Шульга

    Люди раньше, наверное, на заре своего происхождения были все одинаковые, в смысле не было не правшей не левшей. Но потом на охоте заметили, что, взяв копьё в правую руку и нанеся удар допустим медведю в левую сторону груди можно было его легко убить, вот так и произошло со временем разделение. И правшей оказалось больше так, как человечество всё время воевало и убивало. И современен мир они сделали под себя, много инструментов механизмов и оружия изготавливается для правшей, а леворуким приходится только приспосабливаться или переучиваться...
  Не избежал этой участи и я. Меня ещё до детского садика начали переделывать, а в школе – и подавно, объясняя моим родителям, что иначе мне придётся в жизни нелегко. Так и получилось, что пишу я правой рукой, а рисую и той и другой, да и работать теперь могу, практически – двумя. Сейчас - этот называется амбидекстер.
  Помню в армии случай был. Проходили мы курс молодого бойца и нам надо было стрелять из автомата. Лёг я на плащ-палатку, расстеленную на огневом рубеже, и, приложив приклад автомата к левому плечу, указательный палец левой руки положил на спусковой крючок, а сержант это, как увидел и спрашивает:
- Ты, что левша?
- Да!- отвечаю.
  А он не то, что бы удивился, а даже, как мне показалось, стало ему не по себе.
 Тогда я чтобы не расстраивать командира, объясняю:               
- Я, в обще-то, левша переученный, поэтому, могу и с правой руки стрелять. Но так удобнее – левой рукой стреляешь, а – правой передёргиваешь затвор, - и показал, как это делается.
- Ладно, - сказал сержант, - стреляй с левой.
  А когда мы все, как говорится, - отстрелялись, уже в курилке я у него спрашиваю: 
- Почему, вы, как-то даже переменились в лице, когда узнали, что я – левша?
  Закуривая сигарету, он сказал:
- Сейчас расскажу, - и, затянувшись и выпустив клубок сизого дыма, продолжил: «Это было в прошлом призыве. Есть у нас такое упражнение – бросать гранату с башни танка по цели. Я с командиром взвода лейтенантом Варфоломеевым сижу в танке, и моя задача была: достать из ящика гранату РГ-2, вкрутить взрыватель и передать старлею. А он, по списку вызвав бойца и выдав гранату, после того как он бросит, берёт у него кольцо и одевает на длинную проволоку для отчётности. Мы, перед этим дня три репетировали на учебных болванках и всё было нормально. Все бойцы, как положено по инструкции, брали гранату в правую руку, а левой – выдёргивали кольцо.  Но когда пришла пора пулять настоящие, то Варфоламеев взвод так застращал, мол, гранаты настоящие, опасные и, что недавно в соседнем полку, солдат подорвался, правда не рассказал, как. Ну, и понятно в каком состоянии находились наши бойцы. Они были настолько перепуганы, как будто им надо было идти в атаку, на немецкие пулемёты или танки. Но худо-бедно, когда первое отделение, выполнило упражнение, почти, на отлично, то страсти потихоньку улеглись. А я сижу в самом низу и вкручиваю взрыватели, а взводный, вызывая и отмечая солдат, кольца принимает. Вот доходит очередь до какого-то узбека или казаха, точно не помню.
  Варфоломеев выдаёт этому бойцу гранату в правую руку и командует:
- Выдёргиваешь кольцо, передаёшь мне, бросаешь гранату, а сам за крышку люка прячься, чтобы тебя осколками не зацепило. Последние слова, на солдата, видно, произвели такое сильное впечатление, что он с перепуга, выдернув кольцо, бросил его в мишень правой рукой, а гранату передал старлею. А тот, скорее всего, не ожидав такого поворота событий, не ухватил её, и она упала в танк прямо мне под ноги. Реакция сработала мгновенно, и я вместе с лейтёхой, в течении четырёх секунд вылетел из танка, вытолкнув бойца, как пробку из бутылки, да ещё и люки успев закрыть. На наше счастье ящик с гранатами не с детонировал от взрыва, и все остались целые. Этот гад, то ли узбек, то ли казах – оказался левшой и с перепуга, чуть нас не угробил. Поэтому, теперь я с опаской отношусь к таким», - закончил свой рассказ сержант.
- На этот счёт можете не переживать, - смеюсь, - я – переученный, и могу, что гранату кидать, что автомат или молоток держать в любой руке.
- Это хорошо, - сказал он, - но лучше всё делать, как положено.
  И вот с того времени прошло лет десять...
Я уже работал художником худкомбинате, а мне мой дядя Славик, как-то зайдя в мастерскую, предложил:
- Я недавно вернулся из поездки и надыбал одну халтурку для тебя, надо в одном кафе роспись сделать.
- Это хорошо, а, то меня нагрузили тут всякими планшетами, прямо голова – пухнет.
- Ну, правда, ехать, нужно аж в Новохопёрск – это километров пятьсот в Воронежской области. Ты сможешь?
  Тогда, как всегда в своей манере, я ответил вопросом на вопрос:
- А сколько денег дают за роспись?
- Вот, договор, - и он показал мне бланк с печатью, на котором был размер панно: один на пять метров, а  в конце – и того, стояла сумма 1250 рэ., - мне за наводку и транспорт, и всё остальное – сорок процентов, - под итожил Славик.
Учитывая, что в то время у работяг была средняя зарплата – 250 рублей, я легко согласился.
- Тогда выезжаем в понедельник, через три дня на моей машине, а ты подготовь какой-нибудь эскиз.
 Долго не мудрствуя лукаво, я совместил картины известных художников: Нестерова, Шишкина, Саврасова,   Левитана,  и  получилось длинное панно  – с осенним мотивом. На переднем плане: склон с ярко бардовыми
кустами, большими деревьями в жёлтой листве, дальше протекала река, а на другой стороне – лес с берёзками,
 елями, подлеском и небольшими слегка серыми холмами вдалеке.
Перед поездкой я показал его Славику и он, улыбнувшись, сказал:
 - Ну, у тебя прямо, как в басне Михалкова: «Взглянули гости на пейзаж и прошептали: «Ералаш».
- Ничего, прокатит и так. Кто там, чего понимает и будет разбираться?
   В назначенный день в четыре часа утра, мы, загрузив планшеты с наглядной агитацией, которые Славик, попутно, должен был привезти в близлежащие колхозы и, взяв всё необходимое, включая художественные принадлежности и еду, в виде: колбасы, сыра, яиц, кофе, ну, в общем, всего того, что берут с собой в дорогу, отправились в путь.  По нашим планам мы должны были приехать до обеда, чтобы застать начальство на месте и приступить к работе. Я со Славиком не в первый раз отправлялись на «гастроли», по очереди управляя его шестёркой, поэтому легко к одиннадцати часам были на месте.
   Кафе оказалась старой столовой, в котором проходил капитальный ремонт. Уже был покрашен и отреставрирован фасад со всевозможными фризами и пилястрами, окна были заменены и сверкали свежевыкрашенной белой краской, а над входом красовалась старая пластмассовая (такие изготовляли в семидесятые годы), вымытая до блеска вывеска с надписью «Столовая».
  Всё это строение относилось к маслобойному комбинату и примыкало тыльной стороной к его территории, а фасадом – на улицу. Когда мы заносили вовнутрь наши пожитки, то вокруг стоял такой стойкий и густой запах подсолнечного масла, и нам казалась, что все жители соседних домов жарят картошку. В помещении суетились какие-то люди, они красили, убирали и мыли стеллажи и полы. В просторном зале нас встретил заведующий столовой, со следами былой причёски над ушами, лысый, пухленький мужичок, лет пятидесяти с красным лицом и мешками под глазами. На нём был тёмный костюм с белыми пятнами на рукавах, серая рубашка и галстук.
  Довольный и улыбающийся он сказал:
- Это хорошо, что вы понедельник приехали. Значит до открытия,  нарисовать картину на этих листах успеете, они будут висеть над раздачей, - и он показал на выстроенные вряд, пять металлических щитов, выкрашенных белой краской, - а потом продолжил, - это мы так хотим зал украсить, а то у нас кроме всяких политических и производственных мероприятий, часто проходят торжества в виде свадеб и поминок.
  Я, услышав его тираду, чуть со смеху ни грохнул, говорю:
- Ну, если, учитывать, что свадьба – это похороны холостяка, то всё верно, - потом, достав из папки с документами эскиз, протянул заведующему, - вот смотрите такой пейзаж – подойдёт?
 Он, внимательно посмотрев на картинку, произнёс:
- Очень хорошо, впрямь на наш Хопёр похоже. Сейчас, я отнесу его директору комбината, пусть он свое одобрение даст.
   И они вместе со Славиком вышли через служебный выход, а я продолжил дальше распаковывать краски, кисти и всё остальное прочее.
  Когда они вернулись, через полчаса, то ещё больше раскрасневшийся заведующий сказал:
- Всё, хорошо, директору понравилось, можете приступать. Меня только один вопрос волнует: «Вы успеете, вдвоём нарисовать, а то у нас открытие через две недели?»
  Я, было дело, хотел ответить, что я и не такое малевал и легко один за неделю сделаю, но Славик меня опередил:
- А с нами ещё два человека приехали, они сейчас в гостинице устраиваются, так, что, я думаю, всё будет в ажуре.
 Когда, заведующий ушёл, я у него спрашиваю:
- Это, какие такие ещё два товарища? Почему я не знаю?
 А он, только улыбнувшись, вытащил и показал два паспорта - своего племянника Игоря и ещё одного нашего общего знакомого, а потом сказал:
- Я их тоже в договор вписал, чтобы не такая большая зарплата была, да и чтобы налога меньше платить. Понял?
- Конечно, - отвечаю, ведь мы часто так делали.
 Поселившись в гостиницу без «мёртвых душ», решили перед ударным трудом, пообедать внизу в ресторане. Честно говоря, меню было весьма скудное: на первое – щи, на второе цыплята табака с макаронами и квашенной капустой да томатный сок.
  Когда Славик попробовал первое, то так и сказал:
- Щи, хоть хрен полощи! Одна вода, да квашеная капуста, это тебе не украинский борщ.
   А когда принесли, типа цыплёнка табака, то уже не выдержал я, спросив у официантки, мол, почему это у него только голова немного спины да одно крылышко.
- У нас порции в обед такие, - парировала она и ушла в подсобку.
  А я, глянув на тарелку Славика, в которая было всё точь-в-точь, как у меня: голова, спинка и крылышко, подумал: «Странные у них какие-то птицы – с крыльями, но без ног».
   Правда, нам рассиживаться особенно, было некогда и мы, подкрепившись, чем ресторан послал, поехали на работу. Рисовать афиши большого размера, я поднатаскался, ещё работая в кинотеатре, поэтому, набросав быстренько контуры будущей картины и намешивая разные цвета, для подмалёвка, я Славику предложил:
- В свои колхозы, ты всё равно поедешь завтра с утра, а сегодня надо максимально по заливать площади. Вот тебе голубая краска и по этому контуру замалёвывай небо и кусочек реки, а здесь серым – холмы, а зелёным жухлым – лес и внизу траву.
- А, ты что будешь делать?               
-  А я с лева начну, вслед за тобой, буду рисовать облака и задний план.
 В общем, когда цели поставлены, задачи – ясны, то работа продвигалась быстро…
  Я не из тех мастеров, которые, наверное, больше для пантов, чем для дела – делают мазок, потом отойдя, прищуривается и, опять подойдя, делает следующий мазок. У нас такие были и они с умным видом, всегда говорили: «Для того, чтобы написать хорошую картину, надо пройти целый километр!»
  Может они и правы, но в данной ситуации – это не тот случай.  Поэтом, у усиленно и рьяно взявшись за кисти, мы к полуночи, замазали различными цветами все пять щитов и, удовлетворённые проделанной работой, отправились в гостиницу…
  Утром, Славик укатил в «свои колхозы» с наглядной агитацией, а я, войдя в раж малевал двумя руками.
  Левой, держа тонкую кисть, рисовал на переднем плане деревья, а - правой с большим флейцем, тут же листву и таким же цветом пожухлую траву, подмешивая немного коричневую краску.
  Заведующий, как увидал такую «стаханоащину», аж присвистнул и выпалил:
- Видел я всякое, на своём веку, но такую работу, что бы малевали сразу двумя руками – никогда!
- Так я же – шульга переученный, и могу рисовать двумя руками, смеюсь я.
Он, видно не понял, кто такой шульга, поэтому ещё раз спрашивает:
- Я понял, не дурак, что твоя фамилия Шульга, но вот, как ты двумя руками рисуешь – не пойму?
Тогда, я понял, что он ни хрена не врубился и на самом деле – дурак, объясняю:
 - Шульга – это по-нашему – левша.
- По-вашему – это по-каковски?
Тогда, не отрываясь от работы, рассказываю:
- У славян в старину все руки назывались по-разному: левая – шуйца, шулепа, шульга, а правая – десница. Но это слово сохранилось только в украинском языке. А вот у женщины левая рука называлась – колыбель, а правая – сорока, потому, как она делала сорок дел. Вот поэтому на Украине есть – «Сорочинская ярмарка», где бабы торговали с рук. И таких слов много, вот, например у Пушкина было, про попа и его работника Балду: «Поп-толоконный лоб, значит - лысый, а отсюда пошло: потолок, толковать или бестолковый».
  Он ещё больше удивился, но видно приняв последние слова на свой счёт, молча, удалился.
  До вечера, меня, никто не отвлекал, своими вопросами. Так прошла среда, а в четверг, к обеду приехал Славик и сказав, что в колхозах он продал все планшеты и уже получил деньги, предложил опять пообедать в ресторане.
 Но, как говорится, - репертуар меню остался прежним: щи да цыплята, типа, табака.   
  И к нашему изумлению, нам опять принесли такие же порции: крылышки да головы на чамарошной тушке.
  Когда Славик, это увидел, то даже начал нервно смеяться, приговаривая:
- Что эта за птица такая? В меню написано - «Цыплёнок табака», а это какой-то – двухглавый многокрыл без ног» получается.
- Ладно, - предлагаю, - давай в магазине, что-нибудь прикупим, а я постараюсь к ночи или к обеду в пятницу закончить, а то мы тут, если ни сдохнем с голоду, так сильно отощаем.
 Так и решили, ударными темпами закончить панно в пятницу к обеду. Сказано – сделано.               
 Картина получилась красочная – осенний пейзаж со всеми её прелестями, и я даже стих попутно сочинил:               
 «Осенний лес стоит прозрачный,
Ветвями на ветру звенит.
Но он весёлый, а не мрачный,
Нарядно золото блестит.
Летит листва, как бы играя,
С осенним, буйным ветерком,
Как бабочек крылатых стая,
Кружится, превращаясь в ком…»
  Ну и так далее, там ещё дальше про реку, берёзки и ели. Ну, в общем, понятно, какое панно получилось…
  И Славик пошёл начальство приглашать на просмотр, не побоюсь этого слова – шедевра.  Минут через сорок, когда я дописывал охрой траву и ставил свой автограф с датой, заваливает человек пять народу. По одежде было видно, что это начальство, а директора комбината, солидного седовласова мужчину в очках и в дорогом чёрном костюме, ни с кем не перепутаешь, потому что его подчиненный неровной стайкой семенили позади.
 Став на приличном расстоянии от панно, он внимательно начал разглядывать наше произведение. Его подчиненные с нескрываемым раболепием, смотрели не на картину, а на реакцию начальника, сразу было видно, что он всех держал в «Ежовых рукавицах», и его слово – закон.  Мне стало тоже интересно, что же он скажет.   Пауза затянулась в лучших традициях театрального жанра, она длилась минуты полторы не больше, но мне показалось это – вечностью.
Потом я заметил, как уголки губ его слегка улыбнулись, и он сказал:
- В целом, не плохо, можно сказать, даже хорошо. Тем более, что тут присутствуют фрагменты известных картин.  Но вот экспрессии маловато, надо, как у Саврасова в его знаменитой картине - «Грачи прилетели», добавить летящих птиц, тогда и динамика получится и оживит пейзаж. И все подхалимы разом загалдели: «Да, да надо добавить» - и даже, подойдя ближе, начали руками указывать, куда прилепить птиц, видно тем самым хотели показать своё служебное рвение. А один, скорее всего, зам. совсем распоясавшись, сказал:
- Давайте, еще и зайца, бегущего нарисуем или кабана.
  Тогда все начали смеяться и говорить, что у них они уже давно не водятся, поэтому не будем нарушать правду жизни.
- Ну, вот и хорошо, - сказал директор, двинувшись к выходу, и все засеменили следом.
  Тогда Славик, остановил заведующего столовой, сказав, что надо подписать акт приёмки и, как говорится, - за корма, получать денежки пока все не разбежались на обед. От этих слов у него физиономия, мягко говоря, - слегка перекосилась и он чуть ли не умоляющим тоном, произнёс:
- Ребята, вы так быстро нарисовали картину, может вы у нас ещё недельку побудете, а то меня любая проверка возьмёт за жабры, что я за короткий срок работы заплатил такие сумасшедшие деньги.
 Я даже немного расстроился и хотел, было дело, уже сказать, что мы тут и так отощали, и последний хрен с солью доедаем, а ещё неделю на ваших «двухголовых многокрыльных цыплятах» не протянем, вернее, протянем, но ноги. Но тут меня опять опередил Славик.
  - Вы же понимаете, - объяснил он, - что художник задумывает замысел картины месяцами, а бывает, как Иванов, и годами, он его вынашивает в себе, как мать в своём чреве – ребёнка, и только когда его мысль созреет, тогда рождается шедевр, - а потом добавил, - у нас даты в договоре не проставлены, так, что когда, мы начали работу, над эскизами – неизвестно, - и, подмигнув, продолжил, - пойдёмте в ваш кабинет, я вам всё объясню.
 И они удалились. А я в не совсем рабочем состоянии начал рисовать летящих птичек или ворон, или ещё что-то.
 Через час, заходит улыбающийся Славик, а за ним с раскрасневшейся харей зав.столовой и говорит:
- Всё, нормально, мы нашли консенсус! – а потом, глянув на панно и дыхнув лёгким перегаром, продолжил, - Ну,
ты, птиц нафигачил, ощущение такое, что кто-то в лесу пальбу устроил.
Я посмотрел и действительно, видно, расстроившись, я увлёкся и зарисовал ими всё небо.
- Не переживай, сказал Славик, деньги мы получили, и магар, даже поставили, в смысле – обмыли, так, что замалёвывай лишних.
- Это я мигом! – и, схватив кисти в две руки, начал быстро закрашивать птичек.
  Когда, мы собирали манатки, я решил заведующему немного, как говорится, - насыпать сахар – в пиво, и чуть-чуть подпортить его довольную, слегка пьяную красную физиономию, поэтому сказал:
- Наверное, если б вы узнали, что это панно за такое короткое время рисовало не четыре человека, а практически, вообще, один я, то вы бы и денег не заплатили…
 Но зав. столовой, только ещё больше расплывшись в улыбке, видно, его сильно развезло, сказал: 
- Ну, и хорошо! На то, ты, и – шульга!