Злой дух любви

У меня есть три надежных друга. Три моих покровителя и защитника, которые по первому зову являются ко мне и помогают там, где, как мне кажется, я не могу управиться сама.
Их могло бы быть и больше, но у меня их только три. Мне хватает. Мой бубен, украшенный пестрыми лентами и разноцветными стеклянными шариками, легко вызывает их, когда надо.
Завтра они мне понадобятся. Завтра я должна буду вылечить одну несчастную молодую девушку – она уже не встает, почти не дышит, так что сама я могу и не справиться. Изгнать злых духов, найти и поймать в пространстве часть унесенной ими души, поместить ее обратно в тело, когда тело уже отказывается ее принимать, – это не всякому по силам. Даже у моего отца не всегда получалось.
Поэтому я и призову своих помощников – слона, гремучую змею и орла. Но перед камланием я воздам почести духам предков и не завтра, во время лечения, а уже сегодня. Рано утром, когда роса осыпается с листьев травы на одежду, я попрошу их показать мне путь лечения.
Ночью я проснулась оттого, что мой отец, умерший десять лет назад, окликнул меня. Я открыла глаза, настолько явно звучал его голос. В хижине никого не было. Я снова погрузилась в дремоту, повторяя про себя: «Не зови меня в свой мир, помогай мне в моем мире».
Мой отец никогда не любил моей матери, они поженились потому, что так нужно было. Мать же всю жизнь служила ему преданно, как выросшая у хозяина собака. Я знала, что такое неравенство природа не терпит, что дальше все пойдет по роду в стремлении установить баланс сил. Также я знала, что отец передает свою судьбу дочери. После него шаманом стала я.
Утром ко мне в окно постучала мать больной девушки. Лицо ее было маской потерявшего надежду человека, плечи вздрагивали от непрерывных внутренних рыданий, руки теребили платок, лежащий на плечах.
– Алета умирает, – прошептали ее бескровные губы. Казалось, она умирает вместе с дочкой. – Сделай чудо, верни ее.
– Если предкам будет угодно, – сказала я, поднимая кухлянку с пола и стряхивая с нее высохшие травинки. – Жди меня после полудня.
– Алета умирает, – слезы полились из ее глаз, она прислонилась к дверному косяку и закрыла глаза.
– Мне пора идти, воздать почести. Жди и приготовь побольше можжевеловых веток.
Я стояла и смотрела, как она неровной тенью скользила по тропинке, ведущей от моего одиноко стоящего дома к деревне.
Путь мой к священным камням не был долгим. Сюда редко кто приходит не потому, что не знают дороги, а потому, что даже самые непосвященные чувствуют, что это место особенное.
Камни, аккуратно уложенные в левую спираль, обладают особой силой. Они неведомым образом изменяют не только внешнее пространство вокруг себя, смещая его пласты и меняя их плотность, но и внутреннее состояние каждого, кто осмеливается пройти спираль до конца. Я делала это часто. Так я получала силу или умножала ту, которая уже была.
Вот и сейчас со словами заклинаний я присела на корточки у первого камня, положила на него свою ладонь и закрыла глаза. Мне послали лесную фиалку. Я поблагодарила. У другого камня, отдавая ему тепло своей руки, я обрела образ воробья. Когда я прикоснулась к третьему камню, мой внутренний взор увидел чашку.
Я села на землю и стала думать. Фиалка, воробей и чашка были символами. С их помощью мне предстояло помочь Алете вернуться к жизни. Но лишь дойдя до центра спирали, я узнаю, как мне этого добиться.
Я поднялась с земли и сделала первые несколько шагов. Небо быстро потемнело. Я знала, что это происходит только внутри лабиринта и моего сознания, а на самом деле солнечная погода держится вот уже неделю. Этот знак указывал, какой оттенок приобретет моя собственная жизнь после камлания.
Я сделала еще несколько шагов – вокруг меня поднялись острые, отточенные каменные зубцы. Прикоснуться к ним равносильно смерти. Я сжалась, насколько могла, чтобы не задеть их, и пошла дальше. По этому знаку было видно, что мне придется сильно ограничить себя.
Дальше под ногами оказались горы белого лебяжьего пуха: я, взметая тучи легкой пуховой метели, шагала, не видя собственных ног. Такая неопределенность пути могла бы меня напугать, если бы каждый раз я не встречалась лицом к лицу с Неизвестностью. Ее лицо уже стало узнаваемым, так что можно было бы поменять ей на Известность. Неизвестность любит жертвы. Она принимает, когда мы их ей приносим, и непомерно забирает сама, если противимся.
Всякий раз видения бывали различными, через них вселенная давала мне ответ на поставленный мною вопрос. А вопрос был простым: отчего болеет Алета?
В самом центре лабиринта на острие огромной костяной иглы чудом стояла белая чашка, внутри которой сидел воробей. Именно их я видела в начале пути по спирали. Фиалка росла рядом с иглой.
Я тихо запела молитву, призывающую духов к умиротворению.
В это время игла пришла в движение: она проткнула чашку, словно та была картонной. Воробей заметался, почувствовав угрозу, и вылетел из чашки. Чашка раскололась на две части, одна из которых упала рядом с фиалкой. Фиалка склонилась к ней, и с ее лепестков в чашку скатились капельки воды – слезы то ли радости, то ли отпевания. Я с первого взгляда знала, что фиалкой предстоит быть мне. Я поняла, что будет нелегко.
Алета лежала бледная и бесчувственная. Рука ее была рукой уходящего человека.
– Мы ее поили травами, вызывали доктора, давали лекарства, – скорбно сказал ее отец. – Никто не знает, что это такое. Помоги нам.
– Она может умереть, – сказала я, раскладывая пахучие веточки можжевельника вокруг головы девушки.
– Мы знаем. Мы видим, что конец близко. Но вдруг у тебя получится?
– Если ее дух скажет мне, отчего она болеет, я помогу, – ответила я.
Но в доме ее духа уже не было. Отец и мать Алеты уселись на лавку у самой стены. Я взяла бубен, мысленно снова проделала весь путь по спирали, вспомнила, как ночью меня окликал отец, и ударила первый раз.
Звуки бубна достигли стен, потолка, и они откликнулись. Все завибрировало в едином ритме, подчиняя этому ритму и бесчувствие Алеты. Я передала бубен ее отцу, и пока он бил в него, легла рядом с девушкой и закрыла глаза.
Когда я вошла в ее тело, то увидела множество ножей, воткнутых рукоятками в землю. Они стояли так плотно, что по ним можно было ступать, орошая землю собственной кровью. Я прошла над ними до стоящего на каменном постаменте кувшина. Это был круглый кувшин из черной глины с водою внутри.
Я знала, что это символ души. Я заглянула в кувшин – вода поблескивала на самом дне, и на глазах ее становилось все меньше.
Кто? Кто? Где он? Зачем ему понадобилась душа этой девушки?
Я долго спрашивала, но миры мне не отвечали, пока вдруг ни возникло лицо мужчины. Мы с ним встречались несколько раз. Он жил одно время в нашем селении, и Алета, помню, однажды подарила ему букетик лесных фиалок.
Бубен оживлял мои мысли, его ритм подгонял их, но жизненная сила Алеты не прибывала. Девушка была влюблена в этого человека, а он ушел, мимоходом прихватив ее душу.
Я попросила его отдать не принадлежащее ему. Он рассмеялся. Я повторила свою просьбу.
– Алета умирает, – сказала я. – Ты не сможешь ее любить. Просто отдай, зачем она тебе? Девочке нужно жить.
– Алета мне не нужна, ты права, шаманка. А ее душа теплая, она греет, – ответил он.
– Тебе холодно в этом мире? – спросила я.
– Я уже раздарил свое тепло, у меня ничего не осталось, – он печально улыбнулся.
– Зачем тебе губить девочку? – продолжала я, внутри готовясь к битве. – Мы оба знаем, что ее смерть не добавит тебе радости.
– Это так, – ответил он. – Но мне нужно знать, что хотя бы кто-то меня любит на этой земле.
– Я помогу тебе, – сказала я. – Верни ее душу, и я помогу тебе.
– Ты лжешь! – он засмеялся. – Знаю я вас, колдунов!
Я мысленно призвала своих духов-покровителей. Орел крепко обхватил его крыльями сзади, змея обвилась вокруг шеи. Его лицо исказилось гримасой боли, потемнело, а из его тела в окружающее пространство стала выходить душа Алеты. Она была живая, вязкая и светилась зеленоватым светом.
Слон быстро забрал ее себе в хобот, а потом выпустил в черный круглый кувшин. Все было сделано.
Но обмануть его я не могла. Слово сказано. Когда он снова стал свободным и пустым, я увидела, как потускнели его глаза, как опустились уголки губ и бессильно упали руки. Многие люди быстро привыкают жить за счет других, самим оставаться живыми – это большой труд.
– Не грусти, – сказала я. – С тобою останется моя душа, хочешь?
Он бросил на меня печальный взгляд и покачал головой.
Я такого еще не видела, чтобы тот, кто хоть раз ощутил восторг присутствия в себе любящей души другого человека, мог отказываться от того, чтобы испытать это хотя бы еще раз. Да, я не Алета. Да, у моей души иной узор и другая музыка. Но она живая. Почему он отказывается?
Когда я вышла из транса, Алета сидела на постели, а ее мать с отцом плакали рядом, держа ее за руки. Я встала и пошла к двери.
– Ты забыла свой бубен, – сказал мне вслед отец Алеты.
– Он мне больше не пригодится, – ответила я. – Это было условием жизни вашей дочери. Я ухожу.
… Сегодня среди ночи я проснулась оттого, что меня совершенно явно окликнул голос моего отца, умершего десять лет назад. Я села на кровати и свесила ноги на пол. Часы показывали три. От окна веяло прохладой и легкостью той уличной темноты, которая светлее комнатной.
Во сне я видела камни, уложенные по кругу, спиралью. Теперь, когда острая костяная игла своим беспощадным острием пронзила белую чашу моей души, я поняла, почему в этой жизни никак не могу спастись от бессмысленного, безнадежного и безумного влечения к этому человеку.
Закон гласит, что вернуть можно только ту душу, которую кто-то забрал у тебя помимо твоей воли. Если же ты сам отдаешь ее, она остается в вечном пользовании у того, кто ее получает.
Даже если она ему не нужна.