Грязь чёрная

18 +

Бажбан, удовлетворённо вытянувший ноги перед собой, сделал ещё одну затяжку.
Жизнь хороша. Он сегодня прямо молодец. И мелочи на опохмел натряс, и сигу стрельнул. Причём, за считанные минуты.
Развалившись на скамейке, расположенной рядом с детской площадкой, несвежее тело благоухало многодневным запоем.

Одна из мамаш, приглядывавшая за неугомонным отпрыском, с плохо скрываемым отвращением поглядела в сторону курящего.
Бажбан не обращал на неё никакого внимания.
Алкаш. Забулдыга. Ханурик. Зимбурыга. Никакие хлёсткие слова не могли задеть зачерствевшую оболочку люмпена. А на взгляды ему вообще было глубоко плевать.
В груди растекалось благословенное тепло от выпитых ста грамм.
Голова слегка кружилась с голодухи, а в ушах шумело, но Бажбан всё равно находился на вершине блаженства.

Его персональный внутренний монстр, разрывавший нутро, получил причитающуюся жертву и успокоился. Рычание в животе и глотке стихло.
Мужичок моргнул глазами и прикемарил на пару мгновений.

Когда они снова открылись, то увидели как по крыше близлежащего дома ходит группа людей в раздутых, как человечек из рекламы «Мишлен», одеяниях.
Лица их скрывали чёрные маски.
То ли сон, то ли пьяные видения, то ли плод больного воображения, вдруг начал, как на длинных лианах, спускаться к окнам одной из квартир.

— Кино, видать, снимают, — подумалось развалившемуся на лавочке.
В тот же миг послышался оглушительный звон разбитых стёкол и двое людей в чёрном с грохотом провалились в обнажившиеся проёмы рам.
За ними на тросах соскользнули ещё двое, проникая в зияющие дыры пятиэтажки.
Затем ещё двое. И следующая пара.

Они что-то кричали внутри захваченного помещения. Двое оставшихся на крыше деловито подтянули болтающиеся в воздухе шнуры, намотали их на руки и скрылись из виду.
— Точно кино снимают. Интересно, где камера?


— Мордой в пол, руки за спину! Мордой в пол, руки за спину! Мордой в пол, руки за спину! — раздавалось со всех сторон провонявшей квартиры.
— Раздвинуть ноги! Обе! Вторую!
Люди в бронежилетах и масках в обеих комнатах вминали в пол распластанные тела.
Придавленные коленями, захваченные шипели и рычали. Им стягивали кисти рук пластиковыми хомутами.

В открывшуюся с чудовищным скрипом металлическую дверь вошёл человек, одетый в гражданский костюм. Пройдя на кухню, он сел на табурет и достал из кожаной папки несколько бумажных листов.
— Всех взяли?
— У нас четверо. Эти говорят, оставшиеся двое скоро явятся.
— Если со двора пойдут, можно их не ждать. По выбитым стёклам всё поймут.
Ещё что-то?
— Ты должен это увидеть.

Коротко стриженный человек в костюме пошёл по коридору из кухни и прихожей в дальнюю комнату. Переступая через лежащие полуодетые тела, бородами подметающие пол и дышащие, как скаковая лошадь.
Кто в трениках, кто в трусах. Рядом с одним пол окрасился пятнами крови.

В комнате, тускло освещаемой оплавленным плафоном, стояла кровать.
На которой, словно на распятии, растянулось тело абсолютно голой женщины.
Обе её руки были примотаны верёвками к деревянному изголовью, в котором имелись декоративные отверстия овальной формы. Смятые простыни источали запах пота и прочие непередаваемые ароматы.

— Отвязываю. Это праста местная. Говорит, сутки её здесь держали. Насиловали по очереди. Ментов, говорит, не надо звать.
— Не надо ментов, — тихо подтвердила девушка. Я просто пойду, хорошо?

— Вау. подруга, что за маскарад? Ты откуда такая нарядная? ***во выглядишь.
Хьюстон, у нас проблемы? Херасе, какой бланш! Откуда ты?
— С того света. Уже по тоннелю шла. Ангелы в чёрных масках с небес спустились и вырвали из лап смерти. Иди, говорят, отсюда, девочка, пока оборотни в погонах тебя в свой приют обезьяний не забрали.
— Да хорош прикалываться. Я думала, ты в канаве придорожной валяешься. Какой-то демон тебя вчера забрал, рассказывают.
— Лежала бы. Слушай, я жрать хочу, не могу. До синих кругов и зелёных квадратов в глазах. Давай в тошниловку заскочим. Я тебе там всё расскажу.

Уличная проститутка Мандела была рослой молодой девкой, в самом соку. Африканская кровь по папиной линии причудливо поиграла с её чертами лица.
Издали заметив Мальвину, она сразу поняла, что та снова попала в какой-то лютый переплёт.
Идущая ей навстречу была одета в мужские шмотки. Джинсы, футболка, куртка- «варёнка». Всё на несколько размеров больше. Стоптанные кроссовки сорок третьего размера на ступнях девахи выглядели просто по-клоунски.
— Вау, подруга, что за маскарад?

Мальвина сидела на скамье, обтянутой кожзамом, и жадно жевала гамбургер, поправляя вылезающие по краям завитки капусты. Локтями упёршись в стол под пристальным взглядом Манделы.
— Ну а чо рассказывать-то? Стояла вчера на «Ветерках», на точке, как обычно.
Подрулило волосатое животное на тонированном ведре. Отбашляло Кеше за пару часов.
Сказало, что оно одно. Кеша кивнул, сказал: делай с ней, что хочешь, только не убивай! Всё, как всегда. Приехали. А там их шестеро. Пару раз мне по фейсу прилетело. Сказали: заору, голову отрежут и на помойку выкинут.

Сняли всю одежду, разорвали на куски. Меня связали. И началось выступление большого хора. По очереди меня вертели. Один другого менял. Когда одни не могли, другие подходили. Если никто не мог, с бутылкой от «шампани» подходили. Живые позавидуют мёртвым, ****ь. Я теперь на шампанское смотреть долго не смогу.
Все под веществами. Глаза бешенные. Животные. На двух ногах.

Не знаю, сколько времени прошло. Я глюки видеть начала.
Только глаза закроешь, по щекам хлещут. Пару раз отвязывали. В сортир сходить.
И по новой. Карусель ужасов.
Сначала думала: хоть бы не убили! А потом: хоть бы убили прямо сейчас!

Когда окончательно мысленно с жизнью попрощалась, ангелы с неба спустились.
Прямо в окна СОБР влетел. Чёрных повязали, меня отвязали.

— Повезло тебе, конечно. Не то слово. А меня какой-то Валера вчера на всю ночь снял. Просил без скафандра, да я не дала. Мало ли что там у него на стручке.
Такие кадры эти гетерохромофилы. Все, как один уверены, что я по-русски не говорю.
— Я таких слов даже не знаю. Спасибо за хавчик, Света.
— Не за что. Хряцай, хряцай. Видишь, даже мама родная надо мной прикололась.
Какая я, на хер, Света? Такие имена надо блондинкам голубоглазым давать.
Я мужланам говорю, Селин меня зовут. Селин. Ёпта.
А иногда Алёнка. Шоколадка.
— Ага. Меня тоже в детстве старушки переспрашивали: Что, что? Как тебя звать?
Малина Маринина? Мальвина Калинина? Алина Аринина? Арина Оленина?
— А знаешь, в чём главный прикол? Мать моя до замужества Темниковой была.
Прикинь, я бы её фамилию взяла. Вся такая Света Темникова.
— А отец твой где?
— Где, где? В Кливленде. Откуда мне знать-то? В Африку вернулся.

Внезапно к их столику подошёл невысокий мужчина, весь в чёрном, как ворон.
Сходство с птицей ему добавляли многочисленные золотые цацки, сверкавшие на его руках и шее. Перстни размером с гигантскую клубнику, браслеты на обеих руках толщиной в два пальца, пара цепей, обвиваших подобно змеям и свешивающихся до груди.
— Я что-то не пойму, кобылы, вы в честь какого праздника себе перекур устроили?
Профсоюз разрешил, что ли? Там на точке одни манюрки и цифры остались, а вы здесь щели свои верхние не по назначению используете, шалавы?
— Кеш, меня к кровати приковали и сутки драли нелюди во все отверстия.
Звери бородатые. У них хата наркотой забита под потолок. Думала, горло перережут и на свалку отвезут ночью. В пакетах.
Я всё это время не ела, не пила. Голодная, как собака бездомная. Ща доем и пойду.
— Ну и как ты выбралась? Выпустили в итоге?
— Да конечно! Их «маски-шоу» заломали. И то не всех. Четверых скрутили, двоих ждать остались.
— Я бы тебя нашёл. Крыша наша ментовская бы нашла. Я номер «тачки» записал. Все номера всегда записываю.
— Конечно бы нашёл. Часть меня в Выборгском районе, часть во Фрунзенском, и ещё немного меня в Кировском.
— Ну а ты-то чего расселась, Изаура? Встала и ушла, гейша! Подняла коряги! И ты, хавырка бледная, доедай и к станку!
— Кеш! Дай я хотя бы на минуту домой заскочу. Мне помыться надо. Все ляжки в сперме. До самых коленей.
— Переживут твои клиенты. Не Букингемский дворец вокруг. У Манделы салфетки влажные возьмёшь. Оботрёшься, бикса драная.
— Мне ещё переодеться надо. Первые попавшиеся шмотки там на хате с вешалки сняла. Мужской прикид. Накраситься бы. Что я в таком виде заработаю?
— Некогда. Время — деньги. Кто там тебя разглядывать будет?
Думаешь, для них твоё хрюсло ангельское главное? Им твоя дырка нужна.
Иди хрусты коси, матрёшка. Хорош манду проветривать.
А если тяжело хлюпой под мужиком шевелить, — на завод!
— Кеш!
— Кеш хочет кэш!

Мальвина зашла в туалет, отрезала маникюрными ножницами, взятыми у Манделы, длинные штанины джинсов, а потом и рукава куртки.
Вышла на улицу, добрела до ближайшего парка, где стояла её товарка, и расшнуровала клоунские кроссовки.
Сняв их, выкинула в ближайшую урну. Осталась босиком.
Закатала безразмерную футболку, завязав узлом на груди.
— Всё. Теперь с мужиком не перепутают. Дай мне салфеток, оботрусь.
Все ноги в конче. Зудит ****ец. Будто в муравейнике уснула.

— Свет, можно у тебя брасматик на пять сек одолжить? Не могу же я без боевой раскраски стоять.
— Держи. Помаду не дам. Без обид. Никак не привыкну к твоим словечкам.
— Госпожа коренная афроленинградка! Уж простите нас, лимиту залётную, саранчу голимую! Сирых, убогих, юродивых!
Мандела расхохоталась.
— И чего тебя на Моховую не взяли? Я бы взяла!
— Я бы тоже тебя взяла разочек. Моя девочка.
— А, что, может снимем друг друга?
Кассу пополним. Всё в семью.
Теперь уже улыбнулась Мальвина.
— Тебе получше, что ли?
— Получше, не получше, полезай в кузов.

Путана засунула салфетку себе ниже пояса, сморщив нос.
Мимо в этот момент проходила пожилая женщина.
— ****ь, чего пялишься, шелпа старая? Ах, грязь?! Ну и ****уй куда шла.
Вся чистая.
— О, гляди, кто идёт. Алискин масик. Ща начнутся шутки про кроличью нору —
заявила мулатка.
— Добрейшего вечера, девочки-красавицы! А что-то я Алисоньки среди вас не вижу — сказал подошедший пузатый дядька в молодёжных леггинсах и крикливой гавайской рубашке.
На ногах его сверкали мокасины из кожи. Глаза прятались за стёклами солнцезащитных очков. Несмотря на то, что женщины стояли в тени берёз.
Деревья едва слышно шелестели от еле ощущаемого ветерка.

— Где Алиса?
— Её Безумный Шляпник в Страну чудес увёз. Нет её. С какой целью интересуетесь, гражданин? Может мы на что сгодимся?
— Алиса нескоро будет? Где она?
— Думаю, очень нескоро. Никогда это очень не скоро. Думаю, что Алиса там же, где была на прошлой неделе. В гробу, дядя. Сказочник один задушил. Моряк, ты слишком долго плавал!

— Так а ты, это, к врачу-то сходишь? Вдруг залетела?
— Не должна сейчас. Тьфу-тьфу-тьфу. Расстроила ты дядьку-то. Гляди, спотыкается аж.
— Да пофиг на него. Ща наши прынцы на белом «Порше» подкатят. Или Абрам-царевич на серой «Волге».
— Не, скорее джигиты на чёрной «Шахе». Будут полчаса уговаривать в шахерезадницу дать. А мы им сказки рассказывать, что не шоколадницы какие-нибудь.
Мы из другого сказочного королевства. Здесь всех прынцев драконы сожрали.
Одни они тут и летают. Взад — вперёд. Только им в жертву не девственниц приносят.

— Ну ты, как? Точно отошла? Ну,хоть немного?
— Ага. Ща отъеду ещё.
— Блин, жесть, конечно, с тобой творится. Всякий раз. Просто п***ц.
— Конечно, п***ц. Заплатил за одного, а шпилили вшестером.
Да не по разу.

— Работаете, девушка? — спросил у Манделы подвыпивший мужик лет сорока. Я здесь рядом живу. Пешком дойти можно.
— Да уж, не на променад вышла. Две тыщи час. Только классика. Вон «бэха» чёрная стоит, видишь?
Туда бабло неси. Деньги вперёд.

Мальвина осталась одна на пешеходной дорожке. От проспекта, по которому проносились автомобили, её отделяла двухметровая полоска газона.
Деваха зашла босыми ногами на изумрудный ковёр свежескошенной травы и задрала голову вверх.
Над ней пролетал самолёт, оставляя за собой дугу из взбитых сливок.
Вдоль парковых берёз носились с безумным писком ласточки, хватавшие комаров.
Вспомнился мультфильм про Дюймовочку. Нет, милой ласточке никогда не унести её отсюда.
Жабьи сынки и кроты останутся виться вокруг её зада, пока тот упруг.

С дороги раздался сигнал автомобиля. Ну, вот и твоя карета на бал, Золушка.
Обе туфли ты уже потеряла. Дело за малым. Ну, или за большим. Какой попадётся.

Мальвина чуть наклонила голову, чтоб разглядеть, кто за рулём остановившегося автомобиля. Ну, кто бы сомневался! Очередной горец. Они точно бессмертны. Во всяком случае, здесь, на этом участке дороги.
Или монголоид. Или хач. Иногда хрен разберёшь.
Ну, и кто я сегодня? Духтар? Кизлар? Ахчи?
В школе, помнится, английский изучали. Здесь-то он не особо в ходу.
Севинч, мухаббат, хабиб, юлдуз, севги. Здесь слова другие.

— Поедемся, дарагой?
— Не, я трамвая жду. Ты меня с кем-то спутал, гардаш.
— Зачем так гавариш? Я тебя знаю. Всегда здес стаиш.
— На сколько? В машине хочешь?
— Зачэм машине? Квартирой есть. За этаго же.
— Один живёшь? Никого больше в квартире нет?
— Одын жву. Больше никто.
— Да знаю я, как один. Вас там по десять человек снимает.
— Асталной родина пошли. На две нэдель. Нет никто. Ты работаеш ваще или как?
— Вон видишь "бэха" чёрная в тупике припаркована.
Там свободная касса. Платить туда.

Мальвина выглянула в окно на ласточек и очередной самолёт, рассекающий балтийское небо. Где-то вдали зазвонили церковные колокола.
— Вода горячая есть дома?
— Канешна! Гарячий, пачти, как я!
— Мне в ванну надо. От грязи отмыться.
— Зачем такой красавица мыца? Такой сладкий дэвушка!
— Поверь мне на слово, не помешает. Ни разу.
— Всё для тебя, моя хароший.
— А резинки найдёшь? Отлично. Точно, один живёшь?
— Нэт, нас пытнацать чиловек там. Нет у тебя чувств юмора савсэм, да?
— Нет у меня чувств. Совсем.

Мальвина оглядела салон советской колымаги, несущей её сквозь поток других автомобилей. На торпедо красовалась наклейка с волком из "Ну, погоди!".
Надо было мне красную шапочку надеть — подумалось ей.
Всё чудесатее и чудесатее. Она сидела подогнув ноги под себя, чтобы не запачкать голые ступни о коврик.
Чтобы не касаться грязи.

Бажбан развалился на замызганной скамейке и с удовольствием посасывал из пластиковой баклажки. «Охота». Крепкое. Полторашка. Его любимый цвет. Его любимый размер.
Доходяга доходягой, а он отмахал без устали почти пару кварталов.
Это был явно его день. В жару урны всегда переполнены пустыми жестяными банками от выпитого пива, энергетиков, лимонада и прочих напитков.
Бажбан плющил их и сдавал. Конкуренция в лице бомжей была серьёзной, но выбора у ханурика не было.
Внутренний монстр, сидящий в печени, требовал постоянных подношений.
Жесть, одна жесть вокруг! — подумал алкоголик, глядя на сплющенную банку под ногой, счастливо улыбаясь придуманному каламбуру.

Задумчиво поскрёбывая грязь, скопившуюся под ногтями, пьяница отвлёкся от своего занятия и поднял грязную башку.
Убрав сальную чёлку с морщинистого лба, глянул во двор, на медленно паркующуюся меж двух иномарок «Ладу».
Взору его предстала странная пара, вылезшая из «тарантаса»: нерусский в расстёгнутой на волосатой груди рубашке и нечёсанная пэтэушница с распущенной осветлённой гривой.
В шортах и с завязанной в узел на груди футболкой. Без обуви на ногах.

— Мадам, вас опять в кино снимают? — нетрезво икнул хроник.
— Снимают, снимают. Где меня только не снимают. Не пей, Иванушка, козлёночком станешь!
— Ээ, што сказал? — завёлся спутник девахи. Щас ураню, нэ станэш!

В небесах с гулом вновь пронёсся самолёт. Оставляя за собой три пенистых дорожки. Совсем, как Змей Горыныч.
Мечты сбываются, когда на кухне синим цветком горит газ.
— Тут и сказочке конец — выдохнул синчер, разглядывая дно опустощённой ёмкости через горлышко.

И жила Марина долго и счастливо. И умерла в один день.