Застёжка

Он проснулся как обычно, раньше семи утра. Июльское утреннее солнце играло бликами в листве берёз, что шелестели за окном; солнечные пятна, запутавшись в легкой тюли гардин, создавали прихотливые сочетания света и тени на мебели, на узорах  древнего бельгийского ковра на полу, и на корешках тяжёлых книг, что хранились в большом застеклённом шкафу дальнего угла комнаты. Таня ещё спала, разметав длинные светлые волосы по подушке, её лёгкое дыхание было почти незаметно, и он слегка прикрыл ей грудь пледом от прохлады и свежести утра, тянувшей из открытого окна. Несколько минут он лежал, бездумно разглядывая трепетные переплетения света и тени на стене, потом осторожно соскользнул босыми ногами на пол, прошел в ванну, и прикрыл за собой дверь. Он быстро умылся, оделся, ещё раз взглянул на золотистую копну волос мирно спящей жены, и тихонько вышел из квартиры.

Он быстро и уверенно шёл по тропинке небольшого леса, что тянулся позади недавно отстроенного клуба «Бегемот»: слева от тропинки были большие, мрачные ели и пихты, которые удалось чудом сохранить при строительстве. Справа были густые, в человеческий рост, кусты то ли тиса, то ли боярышника, он не мог сказать точно, поскольку не очень хорошо разбирался в растениях. Он глянул ещё раз на эти ровно постриженные кусты, поморщился досадливо, мимоходом, и пошёл дальше, в сторону входа в клуб. Туда, где вчера состоялся первый в истории их провинциального городка показ мужского стриптиза. Именно там, на выходе, где-то в траве у гранита лестницы, Таня потеряла застёжку от своих босоножек. И в темноте позднего вечера они так и не смогли её найти, как не искали.

Вчерашнее представление поначалу разочаровало его – ему показалось, что такой стриптиз он мог посмотреть в обычной сауне, куда ходил почти каждое воскресенье. Или на пляже, где в июле яблоку было негде упасть, и где можно было встретить красивых парней на любой вкус и цвет. Но было какое-то особое очарование в том представлении, на которое она его чуть не силком затащила вчера. Гремела мощная музыка, в баре он взял себе дайкири дабл, а она мартини со льдом. Разогретые музыкой, сверканием огней, потрясающим представлением, где прекрасно сложенные, загорелые парни заводили публику так, что молодые девушки и даже мужчины кричали в экстазе, они потихоньку пили и всё больше увлекались представлением. Это было несомненно красиво, это была хореография, наполненная энергией, напором, каким-то высоким и скрытым смыслом, и ему показалось даже, что высокий и красивый парень, оказавшись близко от них, втягивает их своим взглядом в головокружительный хоровод любви и непостижимого волшебства.

Они выпили ещё, потом встретили знакомых, о чём-то поговорили, потом танцевали, потом музыка умолкла, огни погасли и все начали расходиться. И уже на тропинке, по дороге домой, Таня сказала, что потеряла застёжку. Они пытались найти её, подсвечивая тропинку светом гаджетов, но ничего не нашли. И, когда раздосадованные, усталые, пошли по тёмной тропинке в лес, домой, она вдруг прижалась к нему, и, взяв за руку, уверенно потащила по траве в лес, в темноту, под защиту стриженой стены кустов.

 - Давай сейчас, здесь, - шепнула она тихо, и провела рукой по его бедру.
 - Да ты что, там же люди идут по тропинке. Увидят, - сказал он, стараясь освободится от её объятий, и даже толкнул её легонько, отстраняясь.
 - Ну, и что, пусть видят, - сказала она. – Много ли они увидят в темноте?
 - Давай подождём до дома, - сказал. – Не понимаю, что тебе так загорелось…
 - Эх ты, зайчик - сказала она. - Было бы чего бояться.

Они снова вышли на тропинку, и пошли в ту сторону, где приветливо светились огни дороги, и где был их дом. Дома она была молчалива, задумчива, раздевалась неохотно, и когда он погасил свет, отвернулась к стене, и почти сразу заснула. Вскоре он тоже заснул.

И вот сейчас он бродил взад и вперёд по усыпанной мелким мусором тропинке возле гранитных ступеней на входе клуба, потом прошёл к дороге, и от дороги снова медленно пошёл назад, в сторону дома, внимательно поглядывая вправо и влево от тропинки. Наконец, минут через пять, на самой кромке травы и старых листьев что-то мелькнуло золотым, и он увидел эту золоченую застёжку, положил её в карман, и пошёл домой. Видимо, он не слишком осторожно прикрыл дверь, и Таня проснулась, когда он входил.  Она открыла глаза, и он молча положил ей в ладонь заветную застёжку.

 - Заяц! – выдохнула она, и прямо из постели бросилась ему на шею. И в ту самую  секунду он увидел её всю, только что отошедшую от сна, увидел её от золотых на солнце, вьющихся волос, веснушек чуть курносого носа, лёгкого пушка на загорелых руках, крепких молодых грудей и сияющих невероятным счастьем серо-зелёных глаз.