Любовь в мире одиночества

Любовь в мире одиночества
(некоторые мысли, навеянные "Превращением" Ф. Кафки)

"Если считать, что всю жизнь тонешь, - а так это и есть, -
то Любовь - это то, что помогает тебе удерживать голову над водой...
Какая разница, за что хвататься, - лишь бы это выдержало.
Хуже всего, если это кто-то другой, - он, видишь ли, всегда может отдернуть руку."

                В. Пелевин ("Затворник и Шестипалый")

Не смею надеяться, тем более, - утверждать, - что способен вполне проникнуть в чувства и мысли писателя, изобразившего метаморфозу, которую невозможно увидеть простым человеческим зрением. И, тем не менее, происходящую, возможно, слишком, слишком часто. Куда чаще, чем нам того хотелось бы.

"Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое".

Так начинается рассказ Кафки "Превращение". Интересно, что немецкий оригинал позволяет переводчикам вместо "страшного (или огромного) насекомого" использовать в иных случаях  также выражение "чудовищный паразит", что сразу же способно навести читателя на определенную, негативную коннотацию, невольно повлияв на восприятие происходящего. Возьму на себя смелость оставить такую коннотацию в стороне, взяв за основу процитированный выше вариант русского перевода.

Дело в том, что благодаря таланту писателя мы способны наблюдать картину происходящего - сразу и целиком - со всем ее поверхностным, мнимым сюрреализмом, и глубинным реализмом, для которого уже не важны средства передачи драмы, совершающейся у нас на глазах.

Читая этот рассказ Кафки, можно, наверное, подумать и об эгоизме семьи Грегора, и об отсутствии стремления понять, услышать попавшего в беду сына и брата, про усталость и отчаяние от необходимости пребывания рядом с ним... Не говоря уже о совершенном безразличии людей из "внешнего мира" - таких, как управляющий, жильцы или служанка. Вообще - намеренно или нет - но Кафка как с натуры описал почти что гротескные, механические движения и перемещения участников драмы, на фоне которых куда более живыми и непосредственными выглядят движения самого Грегора Замзы.

А мысли и чувства? Там, где у Грегора, все более и более сживающегося со своей невероятной оболочкой, тем не менее все время присутствуют мысли и забота о родных, эти самые родные все более и более склоняются к мнению когда-то любившей Грегора сестры - "Пусть убирается отсюда!"  А после смерти его всё, чем его удостаивает служанка, это возглас: "Поглядите-ка, оно издохло, вот оно лежит совсем-совсем дохлое!" И, надо сказать, произносит она это ко всеобщему облегчению.

Так что же происходит с людьми? С людьми, любившими близких, но утратившими эту способность лишь только любимый человек лишился того, что делало его привычным и  узнаваемым - каких-то внешних своих атрибутов. У Кафки это метаморфоза. Метаморфоза облика? Или чего-то ещё, более важного, непреходящего? И - чья метаморфоза? Может быть, не Грегор изменяется в этом рассказе, а кто-то другой? Ведь внешне все это действительно выглядит как "отдергивание руки" по Пелевину.

Что главное в человеке? Душа, не правда ли? У кого же в рассказе душа осталась неизменной, не подверглась превращению? Именно у того, кто превратился в изгоя, в чудище для всех остальных. Превращению же подверглись те, кто с полным правом остались жить (или - доживать?) в этом мире, наполненном борьбой за место под солнцем и мелкими мещанскими радостями - когда эта борьба приносит успех ее участникам. А, может быть, и в них тоже не было превращения, но лишь следование некоей своей врожденной склонности, некоему раз и навсегда заведенному порядку? Порядку пошлости и безразличия этого мира?

„Каждый писатель, до известной степени, изображает в своих сочинениях самого себя, часто даже вопреки своей воле.“ Эти слова, как утверждается, принадлежат Гёте. Думается, многие могли бы подписаться под ними. Читая, проживая вместе с Кафкой его "Превращение", чувствуешь, каким холодом наполнен его собственный мир и сколь одиноко может быть в нем человеку, не способному забыться среди наполняющих этот мир миражей.

Но есть ли для человека спасение от этого холода? Есть ли выход из этого театра абсурда, который лишь по какому-то недоразумению воспринимается как единственная возможная данность?

Вот слова самого писателя: "... Нужно вдруг обратиться к добру, и ты уже спасен, невзирая на прошлое и даже на будущее". И им, этим словам, нельзя не поверить - ведь нет в принципе иного пути для человека, чтобы не погибнуть перед лицом искаженного до полной бессмысленности так называемого "реального мира". А по сути - мира отчужденности людей друг от друга, мира вражды и эгоизма, мира одиночества...