Последняя песня росомахи часть 2

       Ньукус воочию чувствует, как из потаенной глубины его нутра под курткой боем сердца выталкивается наружу переполненный хотением долгожданной встречи теплый выдох и белой рукавичкой растворяется в небе, оседая на кустах. Охотник шагает споро, насколько позволяет местность, то бишь, испещренная коварной болотной водицей под невинной на вид прошлогодней травой.  Обманной идиллией, куда ни глянь, ласково колыхаются лохматые кочки. Читатель тотчас представит себе сие, закрыв на миг глаза…

      Наметить себе четкое направление следования, ну, никак не получается. В голове охотника сейчас тот самый случай, когда одно полушарие месит азарт, какой предпочтителен нынче охотничий трофей, а во втором егозит острым стланником желание увидеть и узнать друга далекого детства. Вестимо, он, взрослый человек, понимает, что, как вода и как снег в природе, дитя тайги - росомаха другом – товарищем человека быть не может по умолчанию. Он в реалии – хищник. Потом, столько снега растаяло, скорее запах Ньукуса давно улетучился из памяти зверя, нынче и одежда на нем другая, со дня сегодняшнего, с иным искусственным запахом. Но ему очень уж хочется верить, ведь неисповедимы пути в дебрях тундры. Таежный народ, известно, народ суеверный.

      Правильно говорят, что свою тропу мало видеть панорамно, важно его нервами глаз и ушей чувствовать. Дескать, с исходящей от распадок дымкой низины. К слову, утром Ньукус нарочно отказался от услуги охотничьей лайки. Либо его бурлящая кровь, он верит, непременно вспомнит и прочувствует живьем все, что случалось не только с ним в давние подростковые годы, но и с его предками вот на этом безмолвии тундры. Однажды росомаха и собака с первой же встречи «не нашли общего знаменателя – дружбу на троих». Подушки пальцев рук слегка обволакивают охотничье ружье, нет, не одностволку с детства, а самый что ни на есть автомат - пятизарядник.

     Ньукус вдруг улыбнулся, вспомнив, ох, сильно мешала одна мысль на пороге охотничьей заимки. Уж очень понравилось его новое ружье оленеводам, нет, они не просили, такой народ. По глазам их Ньукус все прекрасно понял, однако… Пока шел до первых кустарников, родилось трудное решение. Позже в райцентре, выправит документы. И эта мысль, как материализованная, пусть в тиши головы дождется вечернего сбора. Кстати, опытный охотник заряжает магазин ружья только на три патрона, так верней избежать досадной осечки. Ньукус не торопится, память человеческая штука избирательная, потребуется некоторое время для воскрешения причудливых узоров звериных и пернатых «хитросплетений».

       А воздух – то как освежился, наполнился солнечными лучами! Возьми да размахнись остогом, враз ответит хрустальным звоном бубна. А молодой ветер играюче кувыркается по травам и кочкам, выгоняя вон застоявшуюся за ночь молочную влагу. Только далекие горные дворцы, опоясавшие полукругом горизонт, все еще дремлют, подставляя каменные щеки шальным лучам.

        Ага, вот она, та самая, лохматая, седой травой укрытая пригорка. Безжалостные холодные годы заметно прибавили земляного горба. Ньукус устраивается на высокой кочке. Пусть запах человека сливается с запахом травы и кустов. Снимает с плеч рюкзак и достает из его недр банку тушонки, лепешку. Расчет охотника простой, росомаха, коль он здравствует и где – то в этих краях живой обитает, непременно почует запаха тушеного мяса и свежей лепешки. Надобно ждать часа два, путь бега росомахи может быть не близким. Славно сидеть и думать в тишине тундры одному. Мысли горностаем разбегаются, заряженные невидимой магией просторов.

          В таких мгновениях жизни, он любил повторять – лирика жизни, брат. Так оно и есть. Конечно, сегодня никто не появился, даже воздух и птицы не встревожились. Что ж, пора идти, зря времени тратить.

            И не пустым же возвращаться в стойбище, охотник решает на обратном пути добыть несколько штук жирных куропаток. Он уходит другой тропой, через гущу чернеющего прилеска, с целью выйти к «вальяжным» куропаткам с «тыла». Прежде, для интереса, пару куропаток «доставать» на лету. 

          Охотник не спеша поднимается на пологую сопку. Цепко осматривается вокруг и мягко идет по косогору. Одинокий сухостой кособоко, изо всех крайних сил, держится за кроны молодых деревьев. Кажись, нынче шепчет о своей долгой жизни молодняку. Таков закон тайги. Природа, она живая, спору нет. Стареет и вновь рождается.

           Вдруг – сухой острый, с молнией адской боли, треск! Одна нога охотника резко проваливается в пустоту! Страшная боль тотчас разрушает мозг охотника. Благо, ружье держал наперевес, помогло, не утонул полностью в пропасти. Не помнит, сколько времени так полувисит, наконец, приходит в себя. С болью и слезами, ему удается вытащить ногу из пропасти. Премозгая нарастающую боль, пока сознание снова не ушло, краем глаз убеждается, что, вроде, другой опасности пока не видится. Спору нет, сам виноват, потерял сноровку.

       Угодил одной ногой в не просто пустоту, а, получается, что ни на есть, в логово волка, либо, не дай бог, в берлогу самого хозяина тайги. Впрочем, в этой страшной ситуации разницы никакой. Возможно, что даже повезло. Медведь давно проснулся и ушел «ревизировать» собственную епархию, должно, дело долгое. А коли логово волчицы, то расклад близкий. Свора волков рыскает неподалеку, они обязательно вернутся. Вопрос в одном – когда? Коли первое наблюдение верное, охотник успеет - таки подготовиться к битве. А битва предстоит архисерьезная, исход смертельный. Выстрелом вверх позвать на помощь не резон, люди, даже если услышат, чинно подумают, что гость охотится. Волки на лету поймут, откуда порохом запахло. И хозяину тайги, окажись в округе, отнюдь не понравится гром «железной палки» двуногого. Успеет ли он перезаряжать ружье, если хором нагрянут «хозяева»…

         Сознание охотника то тонет за валежниками, то с трудом пробирается обратно на косогор, лишь дикая боль извещает о возвращении человека в срединный мир. С превеликим трудом Ньукусу удается бревном откатываться шагов на пять – шесть, с огромным усилием прилаживает к сломанной ноге ножом срезанные тонкие прутики кустарника, обматывает туго накидкой ногу и накрепко перевязывает перерезанными ремнями рюкзака.

       … теперь отползти с этого места подальше. Важно не оставлять за собой кровавого следа, ядреный запах крови вмиг вскружит волчью башку. Охотник приноровится ползти на левом боку, дабы высвободить правую руку для быстрой стрельбы. Другая настигает напасть, вот – вот туман укроет плотным ватным одеялом от края до края, а по расчетам, до стойбища верст три с гаком.

      В тундре летом перламутровая ночь, но, когда ты ползешь по ягелю - траве, от нависших над тобой длинных теней деревьев и оврага совсем темно. Единственная надежда на белую луну, если капризное светило появится на небесном склоне. Человек не видит в темноте, а зверь в темноте чует человека издалека. Ночь лучше переждать на укромном месте, Ньукус ползет к ветвистой лиственнице, она вековой сторож, высится на стыке тайги и тундры. Коли прислониться к дереву, его толстый ствол защитит спину охотника. Приполз, приноровился. Теперь спать на один глаз, потом на второй, посменно. Надобно набраться сил, они завтра пригодятся.

      Ньукус не помнит, долго ли он задремал, резко просыпается, услышав усиливающийся противный запах. Тотчас его уши улавливают, кто – то осторожно, крадется к дереву.

       На расстоянии чуть большем, чем вытянутые руки, в сумраке прыгают несколько пар светлячков.  Что за странные видения? Ушат ледяной воды в душу охотника - пришли ночные гости… Хотя, справедливости ради, они вовсе не гости полуночные, а что ни на есть хозяева! 
     Вечный вопрос жизни и смерти и в тайге вечен…