Как тётка Ефросинья на сельском сходе выступала

      Несколько объявлений в разных концах деревни и на дверях обоих магазинов убедительно призывали сельчан дружно прийти в клуб, на сельский сход. На общее собрание села, значит.  Где каждому будет  предоставлена возможность высказаться  по наиболее наболевшим и острым вопросам. И свой вопрос задать, если таковой имеется. Совсем не часто такими сходами сельчан баловали.  Поэтому помещение небольшого зрительного зала в сельском клубе в этот вечер было забито людьми до отказа. Казалось, не дай бог, вот ежели втиснутся еще несколько человек в зал, то может образоваться полный кирдык.  Хлипкие стены старенького клуба просто не выдержат. Разъедутся они в разные стороны от тесноты людской, а потолок, в завершении всего, окончательно прихлопнет этот гудящий улей.

      Еще не доходя добрую сотню метров до клуба, два друга закадычных, Миха и Вован услышали громкий, порой, переходящий на визг, женский голос. Прерываемый изредка хохотом  доброй сотни людей, собравшихся в этот вечер в зрительном зале клуба. По всей видимости, вводную часть собрания, друзья пропустили. Знать, очень важную, где сельчане, все, как один, должны были всячески одобрить и поддержать решения родной партии и правительства. А сейчас, видимо, в самом разгаре идёт обсуждение наболевших проблем местного, деревенского масштаба.

     Поднявшись на ступеньку клубного крыльца, баламут Вован, как председательствующий, обратился к другому баламуту Михе, якобы, к народу в зале:

    - Итак, товарищи! На повестке дня, такая вот х… (ерунда). Соседний колхоз просит овёс. Дадим?

    - Буй им! Сами съедим! – это Миха, от имени общества, громко ответствовал своему другу.

    Весёлые парни, эти Миха и Вован. Хлебом не корми, дай только чего-нибудь, отчебучить, да сморозить. По поводу, иль совсем, как счас, без всякого повода. Ну, да бог с ними, шалопаями. А что в клубе то деется?

   Заглянув в открытую дверь, друзья враз осознали, что, в битком набитом людьми, зале, дело “пахнет керосином”. Выступала с места тетка Ефросинья, женщина характера бойкого и взбалмошного. Тараторила, размахивая руками и брызжа слюной на головы, рядом сидящих товарищей:

    - Ну, вот, коли собрались мы здесь, скажите мне, бабоньки! Миленькие, вы мои! Доколе мы будем терпеть эту сучку, змеюку подколодную, Физку. Ведь, у ней, считай, половина наших мужиков перебывало. Кто тайком, скрадучись шлындает к шалаве этой, а кто, чуть ли не в, открытую, прётся. Вы вот, растолкуйте мне неразумной, и скажите на милость, она что, мёдом её кажен день мазюкает? Мужики, веть, прямо как те трутни голодные, вьются и вьются всегда вкруг ее. Спасу нет никакого.

    Последние слова тётки Ефросиньи потонули в очередном взрыве хохота. Правда, некоторым мужикам, почему-то было совсем не до смеха. Кое-как успокоив собравшихся, председательствующий дал слово деду Ипату Савельичу:

   - Ты, Ефросиньюшка, уж, сильно, то, не наговаривай на всех мужиков наших сподряд. Не все они таки, как твой разлюбезный Петенька. А вот почему он туда, по-суседски, бесперечь ныряет, огляди себя в перву очередь. Может, попробовать и тебе красулю свою, чем-нибудь сладеньким намазюкать, чтоб она слаще Физкиной поглянулась ему. Смотри, токмо не переборщи. А то ведь те трутни голодные к тебе могут переметнуться. Что тогда делать, то, будешь?

    Опять хохот в зале.

    - Так я совсем про другое хотел сказать. Дорогие мои сельчане. Надо нам навсегда решить вопрос с нашей деревенской свинотой. Вы посмотрите, все наши склоны, что вокруг деревни нашей, изрыты, перепаханы свиньями. В деревне, в каждой луже, лежат по нескольку штук. В забоку не зайти, чтоб не наступить на матку с поросятами. Тяжелый вопрос поднимаю, но я так кумекаю, надо как-то нам сообща решать его.

   Ох, бедный Ипат Савельевич, лучше бы ты не поднимал этот вопрос. Как все дружно накинулись на старика. Никому и в голову не приходило, чтобы в деревне, да держать свиней своих взаперти, сутками в хлеву. Враз забыли про гулящую Физку и любвеобильных мужичков. Некоторых. Ну, уж коли вопрос тяжелый, и вот так сразу с кондачка не решить его, то покричали, покричали, да и стали слушать следующего оратора.

    Встал с места учитель местной школы, Александр Иванович:

   - Вот в президиуме у нас сидят председатель сельсовета и управляющий фермой. Скажите, уважаемые, когда вы с вечерних киносеансов из клуба возвращаетесь со своими женами домой, как вам наши улицы ночные, не освещенные светом электрическим?  Разве, что луной, иногда. Ничего не мешает вам? А я вот заявляю обоим в лица ваши, что, в любую сторону, куда бы мы не пошли, у нас на пути обязательно встретятся огромные ямы с жидкой грязью. Которые никак невозможно обойти, потому, как с обеих сторон этих луж, дворы хозяйские частоколом огорожены.

   - Скажете, мол, что у заборов в грязи лежат чурбаки от не расколотых чурок, что сердобольные хозяева кинули в грязь вместо тротуара. А вы наступали хоть раз на эти чурки в темноте? Они имеют подлое свойство, менять своё положение, когда вы на них наступите. Да так, что вы проваливаетесь в грязь по самую щиколотку, а то и выше.

    - Поэтому, от лица жителей села, требую, чтобы запретить тракторам и грузовикам ездить по сельским улицам, а для этого привести в порядок объездную дорогу и пусть они по ней елозят. А главную улицу незамедлительно отремонтировать. В первую очередь засыпать глубокие грязевые ванны, где вольготно отдыхают, упомянутые ранее, свиньи и хряки.

    Что тут началось в зале после этого выступления Александра Ивановича. Десятки человек с места клеймили позором власти сельские в лице председателя сельского Совета и управляющего фермой. Те, в ответ, обещали в скором времени отремонтировать улицы, причем говорили убедительно и умными словами. Но, кажется, жители не, очень то, верили их обещаниям.

     - Ну, что еще хочешь сказать, Ефросинья? Давай, выкладывай. Да, побыстрее. Еще многие и разу не выступили, а ты опять, слово просишь. Вынь, да положи тебе:

    - Да я опять про эту змеюку Физку. Вон стоит у задней стенки мой муженек Петенька. Пусть он всему честному народу, как на духу, расскажет, кто, окромя его, из мужиков, к Физке этой ныряет. Давай, Петенька, выкладывай всё начистоту, с кем ты из мужиков встречался у сучки этой, когда, бывало чи, припозднишься, на малость самую, к ней.

    Ох, уж тут то все мужики в зале, прям таки, сперва затаились, а потом как взъерепенились все. Закричали, материться стали, да так громко и словами, сплошь нехорошими:

    - Председатель! В душу и крестики мать! Да удали, же, наконец, эту ненормальную бабёнку из зала. Нашли, кого слушать. Давайте лучше вопросы серьёзные решать, коль собрались в кои веков на сход этот.

    Удаляться Ефросинья никак не захотела, но примолкла. Собрание вновь продолжило течь по своему руслу. Успели обсудить даже итоги нынешней посевной. Договорились, по сколько денежек надлежит платить пастуху за корову и теленка в этом году, что будут пастись в стаде личном. Еще целый ряд вопросов обсудили и приняли соответствующие решения. Пообещал председатель сельсовета посодействовать в приобретении новой радиолы с пластинками для клуба. Чем сильно девушек обрадовал. И к великой радости парней, сказал, что на днях привезут и установят в фойе большой бильярд под зелёным сукном и с большими, костяными шарами.

    Тётка Ефросинья выходила из клуба под ручку со своим мужем Петенькой.

    - Ничего, ничего, злыдень, ты мой. Будет и на моей улице праздник. Есть у меня одна планида, как отучить тебя шастать, куда не след. Обхохочешься весь тогда, помяни моё слово. Ты мой карактер знаешь!