Канадские хроники. Восьмое августа

Бывают дни и бывают дни.

Ты открываешь глаза поутру и понимаешь, что сделал это еще до того, как твои веки поднялись. Словно маленький фонарик озаряет изнутри каждое твое движение, мысль и желание: проснуться в сознании и сохранять его как можно дольше. Если удастся, то прожитой день останется в архиве памяти с такой ясностью, что, кажется, он изначально уже готовый где-то в тайниках Вселенной живет своей отдельной жизнью, а тебе просто повезло – так сложилось! –пройти его от начала до конца.

Таким днем стало для меня и восьмое августа.

После утренней зарядки я проснулась окончательно и уже в восемь утра была в университетской клинике: мне предстояло сделать рентген. В ожидании того, кто поведет меня в кабинет, я прогуливалась по коридору, ловила взгляды людей и складывала их в виртуальную коробочку, как коллекционных бабочек. Большинство из них имели серые и тусклые крылышки. Но вот один взгляд вдруг блеснул пестротой и яркостью. Такое обычно происходит, когда рядом появляется кто-то похожий на тебя или сходный по энергетике.

Вот уж никогда бы не подумала, что сходство могло проявить себя в таком непохожем теле! Высокий под два метра мужик в зеленом халате, худой и потертый, с недощипанными волосами, торчащими во все стороны, заученно улыбнулся и назвал мое имя. Я пошла к кабинету за ним следом, наблюдая, как смешно и неловко он ставит ноги в безразмерных поношенных башмаках. Он привел меня в кабинку, велел раздеться и накинуть голубой халат с завязочками. После этого мы прошли в кабинет. Пристраивая меня к рентгеновскому аппарату, он болтал без умолку, и его добрые глаза светились чертовщинкой.

– Могу поспорить, вы родились в июне! – не удержалась я.
– Это вы как узнали? – он замер на мгновение.
– Чувствую всеми фибрами: свой человек! Мы же с вами – идеальные партнеры. Я – Водолей, а вы – Близнецы. Я их в толпе с закрытыми глазами различаю, – сказала я заученную фразу.

Мои слова рассмешили дядьку, и он стал еще более говорливым. Вскоре мне стало известно все про его жизнь, семью и увлечения. Наконец, съемки были закончены. Я поблагодарила его, накинула сумочку на плечо и направилась к двери. Мы были симпатичны друг другу, поэтому меня не удивило, когда он пошел за мной следом и приблизился почти вплотную.

В голове уже проносились варианты развития событий, но жизнь всегда оказывается смешнее. Доктор с обворожительной улыбкой наклонился ко мне с высоты своего двухметрового роста и пальцем указал на что-то в том месте, где рисовался ремешок от сумочки.

– А вот с этим поаккуратнее, а то всех тут в больнице с ума сведете. Следом бежать будут, – сказал он.

Я в первый момент ничего не поняла, но хватило ума опустить взгляд туда, куда указывал его палец: верхние тесемочки широченного халата развязались, и моя лилейная грудь гордо возвышалась над серо-голубой тривиальностью больничного одеяния. Я расхохоталась:

– Но ведь она еще ничего, а?
– Очень даже ничего, – в тон мне ответил док, и мы на прощание помахали друг другу.

По дороге в даунтаун я еще долго смеялась, вспоминая мой стриптиз.

Пришла пора постричься, и, чтобы сэкономить, я направилась в учебный колледж, где начинающие девочки под присмотром опытных матрон приобретают свой первый опыт работы парикмахером.

Думаю, я соврала: не чтобы сэкономить я отправилась на поиски колледжа, а за новыми приключениями. Первым из них стал вопрос: а нужно ли мне это или возможно обойтись без всякой стрижки? Вот пусть знаками и дадут мне понять. Первым знаком стало то, что несколько кварталов я прошла по зеленой волне, то есть все светофоры включали зеленый свет при моем приближении.

Вторым оказалось то, что в колледже я никогда не была, и даже при наличии интернета не всегда с первого раза удается найти нужное место среди многоэтажного сумбура даунтауна.

Но меня словно вели: я пошла по нужной улице и повернула именно туда, куда надо, по наитию. Попутно у здания Сити ТВ поприветствовала Эрика Додда, который неожиданно курил на крыльце. С Эриком мы время от времени делаем записи рекламы на радио и всегда учтиво раскланиваемся.

В колледже мне выделили девочку, которая, облизывая губы и высовывая язычок, стригла меня больше часа, пока мне, наконец, не пришлось ей намекнуть:

– Вы знаете, я так несовершенна! Поэтому и стрижка мне совершенная ни к чему, поверьте! Просто сделайте короче то, что у меня уже есть.
На это ушло еще полчаса. Я почти выспалась, но начинающего гения нужно было подбодрить, и я ее спросила:
– А у вас легкая рука?

Девочка не знала такого выражения, равно как и того, что от тяжелой руки, в соответствии с верованиями, волосы плохо растут и выпадают. Все это я объяснила моей деве и добавила в мажоре так, чтобы слова стали клеймом:
– Ой, да я вас насквозь вижу: у вас очень легкая рука!

Пусть верит и действует. А вдруг?..

Почти через два часа я стала свободной и пушистой.

Пройдя весь Сити Центр до сквера Черчилля, в кафешке рядом с городской библиотекой я взяла чашечку кофе с карамелью, устроилась поудобнее в мягком кресле и стала наблюдать за прохожими.

Прохожие проходят. Куда они идут вместо меня? Какие вместо меня дела делают? Какие чуждые мне до времени страсти и печали их обуревают? Следует ли испытывать благодарность за то, что эти люди болеют и радуются, терзаются и бездельничают вместо меня?

Вот, держась за руки, прошла чета престарелых индусов – держу ли я кого-либо за руку? Вот три девицы подросткового возраста и, словно на подбор, необъемные в талии, но в коротких юбках и обтягивающих штанах, в пирсинге и тату…

Такое точно никогда не сотворю со своим телом, так что – спасибо им! Грязный бродяжка в вязанной некогда белой, а ныне замызганной шапке… Парень-качок, словно сошедший с рекламного проспекта… Мамочка-китаянка с тремя детками – все мелкие…Совершенно белая старушка, сгорбленная, но в шляпке и на каблуках…

Пора!
Я допила кофе и направилась к метро.
Перейдя дорогу к скверу Черчилля, я взглянула направо, на концертный зал, где время от времени играет симфонический оркестр и куда скоро привезут «Аиду». Запредельные цены на билеты пообещали мне, что я найду, как провести свое время в другом месте. И тут с высот классической эстетики меня скинуло вниз и шмякнуло оземь.

Удивить меня трудно. Знанием. А вот незнанием – очень легко. Когда я не знаю ответов на вопросы, они подолгу меня не оставляют. Один из таких вопросов: что значит – быть в сознании? Вот сейчас я, вроде, пребываю в нем, но тогда почему я собой не управляю?

Проходя мимо одной из лавочек, стоявших вдоль дороги, я вначале увидела велосипед в ее изголовье, и только потом мой взгляд опустился ниже. И как же низко он опустился! Сколь низко пал!

На лавочке спал хозяин велосипеда.
Одет он был в майку и широкие трусы, собравшиеся к одной стороне и в своей щедрости вывалившие наружу все огроменное мужское добро какого-то нереально-сизого мохнатого цвета.

Следом за мной шла китайская мамочка с детишками. В Канаде не принято вмешиваться в частную жизнь. Но когда одна частная накладывается на другую и оскорбляет чувство прекрасного? Ах, интеллигенция! Кто-то демонстрирует свой ум, а кто-то – что имеет. Или – чем имеет.

Отголоски воспитания мелкой мутью поднялись со дна моей души, и я подошла к мужику в полицейской форме. Он стоял у метро и курил. Только вблизи я разглядела, что на нем форма машиниста, а не полицейского.

– Вы, конечно, не полицейский, – начала я.
– Нет, – ответил он. – А что случилось?
– Видите ли, вон там, на лавочке тот, кого я джентльменом не назову, распростался так, что все его яйца вывалились наружу. Может, вы его разбудите?
– А-а-а-а, – протянул машинист. – Так вы идите в полицию! Это три квартала по 97 улице и два квартала по 99 авеню направо.
– Нет уж, спасибо! – я поклонилась ему, прижав обе руки к сердцу. – Я насмотрелась. А что ж других людей лишать такой красы?

Мужик пожал плечами и бросил окурок в урну.

До сих пор ясно помнится все досконально: цвет его формы, черты лица, бьющие фонтаны за его спиной, благоухание цветов соседней клумбы, стрекот вертолета в небе, даже отражение моих собственных глаз на внутренней поверхности моих очков. Я по-прежнему была в сознании, словно невидимая рука нажала на моем магнитофоне кнопку «запись».

Пообедав дома и собрав вещи и пакетик с едой, я отправилась на работу. В этот день у меня была смена в Савилль фитнес-центре.

Когда приходит вечер, срабатывает стереотип завершенности дня, и мы, расслабившись, забываем, что для чудес время не имеет никакого значения. У меня создалось впечатление, что после двух удивлений в финтес-центре, уже ничего произойти не может – в десять ночи, на станции метро. Счастье, что я ошибалась. Там, на улице, произошло главное событие, которое до сих пор своей яркостью и невероятностью удерживает меня на том же месте.

Но вначале о событиях на работе.

Сбылась моя мечта: в этот день я почти полчаса беседовала с любовью своей бунтарской юности – с Байроном. Было время, когда его стихи я заучивала наизусть, потому что образ человека, позволявшего себе говорить многое против правил, вдохновлял на смелость.

«Будь это возможно, я бы и камни научил восставать против тиранов земли!» – восклицал он. И вот стоит Байрон передо мною, называет меня по имени, улыбается, смеется, спрашивает совета, делится воспоминаниями, делает в сторонке ушу. Тезка великого Байрона в свои семьдесят лет оказался профессором на пенсии и очень доброжелательным, разговорчивым типом. Мы стали друзьями.

– Байрон, ты понимаешь, как все в жизни происходит? Вначале мы в юности (или еще до начала жизни?) выбираем себе друзей, а потом, если успеем, встречаемся с ними на своем пути!

Он расхохотался, помахал мне и направился к велотренажеру. В этот момент ко мне подошла тренер и попросила дезинфицирующую жидкость.

– Кто-то поранился? – участливо спросила я. – Сейчас принесу. Я достала из аптечки квадратик ваты, пропитанный спиртом, чтобы протереть рану.
Тренер посмотрела на меня очень странным взглядом, намекая, что я чего-то не поняла.

– Что такое? – спросила я.
– Мне требуется дезинфектант и какое-то большое полотенце. Кровь…
– Кровь? – я по-прежнему не понимала. – Что, так серьезно, что нужно полотенце?
Тренер поджала губы. Сама взяла с пола бутылку дезинфектанта и полотенце, которое я ей протянула.

– Менструальная кровь! – бросила она мне.

Боже!
Я представила, что одна из дев перенапряглась и испачкала пол. Мое примитивно-плоское мышление от пола не отрывалось, не устремлялось в полет. Когда же я увидела, что тренер старательно смывает солидное пятно крови…со стены на высоте полутора метров, я не сдержала удивления: скачи, друг мой! Резвись на воле! Сколько еще возможностей человеческого тела мною не изведано!

И, словно в подтверждение моих мыслей, по залу разнесся стон… еще один… и еще! Они напоминали мне то ли плененное животное, стремящееся разорвать путы или ловчую сеть, то ли – отдаленно – страстные любовные стоны.

Я огляделась. Наверное, пока я была в туалете, он и прибыл. Это был колясочник, который изо всех сил и со всей приложимой страстностью, поднимая груз, тянул ручку тренажера вниз. Он стонал снова и снова, а обслуживающий его мужичок средних лет стоял рядом и, позевывая, прятал глаза за шторками безразличия и скуки.

Мне же день явно скучать не давал.

Смена закончилась.
Через двадцать минут я уже окажусь дома и спокойно лягу спать.
Так думалось мне, наивной, но я не догадывалась, что за подарок мне готовится напоследок.

Пока я была на смене, отгрохотал сильнейший ливень, и угасающее небо до сих пор ровно наполовину вполне живописно было затянуто облаками. Когда же я подошла к остановке метро, то просто обомлела. Поезд не торопился, так что у меня было время насладиться последним аккордом дня – его мощью, мажором, многоцветностью.

Слева от меня, вдалеке, на острие елей покачивался пульсирующий оранжевый шар солнца; справа поднималась широкая, короткая и почти вертикальная радуга. Прямо по центру, напротив меня, из сизых непроветренных туч совершенно бесшумно падали вниз и уходили в землю извивы золотых молний – пучками, по три-четыре одновременно.

Я поворачивалась то в одну, то в другую сторону и не могла насытиться щедростью и кажущейся необоснованностью такого подарка. Небо постепенно темнело, словно опуская тяжелые кулисы сумрака и давая понять, что великолепный спектакль завершен.
Аплодисменты!

И мне подумалось, что так и жизнь должна завершаться – в великолепии, восторге, в удивлении и благодарности за все роли, которые нам было позволено сыграть.
Не знаю, как вы, а я в это верю.