдя, он разулся, надел предложенные тапки и направился в большую комнату, куда жестом пригласила его Анна.
Комната была освещена светом, плетёной вручную, из тонких ветвей ивы, небольшим цилиндрическим абажуром, от которого по белому потолку располагались причудливые тени, беспорядочно переплетаясь между собой, отчего сразу ощущался необъяснимый уют. У стены стоял среднего размера обыкновенный диван. Перед ним стоял журнальный столик и два мягких кресла. Напротив дивана, прикрепленный к стене, был сквозной шкаф со множеством разных книг, придававших этому помещению дополнительный комфорт. Над диваном висела среднего размера картина с изображением путника с посохом, уходящего в неизвестную даль. Большие окна комнаты были завешены светозащитными  жалюзями, повёрнутыми ребром так, что огни ночного осеннего города можно было наблюдать не убирая их. 
- Вы необычайно красивы сегодня! – сказал Серафим, не отрывая от Анны восхищённого взгляда.
- Это благодаря вам… Сегодня появился повод принарядиться… Гостей у меня уже давно не было, после мужа… Такое впечатление, что сегодня какой-то особенный день. Меня не покидает странное приятное волнение, несмотря на все утренние неприятности, - сказала улыбнувшись Анна, приглашая Серафима сесть за журнальный столик, на котором был овощной салат, нарезанный тонкими ломтями хлеб, хрустальная ваза с фруктами, бутылка водки и две рюмки.
- Сейчас я вас накормлю, а потом пообщаемся, и я… задам свой главный вопрос,- сказала Анна, вглядываясь в улыбающиеся глаза Серафима, и направляясь на кухню, откуда доносился приятный запах жареных котлет.
- Главный? – переспросил Серафим вслед удаляющейся Анне, сидя в мягком удобном кресле.
- Ага! – ответила она уже скрывшись от взора Серафима.
Через пару минут она принесла поднос, на котором располагались две четырехугольные тарелки с картофельным пюре, подливой с нарезанной зеленью и двумя, на каждой тарелке, пухлыми мясными котлетами.
- Боже! Как красиво и как вкусно пахнет! – с восхищением произнёс Серафим, потирая, как младенец, руки.
Учитывая все обстоятельства текущего дня, Анна уже и не знала, соответствовало ли действительности её предположение и представление о нуждающимся и обделённом положении Серафима. Она не спрашивала себя, откуда у него, у ежедневного убогого Серафима, сегодня такой представительный внешний вид, вино и конфеты. Ей было приятно осознавать своё прямое причастие к тому, что картинка, связанная с Серафимом, резко преобразилась. В мыслях, накладывая ужин на тарелки, она говорила себе: - «Не узнаю себя! Как я решилась на это? С другой стороны, не решившись на приглашение, на свободу моего выбора по моему желанию, я бы так и не увидела тех преобразований в нём, которые невозможно скрыть от глаз… «Свобода выбора открывают на мир глаза любого человека, который начинает видеть, незамеченную прежде, прелесть этого мира» - как говорит мне мой друг. Я бы так и относилась к нему, к Серафиму, как к обделённому жизнью и судьбой человеку, встречающего меня в церкви с необычной искренней улыбкой. Что меня натолкнуло на всё это? Его рассуждения… по дороге из церкви… Я чувствую, что он намного глубже, чем представлялся мне до сих пор. Что я могу с собой поделать, если меня, с точки зрения души, волнуют мужские мозги?»
 Приступив к трапезе, Анна предложила выпить, указывая на стоящую на столе бутылку водки. Серафим, немного смущаясь, предложил открыть бутылку принесённого им красного вина. Анна, принесла штопор для пробки и два больших фужера для вина, в отражении которых свет играл спектральными цветами.
Открыв вино, Серафим разлил их по фужерам, после чего взял свой фужер в руки, немного приподнял его, и произнёс:
-Дорогая Анна! Вы необыкновенная женщина!
Анна, держа свой фужер двумя руками, принюхиваясь к аромату вина, пристально смотрела в глаза говорящего Серафима.
- Пусть у вас все будет хорошо. Будет ещё много сложностей, как без них…?, но сейчас, опираясь на всё происходящее в настоящую минуту, меня переполняет уверенность в том, что женская сила, живущая в вас, не покинет вас, и вы со всем с лёгкостью справитесь. Будьте здоровы!
-Спасибо вам! – с улыбкой ответила Анна и, чокнувшись фужерами, они выпили.
Закончив с ужином, Анна, оставив вино с фужерами, поставила на столик вазу с фруктами и открытую коробку шоколадных конфет, принесённые Серафимом.
- Я люблю беседовать при свече, - сказала Анна, обращаясь к Серафиму. – Как вы к этому относитесь?
- Вы читаете мои мысли, дорогая Анна! – улыбаясь ответил Серафим.
Анна взяла с полки книг, стоящий канделябр с тремя белыми толстыми свечами, и поставив его на столик, между бутылкой вина и фужерами, подожгла свечи.
  Они сидели вдвоём, напротив друг друга в креслах, при горящих свечах и выключенном общем освещении. От пламени свечей в комнате стало ещё  просторней и теплей. Играющие тени на стенах комнаты от движения рук и головы дополняли сказочную атмосферу уюта и расслабленности.
- Дорогой мой друг! – начала Анна. - Не лукавя, скажу, что вы самый добрый человек, которого я встретила в церкви, придя туда по определённым причинам, доброта которого чувствуется на уровне ореола, поля, если хотите, на дистанции, которое не требует своего подтверждения в действиях. Говорю это искренне, отдавая себе полный отчёт за произнесённые слова, чтобы вы ошибочно не подумали, что я отыгрываю роль радушной хозяйки перед гостем. Сегодня, когда мы шли с вами, после всех утренних событий, вы, будто, прочитали мои потаённые мысли и невольно, будто, ответили на мои, скрытые в душе, вопросы. Я…, уже и не знаю…, может я их произнесла вслух?
Сказав это, Анна сделала несколько глотков вина.
- Хм…, нет…,  вы не говорили вслух, - держа фужер с вином в руке, нежно улыбаясь, и глядя в глаза Анне, ответил Серафим.
- Мне сложно вам многое объяснить. Возможно это будет настолько витиеватым, что вы запутаетесь окончательно, так и не поняв моего изложения.
- А мы рискнём, - смеясь парировала Анна, сделав ещё пару глотков вина.
- Ну, хорошо…, - согласился Серафим. – Милая Анна! Мир не таков, каким вы его видите… Лично ваш мир видится вам таковым, потому, что вы опираетесь на свои представления о нём и на свои ожидания.
- Подождите! – запротестовала Анна. – Видимо, надо еще мне выпить, чтобы «воткнуться» в тему, в которой с первых ваших фраз я начала буксовать!
Серафим весело рассмеялся и наполнил фужер Анны вином. Выпив половину, Анна раскованно закинула ногу на ногу, шурша своим красивым платьем, расслабившись в кресле, и включила своё внимание на максимально возможный режим.
- В этом, земном мире, есть правда…, но есть и истина. Люди склонны делать свои выводы не терпя возражений, когда они думают, что знают правду. Но, правда – это отражение истины в разных ракурсах, которые видят люди и утверждают, что они знают правду. Мы сидим сейчас вдвоём, в этом безусловно уютной комнате, и видим отражение наших теней от света свечи на стенах. То, что вы видите на стене, - указывая рукой на тень Анны, продолжал Серафим, - это вы?
- Ну конечно я! – недоумевая ответила Анна. – Хотя…, это моя тень…
- Это ваше отражение в соответствующем ракурсе. Это правда! Но, истина, на самом деле, сидит передо мной.
- Ах, я поняла! – весело сказала Анна.
- Вы пришли в церковь из-за отчаяния! Вы искали успокоения для измученной души, из-за который стали проявляться мучения связанные и с телом, т.е. со здоровьем. Вы решили, что вы нашли ту обитель, которая вам помогает приблизиться к Богу…, который вам обязательно поможет.
- Да…, - согласилась Анна.
- Люди страдают больше в своём воображении, чем в реальности, - сказал Серафим, внимательно вглядываясь в глаза Анны, которая сидела, как статуя, неподвижно. – Людская жизнь становится таковой, какой её делают их мысли.
- Нихрена себе! – воскликнула Анна. – Подождите! Серафим! Вы ли это?
В ответ Серафим громко рассмеялся.
- Жизнь человеческая очень коротка…, - продолжал Серафим. -  Это надо признать. Люди приходят и уходят… И это приходится признать. Ибо это –истина, не требующая доказательств. Сколько бы люди не стремились к бессмертию, играя проекцией, тенью истины, они этого не смогут добиться никогда, так как есть высшее проявление всего сущего – и это…
- Бог! – вставила Анна.
-  Природа! – продолжил Серафим. -В ней истина! Исходные данные для нормального человеческого разума даны природой в полной мере. Исходя из истин, надо прокладывать свой непредсказуемый путь, называемый человечеством – «судьбой». В плане непредсказуемости жизненного пути…, если бы вы знали, что случится с вашим близким завтра, вы бы прожили полную жизнь с ним сегодня, не жалея ничего из того, что вы пожалели, оставляя на потом. Не так ли? То же самое связанное лично с вами.
В ответ Анна только кивала, давая понять, что переваривает всё, что сказано Серафимом.
- Непредсказуемость завтрашнего дня, - продолжил Серафим, -  в плане человеческого бытия, тоже является истиной, заложенной в природе. И что бы вы не фантазировали насчет возврата в прошлое или путешествие в будущее…, всё это приговорено однозначно законами природы. Я подчёркиваю слово Природа, а не Бог, который придуман человеком и…, к которому вы пришли за поддержкой. Для чего он создан? Это отдельный вопрос.
- Но…, я не могу с вами согласиться, -  неуверенно промолвила Анна, после возникшей паузы.
- Вы знаете, - продолжил Серафим, наливая еще вина в фужер Анны, - есть понятие двойственности людской природы. Если вам понятно до сих пор, о чём я, то вы должны принять то, что людям свойственно очеловечивать всё вокруг себя…, и даже энергию, которая является основой природы, в которой все сущее, пока ещё, существует.  Зло и добро придумано человечеством, на чём и играет в свою игру любая религия. В природе нет понятия зла. Отсюда: надо, всё же, научиться просто чувствовать, не опираясь на дуализм «чёрное – белое», являющимся главным оружием любой религии включая рычаги «страха» и «тайны», т.е. неизвестности. Для этого надо стать в полном смысле свободным душой, чтобы свободно и рационально мыслить и видеть мир в его истинном облике. А мысль  рождает действие. Ваше свободомыслие, проснувшееся от определённых стечений обстоятельств сегодняшнего дня, привело меня в ваш дом, чему вы пару минут назад удивлялись. И течение пошло не по обыденному руслу.
- Но, религия…, она направлена на то, чтобы общество жило по законам божьим, - начала Анна. – Разве не так? Разве Бог не говорит о миролюбии, о терпимости, о людском покаянии…? Ведь многое из того, что, даже, происходит со мной лично…, я не могу никак объяснить иначе, как помощь Бога. Он поддерживает меня духовно, он вселяет в меня уверенность, даруя силу для того, чтобы я продолжала жить не взирая на все сложности, скопившиеся снежным комом передо мной…

- Моя милая Анна! Я не хочу переубеждать вас в вашей вере. Поверьте мне…, порой и я обращаюсь к реке или солнцу… Мы начали с истины. Только от вас зависит взгляд на истину глазами разумного человека, коим вы для меня являетесь…, как мне кажется. С появлением разумности на планете Земля, появилось и всё сопутствующее ему, как непреклонный эгоизм, рождающий все остальные пороки недостойные звания человека. Люди до сих пор больше жалеют мёртвых, чем живых, находящихся рядом, что ярко свидетельствует о их недоразвитости. Люди не стесняются своего невежества, позволяющего ими управлять, как марионетками, какими, на самом деле, являются все, без исключения, фанатики, как религиозные, так и идеологические, имеющие в своей основе порабощение и подавление свобод. Хотя для воплощения хрупкой мечты человечества – достичь счастья, нужно всего лишь взаимность и доверие.
- Возвращаясь  к сегодняшнему утру…, - начала,  уже немного заплетающимся языком, Анна, скинув ногу с другого колена и наклонившись вперёд, к Серафиму, - я не склонна делать выводы о Боге по его служителям в Его обители, как по тому «ублюдку», как вы его назвали. Мне нужен фундамент, точка опоры, если хотите, чтобы я не потерялась в водовороте неудач, переживаний, трудностей, связанных с теми же людьми, чтобы во мне жило чувство доверия, которое я испытываю только к Богу…, ибо Он единственный, кто поддержит, поймёт, простит и не предаст…
- …которому нужно молиться, восхвалять, петь песнопения, строго держать посты, не гнушаясь подаяниями, в качестве добрых деяний, - перебил Анну Серафим, - не из чувства искренности, а из желания «угодить».
Анна встала из-за столика, медленно приблизилась к Серафиму и, наклонившись, крепко поцеловала его в губы.
- Не удивляйтесь, дорогой мой друг, меня возбуждают ваши «мозги»!- не отпуская из ладоней приподнятое кверху лицо Серафима, промолвила Анна.
  - Ну…, это всё, чем я богат, наверное…, - сказал в ответ Серафим, встав с кресла в полный рост, и впился в губы Анны.
  В горячем поцелуе, держа Анну за талию, он сильно прижал её к себе. Закрытые веки Анны, вдруг, открылись и она произнесла, оторвав губы от губ Серафима:
- Подождите! Что это там?
- Кукуруза! – ответил Серафим и вновь слился с губами Анны, которая пыталась спросить «Каким образом….?»
 
Уже лёжа в постели, после бурного соития, Анна,  положив руку на живот Серафима, лежащего на спине и сверлившего взглядом потолок над диваном,  разглядывая его профиль, почти шёпотом, произнесла:
-И…, мой главный вопрос: «Кто вы, Серафим?»
- Спите, моя радость! Я – это вы!


Проснувшись утром, Анна не обнаружила Серафима в постели, которая беспорядочно, скомкавшись, собралась на краю раскладного дивана.
-«Когда же он ушёл? Я совершенно ничего не слышала…» - подумала Анна, сопровождая взглядом почти пустую бутылку вина, принесённого Серафимом, два фужера с недопитым вином и канделябр  со сгоревшими свечами.

 Воскресное утро было солнечным и тёплым. Быстро приведя себя в порядок, припевая весёлую мелодию, она позавтракала, и не убирая ничего с журнального столика, помчалась на улицу, наслаждаясь прекрасным настроением и абсолютном отсутствии ноющей боли в своих ногах.
 Нетерпеливо дождавшись такси, Анна поехала в церковь. Она чувствовала, что в ней просыпаются все чувства. Её переполняла любовь, в ней клокотала радость, ей хотелось прыгать от овладевшего её сердцем неописуемого чувства счастья. Анна чувствовала даже отдалённые запахи, исходящих от прокуренной одежды водителя такси, не говоря о том, что выйдя из машины, у церкви, она, как ей показалось, впервые так жадно вдохнула свежий осенний воздух. Она слышала шуршание ветерка в желтизне увядающей листвы деревьев, звонкий детский смех в необозримой дали. Ей казались необычайно красивыми клумбы цветов, высаженные вдоль дороги. Её казалось, что она впервые ощущает живую влагу и запах всё ещё зелёной травы, после непродолжительного ночного дождя. В ней, как никогда, проснулось желание просто жить, появилось полнота осмысленности жизни и самореализации. Жизнь приобрела неповторимый вкус. Её переполняли яркие эмоции, которые бурлят у человека, познавшего истинное счастье.
  Буквально, вбежав на территорию храма, она посмотрела на дверь, где обычно её ждал Серафим. Но, его там не было.
 В это время из той двери вышла одна из певиц хора, с которой у Анны были очень хорошие отношения.
  - Здравствуйте сестра! Вы не видели Серафима? – спросила Анна, обращаясь к ней, при этом, вращая головой в поисках вчерашнего гостя.
- Кто такой Серафим? – удивлённо спросила она. -У вас всё в порядке, Анна? Я служу в этой церкви уже двадцать лет, но человека с таким именем у нас никогда не было.
Анна ошеломлённая вошла в через притвор в центральное помещение храма. Там, у престола, стоял священник – отец Сергий.
 Обернувшись и увидев вошедшую в растерянности Анну с ищущим взглядом, священник обратился к ней:
-Здравствуйте Анна… Я вас сильно обидел вчера… Простите меня… Вы так неожиданно выбежали от меня, что я не успел опомниться…
- А где Серафим?- волнуясь спросила Анна, не ответив на приветствие.
- Кто? Серафим? Кто это? –недоумевая спросил священник.

В полной растерянности, не приняв участия в назначенной, на это время, литургии, не объясняя никому причину, Анна помчалась домой.

Дома всё было также, как сегодняшним утром. На столе стояла всё та же: почти пустая, бутылка вина, два фужера с недопитым вином и канделябр с обгоревшими до основания свечами.

Анна сидела у зеркала с красными, от слёз, глазами.
-«Что это было?- спрашивала она себя. – Я схожу с ума? Но всё же было! Все ощущения, голос, тело…, я всё это чувствовала! «Кто вы Серафим? Спите моя радость! Я – это вы!» - вспомнила она его слова так отчетливо, будто они прозвучали у неё в ушах ещё раз. 
- Мдааа… Похоже, что после длительного воздержания, я переспала с …..ангелом!- всхлипывая, произнесла вслух Анна.

На город опустилась ночь. Через открытые настежь окна доносились звуки жизни города. Птицы, со своими громкими возгласами, отвоёвывали удобные места на ветвях деревьев на ночлег. Огромная луна, на ночном звёздном безоблачном небе, ярко улыбалась Анне, стоявшей у окна, устремив взгляд в невидимый горизонт.
  Подойдя к креслу, в котором сидел вчера Серафим, она проводила пальцами руки по его тёплой, как ей показалось, спинке. 
 Сев в это кресло, Анна взяла со столика свой телефон и, набирая номер своего близкого друга, решила, что больше не вернётся в церковь.

                ---------------------- * -------------------
Навеяно НК:  Schiller Feat. Anggun – “ Always You”