Нынешнее крепостное право. Глава III

ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ А. А. ДИВИЛЬКОВСКОГО

Сборник публикует его составитель Ю. В. Мещаненко*

_________________________________________________
               

                Анатолий Авдеевич ДИВИЛЬКОВСКИЙ

         
                НЫНЕШНЕЕ КРЕПОСТНОЕ ПРАВО

Книгоиздательство Мягкова Е. Д. «Колокол»

Санкт-Петербург

1906

Всего страниц 66

   
   Вот уже 45 лет, как русские крестьяне освобождены от власти своих добрых соседей-помещиков.
 
   45 лет русский народ считается свободным от крепостного права.
 
   Но полно, так ли это? правда ли, нет больше у нас крепостного права?
 
   Или же русскому народу 45 лет назад только слегка ослабили подпругу, и он, слегка передохнувши, смирно пошёл дальше всё в той же крепостной упряжке?
 
   Ведь надо сказать лишь слово «свобода» – надо, чтобы на самом деле пропали все крепостные утеснения.

   А пропали ли они у нас с тех пор, на самом деле?

   Рассудим это дело обстоятельно.



   27


                III. ВОЙНА РУССКОГО КУЛАКА С ЯПОНСКИМ СМЫСЛОМ



   В старинное крепостное время дворяне, заправлявшие всем русским государством, умели поправлять денежные дела казны, когда они их расстраивали, только одним способом: только тем, чтобы завоевать новую какую-либо, чужую землю, а потом с этой земли набирать разных даней и поборов — всё равно, как у себя дома господа дворяне собирали всякие дани со своих крепостных.

   Да, кроме того, в завоёванных странах раздаривались земли во владение знатным дворянам, или казна оставляла их за собою, и на эти новые земли напускались переселенцы-крестьяне.

   Таким путём и земли крепче привязывались к нашему государству, да и на новых землях народ больше вырабатывал дохода для своих господ.

   Так что воевать нашему правительству в старину была прямая необходимость: это так же для него было необходимо, как доброму хозяину увеличивать своё имущество.

   Это было его доходное ремесло.

   Не делай этого прави-


   28


тельство, оно не знало бы, откуда достать для казны средства, ослабело бы, потеряло бы силу перед чужими государствами и, пожалуй, растеряло бы из-под своей власти даже коренные русские земли.

   Таким порядком, по казённой да дворянской надобности, многие сотни лет наше государство всё росло да увеличивалось.

   Народа в нашем государстве, на счастье, всегда было множество, народ же — всё крепостной, самый послушный; поэтому всегда у нашего правительства имелось под рукой огромное и верное войско.

   А благородные дворяне больше всего на свете всегда уважали военное ремесло.

   В самом деле, немного ведь занятия было им в деревне: им незачем было самим вникать во всякий пустяк по хозяйству, понимать в пахоте, посеве и покосе, в жнитве и молотьбе и прочем.

   Всё это за них знали их старосты да приказчики: барину только надо было построже взыскивать со своего управителя, а тот уж, как следует, распоряжался с мужиками.

   Хороший это был порядок для барина, да одно беда — скучный очень.

   Барину только и оставалось, что лежать на боку, есть и пить.

   Некоторые дворяне этим были, действительно, очень довольны, и так и проводили свою жизнь в полной праздности; впрочем, были у них ещё занятия: охота, лошади, собаки.

   Но только для многих дворян, которые не были так ленивы, как эти, скучно казалось в деревне.

   Они уважали служить по городам, а ещё лучше, в столице; но самое приятное и занятное для них дело было — война.

   На войне уже не приходится лежать на боку, да и, коли жив будешь, так не останешься весь век на одной ступеньке, каким-либо степным или лесным помещиком, можно отличиться, выйти в генералы, в знатные люди, попасть потом к самому царю на глаза, разбогатеть. Такая приманка всегда гнала множество дворян в военную службу, и во всём дворянстве вроде праздника считалось, когда начиналась война.

   Тут всё сейчас зашевелится, все рады: правительство – тому, что будут новые


   29


земли завоёваны, значит, для казны — новые доходы, а дворяне — тому, что наберутся чинов, орденов и золота.

   Правда, смерть всегда на носу, но от этого — ещё интересней, совсем не то, что сидеть байбаком в своём поместье, жиреть да скучать.

   О солдатах же и не думали — никто тогда не считал, сколько погибнет на войне этого дешёвого товара.

   Надо признаться, что издавна русские генералы воевали очень удачно, так что государство наше от войн всё увеличивалось и увеличивалось на целые тысячи вёрст в длину и в ширину, и на север, и на юг, на запад и восток, в самых холодных странах, где вечно мёрзлая земля, и в самых жарких странах, где снега и льда не бывает вовсе.
   
   Однако, Россия побеждала больше необразованные народы — черкесов, турок, персиян, татар, китайцев.

   С образованными же европейскими народами Россия воевала редко и с большой осторожностью.

   После того как победила она образованную Польшу при помощи двух других государств — Германии и  Австрии (победе над Польшей уже больше 100 лет), ей пришлось только два раза воевать с образованными народами: один раз с Францией, при Наполеоне (скоро тому 100 лет будет) — и тогда Наполеон едва не покорил всю Россию; насилу, с большими потерями и расходами, удалось его прогнать обратно.

   Другой раз, 50 лет назад, в Севастопольскую войну англичане вместе с французами нас одолели — и тогда всем у нас стало понятно, что с образованными народами нам справиться трудновато; с тех пор с ними Россия и не воевала, а шла всегда войною в другую сторону — не против Европы, не на Запад, а против Азии, на Восток, где все народы были ещё необразованные, дикие.

   Этим путём, всё расширяя свои владения, Россия добралась до восточной границы Сибири — до Великого океана.

   После этого ей почти некуда стало расширяться, потому что даже в Азии все другие, заграничные земли или были под властью


   30


образованных европейских народов, особенно Англии, или же были с ними в союзе и под их охраною.

   Между тем, у русских правителей, наследников крепостного дворянства, всё ещё не прошла охота к занятию войной и к захвату земель у чужих народов, потому что ни на чём другом правителям-дворянам наживаться и отличаться не приходилось: управлять государством на пользу народа они также не умели и не любили, как заниматься сельским хозяйством.

   Это уж такое свойство дворянского племени.
 
   Чёрной работы, хозяйственных расчётов, кропотливого устройства — ничего этого дворянин не умеет. Только наскочить с кулаком, разорить, захватить — это его дело, это — его кулачное ремесло.

   Вот и надумали наши правители забрать у Китая Манчжурию.
 
   Это — очень богатая земля, хлебородная до чрезвычайности, торговая и полная всяких полезных человеку предметов.
 
   Наши министры уверяли, что нам без этой страны не обойтись — даром, что она лежит от нас за 10.000 вёрст и даже от Сибири отделена огромным пространством пустынных гор и равнин.
 
   Министры говорили, что Россия станет госпожою над всем миром, когда завладеет тамошним манчжурским морем и портами: там-де море и порта очень удобные, тёплые, на зиму не замерзающие (как Порт-Артур), а у нас море холодное, порт зимою замерзает (Владивосток).

   Они собирались завести там самый огромный военный флот и этим путём взять силу над всеми народами, что у Великого океана (а нынче на Великом океане торговлю ведут все земные народы).
 
   Как видит читатель, это была самая дворянская затея: одолеть всех людей на свете не столько своим умением, своим смыслом в мирных, торговых делах или промыслах, сколько силой кулака, войною.
 
   Наши министры затеяли уже изо всего мира сделать для себя такую же послушную вещь, как послушно служили их отцам крепостные мужики.

   Только расчёт им не удался, и не


   31


удался по той причине, что по нынешним временам прошло уже время крепостного кулака во всём мире.

   Больше нет прежней силы в мировых делах за старинным крепостничеством, и сильны оказываются совсем не те государства, где больше войска, где люди похожи на чужие вещи, а, наоборот, сильней всех те государства, где людям дана наибольшая воля поступать во всём по своему смыслу, не по чужому.

   В Манчжурии  наше крепостническое правительство натолкнулось, где не ожидало, на такое смышлёное государство, и это государство, к нашему сраму, оказалось сильней, хоть и гораздо меньше, нашего.

    Это государство — Япония.
 
   Япония лежит в море, в Великом океане, на островах, у самых берегов Манчжурии.

   Когда Россия захватила у Китая Манчжурию и стала стягивать в Порт-Артур свои военные суда, то Японии настала большая опасность от этого.
 
   Во-первых, Россия могла добраться и до самой Японии, а, во-вторых, Россия отымала у Японии всю торговлю в тамошних морях, особенно же в приморской стране — Корее, где японцы уже устроились будто у себя дома и надеялись вовсе взять эту страну в свои руки.
 
   Россия же на японские надежды не соглашалась, и скорее сама рассчитывала на Корею.
 
   Ещё надо сказать, что ещё раньше России, 10 лет тому назад, сами японцы, победивши китайцев в войне, захватили было у них Порт-Артур и часть Манчжурии и отдавать не хотели, отдали же только из страха России; а потом Россия же перехватила у них эту добычу.

   За это японцы очень оскорбились, и втихомолку готовились отплатить.

   Наконец, дошло дело до войны.

   Наши министры уверяли тогда, что японцам очень скоро утрут нос.

   Они надеялись на русское войско, на его давнюю привычку всех одолевать, да ещё считали японцев, как и прочие народы на восток от России, за таких же необразованных, словно китайцев и турок.

   Ведь дикие народы нашему правительству побеждать было легко.


   32


   Японцы, действительно, не далее, как 50 лет назад, были вовсе необразованный народ, не лучше китайцев — в России в то время было образованности куда больше.

   Например, 500 лет назад посылались в Японию русские военные корабли, и с ними побывал там образованный русский человек, знаменитый писатель Гончаров — так он со смехом описывал (в своей книге «Фрегат Паллада»), какие японцы были неотёсанные да глупые, как они не умели сидеть на стульях, а сидели на корточках, носили долгие халаты, брили голову, сморкались не в носовой платок, а в бумажку и прочее.

   Наши нынешние министры хоть и знали, что с тех пор японцы многим занялись у европейцев, но думали, что всему-то народу за 50 лет перемениться трудно — народ ведь на подъём тяжёл, и наш вот народ остался всё таким же бедным и смирным, и необразованным, почти как при крепостном праве.

   Они так и думали, что японский народ уж никак не обогнал нас за 50 лет.

   Однако, это вышло не так: японцы за 50 лет учились всему куда усердней нашего, и за это время у них сделалась во всём необыкновенная, просто чудесная перемена!

   Открылась огромная торговля; завелось множество фабрик, заводов, железных дорог; много людей из Японии стало ездить учиться всем наукам в Европу, а потом завели такие же науки у себя дома, в университетах, академиях — и теперь у них образованных, знающих людей по разным наукам и искусствам больше нашего, и неграмотного нет у них почти ни одного человека.

   Самое же главное, у них давно уже перестали считать всякого японца за простую вещь, которой ничего не надобно, кроме службы хозяину — там все люди имеют гораздо больше нашего свободы и прав.

   Оттого-то и победила нас Япония.

   Во всей нашей войне с японцами, на каждом шагу, оказывалось, насколько они во всём умеют и понимают гораздо больше нашего.

   Взять уже одно то, что флот


   33


у них был гораздо лучше нашего, да и моряки ихние оказались куда ловчей и искусней; между тем, у нас флот заведён был ещё Петром Первым, 200 лет назад, а у них – только десятка два лет, как завелись порядочные военные корабли, настоящий же флот свой они принялись поспешно строить совсем недавно — после своей войны с китайцами, и строили нарочно для морской войны с Россией.

   Дело это невозможно сохранить в тайне — корабли их строились в Европе, у всех на виду, и наши министры про это тоже хорошо знали, да как-то всё вышло так, что они наших обогнали в постройке своих судов (наши ведь тоже старались поспеть в этом деле, отпущено было на это 90 миллионов рублей).

   Броненосцев и миноносцев оказалось у японцев гораздо больше числом, чем у нас во Владивостоке и Порт-Артуре, да сверх того суда эти и постройкой были крепче, и размером больше, и пушками гораздо сильней. Немудрено, что с первой же схватки мы стали терять свои суда в бою с японскими, а потом и вовсе должны были засесть с кораблями в Порт-Артуре; когда же Порт-Артур захватили японцы, то там пропал весь наш флот — был затоплен нашими же моряками (теперь, впрочем, японцы подняли со дна почти все наши суда, исправили их и присоединили к своему флоту).

   Второй флот, Рождественского, посланный туда же нашим правительством из России весь погиб в одном сражении с японцами.

   Тут оказалось, что большая часть наших судов была просто никуда негодно построено, а пушки даже не могли хватать до японцев.

   Поняли мы тогда, да поздно, что в морском деле всего не возьмёшь одним генеральским криком да бранью, да кулаком, а нужно, как у японцев — большое искусство.

   Но и на суше наше войско не могло выдержать японской силы.

   За полтора года войны русские ни разу не победили японцев, а, наоборот, в каждом сражении победа была за японцами, и что дальше, то сильней и силь-


   34


ней они нас разбивали; наконец, под Мукденом погубили и взяли в плен чуть ли не половину нашей армии, так что нашим пришлось просто убегать.
 
   Не удалось нашим отсидеться и в Порт-Артуре; японские инженеры очень искусно, хотя и потихоньку, вели осаду этой крепости, а японские огромные пушки, каких у нас не было, докончили дело, разбивши в мелкий щебень все наши каменные и земляные укрепления.

   В открытых боях японцы побеждали нас потому, что у них было гораздо больше пушек, чем у еас,  ещё потому, что пушки тут уже были лёгкие, горные (в Манчжурии всё — горы), а у нас таких почти не было, потом у них было множество пулемётов, а у нас очень мало, словом, они обо всём озаботились заранее лучше нашего.
 
   А самое главное, и на море и на суше было то, что порядок и аккуратность у них во всём заведены были образцовые, что у них в военном деле множество было перенято от европейских народов улучшений и облегчений, каких у нас не было, что у них генералы и офицеры оказались знатоками своего дела, а у нас нет; наконец, главнее всего, их солдаты сплошь все грамотные и понимающие военную науку, а не крепостные, вымуштрованные из-под палки.
 
   Поэтому у них всякая надобность военная исполнялась всеми, от генерала до солдата, с большим пониманием и аккуратно.

   Читателю тут станет, пожалуй, досадно читать.
 
   Почему же, мол, какой-то народишка на конце света оказывается во всём умнее и способнее нашего?
 
   Ведь испокон веку твердится: наша матушка Россия всему свету голова.
 
   А тут оказывается, что её обогнали какие-то японцы, которые сродни нашим башкирам да калмыкам.

   За что же нам такая обида?
 
   Или они лучше нас породой?

   Или уж мы глупее других народов?

   Нет, другие народы ни в чём нас не лучше, и наш народ не глупее прочих.
 
   А что до того, будто мы — всему свету голова, то это, конечно, — враньё, чепуха.

   Сила на свете состоит в образованности и образован-


   35


ные народы всегда были посильнее нашего.
 
   Если же японцы взяли над нами верх, то надо понимать это: они взяли верх именно потому, что догадались завести у себя образование настоящее, а настоящее образование бывает лишь у одних свободных народов, где каждому вольно бывает жить, не из-под палки, а так, как самому выходит по мысли.

   Наука всякая выучивается, как следует, только по доброй воле.

   В Японии дана народу такая свобода, вот народ у них за то и отблагодарил искусством во всём, в том числе и в военном деле.

   А у нас наместо свободы, — застарелое крепостничество, людям невозможно по-своему ни охнуть, ни вздохнуть, вот у нас всякое искусство и захудало, пошла у нас во всём неурядица, особенно же, в военном деле.
 
   Всякое искусство — дело свободное, надо это хорошо намотать себе на ус, а какой народ этого понимать не хочет, тому и приходится, рано ли, поздно ли, расплачиваться своими боками.
 
   У нас, в России, этого понять не хотели, свободы и науки всякой боялись, словно огня, а боялись именно потому, что всеми делами у нас заправляли господа крепостники, большею частью, сами столбовые дворяне, народ же молчал и терпел, потому что запуган ещё с крепостных времён.
 
   И коли мы не развяжемся с нашим крепостным правом, то будет нам ещё хуже!
 
   Это верно, как дважды два четыре.

   Нам нужна свобода, иначе народ наш пропадёт.

   И тогда разберут себе наши земли чужие народы, которые образованнее и сильнее нас, и России придёт конец.

   Дело наше очень опасное, и спасти нас может только   свобода и образование.
 
   Будем же себе требовать того и другого.

   Будем требовать, чтобы крепостники ушли прочь и не мешали бы народу жить и дышать.

   Однако, в чём же дело?

   Почему всё-таки подневольный, крепостной человек оказывается даже на войне плоше свободного?

   Почему, даже генералы и офицеры русские, которые сами господа, сами распоряжаются, а не


   36


терпят от командиров брань и побои, почему даже эти генералы и офицеры тоже оказываются хуже, чем в свободной стране?

   Это — очень любопытное дело и надо это разобрать.

   Ведь, по крепостному праву, с человеком обращаются, словно с вещью, не спрашивают его про то, что он любит, чего хочет, а чего не хочет, — просто посылают его, куда хозяину занадобится.

   Однако это — самый глупый порядок, потому что вовсе не всякий человек пригоден на всякое дело.

   Если я, например, хорошо смыслю по торговой части, то офицер из меня выйдет, может быть, самый плохой; или я с охотой и с умением могу командовать пехотными солдатами, а на море меня, может быть, трясёт морская болезнь, и значит, на корабле с меня не будет никакой пользы.

   В свободной стране это хорошо разумеют, и дают людям выбирать себе дело по душе, да и начальствующие люди присматриваются, выбираю для каждого дела такого человека, который бы это дело любил и понимал.

   Не то было (да и посейчас есть) у нас в России.

   У нас и начальство-то своего дела часто не уважает и не понимает, потому что попадает к нему не по заслугам, не по общей мысли всего народа, а просто по кумовству да для получения хороших доходов; понятно, что такие начальники, не боясь народа (ведь народ смирён и молчит, не то, что где-либо во Франции или Англии — там сейчас крик поднимают), назначают на каждое место своих родных да приятелей, чтобы они наживались попривольней.

   А на маленькие места — в войске, например, фельдфебелей, писарей, квартирмейстеров тоже народ попадает не столько за умение те дела вести по-настоящему, сколько по усердию к начальству; из простых солдат тоже — тот и взыскан милостью, который в ниточку растягивается перед начальником, а не тот, кто что-либо понимает.

   Выходит так, что у нас и в военном да и во всяком мирном деле, все почти люди — не по своим местам.
 
   Способные изгнаны за


   37


то, что смеют делать по-своему дело, а не способные сидят над нелюбимым делом да приговаривают: дела не делай, от дела не бегай.

   Никто почти у нас на службе казённой дела своего терпеть не может — как же мыслимо, чтобы у нас какое-либо дело шло хорошо?

   Делают его только для виду, сколько начальство прикажет, а чтобы задумываться над своим делом, придумывать ему ещё улучшения или облегчения — ни в жизнь!

   Все служат только для одной выгоды, а не для дела, оттого, конечно, где только есть возможность, то и казённое себе присвоят — такова уж у нас исстари служба.

   Наши шли воевать в Манчжурию, и не знали, зачем идут помирать, да ещё так далеко.

   Шли нехотя, через силу, потому что велят, воевали по желанию начальства, а не по своему.

   По своему желанию так бросили бы эту Манчжурию и разошлись бы по домам восвояси.

   Только, может быть, иные офицеры да начальники радовались, что на войне наживутся, да чинов и крестов нахватают…

   Совсем другое дело, — японцы.

   Они все, до последнего солдата, знали, за что идут на смерть и считали за счастье умереть за это дело.

   Они, как народ свободный, сами в своём парламенте объявили все согласие на эту войну — все согласились, что им — или помереть, или отнять назад у России Порт-Артур, Корею и Манчжурию.
 
   Войско же у них заранее готовилось и устраивалось тоже под зорким глазом всего народа. Начальниками были выбраны самые знающие генералы и адмиралы, которые себя объявили ещё в Китайскую войну.

   К каждому делу, к каждому месту у них определялся человек подходящий.

   Так, например, во флоте у них служили настоящие моряки, которые весь свой век привыкли жить на море, а не деревенские мужики от матушки-сохи, как это было у нас.

   И не служили у них для наживы, потому что даже самые главные генералы у них получают едва-едва на прожиток, наживаться же от казны вовсе у них неудобно, потому что весь народ приглядывает и


   38


никогда такого дела не потерпит.
 
   Офицеры у них тоже — не господа для солдат, а только старшие, живут с ними заодно и, зная каждого солдата кругом, понятно, приставляют каждого к делу.

   Каждый там старался придумать для общего дела, как можно лучше.

   Вот отчего у них и пушки оказались лучше, и корабли, и госпитали, и все приказания, и всё военное хозяйство, и укрепления и разведки — словом, всё устройство.
 
   Для всякого дела первая вещь — добрая воля и свобода.
 
   Из-под палки всё выходит и дорого, и никогда негодно.
 
   Крепостные, подневольные люди всегда кажутся глупей и неповоротливее свободных людей.
 
   У нас же нигде не осталось столько крепостного порядка, как в армии.

   Казарма, учения, дисциплина, всё это — чистое крепостное кулачество.

   Поэтому нам нечего и обижаться за свою глупость и неумелость перед японцами: заведём мы в своей стране настоящую борьбу, развяжемся окончательно с нашим крепостным ярмом, доставшимся по наследству от дедов, — и мы тоже станем сильны и умны, не хуже японцев.
 
   Япония показала нам своими победами, что нам бы надо было в своё время не зевать, а сразу, может быть, после освобождения крестьян получить бы себе настоящие свободные права, — тогда и не пришлось бы нам терпеть сраму от соседей, которые оказались проворнее и догадливее нашего.

   Вместо того, мы прозевали нужное время, а теперь приходится догонять в науках и в искусствах те народы, над которыми мы смеялись, как над глупыми дикарями.

   Пусть это будет нам вперёд наука!



                А. Дивильковский**

                ----------------------


       Для цитирования:


А. Дивильковский, НЫНЕШНЕЕ КРЕПОСТНОЕ ПРАВО,
Книгоиздательство Мягкова Е. Д. «Колокол», С.-Пб., 1906, стр. 1–66
Всего страниц 66
   

       ПРИМЕЧАНИЯ СОСТАВИТЕЛЯ:


   В связи с публикацией этой брошюры Петроградским комитетом при Главном управлении МВД по делам печати было возбуждено судебное преследование против виновных в напечатании брошюры под заглавием «А. Дивильковский. Нынешнее крепостное право», т. е. против книгоиздательства «Колокол» и типографии Товарищества «Народная польза» (Коломенская, 39 (так в Архиве!)) в Санкт-Петербурге.
                (Дело № 133 в Российском Государственном Историческом Архиве, шифр: 776, Оп. 11).

   В ходе подавления революционных событий — в 1907–1909 годах они были вынуждены прекратить работу; к тому времени А. А. Дивильковский уже покинул через Финляндию территорию Российской Империи и продолжил свою революционную деятельность в эмиграции в Швейцарии и Франции.


      *Материалы из семейного архива, Архива жандармского Управления в Женеве и Славянской библиотеки в Праге подготовил и составил в сборник Юрий Владимирович Мещаненко, доктор философии (Прага). Тексты приведены к нормам современной орфографии, где это необходимо для понимания смысла современным читателем. В остальном — сохраняю стилистику, пунктуацию и орфографию автора. Букву дореволюционной азбуки ять не позволяет изобразить текстовый редактор сайта проза.ру, поэтому она заменена на букву е, если используется дореформенный алфавит, по той же причине опускаю немецкие умляуты, чешские гачки, французские и другие над- и подстрочные огласовки.

   **Дивильковский Анатолий Авдеевич (1873–1932) – публицист, член РСДРП с 1898 г., член Петербургского комитета РСДРП. В эмиграции жил во Франции и Швейцарии с 1906 по 1918 г. В Женеве 18 марта 1908 года Владимир Ильич Ленин выступил от имени РСДРП с речью о значении Парижской коммуны на интернациональном митинге в Женеве, посвященном трем годовщинам: 25-летию со дня смерти К. Маркса, 60-летнему юбилею революции 1848 года в Германии и дню Парижской коммуны. На этом собрании А. А. Дивильковский познакомился с Лениным и с тех пор и до самой смерти Владимира Ильича работал с ним в эмиграции, а затем в Московском Кремле помощником Управделами СНК Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича и Николая Петровича Горбунова с 1919 по 1924 год. По поручению Ленина в согласовании со Сталиным организовывал в 1922 году Общество старых большевиков вместе с П. Н. Лепешинским и А. М. Стопани. В семейном архиве хранится членский билет № 4 члена Московского отделения ВОСБ.