Рисунок пером. Анализ рассказа С. Кржижановского

Целостный анализ текста по регламенту регионального этапа ВСОШ
Сигизмунд Кржижановский «РИСУНОК ПЕРОМ»

«Без десяти двенадцать звонок в редакцию извещал, что вместо статьи о рисунках Пушкина получился фантастический рассказ. Как отнесётся к этому уважаемая редакция? Уважаемая  редакция в лице замреда недоумевающе пожала плечами». Впрочем, и мы, многоуважаемые читатели, при первом прочтении разделили бы чувства замреда. Что это сейчас было? — возникает вопрос после прочтения. Как будто, сами того не ведая, посмотрели краткий пересказ «Цвета граната», но о русском поэте. И чтобы всё-таки разобраться в метафорическом мире рассказа Сигизмунда Кржижановского, нужно достигнуть дна текста, пробраться через все его смысловые слои, понять язык, на котором пишет автор. И образ его мышления. Сигизмунд Кржижановский берёт на вооружение предметы искусства периода античности и золотого века русской литературы в частности, но читатель может и не догадываться, что это изощрённое оружие может быть направлено против тебя. Что в тексте есть ловушки — понять может лишь человек эрудированный, который и сможет добраться до упоминаемого «дна» рассказа, прийти к какому-либо итогу текста. Что и постараемся сделать.

В «Рисунке пером», безусловно, поднимается тема гения и посредственности. Что такое творческий акт? Каково влияние несомненного гения на окружающих его людей? И можно ли познать истинное дарование? Работа исследователя состоит в объяснении всевозможных явлений жизни путём разделения её (жизни) на элементарные события. Слово «анализ» буквально значит «разложение, расчленение». Но почему некоторые вещи наука всё-таки проанализировать не может? Любовь, благо, Бога? Потому что они просты, неделимы, как атомы. Так же и гений невозможно разложить на части: он — божественный дар, как считал сам Александр Сергеевич (см. стихотворение «Пророк»), он — одно целое. Следственно, конфликт разума и чувства, познания и слепой доверчивости к действительности является главным в рассказе. Каждый из пяти действующих лиц рассказа отстаивает в этом споре свою особенную позицию (за исключением второпланового «человека в тоге», который статичен и никак не развивается/раскрывается).

Тип 1: ГЕНИЙ. Александра Сергеевича Пушкина, или «человека в чёрном», в народе прозвали «солнцем русской поэзии», и отнюдь не зря: он провёл революцию на всех фронтах культурной жизни российского народа и приблизил высокий поэтичный язык к простому человеческому. Пушкин жёг и продолжает жечь сердца людей глаголом, и человек, его читающий, заново рождается. Он начинает мыслить иначе, чем прежде, на «языке марсиан», как писал М. Ю. Лотман. Это и есть творческий акт, взаимодействие, разговор с Богом — посредством поэта. Но, что немало важно, помимо своего новаторства, Пушкин немало перенял и из классической традиции древних греков. Эта преемственность символично выражена в лице спутника «чёрного человека» — «белом человеке в тоге», с которым они вместе живут на страницах вечных книг.

Тип 2: ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ. Противоположность гениальности — посредственность, которую олицетворяет второй герой рассказа — поэт Самосейкин. Сама его фамилия красноречиво заявляет об исключительности мысли этого человека, который приходит в недоумение оттого, что в альбоме музея, собравшем в себя литературные высказывания о Пушкине, не было его, Самосейкина, стихотворения. Поэт не признаёт авторитетов, а следственно, отрекается от опоры на литературном поприще в лице неясного «человека в тоге» и избирает путь индивидуалиста. И как говорил И. А. Гончаров, «отказаться от классиков — значит отказаться от всякого наследия предков, от всякой преемственной связи с прошедшим». Отречение от прошлого влечёт за собой зыбкость и, в общем, пустоту человеческой натуры. Всего один пуант придаёт иронии в образ поэта-самосейкина и выносит ему приговор: когда поэт встречается с пегасом, летящим вдохновением, он хватается не за узду, а хвост коня, к которому присосался змей-искуситель. Как говорится, демон живёт напротив храма, так и «блуд» висит на хвосте Вдохновения. Самосейкин соблазнился материальными выгодами, которые змей как раз олицетворяет, чем нарушил кодекс чести: поэт должен творить искусство ради искусства. Ожидаемо, Самосейкин получает удар хвостом и отлетает прочь от пегаса.

Тип 3: ИССЛЕДОВАТЕЛЬ. Но не лучше обстоят дела с приручением Вдохновения и у «маститого пушкиноведа» Гроцяновского. Он тоже пытается ухватить пегаса, теперь уже за узду, но тщетно. Конь и профессора отталкивает от себя. В чём же проблема? В рассказе Гроцяновский окрещён «исследователем», он позитивист, как бедный «сарториус», и его фамилия прямо означает «знать», «понимать». А как уже было сказано в начале, гений разумом непостижим, значит, все попытки профессора прикоснуться к божественному обречены на провал, потому что неверно мотивированы. Как сказал Тютчев, «умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать — в Россию можно только верить», что в равной степени применимо и к понятию гения.

Однако хороший ли исследователь Гроцяновский? Дело в том, что нет. Он совершил удивительную оплошность ещё в самом начале рассказа, приняв «подражание Парни» (вольный перевод) за авторское стихотворение Пушкина. Случилось так: Долев, директор Пушкинского кабинета, сидя в музее после работы, вспоминает о прошедшем дне: четыре экскурсии, работа с машинисткой, ответ на тринадцать настоятельных писем и странный разговор с «маститым пушкиноведом Гроцяновским», который что-то втолковывал насчёт вод Флегетона. Профессору нужно было знать, где конкретно Пушкин мог вдохновиться «блеском» воды, чтобы написать стихотворение «Прозерпина», о котором шла речь. Но Гроцяновскому невдомёк, что данное стихотворение — это вольный перевод «Превращения Венеры» Эвариста Парни. То есть поэт никак не мог, увидев блеск воды в колодце, схватиться за бумагу и написать стихотворение, как утверждает профессор, что ставит под сомнение его профессионализм.

Однако в «Прозерпине» есть крайне интересные строчки, которыми заканчивается стихотворение: «И счастливец отпирает/ Осторожною рукой/ Дверь, откуда вылетает/ Сновидений ложных рой» — и абзацем погодя мы встречаемся с ниоткуда взявшимся звуком «защёлкивающегося замка». Не мог ли это быть счастливый юноша, вернувшийся к себе домой и заперший за собой отворённую дверь? Получается, что кабинет, где восседает Долев, ведёт в Элизий, царство вечной весны, куда стремился Пушкин: «В обитель дальнюю трудов и чистых нег». А случайно выпущенный «сновидений ложных рой» настигает директора и погружает нас в страну грёз. 

Тип 4: НЕБЕЗНАДЁЖНЫЙ СЛУЧАЙ, или СВЯТО ВСЁ, ЧЕГО КОСНУЛОСЬ ДЗИНЬ. Последний, но не по значимости, герой в рассказе Долев — небесталанный искусствовед, интеллектуал, директор Пушкинского кабинета (в будущем — музея). Мы застаём его за рабочим столом в процессе написания научно-публицистической статьи, претендующей, впрочем, на новизну и нестандартный взгляд на творчество Александра Сергеевича Пушкина, однако весь энтузиазм Долева, с которым он приступает к письму, сплющивается при телефонном звонке. Он наступает на грабли бедного Самосейкина и непозволительным образом обходится с писчим инструментом: «Долев отшвырнул перо и подошёл к трубке»; надо отметить, что слово «перо» вынесено в заглавие рассказа («Рисунок пером»), что придаёт инструменту исключительную ценность. Долев, как Андрей Бузыкин из «Осеннего марафона», имеет нерешительный и мягкий характер и соглашается, видно, не в первый раз, писать на заказ, в ущерб своей работе. И если бы не фантастическая встреча с Пушкиным, которая однозначно ему пригрезилась, стопка писчей бумаги (предназначавшийся для его работы) осталась бы нетронутой, белой.

Опасно и отчаянно говорить устами Пушкина, но в рассказе эта норма «допустимого» не была превышена. Александр Сергеевич сказал всего две фразы: одну насчёт времени написания его стихотворения, вторая звучала так: «Да, пора». Пора действовать, писать, марать белые листы чернилами, потому что исписанные листы — род эстетики. Долеву необходимо было преодолеть себя, барьер, и вступить в творческий акт. И он был готов к данному таинству, ведь, как писал И. А. Бродский, «…школьник, увидев однажды во сне чернила, готов к умноженью лучше иных таблиц». Писатель, увидев во сне икону-Пушкина и чернила, готов творить лучше иных Гроцяковых-Самосейкиных.

Виктор Цой оказался прав: «Чтение книг — полезная вещь, но опасная, как динамит». Можно читать и постигать новые миры. А можно читать и подорваться на бомбе критического анализа, растратиться на мелочи жизни и не заметить главное. Поэтому так важен жгучий глагол, «мысли острый кончик хлыста», чтобы вывести людей из сонного состояния и взглянуть полнее на окружающую нас жизнь.

«Меня упрекали во всём, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром,
не видя, как войско под натиском ширпотреба
бежит, преследуемо пером»
И. А. Бродский