Часть 3 Перейти рубикон Глава 15 Победы и поражени

Глава 15

ПОБЕДЫ  И  ПОРАЖЕНИЯ

In pugna non numerus multum,
sed fortitudo eorum vicit.
В битве к победе ведет
не большое число, а отвага.


I.

Последнее письмо Клодия Цезарю начиналось так:
« Хаос, хаос и еще раз хаос!».
Как еще можно было охарактеризовать бесславное полугодичное консульство Кальвина и Мессалы Руфа?! 
Едва только оба при поддержке Помпея сумели приступить к исполнению своих обязанностей, как настало время выдвижения кандидатур на высшие магистратуры республики на следующий год. О накале страстей в Риме можно было судить уже по тому, что Милон претендовал на должность консула, а Клодий объявил себя кандидатом в преторы.
Формально в городе оставались и оптиматы, и популяры; фактически в Риме хозяйничали партия Милона и партия Клодия.
По улицам Вечного города снова потекла кровь. Ежедневно обитатели инсул и патрицианских домов вздрагивали от криков и стонов умиравших представителей обоих кланов. Ежедневно воздух наполнялся дымом погребальных костров тех, кто мог оплатить достойные похороны. И ежедневно тела тех, кому подобная роскошь была не по карману, сбрасывались в волны Тибра.
В этой избирательной кампании никто и не думал о подкупе голосов. Представители триб судорожно решали, чья группировка сильнее, потому что на карте стояло не просто их обывательское благополучие, - ценой неправильного выбора становилась жизнь ни в чем неповинных граждан Рима.
В том же письме Пульхр попросил патрона повторить историю с «отдыхом» легионеров и прислать одного из легатов с двумя-тремя когортами солдат. А еще он сообщал, что, выйдя из спячки, Помпей действительно женился. Магн предложил союз вдове Публия Лициния Красса Корнелии. 
«Два вдовца отыскали друг друга среди тысяч подобных. Какая ирония божественного провидения?! Магн и тут остался верен себе и урвал-таки кусок у семейства Крассов. И какой кусок! Деньги к деньгам! Девочка, а по сравнению с пятидесятипятилетним стариком она в свои двадцать шесть действительно девочка, вдова Публия Лицния принесла «пиценскому быку» огромное состояние.
Все это буквально добило несчастную Тертуллу. Бедняжка и так чуть с ума не сошла после гибели мужа и сына, а тут еще эта черная неблагодарность. Гай Юлий, ее сердце просто не выдержало. Дом Крассов пуст, так что, будь добр, побереги Марка Лициния Младшего.
Да, твой бывший зять почти год ходил в трауре. По римским меркам – это более чем прилично. И все же он утешился довольно легко. Слишком легко для того богатства, которым ты одарил его в лице божественной Юлии. А может быть, он решил, что если не внешностью, то хотя бы именем его новая жена будет походить на ту, давнюю любовь? Все может быть.
Самое смешное в этой истории, что после свадьбы больше всего возненавидел Магна, кто бы ты думал? – Курион Младший! Гай Скрибоний так и не простил Помпею, что тот перешел ему дорогу в деле сватовства к твоей дочери. Можно подумать, у него были хоть какие-то шансы? Зато теперь, Цезарь, у тебя в Риме стало на одного верного соратника больше. Для нашего смутного времени и это не так уж мало!».
Ознакомившись с посланием, Гай Юлий пригласил к себе Антония.
- Собирайся в Рим, Марк. Там ты сейчас нужнее и мне, и, в первую очередь, Клодию.
- Что? Стало жарко?
- Очень жарко, Марк, очень. Боюсь, что в ближайшие три года там будет настоящее пекло. И кто знает, кому из нас удастся выбраться из этого пожара живым и невредимым. Однако к делу. Пульхр просит прислать ему три когорты на «отдых». Передашь на словах, что я бы рад исполнить его просьбу, но обстоятельства в Галлии препятствуют подобному расточительству. Вожди племен затаились. Дукортор и судьба Аккона испугали всех и, к сожалению, многому научили. За шесть лет население провинции сократилось на треть, однако и среди оставшихся двух миллионов еще достаточно тех, кто способен взяться за оружие. Скоро будет война. Последняя большая война с кельтами, которым для начала боевых действий требуется лишь найти себе достойного предводителя. Так что возьмешь с собой только одну когорту. Но и шестьсот обученных и закаленных в боях легионеров стоят многого. 
- Когорта «десятого»? – поинтересовался Антоний.
- Ну, нет! – рассмеялся Цезарь. – С когортой десятого легиона ты вполне можешь завоевать весь Рим!
- А может оно того стоит? – полушутливо заметил легат.
- Нет, - спокойно и в то же время жестко ответил Гай Юлий. – Одно дело - проливать кровь варваров, и совсем другое – убивать своих соплеменников.
- Даже ради власти, Цезарь?
- И ради власти тоже.
- А если крайний случай?
- Даже если крайний, - и тут Гай Юлий опять улыбнулся. – Ну, уж если совсем крайний, тогда…
Он немного помолчал.
- Марк, ты едешь в Рим не только поддержать Клодия, но и одновременно займешься собой. Выставишь свою кандидатуру на должность квестора.

*    *    *

Январь выдался относительно теплым, и именно поэтому Публий Клодий решил позволить себе кратковременный отдых за пределами городских стен, на одной из своих загородных вилл. Постоянно удерживать руку на горячечном пульсе политического противостояния было довольно утомительно, и лидер популяров, оставив дома жену, но зато, прихватив с собой Антония и пару молоденьких и весьма опытных в любовных делах артисток из труппы мимов, расслаблялся по полной программе.
Нежась в теплой воде бассейна, потягивая вино и наблюдая за скользящими перед глазами изгибами упругих женских тел, он неторопливо цедил сквозь зубы изрядно подвыпившему Марку:
- И все-таки я не понимаю Цезаря. Семь лет, целых семь лет вдали от Рима! Ладно, когда ему были нужны деньги и слава завоевателя. Но зачем ему Галлия теперь, когда  он сполна получил и то, и другое, и в придачу десять легионов? Как можно исчезать из власти на такой долгий срок?! Это же политическое самоубийство!
- Ну, наверное, он надеялся на дружбу Помпея и Красса, - вяло попытался отстоять авторитет патрона Антоний.
- Где теперь Красс? Гниет посреди парфянских песков. Где Помпей? Наслаждается обществом новой жены и нового тестя. Оба «друга» оставили Гая Юлия с носом: один своей бесславной смертью, другой очередным предательством.
- Каждый устраивается, как может. И женитьба – еще не предательство.
- Женитьба, в принципе, - нет. Но женитьба на ком? Вот вопрос. Не забывай, Корнелия - дочь Метелла Сципиона. Крассу, когда он женил сына, были нужны деньги Квинта Цецилия и не более того. Зато Магну нужен сам Сципион.
- Для чего Гнею Публию этот старый скупердяй? – пожал плечами Антоний.
- Марк, ты действительно глуп или хорошо притворяешься?! – Клодий едва не поперхнулся, уставившись на приятеля широко раскрытыми глазами. – Квинт Цецилий по происхождению, как ты помнишь, из Корнелиев, но был усыновлен Метеллом Пием. Следовательно, наполовину он из Метеллов, и как нельзя лучше подходит для того, чтобы сгладить нанесенную этому роду разводом с Муцией обиду. Магн в двойном выигрыше: мирится с Непотом и Целером и укрепляет свою связь с оптиматами. Помяни мое слово, до его открытого противостояния с Цезарем осталось совсем немного.
- Но пока что он ведет себя вполне пристойно, - миролюбиво заметил легат.
- Вот именно «пока что», - язвительно усмехнулся Пульхр. – Но сколько это «пока что» будет продолжаться, неизвестно никому. Думаю, недолго. А Цезарь со своими легионами торчит в Галлии, когда ему давно следовало бы стоять у стен Рима.
- Хочешь новой гражданской войны?
- Не хочу, Марк, а точно знаю, что она разразится и разразится довольно скоро. Полгода, год, от силы два года, короче столько, сколько понадобиться времени, чтобы оптиматы сумели убедить туповатого и тяжелого на подъем Помпея в его избранности и непогрешимости. Правда, еще остаемся мы с Милоном. Но наши наемные гладиаторы ничто по сравнению с кадровыми легионерами, - Клодий понизил вдруг голос до нарочито заговорщицкого шепота. – Ты знаешь, я все больше и больше подумываю, а не приказать ли мне прирезать Магна в одной из уличных заварушек.
- И что же мешает? – не приняв игривых интонаций, моментально протрезвел Антоний.
- Не знаю, кто тогда послужит буфером между Милоном и мной. Если мы останемся один на один, конец непредсказуем. Эх, будь у меня хотя бы три галльских когорты Цезаря. Я бы спал спокойно, избавившись и от Помпея, и от Милона. И Гай Юлий получил бы наш город в качестве подарка к своему возвращению. А так…, - Пульхр вздохнул, погружаясь в воду с головой, и тут же вынырнул, отжимая мокрые волосы. – Ладно, кончаем эти бесполезные разговоры! Девочки заждались! Развлечемся напоследок, и завтра возвращаемся в Рим, разбирать очередные завалы нашей прогнившей и одряхлевшей республики. О боги! Уже который год мы начинаем без законно избранных магистратов! Одни сплошные интеррексы. Тут не только не станешь претором, тут нельзя спокойно получить даже несчастную квестуру для нашего страждущего Антония, - расхохотался, похлопывая гостя по плечу, хозяин виллы.

*    *    *

Густой утренний туман позволял видеть лишь на расстоянии вытянутой руки, гася все окружающие звуки. Встречных всадников они заметили слишком поздно. Думать о дальнейших действиях оказалось некогда, а потому Клодий лишь натянуто улыбнулся вынырнувшему из белесого марева Милону и продолжил путь мимо сопровождавшей Тита Анния кавалькады.
- Человек сорок, - задумчиво произнес скакавший рядом легат Цезаря. – Нас вполовину меньше.
- Возможно, - немного натянуто ответил Клодий и, внезапно дернувшись, стал заваливаться на плечо Антония.
- Что с тобой? – Марк обхватил приятеля правой рукой и почувствовал, что его ладонь влажнеет от изливающейся толчками крови. – Ты ранен?!
- Кто-то из них ударил меня в спину, - теряя сознание, прохрипел Публий Клодий.   
Не рискнув двигаться дальше, Антоний на руках внес безжизненное тело в ближайшую придорожную харчевню и положил его прямо на стол. Клодий дышал тяжело и прерывисто. На его губах пузырилась розовая пена.
- Лекаря! Скачи в Рим за лекарем! – приказал Марк одному из сопровождавших их наемников. Однако тот не успел сделать даже шага, как в дверном проеме выросла мощная фигура Милона, из-за спины которого один за другим внутрь помещения стали проскальзывать его люди. В харчевне моментально сделалось тесно.
- Остановись, Антоний! – заметив движение ладони легата по направлению к рукояти гладиуса, с угрожающей насмешкой проговорил Тит Анний. – Ты же видишь, он не жилец. К чему проливать понапрасну лишнюю кровь? И потом, нас здесь вдвое больше.
Не прекращая говорить, Милон придвинулся к столу с распростертым Клодием и нанес ему быстрый удар спрятанным под плащом кинжалом. Хрипящее тело выгнулось дугой и опало.
- Вот видишь, Марк, уже все, - иронично заметил убийца. – Теперь уже наверняка все. Прощай, Публий Клодий Пульхр – истинный сын нашего смутного времени! А теперь скорее! Что же вы застыли! Скорее доставьте труп мужа безутешной Фульвии! Представление еще только начинается, но уже пора разыгрывать следующие его действия.

*    *    *

«Игра» получилась великолепной.
Увидев мертвого Клодия, Фульвия буквально обезумела. За ночь она собрала у себя в доме всех сторонников мужа и организовала вынос мертвого тела на форум. Подобно разъяренной фурии жена Пульхра шла впереди процессии в разорванных черных одеждах, с непокрытой головой и горящими ненавистью глазами на опухшем от слез лице.
Ей было что терять. Еще бы! Ведь в одно мгновение она превратилась из практически первой женщины Рима в самую обыкновенную патрицианку, которой уже не зачерпнуть денариев из бездонного кармана Цезаря. Лишиться разом положения, денег, да и чего уж там, защиты и вполне удовлетворявшего ее мужчины – по римским меркам это значило не так уж и мало!
- Вы мечтали увидеть его труп?! – выкрикнула она собравшимся у курии Гостилия сенаторам. – Наслаждайтесь! Наслаждайтесь делом ваших рук, убийцы!
И хотя вокруг было полно людей Милона, никто не препятствовал сторонникам мертвого Клодия заняться настоящим погромом. Разбежавшиеся в страхе сенаторы не видели, как сумасшедшая толпа ломала скамьи в зале заседаний, крушила окружавшие форум торговые столы и лавки, сваливая все в гигантский костер, на который водрузили покойника в обагренных кровью одеждах.
Брошенная кем-то искра воспламенила погребальное сооружение, превратив его пламя в пожар, в огне которого сгорели базилика Порция и курия Гостилия. И только своевременное вмешательство пожарных команд не позволило выгореть всем зданиям форума.
Антоний собственными глазами видел, как расходились те, кто посчитал своего предводителя отомщенным, и как наемники Милона тихонько резали наиболее буйных клодианцев, так же тихо вынося с площади их мертвые тела. Видел он и то, как сам Тит Анний, приобняв за плечи, уводил домой внезапно успокоившуюся «безутешную» вдову, причем руки убийцы недвусмысленно шарили в прорехах ее разорванной одежды. Марку даже показалось, что он уловил на лице Фульвии вполне довольную улыбку.
Кое-что он начал понимать, когда на следующий день, собравшись на пепелище, сенат официально призвал к власти Гнея Публия Помпея с его испанскими легионами, провозгласив Магна единоличным консулом, которым он оставался чуть больше месяца, организовав выборы всех магистратур, в том числе и товарища по консулату. Вторым консулом этого года стал не кто иной, как Квинт Цецилий Метелл Сципион.
Это были практически первые в истории Рима выборы, протекавшие под бдительным оком расставленной повсюду Помпеем вооруженной охраны. Магн во всеуслышание пообещал давить с помощью военной силы любое оппозиционное для власти выступление.
- Вот видишь, Марк, - встретив Антония после состоявшего в сенате утверждения избранников, чуть ли не ласково проговорил ему Милон, – как хорошо вознаграждается благоразумие! Ты не обнажил свой гладиус и почти мгновенно сделался квестором. Страшно подумать, что было бы, поступи ты тогда наоборот. А теперь ты возвратишься к Цезарю победителем. Передавай ему мои поздравления. Гай Юлий, безусловно, умеет подбирать себе людей.
Однако иронизировал Милон не слишком долго. Помпей припомнил одному из главных организаторов удачно прошедшего политического фарса все свои давние страхи. Гней Публий быстро провел давно вынашиваемую судебную реформу и инициировал несколько громких процессов против сторонников Клодия, а заодно и против Милона и его наемников. Многие, в том числе Тит Анний, отправились в изгнание. Банды перестали терроризировать улицы Рима. Магн мог спать спокойно.


II.

Зима в Галлии выдалась достаточно снежной. Не получая новостей из Рима, Цезарь полюбил ежедневные прогулки верхом, которые совершал в окрестностях Бибракты в сопровождении немногочисленной свиты из двух секретарей, десятка легионеров и Корнелия. Несмотря на неуклонно близившееся шестидесятилетие, Септимий держался молодцом и во всем старался не отстать от человека, которому поклялся быть верным до самой смерти, его или своей.
Обычный выезд занимал около полутора часов путешествия мелкой рысцой. Наслаждаясь красотой покрытого блестящим снегом пространства, Гай Юлий диктовал скакавшим рядом секретарям записки о прошедших событиях и письма легатам, находившимся в разных частях провинции с расквартированными на зимовку легионами. Попеременно поворачивая голову то налево, то направо, он не никогда не сбивался ни в словах, ни в предложениях, поддерживая стройность излагаемых фраз и мыслей.
В это февральское утро послушная хозяину лошадь вдруг вскинула голову, резко заржала и, сорвавшись в безудержный галоп, стремительно понеслась вперед. Но если сопровождающие опешили и бросились вдогонку далеко не сразу, то сам Цезарь лишь покрепче сдавил вздымавшиеся бока животного пятками и взялся за повод двумя руками вместо одной. Он не натягивал узду, не старался остановить бешеную скачку. Он прекрасно понимал, что любое резкое движение способно выбросить его из седла с непредсказуемыми последствиями. А потому Гай Юлий лишь спокойно наблюдал за тем, как быстро приближается к темной громаде укутанного белым покрывалом хвойного леса.
У кромки деревьев он пригнулся к лошадиной гриве, дабы избежать ударов мохнатых лап по лицу, однако лошадь вдруг остановилась, как вкопанная. Цезарю стоило больших усилий удержать равновесие, и потому он не сразу обратил внимание на выросшего среди сугробов человека в накинутой на плечи медвежьей шкуре, в шапке, украшенной подпиленными рогами молодого оленя. Судя по длинной белоснежной бороде, друид был стар, и видел его наместник впервые.
- Слушай меня внимательно, римлянин! – не тратя времени на приветствие, поднял руку кельтский жрец. – Против тебя готовится большой заговор. Не сегодня-завтра поднимется вся Галлия. Предатели есть и в твоем окружении. Первый из них – атребат Коммий. Он выдает все сведения о численности и передвижении твоих солдат. Избавься от него, иначе пожалеешь. Избавься и готовься к войне!
Друид повернулся, чтобы скрыться в лесу.
- Постой! – выкрикнул вдогонку Гай Юлий. – С чего ты взял, что я поверю твоим словам, жрец?! Ведь ты предаешь свой народ, а я не склонен полагаться на слова предателей, хотя и не брезгую их услугами.
- Я не предатель, римлянин, - не поворачивая головы, ровным и спокойным тоном ответил старик. – Я спасаю свой народ от бессмысленного кровопролития. За время войн с Римом число наших мужчин, способных держать оружие, сократилось вдвое. А это значит, что наши женщины имеют вдвое меньше возможности произвести на свет здоровых и крепких детей, потому что в бою, как правило, первыми погибают самые храбрые и самые сильные. Новая война способна обескровить Галлию и стереть ее с лица земли.
- Цезарь! Цезарь! Где ты?! – раздались позади встревоженные голоса охраны.
- Я здесь! – повернувшись в седле, громко подал голос Гай Юлий. Отозвавшись, он снова посмотрел вперед. Друид растворился в лесу. О его присутствии свидетельствовало лишь легкое покачивание ближайших веток.

*    *    *

Ночь застала его за размышлениями.
Новость о готовящемся восстании, в принципе, не была для него такой уж новостью. Он ожидал опасности. Ожидал и знал, что это противостояние будет последним. После него у галлов действительно не достанет больше сил собрать сколько-нибудь боеспособную армию. И Гай Юлий не боялся поражения. Он был как никогда уверен, что боги даруют ему окончательную победу над кельтами.
Не слишком его тревожила и новость о возможном предательстве Коммия. Наместник не верил принесенным вождями клятвам и больше полагался на взятых и удерживаемых при его ставке заложников. Конечно, Коммий далеко не простой вождь. Он дружит с Лабиеном, а Тит достаточно своенравен и будет защищать своего приятеля до конца. Однако и это вполне поправимо. Римский легионер приучен к дисциплине и выше дружбы почитает выполнение долга и подчинение приказам своего командира. Если военачальник глуп, то, в конце концов, гибнет его страна. Но настоящей бедой для державы оказывается свободомыслие солдат ее армии. Армия разваливается тогда, когда ее рядовые начинают думать самостоятельно.
Но этой ночью Цезарь размышлял о другом.
Вдали от родины, вдали от близких, вдали от цивилизации он встретил свое пятидесятилетие. Не бог весть что, вполне проходная дата, и все же определенная веха в его жизни. Александр Великий к этому времени не только успел покорить полмира, но и умер, так и не сумев по достоинству обеспечить сохранность своих завоеваний.
А что он, Цезарь? Чего удалось достичь ему? Чем сможет оправдать свое рождение и существование сам Гай Юлий, доведись ему предстать на суд богов уже сегодня? А ведь после стольких случаев, когда смерть буквально смотрела ему в лицо и все же отступала, так и не дождавшись желанной добычи, он свято уверовал в собственную избранность. Случайность возможна один раз. По иронии судьбы она может повториться дважды и даже трижды. Однако столько раз спасать человека боги могут только тогда, когда этот человек избран ими для свершений.
Итак, подводя итоги, он мог сказать себе: повинуясь до конца непонятной ему высшей воле, он жил так, как хотел; не подвергал себя безумному риску, но и не склонял голову перед обстоятельствами, стараясь перехитрить их, когда это было возможно, и отступить, если жизненные коллизии казались неотвратимыми. Но отступал он только на время и лишь для того, чтобы, перегруппировав силы, взять обстоятельства новым приступом. Высказываясь вслух, он всегда полагался на свое мнение, считая ниспосланное ему решение самым правильным и наиболее действенным. И жизнь подтверждала это даже тогда, когда его обвиняли в простом упрямстве. Но никто и никогда не знал, что, принимая решение, он вынашивал его иной раз годами, подвергая бесчисленным нападкам различных выдвигаемых им самим доводов. И если сомнения оставались, то он занимал выжидательную позицию, откладывая принятие решения на то время, когда мозаика предполагаемых событий сложится в его голове в единую стройную картинку. Не будучи аскетом, он не брезговал радостями жизни. Он не чурался денег, но считал, что их должно быть ровно столько, чтобы можно было тратить сестерции, не считая, а потому подчас был весьма расточителен. Он любил тех женщин, которых хотел любить, и был счастлив своей любовью. Не предаваясь гурманству, он ел тогда, когда был голоден и ел вкусно, хотя мог довольствоваться и коркой сухого хлеба, запивая его холодной водой из ручья. Он ценил одиночество, хотя последнее наваливалось на него грудой мрачных мыслей, и тогда он бежал в толпу, которая с удовольствием принимала его, ибо Цезарь был остроумен и обаятелен. Он быстро добивался успехов на любом поприще, но не упивался завоеванной славой. Прекрасный ритор, он легко мог стать выдающимся адвокатом, но использовал ораторское искусство только для влияния на людей. Он писал неплохие стихи и стройно излагал мысли в прозе, и, наверное, имел полное право украсить своими произведениями полки библиотек, однако не придавал большого значения написанному. Он писал не для потомков, понимая, что они будут жить своей, отличной от его поколения жизнью; он писал для избранных людей, ценя мнение одиночек выше мнения толпы. Тем не менее, несмотря на то, что делало его «белой вороной», он умел хорошо скрывать свои преимущества, заставляя окружающих ненавидеть его не за таланты, а лишь за экстравагантные выходки, которые допускал в своей личной жизни. И потому он сделал карьеру, став одним из первых лиц в Риме.
Но что же дальше? Ради чего столько смертей? Ради каких будущих свершений и событий сегодня на кон поставлены судьбы целых племен и народов? Зачем пролито столько крови, и еще столько же, если не больше, ее прольется в будущем?».
Он сидел, глядя на мерцающий свет масляной лампы и слушая старческое покряхтывание спавшего за стенкой Корнелия, и не находил ответа.
За окном забрезжил поздний зимний рассвет, а нужные мысли так и не пришли в его голову. И тогда он поднялся полный решимости следовать предначертанному пути до самого его конца.
- Отправь гонцов к Лабиену! – распорядился он, обращаясь к Криспу. – Я жду его не позднее, чем через три дня. Дело важное и не терпящее отлагательств.

*    *    *

- Читай! – он разложил перед легатом таблички с записями рейдов продовольственных отрядов.
- Зачем это? – недовольно передернул плечами Лабиен. – Ты вызвал меня, чтобы дать поупражняться в чтении?
- Читай внимательно, - настойчиво повторил Цезарь. – Здесь записаны все выходы фуражиров за пределы лагерных стен, удачные и неудачные, и перечислены те люди, которые знали об этом.
- Ну и что из этого? – все еще недоумевая, углубился в написанное Тит. – О чем это говорит?
- Если ты действительно был внимателен, то должен был заметить: обо всех рейдах, которые закончились нападением на легионеров, знал только один человек - атребат Коммий. Ты не находишь это несколько странноватым, Тит? Ведь в остальных случаях солдаты возвращались в лагерь целыми и невредимыми.
- Нападения на наши отряды случались, случаются и, наверное, будут случаться еще слишком долго, Цезарь. При чем здесь Коммий?
- Я помню, что он – твой друг, - спокойно заметил Гай Юлий, – однако недавно я получил убедительные доводы в том, что он – предатель, и участвует в заговоре против Рима. Я тоже не сразу поверил в это, а потому распорядился поискать доказательства. Они перед тобой.
- По-моему, ты просто сходишь с ума и начинаешь видеть предательство даже там, где его нет, - попробовал настоять на своем легат.
- Не забывайся, Тит! – повысил голос Цезарь. – Наместник Галлии пока что я, а ты всего лишь один из моих старших офицеров. Да, самый опытный, самый талантливый, да и самый удачливый, но все же ты – не наместник.
- Я помню об этом, Цезарь, - угрюмо подтвердил Лабиен.
- А раз так, то вспомни и о верности воинскому долгу и присяге.
- Я помню об этом, Цезарь, - снова повторил легат.
- Тогда пригласи Коммия в свой лагерь, пригласи по-дружески, так, чтобы он ничего не заподозрил.
- И что же дальше?
- О дальнейшем не беспокойся. О том, что произойдет после, позаботятся другие люди. Ты же постарайся сделать так, чтобы твой «друг» прибыл к тебе без большой охраны. Будет лучше, если ты захватишь его с собой на обратном пути из Бибракты. Пускай его «охраняют» твои легионеры.

*    *    *

- Цезарь, он был явно предупрежден! – едва переступив порог лагерной палатки наместника, начал свой доклад расстроенный неудачей Мамурра.
- Ты убил его? – Гая Юлия интересовал только результат.
- Нет. Он ехал сбоку своего отряда. Завидев моих всадников, он резко свернул с дороги и поскакал через поле к ближайшей лесной опушке. Его охрана сделала все, чтобы задержать нас. Они сражались храбро и были перебиты, но эта стычка дала Коммию возможность оторваться от моей алы на слишком большое расстояние. Мы преследовали его и даже ранили выстрелом из лука (на снегу были пятна крови), и все же атребат ускользнул от смерти. Прости меня, Цезарь.
- Успокойся, Луций Витрувий. Вряд ли в случившемся есть хотя бы капля твоей вины. Если его и предупредили, то это сделал не ты.

*    *    *

Друид не соврал. В день весеннего равноденствия лес карнутов стал свидетелем большого собрания кельтских вождей.
- Склонитесь перед волей богов! – громогласно провозгласил верховный жрец, призывая всех опуститься на одно колено. – Они указали нам своего избранника. Того, кому суждено освободить нашу страну от римского владычества.
Друид медленно подошел к привязанному посреди поляны жертвенному оленю и, наклонив голову животного, пересек ему шейную жилу. Хлынувшую кровь собрали в большую чашу, после чего жрец рассек грудь ослабевшего зверя и вырвал его бьющееся сердце. С чашей в одной и подрагивающим комочком плоти в другой руке друид двинулся вдоль круга вождей к тому, кого избрали боги.
- Верцингеториг! Прими ниспосланных нам даров и клянись на крови и сердце жертвенного оленя быть верным делу освобождения Родины до конца!
- Клянусь! – молодой арверн принял кровь и плоть зверя, надкусил ее, запил глотком из чаши и передал ритуальные дары дальше по кругу.
- Клянусь! Клянусь! Клянусь! – один за другим говорили предводители кельтских племен, зная, что ни один из них не посмеет нарушить данное здесь слово.

*    *    *

Военный гений Цезаря позволил ему опередить Верцингеторига на несколько дней. Понимая, что расквартированные по стране отряды римлян легче перебить по одиночке, Гай Юлий отдал легатам приказ следовать быстрым маршем в земли единственного оставшегося верным Риму племени эдуев.
У стен Бибракты собралась мощь всех десяти легионов, почти девяносто тысяч солдат, включая вспомогательные войска и галльскую конницу эдуев и германских наемников. А потому, когда юный царь арвернов с восьмидесятитысячным войском подошел к укрепленному римскому лагерю во владениях карнутов, он застал там только голые бревна частокола и посыпанные песком ровные дорожки. 
И все же, несмотря на эту неудачу, кровавый сигнал к всеобщему восстанию прозвучал точно в назначенное время.
Дозорные на башнях лагеря у Бибракты увидели медленно бредущую клячу с привязанным к седлу человеком издалека. И уже через полчаса в палатку Цезаря внесли носилки со снятым с лошади всадником.
- Гай Юлий, тебе послание от Верцингеторига, - мрачно бросил сопровождавший носилки Мамурра.
У лежавшего на них тела не хватало отрубленных ступней, кистей, носа и обоих ушей, однако римский купец все-таки был жив и мог говорить, глядя на наместника пустыми глазницами выжженных раскаленным железом глаз.
- Они изуродовали и убили всех римских граждан в Кенабе, - прошептал пересохшими губами ужасающий вестник. – Мне сохранили жизнь, чтобы я мог передать тебе их слова: подобная участь ожидает каждого из римлян, если мы не уберемся прочь из Галлии…. А теперь, будь милосерден, наместник, и прикажи кому-нибудь из твоих солдат прервать мою жизнь.
- Трубите общий сбор! – перешагнув носилки, Цезарь вышел из палатки. – Мы выступаем на Кенаб! Они хотят кровавой войны, что же, они получат ее сполна!

*    *    *

Начало боевых действий повергло Верцингеторига в определенное уныние. Мало того, что его первоначальный план, - застать римлян врасплох, - провалился, так и не начав реализоваться, но теперь он был вынужден наблюдать, как горели деревянные стены Кенаба. Только наблюдать, не рискуя придти на помощь погибавшим в огне и насилии горожанам; на помощь тем, кто своим примером подал знак для всеобщего галльского восстания.
Молодое горячее сердце толкало вождя арвернов вперед, однако ум трезво возражал ему, что в открытом сражении армия кельтов будет просто раздавлена превосходящими ее по дисциплине, вооружению и опыту римскими легионами. К тому же Верцингеториг прекрасно понимал: Цезарю только и нужно, что выиграть одну единственную битву, чтобы выступление галлов против Рима захлебнулось в самом своем зародыше.
Разуму Верцингеторига вторили советы Коммия. Атребат участвовал в обеих британских экспедициях Цезаря, и ему было что рассказать о выбранной Кассивеллауном удачной тактике противостояния регулярному войску наместника, тактике партизанской борьбы, тактике мелких, но весьма чувствительных уколов, тактике «выжженной земли». Тщательно взвесив все «за» и «против», арвернский царь положил в основу своих действий именно эту тактику.
Цезарь действовал от противного. Он ждал битвы у сожженного дотла Кенаба. Ждал, потому что разведка доложила о наличии поблизости большого скопления кельтов. Ждал, что Верцингеториг поспешит на выручку обреченным жителям города. Ждал, но не дождался. И тогда он двинулся навстречу врагу, вторгнувшись на территорию арвернов.
Идя быстрым маршем, римляне столкнулись с арьергардом отступающих кельтов у Новиодуна. Но легионерам так и не удалось как следует обагрить кровью противника свои гладиусы. Верцингеториг отдал приказ о спешном отступлении. И Гай Юлий снова бросился по пятам убегающих галлов.
Очередной остановкой на его пути оказалась укрепленная крепость Аварик. Расположенный на холме Аварик оставлял пригодными для штурма только отгороженные рвом главные ворота. С трех других сторон город надежно защищали практически отвесные стены холма. Атака с ходу провалилась, и Аварик был взят в плотное кольцо осады.
Каждый день противостояния начинался с того, что катапульты римлян методично обстреливали стены огромными камнями, пытаясь обрушить кладку или хотя бы пробить в ней внушительную брешь. И, практически, каждый день конница Верцингеторига тревожила фланги армии Цезаря. Любой такой рейд уносил по десять-пятнадцать жизней. Это крайне раздражало Гая Юлия, поскольку даже ждущим внезапного нападения легионерам не удавалось нанести подвижной кавалерии кельтов сколько-нибудь заметного вреда. Кроме того, к своему полному удивлению, наместник столкнул с тем, что в окрестностях Аварика не осталось ни одного целого села, ни одного засеянного поля пшеницы, ни одного домашнего животного. Спалив свои деревни и угодья, окрестные жители увели с собой даже собак.
Продовольственным подразделениям римлян приходилось уходить все дальше и дальше в глубь незнакомой территории, и повсюду их подстерегали различные по численности, но всегда смертельно опасные отряды врага.
Осада длилась больше трех недель. В лагере начался голод, и Цезарь подумывал о снятии блокады.
- Это подорвет и без того не слишком-то высокий боевой дух наших солдат, - довольно спокойно заметил так и не простивший Гаю Юлию Коммия Лабиен.
- Зато мы перестанем ежедневно терять по пятьдесят-шестьдесят легионеров! – наместник был раздражен и говорил непривычно резким голосом. – К твоему сведению, даже не приступая к штурму, мы оказались вынуждены проводить в царство Диспатера путь уже более тысячи человек. А упавший дух можно легко поднять в ближайшем сражении.
- Если оно когда-нибудь состоится, - усмехнулся Лабиен. – Судя по всему, это произойдет довольно нескоро. Верцингеториг не глуп, он прекрасно понимает, что открытое сражение для него равноценно самоубийству и потере всей армии. 
- У тебя есть другие предложения?!
- Если позволишь, Цезарь, то предложения есть у меня, - нарушив субординацию, выступил немного вперед Марк Антоний.
- Говори, - разрешил наместник.
- Во-первых, наши солдаты полны решимости довести осаду до конца: Кенаб еще не отмщен так, как должно. А, во-вторых, в моем легионе есть ребята из горных районов Цизальпинской Галлии. Для них не страшны никакие отвесные скалы. Я разговаривал с легионерами: все готовы взобраться на стены Аварика с той стороны, откуда жители не ждут нападения. Нам нужны лишь длинные плетеные лестницы и атака на городские ворота. Шумная, очень шумная атака. Кельты должны поверить, что мы идем на решительный штурм, и ослабить бдительность на других направлениях.
- Сколько тебе нужно времени на подготовку? – Гай Юлий умел быстро оценивать обстановку и принимать нужные решения.
- Один-два дня.
- Хорошо. Послезавтра днем мы атакуем Аварик. Передай центурионам: первый из взобравшихся на стены офицеров получит из моих рук золотой венок, первый из простых легионеров будет удостоен серебряного венка с изображением городских башен.

*    *   *

О начале штурма возвестили завывание труб и мерный грохот барабанов. Антоний не подвел. Увлеченный выполнением собственного замысла, он старался не отстать от своих солдат и карабкался, цепляясь за выступы, наравне со всеми. Семьдесят человек лезли вверх, неся на спинах мотки веревочных лестниц и ножны с гладиусами. Марк Антоний оказался на стене одним из первых.
- Сорок человек держат со мной оборону! – выкрикнул он, вонзая меч в живот опешившего караульного. – Остальным - крепить лестницы.
Прошло всего полчаса, и теперь атаки поздно спохватившихся кельтов отражал уже целый манипул, еще через час – когорта легионеров, а к тому времени, как багровое солнце подкатилось к краю горизонта, судьба Аварика была окончательно решена. Город предали огню, перебив сорок тысяч его жителей. Несколько сотен оставшихся в живых распяли, выколов глаза, отрезав им носы и уши. Вопли несчастных доносились до сжимавших побелевшими пальцами оружие воинов Верцингеторига почти целые сутки. И все же ожидаемой Цезарем битвы так и не состоялось. Галльская армия отступила к столице арвернов Герговии.

*    *    *

- Мы будем догонять их, а они снова убегать, - недовольно высказался Гай Юлий на очередном военном совете. – Чтобы загнать зверя в ловушку, кроме охотника нужны еще и загонщики. Разделимся надвое. Лабиен с четырьмя легионами идет на север, к сенонам и паризиям. Мы движемся по направлению к Герговии. Тит, твоя основная задача – выгнать на нас армию Верцингеторига. Чем скорее мы с ними расправимся, тем скорее в Галлии воцарятся мир и спокойствие.
У Герговии Цезарь опять настиг неуловимое войско царя арвернов, который снова ускользнул от сражения, уведя своих солдат в окрестные леса и болота. Повторялась история Аварика с той лишь разницей, что столица Верцингеторига была куда более укрепленным городом, чем разрушенный Аварик.
Обложив крепость осадой, Гай Юлий немедленно отправил письмо Дивитиаку с требованием предоставить в его распоряжение четыре тысячи всадников эдуев для успешного отражения возобновившихся кавалерийских наскоков врага.
Полторы недели спустя в палатку наместника вошел офицер охраны.
- Цезарь, в лагере появился друид. Он настаивает на встрече с тобой, - немного удивленным голосом доложил центурион.
«Неужели тот самый», – подумал Цезарь, отдавая приказ привести жреца.
Оказалось, что нет. Взглянув на возникшего в проеме палатки человека, наместник понял, откуда взялось удивление в голосе легионера. Незнакомец был слишком молод, настолько молод, что его принадлежность к друидам вообще вызывала большие сомнения.
- Кто ты? Зачем настаивал на разговоре со мной?
- Мои новости, римлянин, предназначены только для твоих ушей, - юноша говорил нарочито грубовато, с какими-то очень знакомыми оттенками и интонациями.
- Оставь нас! – распорядился Цезарь.
Как только центурион вышел, наместник приблизился к жрецу вплотную и, взяв его за плечи, резко развернул к свету лампы.
- Брикста! Во имя Юпитера, к чему эта игра с переодеванием?!
- Позволишь присесть или заставишь меня стоять навытяжку? – чуть насмешливо и все же озабоченно, уже вполне нормальным своим голосом проговорила девушка. – У меня не очень хорошие новости, Цезарь. Но сначала, будь милосерден, дай мне напиться и поесть. Пробираясь лесными тропами, я провела в седле почти три дня. 
Утолив голод и жажду, она продолжила.
- Дивитиак при смерти. Я думаю, что отца отравили медленно действующим ядом. Скоро у всех проримски настроенных эдуев будут огромные проблемы. Они уже начались. Направленной к тебе кавалерией командует зять убитого тобой Думнорига Литавикк, который по совершенно понятным причинам не питает к тебе моей любви и не испытывает даже сколько-нибудь дружеских чувств. Едва только всадники оказались за стенами Бибракты, он принялся во всеуслышание рассказывать о том, как ты приказал казнить всех взятых заложников, в том числе и членов эдуйских семейств. Он подговаривал обойти твой лагерь и примкнуть к армии Верцингеторига.
- Его россказни имели успех?
- Пока что нет. Многие галлы верят тебе, Цезарь, и очень многие не желают лишнего кровопролития. Однако нужно срочно что-то делать, иначе тебе не избежать дурных последствий. Но это завтра, а сейчас…, - Брикста встала из предложенного ей походного кресла, сбросив накинутый на плечи серый плащ с капюшоном в виде головы волка. – Даже если ты скажешь, что не нуждаешься в женщине, то женщина нуждается в тебе, Цезарь. И она это заслужила.
- Не имею ничего против. Если шпион желает получить плату «натурой», я готов заплатить ему сполна, - улыбнулся Гай Юлий. – Но сначала, мой любвеобильный «друид», все же позволю себе отдать необходимые распоряжения.

*    *    *

На следующее утро он выступил навстречу Литавикку во главе собранных Мамуррой кавалерийских ал шести легионов, ведя с собой всех заложников эдуев. Еще раньше он проводил переодетую Бриксту за пределы лагеря.
- Тебе нужна охрана?
- Нет, Цезарь, мне нужна только твоя любовь, ради которой я готова, если не на все, то очень на многое. А до Бибракты мне лучше добираться в одиночку. 
- Что ты будешь делать, если Дивитиак умрет?
- То же, что и делала до сих пор. Жить тихой и незаметной жизнью. Растить Юлию. И еще шпионить в твою пользу, любимый.
- Будь осторожна.
- В тебе сейчас говорит наместник или мужчина? – кокетливо повела плечом Брикста.
- Пятьдесят на пятьдесят, - улыбнулся, подсаживая девушку в седло, Цезарь. 
- К сожалению, я плохо разбираюсь в числах, - она повернула лошадь к кромке расположенного по близости леса.
«Лишь бы хорошо разбиралась в людях», - подумал Гай Юлий, глядя на исчезающую в предутреннем сумраке спину.
До того, как отряд римлян встретился с кавалерией эдуев, он вспомнил этот разговор несколько раз. 
Завидев впереди всадников, Цезарь отправил заложников вперед. Проследовав за ними, он встретил улыбающиеся лица: последние сомнения были разрешены окончательно. Наместник получил столь необходимую ему кавалерию, но не заполучил Литавикка. Завидев римлян, зять Думнорига предусмотрительно скрылся в неизвестном никому направлении.

*    *    *

Штурм Герговии завершился полным провалом. Потери римлян составили более тысячи семисот солдат, однако, самое главное заключалось в том, что на стенах столицы арвернов погибло сорок шесть центурионов – цвет офицерского корпуса и оплот влияния императора на своих легионеров.
Поражение Цезаря всколыхнуло надежды галлов и заставило восстание вспыхнуть с новой силой. Последнее верное Риму племя эдуев практически сразу после смерти Дивитиака встало под знамена Верцингеторига, и теперь казалось, что все завоевания предыдущих лет потеряны безвозвратно.
Военные неудачи усугубились еще и тем, что, выполняя приказ своего вождя, Литавикк, перебив две когорты охраны, захватил в тылу Гая Юлия ничем не примечательный городок Новиодун, в котором наместник держал запасы провизии, войсковую казну и лошадей резерва. Все, что было можно увезти, эдуи забрали с собой, но зерна оказалось так много, что, следуя избранной тактике «выжженной земли», его попросту утопили в водах Луары.
На очередном военном совете многие легаты предложили наместнику уйти в Цизальпинскую Галлию, чтобы сохранить для Рима хотя бы эту провинцию.
Цезарь выслушал всех мрачнее тучи.
- Военная удача – женщина с весьма переменчивыми взглядами на окружающую ее жизнь! – провозгласил он перед своим штабом. – Боги благоволили мне вовсе не для того, чтобы оставить в последнюю минуту на произвол судьбы. Если вы не верите нашим богам, то я по-прежнему не сомневаюсь в них! Напомню вам, господа офицеры, что проигранное сражение отнюдь не равноценно проигранной войне.


III.

Бриксту ввели в палатку наместника ближе к вечеру. Между ребер девушки застрял наконечник кельтской стрелы. Она потеряла достаточно много крови и едва держалась на ногах. На этот раз дочь Дивитиака была одета в обычный дорожный плащ поверх простого женского платья.
- Они преследовали меня, Цезарь, - морщась от боли, поддерживаемая Гаем Юлием, девушка прилегла на его походную постель.
- Септимий! Зови Леонидаса с его инструментами! Всем остальным покинуть палатку! – распорядился наместник, склоняясь над раненой.
- Литавикк появился в Бибракте сразу после смерти отца, - продолжала рассказывать Брикста. – С его помощью эдуи собрали всеобщий съезд галлов. Они подтвердили полномочия Верцингеторига в борьбе против тебя и Рима… 
- Что случилось, Цезарь?! – появившийся Спуринна выглядел, как и всегда, спокойно, но все же был удивлен такой внезапной потребностью в своих медицинских познаниях. Единственным, что фракиец успел выяснить у Корнелия по пути к палатке императора, было то, что пострадал не сам наместник, а приведенная легионерами женщина. 
- Она ранена, Леонидас, - перебив девушку, обратился к другу Гай Юлий. – Ей нужна твоя помощь.
Вдвоем они сняли со стонущей Бриксты плащ, после чего фракиец рассек пропитанное кровью платье от подола до самого горла, обнажив измученное дорогой тело. Металлическое жало ушло под кожу и застряло между ребер, оставив снаружи обломанный наконечник. Края раны покраснели и воспалились.
- Когда это случилось? – спросил Спуринна.
- Они нагнали меня вчера днем, - взволнованно ответила дочь Дивитиака. – Выскочили из засады. Одна стрела задела лошадь, одна меня. Я так боялась, что лошадь падет, - Брикста заплакала. – Цезарь! Они отобрали у меня Юлию! Литавикк держит ее заложницей! Они хотели схватить и меня, но мне удалось бежать. Цезарь! Умоляю тебя, спаси ее, спаси нашу дочь!
- Дай ей побольше вина, - обратился к Гаю Юлию Леонидас. – Пусть опьянеет. Когда я начну вырезать наконечник, ей будет не так больно.
- Подождите! – девушка взволнованно приподнялась на локте. – Я не сказала самого главного! Верцингеториг со своей армией отправился к Алезии. Туда свезли все, что захватили в Новиодуне. Верховный друид, Литавикк и верные им люди собирались в отцовском дворце, и мне удалось незаметно подслушать их разговоры, - следуя своим мыслям, Брикста внезапно схватила Цезаря за руку. – Ты обещаешь мне?! Ты спасешь ее, спасешь Юлию?! 
- Обещаю! Слово Цезаря! А сейчас пей и забудь обо всем, забудь хотя бы на время.
Вино подействовало быстро, но Спуринна работал еще быстрее: всего лишь одно ловкое движение ножа позволило ему довольно легко извлечь застрявший под кожей наконечник.
- Хвала Эскулапу! – облегченно вздохнул фракиец. – Ее легкое не задето. Значит, все будет в порядке. А теперь держи ей руки и держи как можно крепче!
Леонидас сел на ноги девушки, придавив их к ложу, и мгновенным движением прижег рану заранее раскаленным в жаровне инструментом. Запахло горелой плотью. Закричав от боли, Брикста выгнулась дугой и мгновенно потеряла сознание. Спуринна аккуратно смазал края струпа мазью.
- Пускай рана сегодня останется открытой. Завтра удалим то, что отомрет за ночь, и наложим повязку. А вот этим, - фракиец протянул другую баночку, наполненную темным содержимым, – обработай ей кожу на внутренней поверхности бедер. Там все стерто о конское седло. 
- Может, лучше ты? – Цезарь опустил взгляд на ноги Бриксты и невольно вздрогнул: ссадина на ссадине и наползающие друг на друга вскрывшиеся кровавые волдыри.
- Я не очень люблю иметь дело с женщинами, - пожал плечами Спуринна. – А потом, это ведь твоя женщина, Гай Юлий. Любящая тебя женщина. И за что только они все тебя любят?!
- Завидуешь? – невольно улыбнулся Цезарь.
- Удивляюсь, - спокойно ответил Леонидас. – Ты же никогда не ставил женщин на первое место в своей жизни. Ты никогда не хранил им верность. Ты не заваливал их подарками, как это делают многие мужчины. В чем-то ты всегда относился к женщинам даже с долей пренебрежения. И все же все твои женщины любили тебя и, уверен, продолжают любить до сих пор.   
- Я мог бы отнести все на покровительство прародительницы Венеры, но отвечу тебе проще. Друг мой, я видел, вижу и буду продолжать видеть в женщине то, что ускользает от других – женщину! А любая из них мечтает хотя бы на время стать богиней. И поверь, когда я рядом с понравившейся мне женщиной, когда я ухаживаю за ней, когда говорю ей нежные слова и ласкаю ее тело, она ощущает себя полноправной небожительницей и запоминает эти чувства на всю жизнь. Даже если в дальнейшем ее пьедестал покачнется, моя женщина останется вполне спокойной: она станет утешаться тем, что в отличие от остальных однажды уже побывала на небесах.
- Спорный вопрос, Гай Юлий, – также улыбнулся другу Спуринна. – Давно известно, что нет никого обидчивее и злопамятнее, чем низвергнутые боги. Однако ты прав в одном, - фракиец провел ладонью в направлении обнаженной девушки. – В ней, действительно, есть что-то от настоящей богини, а потому займись, пожалуйста, своей богиней самостоятельно.

*    *    *

Проводив Леонидаса, Цезарь использовал оставленное ему средство по назначению, заботливо укрыл плавно перетекшую из бессознательного состояния в спокойный сон Бриксту и попросил Септимия вызвать к нему Антония и Криспа.
- Саллюстий, - протянул он вошедшему легату только что написанное короткое письмо. – Немедленно отправь это в Агединк Титу Лабиену! Под надежной охраной! Это первое. Второе, я жду завтра к полудню весь офицерский корпус в своей палатке. Похоже, наступает пора решительных действий и перемен. Перемен к лучшему. Можешь идти. 
С Антонием, усадив его в кресло, Гай Юлий разговаривал достаточно долго.
- Завтра мы выступаем к Алезии. Если Верцингеториг, действительно там, то я не упущу его. Но при этом я не хочу получить неожиданный удар в спину. А потому тебе предстоит весьма ответственная миссия. Возьмешь пять когорт и две кавалерийские алы и скрытно выдвинешься к Бибракте. На штурм у тебя сил не хватит, а потому твоя удача будет заключаться только во внезапности. Захватишь город и будешь держать его до нашего возвращения. Его и земли эдуев. Задача не такая уж и сложная, потому что там сейчас всего лишь горстка предателей и достаточно много наших сторонников. Я сказал тебе главное. Теперь остальное. Видишь эту женщину? – Цезарь указал на спящую Бриксту. – Отвечаешь за нее головой. Она и ее ребенок, которого тебе предстоит освободить из рук Литавикка, должны остаться живы. Это второе. Но есть еще и третье. По возможности постарайся, чтобы сам Литавикк не ускользнул от нас, как это уже случилось однажды здесь, под Герговией. И постарайся, чтобы он не умер до моего возвращения. Очень постарайся, Антоний. Если ты выполнишь все в точности с моими словами, то золотой венок за Аварик покажется тебе ничтожно малым знаком моего внимания по сравнению с тем, что ожидает тебя в будущем.

*    *    *

Верцингеториг явно не рассчитывал на столкновение с армией Цезаря. Римляне появились у Алезии совершенно внезапно с северо-запада и северо-востока, мгновенно окружив возвышенность, на которой располагался город. На глазах у изумленных галлов легионеры в течение нескольких часов возвели временные сооружения, способные защитить их от внезапной вылазки противника, после чего принялись методично укреплять свои позиции.
Попытка вождя арвернов вырваться из капкана неизбежно завершилась бы кровопролитным сражением с почти вероятным разгромом кельтов, что также неизбежно разрушило бы все надежды на освобождение Галлии. Поэтому Верцингеториг промедлил, ограничившись лишь отправкой просьбы о помощи. Из восемнадцати его гонцов до места назначения добрались только двое, и это было счастливой случайностью, поскольку уже через неделю любое сообщение осажденных с внешним миром оказалось просто невозможным.
Гай Юлий действовал с холодным и трезвым расчетом. Он окружил Алезию шестнадцатикилометровой полосой непрерывных укреплений. Сначала шел глубокий ров, заполненный водой из двух ближайших речушек. После него два ряда врытых в землю заостренных кольев, и снова ров глубиной и шириной в три метра. Из выкопанной земли легионеры соорудили четырехметровый вал, поверх которого возвели частокол, через каждые двадцать пять метров прерываемый башнями для лучников. Относительно свободными в этом кольце оставались лишь ворота для вылазок кавалерии. Таких ворот было двое, но и охранялись они с особой тщательностью. Неприступная стена окружила Алезию уже через восемь дней.
И все же Верцингеториг попытался проверить ее на прочность. Правда, организованный вождем восставших ночной штурм завершился плачевным бегством кельтов за стены крепости. На поле боя осталось лежать почти пять тысяч трупов и среди них только семь римских.
Наутро Цезарь приказал выстроить армию на плацу.
- Солдаты Рима! – обратился он к легионерам. – Сегодня ночью вы имели возможность убедиться в том, что чудеса творят не только боги. Под покровительством Марса и Юпитера вы, простые воины республики, совершили настоящее чудо! Возведенные вами укрепления неприступны! Враг окружен и будет разбит или вынужден сдаться! Это вопрос нескольких недель. Однако нельзя забывать о том, что за нашими спинами по-прежнему остается враждебная нам косматая Галлия! Она надеется на армию Верцингеторига. Это ее последняя надежда. И она придет на помощь осажденным. А потому сейчас нужно сделать все, чтобы защитить себя от нападения сзади. Я знаю, что вы устали, но времени на отдых, к сожалению, нет! Нам нужно еще одно кольцо укреплений, внешнее кольцо. И чем скорее мы выстроим его, тем надежнее будут защищены наши, такие нужные Риму жизни, тем лучше мы подготовимся к решающей битве за Галлию! 
После проведенной на ногах ночи он разрешил всем короткий сон, затем работа закипела с новой силой.
Люди трудились по шестнадцать часов в сутки с перерывом на еду и отдых. На этот раз император находился рядом с легионерами, подавая им личный пример выносливости. В обычной полотняной тунике он копал землю и обтесывал нарубленные в лесах стволы, перебрасываясь со своими солдатами простыми солеными шутками.
На сооружение двадцати восьми километровой цепи внешней обороны ушло почти две недели. В отличие от внутренней стены эта была дополнена еще одним рвом и широкой сетью замаскированных ям-ловушек с острыми кольями на дне каждой из них.
На двадцать пятый день осады в Алезии начался голод, а подкрепления так и не было. И вот ранним сентябрьским утром римляне увидели, как из распахнувшихся городских ворот по направлению к их позициям медленно движется большая толпа во главе с несколькими друидами. Над головой бредущих людей развевался белый флаг.
- Они сдаются, Цезарь! – радостно воскликнул, вбежавший в палатку Поллион.
- Вряд ли, - осадил возбуждение легата император. – Да это пока и не нужно. Одного Верцингеторига нам теперь уже мало. А сам он должен оставаться приманкой в Алезии до тех пор, пока не появятся основные силы галлов.
Взобравшись на ближайшую стрелковую башню, Гай Юлий не увидел в молчаливой процессии ни одного способного держать оружие мужчины.
- Азиний, они не сдаются, они всего лишь пытаются избавиться от лишних голодных ртов, - пояснил Цезарь стоящему рядом Поллиону. – Отдай центурионам приказ бить на поражение, как только галлы приблизятся на полет стрелы. Пускай возвращаются назад. Чем скорее они дожуют последний кусок хлеба, тем скорее станут сговорчивее.

*    *    *

Через три дня разведчики доложили наместнику о приближении армии кельтов. Огромной армии. Численностью не меньше двухсот пятидесяти тысяч человек.
- Откуда они набрали столько оружия?! – удивленно спросил Гай Юлий на очередном военном совете.
- Цезарь, настоящего оружия у них мало, - Мамурра возглавлял разведывательный рейд лично, а потому мог говорить с полной уверенностью. – И вообще, несмотря на многочисленность, это настоящий сброд. Согнанные с полей крестьяне с топорами, вилами, цепами для обмолота и обычными дубинами в руках. Мы уничтожим их без всякого труда.
- С теми, кто сидит в Алезии, их ровно вчетверо больше нас. К тому же наши боевые порядки растянуты вдоль двух линий обороны, и это нельзя недооценивать. А потому, Луций Витрувий, ты и Марк Лициний сегодня же ночью покинете лагерь со всеми своими всадниками. Выедете тихо, так, чтобы ни одна лошадь не заржала. Людям взять с собой еды на три-четыре дня. Костров не разводить. Обоснуетесь у них в тылу. Хвала Юпитеру, лесов вокруг предостаточно! Ваша задача – стоять и ждать начала большого сражения. 
- Сколько ждать? – отличавшемуся горячностью Мамурре ожидание давалось труднее всего. – День? Три? Неделю?
- Столько, сколько нужно, - отрезал Цезарь. – Но думаю, не больше четырех дней. Такая масса народа дольше не выдержит. И к тому же ее нужно кормить, а мы с вами уже подобрали съестные припасы практически со всей здешней округи. Так что ваше ожидание вряд ли затянется надолго. Но как только галлы увязнут в бою основательно, вы ударите по ним всей своей мощью. Шесть тысяч всадников в спину чего-нибудь да стоят!
- Римлян среди них только восемьсот человек, - озабоченно возразил Лабиен. – Остальные германцы и эдуи. Ты уверен, что эти ребята не развернут свои клинки в обратную сторону.
- Я уверен! – поднял ладонь Красс Младший. – Со многими из своих солдат я сражаюсь бок о бок далеко не первый год и могу поручиться за каждого!
- Поручись за себя, Марк Лициний, - едко возразил Лабиен. – Ты не бог, и в голову каждому из них не залезешь.
- Мне и не нужны их головы, Тит, - парировал Марк Лициний, – мне достаточно видеть их глаза и лица.
- Прекратите! – остановил начинающуюся перепалку Гай Юлий. – И запомните, знаком для начала вашего вступления в бой станет поднятый над главной башней лагеря красный офицерский палудамент.

*    *    *

На следующий день, завидев подкрепление, Верцингеториг предпринял новую попытку прорыва. Он рассчитывал на одновременную атаку соплеменниками наружного кольца обороны, однако возглавлявшие скопление народов вожди не сумели договориться о начале нападения, и, понеся еще более серьезные, чем в первый раз, потери, царь арвернов снова отступил в крепость.
Зато уже через день гигантская лавина, наконец, стронулась со своего места, неумолимо наползая на римские укрепления. Используя преимущество в численности, кельты атаковали сразу по всему периметру внешнего кольца обороны. Цезарь был готов к такому ходу событий. Он рассредоточил шесть легионов на башнях и вдоль всего двадцати восьми километрового частокола стен. Еще три легиона держали оборону по внутреннему периметру. Десятый легион оставался в резерве. Основной упор был сделан на занявших площадки башен лучников.
До линии волчьих ям нападающие шли размеренным ровным шагом. Однако стоило только первым из них огласить воздух криками боли от впивающихся в тела острых кольев, как лавина словно вышла из оцепенения и стремительно понеслась вперед. Кельты гибли десятками еще на подходе к стене, густо устилая поле своими трупами. Трупы плавали во рву с водой, висели на вкопанных в землю кольях третьей и четвертой линии обороны, скапливались на дне вырытого перед насыпью котлована. До самой насыпи добирался едва ли один из трех атакующих, но здесь их поджидали мечи и копья римских легионеров.
Поле битвы напоминало разворошенный безжалостной рукой муравейник, когда из ворот Алезии показалась армия Верцингеторига. Осажденные стремились использовать свой последний шанс. В отличие от растянувшего боевые порядки кельтского ополчения воины арвернского царя сосредоточили весь удар на коротком участке обороны римлян. Невзирая на потери, они довольно удачно прошли все препятствия, используя заранее приготовленные деревянные мостки, по которым перебрались через оба рва, атаковав насыпь с оборонительным частоколом.
Именно на этом направлении и понадобилась помощь десятого легиона.
Цезарь сражался плечом к плечу со своими любимцами. Конечно, его прикрывали со всех сторон. Конечно, рядом с ним находился бдительный Корнелий, которого, несмотря на его шестидесятилетний возраст, Гаю Юлию так и не удалось оставить в лагере. И в то же время солдаты гордились своим императором, отмечая про себя каждый удачный выпад его гладиуса.
И приступ, и прорыв закончились одинаково. Потерявший практически всех своих солдат, Верцингеториг был вынужден скрыться за стенами Алезии, а лавина кельтов откатилась назад, подобно морскому отливу.
Наместник приказал не чинить препятствий при сборе убитых, и вскоре с обеих сторон от римских укреплений запылали погребальные костры. 
 Еще через день значительно поредевшая толпа галлов решилась на очередной штурм. Учтя уроки первого наступления, на этот раз они атаковали достаточно широким фронтом, но всего лишь на одном направлении. Преодолев полосу заграждений с помощью связанных вместе стволов деревьев, кельты яростно обрушились на оборонительные порядки римлян. Остатки армии Верцингеторига не рискнули покинуть Алезию и наблюдали за ходом сражения со стен крепости.
В самый разгар кровопролитной схватки Цезарь отдал приказ поднять на башне алый палудамент, и, когда в тылу атакующих появилась конница, галлы панически бежали, спасая собственные жизни. Чтобы довершить разгром ополчения, Гай Юлий вывел легионы за пределы своих укреплений. В течение трех часов развернувшейся резни двухсотпятидесятитысячное кельтов войско практически перестало существовать.
Лишенные всяческих надежд, осажденные сдались спустя три дня.
Верцингеториг выехал на белой лошади из ворот Алезии совершенно один. Осенний день выдался солнечным, а потому золоченые доспехи вождя арвернов ослепительно сверкали на солнце, дела фигуру с опущенной головой еще более заметной. Он спешился у прохода так и не взятых галлами укреплений, передал поводья коня ожидавшим его центурионам и проследовал в указанном ему направлении.
Наместник ожидал побежденного, сидя на возвышении. В полном молчании Верцингеториг положил перед Цезарем оружие и доспехи, после чего сел на землю у ног Гая Юлия. Последнее серьезное сопротивление кельтов было сломлено раз и навсегда, и теперь Галлию можно было считать завоеванной окончательно. Обескровленная страна больше не имела возможности сопротивляться Риму. И даже, когда в самой республике вспыхнуло гражданское противостояние и в провинции практически не осталось римских войск, Галлия оказалась более верной своим завоевателям, чем некоторые другие давно покоренные земли. Верцингеториг прожил в римской тюрьме еще целых шесть лет, чтобы пройти за колесницей Цезаря в его галльском триумфе, а затем по обычаям тех лет был тихо задушен в своей темнице.
Но это было потом, а пока, едва лишь сгорбленная фигура поверженного царя арвернов разместилась у ног триумфатора, над полем разнесся восторженный солдатский рев:
- Ave, Caesar! Слава Цезарю! Слава императору!
Гай Юлий встал и поднял ладонь, призывая всех к тишине, после чего громогласно выкрикнул:
- Ave! Слава римским легионерам!


IV.

Через неделю в Бибракте его встречал хмурый Антоний.
- Цезарь, сожалею, но я выполнил твой приказ лишь наполовину. Как ты и предполагал, мы взяли город внезапностью, однако к этому времени девочка уже была мертва. Литавикк приказал скормить ее своим охотничьим собакам.
- Где он сам?!
- Не волнуйся, он в кандалах и под надежной охраной. Но вот Брикста….
- Она умерла?
- Нет, Цезарь, она выздоровела. Однако, узнав о гибели дочери, бедняжка сошла с ума. День и ночь она тихо сидит в том дворе, где убили Юлию, баюкая на руках ее обглоданный череп. Нам едва удается кормить и поить несчастную, но она пока что жива.
- Прикажи кому-нибудь нанести ей удар милосердия и устрой достойные похороны.
- Ты не хочешь ее увидеть?
- Зачем? – пожал плечами Гай Юлий. – От того человека, которого я когда-то хорошо знал, не осталось и следа.
С зятем Думнорига он расправился с исключительной жестокостью. Литавикку перерезали сухожилия рук и ног, после чего обнаженное и обездвиженное тело оставили лежать посреди закрытой снаружи псарни. Собак перед этим не кормили ровно четыре дня. Животные, поскуливая, обступили своего хозяина. Они облизывали его окровавленные раны до того момента, пока одна из собак не вцепилась зубами в соблазнительную плоть, вырвав из нее кусок мяса. Литавикк орал до тех пор, пока собственные псы не перекусили ему глотку. 

*    *    *

В начале весны следующего года наместник подавил в провинции последний очаг мятежа. Осада Укселлодуна длилась почти два месяца, и крепость была взята лишь после того, как римляне перекрыли туда доступ воды. В назидание всем галлам Цезарь приказал отрубить мужчинам города, способным держать оружие, кисти обеих рук. Теперь он мог не опасаться жестокости своего решения, теперь на эту жестокость просто некому было ответить.
Рим отреагировал на послание об окончательном покорении Галлии двадцатидневными праздненствами и жертвоприношениями. Это был последний добрый жест, который Помпей позволил себе сделать в сторону своего бывшего тестя перед тем, как их дороги окончательно разошлись.