Птицы жизни

  Старого Мокона духи не обидели детьми. Семь раз его жена беременела и всем семь детей достигли взрослого возраста. Три дочери и четыре сына. Это большая редкость – обычно половина и больше детей не доживала и до первой своей зимы. Мокон любил жену, любил детей и не забывал благодарить духов за своё счастье. От каждого лося или оленя часть мяса и жира он жертвовал им. И первого зимнего соболя всегда сжигал на костре, всё как советовали старики и шаманы.
  Сколько было лет Мокону – он не знал и сам. Да и задай мы ему такой вопрос, он бы не понял его. Конечно икэне – народ Мокона, умели считать. Три оленя, два дерева, 5 пальцев. Но считать зимы человеческой жизни – зачем это? Глава рода был стар, хотя ещё не растерял былой силы. Прошлой зимой он сам загнал огромного лося – илчэ – благодаря которому семья выжила во время голода. Но не этим были заняты его мысли…
  - Албэ (дедушка), албэ, смотри – весёлый смех и шум ворвался в его чум – смотри какая красивая! – это внучка, Анга, любимица, которой всё было позволено, принесла пойманную ящерицу. Та сидела у неё в берестяном коробочке, не шелохнувшись. Зеленовато-серая шкура её, отливала ещё и синим.
  - Я её долго ловила, под камнями, на берегу – похвасталась Анга.
  - Хорошо, хорошо, ловкая ты у меня, как тайку (ласка) – похвалил дед.
  Внучка исчезла так же быстро, как появилась и прерванные думы, с новой силой накатили на Мокона. Внучка ещё ребёнок, но пройдёт три – четыре зимы, и она уйдёт в другую семью. Так надо, девочки не живут на земле родителей. А других внуков у Мокона не было. Его дочери, сами давно замужем, у них есть дети. А вот сыновьям не повезло. Три сына жили и охотились вместе с отцом. У всех были жёны, но ни одна из них, пока не родила. Точнее, не родила живого...
  Анга – дочь самого старшего сына, Коюна. Тот ушёл из рода очень давно, нашёл жену и кочевал один. Но четыре зимы назад его сильно ранил амикэ (медведь). Жена привезла его, умирающего, к родным чумам. Привезла вместе с маленькой Ангой. Коюн не выжил, а через зиму погибла и его жена – утонула в полынье. Ангу взял себе Мокон и вновь воспитывал, как когда-то своих дочерей.
  Жена – Айгысь, знала о мыслях Мокона. И сегодня, вновь застав его за тяжёлыми раздумьями, она даже не пыталась заговорить с ним. Старик в такие часы был раздражительным и угрюмым.
  Мокон пытался решить проблему продолжения рода. Он обращался уже ко всем шаманам, которые были в округе. Отдал не малую часть добычи. Сыновей заставлял приносить жертвы. Но всё впустую.
  - Айгысь – вдруг позвал он. Жена вздрогнула, предчувствуя важный разговор – сядь, поговорим – продолжил Мокон.
  - ты женщина, ты знаешь то, чего не знаю я, скажи – что не так с нашими кюйлэ (невестками)?
  - Всё с ними хорошо Мокон, каждую луну у них исправно идёт кровь. Они готовы рожать. Я думаю дела не в них.
  - Так что-же, в моих сыновьях, сразу все три – бесплодные олени? –воскликнул Мокон.
  - Не знаю… я не знаю ответа. Но я знаю, кто мог бы знать…
  - кто же?
  - тебе нужна байлэ-кам (шаманка)!
  - в своём ли ты уме? Разве можно найти байлэ-кам, это ведь сказки.
  - Знаешь, моя старшая сестра рассказывала мне, что за рекой Чеэндэ, есть утёс. Он далеко виден со всех сторон. На нём камлала шаманка, помогала женщинам, которые не могли родит. Если она не поможет – никто не поможет – с этими словами Айгысь встала и вышла из чума.
  Старик обдумывал её предложение почти половину луны. Он даже съездил на другой берег, где жил шаман Талагча. Не очень сильный – у него не было даже бубна. Но про шаманок он должен был знать. Вернулся Мокон ещё мрачнее чем был.
В конце концов, он собрался. О цели поездки знала лишь Айгысь. Погрузив в лёгкую лодку, лук, стрелы, сушёное мясо и большой нож на длинном древке (пальму), ранним утром Мокон уплыл вниз по реке.
  Три дня ушло на этот путь. Свежесть реки, движение и, конечно же, надежда, сделали Мокона словно бы моложе. Он почти не причаливал к берегу, только на ночёвки. На второй день, старик даже запел, чего он не делал уже очень давно. К середине третьего дня он увидел высокий песчаный яр, на котором стоял чум и паслось несколько оленей. Он причалил, залаяли собаки, но люди не показывались. Следуя обычаю, Мокон не поднялся без приглашения. Он вытащил лодку и сев почти у самой воды, стал ждать.
  Он ждал долго, стало смеркатья. Собаки уже давно замолкли, но тоже к нему не спускались.
  - Уж не умерла ли она? – бормотал он себе под нос – ведь должно быть это уже совсем старуха.
  - Здравствуй Мокон! – вдруг громкий голос сверху заставил его вскочить.
  - Поднимайся, приглашаю тебя – голос шёл от фигуры, стоявшей на яру женщины. Но в сумерках, кроме силуэта, Мокон ничего не увидел.
По крутой тропинке он вскарабкался наверх. Байлэ-кам подняла руку в знак приветствия. Лицо её было закрыто маской из мелких кожаных ремешков. Однако глаза, как заметил Мокон, были совсем не старческие. Да и походка, движения её, выдавали скорее взрослую сильную женщину, а не старуху.
  - Ожидал увидеть саму Томмусь? Старую бабку? – словно читая его мысли, произнесла шаманка и внезапно зашлась громким смехом. Она смеялась долго, до слёз, но остановилась внезапно.
  - Я знаю, зачем ты пришёл, знаю твою беду. Зайдём в чум – поговорим.
Жилище её ничем не отличалось от всех других. В центре – очаг, за ним – лежанка из оленьих шкур. Берестяные короба с вещами. Тут же – пальма, небольшой лук и 2 колчана со стрелами.
  - Садись – указала она на место гостя, несколько шкур связанных вместе.
  - Ешь – шаманка налила в деревянную миску жирного оленьего бульона. Сама она есть не стала. Голодный Мокон не заставил себя упрашивать. В конце концов, хоть это и шаманка, а, однако женщина. Чего её бояться.
  Старик съел всё, смачно облизнув пальцы, обтёр об одежду. И в тот же момент ужасно захотел спать. Он взглянул на байлэ-кам и оторопел. На него смотрела вполне молодая ещё женщина, смотрела так, словно хотела просверлить взглядом. Взглянув ей в глаза, Мокон провалился во тьму.
Дальше он видел себя, своё прошлое, молодость. Своих детей ещё маленькими, их игры, радости и горести. Он смотрел на это со стороны, а рядом с ним была байлэ-кам. Так вся жизнь пролетела перед ним и Мокон проснулся.
Он лежал на хозяйской лежанке в том же чуме, один. На улице был уже день. С трудом – всё тело было разбитым, он поднялся и кряхтя вышел. Тут же была шаманка, которая занималась совсем обычным человеческим делом – штопала одежду.
  - Как спалось? С усмешкой спросила она
  - Спасибо хозяйка, всё было хорошо – с трудом выдавил он и сел тут же на землю.
  - Мокон, ты был удачлив во всём, слишком удачлив и слишком горделив. Тебе достались и дети, и добыча, и здоровье. Но ничего не даётся просто так. Духи харги вредят людям, а твоя удача их сильно разозлила. То, что Амикэ забрал у тебя сына, это лишь часть платы. Они не пускают в твои чумы небесных птиц – чирэ
  – которые несут души младенцев на землю. Поэтому, у твоих сыновей нет детей.
  - Что же мне делать? Могу ли я просит о помощи у тебя? – произнёс Мокон.
  - Можешь, но мне нужна плата…
  - Какая?
  - Анга! – коротко бросила она. Тут Мокон вскочил.
  - Зачем она тебе, что ты хочешь сделать с ней?! – воскликнул мужчина
  - Ничего плохого. Просто она станет такой как я. Я обучу её всему, что знаю, что знали те, кто учил меня. Привези девочку ко мне, когда у неё пойдёт первая кровь. После этого – я помогу тебе.
  Мокон уехал почти сразу. Вверх по течению он добирался гораздо дольше и путь занял почти неделю. О разговоре с байлэ-кам он никому не сказал ни слова.
  Пришла жирная осень, когда в тайге много кедрового ореха, птицы, оленей и лосей. За ней – суровая, в меру голодная зима. А там и весна, самое тяжёлое для всего живого время. Эта весна забрала Айгысь и родившегося, прожившего всего одну луну мальчика. В начале лета Анга прибежала к деду в слезах, бормоча что про кровь, но долго не могла объяснить, что же произошло. В конце концов он сообразил – Анга уже не ребёнок. И Мокон велел одной из невесток и обучить девочку тому, что должны знать женщины.
  Спустя неделю он собрал внучку в дорогу. Сыновья не знали, куда старик её везёт. Все думали, что он уже нашёл Анге жениха.
  Спустя три дня, в сумерках, старик, шаманка и юная девушка, сидели у высокого скального утёса. Зеленоватого цвета камень, был отполирован льдами. Но тут и там, поверхность его бороздили фигуры птиц, больших и маленьких, словно летевших от центра скалы к её краю.
  Байлэ-кам разожгла костёр, сумерки сгустились и лишь отсветы пламени выхватывали фигуры птиц на скале. Шаманка что-то сказал девочке и Анга, взяла несколько свёртков бересты и бросила в огонь. Сухая береста вспыхнула, разом осветив скалу… И как будто огромная стая птиц взлетела и заметалась, не в силах вырваться из поверхности утёса. Шаманка запела протяжную песню, обходя костёр и держа бубен почти у самого пламени. Птицы в пламени костра метались до самого утра, когда уставшие люди покинули скалу.
  Спустя 9 лун, в месяц, когда охотники гонят лося по насту, в чумах Мокона родился ребёнок. Мальчик. Он огласил своим криком всю округу, словно возвещая, что родился новый могучий воин и охотник. А на далёком заснеженном утёсе над рекой, юная девушка, под руководством взрослой шаманки, выбила своё первое изображение птицы – чирэ. Птички несущей жизнь.