Или она, или я. И выхода нет

Тёмная сила бурлила в нём мощным потоком. Ещё в детстве деревенская бабушка говорила ему, что передаст дар. Он не понимал тогда. Только заворожённо смотрел на витиеватый серо-чёрный пар, поднимавшийся из её старого чугунного котла с кипящим варевом, подвешенного над открытым огнём. Плотно-густой пар, принимавший порой вид странных и пугающих образов.
А сорок дней назад она умерла. Умирала трудно. С неделю отойти не могла. Мучилась. Скрипела удивительно молодыми и белыми зубами. Стискивала его большую мужскую руку. И шептала, шептала, шептала.
Он слушал. Впитывал. Чувствовал всем телом, как что-то неосязаемое бурным потоком переливалось из её сухой цепкой руки в его сильную руку, и растекалось по всему телу, то обжигая, то замораживая.
Было больно и страшно, но он терпел. Так было надо…

И вот сегодня, на сороковой день, в его дверь позвонила она.
Женщина. Лет тридцати семи — тридцати восьми. Своеобразно красивая. Как-то по-деревенски. Широкое округлое лицо с маленьким подбородком, превращавшим его в пухлое очаровательное сердечко. Тонко и изящно очерченный, аккуратный, чуть с горбинкой, нос. Огромные серо-зелёные с рыжими пятнышками глаза под пушистыми ресницами, слегка тронутыми чёрной тушью. Маленькие, красивой и чёткой формы, губы. И роскошная грива густых прямых русых волос до плеч. «Если бы чуть длиннее...», — подумал он. Их так и хотелось заплести в тяжёлую толстую косу.
Белокожая с румянцем во всю щёку. Такая классическая русская красавица из волшебных сказок. Только уже не юная.

Он пропустил её в дом.
Походка была тяжеловата. Не соответствовала ещё довольно стройной фигуре женщины. Словно она несла какой-то невидимый груз или утверждала себя, жёстко втыкая пятки в пол.
Сели в кухне. Он посмотрел в омут её глаз. Там металась боль. Всё вперемешку — одиночество, гордыня, неутолённая страсть, зависть, беспомощность, страх и готовность идти до конца.

Он почуял всем своим существом, что она из его породы. Из тёмных. Вот только бабушку свою предала. Не пришла к ней перед смертью принять дар. А та ведь звала её…
«Не почуяла, материалистка», — с досадой подумал он.
И дар получила другая из её рода. Против воли бабушка его другой внучке передала. От безысходности. Нелюбимой передала. Больше некому было.

«Хочешь забрать своё?» — пристально глядя ей в глаза, спросил он. И увидел метнувшийся в сторону взгляд. Она не поняла. Не знала про дар. За чем-то другим пришла.
«Нет. Не своё. Чужое забрать хочу!» — с вызовом, буквально прокричала она.
«Мужа у сестры забрать хочу! Почему ей всё, а мне ничего?» — боль расплескалась из глаз, затапливая пространство не принятой когда-то силой.
«Вот так и бывает», — подумал он. «Пришла бы к смертному одру принять дар, сейчас не было бы тебе никакого дела до твоей более успешной в быту сестры. Жила бы, как сыр в масле каталась, с такой силищей-то».

Он спокойно спросил — «Приворот? Порчу? Остуду от мужа к жене? Что хочешь? Всё сделаю...»
«Хочу, чтобы она сдохла, но вначале, чтобы намучилась! Чтобы смотрела, как я заберу у неё всё, что сейчас у неё есть — любовь, мужа, детей, собственность, здоровье, счастье. Всё!»
«Это дорого будет. Ты знаешь?», — он с интересом наблюдал за бушующими страстями на лице, явно привыкшем к холодному надменному превосходству.
«Знаю. Согласна. Я хорошо зарабатываю.»

«Что ж, тогда начнём. Фотографии принесла?»
Она выложила на стол несколько фотографий. Домашние фото. Какой-то семейный праздник. На них и она, и несколько ребятишек разных возрастов, и ничем не примечательный некрасивый лысеющий мужчина, и явно измученная бытом, подвядшая уже, некрасивая женщина, ничем не похожая на саму заказчицу.
Он ткнул пальцем в женщину на фотографии, — «Она? Сестра твоя? А вы совсем не похожи. Сводная что ли?» Посмотрел пристальнее. «А-а-а-а-а, единоутробная… Отцы разные. Понял...»
Она выложила на стол стопку купюр и с застарелой ненавистью выплюнула, — «Она! Ненавижу!!!»
Он начал ритуал.

Через два часа он протянул ей небольшой чуть удлинённый цилиндрик чёрного металла.
«В любую его одежду зашей. За подкладку или в шов. Неважно, как часто носит. Главное, чтобы прямо сейчас регулярно надевал. Можно в куртку. Есть у тебя доступ к его одежде?»
 «Да. Мы в одной квартире живём», — с оживлённой улыбкой сказала она. Огромные глаза сияли радостью и предвкушением. «Зашью. Не заметит никто. А для неё? Для неё — самое главное!»

«Для неё не дам. Не волнуйся. Её муж сам всё сделает», — посмотрев семью, он не смог сказать женщине, что за сестру напрямую не возьмётся.
Дар-то бабушка именно ей перед смертью передала. Да, слабый из-за нелюбви к этой внучке. Но дар… Здесь откат такой будет, что не только заказчице прилетит, но ему не поздоровится. Сестра-то белая оказалась. Совсем белая…

Он закрыл дверь за женщиной и почувствовал, как странно защемило в груди.
«Что-то не то я сделал. Ох, не то… Она же белая совсем. Без единого пятнышка. И как выжила только в такой тёмной семейке? Ещё и тёмный дар приняла… Ох!»
Он вздохнул, — «Что теперь после драки кулаками махать?», — и пошёл в потайную комнату ставить себе защиту на откат.
«Сама виновата, если тебе прилетит. Белая тебе явно зла не делала. Жила себе тихую человеческую жизнь. Силой лишь неосознанно подправляла события. В основном детей своих оберегала. Даже мужа не держала силой. Просто любила всех. В том числе, и тебя. Так что, за твою зависть тебе и ответ держать», — размышлял он, привычно накладывая на себя став.

***

За следующие десять лет она приходила к нему четыре раза. Старела и дурнела на глазах. Стала густо и удушливо пахнуть могилой. Располнела. Лицо потеряло былую гладкость. Бледная кожа пошла буграми. Поблёкли глаза.
Он видел, она умирает.
Да. Мужа у сестры увела. Но это — всё, что удалось из заказанного.
Она приходила скандалить. «Ты обманул меня! Она с ним сама развелась и расцвела так, как не цвела никогда в жизни. Выглядит лет на двадцать. Хороша, словно другие лицо и тело обрела. Детей не держит, они ко мне и их отцу сами не идут. Мать любят. Квартиру со мной разменяла. Не потеряла ничего! Ничего, кроме этого неудачника! Ничего, слышишь!?»

Он уже понял, что всё с белой пошло не так.
«Хочешь, деньги верну?» — спрашивал он.
«Да, зачем мне твои деньги? Дело сделай! Убей её! Уничтожь! Ты обещал!!!», — в истерике она становилась совсем некрасивой. От былого великолепия не осталось и следа.
Он выпроваживал её за дверь, обещая всё исправить. Садился ночью перед котлом. Наговаривал на дым. Бил наотмашь, когда белая спала.
Та падала во сне под пулями, закрывая собой своих близких. Выбивала из рук присланных им ведьм резиновые прозрачные стаканчики с зелёным зельем. Отвергала подношения и приглашения. Выбиралась из капканов и лабиринтов. И росла…

Не в буквальном смысле росла. Энергетически.
Каждое его воздействие она принимала полученным от её бабушки тёмным даром. Потом что-то делала с потоками силы и перерабатывала их в белоснежный сияющий кокон, которым закрывала своих близких, сама принимая удары один за другим. В физическом мире белую преследовали беды и неудачи. Она теряла подряд всё — деньги, работу, здоровье, личную жизнь, уют и благополучие. Чем держалась, он понять не мог.

И при этом в магическом мире она становилась всё сильнее. Её сила словно росла вместе с силой его ударов. Он не понимал, как это возможно — фактически на руинах своей жизни так держать удары судьбы.
«Птица-Феникс...», — в ужасе шептал он над очередным ночным ритуалом. «Как же меня угораздило?!»
Это было плохо. Ох, как плохо...

***

Через одиннадцать лет после первого ритуала заказчица умерла. Тяжко. В муках. Генерализованный рак. Сгорела за четыре месяца. Умерла в ночь перед Днём всех Святых, в конце октября.
«Черти забрали...», — с ужасом прошептал он. «Чуяло моё сердце, что не надо лезть к белой...» — он выложил на стол все свои колдовские амулеты и обереги.
«Раз белая осталась жива, теперь все откаты мои. Заказчица своё уже в другом мире получает. Надо себя сохранить. Не гибнуть же из-за одной завистливой бестолковой бабы?»

С тех пор так и повелось. Он пытается уничтожить белую. И магической силой, и физической, в материальном мире. Сколотил банду. Гонит белую отовсюду. А она, как заговорённая. И жива, и сама всё сильнее и сильнее.
Видит его, несмотря на любые мороки. Чувствует и его, и его подручных.
Порой и в ответ бьёт. Но не магией. Только в материальном мире. Словно какое-то условие соблюдает. Скорее, не бьёт, а защиты ставит — сильных людей между собой и им.

Всё материальное она уже потеряла. И выхода у него теперь нет — или она, или он. Если остановиться, за всё неправомерно отнятое у белой придётся ответить.
А значит, в живых останется кто-то один.

Думать о том, чем ему придётся заплатить, если он всё-таки уничтожит её, он не мог…

***