Когда царила дикая природа

Автор: Рэндалл Пэрриш. Книга о сельской местности в Иллинойсе.

 I. Послание с Запада 2. Призыв к долгу 3. Новое знакомство 19
4. Капитан Уэллс из Форт-Уэйна V. Через сердце леса VI. Из: Челюсти смерти
 7. Круг на песке 8. Двое мужчин и горничная  IX. В поле зрения флага 86
X. Полоса опасностей  XI. Старый форт Дирборн 12.. Сердце женщины
13. Пари глупцов 14. Тьма и неожиданность 15. Приключение под землей
12. "Франция побеждает, месье!" . Состязание в остроумии 171
18. Проблески опасности, 19. Конференция и решение, 20. В лагере индейцев
 21. Совет вождей.22. Последняя ночь в Дирборне. 23. Смертельная тень Миамиса
24. День судьбы  XXV. В пасти тигра. 26.. Поле мертвых 27.Призрачное видение 28. Ангел в пустыне 29. Солдат Франции 30. Спасение на костре 31. Поиск и награда за него, 32. Клятва вайандотов, 33.. Вмешательство судьбы
34. Оступиться во тьме 35. Битва на берегу 36. На новом сером рассвете 378
***
ГЛАВА I.ПОСЛАНИЕ С ЗАПАДА
Казалось, это было только вчера. Я оставил косу
Я лежал на краю высокой травы и смотрел, как индейская кукуруза колышется на ветру, а потом поднялся по склону к дому в поисках глотка прохладной воды из родника. Было жарко в лучах июльского солнца; густой лес со всех сторон не пропускал ветер, и я уже несколько часов работал. Как приятно и заманчиво выглядела маленькая речка в тени огромных деревьев, и, когда я на мгновение остановился, наклонившись над высоким берегом, я увидел ленивую щуку, которая рылась среди переплетённых корней внизу.

Моя мать, высоко закатав рукава на своих круглых белых руках, была
Когда я проходил мимо, она стояла в тёмном проёме молочной и со смехом заговорила со мной. Я видел, как мой отец сидел в своём большом кресле с твёрдым сиденьем прямо у входной двери, и заметил, как лёгкий ветерок играл его длинной седой бородой. Старая Библия лежала у него на коленях, но его взгляд был устремлён на тёмно-зелёную опушку леса, окружавшую нашу поляну. Я размышлял, попивая прохладную сладковатую воду из родника, не снится ли ему снова те
старые времена, когда он был человеком среди людей. Как отчётливо он помнил каждую деталь
Память об этом осталась! На голубом небе не было ни единого пушистого белого облачка
во всей его широкой дуге; казалось, что вьющиеся клубы дыма, поднимающиеся
из нашей трубы, собрались там и повисли, чтобы сделать лазурь более яркой. Малиновка дерзко поглядывала на меня с ветки дуба, а проказливая серая белка скакала по низкому столбу,
казалось, готовая подружиться со мной, пока Ровер, внезапно заметив меня, не выскочил из-за угла дома, чтобы лизнуть мне руку,
радостно лая и отчаянно размахивая обрубком своей бедной лапы.
старый хвост. Это была такая уютная, тихая сцена в самом сердце
глуши, которую я так давно знал неизменной, что и не подозревал,
что вскоре стану свидетелем того, как в моей жизни перевернётся страница,
что почти с этого часа я разорву все связи с прошлым и отправлюсь
в одиночку бороться с суровым миром.

 В те дни в долине верхнего течения реки не было дорог.
Мауми, — всего лишь едва заметные следы от подков, ведущие по древним индейским тропам
через густые леса или узкие полоски прерий; но когда я
Повесив тыкву обратно на деревянный колышек и небрежно взглянув на север, я увидел всадника, медленно ехавшего к дому вдоль берега реки. Ходили слухи о готовящихся набегах индейцев на приграничные поселения, но мои молодые глаза были зоркими, и после первого быстрого приступа подозрительности я понял, что приближающийся незнакомец — белый, хотя его одежда была едва ли менее варварской, чем у дикаря. Однако такие гости были редкостью, и я
Я снял с крючка на кухне пистолет и предупреждающе крикнул:
моя мать, когда я проходил мимо, чтобы встретить вновь прибывшего.

Это был очень крупный и сильный мужчина со спутанной черной бородой и
чрезвычайно выдающимся носом. Был длинным ружьем за спиной, и
тяжелые гнедого коня он оседлал носил несомненные признаки трудного путешествия.
Когда он приблизился, Ровер, заметив его, яростно выскочил наружу; но я поймал
и крепко держал его, потому что для незнакомцев он всегда был угрюмым грубияном.

«Это здесь живёт майор Уэйленд?» — спросил мужчина низким грубоватым голосом,
придержав своего усталого коня и небрежно закинув ногу в сапоге на шею животного,
когда повернулся ко мне лицом.

"Да", - ответил я осторожно, поскольку в те дни мы относились с некоторым подозрением
к заблудшим путешественникам, и черты лица этого человека не были
приятными. "Майор живет здесь, и я его сын".

Он пристально посмотрел на меня, в его глазах читалось некоторое любопытство, когда он
демонстративно вытащил из-за пояса сложенный листок бумаги.

"Нет? — Вы тот парень, который сбил Бада Эберли с ног на собрании у
«Коровьей шкуры» прошлой весной? — спросил он с едва заметным интересом.

Я покраснел, как школьница, потому что это неожиданное упоминание пришлось мне не
совсем по душе, хотя намерения мужчины были явно самыми
добрыми.

«Он издевался надо мной, пока я не взбесился, — с сомнением ответил я.
 — И всё же я ранил его сильнее, чем собирался».

 Он рассмеялся, уловив в моих словах нотку извинения.

 «Боже! — воскликнул он, — не беспокойся об этом, парень. Поселение очень радо, что это случилось. Старина Хокинс сидел за кружкой пива.
сам делал это дюжину раз. Мне так и сказал. Ты неплохой парень, не так ли?
ты? Держу пари, весишь все сто семьдесят, и силен как бык.
Кстати, сколько тебе лет?

— Двадцать, — ответил я, ничуть не смягчившись из-за его манеры говорить. — Значит, вы
живёте неподалёку?

- Ну, нет, но был твоим соседом с месяц назад;
останавливаюсь в "шебанге Хокинса", у брода, на Милитари-роуд,
навещаю; но, похоже, я никогда раньше не встречался ни с кем из твоих родителей. Меня
зовут Бернс, старина Том Бернс, родом из Коннектикута. Один приезжий с Запада
оставил это письмо для твоего отца у Хокинса больше недели назад. Сказал, что оно очень важное, но будет плохо, если он не передаст его тебе при первой же возможности. Я сказал ему, что принесу его, так как это не больше чем в дюжине миль от моего дома.

Он протянул мне квадратный бумажный конверт, и пока я с любопытством вертел его в руках — это было первое письмо, которое я видел, — он достал из внешнего кармана немного табаку и неторопливо набил трубку.

 Моя мать выкатила отцовское кресло в открытую дверь и, как обычно, встала позади него, слегка опираясь рукой на причудливо вырезанную спинку кресла.

 — Что это, Джон? — мягко спросила она. Мгновенно встрепенувшись от её
голоса, я быстро подошёл и вложил пакет в тонкие руки отца. Он дважды перевернул его, прежде чем открыть, глядя на странную
печать и, тщательно прочитав вслух надпись, словно опасаясь, что
могла быть допущена какая-то ошибка,

 «Майору Дэвиду Уэйленду,
 вдоль Верхнего Моми.
 Выйти в Хокинс-Форд
 "Важно. по военной дороге».

Я до сих пор вижу, как он читал это, медленно пробираясь сквозь
грубые, неровные строчки, а моя мать склонялась над его плечом и
помогала ему, её румяные щёки и тёмные локоны странно контрастировали
с его искажённым болью лицом и седыми, как железо, волосами.

— Прочти это вслух, Мэри, — сказал он наконец. — Так я лучше пойму.
 Это от Роджера Мазерсона, о котором ты слышала от меня.

 Моя мать была хорошей ученицей и читала чётко, лишь иногда запинаясь на плохо написанном или неправильно произнесённом слове.

 В Форт-Дирборне, у истока Великого озера. Двенадцатое июня 1812 года.

 Мой дорогой старый друг:

 Я подошёл к концу жизни; мне говорят, что завтра всё закончится, и остаётся только одна вещь, которая меня сильно беспокоит
 я — моя маленькая девочка, моя Эльза. Ты знаешь, я никогда особо не боялся смерти,
и сейчас, когда я снова стою перед ней, я тоже не боюсь, потому что я всегда старался
почитать Бога и выполнять свой долг как человека и солдата. Дэвид, я едва могу писать,
потому что мой разум странно блуждает, а пальцы едва удерживают перо.
Это не та хватка старого мечника, которую ты так хорошо знал, потому что я уже очень слаб и умираю. Но помнишь ли ты ещё тот день, когда я вытащил тебя из-под обстрела в Саратоге и благополучно доставил в безопасное место, хотя гессенцы дважды в меня выстрелили? Видит Бог,
 старый друг, я и не думал напоминать тебе об этом поступке, — это было не больше, чем сделал бы любой товарищ, — но я здесь, среди незнакомцев, и нет никого, к кому я мог бы обратиться в своей нужде. Дэвид, в память об этом, не дашь ли ты приют моему маленькому сироте? Твой старый товарищ на смертном одре умоляет тебя об этом своим последним вздохом. Она здесь совсем одна, если не считать меня, и во всём мире нет ни одного кровного родственника, к которому я могла бы обратиться. Я оставлю кое-какое имущество, но немного. Как вы любите своих родных, так и вы будьте милосердны в этот час к моей маленькой девочке.

 Ваш старый товарищ,

 Роджер Матерсон.

Это было подписано другой, более смелой рукой:

 Капитан Роджер Матерсон, бывший капитан Континентальной линии Массачусетса,
 умер в этом форте от лихорадки четырнадцатого июня 1812 года. О его дочери
 заботятся дамы гарнизона.

 Натан Хилд,
 Капитан. Первый заместитель, командующий.

Слезы катились по длинным ресницам моей матери, когда она закончила
читала; она всегда была нежна сердцем и сочувствовала горю. Мой
отец сидел молча, глядя вдаль, на зеленые леса. Вскоре
он снова взял листок в руки, аккуратно сложил его по старым
складкам и надежно спрятал между страницами Библии. Я увидел, как
мамины пальцы скользнули по подлокотнику кресла, пока не сомкнулись
мягко на его пальцах.

"Бедный маленький ягненочек!" - нежно сказала она.

Старый отцовский меч висел над камином, и я увидел, как он бросил на него взгляд, словно что-то застряло у него в горле. Он
Он всегда был человеком, который глубоко чувствовал, но мало говорил; и мы оба знали,
что он думает о старых временах и крепких узах товарищества.

Незнакомец чиркнул кремнем по стали, чтобы раскурить трубку; этот жест
мгновенно напомнил моему отцу о гостеприимстве.

"Друг, — сказал он решительно, — привяжи лошадь вон к тому пню и
заходи. Вы принесли мне печальные новости, но всё равно мы рады вам,
и вы должны разделить с нами трапезу. Джон, — он повернулся ко мне, — присмотри
за лошадью друга Бёрнса и помоги матери приготовить ужин.

Оказавшись в грубом сарае, который в летнюю погоду служил кухней
Я осмелилась спросить:

"Мама, как ты думаешь, он возьмет маленькую девочку?"

"Я надеюсь на это, Джон", - ответила она трезво. "но твой отец должен решить
сам. Он не скажет нам, пока не обдумает все в одиночку".




ГЛАВА II

ЧУВСТВО ДОЛГА


Я думал об этом весь долгий день, пока косил траву на лугу. Вскоре после того, как я вернулся к работе, я увидел, как Бёрнс уезжает по тропе вдоль реки, и подумал, не везёт ли он с собой какое-нибудь послание от моего отца. Для меня, которому так мало что было известно, это было похоже на роман.
когда-либо случались важные вещи. Каким-то образом, получение этого
письма из великой неизвестности подняло меня над узкой жизнью
поляны. Мой мир всегда был таким маленьким, таким мелочным и
ограниченным кругом, что этот новый интерес, появившийся в его горизонте,
чудесно расширил его.

Я вырос на границе, изолированный от того, что люди называют цивилизацией;
и я мог справедливо утверждают, что знают в основном те секреты, которые
граница учит своих детей. Единственное моё воспоминание о другом
образе жизни связано с грязными улочками маленького городка в Новой Англии
деревня, где я жил в раннем детстве. С тех пор мы
жили в глуши, и после несчастного случая с моим отцом
на меня легла основная часть работы. Я действительно
привык к этому. Во время своих охотничьих вылазок в
скучные времена года я научился многим лесным хитростям и
уже дважды брал в руки ружьё, когда разрозненные поселения
были призваны к оружию из-за набегов индейцев. В той стране не было школ; более того, наш
ближайший сосед жил в десяти милях от нас по прямой. Но моя мать
Она учила меня с большой любовью и терпением по своим старым заветным школьным учебникам, и это, наряду с другими знаниями из тех немногих избранных книг, которые мой отец брал с собой в путешествия, дало мне много пищи для размышлений. Я до сих пор помню вечера, когда он серьёзно читал нам своего старого Шекспира, с нежностью останавливаясь на любимых отрывках. И он
обучал меня и другим вещам — чести и мужеству, умению выживать в лесу,
и многому другому, пока ни один парень в окрестных поселениях
не мог превзойти меня в грубом пограничном спорте. Мне нравилось слушать его, о
в бурную зимнюю ночь, — он редко говорил о таких вещах, — рассказывал о своей армейской жизни, о людях, с которыми сражался и которых любил, о смелых поступках, рождённых его молодой кровью. Так он иногда упоминал этого Роджера Мазерсона, и теперь, когда я услышал о его смерти, это было для меня как удар. Я задумался о том, какой будет эта маленькая девочка, и моё сердце сжалось от жалости к ней в её одиночестве. Едва осознавая это, я тоже был одинок.

«Он уже заговорил?» — с тревогой спросила я у матери, подойдя к открытой кухонной двери, когда закончила с вечерними делами.

— Нет, Джон, — ответила она, — он сидит там молча и смотрит на лес с тех пор, как ушёл тот мужчина. Он думает, дорогой, и мы не должны его беспокоить.

 Стол после ужина был убран, и Сет, наёмный работник, уже забрался по скрипучей лестнице на свою кровать под карнизом, когда мой отец заговорил. Мы все втроём сидели в комнате, и я, по своему обыкновению, подвинул его стул вперёд, чтобы свет свечи падал на его лицо. По спокойному решительному выражению его серых глаз я понял, что решение принято.

— Мэри, — серьёзно начал он, — и ты, Джон, мы должны вместе поговорить об этом новом долге, который только что лёг на нас. Я едва ли знаю, что мне делать, ведь мы так бедны, и я сейчас так беспомощен; но я искренне молился о наставлении и могу лишь думать, что такова Божья воля, чтобы мы позаботились об этом бедном ребёнке-сироте моего старого друга.

Моя мать подошла к нему через всю комнату и наклонилась, чтобы коснуться его губ своей мягкой щекой.


"Я знала, что ты так поступишь, Дэвид," — нежно прошептала она,
откидывая назад его короткие седые волосы. "Она всегда будет с нами
как наша собственная маленькая девочка, которую мы потеряли и которая снова вернулась к нам.

Мой отец устало склонил голову на одну руку, глядя на пламя свечи, а другой рукой поглаживая её пальцы.

"Должно быть, прошло уже десять лет, — медленно произнёс он, — с тех пор, как я в последний раз слышал о Роджере Мазерсоне. Тогда он был в Канаде, но с тех пор я не переставал о нём думать. Он спас мне жизнь, и не один раз, как ему,
похоже, хотелось бы помнить, а целых три раза в бою. Мы вместе росли на
голубых холмах Беркшира и всю нашу юность были больше, чем
братьями. Его малышка отныне будет
Мой собственный ребёнок. Бог дал её нам, Мэри, так же верно, как если бы она родилась от нашей любви. Я знал, что Роджер женился, но ничего не слышал ни о рождении ребёнка, ни о смерти его жены. Однако с этого часа сиротка станет нашей, и мы должны немедленно решить, как безопасно привезти её сюда.

Он замолчал. Никто из нас не произнёс ни слова. Его взгляд медленно скользил от пламени свечи, пока не остановился на моём лице, когда я сидела, откинувшись на грубую скамью, пристроенную к камину. Он смотрел на меня так пристально, что моя мать, казалось, мгновенно поняла его мысли.

"О, конечно же, не это, Дэвид?" умоляюще воскликнула она. "Только не Джон?"

"Я не знаю другого подходящего посланника, маленькая женщина", - серьезно ответил он.
"Решение об этом действительно обеспокоило меня гораздо больше, чем всех остальных.
и все же нет никого другого, кого я считаю способным справиться с этой задачей. Джон — хороший мальчик, мама, и у него достаточно опыта в лесных делах, чтобы совершить это путешествие.

 — Но дикари! — настаивала она. — Говорят, мы на грани новой вспышки, вызванной этой новой войной с Англией, которая может в любой момент затронуть поселения. Ты же знаешь, Бернс только что сказал тебе
Теперь, когда он стал старым разведчиком, знакомым с Западом, он знает, что британские агенты действовали по всей границе и что среди индейских племён царило большое беспокойство.

«Это действительно грозит серьёзной опасностью, — признал он, и в его глазах вспыхнул прежний огонь. — Но это вряд ли остановит сына Дэвида Уэйленда. В самом деле, это главная причина, по которой этот беспомощный ребёнок-сирота должен как можно скорее оказаться под нашей защитой. Подумайте о беззащитной маленькой девочке, оставшейся наедине с такой опасностью! И у нас нет возможности судить, Мэри, о том, насколько серьёзна ситуация на севере
и на западе. Война между народами, скорее всего, пробудит дух
дикарей, но слухи о восстании индейцев всегда на устах у поселенцев. Сам Бёрнс возвращался на запад и, казалось, не слишком беспокоился о том, что не сможет добраться. Он утверждал, что живёт в Чикаго-Портидж, где бы это ни было. Я знаю только, что это крайняя граница.

Моя мать не ответила, и теперь заговорила я, и мои щёки вспыхнули от
волнения.

 «Вы действительно хотите, сэр, чтобы я отправилась на поиски маленькой девочки?»
 — спросила я, едва веря своим ушам.

"Да, Джон", - ответил мой отец серьезно, кивнув мне, чтобы приблизиться к
его стул. "Это долг, который упал на вас, а также ваш
мать и меня. Мы действительно можем, но вряд ли сможем освободить вас от работы в
этом сезоне; однако Сет сможет позаботиться о более неотложных нуждах
фермы, пока вас не будет, в то время как он окажется совершенно бесполезным
на такой миссии, как эта. Не волнуйся, Мэри. Друг Бернс хорошо знаком со всеми этими западными землями и говорит мне, что едва ли проходит неделя без того, чтобы отряды солдат или дружелюбных индейцев не
Он пройдёт по тропе и, подождав несколько дней у Хокинса, Джон наверняка найдёт кого-нибудь, с кем он сможет отправиться в долгое путешествие на запад. Он бы и сам поехал с ним, но сначала должен передать послание друзьям в Винсеннесе. Прошло уже несколько недель со смерти Роджера Мазерсона, и мы окажемся недостойными нашего доверия, если будем и дальше медлить с отправкой за его дочерью.

Хотя моя мать была женщиной с Запада, терпеливой и привыкшей к
жертвам и опасностям, её глаза, устремлённые на моё лицо, были полны
слёз, а щёки побледнели.

— Я не знаю, почему так должно быть, Дэвид, — мягко настаивала она, — но в глубине души я очень боюсь этой поездки для Джона. И всё же ты всегда находил меня готовой уступить, когда это казалось лучшим решением, и я не сомневаюсь, что ты прав в своём решении.

В любое другое время я бы подошёл к ней со словами утешения и поддержки, но сейчас моё честолюбие было настолько возбуждено этим предстоящим приключением, что я не мог думать ни о чём другом.

— «Так ли уж далеко, отец, до того места, куда я должен отправиться?» — нетерпеливо спросил я.
 «Где этот Форт-Дирборн и как мне туда добраться?»
там? «Я никогда не слышал об этом гарнизоне».

 «Принеси мне карту этой страны, которую составила твоя мать, и регионов к западу от неё», — сказал он. «Я и сам не совсем понимаю, в чём дело, хотя друг Бёрнс, который утверждает, что знает эту страну, дал мне краткое описание, но я заметил, что он очень осторожен в словах».

Я достал карту из большого квадратного шкафа в углу и
разложил её на столе, положив по ножу в каждый угол, чтобы она не сворачивалась. Я подкатил к ней его стул, и мы втроём
Мы вместе склонились над картой, и наши лица озарялись пламенем свечи. Это была копия, сделанная пером с большой правительственной карты, которую моя мать видела где-то во время своего путешествия на запад. И хотя это был всего лишь грубый набросок, он был неплохо выполнен и достаточно точен для наших целей. Большая часть карты была ещё пустой, но основные открытые тропы были тщательно прочерчены, основные броды через крупные реки были отмечены, а различные правительственные посты и торговые поселения были чётко обозначены и названы. В поисках головы Великого
Оказавшись на озере, мы вскоре обнаружили форт под названием
Дирборн, который, по-видимому, располагался на западном берегу, почти напротив другого гарнизонного пункта в устье реки Сент-Джозеф.
Мы смогли чётко проследить военную дорогу, проложенную на север от Форт-Уэйна, нашего ближайшего правительственного поста, но на карте не было следов проторённой дороги или тропы, ведущей на запад и вокруг озера. Там было множество
неровных линий, обозначавших безымянные ручьи, но гораздо больше
Часть территории, простирающейся на запад за Форт-Уэйном, была просто обозначена как «лесные земли» и «неизведанные». «Друг Бёрнс говорит мне, что есть тропа, которой пользуются и войска, и дикари, и по которой он несколько раз проходил, — объяснил мой отец, оторвав взгляд от карты, — но она не на равнине и по ней нелегко идти, так как связь с фортом в основном поддерживается по водным путям на север». Однако путешествие по суше окажется более быстрым и менее опасным для того, кто не привык к лодкам. Как скоро Джон будет готов, мама?

Её голос дрожал, и я почувствовал, как она сжимает мой рукав.

"Завтрашний день уйдёт на то, чтобы как следует подготовить его одежду, Дэвид, —
ответила она с терпеливой покорностью жительницы приграничья.
"Нужно многое сделать."

"Тогда Джон отправится на рассвете. Тебе лучше ехать на гнедом жеребце,
сын мой; он хорошей породы и быстрый. Сет будет сопровождать вас,
пока вы не найдёте подходящую компанию в Хокинсе. Он расскажет, как вы начали, и это знание очень утешит вашу
мать.

Он сделал паузу и протянул свои тонкие руки.

— Ты добровольно отправляешься в это странное путешествие, сын мой?

— Да, отец.

— Ты будешь добр и заботлив с маленькой девочкой Роджера Мазерсона?

— Она станет мне как родная сестра.

Я почувствовал, как он крепко сжимает мои пальцы, и понял, как много значит для него успешное завершение моего путешествия.

— Поцелуй свою маму, Джон, — сказал он, и в его добрых глазах появилось
доверие. — Завтра мы все должны встать пораньше.

Под потрескавшейся черепицей моей маленькой комнаты, под покатой крышей,
как же я ворочался и метался в те долгие ночные часы! Какие видения,
и во сне, и наяву, приходили ко мне, теснясь в моём разгорячённом мозгу,
каждая из них была удивительнее предыдущей, и все они указывали
на ту странную страну, в которую мне теперь было суждено отправиться!
 Смутные рассказы об удивительном и таинственном доносились до меня с того
неведомого Запада, и теперь я должен был увидеть всё это своими глазами. Но
какими бы удивительными ни были мои мечты, реальность оказалась ещё более поразительной, чем эти картины мальчишеского воображения. Если бы я знал правду в ту
ночь, я сильно сомневаюсь, что у меня хватило бы смелости взглянуть ей в лицо.

Наконец, серый рассвет забрезжил в единственном окне и застал меня
готовым к испытанию.




Глава III

Новое знакомство


Я натянул поводья на берегу реки, прежде чем мы наконец въехали в
темный лес, и оглянулся. Мне пришлось смахнуть набежавшие
слезы, прежде чем я смог ясно видеть; и когда я наконец уехал,
образ этого милого старого дома навсегда запечатлелся в моей памяти.
Наш дом стоял почти в центре дубовой рощи — небольшого участка
естественной прерии с узким ручьём, протекавшим по одной из сторон, и
Вокруг простиралась густая полоса леса. Небольшая полутораэтажная хижина из тёсаных брёвен, с навесом из грубых досок, сколоченных вручную, была обращена фасадом на юг, а северная часть крыши была покрыта зелёным мхом. Мой отец сидел в открытой двери, прикрыв глаза поднятой рукой и глядя нам вслед, а моя мать стояла рядом с ним, положив одну руку на спинку его стула, а другой размахивая в знак прощания белой тканью. Ровер стоял снаружи, где я велел ему оставаться, и с нетерпением
ждал, когда я подам ему какой-нибудь знак. Позади него стоял
Грубые хозяйственные постройки, силуэты которых вырисовывались на фоне густой зелени. Это была
домашняя, простая картина, но до сих пор она была для меня целым миром.

 В последний раз взмахнув рукой, я двинулся вперёд, пока деревья, словно опущенная занавеска, не скрыли всё это от моего взора. Сет ехал верхом на старой кобыле, без седла, его белая козлиная бородка свисала на грудь, пока не смешалась с её гривой, а его длинные тонкие ноги были неловко поджаты. Он был странным, молчаливым, угрюмым человеком, таким же суровым, как его родные холмы; и мы ехали вместе с ним
мы не разговаривали. На самом деле, мои мысли были такого характера, что я не хотел делиться ими ни с кем другим; поэтому прошло некоторое время, прежде чем глубина одиночества, угнетавшая меня, позволила мне почувствовать хоть какой-то интерес к происходящему.

 «Я бы с радостью отправился с вами в путешествие, мейстер Джон», —
наконец, вызвался Сет, торжественно поворачиваясь на широкой спине кобылы лицом ко мне.

«И зачем?» — удивлённо спросил я, потому что редкий дар этого человека — умение молчать —
принёс ему определённую репутацию человека, обладающего глубокими оккультными знаниями, которые я не мог полностью игнорировать. «Это принесёт мне вид чего-то чудесного
— Без сомнения, в стране.

Его проницательные глаза-буравчики, казалось, пронзали меня насквозь, пока он неторопливо набивал трубку табаком из кисета, висевшего у него на поясе.

— Что ж, может, и так, мастер Джон, но я слышал, что там, на западе, творятся ужасные вещи, — и он многозначительно взмахнул своей длинной рукой в сторону запада. «Звери, которые не бродят по округе,
воющие на луну змеи размером с это дерево и самые кровожадные
дикие звери, которые когда-либо существовали. И через какое-то время
деревьев больше не становится, а Йен, чёрт возьми, беден! просто мёртвая земля, короткая трава, и ничего не видно.

— Ты когда-нибудь был там, Сет? — спросил я с растущим беспокойством, потому что уже слышал подобные смутные слухи.

"Я? Ни в коем случае! — решительно ответил он. — Это гораздо дальше на запад, чем я думал. Старина Вермонт — отличное место для этой курицы, и я часто жалею, что не вернулся туда. Но у меня был двоюродный дед, который отправился в долгое путешествие с генералом
Кларком и пересек прерии, чтобы отвоевать Винсеннес у британцев. Боже! это было больше тридцати лет назад! Он сказал мне
«Они просто шли по шею в воде несколько дней подряд. Я не так уж сильно люблю воду. И он сказал, что
гремучие змеи были повсюду, а индейцы были почти в два раза больше, чем
сейчас».

 «Но Кларк и почти все его люди благополучно вернулись», — возразил я.

«О, я думаю, кое-кто из них вернулся, потому что в той армии их было очень много, почти две тысячи, как сказал Эфраим; но, скажу я вам, им пришлось очень тяжело, прежде чем они вернулись. Я видел своего кузена, когда он вернулся, и он был просто в ужасном состоянии, хотя и был
— Он был больше тебя, когда уходил.

 — Но Форт-Дирборн намного севернее. Может быть, там будет лучше.

 — Слабак, — настаивал он, печально качая головой, — жалкий слабак. Эфраим говорил, что чем дальше на север, тем холоднее. Он увидел индейца, который жил у большого озера, — Поттамоттами или кого-то в этом роде, — ростом в девять футов, и тот рассказал ему, что в реках его страны полно змей, которые едят людей, и что у некоторых из них по сотне ног, чтобы ползать, и они могут путешествовать
проскакал быстрее, чем лошадь. Ей-богу! но я уверен, что не хочу
этого. Твой отец, должно быть, совсем спятил, раз отправил тебя
туда одного, совсем зелёного мальчишку. Зачем ты вообще туда
поехал?

Я объяснил ему причину и необходимость моей поездки, но он с сомнением покачал головой, и его вытянутое лицо было таким печальным, что я не мог не отреагировать на это.

"Ну, — сказал он наконец, тщательно подбирая слова, — может, это и правильно, но я всё равно сомневаюсь. Держу пари, что эта
девушка — одна из тех блуждающих огоньков, о которых мы слышали, и ты никогда
Ты найдёшь её. Ты просто будешь бродить вокруг, охотясь за ней, пока не состаришься или пока тебя не схватят эти монстры. И меня будут винить, если я когда-нибудь услышу, что кто-то так же хорошо справляется с этим, как ты.

 Сет определённо был утешителем для Иова, и я уже был достаточно обеспокоен конечным результатом своего приключения. Поэтому
моя единственная надежда сохранить хоть каплю мужества заключалась в том, чтобы
не поддерживать дальнейший разговор, и мы продолжали бежать молча,
хотя я несколько раз ловил на себе его многозначительные взгляды.

Той ночью мы разбили лагерь в густом сердце дубового леса, рядом с
приятным ручьем с чистой, прохладной водой. Поздно вечером следующего дня,
когда солнце уже скрывалось за деревьями, наши усталые лошади
внезапно оказались на берегу широкой реки, и мы смогли различить
неясные очертания зданий Хокинса на фоне сгущающихся теней
противоположный берег.

В одном я теперь была полностью уверена. Сету следует отправиться в обратный путь.
с первыми лучами следующего рассвета. Его вытянутое лицо и унылое
хриплое карканье постоянно преследовали меня, и я чувствовал, что должен
Я бы с гораздо большим спокойствием смотрел в неопределённое будущее, если бы он был не у меня на глазах. Полный решимости, я понукнул своего коня, и он неохотно побрёл по мелководью брода. Когда мы поднялись на крутой берег западного берега, то сразу оказались посреди группы разрозненных построек. В тусклом свете они казались целым поселением, хотя все строения были низкими и бревенчатыми. Самым большим и расположенным в центре из них, очевидно, была усадьба, так как перед ней было грубо сколоченное крыльцо, а
Из трубы поднималось тонкое облачко дыма. Когда я подъехал ближе, то
увидел, как сквозь открытую дверь пробивается свет.

 Никто не
вышел на наш крик, даже бродячая собака, и, отчаявшись таким образом
разбудить жителей, я бросил поводья Сету и, поднявшись на крыльцо, заглянул внутрь. Когда я это сделал, блестящее круглое
чёрное лицо с белыми глазами и огромными красными губами, казалось, поплыло
прямо на меня сквозь внутреннюю тьму. Это было настолько пугающее
привидение, что я отскочил назад так поспешно, что чуть не упал
оступившись на ступеньках. Одному Богу известно, что я себе вообразила; на самом деле, у меня было мало времени, чтобы гадать, потому что я едва коснулась земли, а мой разум всё ещё был полон воспоминаний о гротескных ужасах Сета, когда передо мной предстала вся его фигура, и я сразу же узнала в нём негра, хотя никогда раньше не видела представителей его расы. Это был щеголеватый на вид парень в жёстком белом жилете, застегнутом на позолоченные пуговицы, с короткими вьющимися усами, закрученными на концах, и он стоял, ухмыляясь
посмотрел на меня так, что показал все свои сверкающие зубы. Прежде чем я успел
прийти в себя настолько, чтобы обратиться к нему, я услышал голос изнутри
дома, - мягкий, тягучий голос с заметным иностранным акцентом, цепляющимся за него
.

"Сэм," это называется, "у вас нашли одно из подлую негодяи?"

В Даркей начал как будто выстрел, и нервно его
плечо.

— Нет, сэр, — энергично ответил он, — мистера Хокинса здесь нет, сэр.
 И мистера Бёрнса тоже, сэр. Но здесь есть один джентльмен, сэр, —

 — Что?! — раздался удивлённый возглас, от которого негр подпрыгнул, и
Я услышал, как внутри перевернулся стул. «Джентльмен? Сэм, не обманывай
меня! Ради всего святого, дай мне его увидеть. Будь я проклят, если
прошло меньше трех месяцев с тех пор, как я видел последний экземпляр! Сэм,
где я видел последний раз?»

 «В Монреале, сэр».

 «Клянусь святым Гийомом!» это евангельская истина," и спикер шагнул вперед,
со свечою в руке. "Эй, ты, пиковый туз!" - нетерпеливо крикнул он.
"подержи огонь, пока я не приму этот образец дикой природы
от имени Хокинса, который, как ни странно, исчез из
Лесная сцена. Увы, бедный Хокинс! Боюсь, что два джентльмена одновременно станут для него погибелью. Если бы его добрый друг Бёрнс был с ним в этот праздничный день. О боги, как бы это было здорово!

Когда чернокожий поспешно потянулся за подсвечником, его непостоянный хозяин так же быстро передумал.

— Нет, — задумчиво пробормотал он, отступая в холл, — гораздо уместнее, чтобы такое официальное приветствие состоялось внутри, где можно найти всё необходимое для соблюдения приличий. Я лучше удалюсь. Сэм, попроси джентльмена встретиться со мной в банкетном зале,
А теперь, запомни, ты, исчадие тьмы, немедленно разыщи этого человека, Хокинса, в его тайном логове и вели ему немедленно накрыть на стол, под страхом моего гнева. Клянусь всеми святыми! Если он не сделает этого немедленно, я поджарю негодяя на медленном огне.

— Сет, — сказал я своему ошарашенному спутнику, как только оправился от удивления, — найди место для лошадей где-нибудь в конюшнях и заходи.

 — Где твой хозяин? — спросил я у чернокожего, который снова напустил на себя важный вид, как только остался один.

- Вторая дверь направо, сэр, - ответил он, с любопытством разглядывая мою
охотничью рубашку из оленьей шкуры, когда я протискивался мимо.

Мне было нетрудно найти его, несмотря на то, что путь был совершенно темным.
парень внутри громко распевал французскую любовную песню. Я
на мгновение задержался, тщетно пытаясь разобрать слова.

Не задерживаясь, чтобы заявить о своем присутствии, я тихо открыл дверь,
и шагнул внутрь. Комната была не очень большой, хотя и занимала
всю ширину дома; и две зажжённые свечи, освещавшие её,
стояли на пустом столе, а другая занимала
Грубый комод в дальнем углу ясно обрисовывал весь интерьер.

 Единственный обитатель комнаты сидел на углу стола, поставив одну ногу на пол, а другую небрежно свесив.  Он был чуть старше меня, не более чем на год, но на его лице были неизгладимые следы совершенно другой жизни.  Черты его лица были чёткими и бесспорно красивыми, с редкой улыбкой на губах и дерзким блеском в тёмных глазах. Его шляпа, сдвинутая набок и украшенная по-иностранному, лежала рядом с ним, и я не мог не заметить его длинные волосы.
тщательно напудренный и уложенный с почти бросающейся в глаза тщательностью, в то время как его одежда была богата как по фактуре, так и по цвету, и изобиловала лентами и украшениями. За поясом, закреплённым большой металлической пряжкой, у него висел пистолет с перламутровой рукояткой и длинным стволом, а на боку болталась рапира с богато украшенной драгоценными камнями рукоятью. В целом он был прекрасным мужчиной, каких я никогда раньше не встречал.

Если он заинтересовал меня, то, несомненно, я не меньше заинтересовала его. Я видела, как удивление в его глазах после моего первого появления сменилось
Он с любопытством уставился на него. Затем он резко хлопнул белой рукой по столу рядом с собой.

"Клянусь всеми святыми!" — воскликнул он, — "но я думаю, что чёрный был прав.
'Это лицо джентльмена, или я ничего не понимаю в этой породе, хотя
наряд может ввести в заблуждение даже избранных. И всё же, чёрт возьми, если мне не изменяет память,
это едва ли хуже того, что я носил в Испании.

Он вскочил на ноги и повернулся ко мне, протягивая руку со всей
сердечностью, а его губы и глаза приятно улыбались.

"Месье," — сказал он, низко поклонившись и двигаясь с грацией,
"Я сердечно приветствую вас и желаю всего хорошего, что может предложить эта
пустыня, и представляю вам компанию
Вилье де Круа. Это может показаться незначительным, но я уверяю вас, что короли
уже оценили это по достоинству ".

Это была совершенно незнакомая мне форма представления, и она показалась мне
изобилующей дерзостью и самомнением; но я распознал сердечность
его намерения и поспешил дать соответствующий ответ.

"С большим удовольствием познакомился с вами", - ответил я, принимая протянутую
руку. "Я Джон Вэйланд".

Изящное безрассудство этого парня, столь заметное в каждом слове.
и действия, сильно привлекли меня. Признаюсь, он понравился мне с первого
взгляда, хотя в интеллектуальном и, возможно, в моральном плане
мы были очень разными.

"Уэйленд?" — задумчиво произнёс он, пожав плечами, как будто это слово было ему неприятно. "Уэйленд? — это грубое имя для моих ушей, но я слышал, как его упоминали в Англии как имя
знатной семьи. Значит, вы англичанин?

Я решительно покачал головой, потому что старые раны от споров и
сражений тогда открылись вновь, и чувство враждебности было особенно
сильным вдоль границы.

— Я из этой страны, — с жаром возразил я, — и мы называем себя американцами.

Он легко рассмеялся, явно довольный моим ответом, и, глядя на меня,
покрутил свой маленький ус тонкими пальцами.

"Ах! но мне всё равно; важна кровь, а не имя, мой друг.Друг. Теперь я француз уже во многих поколениях, гасконец по
рождению и служу в императорской гвардии; но, увы, именно проклятая
капля ирландской крови в моих жилах привела меня через великие
моря и бросила в этой воющей глуши. Но садитесь, месье. Сейчас подадут еду и вино,
и я смогу поговорить с вами более непринуждённо.

Говоря это, он плюхнулся на низкую кушетку, небрежно указав мне на другую.

«Честное слово», — сказал он, пристально глядя на меня, пока я пересаживался на кушетку.
«Но вы крупный мужчина для своих лет, и это сила, а не дряблая плоть, иначе я не знаю, как это объяснить. Из вас получился бы отличный солдат, Джон Уэйленд. Наполеон, возможно, предложил бы вам маршальскую булаву, просто чтобы увидеть вас в форме. _Parbleu!_ Я видел и более странные вещи».

"Вы теперь связаны с французской армией?" - Спросила я, задаваясь вопросом
что могло привести его в это отдаленное место.

- Да, капитан гвардии, но изгнанник, изгнанный от двора за
мои грехи. Сакр! _ но есть и другие, месье. У меня есть
но один недостаток, мой друг, — довольно серьёзный, признаю, но только один, честное слово, и даже он во многом вызван этой каплей ирландской крови. Иногда я боюсь, что слишком люблю дам, и однажды я осмелился слишком высоко замахнуться, чтобы добиться их расположения.

 — И давно вы здесь остановились?

 — Здесь — у Хокинса, вы имеете в виду? Десять дней, как я живу; вы не поверите.
Разве я мог бы пережить такую ужасную осаду? — и он умоляюще оглядел пустую комнату. — Десять дней Хокинса и Сэма, месье, да! и Ола Бёрнса, и небо, и лес, и реку,
никогда ни с одним настоящим белым мужчиной, даже чтобы выпить спиртного. Автор:
Сент-Луис! но я буду достаточно счастлив встретиться с тобой по всем правилам игры
сегодня вечером. Но, конечно, в ваши намерения не входит оставаться здесь надолго?

"Только до тех пор, пока мне не удастся присоединиться к какой-нибудь группе, направляющейся на запад, в страну
Иллинойс ".

"Нет! это ваша цель? Это и моя поездка тоже, если судьба когда-нибудь будет так любезна, что пошлёт мне проводника. _Чёрт возьми!_ только что здесь был один, такой же странный, как и его винтовка, и он пошёл по западной тропе один, потому что с самого начала ненавидел меня. Это был Ол Бернс. Вы его знаете?

- Это он принес послание, которое привело меня сюда; но он мало рассказал
о своем путешествии. Но вы не упомянули, куда направляетесь?

"Я ищу форт Дирборн на Великом озере".

"Это также должно стать концом моего путешествия. Вы отправляетесь исследовать?"

"Исследовать? Вера, нет", - и он похлопал рукой по скамейке большинство
весело. «На мой взгляд, есть только две достаточно веские причины, чтобы заманить
французского джентльмена в такую дыру, как эта, и отправить его бродить по вашим глухим местам, — либо война, либо любовь, месье; и я не знаю ни одной войны, которая бы меня звала».

Любовь, о которой он так говорил, была для меня почти незнакомым понятием.
И, по правде говоря, я едва ли в полной мере осознавал его значение.

"Значит, вы ищете какую-то даму в Форт-Дирборне?" — спросил я, потому что его тон, казалось, предполагал вопрос.


— Да! — с воодушевлением воскликнул он. — Именно там Туанетта пряталась весь этот год или даже больше, Туанетта, даю вам слово французского солдата, прекраснейшая дева Монреаля. Я только что узнал, где она, но я завоюю её, прежде чем снова пройду по этим тропам, иначе я не Вильер де Круа.

— Я еду туда, чтобы привезти с собой маленького сироту, — просто объяснил я в ответ на его взгляд, — и с радостью помогу вам, чем смогу.

Прежде чем он успел ответить, Хокинс, худощавый молчаливый поселенец, вместе с Сэмом вошли в комнату, неся на двоих наш ужин.




Глава IV

Капитан Уэллс из Форт-Уэйна


Мы долго сидели за столом — не из-за какого-то
заманчивого разнообразия в меню, так как еда была самой
грубой, а ради общения и потому, что мы обнаружили
было о чём поговорить. Де Круа много путешествовал и повидал много разных
жизней как в лагере, так и при дворе. Он оказался весёлым парнем,
полным забавных историй, а бутылка дорогого вина из его личных запасов
так будоражила его воображение, что мне оставалось только сидеть и слушать. И всё же он умудрился узнать от меня — не знаю, как, — простую историю моей жизни и, более того,
принял покровительственный вид, безмерно хвастаясь своим более обширным опытом и достижениями, что меня несколько задело
наконец-то я начал понимать, что он просто демонстрировал
свою утончённую вежливость, чтобы показать своё презрение к моей провинциальной
ограниченности. Я не позволил этому разозлить меня, потому что наши взгляды
на такие вещи были совершенно разными, и я не мог не восхищаться этим блестящим и дерзким парнем.

Чернокожий слуга прислуживал нам, пока мы ели и пили, бесшумно передвигаясь по грубому полу и так чутко улавливая малейшее желание своего хозяина, что я убедился: у последнего был характер, который
Однако теперь он был в прекрасном расположении духа; и, когда мы допили вторую бутылку, а остатки трапезы были убраны, он спел несколько любовных песен на своём родном языке, о смысле которых я мог только догадываться.

"Святой Гиз!" — воскликнул он наконец, закинув ногу в сапоге на край стола. "Вы настоящий сфинкс. Вы отрицаете, что
— Английский, но в нём вся тишина этой нации. Я жажду,
месье, сладкого звучания французского языка.

 — Это язык, который я мало знаю, — ответил я, стараясь
говори вежливо, хотя его манеры становились все менее и менее мне приятными
. "Я много встречался с вашими кучерами из Буа и нахватался
достаточного количества их общих фраз, чтобы иметь возможность беседовать с ними на
обычные темы; и все же, признаюсь, мне трудно за ними уследить
твоя речь.

_ - Канальи, - ответил он с нескрываемым презрением, - канадцы
полукровки, самые отъявленные представители нашего народа. _Sacre!_ но вы должны знать нас, месье, — мы завоеватели мира!

Хотел бы я показать вам, как он это сказал. Сейчас это звучит просто,
он сделал это жизненно важным со значением. Дерзкое бахвальство было произнесено с такой
развязностью, что мое лицо мгновенно вспыхнуло, и он это заметил.

"Разве это неправда, месье?" - что случилось? - быстро спросил он, его собственная кровь разгорячилась
от вина. - Говорю вам, вся Европа дрожала и будет дрожать снова.
по знаку нашего Наполеона. Почему, даже здесь мы должны были прийти
с нашей легионы, чтобы помочь вам отразить в красном пальто. Санкт Обличии! но это
было французов, которые сделал вас нацией".

"Да! но только для того, чтобы они могли отомстить Англии", - слепо возразил я.
"а посланные силы просто ускорили результат".
неизбежное; тем не менее, мы слегка задели вас в 98-м,
и это немного задело вас, я уверен.

«Ба! Корабль или два. Вам повезло, что наша армия была так занята
в другом месте, иначе у этой истории был бы другой конец».

К этому времени мы оба вскочили на ноги и уставились друг на друга
через стол, наши лица горели от необузданной юношеской страсти. Ещё одно слово с любой из сторон, несомненно, ускорило бы развязку;
но прежде чем кто-либо успел заговорить, дверь, ведущая в коридор,
была поспешно распахнута, и, не извинившись за вторжение, в комнату вошли двое мужчин
шагнул вперёд, в яркий свет.

"Подай ужин сюда, Хокинс," — скомандовал первый, по-прежнему стоя к нам спиной. "Всё, что у тебя есть в доме, — только не задерживайся."

Это был высокий мужчина с тёмными чертами лица, гладко выбритый, смуглый, как
индеец, с суровыми тёмными глазами, густыми жёсткими волосами и резкими манерами,
выработанными долгим пребыванием у власти. Его спутник, более стройный и молодой, был одет в испачканную в дороге сине-коричневую форму, но тот, кто, очевидно, был лидером, был полностью закутан в складки
в плаще для верховой езды, чтобы не выдать своего звания, кроме как по
непререкаемой военной выправке. Отвернувшись от двери, он окинул
нас проницательным взглядом, ослабив при этом застежку плаща.


«Я сожалею, что бездумно прервал вашу ссору, джентльмены, —
резко сказал он, — но, похоже, это единственное оправдание для
публичного дома в этом месте». Однако я к вашим услугам, если
они вам каким-либо образом понадобятся.

Де Круа рассмеялся, мгновенно почувствовав себя как дома.

"Это не так уж серьезно, — непринужденно объяснил он. — Просто обмен любезностями.
— Я восхищаюсь заслугами наших стран на войне.

Незнакомец пристально посмотрел на него с явным неодобрением.

"А ваша, без сомнения, была Франция, — коротко сказал он.

Де Круа поклонился, прижав руку к сердцу.

"Я носил её мундир, месье.

— Я так и думал, и, боюсь, мои симпатии могут быть на стороне вашего противника в этом споре. Но какой смысл так растрачивать жизнь? В нашем мире и без того достаточно сражений для таких молодых людей, чтобы ещё придумывать поводы для ссор. Ну же, присядьте ещё раз
И присоединитесь к нам, чтобы разделить радость, которую может предложить наш хозяин.

Говоря это, он сбросил плащ, под которым оказалась лишь поношенная одежда
пограничника с армейским поясом для меча, застёгнутым на талии.

"Пойдём, Уолтер," — обратился он к своему спутнику, который остался стоять, —
"сегодня вечером не будем церемониться. Джентльмены, я
Капитан Уэллс, бывший военный, а ныне агент по делам индейцев в Форт-Уэйне;
а это сержант Джордан.

Француз изящно поклонился и протянул через стол визитную карточку.
Другой небрежно взглянул на неё.

"Ах! Де Круа; рад познакомиться с вами. Кажется, я слышал, что некоторые наши офицеры
говорить, что ты месяц назад в Детройте,--Макбейн или Рэмзи, я
забыл".

"Я помню, игры в карты с лейтенантом Рэмзи, довольно холерика
Шотландец, с великолепным потенциалом для сильных виски".

Капитан вопросительно повернулся ко мне, и я поспешил назвать себя.

"Вэйланд, ты сказал?" он спросил, с углубил интерес. "'Это не
общего названия, еще я знал одного майора, что имя Уэйна
команда".

"Мой отец, сэр", - гордо заявил я.

С быстрой импульсивностью он протянул руку.

«Самый благородный солдат из всех, кого я когда-либо знал», — сердечно воскликнул он. «Я служил с ним в двух кампаниях. Но что вы, двое молодых людей, здесь делаете? Трудно представить себе более унылое место для проживания. Конечно, Де Круа, вы не живёте постоянно в этом восхитительном месте?»

— Боже упаси! — воскликнул другой с выражением ужаса на лице,
заставившим молодого офицера улыбнуться. — И всё же я уже пережил
десять таких дней. Мы ищем, к кому бы присоединиться, чтобы
отправиться на запад, в Форт-Дирборн или дальше.

Старший офицер серьёзно улыбнулся, задумчиво глядя на наши лица при свете свечей.

"Вы вряд ли найдёте тех, кто отправится дальше," — сказал он наконец медленно.
"Это наша крайняя граница, и даже этот пост, как я слышал, скоро будет покинут. Я и сам сейчас направляюсь туда, надеясь благополучно сопроводить племянницу на восток из-за этой вероятности. Я
не могу предложить вам ничего, кроме дружеского участия и наставлений в пути;
но если вам необходимо ехать, вы можете отправиться с нами, и мы будем рады. Но мой
первый долг — настоятельно отговаривать вас от этого.

— Вы ищете неприятностей? — спросил я, потому что его слова и манеры были серьёзными.

 — Меня нелегко напугать, — ответил он, вглядываясь в наши лица, когда мы подошли к нему. — Но я долго жил среди индейцев и хорошо их знаю. . Эта новая война с Англией не обойдётся без зверств на границе, и, по моему мнению, мы сейчас накануне всеобщего восстания дикарей. Это, несомненно, произойдёт с первыми известиями об успехе
британцев, и именно страх перед поражением в Дирборне
поторопил меня отправиться на запад. Вы, сэр, — он повернулся ко мне, — молоды,
но очевидно, что вы выросли на границе, поэтому вы понимаете, что это может значить для нас, если мы окажемся в Иллинойсе во время такого восстания.

Я поклонился, глубоко тронутый его искренностью.

"Я действительно видел кое-что из жестоких военных действий и знаю, насколько они ужасны, — решительно ответил я. «Но то, что вы говорите о возможном будущем,
только усиливает мой долг двигаться вперёд».

«А вы?» — спросил он Де Круа.

«Верьте, капитан, — был мгновенный ответ, — именно нежная рука любви
ведёт меня на запад, и ни один настоящий француз никогда не колебался».
такое задание, потому что между ними таилась опасность.

Уэллс мрачно улыбнулся.

"Тогда моя совесть чиста, — от всего сердца воскликнул он, — и если вы поедете со мной на смерть, то это ваш собственный выбор. Однако я рад, что у нас есть причина, чтобы получить ещё двух воинов. Со мной путешествует отряд миамов, и я не сомневаюсь, что до нашего возвращения у всех будет достаточно работы. Вот и ужин; давайте есть, пить и веселиться,
даже если завтра нам суждено умереть. Это лучшая
философия на границе.




Глава V

Сквозь сердце леса


Мы долго засиделись за вином, которое, как оказалось, было превосходным и очень способствовало нашему разговору. Однако, должен признаться, пили его в основном француз и Джордан, а Уэллс едва притронулся к своему бокалу, да и я никогда не был любителем подобных напитков. Де Круа в конце стал немного хвастливым, но мы не обращали на него внимания, потому что меня очень интересовал предыдущий опыт капитана Уэллса среди дикарей, о котором он рассказывал серьёзно и подробно. Джордан показал себя безрассудным, озорным молодым человеком
Он был весел, когда был пьян, но у меня сложилось впечатление, что он пользовался расположением своего командира, потому что тот любезно предупреждал его, чтобы он был более воздержанным.

 Как бы поздно мы ни легли спать, на следующее утро мы встали рано. Я отправил Сета обратно на ферму, вручив ему под поясной ремень
самую весёлую прощальную записку, какую только смог сочинить; а затем,
хотя было ещё раннее утро, мы все отправились в путь на запад. В отряде
было тридцать индейцев майами, сильных, крепких на вид воинов.
большинство из них. Большая часть из них двигалась впереди нас под командованием одного из их вождей; меньший отряд действовал аналогичным образом в качестве арьергарда. Белые мужчины, а также негр, который управлял вьючным животным, тяжело нагруженным багажом своего хозяина, ехали верхом, и мне очень понравилось, — ведь я был молод и легко поддавался лести, — что капитан Уэллс придержал своего коня рядом со мной, как только мы благополучно переправились через брод, оставив француза либо с Джорданом, либо ехать одному.

 Я с любопытством посмотрел на Де Круа, который медленно двигался вперёд.
беспечность с нашей стороны, потому что он заставил всю компанию ждать у дома полчаса на рассвете, пока завивал и пудрил волосы. Несомненно, именно это так возмущало Уэллса, чьи длинные чёрные локоны были собраны в простую косичку, небрежно перевязанную тёмным шнурком. Я чуть не улыбнулся, увидев хмурое выражение на его смуглом лице,
когда он смотрел на щеголевато одетого денди, чей яркий наряд выделялся на фоне тёмных лесных деревьев, окружавших нас.

"Я слышал, что эти весёлые французские красавчики хорошо дерутся, когда нужно
возникает", - прокомментировал он, наконец, задумчиво; "но это, конечно, плохой
здесь за оскорбление лентами и кудрями. Возможно, мой прекрасный
джентльмен там, возможно, есть повод проверить свой характер, прежде чем мы ездим
снова. Уверен, что если, что когда-нибудь придет время, он не будет выглядеть так
сладкое".

— Ты заставляешь меня чувствовать, что мы идём навстречу настоящей опасности, — сказал я,
удивляясь, что он так боится исхода. — У тебя есть особая причина?

 — К майами уже обратились индейские гонцы, и их молодые люди
беспокоятся. Только потому, что я приёмный сын
Большая Черепаха, признанный воин их племени, согласился сопровождать меня, и я боюсь, что он может дезертировать при первых признаках враждебного приёма, — серьёзно ответил он. — Индейцы замышляют заговор, и, насколько я могу судить, в нём участвует всё племя к северу от Огайо. Теперь, когда война с Англией фактически объявлена, не остаётся сомнений, что вожди примут сторону британцев. У них есть всё, чтобы выиграть, и
мало, чтобы потерять, если они предпримут такие действия. Слухи дошли до Форт-Уэйна ещё до того, как
мы уехали, что Макино уже пал; и если это окажется правдой,
то все посты к западу от Аллеганских гор окажутся в опасности. Я боюсь, что смерть
и пламя охватят всю границу; и я откровенно признаюсь,
Уэйленд, что моя единственная надежда в этой экспедиции — что, преодолев трудный путь,
мы сможем добраться до Чикаго и вернуться до начала войны. Том Бёрнс, старый разведчик Уэйна и поселенец в тех краях, месяц назад был в Форт-Уэйне с важным посланием от коменданта в Дирборне. Говорю вам откровенно, мы на волосок от гибели.

"Чикагу?" Я переспросил, потому что это слово я слышал всего один раз
раньше и звучало оно странно.

"Да! старый О Сейбл назвал это место портиджем Чикагу задолго до того, как там был основан форт
под названием Дирборн. Это название французы
применили к небольшой реке, впадающей в Большое озеро с запада в этом месте
.

- Вы бывали там раньше? - спросил я.

«Однажды, в 1803 году, я собрал индейский совет на этом месте и помог
разметить правительственную резервацию. Это странная равнинная местность,
с большим количеством заболоченных земель, простирающихся на север».

Мало-помалу наш разговор перерос в молчание, потому что узкая тропа, по которой мы шли, была очень трудной и временами требовала от нас предельной изобретательности. Она вела через густые тёмные леса, к счастью, без подлеска, огибала зыбкие края многочисленных болот, в мягкую тину которых опасно погружались копыта наших лошадей, и несколько миль шла вдоль извилистого русла небольшого, но быстрого ручья, название которого я забыл. В густом лесу было мало просветов, а переплетённые ветви над головой
пышные дикие лозы настолько полностью закрывали все следы солнца
, что мы продвигались вперед час за часом в непрерывных сумерках.

Какие таинственные знаки наши гиды следят, я не был достаточно
эксперт по дереву определить. На мой взгляд, - а я старался наблюдать
с осторожностью, - нигде не было видно ни малейшего признака того, что другие люди
когда-либо предшествовали нам; все это была нетронутая, девственная пустыня, отмеченная
только медленным столетним ростом. Нарастание мха на
стволах деревьев, а также потемнение листьев подсказали мне, что мы
Мы продолжали двигаться почти прямо на запад, и в нашем
последовательном продвижении не было заметных колебаний, за исключением
того, что мы отклонялись от курса то тут, то там из-за естественных
препятствий, слишком серьёзных, чтобы их можно было преодолеть напрямую.

Мы объезжали огромные деревья, настоящих владык веков, седых от
времени, мрачных стражей такого лесного уединения; взбирались на длинные холмы,
усеянные бесчисленными валунами с острыми краями, скрытыми под опавшими
листьями, которые ранили наших лошадей; или спускались в тёмные и мрачные
ущелья, влажные от разлагающейся растительности, и наконец останавливались на
недолгий отдых.
Мы остановились на южном берегу небольшого озера, вода в котором была такой же чистой и голубой, как безоблачное августовское небо над ним. Песок на берегу, где мы отдыхали, был белым, как снег, но де Круа велел своему слуге расстелить на нём плащ, прежде чем он осмелился сесть, и тщательно повязал кружевной платок на шею, чтобы случайно упавшие крошки не испачкали его жёлтый жилет.

— Можно подумать, что это ваш день свадьбы, месье, — саркастически заметил
Уэллс, наблюдая за этими изящными приготовлениями и отмечая
с отвращением глядя на назойливого негра, крутившегося рядом. «Мы не надушенные придворные, танцующие при дворе в Версале».

Де Круа небрежно огляделся.

"Боже мой, нет, — сказал он, постукивая тонкими пальцами по крышке богато украшенной серебряной
табакерки. «И всё же, мой дорогой друг, французский джентльмен не может полностью забыть всё, что относится к утончённым светским манерам, даже в глуши. Сэм, ты случайно не забыл лавандовую воду?»

 «Нет, сэр, она в седельных сумках».

 «А пуховку для пудры, маленькое ручное зеркальце и щипцы для завивки?»

— Я позаботился о каждом из них, сэр.

Де Круа глубоко вздохнул с облегчением и откинулся на плащ, небрежно скрестив ноги.

 — Капитан, — медленно и задумчиво заметил он, — вы не представляете, сколько хлопот мне доставляет этот негр.  Вы можете в это поверить? он на самом деле оставил мою кисточку для
нанесения лака в Детройте, и ни за какие деньги не купишь такую
кисточку в Монреале! И только вчера вечером он потерял
коробку с румянами, и, клянусь святым Дени! Я едва ли смею
надеяться, что во всей компании найдётся хоть унция этого
порошка.

 — Я скорее подозреваю, что нет, — последовал несколько резкий ответ. — Но если немного
Медвежий жир мог бы пригодиться вам, мы могли бы найти немного среди нас.

 — Я не знаю, насколько он хорош, — серьёзно признал француз. — Но если он
делает губы красными, то может быть полезен. Но тот, что был у меня,
пришёл из парижского магазина Джессолда и стоит очень дорого.

Мы провели в этом лесном путешествии десять дней, с тех пор как пересекли Моми, и это были тяжёлые дни даже для тех из нас, кто давно привык к трудностям пограничных переходов. На самом деле, я знаю мало видов деятельности, которые так тщательно проверяют стойкость людей, как путешествия
в дикой местности. Здесь нет искусственной среды, которая могла бы вдохновлять или сдерживать; и незаметно человечество возвращается к естественным условиям, позволяя дикому зверю взять верх. Я видел не одного, казалось бы, воспитанного джентльмена, блистающего всеми достоинствами светского человека, который за несколько часов такой изоляции и постоянного раздражения от дороги превращался в угрюмого грубияна. И всё же я должен признать, что Де Круа принял всё это без
ропота, как подобает мужчине. Он жаловался только на роскошь, которой у него не было
должен был отказаться, и он гораздо больше переживал из-за того, что его белое бельё испачкалось, чем из-за каких-либо реальных трудностей похода. Насколько я помню, он скорее привязался к нам, потому что его природное жизнелюбие было настолько велико, что он пел там, где другие ругались, и находил повод для веселья и смеха во многом, что сильно испытывало даже терпение Уэллса, похожего на индейца. Он был похож на мальчика, этот франт с французским двором, но под его кружевами и лентами, его манерностью и тщеславием скрывалось отважное сердце, которое заставляло его улыбаться там, где другие мужчины легли бы и
умереть. Во время нашего путешествия он в основном держался Джордана, потому что Уэллс так и не смог привыкнуть к его манерности; однако теперь я признаюсь, что начал очень ценить его и не раз мечтал присоединиться к тем двоим, что ехали впереди нас, скрашивая свой утомительный путь шутками и песнями. Он тоже знал это, этот дразнящий негодяй,
и часто бросал через плечо язвительные замечания, надеясь таким образом
отвлечь меня от молчаливого солдата с мрачным лицом, рядом с которым я
стоял.

Это было поистине трудное и дикое путешествие, полное лишений, и
без приключений, которые придали бы остроты нашему непрекращающемуся труду. Теперь я знаю,
что мы сделали большой крюк на юг, надеясь таким образом избежать
возможного столкновения с бродячими отрядами поттаватоми или
виандотов, которых, казалось, очень боялись наши дружелюбные миами. Это уводило нас далеко от обычной тропы, какой бы неровной и размытой она ни была, и
забрасывало в нетронутую дикую местность, так что временами нам
приходилось прорубать себе путь сквозь переплетённые ветви деревьев и
заросли тростника с помощью томагавков и охотничьих ножей. Мы обходили
Мы карабкались по скалистым утёсам, с трудом пробирались по поваленным деревьям или шли по колено в размокшей глине в чёрных мрачных тенях густого леса, который казался бесконечным. Мы не встречали ни одного человека, но постоянно вспугивали дикую дичь из укрытий и с каждым шагом всё больше и больше ощущали одиночество и опасность нашего положения, понимая, что каждая пройденная нами миля только увеличивала длину и опасность нашего отступления, если бы случилась беда или форт Дирборн оказался бы заброшенным.

Капитан Уэллс, от природы серьезный и молчаливый после долгих тренировок среди
По мере нашего продвижения дикари становились всё более сдержанными и настороженными.
Он часто часами ехал рядом со мной, не произнося ни слова, и его
зоркие глаза настороженно высматривали тёмные проёмы по сторонам, словно
подозревая, что каждое тёмное место может оказаться местом для засады. Наши союзники-индейцы двигались как тени, бесшумно скользя по земле, и время от времени Де
Круа и его не менее безрассудный спутник постепенно стали появляться реже,
и их визиты выглядели более вынужденными. Постоянная и нескончаемая работа.
По мере нашего продвижения гнетущая тьма мрачного первобытного леса,
окружавшего нас со всех сторон, осознание возможной опасности, таившейся на каждом
километре этой зловещей тишины, давили на всех нас и в конце концов заставили
замолчать даже самых весёлых из нас.

Насколько я помню, это был десятый день, хотя, возможно, это было позже,
потому что у меня нет записей, по которым я мог бы ориентироваться в датах, — когда мы вышли
в широкую долину, безлесую, если не считать тонкой полоски карликовых деревьев,
растущих вдоль берега неглубокого ручья, который тёк почти прямо на запад. Я не могу описать, как приятно было после нашего мрачного путешествия
Появился солнечный свет, и мы впервые заметили, как он играет золотыми волнами в высокой траве; или то облегчение, которое мы испытали, когда снова смогли посмотреть вперёд и увидеть часть страны, по которой мы ехали. Это было похоже на внезапное освобождение из тюрьмы. Наши уставшие лошади вместе с нами радовались переменам и двигались с большей живостью, чем в последние дни. Когда солнце начало клониться к закату, справа от нашего пути
возникли огромные холмы из белого и жёлтого песка, многие из них
блестели на солнце, некоторые
зазубренные на вершине, другие округлые, словно созданные искусством, настолько необычные по форме
и присутствию, что я рискнул обратиться к нашему лидеру по поводу них, как
он ехал, низко наклонив голову, с отсутствующим выражением в глазах.

"Песок?" спросил он, взглянув вверх, как будто испугался звука
моего голоса. "Да ведь его занесло туда штормовыми волнами Великого
Озеро, мой мальчик, и ветер придал ему эти странные и фантастические формы. Несомненно, это дело рук многовековых бурь.

 — Значит, мы так близко к озеру? — с нетерпением спросил я, потому что мне хотелось
я никогда не видел такого большого водоёма, и его описание разожгло моё воображение.

"Он находится сразу за теми дюнами, а когда мы дойдём до лагеря, он будет ещё ближе.  Возможно, вы доберётесь до берега до наступления темноты, если будете осторожны, потому что есть опасность заблудиться в этой песчаной пустыне.  Когда находишься среди этих холмов, кажется, что все они одинаковые.

«Что так сильно беспокоит ваших майами?» — осмелился я спросить,
потому что уже некоторое время замечал, что они беспокойны и плохо
переносят дорогу. «Они уже два часа советуются».

Он с явным удивлением взглянул на меня.

"Ну, парень, я думал, ты вырос на границе, и как ты можешь задавать мне
такие вопросы? Ты ничего не замечаешь, как вон тот прекрасный джентльмен? По какой дороге мы шли с тех пор, как вошли в эту долину?"

"По старой индейской тропе."

— Верно, — воскликнул он, — и в течение двенадцати часов его пересекла большая военная колонна, направлявшаяся на запад.

 — Откуда вы это знаете?

 — По сотне признаков, более явных, чем печать, которая никогда не будет видна моим глазам. Клянусь, я думал, что те люди там, снаружи, позовут меня.
долго совета ERE это, вместо того, чтобы молотить его между собой.
Они-смелые воины, чем я считал, хотя они, несомненно,
восстание в шутку, когда мы в лагере. Нам придется хорошенько охранять их.
сегодня ночью.

Сделав паузу, с тревогой глядя на наших союзников-индейцев, Де Круа
начал напевать популярную мелодию того времени, сидя верхом со шляпой в руке:
вынув одну ногу из стремени, чтобы отбивать такт. Затем Джордан подхватил припев и спел куплет. Я заметил, что один или двое индейцев постарше
с недовольством посмотрели на него.

«Молодые дураки!» — с беспокойством пробормотал Уэллс. «Посмотрю, как этот французский щеголь будет вести себя, когда придёт время суровой работы».

Он повысил голос.

"Джордан!"

Молодой солдат тут же перестал петь и развернулся в седле, чтобы оглянуться.

"Пришло время, когда я должен настаивать на меньшем шуме и большем соблюдении приличий"
во время марша, - строго сказал Уэллс. "Это не Форт-Уэйн, и при этом
наша дорога не лишена опасностей. Капитан де Круа, я вынужден попросить
вас также на время прекратить пение.

В его голосе и манерах было что-то такое, что не позволяло задавать вопросы, и мы
ехали молча. Я спросил:

 «Но вы не объяснили мне, как вы узнали всё то, о чём говорили?»

 «Разумеется, с помощью глаз. Всё просто: рядом с проторённой тропой, а также на ней самой есть следы, которые ясно показывают, что отряд, идущий впереди нас, двигался на запад, что он быстро продвигался вперёд и что в нём было не меньше сотни человек, включая пони и носильщиков. Не более чем в лиге от нас мы прошли мимо следов лагеря, который был покинут не более двенадцати часов назад; и когда мы
Пересекли реку, а в траве лежало перо из военного головного убора.
 Это мелкие детали, но они рассказывают историю.  Например, это перо выпало из головного убора поттаватоми, и, без сомнения, среди тех индейцев есть воины, которые могли бы назвать вождя, который его носил.  Это просто означает, мой мальчик, что дикари собираются в Дирборне, и мы можем добраться туда слишком поздно.

— «Далеко ли ещё идти?» — и я посмотрел на горизонт, где солнце висело, как огненный шар.


«Завтра мы будем там, — ответил он, — потому что сейчас мы
Мы огибаем северную оконечность Великого озера. Я молю Бога, чтобы увидеть, какая судьба нас там ждёт.

Каким бы юным и безрассудным я ни был в те дни, я не мог не
понять глубину чувств, которые обуревали этого сурового, опытного человека;
и я ехал рядом с ним, больше ни о чём не спрашивая.




Глава VI

ИЗ ПАСТИ СМЕРТИ


Я думаю, что любовь к морю, должно быть, в крови у всех уроженцев Новой Англии. Возможно, они никогда не видели его и даже не слышали его дикую, суровую музыку;
но очарование больших вод — часть их наследия. Мысль об этом огромном внутреннем океане, о его величии и великолепии
Мысль, о которой я имел лишь самое смутное представление, не давала мне покоя весь тот день;
и я почти не отрывал глаз от этих странно сложенных курганов из
намытого песка, тщетно пытаясь сквозь какую-нибудь впадину между ними
мельком увидеть беспокойные воды, которые помогли придать им такие
фантастические формы.

Когда солнце село, бросив на наши лица гневные красные отблески, предвещавшие бурю, русло
небольшого ручья, по которому мы шли, приблизилось к этим
гротескным грудам, и тропа, по которой мы шли, стала уже. С одной
стороны на нас давило медленное течение, а с другой — странный берег из блестящих
песок на другом. На небольшом открытом пространстве, где ковёр из
грубой желтоватой травы устилал землю, под защитой тени
группы тополей, мы наконец разбили лагерь и принялись готовить
ужин. Решив идти на север через эти охраняющие дюны и, если
возможно, добраться до берега озера до наступления полной темноты, я
торопливо набил карманы едой и огляделся в поисках подходящего
компаньона. Капитан Уэллс, которого я предпочла бы видеть рядом с собой, был занят разговором с одним из
вождей майами, и его нельзя было беспокоить; Джордан, по-видимому,
был назначен командиром ночной стражи; поэтому, в крайнем случае,
я свернул в сторону и поискал Де Круа. Я нашёл его сидящим, скрестив ноги,
на одеяле под одним из тополей, с зеркалом в серебряной оправе,
прислонённым к стволу дерева перед ним, в то время как подобострастный негр
аккуратно расчёсывал его длинные волосы и укладывал их заново.
Француз взглянул на меня с приветливой улыбкой, полной редкого добродушия.

"А, трезвое лицо! и ты наконец-то набрался смелости, чтобы уйти
— от командира этого прославленного отряда? — насмешливо воскликнул он.
"'Странно, что он не приковывает тебя к своему седлу! Клянусь святым
Гизом! Это был бы единственный способ, которым столь скучный кавалер мог бы
заставить меня подчиняться его прихотям. Друг Вэйланд, я едва ли думал, что вы когда-нибудь снова окажете мне такую честь; и всё же, это правда, что с тех пор, как мы впервые встретились, в моём сердце зародилось желание. Я хочу, чтобы вы отбросили эти грубые одежды дикаря и облачились в более подобающие цивилизованному человеку одежды. Хотел бы я
уговорю вас, даже сейчас, позволить Сэму уложить эти густые светлые локоны _а-ля Помпадур_. Боже мой! но это сделало бы из вас нового человека.

"Это вовсе не моё желание, месье, — вежливо ответил я. — Я пришёл
только для того, чтобы узнать, не прогуляетесь ли вы со мной по этим песчаным дюнам, пока не стемнело.

Он рассеянно посмотрел на унылую пустошь и пожал плечами.

 «Возьми другой порошок, Сэм, посветлее, — пробормотал он вяло, как будто это зрелище утомило его, — и смотри, не рассыпь ни крупинки на жилет».

Затем он вопросительно посмотрел на меня.

"Для чего?" — спросил он.

"Чтобы посмотреть на Великое озеро. Капитан Уэллс говорит, что отсюда до берега
недалеко и безопасно."

"Озеро? — вода?" — и выражение его лица заставило меня улыбнуться.
"Боже мой, человек! ты что, обезумел от тяжёлого перехода? Что я такого сказал за время нашего короткого общения, что могло заставить тебя подумать, будто мне это очень важно? Если бы это было только вино!

[Иллюстрация: «Подобострастный слуга нарочито приглаживал свои длинные волосы».]

"Значит, ты не хочешь пойти со мной?"

«Разложи красный галстук, Сэм; нет, тот, что с белыми пятнами, и
маленькую плойку. Нет, месье, то, о чём вы просите, невозможно. Я
еду на запад с более высокой целью, чем любоваться вздымающейся
водой. Боже мой! Разве я не наслаждался этим целых сто дней,
когда впервые покинул Францию? Мой бедный желудок ещё не
оправился от жестоких спазмов. Разве вы не знаете, мастер Уэйленд, что завтра мы надеемся быть в этом форте Дирборн, и именно там я снова встречусь с прекрасной Туанетт? Святые угодники! Но я должен выглядеть наилучшим образом в такое время, а не
Она была измотана и измучена ходьбой по песку. Она всегда была очень придирчивой в таких вопросах и, скорее всего, не изменилась. «Они слишком высоко зачёсаны на правый висок, чёртов бесёнок! И, клянусь, один волосок ты совсем не зачёсываешь».

 Поняв, что ждать дальше бесполезно, я отвернулся от его тщеславия и пошёл один. Не в моём характере отступать от цели только потому, что у других другие желания, и теперь я был полон решимости осуществить свой план. Я выбрал одну из узких впадин между двумя песчаными холмами и решительно двинулся вперёд, стараясь
я держал путь строго на север, насколько позволяли особенности
дороги. На мой взгляд, мне нечего было опасаться враждебно
настроенных индейцев, поскольку все признаки указывали на то, что они
спешили на запад, опережая нас; а я слишком привык к
приключениям, чтобы легко растеряться даже посреди этого
одинокого запустения.

Вскоре я обнаружил, что идти трудно, потому что с каждым шагом я погружался в песок по щиколотку, а мягкий скользящий песок перекатывался подо мной, не давая твёрдой опоры. Неровности холмов постоянно мешали мне.
проход, и я отклонился от курса, так что немного растерялся, потому что вся поверхность была настолько однообразной, что не давала никаких ориентиров. Тем не менее я довольно хорошо держался первоначального курса, потому что мог ориентироваться по тусклой Полярной звезде, и вскоре мои чуткие уши уловили шум прибоя вдоль береговой линии.
Воодушевившись, я побежал ещё быстрее, не обращая внимания на
дорожки между дюнами и перелезая через сами холмы в своём
стремлении добраться до озера до полного наступления ночи.

Наконец я взобрался на особенно высокий гребень, который казался прочным под ногами;
и когда я это сделал, в лицо мне ударил сильный и резкий ветер. Там,
прямо подо мной, не дальше чем в пятидесяти футах, катились огромные волны,
с белыми гребнями и рёвом, ударяясь, как огромные сани, о песчаную наковальню. Всё моё существо трепетало от этого величественного зрелища, и на
мгновение я забыл обо всём, глядя на эти беспокойные,
волнующиеся воды, которые, казалось, не имели границ и простирались
вдаль на север, насколько хватало глаз, пока вода и небо
незаметно встретились и смешались. Каждая приближающаяся волна, несущаяся к берегу, была белогубым посланником тайны; и огромное бурлящее море, накатывающее на меня из тёмной неизвестности, своим низким грохочущим голосом и высоко вздымающимися брызгами вдувало в мою душу возвышенные уроки Бесконечного. Оно внушало благоговение, производило впечатление, заставляло замолчать, ощущая его торжественную силу. Никакая мечта о величии океана и близко не подходила к тому, что
сейчас предстало передо мной, когда это огромное внутреннее море
колыхалось и дрожало под ударами штормового ветра, который
бушевал на его поверхности.

Слева и справа от того места, где я неподвижно стоял, изгибалась береговая линия,
похожая на бесконечную череду белых сверкающих песчаных холмов,
по склонам которых огромные волны с грохотом и пеной вздымались и
катились, поднимаясь, разбиваясь, отступая, гоняясь друг за другом в
гигантской игре. Как дико и мощно всё это выглядело!
 Какое неконтролируемое величие жило в каждой линии этой сцены! Само
представление о его огромной силе, по моему воображению,
безмерно усиливалось его невыразимым одиночеством, его кажущейся
Полное отсутствие жизни: ни плавник не поднимался над поверхностью, ни крыло не рассекало воздух над головой. Солнце, медленно опускающееся за кромку песка, посылало один золотисто-красный луч в эту бурлящую пустоту, образуя тонкий мост из постоянно меняющегося света, который, казалось, висел в воздухе над пенящимися гребнями волн. Затем постепенно,
незаметно, бесшумно, всё более плотная завеса сумерек приближалась
ко мне, и мой обзор сужался по мере того, как тени надвигались на меня,
словно призраки в чёрных мантиях.

Я неохотно повернулся, чтобы вернуться по своим следам, пока ещё было светло.
задержался. Должно быть, какой-то невидимый ангел милосердия велел мне
остановиться и мягко повёл вниз по крутому склону к кромке воды, где
резкие брызги хлестали меня по щекам. Если дело не в этом, то я не знаю,
зачем я пошёл туда или почему, оказавшись там, я должен был повернуть
направо и обогнуть край маленькой бухты. И всё же я сделал это.
и Бог знает, сколько раз с тех пор я благодарил Его за это, стоя на коленях.

Сначала я увидел, как что-то подпрыгивает вверх-вниз за голым, омытым волнами
камнем, который возвышался седой короной у самой кромки воды. Ветвь
«С какого-то дерева», — подумал я, пока не сделал полдюжины любопытных шагов
вперёд и не почувствовал, как у меня ёкнуло сердце, когда я понял, что это лодка.
Первой моей мыслью, конечно, были враждебно настроенные индейцы, и я с тревогой оглядел песчаные холмы в поисках других признаков присутствия людей.
Вокруг меня царила тишина, если не считать непрекращающегося рокота волн, и я не видел ни одного колышущегося листка. Я осторожно подкрался
вперёд, не видя следов на гладком песке, пока мой ищущий взгляд не остановился на белой руке, безжизненно свисающей вниз.
через планширь лодки. Забыв обо всём на свете в волнении от этого открытия, я поспешно бросился вперёд и заглянул внутрь лодки.

 Это было неуклюжее и грубо сделанное плавсредство без мачты и вёсел, но довольно большое, с широким корпусом и пригодное для плавания. В носовой части
лежало тело женщины, свернувшееся калачиком и лежащее на дне лодки,
голова покоилась на широком сиденье так, что лица не было видно,
одна рука была спрятана под телом, другая вытянута над бортом. Она
так скрючилась, что я едва мог различить детали.
угасающий свет; однако я заметил, что на ней было белое верхнее одеяние и что
ее густые волосы густой черной массой ниспадали на плечи.

На мгновение я стоял там беспомощный, полагая, что я смотрел на смерть. Она
либо слегка перемещают, или волны качали лодку так, чтобы несколько
беспокоить ее поза. Это подобие жизни заставило мою кровь забурлить еще сильнее
я наклонился и осторожно коснулся ее.

"О, уходи! Пожалуйста, уходи! — воскликнула она негромко, но с такой силой, что я в ужасе отпрянул. — Я не
— Я боюсь тебя, но либо забери мою душу, либо уходи и оставь меня.

— За кого ты меня принимаешь? — спросил я, накрывая её руку своей.

— За другого дьявола, пришедшего из чёрной ночи, чтобы снова мучить меня!
— ответила она, даже не пошевелившись от моего прикосновения. — Ах, какие же легионы
должны быть, чтобы послать столько дьяволов за душой одной бедной девушки!
Не то чтобы я уклоняюсь от конца. Смерть! Разве я уже не умирал сотню раз? И всё же я верю Христу и Деве Марии. Но
почему ангел их милосердия так долго не приходит ко мне?

Была ли она безумна, доведена до отчаяния каким-то невыносимым страданием, о котором
я мог только догадываться? Эта лодка без вёсел, выброшенная на берег среди пустынного
песка и разлившихся вод, сама по себе рассказывала историю, от которой
сердце сжималось. Я колебался, не зная, что лучше сказать. Она медленно подняла
голову и посмотрела на меня. Я мельком увидел бледное молодое лицо
, обрамленное массой черных растрепанных волос, и увидел большие темные глаза
, которые, казалось, светились странным огнем.

- Ты... ты тоже не можешь быть дьяволом, - запинаясь, проговорила она. - Ты не такой, как те, другие.
ты мужчина?

Я молча поклонился, поражённый её словами и внешним видом.

"Но ты не из гарнизона, не из Дирборна. Я никогда раньше не видела твоего лица. И всё же ты определённо мужчина, и ты белый. Пресвятая Матерь! Неужели ты пришёл спасти меня?"

"Я здесь, чтобы служить тебе всеми силами, которые в моих власти," —
ответил я серьёзно, потому что её безумная речь почти напугала меня. «Боже, я
искренне верю, что ты привёл меня к ней».

Её прекрасные глаза, вопрошающие, тревожные, сомневающиеся, ни на секунду не
спускались с моего лица.

"Кто ты? Как ты сюда попал?"

"Я имени Джон Уэйленд", - ответил я, стараясь говорить так же просто, как
может быть, так, что она бы понять", и являются одним из небольшой партии
путешествуя по суше с востока к форту. Мы разбили лагерь
вон там, у кромки песка. Я покинул лагерь час назад и
побрел сюда, чтобы взглянуть на воды Великого
Озеро; и здесь, по странному Божьему промыслу, я нашёл тебя.

Она с опаской оглянулась через плечо на потемневшие воды, и её хрупкая фигурка задрожала.

"О, пожалуйста, забери меня отсюда!" — воскликнула она с неприкрытой болью в голосе.
ужас в ее голосе, и ее руки протянул ко мне по-жалостней
жест апелляционной инстанции. "О, это ужасное, жестокое воды! Я любила это
в прошлом, но теперь я ненавижу это; как ужасно это мучило меня! Забери
меня, умоляю, - куда угодно, чтобы я больше этого не видела и не слышала
. У нее нет ни сердца, ни души". И она спрятала лицо за
развевающиеся волосы.

- Значит, ты доверяешь мне? - Спросил я, поскольку мало что знал о женщинах.
- Ты пойдешь со мной? - Спросил я. - Ты пойдешь со мной?

Она откинула с глаз прилипшие пряди странным, властным жестом
жест, который я счел наиболее подходящим, удерживая их на месте одной
он протянул мне руку, а другую откровенно протянул ко мне.

- Пойти с тобой? Да, - ответила она без колебаний. "Я знала многих мужчин
таких, как вы, мужчины границы, и всегда чувствовала себя свободной доверять
им; они гораздо более верны беспомощной женственности, чем многие надушенные
кавалеры. У тебя лицо, которое говорит о чести и мужественности. Да, я
с радостью пойду с тобой.

Я был глубоко впечатлён её внезапным спокойствием, тем, как быстро она подавила в себе
ту странную дикость, которая поначалу так ярко проявлялась в её словах
и поведении. Когда я наполовину вытащил её из лодки на песок, она
сильно пошатнулась и упала бы, если бы я мгновенно не подхватил ее.
прижала к себе. На одно мгновение ее темные глаза доверчиво заглянули в
мои, когда она, тяжело дыша, прислонилась к моему плечу, и я почувствовал, как ее
стройное тело дрожит в моих руках.

"Вы больны ... в обмороке?" - С тревогой спросил я.

Она со всей нежностью отстранилась от меня и больше не осмеливалась
пытаться встать совсем без поддержки.

— Мне стыдно так проявлять свою слабость, — пробормотала она. — Боюсь, я очень нуждаюсь в еде. Какой сегодня день?

 — Двенадцатое августа.

«И в ночь на десятое я выплыл из устья реки. С тех пор я дрейфую, играя на ветру и волнах».

«Тогда садись сюда, — приказал я, окончательно проснувшись и осознав, что ей нужно. — Песок ещё тёплый от солнца, а у меня в карманах есть еда».




Глава VII

КРУГ НА ПЕСКЕ


С тех пор я считаю почти чудом, что у меня было так мало еды,
потому что, спросив меня, поел ли я всё, что мне было нужно, она набросилась на еду,
как изголодавшийся зверь, и не останавливалась, пока всё не съела.
Она ушла. Пока мы отдыхали, по северному небу медленно ползли угрожающие тёмные тучи, но прямо над нами ярко сияли звёзды, давая мне достаточно света, чтобы рассмотреть её лицо. Она была на два-три года младше меня, девушка, едва достигшая стройной красоты ранней юности, с намёками на обаяние в лице и фигуре. Она была одета просто, как и следовало ожидать в глуши, вдали от торговых центров, но её одежда была из превосходной ткани и
Несмотря на недавнее разоблачение, платье ей шло, а немного довольно дорогого кружева на шее и яркие ленты на запястьях ясно говорили о том, что она не пренебрегает обычными украшениями своего пола. И это быстро проявилось в другом. Она ещё не закончила свой скромный обед, когда её мысли обратились к её внешнему виду, и она, раскрасневшись, откинула назад распущенные волосы и закрепила их алой лентой. Тогда она улыбнулась мне очаровательной улыбкой.

«Я чувствую себя почти преступницей, — сказала она, — забирая всю эту еду,
которая, без сомнения, предназначалась для вашего ужина».

«Всего лишь то, что от неё осталось, — искренне ответил я. «Если бы
я только мог предположить, что этот участок песка подарит мне такое
сообщество, я бы ещё больше себя ограничил».

Выражение растерянного удивления появилось в ее глазах, когда я заговорил.

- Конечно, вы не простая курера из буаса, как я предположил по
вашему платью, - воскликнула она. "Твое выражение лица, что образованного
джентльмен".

Я улыбнулся, ибо я был достаточно молод, чтобы почувствовать силу ее без сознания
лесть.

"Я верю, что могу доказать происхождение от древней и благородной расы", - сказал я;
"но это была моя судьба воспитанный в лесной глуши, и все, что
образование приди ко мне я обязана любовью и мастерством моя мать".

Моя откровенность понравилась ей, и она не пыталась скрыть свой интерес.


- Я так рада, что ты рассказал мне, - просто сказала она. "Моя мать умерла, когда мне было всего десять лет
, но память о ней всегда вдохновляла меня. Вы
Протестант?"

Этот неожиданный вопрос застал меня врасплох, и все же я без колебаний ответила
"Да".

"Я получила образование в монастыре Урсулинок в Монреале. Оно принадлежало моей матери.
Я бы очень хотела принять обеты этого ордена, но боюсь, что я слишком легкомысленна для такой серьёзной жизни. Я слишком люблю счастливые моменты
и прекрасный внешний мир, полный мужчин и женщин. Я сбежала от сестёр, а потом мы с отцом отправились в эту страну, где мы
могли бы вести более свободную жизнь вместе.

- Здесь? - и я вопросительно огляделась вокруг, в сгущающиеся
тени, которые на мгновение окружили нас еще плотнее.

"В форт Дирборн", - объяснила она. "Мы приплыли на лодке через
северный пролив; и это было незабываемое путешествие. Мой отец привозил
товары из Канады и торговал с индейцами. Я бывал в их деревнях. Однажды я провёл неделю в одиночестве с племенем саков возле
Грин-Бей, и они называли меня Белой Королевой. Я встречался со многими знаменитыми воинами из племени вайандотов и потаватоми и видел их танцы
на их совете. Однажды я забралась так далеко на запад, к Великой реке,
через лиги и лиги прерий, — и её лицо озарилось при воспоминании. — Отец сказал, что я, должно быть, первая белая женщина, которая когда-либо заходила так далеко вглубь материка. Мы живём в Дирборне почти год.

Она поднялась на ноги и с некоторым беспокойством огляделась по сторонам,
устремив взгляд на смутные очертания песчаных холмов, которые в темноте казались ещё более фантастическими, чем обычно.

"Не пора ли нам идти?" — спросила она. "Там, наверное, собирается буря."

"Да," — ответил я, потому что меня тоже беспокоили эти тучи.
неуклонно набирающий обороты на севере. - И все же ты не назвал мне своего имени,
а я был бы очень рад узнать его.

Девушка насмешливо поклонилась, как будто была готова посмеяться над моей настойчивостью.


"Что такое имя?" - воскликнула она. "Это не то, что нас очень
волнует. Теперь я — просто мадемуазель Антуанетта, — по крайней мере, так меня называют те, кто мне дорог; и с этого момента я — очень хорошая подруга мистера Джона Уэйленда.

Я отчётливо осознавал, что покраснел от её слов и манер, но в то же время в моей голове мгновенно возник вопрос: может ли это быть правдой?
Туанетта, которую так страстно искал Де Круа? Я очень боялся этого, но всё же решил не упоминать при ней его имя.

"Оно звучит по-французски," — запнулся я.

Она рассмеялась над моим тоном, быстро пожав плечами.

"А почему бы и нет, месье? Вы так предвзято относитесь к этому великому народу, что вам приходится говорить о них таким мрачным голосом? Ах, но
если придётся, то я постараюсь научить вас относиться к нам с большим уважением.

«Это может оказаться не такой уж сложной задачей, — поспешил я заверить её. — Хотя
я был удивлён: вы говорите по-английски с таким чистым акцентом, что я
Я и не подозревал, что вы не из моего народа.

— Мой отец был англичанином, — ответила она более серьёзно, — но я
боюсь, что вы найдёте во мне черты моего народа, если мы когда-нибудь
хорошо узнаем друг друга. Но послушайте! Это, должно быть, гром! Мы
слишком долго медлили; вот-вот начнётся гроза.

Она и впрямь разразилась почти сразу после того, как она замолчала. Внезапный порыв ветра унёс мою шляпу в темноту и распустил её длинные
чёрные волосы, собранные в пучок. Я едва успел накинуть на её плечи свой охотничий
курт, как на нас обрушился дождь.

Я без сопротивления подвёл её к краю ближайшей песчаной насыпи, но
она плохо защищала от бури, ветер швырял нам в лицо мелкий песок,
который жёг, как искры. Я попытался выкопать что-то вроде пещеры,
которая могла бы дать нам хотя бы частичное укрытие, но песок
сползал вниз почти так же быстро, как я его разгребал руками.

— О, давайте поторопимся! — взмолилась она, умоляюще положив руку мне на плечо. — Мы не промокнем, а ваш лагерь, как вы сказали, совсем недалеко.

"Но вы достаточно сильны, чтобы ходить?" И когда я наклонился вперед, к
ее, быстрой вспышки ярких молний, прямо над головой, зажег обе наши
лица. Я отметил, что она не сжалась, и в ее глазах не было страха.


"Я снова стала самой собой", - уверенно ответила она. "Это было
отчаяние и одиночество, которые так обескуражили меня. Я никогда не была робкой физически, и ваше присутствие вернуло мне необходимую храбрость.

 В этой девушке была естественная прямота, особая уверенность,
которая лишила меня обычной застенчивости, и пока мы шли вперёд,
по влажному песку, ее платье облепляло ее и замедляло продвижение.
я осмелился обнять ее одной рукой за талию, чтобы помочь нести.
она шла. Она приняла эту своевременную помощь с тем духом, с которым она была предложена
, не сказав ни слова протеста; и ветер, бивший
нам в спины, толкал нас вперед.

"О, эти неприятные волосы!" - воскликнула она, когда длинные локоны взметнулись
перед нашими лицами, ослепляя нас обоих. «Я никогда прежде не чувствовал такого сильного
желания пожертвовать собой».

«Я прошу вас не думать сейчас о таком поступке», — возразил я, помогая
она попросила вернуть прогульщиков: "ибо, как я увидел перед наступлением темноты,
твои волосы, несомненно, заслуживали сохранения".

"Вы смеетесь надо мной; я знаю, что, должно быть, у меня был далеко не приятный вид".

"Вы хотите, чтобы я откровенно сказал, что я думал о вашей внешности
при таких недостатках?"

Она взглянула на меня чуть лукаво, на молнии, что аренда
небо.

«Я очень боюсь ответить «да», но, возможно, у меня хватит смелости.

«Я никогда не была при дворе, мадемуазель, и поэтому вы можете не принимать во внимание моё мнение в таких вопросах, но я подумала, что вы редко
— Ты прекрасна.

Мгновение она не пыталась заговорить, но я отчётливо чувствовал, как вздымается её грудь, когда я крепко прижимал её к себе, защищаясь от ветра, и наклонялся ниже, надеясь услышать ответ.

"Ты искренен и честен, — наконец медленно произнесла она, и я почувствовал, что из её мягкого голоса полностью исчезла лёгкая насмешка.
"Это видно по твоему лицу и словам. Вы говорите не легкомысленно и не просто из вежливости, как некоторые придворные, которых я знал.
По этой причине я ценю ваше мнение.

«Вы не сердитесь на мою дерзость?»

— Сердита? — Я? — Она остановилась и повернулась ко мне, откинув назад волосы. — Я женщина, месье, и все женщины, даже те из нас, кто прячется здесь, в глуши, больше всего любят тех, кто ими восхищается. Я не знаю, так ли я красива, как вы говорите, но другие мужчины часто говорили то же самое, не спрашивая моего мнения. Нет, я не сержусь, я даже рада, что вы так думаете.

— И вы, конечно, знаете? — настаивал я с непонятной мне самому смелостью.

 — Да, — ответила она, но опустила глаза, не выдержав моего нетерпения. —
Вы ещё не научились лгать, даже женщинам.  Это облегчает мне задачу.
Я знаю, что в мире ещё есть такие люди.

К этому времени мы уже полностью остановились.

"Вы не знаете, где мы можем быть?" — спросила она, с тревогой оглядываясь
по сторонам и, возможно, радуясь смене темы разговора. "Я
не вижу никаких ориентиров. Все эти песчаные холмы кажутся одинаковыми."

«Полагаю, мы держались южного направления, потому что просто дрейфовали вместе со штормом; но, признаюсь, я ориентировался только по направлению ветра, так как эти песчаные дюны очень сбивают с толку. Если бы поблизости было хоть какое-то укрытие, я бы настоял на том, чтобы вы подождали, пока закончится дождь».

"Нет, лучше идти дальше. Я промокла до нитки, и мне будет
теплее двигаться, чем лежать на этом влажном песке".

Мы должны были двигаться в течение часа, не говоря ни слова, в
тяжелые нагрузки требуется все наше дыхание. Дождь прекратился, и звезды
начали мерцать среди разрывов облаков над головой; но теперь я знал, что мы
заблудились. Она внезапно остановилась и опустилась на песок.

— Я устала, — призналась она, — и мне кажется, что мы просто ходим по кругу.

— Да, — неохотно согласился я, — мы напрасно тратим силы.
Лучше дождаться здесь рассвета.

Это было мрачное место, и тишина этих бескрайних просторов
пустынных песков была подавляющей. Это странно угнетало меня.

"Позволь мне почувствовать прикосновение твоей руки", - сказала она однажды. "Это так
отчаянно одиноко. Я был в широкой прерии, ночью и
один; и все же там всегда есть какой-нибудь звук, на котором разум может
отдохнуть. Здесь тишина подобна тяжести".

Возможно, я сильнее ощущал это гнетущее влияние из-за своей долгой
лесной практики, когда хотя бы стон ветвей, шелест листьев или щебетание птиц
приносили облегчение напряжённым чувствам;
в то время как здесь царило абсолютное одиночество, такое глубокое, что само наше дыхание
казалось пугающим. Воздух над нами казался пустым и безжизненным,
земля под нами — безжизненной и мёртвой. Хотя ни один из нас не был трусом,
мы инстинктивно придвинулись друг к другу, и наши глаза с тревогой
устремились на чёрные песчаные гряды, едва различимые в густом мраке. Мы пытались разговаривать, но вскоре даже это стало
нам не по силам, так сильно тяготило нас ожидание, так
угнетающе действовали на нас мысли о зле. Я помню, как рассказывал ей о
простая история, не получая взамен краткие проблески ее переживания в
Канада и дальше на Запад. Она даже сообщила мне, что было заказов
получил за день до того, как она стала потерял на озере, чтобы покинуть Форт
Дирборн; что индийский бегун, которого она назвала Winnemeg прибыл
из общего корпуса в Детройте, в результате также известие, что Макино было
упал.

"Несомненно, ваше отсутствие их тоже сильно встревожило", - сказал я.

«О нет, никто из них не знал о моём положении. Возможно, кто-то будет скучать по мне, но
они, естественно, подумают, что я всё это время была в доме мистера Кинзи
На этот раз. Я часто бывал там в течение нескольких недель, и они часто
уговаривали меня пожить у них. Понимаете, там гораздо безопаснее, чем в форте, потому что даже самые враждебно настроенные индейцы остаются в дружеских отношениях с мистером Кинзи и его семьёй. Он прожил там много лет и ведёт себя с ними как настоящий мужчина. Действительно странно видеть, как он оставляет свой дом без охраны, в то время как гарнизон в форте находится почти в осаде. Трудно осознать, насколько велика опасность. И всё же они ужасно встревожены
Форт, и я боюсь не без причины. Даже мистер Кинзи считает, что ситуация критическая. Два дня назад у форта расположились лагерем целых триста воинов-поттаватоми, и они становились всё более дерзкими и наглыми. Один вождь даже выстрелил из ружья в кабинете капитана Хилда, думая, что это напугает его и он угостит их выпивкой.

 — Но форт хорошо укреплён? — спросил я. — Он способен противостоять нападению?

 — Я бы так не сказала, — нерешительно ответила она, — но это не тот вопрос, о котором девушка может судить. Однако я боюсь, что не всё в порядке.
среди его защитников. Я знаю, что капитан Хилд и энсин Ронан не согласны с этим, и я слышал горькие слова, сказанные другими офицерами гарнизона.

Я подумал, что ей не хочется больше говорить об этом, и мы перешли к другим темам, пока я не почувствовал, как её голова медленно опускается на моё плечо, и понял, что она уснула. Я всё ещё сидел там, нежно прижимая её к себе, когда серый свет зари медленно
прокрался к нам по песчаным холмам и осветил её запрокинутое лицо.




Глава VIII

ДВОЕ МУЖЧИН И ГОРНИЧНАЯ


Чувство, которое я испытал, было новым и странным для меня, потому что, хотя я мало знал о молодых женщинах, но, глядя на неё в тусклом свете
рассвета, я поймал себя на мысли, что уже люблю эту странную девушку.
 Каким бы прекрасным ни было её лицо, красота которого ещё больше подчёркивалась
бледностью от долгого пребывания на улице и чёрными растрёпанными волосами, больше всего меня привлекали её прямота и уверенность.
Она занимала все мои мысли в долгие часы бодрствования,
пока я тихо сидел рядом, чувствуя, как поднимается и опускается её грудь.
Она дышала и трепетала от неосознанной ласки непослушных прядей,
которые касались моей щеки. Как она доверяла мне, хотя я был
чужим! И всё же это не было следствием недостатка знаний о
великом мире мужчин, ведь эта юная девушка знала придворных
кавалеров и грубых солдат, учтивых придворных и хвастливых воинов. Так прошла ночь
Я мечтал о том, что могло бы быть; и когда наконец забрезжил свет,
окрашивая восточное небо в красный цвет, я не отрываясь смотрел на это милое
поднятое вверх лицо и дал опрометчивую клятву, что завоюю её сердце.

Я был все еще отражая ее образ в моей памяти, забывчивость всех
еще,--широкий белый лоб, темные длинные ресницы отдыхали в таких
нежный узор на гладкой бархатной щеки теперь немного
покраснел, колдовской розовый уха, мягко раздвинул губы между
которой поблескивал небольшой и постоянных зубов из слоновой кости, круглая белая
отек горла чуть-чуть, чтобы ее дыхание, когда внезапный крик
удивленный признанием вызвала меня из моей задумчивости, а я смотрел на
смотрите Иордания долива отмель в наш фронт, и рукою
один под ним и скрылась из виду.

— Смотрите, Де Круа! — взволнованно воскликнул он. — У блудного сына были веские причины отставать. Он нашёл потерянную фею в этой глуши.

 Прежде чем я успел избавиться от своего бремени — насмешка в его словах разозлила меня, — француз оказался рядом с ним и посмотрел туда, куда указывал палец его товарища. Мгновение он смотрел; затем
он пробормотал резкое французское ругательство и тяжело зашагал вниз по песчаной отмели.
В его лице было выражение, которое заставило меня откинуть голову девушки назад
на песок и поспешно подняться. Внезапное движение разбудило ее, и ее
Темные глаза в замешательстве уставились на меня. К этому времени я быстро шагнула вперед и оказалась лицом к лицу с Де Круа.

"Эта леди находится под моей защитой, — сказала я немного резко, не одобряя его манеру приближаться, — и любое неуважение с вашей стороны будет неоправданным."

Он замолчал, явно удивленный моей смелостью, и презрительно скривил губы.

— Ах, мой юный петушок! — воскликнул он, с любопытством разглядывая меня. — Значит, у тебя есть шпоры, и ты думаешь, что можешь ими воспользоваться? Что ж, я не хочу с тобой ссориться, но, возможно, у меня есть больше причин защищать тебя.
эта юная леди не так проста, как вы думаете. Отойдите в сторону, месье.

Она поднялась с песка и теперь стояла прямо передо мной. Я видел,
как Джордан ухмыляется, наслаждаясь этой сценой, а в глазах Де Круа
горит гнев, но я не двигался. В глубине души я почувствовал
тупую боль от его слов, страх, что они могут оказаться правдой, но
Я остался на месте, решив не отступать ни на шаг, пока она сама не рассудит нас.

"Вы отойдёте, месье?" — надменно спросил он, положив руку на рукоять рапиры, — "или мне показать вам, как должен вести себя джентльмен?
Франция имеет дело с такой дерзостью?"

Если он думал напугать меня своей бравадой, то плохо подумал о моем характере
я всегда плохо водил машину; моя кровь, кажется, медленно нагревается,
хотя сейчас она была достаточно теплой.

"Если леди желает этого, ты можешь пройти", - коротко ответила я, мои глаза
не отрывались от его лица. "В противном случае, если ты сделаешь еще хотя бы шаг
Я раздавлю каждую косточку в твоем теле".

Он видел, что я не шучу, но в нём не было трусости, и сталь
уже сверкнула на солнце, чтобы исполнить его угрозу, когда она
нежно коснулась меня за плечо.

— Умоляю вас, не сражайтесь, — взмолилась она. — Я недостойна, и в этом нет необходимости. Капитан де Круа, — и она сделала реверанс, в котором было изящество гостиной, — это действительно очень странно, что мы снова встретились в таком месте. Ничто не может сравниться с воспоминаниями о нашей последней встрече. Но разве есть повод для ссоры из-за того, что этот молодой джентльмен спас мне жизнь?

Де Круа колебался, стоя в боевой готовности, и даже его бойкий
язык и остроумие не помогали, когда она так спокойно задавала ему вопросы.
Как я позже узнал, в этой юной девушке было что-то колдовское, что удерживало его на расстоянии с большей эффективностью, чем если бы она была принцессой королевской крови, — что-то, что высмеивало его искусное мастерство.
Теперь она заметила его нерешительность и слегка улыбнулась, довольная своей властью.

«Что ж, месье, вы нечасто теряете дар речи», — лукаво продолжила она. — «Почему я стал предметом вашей ссоры?»

Лёгкая саркастическая нотка в её голосе задела его.

"Клянусь всеми святыми, Туанетта!" — воскликнул он, стараясь казаться невозмутимым.
— Это, кажется, не слишком хорошее приветствие для того, кто следовал за тобой через
леса и океаны песка в надежде хотя бы на улыбку в ответ. Разве ты не знаешь, что я здесь, на самом краю света, ради тебя?

— Думаю, это не так уж невероятно, — спокойно ответила она. — Ты всегда был склонен к странным поступкам, но это всегда было по твоей воле. Конечно, месье, я никогда не звал вас и не обещал вам приветствия.

 «Нет, — с сожалением признал он, — увы, это правда», — и его глаза, казалось,
чтобы вернуть себе прежнюю смелость. «Но в нашем расставании было что-то такое, — ты помнишь, Туанетта, в тени замковой стены? — что давало мне надежду. Такая прекрасная, как ты, не может быть бессердечной».

Она тихо рассмеялась, словно его слова пробудили воспоминания о других днях, и откинула назад волосы, заплетённые в косу.

"Такое искусство комплиментов больше подходит Монреалю, чем здешним местам. Это
страна дел, а не слов, месье. И всё же, даже если я признаю, что ваш вывод отчасти верен, почему вы
ищете ссоры с моим добрым другом Джоном Уэйлендом?

"Значит, вы его знаете?" спросил он с легким изумлением.

"Знаете его! Вы думаете, я должен был быть здесь иначе? Тьфу, капитан де
Круа, что вы, в самом цветок французского суда, должны выразить так
бедная мысль одного исповедовать вас так сильно уважают!"

- Он перевел взгляд с одного на другого из нас, вряд ли она была
смеются над ним или нет.

_- Свято!_ - воскликнул он наконец. - Я в это не верю, мадемуазель.
Мальчик мог бы похвастаться таким знакомством задолго до этого. Вы
его знаю, вы скажете, сколько времени?"

"Со вчерашнего даже, если хочешь знать. Но у него есть лицо, мсье,
лицо откровенный и честный, не как у человека, долго тренировался на судах
обманывать. - Это за то, что я доверяю ему, и называли его другом."

"Можно сожалеть о том дне".

"Нет, капитан де Круа", - воскликнула она, гордо. "Я знаю, что
первопроходцами крови моего отца. Они храбрецы, и правда
сердце. Этот Джон Уэйленд из той же породы. — И она слегка положила руку мне на плечо.

Это простое движение разозлило его.

"Вы спрашиваете, почему я искал ссоры, — сурово сказал он. — Потому что я подозревал, что этот грубый охотник обидел вас. Теперь я понимаю
«Это был ваш собственный выбор. Я желаю вам радости, мадемуазель, от вашего нового
покорения».

Я почувствовал, как хрупкая девушка выпрямилась, и увидел, как его смелые глаза потухли под пламенем её взгляда.

"Капитан де Круа," и каждое его слово било, как хлыст,
"это трусливые слова, недостойные французского джентльмена и солдата.
Неужели вы забыли все свои манеры в Монреале или воображаете, что в этой глуши я буду пресмыкаться перед вами? Вы хотите правды, и вы её получите. Три дня назад я случайно
выплыл на лодке без вёсел из устья реки в Форт-
Дирборн на открытом озере. Никто не знал о моём затруднительном положении. Шторм унёс меня, беспомощную, на юг, и после нескольких часов, проведённых в опасности и сильных душевных муках, я была выброшена на берег посреди этого пустынного песчаного пляжа. Ваш товарищ нашёл меня едва живой, оказал мне первую помощь, защищал меня всю ночь, а теперь стоит между мной и вашим бесчинством, считая свою жизнь не более важной, чем репутация женщины. Возможно, он не носит последние парижские моды,
месье, но он показал себя настоящим мужчиной.

- Я имел в виду не все, что сказал, Туанетта, - поспешил он объяснить. - Ты простишь меня.
я знаю, что мне было очень больно узнать, что кто-то другой.
выполнил долг, который явно был моим. Конечно, не грубый провинциал является
между нами сейчас?"

Она перевела взгляд с одного на другого, с истинно французским кокетством.

- Право, я не могу сказать, месье, - весело сказала она. - Случались и более странные вещи
и не только красивые наряды покоряют сердца
девушек на этой далекой границе. Мы скоро научимся любить силу и
мужественные черты пограничья. Честное слово, месье, этот Джон Вэйленд
Кажется, у него редкая сила; я думаю, он мог бы даже раздавить вас, как он и сказал.

— Вы так думаете? — спросил он, с любопытством глядя на меня. — Но не всегда всё так, как кажется, мадемуазель.

Он сделал это так быстро, что я вздрогнула. Я удивилась улыбке,
которая искривила его губы, когда он набросился на меня, обхватив
руками за талию и обвив одной ногой мою. Потрясение от этого внезапного
и неожиданного нападения застало меня врасплох, и я резко
отпрянула, едва осознав его намерения, пока он не схватил меня
под мышку и не попытался поднять, чтобы бросить. Только мой вес спас меня,
К счастью, я опирался на свой пистолет.

 Когда ко мне вернулось дыхание, мы мрачно схватились в жестокой борьбе
за власть.  Я и раньше чувствовал на себе хватку сильных рук,
но Де Круа удивил меня. Он был как сталь, быстрый, как дикая кошка,
и применил множество хитрых французских приёмов, которые сильно меня
изнурили. Я услышал, как девушка быстро вскрикнула от удивления, а Джордан
радостно одобрительно закричал, и затем не было слышно ничего, кроме
тяжелого топота наших ног и тяжелого дыхания. Усилия де Круа
Он должен был поднять меня на бедро, чтобы бросить, а я должен был отбросить его назад, используя всю свою силу. Нам обоим мешал скользящий песок, на котором мы боролись. Дважды я думал, что одолел его, но терял равновесие; и однажды он поднял меня над землёй, но не смог бросить. Это была дикая схватка, потому что, когда мы исчерпали все известные нам приёмы, это превратилось в испытание на физическую выносливость. Тогда я впервые почувствовал себя хозяином, хотя он и был мужчиной, этот весёлый французский денди, и мои рёбра никогда не трещали под его натиском.
более сильная рука. Но я медленно оттеснял его назад, дюйм за дюймом, борясь, как демон, до последнего, пока не прижал его плечи к песку.

 Мгновение он лежал, тяжело дыша, а затем на его губах появилась прежняя искренняя и непринуждённая улыбка.

 «Ваша рука, месье, — сказал он, — если она ещё достаточно сильна, чтобы поднять меня».

Встав на ноги, он стряхнул песок со своих длинных волос и галантно поклонился.

"Я сделал всё, что мог, мадемуазель. Это поражение, но не позор,
потому что я заставил вашего великана-паука победить. Могу ли я надеяться, что это вернёт мне ваше расположение?"




ГЛАВА IX

НА ВИДУ У ФЛАГА


Было бы невозможно не ответить на его искромётный юмор и добродушие, даже если бы девушка хотела поступить иначе.
С самого начала я почувствовал, что ей нравится этот безрассудный придворный, чьи непринуждённые слова и поступки заставили меня ещё сильнее осознать собственную серьёзность и остроумие.

Когда он стоял там, низко склонившись перед ней, в мятой одежде и с растрёпанными
длинными волосами после нашей ожесточённой схватки, она милостиво улыбнулась ему
и протянула руку, которую он поспешно принял и пожал.

— Несомненно, — насмешливо сказала она, — ни у одной девицы, даже в славные дни рыцарства, не было более героических защитников, готовых сражаться за её честь. Я принимаю _искупление_, месье, и отныне зачисляю вас в рыцари при моём дворе. Честное слово, — она оглядела пустынные песчаные холмы, окружавшие нас, — здесь нечем хвастаться, да и в Дирборне не намного лучше.

Она замолчала, осторожно высвободив руку из его ладони и протянув её мне.

"И всё же, капитан, — продолжила она, лукаво взглянув на него через плечо, — у меня есть ещё один рыцарь, этот лесной охотник, который...
а также снискали моё глубокое уважение и благодарность.

Де Круа нахмурился и нервно покрутил свои короткие усы.

"Вы вставляете шип в каждую розу, — пробормотал он. "Такова ваша манера в
Монреале.

"Несколько сотен миль пути не сильно меняют характер.
И в Дирборне, и в Монреале я остаюсь Антуанеттой. Но, месье,
Мне сказали, что лагерь совсем рядом, и всё же вы оставляете меня здесь, на песке, умирать от голода, пока ссоритесь.

В её голосе, всё ещё полном кокетства, звучала настойчивость, и
я думаю, мы оба впервые заметили, какая она бледная.
и как устало ее глаза засияли. Француз, готовый в таких
любезностями был первым, чтобы реагировать на слова и действия.

- Ты ослабела, Туанетта! - воскликнул он, мгновенно забыв обо всем на свете.
он бросился вперед, чтобы поддержать ее рукой. - Умоляю тебя.
обопрись на меня. Я был слеп, чтобы раньше не замечать твоей слабости. «Отсюда до нашего лагеря действительно недалеко, но, клянусь жизнью, я не знаю, где он находится. Джордан, — добавил он, как будто командовал, — веди нас обратно по той же тропе, по которой мы пришли. Боже мой! — старый медведь был
Джордан и так был раздражён из-за задержки наших поисков; теперь он будет в ярости.

Не знаю, как Джордан нашёл дорогу обратно, потому что сыпучий песок уже стёр все следы нашего пути; но я угрюмо шёл рядом с ним, оставив Де Круа заботиться о девушке, как он мог. Я чувствовал себя таким подавленным рядом с его бойким языком, что, несмотря на мою искреннюю симпатию к этому парню, его присутствие злило меня. Странно, что мы завидуем другим в том, чего у нас самих нет,
игнорируя те черты характера, которые у нас есть и которых они не меньше желают.
Так что тогда мне казалось совершенно бесполезным бороться за сердце
женщины — по крайней мере, такой женщины, как эта смеющаяся Туанетта, —
против опытных уловок столь весёлого и обходительного кавалера. Я
притворялся, что не слышу их лёгкого подшучивания, и шёл по
тяжелому песку за Джорданом, не желая ни с кем разговаривать.

Мы внезапно наткнулись на лагерь и увидели, как капитан Уэллс расхаживает взад-вперёд,
его суровое лицо потемнело от раздражения. При виде меня он
потерял самообладание.

— Клянусь Богом, сэр! — воскликнул он. — Если бы вы были моим солдатом, я бы показал вам, что значит заставлять нас так долго ждать! Разве вы не знаете, мастер Уэйленд, что от нашей поспешности могут зависеть жизни беспомощных женщин и детей? А вы держите нас здесь в праздности, пока сами бродите по берегу озера, как помешанный!

Прежде чем я успел ответить на эти резкие слова, девушка легко подошла ко мне и, положив руку мне на плечо, улыбнулась, глядя в его сердитые глаза. Не думаю, что он заметил её присутствие до этого момента, потому что он растерянно остановился.

— Разве я не стою спасения, месье капитан? — спросила она, надув губы. —
Неужели вы так сурово осуждаете его за то, что он остановился, чтобы спасти меня?

Его суровый взгляд, полный гнева и негодования, смягчился, когда он посмотрел на неё.

"Ах! Значит, дело в этом? — спросил он более мягким тоном. — Но кто вы?
— Вы, конечно, не одни в этой глуши?

— Я из Форт-Дирборна, — ответила она, — и хотя я всего лишь девушка,
месье, я проникла на великий Запад даже дальше, чем
капитан Уэллс.

— Откуда вы знаете моё имя?

- Миссис Хилд сказала мне, что, по ее мнению, вы обязательно приедете, когда узнаете
о нашем бедственном положении в Форте, именно для этого она отправила Бернса
с сообщением, и она описала вас так точно, что я сразу понял
когда-то ты был тем, кем должен быть. Не так уж много белых людей, путешествующих в сторону
Дирборн теперь, чтобы сделать ошибку легко."

"И Форта?" спросил он с тревогой. — Там всё ещё гарнизон, или мы опоздали?

— Два дня назад его благополучно отбили, — ответила она, — хотя сотни дикарей в боевой раскраске стояли лагерем снаружи и устраивали шабаш.
перед воротами. Тогда не было никакой атаки, но офицеры говорили
между собой об эвакуации.

На мгновение суровый солдат, казалось, забыл о ней, его взгляд был устремлен на западный горизонт.

"Глупцы!" — пробормотал он себе под нос, по-видимому, не осознавая, что говорит вслух. — "Но если я успею туда вовремя, то, зная характер индейцев, смогу многого добиться."

Он быстро повернулся и окинул взглядом своих воинов.

"Мы больше не будем медлить. Джордан, отдай этой даме свою лошадь на
сегодняшний день, а сам иди вперёд пешком с миамами. Смотри
— Присмотритесь к ним повнимательнее и хорошенько запомните всё, что увидите, пока будете идти.

— Но, капитан Уэллс, — настаивала она, когда он отвернулся, — я очень голодна, и не сомневаюсь, что этому юноше тоже не помешало бы немного поесть.

— «Тогда придётся съесть его в пути», — ответил он не без доброты, но все его мысли были заняты другим, — «потому что наш долг — добраться до Дирборна как можно скорее и спасти тех, кто там в плену, от смерти и чего похуже».

Я всегда буду помнить каждую деталь того дневного перехода, хотя и видел
Я почти не видела Туанетту, разве что украдкой поглядывала на неё, пока Уэллс держал меня рядом с собой, а Де Круа, как всегда учтивый, был её постоянной тенью, усердно исполняя её желания и скрашивая её путешествие приятными разговорами. Я слышала большую часть их болтовни, но изо всех сил старалась не обращать на неё внимания. В этом Уэллс мне почти не помогал, потому что ехал вперёд в суровом молчании, полностью погрузившись в свои мысли.

В течение первых нескольких часов мы ехали по унылой пустыне,
песок которой едва ли не сливался с причудливыми холмами по обеим сторонам.
мёртвая монотонность, хотя они часто скрывали от нас наших передовых разведчиков и заставляли нас чувствовать себя изолированными и одинокими. Пару раз мне казалось, что я слышу нарастающий грохот волн, разбивающихся о берег справа от нас, но я не мог разглядеть синюю воду за этими скрывающими её дюнами. Мы шли по хорошо протоптанной индейской тропе, по которой
много раз ступала нога в мокасинах, и наконец она вывела нас из
песка покрупнее и обогнула западный берег почти у кромки волн.
'Это было самое приятное изменение после тесного и ограниченного пространства.
которые так долго были нашими. Теперь мы плыли почти прямо на север, но я не мог отвести взгляд от величественного простора воды, вздымающейся и бурлящей в ослепительном солнечном свете. На самом деле, в нашем путешествии мало что привлекало внимание: берег впереди был чистым и ровным, с однообразными очертаниями, которые утомляли взгляд; каждая разбивающаяся волна была похожа на другие, что были до неё, а каждый выступающий участок суши был похож на следующий за ним. Слева от нас, параллельно нашему курсу марша, простирался
узкая гряда белого и плотно утрамбованного песка, такая же правильная на вид,
как крепостные валы форта. Тут и там образовался пролом, где во время
какого-то весеннего паводка внезапно прорвался поток воды. Взглянув
любопытно этих узких проходах, как мы уверенно ехали вперед, я
поймали мимолетные проблески уровень Прери-земля, зеленый-машем
травы, по-видимому, простираясь до горизонта на Западе голого дерева или
кустарник. Сначала я тоже принял это за воду; пока не понял, что это я.
Передо мной простирались великие равнины Иллинойса.

Капитан всегда был немногословен; теперь он ехал вперед с таким
У него было такое суровое лицо, что я не удержался и спросил:

"Вы молчите, капитан Уэллс," — сказал я. "Можно было бы ожидать, что вы
порадуетесь, ведь мы так близки к концу нашего долгого путешествия."

Он взглянул на меня.

- Вэланд, - медленно произнес он, - я провел на границе всю свою
жизнь и, как ты знаешь, жил в индейских лагерях и участвовал во многих
жестоких кампаниях. Я слишком старый человек, тоже судили солдата, когда-либо
стесняясь признать страх; но я говорю вам сейчас, я считаю, что мы
езда на север до нашей смерти."

С тех пор как я впервые покинул "Мауми", я знал, что опасность преследует меня повсюду.
экспедиция; однако эти торжественные слова стали для меня неожиданностью.

"Почему вы так думаете?" — спросил я с вновь пробудившимся беспокойством, думая больше о девушке, чем о себе. "Мадемуазель Туанетта
говорит мне, что форт крепок и способен к обороне, и мы, несомненно, уже почти добрались до него." Возможно, так и будет, если он также будет хорошо подготовлен к длительной осаде, поскольку маловероятно, что кто-то отправится на помощь так далеко на запад. Если я не ошибаюсь, у Халла не будет лишних людей. И всё же мне не нравится поведение дикарей вокруг нас.
«Индейцам не свойственно отступать, как это делают они, и позволять подкреплениям проходить мимо, когда их можно было бы так легко остановить. Если бы на нас напали, это немного успокоило бы меня.»

«Напали? Кто?»

Он посмотрел на меня с нескрываемым удивлением, и на его мрачном лице появилась саркастическая улыбка. Он указал рукой на западную линию горизонта.

— Из-за этих красных шпионов, прячущихся за тем песчаным холмом, — коротко ответил он.
— Мальчик, где же твои глаза, если ты не видишь, что каждый шаг, который мы сделали за этот день, был сделан с позволения Поттаваттоми?
Не прошло и часа с тех пор, как мы покинули лагерь, а мы уже вышли из зоны досягаемости их ружей; это означает предательство, но я едва ли могу сказать, где и как. Если они пощадили нас до сих пор, то на то есть какая-то веская причина.

Я оглядел пустынную песчаную отмель, до которой было не больше ста футов, и почувствовал, как меня охватывает тревога от его слов. Мои глаза не видели ничего странного или подозрительного.
но я не мог сомневаться в его хорошо развитом инстинкте.

 «У меня мурашки по коже, — признался я. — Но, конечно, остальные не
знают. Слышите, как француз болтает у нас за спиной!»

«Юный глупец!» — пробормотал он, когда до нас донёсся лёгкий смех.
— Это не шутка, пока мы снова не выберемся отсюда. И всё же,
Уэйленд, — его голос стал громче, — красные дьяволы, должно быть, действительно хотят отпустить нас, потому что вон там форт Дирборн, и, если я не ошибаюсь, флаг поднят.

Я нетерпеливо поднял глаза и посмотрел на север, куда указывал его палец.




Глава X

Опасная тропа


Мы миновали группу молодых тополей, единственных деревьев, которые я заметил на берегу, и в нескольких сотнях футов впереди нас показался песчаный гребень,
Туман, который так долго закрывал нам вид на запад, постепенно рассеялся,
позволив взгляду охватить широкую равнину, простиравшуюся до самого горизонта,
пока его не остановил далёкий ряд низкорослых деревьев, которые, казалось, росли вдоль какого-то важного ручья. Пока капитан Уэллс говорил, мой взгляд,
прикованный к этим природным объектам, был мгновенно привлечён странной сценой человеческой деятельности, которая разворачивалась на севере и западе.
Земля перед нами была плоской и невысокой, и на неё палило золотое солнце раннего
полудня, оживляя каждую деталь.
панорама, в которой варварство и цивилизация играли заметную роль. Форт находился на расстоянии полутора миль, и я почти не мог различить его внешний вид, кроме того, что он казался низким и прочным, как частокол из брёвен, вкопанных в землю.
Он казался мрачным, угрюмым, негостеприимным, с плотно закрытыми воротами,
и нигде на его унылых стенах не было признаков жизни; но моё сердце
трепетало, когда я видел яркие цвета гарнизонного флага, колышущегося на
западном ветру на фоне голубого неба.

Но за этими бревенчатыми заграждениями нашим глазам предстали сцены,
вызвавшие величайший интерес, — сочетание безвкусных украшений и дикой
жестокости, где свирепые обитатели лесов и равнин устраивали свои варварские
представления.

 Трудно было бы представить себе более подходящую сцену для такого зрелища. С одной стороны простиралась бескрайняя водная гладь, с другой — ровные равнины,
состоящие из жёлтого песка, который быстро сливался с зелёными и коричневыми
прериями, а по их поверхности, от берега озера до далёкой реки,
были разбросаны постоянно движущиеся фигуры, одетые в яркие
перья и раскрашенные боевой раскраской. К западу от форта, в том месте, где, казалось, из-за
южной горы вытекала одна из главных рек, стояла большая деревня из вигвамов.
Солнце освещало их жёлтым и белым светом, отражавшимся от оленьих шкур, и создавало странное свечение в дыму, который клубился над шестами вигвамов. С того места, где мы ехали, это выглядело как большой лагерь, полный индейцев. Мы с моим спутником заметили и обсудили тот факт, что все они казались храбрыми;
возможно, там были и женщины, но детей видно не было.

Каким бы многолюдным ни казался этот лагерь, равнина, простиравшаяся между ним и нами, буквально кишела дикарями. Некоторые из них были верхом на лошадях,
скакали туда-сюда с поднятыми копьями, их волосы развевались на ветру, а боевые головные уборы сверкали на солнце. Однако гораздо
большинство из них слонялись без дела пешком, крепкие смуглые парни с длинными чёрными локонами и полуголыми раскрашенными телами. Одна группа
слушала слова вождя, другие играли в лакросс, но большинство просто беспокойно
передвигались туда-сюда,
не похожи на диких зверей в клетках, жаждущих свободы.

Я услышал, как капитан Уэллс резко втянул в себя воздух.

"Клянусь жизнью!" воскликнул он. "В этом отряде не меньше тысячи воинов, и это не торговая партия, если я хоть что-то понимаю в индейских знаках."

Прежде чем я успел ответить ему, прежде чем я успел сказать хоть слово, вождь отделился от толпы, собравшейся прямо перед нами, и поскакал прямо на нас, остановив лошадь в каком-то ярде от нас.

Это был крупный, жилистый мужчина, лицо которого было обезображено полосами
Жёлтый и красный, в высокой короне из орлиных перьев, с длинным светлым волосом, всё ещё окровавленным, свисающим с пояса. Мгновение они с капитаном Уэллсом пристально смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Затем дикарь нарушил молчание.

  «Вау-ми-нук, великий храбрый воин», — угрюмо сказал он на ломаном английском, используя
Индейское имя Уэллса: «Но этот большой дурак пришёл сюда. Почему бы ему не остаться с
Большой Черепахой? Он сказал, что Поттаваттоми не хочет его здесь».

«Большая Черепаха сказал мне, — был тихий ответ, — что
Поттаваттоми приготовили плохое зелье и танцевали военный танец».
в своих деревнях; но я встречал и раньше Pottawattomies, и я не
боится. Они были моими друзьями, и я сделал им ничего плохого."

Он пристально вгляделся в замаскированное лицо перед собой, пытаясь разглядеть
черты. - Ты Топенебе, - сказал он наконец.

- Верно, - ответил вождь с гордой серьезностью. — Ты хорошо послужил мне однажды; за это я пришёл и говорю тебе: возвращайся, здесь неспокойно.

Лицо Уэллса помрачнело.

"Разве я когда-нибудь был трусом, — спросил он с негодованием, — чтобы я
развернулся и убежал от угрозы? Думаешь, Топенбе, я боюсь петь?
предсмертная песнь? Я жил в лесах и ходил с вашими военными отрядами; разве я стал меньше воином теперь, когда сражаюсь с людьми моей расы? Иди, передай своё предупреждение какой-нибудь скво; мы едем прямо в Дирборн, даже если нам придётся пробиваться с боем.

Индеец посмотрел в сторону форта, куда указывал Уэллс, и ухмыльнулся.

"Там одни старухи," — насмешливо воскликнул он. "Скажи это сегодня,
и то завтра. Сейчас они закрывают ворота, чтобы не пускать индейцев наружу.
Никакой торговли, никакого рома, никакого пороха - просто ложь. Но они больше не сдерживают наших
молодых людей. Его лицо потемнело, а глаза стали злыми.

— Зачем вы их привели? — горячо спросил он, указывая на наш отряд миамов,
уже отступавших под насмешки собравшихся храбрецов. — Они преследуют
индейцев, это дурная примета; они быстро убегают, когда приходят потаватоми.

— Не будь так уверен в этом, Топенби, — коротко ответил Уэллс.
 — Но мы не можем больше здесь задерживаться; освободите дорогу, чтобы мы могли проехать.
Джордан, продолжай продвигаться вперёд сквозь этот сброд.

Вождь индейцев отвёл свою лошадь в сторону от тропы, и мы медленно двинулись вперёд. Наши индейские проводники немного опережали нас и демонстрировали
В каждом их действии чувствовалось нежелание идти дальше и постоянно растущий страх перед дикой ордой, которая теперь прибегала ко всем возможным средствам, вплоть до прямого насилия, чтобы замедлить их продвижение. Когда они приблизились к нам, безжалостно насмехаясь над миамами и даже размахивая томагавками у них перед лицами, с яростными глазами, полными ненависти и жажды убийства, я отвёл своего коня назад, пока не оказался рядом с мадемуазель Антуанеттой, и так мы неуклонно продвигались вперёд сквозь эту обезумевшую, воющую толпу, девушка была между мной и Де Круа, которые защищали её с обеих сторон.

Это была действительно утомительная поездка, полная оскорблений и, возможно, серьёзных опасностей, если бы мы менее решительно противостояли этой голой толпе. Несомненно, вожди
несколько сдерживали своих молодых людей, но не раз мы были на волосок от серьёзного конфликта. Они окружили нас так плотно,
что мы могли только шагом вести своих лошадей; и дважды они так сильно напирали на Джордана,
что он был вынужден остановиться, сжимая в руках своих трусливых миамов и
даже презрительно ударяя их почерневшими палками. Во второй раз, когда это произошло,
капитан Уэллс выехал вперёд, чтобы проложить путь,
Он так резко пришпорил коня, что испуганное животное едва не проломило себе путь сквозь толпу дикарей, прежде чем они успели отступить. Ничто не удерживало их от открытого насилия, кроме знания того, что этот смуглый солдат с суровым лицом встретил их с таким бесстрашием. Сотни людей в этой толпе видели его раньше, когда он, будучи приёмным сыном великого вождя племени миами, участвовал в их набегах на границе.

«Вау-ми-нук, белый вождь», — переходило от уст к устам, и угрюмо,
медленно, неохотно безумный красный круг распался, когда он нажал
его вздыбленный конь был прямо перед ними.

 Какими отвратительными казались их раскрашенные лица, когда мы медленно проезжали мимо них, их губы кривились в оскорблениях, их жилистые руки хватали нас за стремена, а оружие они размахивали у нас перед лицами. С плотно сжатыми губами и настороженными глазами я ехал, наклонившись вперёд, чтобы лучше защитить девушку, держа винтовку поперёк седла. Дважды чья-то мстительная рука наносила мне жестокие удары, а однажды молодой дьявол с длинными спутанными волосами, свисающими на свирепые глаза, злобно ткнул заострённым колом в лицо девушки. Я нанёс удар быстро сжатой в кулак рукой, и он пошатнулся
назад в толпу с резким криком боли. Мои глаза уловили внезапное
ослепление, когда Де Круа выхватил свою рапиру.

"Не это, месье!" - Эй! - поспешно крикнул я, уткнувшись в шею ее лошади. - Используй
рукоять, а не лезвие, если не хочешь умереть.

Он услышал меня сквозь шум и, быстро повернув оружие,
с силой ударил хмурого храбреца, который схватил его коня за поводья.
Он любезно улыбнулся мне, теребя пальцами свои маленькие
усы.  «Это, несомненно, хороший совет, друг Вэйланд, — сказал он небрежно, — но эти медноголовые дьяволы действительно очень надоедливы».
с этой стороны, и я могу выйти из себя, прежде чем мы доберёмся до ворот.

«Ради той, что едет между нами, я прошу вас сдерживаться, месье», — ответил я.

"Полагаю, это слишком высокая цена за горячий нрав."

Я взглянул на неё, когда говорил, едва осознавая, что оторвал взгляд от угрожающей толпы, которая напирала на меня, хотя я знаю
Должно быть, я так и сделал, потому что до сих пор помню её образ. Она ехала
лицом ко мне, хотя её седло было старого армейского образца, свёрнутым
одеялом, смягчавшим острые углы, и её нога едва
найти надежную опору в узком ремне над деревянным стременем. Она
сидела прямо и легко, слегка покачиваясь в такт медленному шагу лошади. Ее
лицо было бледно, но не было никаких признаков робости в ее темные глаза,
и она улыбнулась мне, как наши взгляды встретились.

"Ты, конечно, смелая девушка, Мадемуазель!" Я воскликнул, не в
сдерживать свое восхищение. «Это сцена, которая испытает на прочность любые нервы».

 «И всё же это почти стоит риска, — мягко ответила она, — чтобы понять, какими могут быть мужчины в такой напряжённой ситуации. Вы настоящий… Берегитесь этого полукровки, месье!»

Ее последние слова были быстрым предупреждением, но мои глаза уже были прикованы к этому парню
, и когда он пригнулся с ножом в руке, чтобы нанести яростный выпад в
переднюю ногу ее лошади, я с хрустом опустил приклад своей винтовки
на его плечо. В следующее мгновение мы прошли над его обнаженным телом
Он лежал, задыхаясь, на тропе.

- Смотрите! - воскликнула она с нетерпением. - Ворота открыты!

Мы были, наверное, в сотне ярдов от южной стены частокола, когда я посмотрел вперёд и увидел ровную землю между бурлящей массой диких зверей, которые так плотно стояли друг к другу, что загораживали
дальнейшее продвижение. Я видел сотни коричневых жилистых рук, поднятых
из моря лиц, чтобы размахивать оружием всех видов, и
заметил, как миами съёжились, как побитые псы, под защитой
лошади Уэллса, в то время как рядом с ним стоял Джордан, прямой и молчаливый,
как на параде, с винтовкой в руках, с непокрытой головой, на которой
краснел большой рубец.

Небольшой отряд, едва ли насчитывавший двадцать пехотинцев, размеренно
выступал из открытых ворот форта. Первый ряд солдат был вооружен штыками
они направили на них ружья, и обнажённые дикари медленно отступили перед
отполированной сталью. Это было сделано ловко, и у меня кровь застыла в жилах, когда я
увидел, с какой молчаливой решимостью этот небольшой отряд дисциплинированных
людей продвигался вперёд, проходя сквозь угрожающую массу краснокожих так же
непринуждённо, как если бы это были деревья в лесу. Молодой парень с
гладким лицом, одетый в новую офицерскую форму, вёл их с мечом в руке,
с лёгкой презрительной улыбкой на губах.

— Расчисти пространство пошире, Кэмпбелл! — строго сказал он крупному капралу
на его стороне. "Размахивайте своими файлами влево и вправо и оттесняйте сброд
с дороги".

Они делали это прикладами своих ружей, смеясь над размахивающими
ножами и томагавками и свирепыми раскрашенными лицами, которые хмуро смотрели на них,
не обращая видимого внимания на насмешки и оскорбления, сыплющиеся со всех сторон
. Там были одни камни, брошенные, были нанесены несколько ударов, но не
ружейного выстрела нарушил этой борьбы. Молодой офицер вышел на открытое пространство и встал перед нами.

"Полагаю, это капитан Уэллс из Форт-Уэйна?" — сказал он, приподнимая фуражку.

— Так и есть, — ответил он, — и я очень рад, что вы всё ещё владеете
Форт-Дирборном.

Простое и мальчишеское лицо собеседника слегка омрачилось, словно от
неприятных воспоминаний.

"Это не чья-то вина, — поспешно пробормотал он, но тут же опомнился.
— Мы рады приветствовать вас, капитан Уэллс, — добавил он более официальным тоном, оглядывая нас, — и вашу свиту. Я — прапорщик Ронан из гарнизона, и если вы будете так любезны проехать между моими солдатами, то найдёте капитана Хилда, который ждёт вас внутри.

Так мы свободно проехали вперёд, а солдаты по обе стороны от нас
Мы прошли через большие южные ворота и остановились среди зданий старого форта Дирборн.




Глава XI

Старый форт Дирборн


У меня кружится голова, когда я вспоминаю события того часа спустя столько лет. Возможно, я, пишущий эти строки, — единственный из ныне живущих, кто видел эту старую ограду и принимал участие в её трагической истории. Какие удивительные перемены произошли менее чем за столетие! Когда-то это была самая дальняя граница наших западных земель, а теперь
место, где стоял один из величайших городов двух континентов. Для меня, видевшего эти события и перемены, это нечто большее, чем просто сон.

 В тот день, когда я ехал вперёд, я почти не обращал внимания на расположение форта,
потому что мои глаза и мысли были так заняты обезумевшими дикарями,
которые окружали нас, и хладнокровным размещением немногочисленных войск,
охранявших наш путь, что всё остальное казалось смутным
воспоминанием. И всё же то, что я увидел, даже в тот волнующий момент,
вместе с последующими событиями, которые произошли со мной,
каждая деталь этого грубого форта неизгладимо запечатлелась в моей памяти.

Он стоит передо мной и сейчас, четкий и заметный, его очертания отчетливы
на фоне голубой воды или зеленых равнин. В тот ранний
день форт был довольно типичный форпост на границе, как счеты
других, разбросанных по широким и нерегулярными интервалами из Каролина
горы на юге до прихода Великих озер на
север, образуя одно звено в тонкую цепь пограничных укреплений
против индийской предательство и вспышки. В нем было различие между
Другие форты были более развитыми и защищёнными, а их
небольшие гарнизоны были совершенно изолированы и одиноки, как
заблудившиеся путники в сердце бескрайней дикой природы.

Форт был построен за девять лет до нашего прибытия на
южном берегу унылого и медленного ручья, впадающего в Великое
озеро с запада и известного более ранним французским исследователям
как река Чикаго.  Выбранное место находилось почти там, где когда-то
Там стоял французский торговый пост, хотя он был заброшен
настолько давно, что от него не осталось и следа, когда американцы впервые
завладели им, и его место осталось лишь смутным воспоминанием о тех индейских племенах, представители которых часто посещали эти воды.

 Первые войска, отправленные правительством на этот пограничный пост,
построили здесь простой частокол из брёвен.  Они были установлены вертикально, прочно вкопаны в землю и возвышались примерно на пятнадцать футов, а их верхушки были заострены в качестве дополнительной защиты от диких нападавших. Этот бревенчатый частокол был построен довольно прочно, за исключением одного главного
входа, обращённого на юг и защищённого тяжёлой, окованной железом
ворота с подземным или углублённым проходом, ведущим под северной стеной к реке, защищённые дверью, которую можно было поднять только изнутри. Образовавшееся таким образом ограждение было достаточно большим, чтобы вместить несколько ограниченную плац-парадную площадку, вокруг которой располагались необходимые здания гарнизона, офицерские казармы, солдатские казармы, комендатура, караульное помещение и склад. Эти грубые постройки были возведены в колониальном стиле,
из тёсаных брёвен, и, за одним исключением, были одноэтажными
высота, так что их крыши, покрытые дранкой, находились значительно ниже
защитного частокола из брёвен. Помимо этих внутренних построек,
были возведены два блокгауза, каждый из которых был построен так, что
второй этаж нависал над первым. Один из них располагался в юго-восточном, а
другой — в северо-западном углу частокола. Узкая деревянная
опора, или мостик, на который можно было попасть только из одного из
этих блокгаузов, позволяла защитникам стоять внутри ограждения и
наблюдать за рядом заострённых брёвен. На момент нашего прибытия
Защитное вооружение этого примитивного форта, помимо стрелкового оружия гарнизона, состояло из трёх орудий лёгкой артиллерии, медных шестифунтовых пушек старинного образца, оставшихся со времён революции. За пределами форта, всего в нескольких ярдах к западу вдоль берега реки, стояло административное здание, или, как его часто называли, «склад», построенное для торговли с индейцами, чтобы не открывать форт для них. Это здание агентства
представляло собой довольно большой двухэтажный бревенчатый дом, построенный не для каких-либо целей
оборона. Вдоль южного берега реки в обоих направлениях солдаты вырыли множество землянок, или погребов, для хранения плоды их летних садов — эти раскопки, буквально усыпавшие берег.

 Таким был форт Дирборн в августе рокового 1812 года.  Он стоял уродливый, грубый, изолированный, вдали от любой помощи в случае необходимости.  Его ближайший военный сосед находился прямо через воды Большого озера, где небольшой отряд войск, едва ли менее изолированный, чем он сам, занимал похожий частокол у устья реки Сент-Джозеф.  На западе простирались бескрайние равнины, по которым ещё не ступала нога отважных белых исследователей.
неизвестная страна, по которой бродили бесчисленные племена дикарей; к
северу на сотни лиг простиралась нетронутая дикая местность, за исключением
нескольких разбросанных торговцев в Грин-Бей, до военного аванпоста
был достигнут Макино; на восток катились воды Большого озера
, охваченного штормами и не вздыбленного килем корабля, почти
непреодолимый барьер, вдоль берега которого пробирались отважные путешественники
в каноэ из бревен и коры; в то время как к югу чередовались прерии
и лесные массивы, простиравшиеся на бесчисленные лиги от индийского океана.
охотничьи угодья, нарушаемые лишь несколькими разбросанными поселениями французских
полукровок.

Со стен форта открывался унылый и однообразный
пейзаж, нигде не нарушаемый признаками развивающейся цивилизации или даже
присутствием человека.  В нескольких сотнях ярдов к востоку волны озера
Мичиган разбивались о широкий песчаный берег, откуда бурные воды
тянулись в бурном одиночестве, сливаясь с далёким небом. К югу, вдоль берега озера, почти ровная
равнина, коричневая и выжженная солнцем, вскоре превратилась в округлые холмы
Намытый ветром песок, едва разбавленный несколькими разрозненными группами
тополей. На запад простиралась бескрайняя прерия, плоская и голая, как пол, за исключением того места, где южная ветвь маленькой реки прорезала мягкий суглинок и поросла кустарником и ивой; а на север, за основным руслом реки, земля казалась более неровной и изрезанной, с густыми зарослями дуба и других лесных деревьев, но в равной степени лишённой признаков человеческого обитания.

Со всего этого обширного пространства, открывающегося с небольшого холма, на котором стоял форт,
Видны были только пять домов. Они были грубо построены из брёвен в самом примитивном стиле фронтира и, за одним исключением, были покинуты их обитателями, которые в поисках безопасности отступили к частоколу форта. Единственным исключением было более крупное и амбициозное жилище, стоявшее на северном берегу реки, в котором жили
Джон Кинзи и его семья, сам бывший индейский торговец, чья
честность и долгое сотрудничество с дикарями позволяли ему быть уверенным в
их дружбе и верности. Однако когда-то они были настолько опасны, что
Став частью странных групп, которые стекались в Дирборн, как вороны на пир, он тоже покинул свой дом и вместе с теми, кто от него зависел,
искал убежища в стенах форта; но, поддавшись на уговоры потаватоми и
поверив, что в их дружбе можно найти безопасность, они вернулись в свой дом. Остальные хижины были разбросаны к западу от частокола, у берега реки.
Эти дома принадлежали семьям Уильметт, Бернс и Ли соответственно; при этом у последней была ещё одна хижина, построенная
какое расстояние до южного рукава реки, и занимаемом
арендатор по имени Либерти Белый.

Перспектива и в правду был удручающе для того, кто привык друга и
более цивилизованный сервис. Дух одиночества, внушающий страх
изоляции, казалось, витал над беспокойными водами с одной стороны,
и этими обширными безмолвными равнинами с другой; морем и небом, небом и песком,
встречал усталый взгляд, где бы он ни блуждал. Сцена была невыразимо
торжественной в своей необъятности и одиночестве; и невольно мысль
возвращалась к тем роковым лигам прерий и лесов, которые
Между этой далёкой границей и несколькими разбросанными и отдалёнными поселениями, которые были её ближайшими соседями, простиралась сплошная пустыня.

Лишь некоторое время спустя эти мрачные размышления обрушились на меня со всей своей силой. После того, как волнение от нашего первого
бурного приветствия улеглось, и я нашёл возможность перегнуться через
верхнюю перекладину охраняемого частокола и в одиночестве
оглядеть унылое зрелище, которое я пытался описать, я ещё острее
почувствовал безнадёжность нашего положения и опасность,
угрожающую нам со всех сторон
сбоку. Но в момент нашего появления весь мой интерес и сосредоточенность
были сосредоточены на сценах и людях непосредственно вокруг меня.
Это был мой первый опыт пребывания в обнесенных частоколом стенах вооруженного поста.
правительственный пост. Зрелище было ново для моих юных чувств, и, несмотря на
возбуждение, которое все еще горячило мою кровь, я смотрел на него с таким
всепоглощающим интересом, что на мгновение забыл даже о ярмарке
девушка, которая ехала рядом со мной.

Тусклый лязг тяжелых железных ворот позади нас был желанным
звуком после яростных толчков во время нашего опасного путешествия, но
частично отключат дикие завывания, пока над отвратительный дебош
исходил резкий отчеты из нескольких орудий. Но в миг суеты и
путаница в едва ли допускается возможность заметить этого расстройства;
более того, к нам пришло чувство защищенности - мы были
наконец-то внутри барьеров, за которые так долго боролись. Однако
дикие орды могли бушевать снаружи, теперь мы были вне их досягаемости,
и могли снова перевести дух.

Наша маленькая группа, сбившись в кучу, с Уэллсом и робкой
Миамис во главе, быстро протиснулась между прутьями и
Мы остановились на открытом пространстве, очевидно, плацу гарнизона, где голая земля была вытоптана множеством ног. В центре возвышался высокий флагшток, и дрожащая тень от знамени на его вершине доходила до восточного края ограды.
Из бревенчатых домов, окружавших это место, вышла группа людей, чтобы поприветствовать нас, — офицеры и солдаты, опрятно одетые женщины с ясными умными лицами, женщины попроще, одетые в ситцевые платья или оленьи шкуры, крепкие мужчины в грубых охотничьих костюмах.
одежду, живописным французским вояжерам, жилистые конечности и темной кожи,
Индийский или два, молчал, могилу, бесчувственный, один негр, и продольный
за ними ряд грязных, радовали дети, и собаки каждый
породы и степени. Это было пестрое сборище, и, казалось, почти как
множество как он поспешно вышел на открытое пространство плац, и выросли
радуются за нас, все горят желанием приветствовать нас в Дирборне и надеются
что мы ободрили их и принесли облегчение. Мы были их сородичами, связующим звеном между ними и далёким Востоком, и наше появление говорило им, что они не забыты.

Странное смешение языков, постоянное столпотворение и обрывки разговоров,
вопросы, сыпавшиеся со всех сторон, сбивали с толку и были непонятны. Я лишь мельком видел, что происходит, и не мог с точностью определить, сколько
здесь людей. Я с грустью смотрел на их умоляющие, встревоженные лица. Каким-то образом их вид напомнил мне о
дикой, воющей толпе снаружи, жаждущей крови, через которую
мы прошли благодаря чистой случайности; о тех лигах
непроходимый лес, в сумраке которого мы пробирались. Я думал об этом, глядя на беспомощных женщин и детей,
толпившихся вокруг меня, и моё сердце сжималось, когда я осознавал, насколько велико
было бремя, лежавшее на всех нас, насколько хрупка была надежда на спасение.
Смерть, дикая, безжалостная, бесчеловечная смерть в своём самом ужасном обличье,
с невыразимыми мучениями и агонией, подстерегала нас на каждой миле нашего возможного отступления; и я не мог представить, как этот частокол из брёвен может надолго отсрочить её мрачное приближение. Мы были обречены. Мы
Мы были одни, брошенные, жалкая горстка среди бесчисленных орд на бескрайнем Западе. Сколь бы быстрой и ужасной ни была эта мысль, когда она пришла мне в голову, она становилась всё глубже по мере того, как я узнавал всё больше подробностей о нашем положении.

 Прямо передо мной, где я задержался в седле, толпа слегка расступилась, и я заметил, как вперёд вышел высокий светловолосый мужчина с лёгкой сединой в бороде и в форме пехотного капитана. Рядом с ним стояла дама, которая была на несколько лет моложе его.
Её глаза горели ожиданием. Увидев их, капитан
Уэллс мгновенно соскочил с лошади и поспешил вперёд, и его смуглое лицо озарила одна из его редких улыбок.

"Капитан," воскликнул он, тепло пожимая руку офицеру и протягивая другую руку в знак приветствия даме, "я очень рад, что успел к вам на помощь; а вы, моя дорогая племянница, — да будет нам позволено благополучно вернуть вас в страну Господа нашего."

Я не смог расслышать ответ, но заметил, что дама
обняла говорившего за шею и поцеловала его в смуглую щёку.

Затем капитан Уэллс заговорил громче, так что его слова долетели до моих ушей.

"Но, Хелд, - сказал он, - что значит весь этот мусор гарнизона
лежа оборудования разбросаны? Наверняка у вас нет настоящего намерения
покинуть Форт перед лицом этой дикой толпы вон там?

- Таков приказ генерала Халла, - последовал тихий и несколько неуверенный
ответ, - и вожди племени Потаватоми обязались сопровождать нас вокруг
устья озера. Но здесь не место обсуждать этот вопрос. Как
можно скорее я поговорю с вами более подробно в своём кабинете.»

Выражение неприкрытого изумления на лице Уэллса поразило меня, и
как я глянул обо мне, интересно, кем я мог бы посоветоваться, я был
с изумлением обратите внимание на лошадь, которая то ехал стоя с
пустое седло. Де Круа, небрежно подкручивая усы между своими
тонкими пальцами, уставился на меня отсутствующим взглядом.

"Где мадемуазель?" Я с тревогой спросила, поскольку он хранил молчание.
"Конечно, она была с нами, когда мы вошли!"

— Чепуха! Конечно, — небрежно ответил он. — Если она решит спешиться и вернуться к своим друзьям, какое это имеет отношение к Джону Уэйленду? Разве девушка не может даже пошевелиться без вашего разрешения, месье?

Слова были дерзкими, не меньше, чем манера, которая их сопровождала
. Тотчас же у меня мелькнула мысль, что этот француз
искал ссоры со мной; но я не мог себе представить, для чего это было нужно, и
не был особенно расположен идти ему навстречу.

- Мой вопрос был вызван не более чем любопытством, - ответил я,
делая вид, что не замечаю его бравады. «Я был так увлечён другими делами, что забыл о её присутствии».

«Этого ни одна леди никогда не простит», — вставил он. «Но что, по-вашему, они собираются с нами делать?»

Словно в ответ на его вопрос, молодой офицер, который встретил нас, протиснулся сквозь толпу и встал у головы нашей лошади.

 «Джентльмены, — сказал он, быстро взглянув на нас, — спешивайтесь и проходите внутрь. . Здесь, в Дирборне, нам почти нечего вам предложить, мы так долго были отрезаны от цивилизации, но тем, что у нас есть, мы с радостью с вами поделимся».

Де Круа непринуждённо болтал с ним, пока мы медленно шли по площади.
Я молча следовал за ними, погрузившись в свои мысли
после исчезновения Туанетт и внезапного проявления враждебности со стороны француза. Мой взгляд упал на группы детей, разбросанных вдоль нашей дороги, и я задумался, кто из них может оказаться малышом Роджера Мазерсона. У входа в один из бревенчатых домов, выходивших на площадь, довольно внушительное двухэтажное здание, если я не ошибаюсь, с узким крыльцом, на ступеньках стоял офицер и разговаривал с миловидной женщиной, которая выглядела не старше семнадцати лет.

"Лейтенант Хелм, — вежливо сказал Ронан, — это капитан де Круа из французской армии."

Он представил Де Круа миссис Хелм, а затем вопросительно повернулся ко
мне.

"Кажется, я не расслышал вашего имени?"

"Я просто Джон Уэйленд," — ответил я, и, взглянув на меня,
лейтенант Хелм сердечно протянул мне руку.

— Мы очень рады приветствовать вас обоих, — искренне сказал он, но, бросив серьёзный взгляд на свою молодую жену, добавил: — Хотя, боюсь, мы мало что можем вам предложить, кроме лишений и опасностей.

 — Сколько у вас людей в гарнизоне? — спросил я, глядя на движущиеся вокруг нас фигуры. — Похоже, что много, в таком узком пространстве.

"Они все там, кто в состоянии ползать", - сказал он, с серьезным
улыбка. "Но в данном случае наши цифры слабость. В самом
гарнизоне у нас четыре офицера и пятьдесят четыре человека
унтер-офицеров и рядовых. К ним можно добавить двенадцать.
поселенцы действуют как ополченцы, что составляет в общей сложности силы обороны
семьдесят человек. Но целых двадцать пять из них находятся в списке больных и
совершенно непригодны для службы, в то время как мы обременены
обязанностью защищать двенадцать женщин и двадцать детей.
Думая о том, что может с ними случиться, можно сойти с ума.

— Ваши укрепления выглядят достаточно крепкими, чтобы сдержать дикарей, — вмешался Де
Круа, — и мне сказали, что провизии достаточно. Сен-
Гиз! Я видел места, где предпочёл бы жить в старости; но с таким количеством вина, хорошими друзьями и такими прекрасными женщинами, как те, что уже встретили меня здесь, несколько недель не покажутся такими уж плохими.

Хелм с любопытством взглянул на него, затем его взгляд, всегда серьёзный и задумчивый,
снова обратился ко мне.

"Мы должны эвакуировать форт," — тихо сказал он.

"Эвакуировать?" — переспросил француз, словно это слово ему не понравилось.
"На мой взгляд, это странный военный акт, и он полон серьезной опасности"
. Принимает ли такое решение совет?"

"Никакого совета не было", - поспешно вмешался Ронан. "Командующий
не оказал чести своим офицерам, созвав его. Таковы были приказы, которые
были опубликованы на параде этим утром".

Он хотел добавить что-то еще, но Хелм предупредил его внезапным неодобрительным взглядом
.

«Я понимаю, — спокойно объяснил он, — что инструкции, полученные от генерала Халла в Детройте, были обязательными и что капитану Хилду не оставили выбора в этом вопросе».

«Я ещё не нашёл того, кто видел приказы, — горячо воскликнул прапорщик, — и мы все знаем, что это означает смерть».

Хелм сурово посмотрел на него.

"Первый долг солдата — подчиняться, — коротко сказал он, — а мы солдаты. Джентльмены, не войдёте ли вы внутрь?"




Глава XII

СЕРДЦЕ ЖЕНЩИНЫ


Пока я сидел в офицерской комнате и слушал разговор о
положении дел в форте и волнениях среди индейцев на границе, мои
мысли то и дело возвращались от внезапного и невежливого
исчезновения мадемуазель к ранним поискам
этот несчастный ребенок-сирота, ради которого я уже проделал такой долгий путь
и подвергся такой опасности. Очевидно, если я хочу помочь ей, мои поиски
больше не должны прерываться.

С присущей ему галантностью Де Круа сразу почувствовал влечение
к молодой и хорошенькой невесте лейтенанта Хелма, и они двое
уже забыли о существовании опасности в самом оживленном
обсуждение последних модных тенденций в Монреале. Меня немало позабавил интерес, отразившийся в её мягких голубых глазах, когда она заговорила со всем искусством женщины, сведущей в подобных тайнах, и в
с ленивой элегантностью, с которой он держался. Тем временем я
как мог отвечал на поток вопросов, которыми меня засыпали
оба офицера, которые, так долго находясь в изоляции, естественно,
с нетерпением ждали военных новостей из Форт-Уэйна и из столицы. Когда они
немного успокоились, я спросил:

"Назначена ли дата оставления форта?"

— Мы выступаем пятнадцатого, — ответил Хелм, — послезавтра, если только что-нибудь не случится и не изменит планы капитана Хила. Признаюсь, я боюсь этого, как осуждённый боится казни.
возможно, он боится даты своей казни, — и его мрачный взгляд устремился на молодую жену, словно он опасался, что она может услышать его слова. — Под угрозой находятся не только моя жизнь, и эта опасность делает мой долг вдвойне тяжёлым.

"Лейтенант", - сказал я, вспомнив о своей собственной миссии этими словами. "Я
сам стремлюсь быть полезным одному из присутствующих - юной дочери
некто Роджер Матерсон, старый солдат, погибший на этом посту в прошлом месяце.
Он долгое время был верным товарищем моего отца по оружию и, умирая,
умолял нас позаботиться о его ребенке-сироте. Это пришло к нам как
святое доверие, и меня послали с этим поручением. Не могли бы вы сказать мне
где можно найти эту девушку?"

Прежде чем он смог сформулировать ответ, поскольку речь у него была несколько замедленной, его
жена, которая отвернулась от Де Круа и с интересом слушала
мой рассказ, импульсивно заговорила:

- Мистер Вэйланд, мы задавались вопросом, куда она могла подеваться
. Не то чтобы мы беспокоились, потому что она девушка, способная позаботиться о себе, и очень независимая. Она очень внезапно исчезла из форта несколько дней назад; мы предположили, что она, должно быть, уехала
с моей матерью, когда мистер Кинзи отвёз свою семью домой.

— С мистером Кинзи? — переспросил я, потому что в тот момент не мог вспомнить, где слышал это имя.
— Могу я спросить, где находится этот дом?

— Он очень хороший отчим моей жены, и она любит его так же сильно, как если бы он был её родным отцом, — тепло ответил Хелм. — Один из тысячи. Мистер Кинзи — торговец с индейцами, и он живёт здесь уже несколько лет, если не является первым белым поселенцем, поскольку старый Пуэнт-о-Сабль был мулатом из Вест-Индии. Его отношения с этими дикарями, живущими у Большого озера, и особенно с
Племена потаватоми и вайандотов настолько дружелюбны, что он чувствует себя в безопасности, оставаясь со своей семьёй в собственном доме без охраны. Они всегда называли его Шоу-ни-оу-ки, Серебряным человеком, и доверяют ему так же, как он доверяет им. Кроме того, он большой друг Сау-га-наша, полукровного вайандота, и эта дружба — отличная защита. Его
дом находится на другом берегу реки, немного восточнее форта; его
легко увидеть с вершины частокола. Но мы уже несколько дней не
общаемся напрямую; приказы были очень строгими
поскольку ворота были закрыты. Это не безопасно для наших бойцов далеко
за исключением силу, и ни Кинзи, ни его семья
в последнее время бывал у нас. Несомненно, они считают, что это может вызвать
подозрения у их индийских друзей ".

"Но вы уверены, что они там и в безопасности? И вы верите единому
Я ищу, будет ли найден с ними?"

«Из трубы, как обычно, идёт дым, и вчера вечером там горел свет. Мы не знаем наверняка, что ваша подруга там,
но думаем, что это так, поскольку она была очень дружелюбна с молодым человеком
— У них на службе была француженка по имени Жозетта Ла Фрамбуаз.

Я некоторое время сидел молча, размышляя и не обращая внимания на
разговор, который вели вокруг меня остальные, пока нас не позвал на ужин
солдат, который был распорядителем в офицерской столовой. Я помню многие детали этой ситуации, поскольку они открыто обсуждались в моём присутствии, пока мы сидели за столом; однако мои мысли были заняты другим, поскольку я пытался определить свой долг в отношении безопасности той, ради спасения которой я проделал такой долгий путь. Конечно,
Теперь моей первой задачей было выяснить, где она находится, чтобы быть готовым к её услугам, когда придёт время отъезда. У меня не было времени на раздумья, если мы должны были выступить пятнадцатого. Я не могу описать, как странно колебалась моя преданность в тот час между неизвестной, невидимой девушкой и прекрасной, жизнерадостной Туанеттой. Моё
сердце тянулось к одной, а долг — к другой, и я не видел иного выхода из этой дилеммы, кроме как без промедления найти Эльзу Мазерсон, чтобы они обе оказались рядом, где нужно
встав, я мог встать между ними и любым надвигающимся злом.

Боюсь, я был безразличным гостем, потому что я никогда не отличался бойкостью на язык,
и в ту ночь я был более молчалив, чем обычно. Однако, де Круа большинство
удачно спрятал мою пенсию его редким добродушием и игристое
подшучиванию, с которой он сосредоточил все внимание на себя, и был
следовательно, только в самом счастливом настроении. Не знаю, как этому парню
удалось сотворить чудо, но он сидел за столом по левую руку от миссис
Хелм, напудренный и завитой, словно на банкете
в Тюильри. Его рубашка с оборками, сверкающие пряжки и ярко-синий жилет
поражали в такой домашней обстановке, а его аккуратно сложенный кружевной носовой платок источал тонкий аромат.
 Как бы глубоко я ни погружалась в свои мысли и планы, я не могла не восхищаться его непринуждённостью и не раз забывалась, слушая его удивительные истории и остроумные анекдоты.

Он подробно рассказывал о недавнем скандале при французском дворе, деликатно обходя наиболее неприглядные подробности, когда я воспользовался возможностью незаметно выскользнуть из комнаты на улицу.
плац. Ночь выдалась тёмной, но многочисленные огни в окрестных зданиях, двери и окна которых были открыты,
достаточно освещали это место, так что я без труда нашёл дорогу. У открытой двери караульного помещения
стояла группа солдат, и я остановился на минутку, чтобы поговорить с одним из них, кудрявым парнем, который сидел, прислонившись спиной к бревнам, и курил.

«Открывают ли внешние ворота ночью?» — спросил я.

 Он удивленно взглянул на меня, прикрыв глаза, чтобы убедиться, что я тот, за кого себя выдаю.
Прежде чем ответить, он заговорил.

— Сейчас почти ни днём, ни ночью, сэр, — почтительно ответил он, — но между закатом и рассветом они специально запираются, и выставляется двойная охрана. Никто не может пройти, кроме как по приказу капитана Хилда.

— В каком направлении находится дом Кинзи?

Он указал на северо-восточный угол частокола.

— Вон там, сэр, за рекой. Вы могли бы увидеть свет
с платформы; вон за тем сараем есть лестница, которая ведёт
в караульное помещение.

Поблагодарив его, я двинулся вперёд, как он и сказал, нашёл лестницу и поднялся по ней.
Я пробрался наверх через узкое отверстие в полу второго этажа.
 В маленькой квадратной комнате, слабо освещённой единственной коптящей свечой,
воткнутой в штык, находилось с полдюжины человек, большинство из которых бездельничали, хотя двое стояли так, что могли легко выглянуть в узкие щели между брёвнами.  Все они были хорошо вооружены и экипированы для службы. Они с любопытством посмотрели на меня, когда я появился,
но тот, кто спросил, в чём дело, носил знаки различия капрала и, очевидно, был старшим.

— Я хотел бы посмотреть на частокол, если вы не возражаете. Я пришёл сюда сегодня днём с отрядом капитана Уэллса, — сказал я, не зная, каковы могут быть их приказы и узнают ли они меня.

 — Я помню вас, сэр, — последовал незамедлительный ответ, — и вы можете выйти, если хотите. Это дверь, ведущая на платформу.

— «Индейцы, кажется, сегодня ведут себя очень тихо».

«Тем больше причин полагать, что они замышляют какую-то новую пакость», —
ответил он, поднимаясь на ноги и поворачиваясь ко мне. «На этой стороне нам никогда не
приходилось беспокоиться, так как она нависает над рекой и до неё нелегко добраться».
Но в последние несколько ночей караул на южной стене был очень занят и
вынужден патрулировать частокол. Индейцы с наступлением темноты устроили в своём лагере что-то вроде
шабаша, и рано или поздно это может привести к неприятностям.

 — Значит, вы не выставили часового на платформе? — спросил я, и мне в голову
внезапно пришла мысль.

 — Не регулярно, сэр; только когда на реке происходит что-то подозрительное. Сейчас там никого нет, кроме француженки, — она, кажется, любит быть там одна.

Французская девушка? Неужели он имел в виду Туанетт? Я почувствовал странное трепетание в сердце, когда вышел на узкую тропинку и огляделся в поисках её. Однако я ничего не увидел и, медленно продвигаясь вперёд, осторожно ставя ногу на квадратное бревно и держась одной рукой за заострённые колья, начал думать, что капрал ошибся. Дверь, закрывшись за мной, поглотила последний
луч света, и я остался один в полной темноте и тишине.
если не считать приглушённого гула голосов внутри форта и
мягкого плеска внизу, где течение реки билось о берег у подножия частокола.

Я прошёл почти всю длину этой стороны, прежде чем подошёл к тому месту, где она
прислонилась к брёвнам, подперев подбородок рукой и глядя на север. В самом деле, она была так молчалива, так погружена в свои мысли, что я мог бы незаметно коснуться её во мраке, если бы звёзды не пробились сквозь прореху в облаках над нами и не озарили её лицо внезапным серебряным светом.

— Мадемуазель, — сказал я, стараясь говорить с ней так же непринуждённо, как, по моему мнению, говорил бы с ней Де Круа в такой момент, — я не хотел нарушать ваше уединение, но я очень рад снова с вами встретиться.

Она слегка вздрогнула, словно очнувшись от задумчивости, и вопросительно посмотрела на меня.

 — Я думала, что мой гость — один из стражников, — любезно сказала она.
«И даже сейчас я не могу разглядеть твоё лицо, но звук твоего голоса
напоминает мне о Джоне Уэйленде».

«Я горжусь тем, что это ещё не забыто. Ты
Вы так внезапно покинули меня сегодня днём, что я почти засомневался, что мне будут рады.

Она слегка рассмеялась, постукивая кончиками пальцев по брёвнам.

"Неужели вы так и не поняли, что женщина полна причуд,
месье? — спросила она. — Сегодня днём ваши глаза были так широко раскрыты от удивления, что вы забыли посмотреть на меня. Воистину, я дважды обращался к вам с просьбой помочь мне спешиться, но вы ничего не слышали, и в отчаянии я был вынужден прибегнуть к любезности капитана де Круа.
Ах, мой друг, этот солдат никогда не забывает о своих обязанностях по отношению к даме.

"Это был действительно самым непочтительным меня", - я запнулся, не зная скудные
то ли она смеялась надо мной или нет. "И все же мое окружение было совершенно новым,
и у меня нет такой подготовки, как у констебля Круа в таких вопросах".

"Тьфу! это даже к лучшему. Я склонен любить тебя таким, какой ты есть,
мой друг, и мы не будем ссориться; однако, несмотря на всю свою любовь к
мелочам, твой товарищ всегда проявлял себя как истинно галантный
джентльмен.

Я ничего не ответил на эти лестные слова, потому что чувствовал, что они правдивы;
однако эта открытая похвала, сорвавшаяся с её губ, причинила мне
большую боль, и мне не хватало умения отнестись к этому легкомысленно.

«Солдаты в караульном помещении сказали мне, что вы часто приходите сюда», —
наконец осмелился я, потому что мёртвая тишина давила на меня. «Вы никогда не казались мне такой, кто стал бы искать подобного уединения».

 «Боюсь, меня мало кто понимает до конца, и уж точно не с первого знакомства, —
задумчиво ответила она, — потому что я полна странных настроений и, возможно, мечтаю больше, чем другие девушки». Возможно, это было
результатом моего раннего обучения в монастыре и мистических рассказов
монахинь; и это не уменьшилось из-за одиночества на границе. Итак,
Если я отличаюсь от других молодых женщин, то, возможно, это объясняется моим воспитанием, а также моей натурой. Я вела странную жизнь,
месье, и в ней было много печали. Бывают моменты, когда
я погружаюсь в свои мысли и не хочу ни с кем общаться. Тогда я
прихожу сюда, и каким-то образом одиночество воды и равнины успокаивает меня, как не может успокоить человеческая речь. Раньше я любил стоять вон там, у восточной стены, и смотреть на Великое озеро, наблюдая, как зелёные волны гоняются друг за другом, пока не разбиваются о берег. Но с тех пор, как я уехал
плывя по течению в маленькой лодке и ощущая жестокость воды, я
боялся смотреть на нее. Месье, вы никогда не знали, как
иногда бывает приятно побыть одному?"

"Моя жизнь в основном была уединенной", - ответил я, отвечая
бессознательно на ее настроение и, поступая так, забывая о своем
смущении. "Это неотъемлемое право всех детей фронтира.
В самом деле, я так мало видел большой мир и так много —
леса, что едва ли понимаю, что значит общение, особенно с людьми
моего возраста. Я много раз разбивал лагерь в одиночестве в нескольких
лигах от
до ближайшего поселения, и я целыми днями бродил по лесу в одиночестве,
наслаждаясь собственными мыслями, и, возможно, я понимаю
тебя лучше, чем если бы моя жизнь прошла среди толпы.

«Ах! но мне нравятся толпы, — поспешно воскликнула она, — и сияние, и
волнение той более яркой, насыщенной жизни, где люди действительно живут. Здесь так скучно — одни и те же заурядные лица, утомительная рутина, одно и то же голубое небо, серая вода и зелёные равнины, на которые смотришь день за днём. О, но всё это так утомительно, и ты не можешь себе этого представить
как я снова затосковала по Монреалю и множеству маленьких развлечений
которые украшают мир женщины. Здесь есть те, кто никогда не
известны эти счастливее вещи; весь их горизонт опыт был
ограниченный гарнизон частоколом, но это не так со мной, - я вкусил
сладкое вино еще, когда я была девочкой, и память никогда не покидает меня".

- И все же вы часто бываете счастливы?

«Такова моя натура, месье, наследие моего народа, но я не всегда весела сердцем, когда улыбаюсь губами».

«А появление французского кавалера, несомненно, освежило ваш
— Воспоминания о прошлом? — сказал я с лёгкой горечью.

 — Да, — откровенно призналась она. . — Он олицетворяет жизнь, о которой мы так мало знаем здесь, на дальней границе. . Для вас, с вашим кодексом пограничной мужественности, он может показаться всего лишь притворщиком, неискренним; но для меня капитан де Круа олицетворяет свой класс, утончённость социального порядка, к которой женщины никогда не могут быть равнодушны. Это были самые счастливые дни в моей жизни, месье, а в
Монреале он был лишь одним из многих.

Она смотрела в чёрную пустоту, пока говорила, и медленно
очистка неба допускаются звездный свет блеск в ее темных глазах и
раскрыть мягкий контур ее щеки.

"Вы не понимаете что?" - спросила она наконец, как мне не удалось
нарушить молчание.

"У меня нет таких приятных воспоминаний, на которые можно было бы оглянуться, - ответил я. - и все же я
могу чувствовать, хотя, возможно, и по-другому, ваше стремление к лучшему
".

"Ты осознаешь это чувство одиночества? это отсутствие всего, что делает жизнь прекрасной и достойной того, чтобы жить?

«Возможно, не в этом дело, ведь жизнь, даже здесь, стоит того, чтобы жить, и
на мой взгляд, огромное море и тёмные леса гораздо прекраснее.
интерес, чем городские улицы. Но в одном смысле я могу понять, что вы имеете в виду; мои мысли тоже далеко отсюда, они о доме, едва ли менее скромном, чем наше нынешнее окружение, но в нём есть единственное благословение, к которому стоит стремиться, — любовь.

 — Любовь! — почти презрительно повторила она неожиданное слово. — Это фраза, которую произносят так легкомысленно, что я едва ли знаю, что она может значить для вас.
— Значит, вы кого-то любите, месье? — и она с любопытством посмотрела на меня.

"Свою мать, мадемуазель."

Я увидел, как мгновенно изменилось выражение её лица.  "Прошу прощения,"
- поспешно воскликнула она. - Это было не то значение, о котором я думала. Я знаю
кое-что о такой любви, как эта, и уважаю тебя за то, что ты так это выразил.

"С тех пор, как мы впервые встретились, я часто удивлялся тому, что ты здесь,
по-видимому, один, на этом самом дальнем пограничном посту. Это кажется
странным домом для человека с вашей утонченностью и очевидным удовольствием от общественной жизни
".

Это не по моей воле, месье. Моя мать умерла, когда я был ещё ребёнком,
как я уже вам говорил. Я почти не помню её, но ношу её имя и, как мне сказали, унаследовал многие её черты. Она была
Она была дочерью крупного торговца из Монреаля, и в её жилах текла кровь благородного французского рода. Она отказалась от всего, чтобы стать женой моего отца, и никогда не жалела об этом.

 Её голос был таким тихим и жалобным, что я не решался заговорить, но, наконец, когда она замолчала и между нами повисла тишина, я задал ещё один вопрос:

— И тогда вы отправились в эту глушь со своим отцом?

 — Я никогда не покидала его, пока он был жив, — тихо ответила она,
опустив голову на руку. — Но теперь его тоже нет, и я просто
жду возможности отправиться на восток.

— Вы как-то говорили мне, что он был торговцем?

— Сначала он был солдатом, месье, настоящим и храбрым солдатом, но потом стал торговать с индейцами мехами.

Я почувствовал, что она тихо плачет, хотя почти ничего не видел, и молча прислонился к грубым брёвнам, глядя в чёрную ночь и не решаясь прервать её горе. Затем на дальнем конце частокола раздался быстрый голос
и внезапная вспышка света
стрелой пронеслась по платформе. Я быстро обернулся, и там, в
открытом дверном проеме, четко очерченном на фоне пламени свечи, стоял Де
Croix.




ГЛАВА XIII

СПОР С ДУРАКАМИ


«Похоже, это узкая тропинка, друг мой, — сказал он с сомнением, вглядываясь в темноту, — и темно, как в Эребе. Но я с радостью рискну в надежде на награду».

Дверь за ним закрылась, поглотив последние остатки света, и мы, привыкшие к полумраку, могли различить его смутные очертания, когда он приближался к нам. Его действия противоречили словам, потому что он двигался
со всей своей привычной непринуждённостью по ненадёжному мостику, едва
касаясь верхней части частокола одной рукой, чтобы направлять своё движение.
Он почти догнал девушку, прежде чем заметил нас, и тогда
его первые слова заставили меня замолчать.

 «Ах, Туанетта! — воскликнул он с жаром. — Боюсь, я заставил тебя ждать слишком долго.
Но я был с миссис Хелм — очень красивой и очаровательной невестой — и едва ли заметил, как быстро пролетело время».

— «Я, естественно, предположила, что это была женщина, — ответила она с тем, что я
интерпретировал как натянутую попытку изобразить безразличие, — ведь это всегда было достаточной причиной для того, чтобы ты изменял мне».

«Прошу, не интерпретируй это так, — поспешил он умолять её. «Конечно, моя
Задержка на несколько мгновений — не настолько серьёзное нарушение, чтобы называть это предательством. Уверяю вас, Туанетта, вы ни на секунду не покидали моих мыслей.

 — Неужели? — недоверчиво воскликнула она с нотками сдерживаемого смеха в голосе. — Тогда, право же, вам в этом случае гораздо больше стоит посочувствовать, чем мне, ибо, по правде говоря, месье де Круа, я не слишком по вам скучал. Я наслаждался вашим обществом.

 — Таинственными духами звёздной ночи? — спросил он, глядя в темноту, — или смутными образами вашего воображения?

"Очень далек ни от того, ни от другого", - возразила она со смехом. "Весьма существенная"
реальность, как вы должны признать. Мастер Вэйланд, не пора
для вас подходяще, чтобы приветствовать капитана де Круа? Он сочтет тебя слабым в
сердечность".

Теперь я понимаю, как сильно смеющаяся ведьма любила стравливать нас друг с другом, скрывая под маской беспечной невинности всю глубину своих чувств и держа нас обоих в состоянии неопределённости, которая была одновременно и мучительной, и сладостной. Я не мог разглядеть выражение лица Де Круа в полумраке, но я видел его
он заметно вздрогнул от ее почти насмешливых слов, и в его голосе послышались нотки
плохо сдерживаемого раздражения.

"Святой Гиз! - Значит, именно поэтому он так таинственно покинул нас? - воскликнул он.
- Но как? - неосознанно произнеся вслух свою первую мысль. - Но как?
он узнал, что ты будешь здесь?

Прежде чем она успела ответить, я заговорил, желая избавить её от
смущения, ибо я всегда был склонен уступать безропотно.

"Так случилось, капитан де Круа, что она не знала," — сказал я, отойдя от частокола, чтобы он мог лучше меня видеть.  "Я ушёл
в таблице ниже с мыслью о встрече с Мадемуазель, и вышел
на этой платформе для другой цели. Как вы знаете, я посещаю
Дирборн на особой миссии".

"А, верно", - и я почувствовала нотку облегчения в его голосе, поскольку
он мгновенно вспомнил мою историю. - Вы также искали девушку в этой глуши.
Могу я спросить, вы уже нашли ее следы?

Я услышал быстрые шаги мадемуазель.

«Девушка?» — удивлённо спросила она. «Здесь, в Дирборне?»

«Она была в Дирборне совсем недавно, но теперь мне сказали, что я должна искать её в доме Кинзи. Это было сделано для того, чтобы
— Я пришёл сюда из форта, чтобы увидеть её.

Мгновение никто из нас не нарушал напряжённого молчания. Я был
встревожен тем, что знал о заранее назначенной встрече этих двоих, но
чувствовал, что не имею права вмешиваться.
Эту беспечную француженку, которую я знал едва ли два дня,
было нелегко направить в нужное русло, даже если бы у меня были
причины или оправдания для этого.

«Странно, — задумчиво сказала она, — что она никогда не говорила со мной об этом, хотя всегда стеснялась говорить о таких вещах».

- О ком ты говоришь, Туанетта? - спросил Де Круа.

- О юном друге мастера Вэйланда из Кинзи, - ответила она,
в ее голосе снова зазвучала прежняя жизнерадостность. "Я очень хорошо знаю ее,
Месье,--хорошая, добрая девочка, - и будет только рад, в скорости вы
по ее словам. Но это не так-то просто, учитывая, в каком положении мы сейчас находимся. Вон там свет, мастер Уэйланд, но между ними может таиться много опасностей. Это недалеко, если путь свободен; в самом деле, в былые мирные времена форт и дом соединял канатный паром, но теперь, чтобы добраться туда
Чтобы добраться до безопасного места, потребуется широкий обход и немалое умение ориентироваться в лесу. В сумерках вдоль берега реки патрулировали дикари, и сомнительно, что все они ушли.

 Я посмотрел туда, куда она указывала, и легко различил единственную мерцающую искру, пронзавшую темноту на севере и востоке. Я задумался над её предыдущими словами, но они могли быть правдой, потому что я ничего не знал об этой Эльзе Мазерсон. Прежде чем я успел продолжить расспросы, вмешался Де
Круа, без сомнения, желая избавиться от меня.

«Клянусь своей душой! — безрассудно воскликнул он. — Если бы я мог добраться сюда из
Монреаль, чтобы выиграть, но улыбка, это должно быть небольшое приключение для нашего друга из глубинки, чтобы преодолеть это небольшое расстояние. _Боже!_ Я бы сам это сделал ради одного поцелуя с розовых губ.

С тех пор я задавался вопросом, что же в этих словах меня разозлило.
 Должно быть, их хвастливый тон, сарказм, скрывавшийся за бархатным голосом, который жалил, как соль на свежей ране. Я почувствовал, что
на вершине своего успеха он осмелился посмеяться надо мной, и моя кровь
мгновенно закипела.

 «Вы удивительно смелы, месье, — возразил я, — когда дело касается
это всего лишь слова. К сожалению, я не могу пообещать тебе такую награду, чтобы
Я мог узнать, как ты поведешь себя в этой попытке.

Он надменно уставился на меня через плечо девушки, как будто
сомневаясь, что правильно расслышал.

- Ты сомневаешься в моей смелости отважиться на это?

"По моему опыту, петух, который кричит громче всех, дерется
меньше всех".

— «О, тише, месье!» — перебила его мадемуазель, и в её голосе слышалось
сдержанное веселье. «Эта платформа слишком узкая, чтобы ссориться на ней, и, кроме того, условия пари легко
— то есть, если мои губы сочтут достаточно розовыми.

Я знаю, что стояла с открытым ртом, настолько поражённая этими насмешливыми словами,
что онемела; но не Де Круа. Дерзость его натуры
заставила его поспешно ответить на дерзкий вызов.

"Ты говоришь всерьёз, Туанетта?" — спросил он, пытаясь разглядеть её лицо в темноте.

"А разве нет? — А почему бы и нет? — легкомысленно спросила она. — Один поцелуй — это не так уж много, и я никогда не пожалею об этом. Здесь скучнее, чем в Монреале, и, без сомнения, мне будет очень интересно посмотреть на скачки.
Несомненно, это окажется лучшим способом покончить с вашей глупой ссорой, чем
стрелять друг в друга. Но послушайте, господа, почему вы так долго медлите? разве
этого приза недостаточно?

Он галантно поклонился и взял ее за руку.

- Это был бы королевский выкуп, - ответил он, - хотя сначала я хотел бы
более четко ознакомиться с условиями этого состязания.

Она смотрела в ту тихую и одинокую ночь, не отрывая взгляда от
далёкого отблеска, и мы инстинктивно последовали её примеру. Это было
мрачное запустение, ни звука, ни движения во всей этой чёрной
пустоте. На воде реки под нами тускло мерцали звёзды,
и мы могли смутно различить более густую тень противоположного берега;
за ней ничего не было видно, кроме далёкого пламени свечи.
Что лежало между нами — какая-то странная преграда на суше, засада
врагов, — ни один из нас не мог знать.  Мы могли просто погрузиться в эту тайну,
ослеплённые судьбой.  Но если бы мы отступили сейчас, то навсегда
запятнали бы себя презрением той, что так легко бросила нам вызов.

"Все достаточно просто", - сказала она наконец, ее глаза быстро загорелись от возбуждения.
"Цель там, где этот свет сияет так ясно. "Цель там, где этот свет сияет так ясно,
Хотя я предупреждаю вас, что самый длинный путь в конце концов может оказаться самым надёжным. Тому из вас, кто доберётся туда первым и вернётся сюда, я подарю один поцелуй в качестве награды. Мне всё равно, как это будет сделано, — такие мелочи зависят от вашего ума.

"Но девушка, которую мы ищем, — настаивал он, — должна ли она тоже вернуться сюда?"

"Тьфу! Какое мне дело до того, что могут сделать с этой девушкой? Кроме того, там она в большей безопасности от дикарей, чем здесь.

Я увидел, как Де Круа перегнулся через заострённые частоколы и посмотрел
вниз. Это движение мгновенно навело меня на мысль о его цели,
и я незаметно ослабил пояс с пистолетом у себя на талии и бесшумно
бросил его на платформу. Какой бы отчаянный шанс он ни выбрал
, я был полон решимости сейчас не уступать.

"Вода в реке доходит до самого подножия этих бревен?" он
спросил, не в силах определить в темноте.

— Нет, месье, земля уходит вниз на несколько футов, но течение
находится у этого берега и создаёт большую глубину у берега.

 — Но какой ширины полоса земли между ними?

 — Примерно в рост высокого человека.

— Сен-Гиз! — Хорошо, что я догадался спросить! — весело объяснил он. — А теперь, мадемуазель, если вы будете так любезны и подержите этот плащ и шпагу, я постараюсь показать вам, как высоко я ценю предложенный приз и что может сделать французский джентльмен ради любви.

Теперь я полностью осознала его намерения, и как только он повернулся к ней,
протягивая драгоценности, которые не решался потерять, я перелезла через низкий
забор, твердо встала на ноги между заостренными кольями и смело прыгнула в темноту.




Глава XIV

Тьма и неожиданность


До воды было дальше, чем я предполагала, но я
Наконец-то я нанёс достаточно сильный удар и погрузился в воду так глубоко, что подумал, что уже никогда не вынырну. Когда я вынырнул и стряхнул воду с лица и ушей, высоко надо мной раздался лёгкий смех, и
чистый голос мадемуазель насмешливо воскликнул:

«Лесник попался на первый же трюк, месье».

Я увидел, как тело Де Круа взметнулось, словно чёрная стрела, высоко в воздух
и стремительно опустилось. Он ударил слева от меня и чуть позади;
но я не стал ждать, чтобы узнать, как именно. Энергичными гребками я поплыл к северному берегу. Это было тяжёлое плавание, потому что мои оленьи шкуры удерживали воду
как множество мешков, и течение, хоть и не быстрое, было достаточно сильным, чтобы я отважно боролся за каждый шаг. Я выбрался, тяжело дыша, на низкий берег, покрытый мягкой грязью, и осторожно пополз вверх под чёрную тень растущих там низких кустов. Отдыхая, я оглянулся назад, надеясь таким образом узнать больше о том, куда я направляюсь.
Я должен был последовать за ним, потому что свет Кинзи больше не был виден, а моя борьба с течением несколько сбила меня с толку. Я ничего не видел и не слышал о Де Круа, но пламя свечи мерцало
Узкие бойницы блокгауза ясно указывали мне, где он находится, а дикие крики, доносившиеся с юга, убедили меня, что наши индейские осаждающие всё ещё не спят и замышляют что-то новое в своём лагере. С полупроизнесённой молитвой о том, чтобы они все были там, я поспешно отжал мокрую одежду и нырнул в неизвестность. Большой тополь, как я понял по его форме, возвышался передо мной на фоне звёзд — смутный силуэт, слегка покачивающийся на западном ветру, и я принял его за первую ориентир.
я двигался по неровной незнакомой местности так быстро и бесшумно, как только мог.

 Мягкие мокасины, которые были на мне, очень помогали, и по пути не попадалось много деревьев, с которых на тропинку падали бы ветки, хрустевшие под ногами. И всё же я обнаружил, что земля неровная и обманчивая, изрезанная небольшими оврагами и более или менее усеянная камнями, о которые я спотыкался в темноте. Я был слишком хорошо обучен суровой и осторожной школе
пограничья, чтобы не быть настороже в такое время, потому что я знал, что
тишина и кажущееся запустение не были доказательством того, что дикари ушли; и
Я не верил, что индейцы оставят северную часть форта без охраны. Любая скала, любой тёмный овраг, любая группа деревьев или кустов вполне могли быть местом, где прятались враги, которые с радостью отомстили бы любому незадачливому путнику, попавшему к ним в руки. Я был безоружен, если не считать длинного охотничьего ножа, который я носил на груди под рубашкой, но я думал не о том, чтобы сражаться, а о том, чтобы пройти незамеченным.

Де Круа я почти не замечал, разве что воспоминание о пари
подстёгивало меня двигаться быстрее. Место было
Странно, мучительно тихо; даже дикие крики далёких
индейцев, казалось, затихали по мере моего продвижения, и ничто не нарушало
гнетущую тишину, кроме случайного шелеста листьев или моего глубокого
дыхания. Я прошёл, как мне кажется, полмили или три четверти мили,
не прямо на север, а огибая его с востока, стремясь таким образом
подойти к дому с тыла, когда наткнулся на резкий обрыв
поверхности земли, более глубокий и крутой, чем те, что я видел
раньше. Это было похоже на ущелье или овраг, образованный потоком воды
Я направился к озеру и, когда остановился на его берегу, вглядываясь вдаль и размышляя, стоит ли мне рискнуть и прыгнуть, мой взгляд упал на огонёк Кинзи, едва заметный в сотне ярдов от противоположного берега ущелья.

Убедившись, что иду в правильном направлении, я шагнул вперёд с новой уверенностью, которая на мгновение победила мою обычную осмотрительность, — потому что крутой берег тут же проломился под моим весом. Я тщетно цеплялся за
край, тяжело упал на бок и покатился, как большое бревно,
побитый и полубессознательный, в чёрное ущелье внизу. Я помню, как вцепился
Я ухватился за тонкий куст, который поддался моему прикосновению; но всё остальное было не более чем беспорядочным падением, пока я не ударился обо что-то мягкое внизу, — что-то, что извивалось и яростно вцепилось в мои длинные волосы, а затем откинуло мою голову назад, схватив за горло и едва не задушив меня.

 Всё было так внезапно, так неожиданно, что на мгновение я растерялся, как ребёнок, и боролся лишь из природного инстинкта самосохранения, чтобы вырваться. Я ничего не видел, тьма была такой густой.
Но когда мне постепенно удалось высвободить руки, я сжал их в кулаки.
длинные жесткие волосы, прижал голой плоти, услышал глубокий трудился
дыхание рядом с моим лицом, и верил, что я боролась с диким.

Это был вопрос простой грубой силы, и ни у кого из нас не было
преимущества внезапности. Я почувствовала острый укол моего собственного ножа, когда
он прижал меня к себе, но я не осмелилась дотронуться до него и держала его за руки
так крепко, что он лежал, тяжело дыша и вырываясь, словно в тисках. Это была странная схватка, в которой мы крутились и метались, извивались и корчились среди острых камней, как две разъярённые дикие кошки в темноте, не
не осмеливаясь разжать руки, чтобы нанести удар, и не имея достаточно воздуха в лёгких, чтобы хотя бы выругаться. Мой противник ударил меня головой под подбородок с такой силой, что у меня всё перед глазами покраснело; а потом я ударил его коленом в живот, и он задрожал от боли; но этот парень вцепился в меня, как бультерьер, и даже не пискнул.

Я никогда не был склонен легко сдаваться, и теперь я чувствовал, что эта борьба
будет стоить ему или мне жизни; поэтому я стиснул зубы и изо всех сил
пытался откинуть голову противника назад, пока не хрустнула бы шея. Но если
Я был сильным мужчиной, и этот другой был не менее силён, и он сражался с яростным и безмолвным отчаянием, которое мешало мне. Мы рыли и рвали, царапали и били, упираясь пятками в мягкую землю в тщетной попытке получить хоть какое-то преимущество в позиции. Я знал, что моя щека кровоточит от удара о зазубренный камень, и я быстро терял сознание от ужасного напряжения, когда почувствовал, как его руки разжались.

«Боже мой!» — выдохнул он. «Дьявол меня одолел!»

 Я был так поражён этими английскими словами, что разжал руку и
затаив дыхание уставился в темноту.

"Ты белый?" Я ахнула, настолько ослабев, что едва могла произносить слова.

Мгновение он не отвечал, но я слышала его прерывистое дыхание.
вздохи и всхлипывания. Затем он медленно заговорил, его голос охрип от напряжения.

"На память о Моисей! Я был один раз, - но что выжать должны быть включены
я черный, я думаю. И ты не индеец?

- Даже перышка от него не осталось, - возразил я. - Но я так и думал,
что ты такой.

К этому времени мы оба сидели, он прислонился спиной к берегу.
Мы оба тяжело дышали, как будто никогда не могли восстановить дыхание, и
мы жадно вглядывались друг в друга в полумраке. Любая попытка заговорить причиняла боль, но в конце концов мне удалось пробормотать:

 «Должно быть, ты сделан из китового уса, иначе я бы переломал тебе все рёбра».

 «И я не уверен, что ты этого не сделал», — был ответ, произнесённый между
вздохами. «Это была самая сильная хватка, которую когда-либо ощущал на себе старина Том Бёрнс, — и
я почувствовал себя так, будто меня схватили за горло. Кто ты такой, чужеземец? и
зачем ты на меня набросился?»

В его голосе послышались нотки нарастающего гнева, когда он вспомнил о
негодование вернулось к нему, и это заставило меня улыбнуться, теперь, когда я могла дышать, хотя и с трудом. Это казалось таким нелепым — та
мрачная схватка, в которой каждый неверно истолковывал намерения и цвет другого.

"Меня зовут Уэйленд, — поспешила я объяснить, — и я покинула форт, но теперь надеюсь, что этим окольным путём доберусь до Кинзи и вернусь под покровом темноты. Я поскользнулся на краю берега
вон там, и в следующий миг мы уже были в воде. Могу вас заверить,
друг мой, я думал, что нахожусь в объятиях дикаря. Вы сказали, что вас зовут
Бернс?

«Старый Том Бернс».

"Что? Это не возможно, ты-тот же, который принес сообщение
Основным Вэйланд на Моми?"

"Думаю я", - сказал он, намеренно. "И ты тот парень, которого я встретила?"

"Да", - сказала я, все еще сомневаясь. "Но как ты сюда попал?"

"Уол, здесь мое место. Я уже лет девять или около того охочусь и ловлю рыбу.
Я построил хижину, чтобы жить там, у развилки. Я ещё не успел вернуться домой с востока, когда индейцы сожгли его дотла. С тех пор я нигде не был, но думаю, что завтра пойду в форт и раздобуду еды.

Он говорил медленно, растягивая слова, как будто не привык к общению, и я представил его себе как одного из тех молчаливых жителей равнин, настолько привыкших к одиночеству, что почти избегающих общения, хотя он уже обронил пару слов, которые заставили меня считать его человеком, не лишённым чувства юмора. Внезапно я вспомнил о Де Круа.

— Кто-нибудь проходил здесь недавно? — спросил я, поднимаясь на ноги. В моих жилах забурлила прежняя
жажда соперничества. — Я имею в виду белого человека, идущего на север.

 — Уол, — медленно ответил он и тоже встал, и я увидел,
Чего я не заметил при нашей предыдущей встрече, так это того, что он был такого же роста, как
я, но худощавого телосложения. «Я ничего не видел, но какая-то тварь
пронеслась вон там, в ущелье, может, за десять минут до того, как вы
напали на меня. Чёрт его знает, был ли это человек или барсук!»

— Не покажете ли вы мне кратчайший путь к дому Кинзи?

— Думаю, я вам всё покажу, но вы можете быть уверены, что я не подпущу вас ближе, чем на сто футов к двери, — серьёзно ответил он. — Джон Кинзи — очень хороший человек, незнакомец, но он и старина Том Бернс никогда не зарабатывали ни цента.

Мы молча поднялись и вместе вышли на вершину. Сквозь открытую дверь бревенчатого дома прямо перед нами пробивался слабый луч света, и я впервые смог как следует рассмотреть своего спутника. Он был высоким, худощавым, жилистым парнем, типичным по одежде и манерам представителем своего класса, лесорубов с юго-запада, но с особенно серьёзным лицом, испещрённым морщинами, большая часть которых скрывалась под густой седой бородой. Мы с любопытством смотрели друг на друга.

"Чёрт возьми, я никак не ожидал, что мы снова встретимся при таких обстоятельствах, как
это, - коротко ответил он. - Но это же дом. Ты собираешься остаться здесь
надолго?

"Нет", - ответил я, чувствуя, что мне не терпится услышать его указания вернуться в
Форт, "не больше пяти минут. Ты подождешь?"

- Думаю, я тоже могу, - и он уселся на пенек.

В доме меня никто не встретил, даже собака, хотя я видел, как внутри кто-то
двигался. Либо обитатели дома считали, что уверенность в себе — лучшая
защита, либо не боялись предательства индейцев, потому что я постучал
дважды, прежде чем кто-то ответил. Молодая девушка с редкой красотой
лица и озорными чёрными глазами
Она с любопытством выглянула наружу. При виде незнакомца она слегка отпрянула,
но остановилась, чтобы спросить:

«Вы хотели кого-то здесь увидеть?»

«Я ищу молодую девушку, — ответил я, гадая, не она ли это, — и в форте мне сказали, что я, вероятно, найду её здесь. Могу я спросить, вы Эльза Мазерсон?»

Мгновение она смотрела на меня, как на сбежавшего сумасшедшего.
Затем она повернула голову через плечо к тем, кто был внутри.

"Мистер Кинзи," сказала она, "здесь ещё один человек, который ищет Эльзу
Мазерсон."




Глава XV

Подземное приключение


Крупный мужчина в рубашке с короткими рукавами, с сильным, добродушным лицом и копной седых волос,
стоявший рядом с девушкой в дверях, воскликнул:

"Это не тот негодяй, что целовал тебя, Жозетта, —
проговорил он, пристально разглядывая меня в тусклом свете, — но я не сомневаюсь, что он может оказаться из той же породы, и тебе следует быть осторожнее.

— Де Круа был здесь? — спросил я, едва ли веря, что он мог обогнать меня в нашей ночной гонке.

 — Я не знаю, как зовут этого негодяя, — ответил мужчина низким голосом.
"но я уверен, что здесь был один человек, который всего десять минут назад спрашивал
об этой самой девушке Матерсон. Сент-Джеймс! но она, должно быть, завела
несколько приятных знакомств, судя по внешнему виду ее посетителей!
Джозетт стирала поцелуй этого парня со своих губ с тех пор, как он застал ее врасплох.
- Он был щеголеватым молодым человеком? - Спросила я.

- Он был щеголеватым молодым человеком? - Настаивал я, мне не терпелось уйти, но в то же время
хотелось быть уверенным.

Девушка слегка рассмеялась, её озорные глаза сияли от веселья.

"Может быть, когда-нибудь, месье," воскликнула она, явно радуясь возможности поговорить,
"но сегодня вечером он напомнил мне тех пугалов, которых фермеры ставят у себя на полях.
Квебек держится на своих полях; маленький человечек с закрученными вверх
усами и блестящими глазами, но в лохмотьях — боже, в каких лохмотьях он был!

 Это был Де Круа, в этом не было никаких сомнений, — Де Круа,
разорванный и взъерошенный после безумной скачки в темноте, но не утративший ни капли своей безрассудной смелости. Мне ничего не оставалось, кроме как
пуститься по его следу в надежде на какой-нибудь шанс, который позволил бы мне прийти первым на обратном пути. Про себя я поклялся, что этот бесчестный негодяй никогда не получит свою награду.
конец его путешествия. Он уже стащил конфеты с красных губ Жозетты.
но он никогда не должен был претендовать на губы мадемуазель. Я задержался
еще только для одного вопроса.

"Но эта Эльза Матерсон... Значит, ее здесь нет?"

"Нет, - несколько грубовато ответил мистер Кинзи, - "и не была с тех пор, как
закрылись ворота Форта. Я думаю, что вы — кучка безумных
глупцов, раз гоняетесь с таким поручением; но человечность
заставляет меня пригласить вас войти. Сегодня ночью ни один
чужеземный белый человек не может чувствовать себя в безопасности
в радиусе трёхсот миль от Дирборна.

Я огляделся по сторонам, вглядываясь в чёрные тени, и вздрогнул от его мрачных слов. На юге виднелся слабый отблеск, указывающий на расположение форта; дальше на западе в небо взметнулся внезапный пожар, отбрасывая красные блики на облака, и я подумал, что дикари подожгли заброшенную хижину на южном берегу реки.

— Несомненно, это так, — поспешно ответил я. — Но какой бы ни была опасность, я должен вернуться в частокол до рассвета.

Я увидел, как он шагнул вперёд, словно желая остановить меня, но
Не желая больше задерживаться, думая только о Де Круа и мадемуазель, я быстро отвернулся и нырнул обратно в темноту.

 «Ты, юнец-дурак! — крикнул он мне вслед. — Вернись, или твоя жизнь будет залогом!»

 Не ответив ни слова, я молча побежал в своих мокасинах к тому месту, где оставил старину Тома Бёрнса. Он сидел на своём пне неподвижно,
по-видимому, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что происходило вокруг
него.

"Старина Кинзи был чертовски вежлив с тобой, сынок," — заметил он. "Думаю,
если бы индеец снял с меня скальп прямо на пороге его дома, он бы никогда
он попросил меня зайти внутрь вот так! Мы с ним вроде как подрались около года назад, в таверне Ли, и он, похоже, не забыл об этом.

— Покажите мне ближайший безопасный проход к форту, — сказал я, перебив его почти грубо.

Он медленно встал и задумчиво посмотрел на юг.

«О, я думаю, нам не к спеху», — ответил он с раздражающей медлительностью. «Мы будем там задолго до рассвета, если, конечно, не наткнёмся на индейцев, и чем медленнее мы будем ехать, тем меньше шансов, что это произойдёт».

— Но, друг Бёрнс, — настаивал я, — это дело чести. Я должен добраться туда раньше другого человека, который уже опередил меня.

 — Сол, судя по тому, что я слышал, но тебе не нужно из-за этого рвать на себе рубаху. Этот парень всё равно не сможет попасть туда до наступления темноты. Эти чужаки слишком трусливы, чтобы открывать ворота в
темноте, и если они попытаются, то получат залп из
пушек, так что лучше сдаться.

Философия старика казалась здравой. Де Круа, конечно, не сдался бы.
проникнуть внутрь, пока он не представится страже, и, учитывая, как тщательно теперь патрулировался частокол, вряд ли ему разрешат подойти достаточно близко, чтобы его опознали ночью. Де Круа не был пограничником и в какой-то степени был безрассуден;
 однако его долгая военная служба, несомненно, научила его осторожности при приближении к охраняемому форту в такое время.

— Несомненно, это так, — признал я, — но я буду чувствовать себя в большей безопасности, если мы сразу отправимся в путь.

 — Вы назвали того парня Де Круа, не так ли? — спросил он. — Это тот французский денди, что был у Хокинса?

— Да, — ответил я, — и, полагаю, тебе не очень-то хочется помогать _ему_.

Бёрнс не стал тратить время на ответ, а бесшумно двинулся вперёд. Оглянувшись, я отчётливо увидел Кинзи в свете, льющемся из открытой двери. Жизнерадостная француженка стояла рядом с ним, с любопытством глядя поверх его широких плеч. Затем мы погрузились в
темноту ущелья, и всё исчезло из поля нашего зрения.

Бёрнс, очевидно, хорошо знал все изгибы тропы, ведущей к воротам форта,
потому что вскоре я почувствовал под ногами утоптанную дорогу и больше не спотыкался.
Я преодолел множество препятствий, из-за которых мой прежний путь был таким
неопределённым. Мой проводник, как мне казалось, двигался с чрезмерной осторожностью, часто останавливаясь, чтобы вглядеться в почти непроглядную темноту, и подозрительно принюхиваясь к ночному воздуху, словно надеясь таким образом обнаружить затаившихся врагов, когда его зоркие глаза не справлялись с этой задачей.
 Было так темно, что мне приходилось почти наступать ему на пятки, чтобы следовать за ним, так как он крался без единого звука. Когда он преодолел более крутые подъёмы, я смог
Я смутно различал его, обычно он сильно наклонялся вперёд и двигался с предельной осторожностью, держа длинное ружьё наготове. Когда мы приблизились к реке — или к тому месту, где, как я предполагал, должна была быть река, потому что я почти ничего не видел, — он свернул с тропинки, по которой мы шли, и дорога сразу стала более неровной.

— Думаю, нам лучше спуститься по ручью чуть ниже форта, — пробормотал он,
глядя через плечо, — там нас вряд ли будут поджидать индейцы.

— Вы думаете, на этом берегу есть дикари?

Он слегка повернулся и посмотрел на меня в темноте.

"Я никогда не слышал, чтобы мне рассказывали, как Вджуны были дураками, - коротко ответил он. "В
конечно, некоторые из них есть, и у нас очень большая вероятность их найти".

На берегу реки, я мог видеть тускло на слабый свет
звезды или два, что пробилось сквозь облака-перекаты, он замолчал
вдруг, обнюхивая воздух, как пойнтера.

— Глупцы! — пробормотал он, с отвращением ударив прикладом винтовки по земле. — Они уже сделали это!

 — Сделали что? — спросил я, почти догадавшись, что он имеет в виду, когда в нос мне ударил резкий запах. — Пахнет ромом!

«Это ром. Чёрт возьми, если я когда-нибудь увижу, где Всевышний находит столько виноватых идиотов, чтобы сделать из них собутыльников! Те парни в форте не были в таком уж отчаянном положении, когда тысяча дикарей вопила вокруг них, так что они выпили весь свой ром и вылили его в реку!» Если я знаю индейцев, то это значит, что самая безумная компания краснокожих, когда они узнают об этом, когда-либо была на этих равнинах. Держу пари, они заставят этот дурацкий гарнизон дорого заплатить за эту работу!

 — Вы имеете в виду, что уничтожение спиртного разозлит их?

 — Разозлит? Это сведет их с ума, они будут рвать и метать! Это
надежда на то, что они смогут так долго сдерживать их. Они хотели, чтобы
форт был эвакуирован, чтобы они могли его разграбить, — это была
песня вождей, чтобы удержать своих молодых людей от восстания. Но послушай, сынок, нет смысла оставаться здесь, и чёрт меня побери, если я хочу встретить какого-нибудь индейца с этим запахом в воздухе. Я не поплыву по реке, от которой так пахнет. Думаю, нам придётся подняться выше и переправиться через старое здание агентства.

Мы прокрались вдоль берега ручья, держась под северным
берегом и двигаясь с предельной осторожностью, потому что шансы были велики
что за этой частью реки будут внимательно следить краснокожие. Однако мы не встретили никаких препятствий и, по-видимому, даже не были замечены с частокола, когда медленно проплывали под его нависающей тенью. Я отчётливо различал его тёмные очертания и даже заметил одну или две головы, двигавшиеся над частоколом, но ни один выстрел не долетел до нас через водную гладь, и вскоре мы оказались за верхним блокгаузом, где всё ещё горел слабый свет. Мы могли различить смутные очертания
двухэтажного фабричного здания, мрачного и пустынного на
Южный берег. Бернс лежал на животе у кромки воды, пристально изучая здание, и его крайняя осторожность заставила меня немного понервничать, хотя
я едва ли мог понять почему, ведь до сих пор я не заметил ни малейшего признака опасности.

"Думаю, нам придется рискнуть," — сказал он наконец, повязав на голову темную ткань. «Иди прямо за мной и не плещись».

Он выскользнул так тихо, что я едва заметила его уход, пока не
потеряла из виду его тёмную фигуру рядом со мной. Изо всех сил
Соблюдая осторожность, я последовал за ним. Течение было несильным, но я плыл против него и делал длинные, уверенные гребки, так что, насколько я мог судить, продвигался почти прямо поперек ручья. Бернс полностью скрылся из виду, хотя, глядя на слегка поблескивающую воду, я видел его на некотором расстоянии впереди. Я помню, как чёрное бревно бесшумно летело на меня,
и как я отпрянул от него, боясь, что оно может скрывать
кого-то из людей. Вскоре после того, как оно пролетело мимо, мои ноги коснулись
Я осторожно взобрался на откос и спрятался в тени.
Бернс был там и уже разведал наше положение, потому что я
понял, что он рядом, когда он медленно спустился с откоса и лёг рядом со мной.

"Они там," — сказал он серьёзно. "Я так и думал, что они там будут."

— Индейцы? — с сомнением спросил я, потому что у меня сложилось впечатление, что на фабрике
могут быть наши соотечественники.

 — Конечно, я слышал, что поселенцев переманили, и, естественно,
подумал, что индейцы быстро это выяснят. . — Ещё один дурак
— Это для постояльцев, — сказал он.

Он замолчал, напряжённо прислушиваясь. В тишине,
прерываемой лишь журчанием воды, я была уверена, что слышу
голоса, доносящиеся откуда-то издалека.

 — Здесь не место для ночлега, — прошептал он,
приблизив губы к моему уху. — Думаю, лучше всего нам сейчас найти кого-нибудь из постояльцев.
где-нибудь на берегу и прячемся там до рассвета.
 Индейцы вряд ли будут нас беспокоить, когда стражники смогут видеть их из форта.
По-моему, они не хотят устраивать шум, пока не стемнеет.
они могут забраться в частокол и остаться там навсегда. Ползи-ка сюда со мной, сынок, и я найду какую-нибудь дыру, где мы сможем спрятаться на какое-то время.

 Мы медленно ползли, извиваясь, как змеи, вдоль берега реки,
примерно тридцать футов, и наши движения были скрыты высоким и слегка нависающим берегом слева от нас. Ночь была такой тёмной, что Бёрнс больше полагался на
ощущения, чем на зрение, чтобы не сбиться с пути. Наконец он резко остановился.

"Вот он, один из них," — сказал он. "Залезай, сынок; там много места,
если проползёшь ещё фут-другой."

Это была всего лишь дыра, выдолбленная в берегу, грубо обложенная неровными кусками камня, которая вела в настоящий погреб, расположенный примерно в ярде от поверхности. Воздух внутри был немного прохладным и влажным, когда я осторожно просунул голову в узкий проём; но, казалось, причин для страха не было, и я проворно пополз вперёд, нащупывая путь вдоль грубых земляных стен. Я слышал, как Бёрнс ползёт за мной на четвереньках, слегка пыхтя, протискиваясь в узкое отверстие, ведущее в большую комнату.

 Я прошёл примерно два ярда, не дойдя до конца этого странного
Я уже собирался войти в подземную квартиру, как вдруг прямо передо мной раздался глубокий, гулкий, неземной стон. Звук был настолько ужасающим, что я остановился с застывшей кровью и бьющимся сердцем, сжимая рукоять ножа и вглядываясь в темноту с таким страхом, какого не испытывал никогда в жизни. Я услышал, как Бёрнс ахнул и полуобернулся; затем, прежде чем я успел пошевелиться, даже если бы осмелился, мгновенная вспышка озарила тёмное помещение. Я мельком увидел огромный предмет,
на котором была копна спутанных волос, и два хлопающих крыльями силуэта
по обе стороны, а затем непроглядной завесой темноты прятались
все еще раз. Пот, наверное, не в холодных капель; не мог я и
переехал конечность, чтобы спасти мою жизнь. Позади меня Бернс бормотал что-то, что могло быть
молитвой; когда существо снова застонало, глухой, ужасный стон,
дрожащий от агонии, который заставил меня пасть ниц, почти
мертвый, каким вполне мог бы быть человек, и все же дышать и знать.




ГЛАВА XVI

«ФРАНЦИЯ ПОБЕДИЛА, СЭР!»


На мгновение все мышцы моего тела словно парализовало. Я отчётливо
услышал, как существо движется в мою сторону, и резко отступил назад,
движимый только мыслью о мгновенном побеге на свежий воздух. Но
Бернс загородил единственный проход.

"Убирайся отсюда, ради Бога!" Мне удалось воскликнуть сквозь
пересохшие губы. "Эта дьявольская тварь движется сюда!"

Он отчаянно боролся в темноте, бешено натыкаясь на какое-то препятствие.
проклятие сорвалось с его губ. Я ждал и слушал, каждый
нервы на пределе.

"Черт побери все это, но я не могу!" он стонал, наконец. "Моя вина старым ружьем ГЭС
застрял, и не отдадим ни пяди".

Затем наполовину задушенный смех струился из мрака прямо перед
меня.

«Боже, спаси меня, но это же Уэйленд!» — раздался голос, и смех перерос в радостный рёв.

"Mon Dieu! Mon Dieu! Это меня убьёт!"

Голос, сдавленный и приглушённый, звучал странно глухо в этой тёмной пещере, но в нём было что-то знакомое. Ситуация была настолько неожиданной, что я мог только молча смотреть в чёрную пустоту.
Именно Бёрнс понял, что нужно действовать.

"Кто бы ни был этот чёртов дурак, — прорычал он охрипшим от гнева голосом, —
вышиби из него дух, или его вопли привлекут всех индейцев на реке!"

— Де Круа! — быстро воскликнул я, придя в себя от серьёзности ситуации. — Прекрати этот адский грохот, или мы вдвоём тебя задушим!

Он пыхтел и булькал, изо всех сил стараясь подавить охватившее его чувство нелепости. Для меня не было повода для веселья; величайший ужас тех мгновений сменился горячим гневом из-за обмана, и я шагнул вперёд, чтобы схватить негодяя за горло.

"Что это за французская насмешка?" — воскликнул я, крепко сжимая его руку.
"Вы думаете, капитан де Круа, что можете так шутить в этой
«Дикая местность, и не заставят ли их за это заплатить?»

Я почувствовал, как он задрожал в моих крепких объятиях, но не от страха,
потому что мои слова лишь раззадорили его ещё больше. Теперь вмешался Бёрнс,
направив ствол своей длинной винтовки вперёд через моё плечо,
и нанёс французу удар, который заставил его замолчать.

— Ты, болтливая обезьяна! — сказал он, рыча, как разъярённый медведь. — Ещё раз
завопишь, и я проделаю в тебе дыру! А теперь, французская дурочка,
скажи нам, что это значит, и поторопись, если хочешь спасти свою шкуру!

Де Круа не ответил, но перестал смеяться и тяжело задышал, как будто у него перехватило дыхание. Еще одно нетерпеливое движение Бернса
заставило меня поспешно вступиться за него.

"Подождите, — сказал я, хватаясь за его пистолет, — у него не осталось сил, чтобы ответить. — Это тот самый французский кавалер, который скакал со мной,
тот самый, которого вы встретили у Хокинса, и, без сомнения, у него были веские причины
притворяться призраком здесь, в этой тёмной яме.

 — Да, — с трудом выдохнул Де Круа, — я действительно думал, что на меня напали дикари,
и пытался напугать их единственным известным мне способом.
Боже! но ты нанесла мне сильный удар под ребра! Если я тебя напугал,
то не больше, чем я сам испугался, когда ты вошла сюда.

 Какое-то время никто не произносил ни слова, и тишину нарушало только
тяжелое дыхание де Круа. Бернс слегка повернулся, и я понял, что он
внимательно прислушивается к звукам снаружи. По-видимому, довольный тем, что нас не услышали, он спросил своим обычным нарочитым протяжным голосом:

"Как, чёрт возьми, мистер Парли-ву, вы вообще додумались до этой комбинации?"

Я услышал, как француз усмехнулся, и ущипнул его, чтобы он замолчал.
будьте осторожны. Он ответил в своей безрассудной, непринуждённой манере:

"За кулисами всё было довольно просто, месье. Я просто взял старый мешок, найденный здесь, и использовал его как мантию, хорошо начесав волосы, а вспышка пороха сделала сцену максимально реалистичной. Всё действительно сработало хорошо. Хотел бы я иметь фотографию лица мастера Уэйленда, чтобы показать её Туанетт!"

Это случайное упоминание её имени вернуло меня к действительности. Спор ещё не был решён, и ночь почти закончилась. Внезапно я решил рискнуть и броситься в темноту к
Ворота форта, а не рисковать дальнейшим поражением от рук этого
опрометчивого кавалера. И все же благоразумие побудило меня еще немного поразмыслить, прежде чем я
отважился на столь безумный поступок.

- Без сомнения, с вашей точки зрения, это было самое счастливое событие, месье. По сравнению с
нашими, это было не так; и вместо того, чтобы смеяться, вам лучше было бы
поблагодарить свои счастливые звезды за то, что вы не заплатили более дорогой ценой за такую
глупость. Но что привело вас сюда? Почему ты не добрался до частокола?

_"Чёрт!" — небрежно пробормотал он, — "но я и так бежал изо всех сил. Почему я не добрался до частокола? Потому что, друг мой, я
Я не настоящий призрак, чтобы быть невидимым в ночи, и не птица, чтобы летать.
'В тени вон того большого здания я наткнулся на гнездо
этих медных тварей, и неизвестно, кто бы победил, если бы я по чистой случайности не провалился в эту дыру и не сбежал от них. Может, они тоже приняли меня за призрака, кто знает? Но, как бы то ни было, они избивали меня на берегу реки, когда ты прокрался сюда.

Мы втроём лежали на полу, не сводя глаз с тусклого света, который начал проникать через вход. Я слышал
Бёрнс бормотал что-то себе под нос, как это часто бывает с людьми, ведущими уединённый образ жизни; и время от времени Де Круа молча вздрагивал при воспоминании о том, что только что произошло. Я не обращал внимания ни на одного из них,
но в основном размышлял о том, как бы мне перехитрить Де Круа и выиграть приз, предложенный мадемуазель. На горизонте забрезжил рассвет, ещё слишком тусклый, чтобы можно было разглядеть наши лица. Внезапно лёгкий
порыв ветра изменил направление и принёс в мои ноздри лёгкую струю дыма.
Это произошло так быстро, что я едва осознал значение этого, пока
Бёрнс с рычанием поднялся на колени.

"Боже! Дьяволы загнали нас в ловушку!" — угрюмо воскликнул он. "Они
развели костёр, чтобы выкурить нас!"

Не потребовалось и минуты, чтобы убедиться в этом: тонкий дымок становился всё гуще и гуще, заполняя узкий проход, пока мы не начали задыхаться. Де Круа, как всегда, самый импульсивный, первым начал действовать.

_"Черт возьми!" — выдохнул он, подтягиваясь на руках. — Лучше
индейцы, чем этот мерзкий воздух! Если я умру, то, по крайней мере, на открытом воздухе.

Оставаться дольше в этой мерзкой дыре было настоящим безумием, и
Как только я смог, я последовал за ним, выкатившись из входа на
берег, задыхаясь от давления на мои лёгкие, и мне было всё равно,
каким будет конец, лишь бы я мог сделать хотя бы один вдох чистого
воздуха. Прежде чем я обрёл силы сопротивляться, я оказался в плену у
самой отвратительной на вид банды дикарей, которую я когда-либо
видел. Злодеи крепко связали нас кожаными ремнями и
усадили на берегу, как кукол, а сами танцевали перед нами,
показывали нам свои грязные пальцы и развлекали нас.
Все это произошло так быстро, что казалось сном,
если бы я не так сильно страдал от нанесенных мне ударов, а мои конечности
не горели там, где были натянуты веревки.

 Я помню, как взглянул на Бёрнса, но его изрезанное морщинами лицо
оставалось бесстрастным, пока красные дьяволы переворачивали его, пока он не уставился
прямо в небо, уже серое от приближающегося рассвета.  Вид Ди
Круа чуть не рассмешил меня, что стоило мне пинка от грубияна,
который присматривал за мной. Француз, конечно, уже не был придворным щеголем.
Его модная одежда висела на нём лохмотьями, а пороховая вспышка
в подвале были очернены его лицо и грустные злую шутку с его
гей усы. Он попытался улыбнуться мне, как наши глаза встретились, но
усилия принесли только что казался бесноватым оскалом.

- Это тяжелая жизнь, месье, - не удержался я от замечания, - и она
вряд ли напомнит вам Версаль.

Его тело напряглось в оковах, словно эти слова пробудили в нём воспоминания о
других днях.

"Французский солдат улыбается судьбе, где бы она его ни застала," —
ответил он с ноткой гордости в голосе.  "Кроме того, игра ещё не
закончена, — я ещё могу стать первым.  Но смотрите! если я ошибусь
— Нет, вот идёт вождь всех этих дьяволов.

Новоприбывший спустился по высокому берегу в одиночестве, и наши
пленники шумно приветствовали его. Это был тот самый индеец, который
остановил капитана Уэллса накануне, и он оглядел нас с презрительной
усмешкой, которая скривила его губы и изменила выражение его
ужасно раскрашенного лица. Я заметил, что он почти не обращал внимания ни на Де Круа, ни на меня,
ограничиваясь тем, что пинал наши распростертые тела; но, подойдя к Бёрнсу, он остановился и наклонился, чтобы заглянуть в лицо старого пограничника.

"Ба! Я тебя знаю", - сказал он прерывисто. "Ты, старый Бернс. Кол в
деревне для тебя".

Старик не повернул голову и не давал ни малейшего знака, что он
слышал.

"СКВО съесть сердце", пошел на индийском, подталкивая его палкой;
"кормить костями для собаки. Теперь все белые мужчины идут по этому пути — Олд Бернс первым.

«Топенбе», — тихо ответил он, перевернувшись и прислонившись к берегу. — «Я имел удовольствие однажды пнуть тебя на Канкаки и был бы очень рад сделать это снова». Я думаю, что
ты не слишком дружелюбен ко мне, но ты просто тратишь своё время впустую
дыхание насмехается надо мной. В любое время, когда твой чертов старый костер разгорается, я готов
танцевать. "

Эти спокойные слова разозлили воина, и он плюнул в него; затем он
повернулся и прорычал приказ на своем родном языке. Ударами своих
палок индейцы поставили нас на ноги; но когда они попытались загнать
нас вверх по крутому берегу в прерию, старина Бернс воспротивился и категорически
отказался двигаться.

— Ни шагу, Топенейб, — мрачно выругался он, — с этими штуками на ногах. Я не пони, чтобы меня стреноживать, и не вините меня, если я прыгну
 и убью какого-нибудь краснокожего. Вы можете нести меня, если не слишком ленивы, но, клянусь…
разрази меня гром! они не уйдут, пока ты не разрежешь их путы.

Удары, проклятия и угрозы не смогли сдвинуть старика с места. Он просто
сел и мрачно улыбнулся им; и мы последовали его примеру,
смутно осознавая, что в этом должна быть какая-то цель. Сплошное упрямство побеждает
многих битвах, и когда мы шли по берегу нашего нижних конечностей
бесплатная, хотя на мой взгляд, мы были так же безнадежно привязаны, как никогда. Не то что с Бёрнсом. Я случайно прижался к нему, когда мы вышли на
прерию, и он прошептал мне на ухо:

"Посмотри, как они пасут нас в тени агентства! Они ещё не
готов сообщить чужакам, что они на самом деле замышляют. Ни один индеец
не выйдет за эту черту, чтобы его увидели. Будь готов бежать,
как только я скажу «Беги» и «Скажи французу».

Мне удалось заставить Де Круа понять с помощью дворняги,
По моей команде, которая, казалось, была непонятна дикарям, мы двинулись вперёд так медленно, как позволяли наши бдительные стражи, напрягая каждый мускул, чтобы выдержать предстоящее испытание. Мы сбились в кучу, и наши пленители не пытались навести порядок; более того, они, похоже, не знали, что делать дальше.
с нами, хотя Топенобе достаточно хорошо контролировал своих
прихвостней, чтобы они хотя бы частично подчинялись его приказам. Мы
шли к западу от фабрики, стены которой закрывали весь вид на форт.
Около нас было полдюжины дикарей, а вождь шёл в нескольких шагах впереди.

Мы почти добрались до юго-западного угла большого здания агентства, и Топенбе уже сделал шаг вправо, осторожно держась за бревенчатые стены, чтобы они прикрывали нас от глаз гарнизона, когда Бёрнс, стряхнув с себя ближайших индейцев,
Он внезапно рванулся вперёд и ударил Топенбе головой, отбросив стоявшего рядом с ним человека назад.

«Беги к воротам!» — крикнул он.

Словно стрела, выпущенная из лука, я вылетел из-за угла Агентства и помчался к частоколу. Де Круа бежал как олень, едва отставая от меня. В тот напряжённый момент я и представить себе не мог, что Бёрнс тоже не идёт, что он намеренно пожертвовал собой, чтобы задержать дикарей и дать нам больше шансов на спасение. Позади слышалась борьба, но погони не было.
и когда я обогнул конец частокола, нижние ворота распахнулись
прямо передо мной, и я оглянулся, чуть притормозив, когда понял, что старый
пограничник не последовал за нами; затем кто-то подставил мне подножку, и я упал
кубарем. Де Круа пронёсся мимо с внезапной скоростью.

"Франция побеждает, месье!" — крикнул он в насмешливом торжестве, когда я
опустился на колени.




Глава XVII

Состязание умов


Хотя я никогда не был вспыльчивым или жестоким, мне повезло, что я не увидел Де Круа, когда проходил мимо постов, и часовой захлопнул за мной ворота. Хитрый француз
это взбодрило бы более хладнокровного человека, чем я; и моё сердце не успокоилось от
жёсткого падения, которое я испытал. Но Де Круа не стал ждать; его нигде не было видно на
залитой солнцем площади. Я не видел ничего, кроме группы ухмыляющихся солдат,
развалившихся у казарм, пока капитан Уэллс, вышедший из караульного помещения,
не заметил меня и не подошёл.

— Вернулись, мастер Уэйленд? — грубовато спросил он, и было ясно, что он не одобряет мою выходку. — Я и не думал, что увижу вас здесь снова с такой густой шевелюрой после того, как узнал о вашем безумном пари.
Провидение действительно должны проявлять особую осторожность дураков. У краснокожих
захватили наш французский друг?"

"Он сделал шаг в моем развитии".

Просвета развлечений играл за его смуглое лицо.

"Ах, и поэтому вы позволили ему выиграть!" - воскликнул он. "Он, простой путешественник из
дворов, непривычный к лесным играм! Такая небрежность заслуживает
охранять-дом, по крайней мере. Ну же, как так вышло, что этот весёлый
парень обошёл тебя?

 «Это была всего лишь уловка, — возразил я, возмущённый этими презрительными словами, —
и я заставлю его дорого за неё заплатить. Но я прошу тебя разрезать эти путы
и освободить меня».

Я думаю, он не замечал их раньше, но теперь, когда он быстро провёл ножом по ремешкам из оленьей кожи, выражение его лица изменилось.

"'Это индейская повязка, — серьёзно сказал он. — Вы были в руках дикарей?"

"Да!" — и воспоминание об этом мгновенно вернуло меня к мысли о жертве, которая принесла нам свободу. "Нас было трое.
нас схватили при свете дня на берегу реки, за зданием фабрики. Де
Круа и я сбежали благодаря усилиям того, кто все еще находится в заключении,
и помечен как подвергнутый пыткам ".

К этому времени вокруг нас собралось много людей, которым не терпелось узнать хоть что-нибудь
новости я принес извне; но теперь это был сам капитан Хилд.
он проталкивался сквозь толпу, пока не оказался передо мной.

"Кто это был?" резко спросил он. "Мы никого не потеряли!"

"Его фамилия Бернс, сэр. Я наткнулся на него сразу за домом Кинзи
".

"Бернс? Старина Том Бернс?"

— Да, сэр.

Хилд рассмеялся, и на его измождённом лице отразилось явное облегчение.

 — Нам не придётся сильно беспокоиться о его судьбе, — сказал он, поворачиваясь к Уэллсу.  — Ты помнишь этого парня, Уильям?  Он был одним из разведчиков Безумного Энтони и приехал на запад вместе с тобой в 1803 году, когда ты впервые собрал здесь совет.

Тот кивнул, в его глазах мелькнуло приятное воспоминание.
- Помнишь его? - повторил он. - Вряд ли я когда-нибудь забуду его.
Именно он месяц назад передал мне ваше послание в Форт-Уэйне. Мои
симпатии в этом случае полностью на стороне индейцев. Вполне вероятно, что
что-то будет происходить, когда старина Том рядом, если только он не растерял
свою универсальность и выдержку в последние годы. Ну же, мой мальчик, расскажи нам подробности этой истории, ведь она, должно быть, стоит того, чтобы её послушать, раз уж старина Бёрнс
сыграл в ней главную роль. Он полон трюков, как собака блох.

Я вкратце пересказал эту историю, потому что мне не терпелось уйти, прежде чем
де Круа успеет одеться и потребовать свою ставку. Я хорошо знал, что этот тщеславный
щеголь никогда не станет искать общества мадемуазель, пока не сбросит лохмотья, в которых он вошёл в форт. Я до сих пор помню эту толпу
лиц, встревоженных, но весёлых, заглядывающих друг другу через
плечи, чтобы лучше видеть меня, пока я говорил, и постоянно
прибывающих по мере того, как по гарнизону быстро распространялась
весть о том, что мы благополучно вернулись после наших
полуночных приключений.

 «Вы отправите ему помощь?» — спросил я в заключение, не сводя с него глаз.
обращаясь с мольбой к капитану Хилду.

"Только не я", - последовал быстрый и решительный ответ. "Ни один солдат
этого отряда не покинет частокол до часа нашего последнего
отбытия. Парень был шанс прийти сюда с другим
прежде чем ворота были закрыты, но был упрям, как мул, и теперь должны
отвечать за последствия. Но тебе не нужно беспокоиться о Старом Томе, мой мальчик;
он каким-нибудь образом обойдёт этих красных дьяволов, можете быть уверены,
и даже не поблагодарит нас за вмешательство. У меня нет сил, чтобы
контролировать орду дикарей, которые окружают нас здесь. Столкновение армий
Это стало бы для них поводом для немедленного нападения и могло бы означать смерть и пытки для всего гарнизона. Наша единственная надежда заключается в том, что нам разрешат уйти без вооружённого столкновения, а для этого нужно, чтобы мы не обращали внимания на такие тайные действия. Прошлой ночью это была безумная выходка с вашей стороны, которая могла привести нас всех к общей гибели. На этот раз идите на свободу, если не считать этих слов порицания, потому что вы не подчиняетесь непосредственно моим приказам.
Ещё одна подобная попытка, нарушающая все правила, и ворота
Дирборна будут для вас закрыты.

Эти резкие выражения уязвили меня, но я чувствовал, что они в какой-то мере заслужены.
и ничего не ответил.

"Это всего лишь мальчишеская выходка, Хилд," — добродушно вмешался Уэллс, положив руку мне на плечо, — "и ты поймёшь, что этот парень того стоит, когда придёт время испытаний."

Я проскользнул в образовавшуюся в любопытной толпе брешь и поспешил
через плац в столовую. Я чувствовал себя покрытым пылью и
побитым после тяжёлых испытаний и надеялся, что смогу принять ванну. Здание, называемое столовой, было длинным, почти
в половину длины частокола, и, как и остальные, было построено из брёвен.
высотой в два этажа и с несколькими комнатами. Единственный лестничный пролёт, начинавшийся сразу за крыльцом, был очень грубым и не имел перил. Я помедлил с минуту, стоя у входа, не зная, в какую сторону повернуть в поисках того, что я искал; но пока я ждал, наверху, на голом полу, послышались лёгкие шаги, и, взглянув вверх, я с бьющимся сердцем увидел, как по верхней лестнице спускается женщина в мягких одеждах.

Я едва ли смог бы отступить, даже если бы захотел, хотя я
Я сразу понял, кто это, и прижался к стене, так что она спустилась, слегка напевая себе под нос, не замечая моего присутствия, пока мы не оказались лицом к лицу. Эта картина тронула бы сердце любого мужчины и навсегда осталась бы в памяти. Я увидел солнечный свет, который
струился сквозь верхнее окно вдоль грубой бревенчатой стены и
окрашивал её белое платье постоянно меняющимися пятнами
дрожащего золота, а когда она приблизилась к тому месту, где я стоял,
мягко играл в её тёмно-каштановых волосах, придавая им блеск. Какой же она была изящной!
каким лукаво-милым выглядело ясное девичье личико под кокетливой
широкой шляпкой! и с какой бессознательной грацией она спускалась по
грубой лестнице, одной белой рукой придерживаясь за коричневые брёвна,
а другой так плотно запахивая платье, что я не мог не заметить
изящную ножку в туфельке, робко выглядывавшую из-под юбки из
шелка с оборками. Возможно, я не любил её тогда так, как научился любить позже,
но моё сердце бешено колотилось в её присутствии, и я стоял,
забыв обо всём остальном.

 Когда она повернулась у подножия лестницы, она увидела меня, и
Краска сошла с её лица, но тут же вернулась, став ещё гуще,
а её красноречивые глаза спрятались за длинными ресницами.

"Вы действительно вернулись, мастер Уэйланд?" — быстро спросила она,
преодолев первое волнение и гордо подняв голову.  "Вы меня очень удивили.  Кажется, сначала я приняла вас за привидение,
вернувшееся, чтобы преследовать меня за то, что я отправила вас в столь опасное путешествие. Вы
не можете знать, как меня ругали за то, что я сделал; но вы бы всё равно ушли, даже если бы я вас не подтолкнул.

— Возможно, так и есть, мадемуазель, — ответил я, надеясь, что смогу заставить её говорить более серьёзно, — но именно надежда на награду побудила меня действовать.

 — Ах, конечно, — сказала она, намеренно игнорируя своё предложение, и беспечно тряхнула головой, — вы искали прекрасную девушку, ради которой проделали долгий путь. «Пожалуйста, скажите мне, месье, — мне так любопытно, — вы действительно считаете Жозетт красивее меня?»

Она говорила так непринуждённо, мягко улыбаясь мне, что я едва
уловил лёгкую нотку сожаления и сарказма в её низком голосе.

— Вы спрашиваете о Жозетт? Что ж, Жозетта действительно очень очаровательная девушка, мадемуазель, но, на мой взгляд, между ней и вами нет ничего общего, потому что вы самая прекрасная женщина из всех, кого я знаю.

 Её тёмные глаза были устремлены на меня, и я видел, как её приоткрытые губы шевелились, словно она хотела что-то сказать. Но слов не было, и мы стояли молча, если не считать нервного постукивания её ноги по полу. Её серьёзное выражение лица сменилось улыбкой.

"Боже мой, но вы делаете комплименты с таким серьёзным видом, месье, что я даже не знаю, как их принимать.  Большинство мужчин шепчут такие
Они говорят что-то со смехом или подмигивают, и я знаю, что их слова пусты, как мыльные пузыри. Но ты, ты почти заставляешь меня поверить, что ты говоришь всерьёз.

 — И я говорю всерьёз, — перебил я, желая схватить её за руку, как, я знал, сделал бы Де
 Круа, и произнести слова, которые жгли мне губы. «Мне не довелось увидеть много из того, что происходит в большом мире, мадемуазель, — в мире дворцов и городов, — и я не знаю, насколько прекрасны его женщины, но ни один идеал, созданный в мечтах, не удовлетворяет меня так, как вы. Я не знаю ни пустых комплиментов, ни женских прелестей.
— Я придворный, но мои слова идут от сердца.

 — Я искренне верю и доверяю вам, Джон Уэйленд, — и она протянула мне руку.
 — Но давайте больше не будем об этом. Моё тщеславие уже более чем удовлетворено вашей искренней и честной речью. И так вы нашли
 Жозетт?

 — Да, — ответил я, едва осознавая, что говорю, настолько я был озадачен её быстрым уходом.

«И эта встреча, должно быть, была настолько приятной, что вы
забыли обо всём остальном? Должно быть, так и есть, иначе почему мастер
Уэйланд не требует от меня выигрыш в пари?»

- Потому что, - пробормотал я, сильно смущенный ее лукавым вопрошающим взглядом
, - Боюсь, что это было выиграно нечестно.

"Нечестно выиграли?" - эхом повторила она, озадаченная моим тоном и манерами. "Конечно,
вы совершили поездку, и условия были простыми. Действительно, Месье, вы
не думаю, что бы удержать такой маленький награду от победителя?"

«Но был и другой — приз предназначался тому, кто вернётся первым».

«А капитан де Круа тоже вернулся?»

«Мы прибыли вместе, мадемуазель, но ему повезло войти в ворота первым».

Было приятно видеть, как её лицо озарилось радостью от этого ответа.

"Тьфу! но вы, по правде говоря, самый удивительный мужчина, которого я когда-либо знала. Приятно
встретить такую искреннюю честность; и когда же у меня был такой бескорыстный кавалер,
который оказывал мне честь? Месье, я сильно сомневаюсь, что капитан де Круа окажется
таким же заботливым, когда придёт его час."

— Ты права, Туанетта, — раздался голос у меня за спиной. — Не знаю, что так легко сдался мастер Уэйленд, но, как Шейлок у твоего Уильяма Шекспира, я здесь, чтобы потребовать свою долю.

Я развернулся и посмотрел на него, твёрдо встав между ним и девушкой. Моя кровь мгновенно закипела при звуке этого протяжного голоса.

 «Я отказался принять от мадемуазель то, что не заслужил, — сказал я с тихим нажимом, — и вы, без сомнения, тоже».

Что-то в моих словах и поступках поразило его, и на мгновение его прежняя дерзость исчезла, когда он окинул нас озадаченным взглядом. Я часто размышлял о том, как мы, должно быть, выглядели в её глазах, когда стояли там, — ведь Де Круа надел свой
в лучшем наряде, снова в кружевах и лентах, с напудренными волосами.

"О, конечно, я не заслужил того, что мне обещали, — сказал он наконец, — но обещанный поцелуй, несомненно, принадлежит мне по праву, ведь я был первым."

"Это было сделано с помощью самой подлой уловки."

"Пуф! И что с того? Неважно, выиграете ли вы цель с помощью ума и стратегии или просто благодаря ловкости ног. Туанетта не станет делать такого тонкого различия, уверяю вас.

 «Мадемуазель, — я повернулся к улыбающейся девушке, которая, казалось, наслаждалась нашим обменом комплиментами, — что, возможно, было вашим
понимаете суть этого пари?"

"Почему?" - медленно ответила она, пытаясь вспомнить детали.
"Капитан де Круа заявил, что охотно совершит путешествие, чтобы прикоснуться к
о розовых губках, и в духе рискованности я пообещал, что тот из
вас двоих, кто первым завершит путешествие и вернется сюда, получит
такую награду ".

— Вот, всё предельно ясно, — воскликнул он, самодовольно поглаживая усы, — и я победил.

 — Конечно, победил, — возразил я, — и награда уже у тебя в руках.

 — В руках? — переспросила она. — И у кого же?

 — У девушки Жозетты.

Она переводила взгляд с одного из нас на другого, на мгновение озадаченная
странной ситуацией. Затем, когда ее взгляд остановился на раскрасневшемся
и сердитом лице Де Круа, она весело рассмеялась, даже когда изящно приподняла свои
юбки, чтобы пройти мимо нас.

- Тьфу, месье! - воскликнула она, грозя ему пальцем. - Я сомневаюсь в этом.
нет. Нет, вам не нужно отрицать это, потому что это всего лишь одна из ваших старых
уловок, которые я хорошо знал в Монреале. Было бы правильно, если бы я
прямо сейчас вознаградил мастера Уэйленда, потому что он действительно
заслужил это, но я немного повременим.

И, сверкнув своими тёмными глазами, лишившими нас дара речи, она
ушла.




Глава XVIII

Отблески опасности


Если в моём сердце и был какой-то след гнева, он полностью исчез,
когда я заметил, с каким изумлением Де Круа смотрел вслед уходящей
мадемуазель.

_"Сакре!"_ в настоящее время он воскликнул, повернувшись к Мне его лицо
покраснел, и забывает о всех своих хорошо практикуется грации. "Это был
недостойный трюк, мастер Вэйланд, и я вряд ли его забуду".

"Это было минуту назад", - ответил я, пребывая в отличном настроении от его слов.
смущение: "то, что вы утверждали, что остроумие было таким же важным фактором, как
быстрота ходьбы для победы в гонке. Я сделал не более чем
проиллюстрировал вашу теорию, месье ".

Юмора она не смогла прикоснуться к нему, и существует прямая угроза
его образом, который заставил меня отступить на шаг в узкий проход
и перед ним настороженно.

«Ни один лесной дикарь не посмеет надо мной смеяться!» — воскликнул он, и его глаза загорелись
страстью. «Будь то любовь или война. Что значат все эти хитрые уловки
в словах и поступках? — это поспешное послание на ухо мадемуазель?
Клянусь, вы даже не остановились, чтобы смыть пыль с лица,
прежде чем отправиться к ней. Странно, что между вами возникла такая близость
за столь короткое время! Но запомните, мастер Уэйленд,
раз и навсегда: я приехал сюда из Монреаля не для того,
чтобы мои планы нарушало вмешательство неотесанного авантюриста. Я предупреждаю тебя, что если ты ещё раз встанешь между мной и Туанетт, то наша ссора закончится только сталью.

Он был по-настоящему серьёзен и не угрожал понапрасну.
Я прекрасно знал, что его страсть слишком явно читалась на его лице. Мой собственный
гнев вспыхнул в ответ.

"Я слышу ваши слова, месье," холодно ответил я, "и они волнуют меня не больше, чем пустое хвастовство ребёнка. Между
мадемуазель и мной нет ничего такого, чего бы не знал весь мир. Мы достаточно хорошие друзья, но если из этой дружбы
случайно родится любовь, то ни один французский кавалер, хоть он и
владеет дюжиной шпаг, не встанет между нами. Завоевывай её, если сможешь, безрассудной дерзостью и
щедростью на духи, но не думай, что сможешь отпугнуть меня от неё
— бормочу я в своей браваде. Я сын солдата, месье, и сам
не раз брался за оружие в бою.

 — Значит, вы будете сражаться?

 — С удовольствием, если представится случай, — медленно ответил я,
с трудом сдерживая более резкие слова. «Но в данный момент я ничего не вижу, и, если я не ошибаюсь, скоро нам понадобится всё наше воинское искусство, чтобы спасти эту девушку, а также и себя, от рук дикарей».

Не знаю, как бы мы расстались, потому что он явно хотел спровоцировать меня на бой, а бывают моменты, когда страсть переполняет нас
ВСЕ. Но в этот момент я услышал тихий шелест платья и повернулся
лицом к лицу со светлой молодой женой лейтенанта Хелма. Было ясно, что она плакала.
но Де Круа, всегда более проворный в таких делах, чем я, был
первым, кто обратился к ней со словами вежливости. Красивое лицо для него было
мгновенным вдохновением.

— Мы кланяемся вам, мадам, — воскликнул он с чрезмерной галантностью, снимая шляпу так, что она задела лестницу, — ваш венец делает солнечный свет ещё ярче.

 — Я надеюсь, что он принесёт и мир, — ответила она, стараясь улыбнуться.
Она взглянула на него, хотя на её милом лице и лежала тень беспокойства: «Несомненно, мои
уши уловили звук грубых слов».

«Небольшое недоразумение, которое вряд ли приведёт к чему-то серьёзному», —
возразил он.

"Я не верю, джентльмены, что пришло время, когда мы, женщины в
Дирборне, нуждаемся в вашей защите. Наше положение уже кажется отчаянным».

— «Случилось что-то новое, — с тревогой спросил я, — что заставляет вас
беспокоиться ещё больше?»

Её взгляд, снова ставший странно серьёзным, скользнул по нашим лицам.

"Возможно, ни один из вас не понимает этого в полной мере, как я.
— Как и я, — серьёзно ответила она, — потому что я выросла на границе и с детства знаю индейцев. Мы давно знакомы с семьёй моего отца и со многими вождями и воинами, которые сейчас расположились лагерем вокруг нас. Мы торговали в их деревнях, жили с ними в их закопчённых от дыма вигвамах на бескрайних равнинах и доверяли им, как они доверяли нам. Вы, как я понимаю, — она посмотрела на меня пристальнее, — были в доме моего отца не позже прошлой ночи. Несмотря на слухи о войне и тщательно охраняемые ворота форта, вы нашли его дверь широко распахнутой
к кому бы он ни приблизился, ни одна собака не залает на незваного гостя,
будь он белым или красным. Это потому, что Серебряный человек всегда
справедливо обращался с индейцами и взамен заслужил их уважение и благодарность.
 Теперь, в час опасности, этот торговец смеет верить в их добрую волю
по отношению к нему и его людям. Именно благодаря этому я так хорошо знаю всё, что происходит снаружи, и могу сообщить капитану Хилду о многом, что не смогли обнаружить его разведчики. С самого начала среди собравшихся там дикарей было две группировки, и выживем ли мы, зависит от того, на чьей мы стороне.
Или они погибнут, или выживут, в зависимости от того, какой совет возобладает среди них — мирный или военный. До последнего часа я надеялся, что это будет мирный совет, что старшие вожди удержат своих молодых людей под контролем и что в Дирборне не будет красного вампума. Двадцать минут назад один из благороднейших сторонников мира, воин из племени потаватоми по имени Блэк
Партридж, я хотел поговорить с капитаном Хилдом, и его слова
показали мне, насколько отчаянным стало наше положение.

— Он угрожал? — вмешался Де Круа, положив руку на рукоять меча.

— Нет, месье, это не в обычаях индейцев, и Чёрный Куропатка не из тех, кто разбрасывается пустыми словами. Я давно его знаю; в детстве я сидел у него на коленях и считаю его настолько дружелюбным по отношению к белым, что только чувство долга могло бы заставить его поступить иначе. И всё же, как я уже сказал, он только что пришёл к коменданту этого гарнизона и вернул медаль, которую когда-то ему подарило правительство. Это было сделано с грустью и глубоким сожалением,
потому что я услышал его речь. Он сказал: «Отец, я пришёл, чтобы
вручить тебе медаль, которую ношу. Её подарили мне американцы,
и я долгое время носил его в знак нашей взаимной дружбы. Наша молодежь
мужчины полны решимости обагрить свои руки кровью белых. Я
не могу сдержать их, и я не буду носить знак мира, пока я
вынужден действовать как враг".

Она остановилась, ее взволнованное, зарывшись лицом в ее руки, и ни один из нас
говорил. Торжественность ее слова и манеры были самыми впечатляющими.

— Значит, вы чувствуете, что жребий брошен? — спросил Де Круа, и из его голоса исчезла вся лёгкость.


 — Я верю, что завтра мы выйдем из этих стен навстречу смерти.

"Но почему, - запротестовал я, - вы, по крайней мере, должны участвовать в таком
рискованном деле? Вы говорите нам, что семья вашего отца будет в безопасности от нападения.
Конечно, этот дом мог бы стать и вашим убежищем?

Маленькая женщина с лицом девочки возмущенно посмотрела на меня
сквозь слезы.

«Лейтенант Хелм идёт с войсками, — тихо ответила она, — а я его жена».

Я не помню, о чём они говорили в тот вечер. Я знаю, что Де Круа, беззаботно относясь к будущему, пытался рассмешить её, чтобы развеять страхи и вселить надежду, но всё
мои мысли были заняты другим — серьёзной дилеммой, в которой мы оказались, и моим долгом по отношению к этим беспомощным людям с обеих сторон.

Должно быть, я оставил их стоять там и разговаривать, хотя не помню, как и почему я ушёл.  Я помню, как пересёк пустынную площадь и заметил роту, которая составляла маленький гарнизон, выстроившийся в тени южного частокола. В любое другое время я бы заинтересовался, потому что военные учения всегда привлекали моё внимание, но тогда я не чувствовал ничего, кроме умственного и физического истощения
от многочасового тяжелого труда и недостатка отдыха. Из-за моего отсутствия ночью
прежде чем, нет кварталы были переданы мне; но видя, что казармы
войска никого нет, и уступая настоятельной необходимостью, я бросился,
не раздеваясь, на пустующую койку, и лежал там, бросая с
бремя интенсивной усталости.

И тогда мысли, которые я пытался изгнать, нахлынули на меня! Никакое
усилие моей воли не могло их прогнать. Я снова и снова вспоминал ссору с Де Круа, события той ночи, торжественные слова миссис Хелм. Постепенно, деталь за деталью, всё становилось ясным и очевидным.
Перед моим мысленным взором предстала картина нашей ситуации. Я видел её такой, какой её должен видеть житель приграничья, со всеми её мрачными перспективами. Маленький изолированный форт был отрезан от всех путей сообщения и удерживался ослабленным гарнизоном. Надежды на спасение не было. Снаружи уже собрались сотни воинов, привлечённых слухами о войне и обещаниями грабежа; и с каждым днём их становилось всё больше, а свирепость росла.
Однажды я проехал через них, когда они были настроены только на то, чтобы досаждать, и
с содроганием осознал, что значило бы встретиться с ними лицом к лицу
наше отступление, когда все сдерживающие факторы были устранены. Я думал о
тех долгих лигах непроходимых лесов, простиравшихся между нами и
ближайшими приграничными поселениями, о засадах, о постоянных и изнурительных
атаках на постоянно редеющую колонну, пока мы сражались за каждый
шаг. На мгновение я вспомнил о тихом доме, который оставил на берегах Моми. На глаза навернулись слёзы, и я отогнал от себя это воспоминание, потому что нынешняя необходимость была слишком суровой, чтобы позволить себе такую слабость.

'Больше всего я думал о женщинах и детях и об их вероятной
судьба, если мы не сможем получить разрешение на въезд. От одной мысли о такой возможности у меня сжалось сердце от страха, и я решительно сжала губы. Что стало с осиротевшим ребёнком Роджера Мазерсона? Было странно, что я не могла найти никаких следов маленькой девочки. В форте мне сказали, что она у Кинзи, а у Кинзи мне сказали, что она в форте. Это было, как и предсказывал Сет, похоже на погоню за блуждающим огоньком; но она наверняка должна была где-то быть во плоти. Мой прямой долг был немедленно найти её; и
В тот день я решил взяться за дело с новой силой и расспрашивать каждого,
кого встречу, пока моя настойчивость не увенчается успехом. Однако сначала мне нужно было
поспать, но, когда я решительно закрыл глаза, в моей памяти всплыло
другое лицо — лукавое, счастливое, с мягкими округлыми щеками и
темными смеющимися глазами, лицо, на котором отражалась сотня
настроений, а за ними — милая женская нежность, превращавшая
каждое настроение в новое и редкое удовольствие. Туанетта! никогда прежде имя женщины не было так приятно моим губам. Я был несведущ в тайнах сердца,
Я не знал ясно, люблю ли я ее, хотя это я знал наверняка
ни одна жестокая рука не должна была коснуться ее, пока я жив; и если я
мне приходилось бороться с каждым шагом на пути от того проклятого места к Уэйну, я
в глубине души поклялся, что она пройдет его в целости и сохранности. Ее нежные памяти
был со мной, когда все остальные уступил бога сна и дремоты, и в прозрачной
усталости я спала ... в сон.




ГЛАВА XIX



СОВЕЩАНИЕ И РЕШЕНИЕ


«На мой взгляд, риск будет чрезмерным, и я сильно сомневаюсь в разумности такого шага».

«Но, Уильям, какой другой вариант даёт нам хоть какую-то надежду?»

- Признаюсь, я не знаю, поскольку ваша последняя ошибка значительно усугубила ситуацию
.

Я поспешно сел, поскольку, по-видимому, эти слова были произнесены с той самой
стороны койки, на которой я лежал. Как я оглянулся, я увидел номер
была вакантной, поэтому я знал, конференции, таким образом, случайно подслушал, как должны
все происходит в соседней квартире. Я очнулся, когда
Голос капитана Хилд снова заговорил.

«Вы говорите, что я совершил ошибку, — какую ошибку?» — спросил он, как будто обиженный.
"Я всего лишь подчинялся приказам своего вышестоящего
офицера."

— Возможно, это так, — более мягким тоном вмешался лейтенант Хелм, — но мы не можем судить об этом, потому что ни один из ваших офицеров не имел чести видеть эти приказы.

 — Вы увидите их сейчас. Если я и не спешил посвящать вас в эти важные дела, то лишь из-за некоторых недовольных в гарнизоне, с которыми я не решался посоветоваться.

Раздался шорох бумаги, и Хелд начал медленно читать. Я не
смог разобрать первые слова, но когда он дошел до более важной
части документа, его голос стал ниже, и я отчетливо услышал
следующее предложение:

 «Эвакуируйте пост, если это возможно, и в этом случае раздайте имущество, принадлежащее Соединённым Штатам, в форте, на фабрике или в агентстве, индейцам из окрестностей.»

Когда он закончил, наступила пауза. Первым заговорил капитан Уэллс.

"На мой взгляд, эти приказы не являются однозначными и оставляют многое на ваше усмотрение. Кто доставил сообщение и когда?"

«Уайандот по имени Уиннемег. Он добрался сюда девятого числа».

«Я слышал это имя и считаю его достойным доверия. Вы советовались с ним?»

[Иллюстрация: «Раздался шорох бумаги, и Хелд медленно прочитал:
«Эвакуируйте пост, если это возможно».]

"Да! Хотя у него не было устного приказа от генерала Халла, он рекомендовал
немедленную эвакуацию. Я тоже считал, что это было бы разумно, но в форте
обстановка была такой, что нужно было позаботиться о таком большом
количестве беспомощных женщин и детей, а также о таком большом
количестве больных в гарнизоне, что я не мог действовать быстро. Индейцы собрались так быстро и вели себя так враждебно, что я счёл самоубийством попытку пройти через дикую местность, обременённые всем этим, без какой-либо поддержки.
взаимопонимание с их вождями.

"Я мог легко понять все это, и что вы пытались действовать
лучшей", - прокомментировал Уэллс; "но я не понимаю, как вы надеялись
успокоить тех же индейцев на бессмысленное уничтожение последняя ночь
ликер бросили в реку. Это было сделано в прямом противоречии с
приказами, которые вы только что прочитали, и неизбежно усилит ненависть дикарей
. Вы можете быть уверены, что они не в курсе содержания вашего
донесения и должны возмущаться уничтожением имущества, которое они считают
своим.

«Это было сделано по совету двух их главных вождей».

«В самом деле! Каких двух?»

«Топенобе и Маленького Саука».

«Двух самых больших дьяволов во всём лагере Поттаватоми, а также
главных военачальников их отряда! На мой взгляд, их цель достаточно ясна
и полна предательства». Что ж, Хелд, судя по моим знаниям об индейцах, я должен сказать, что тот, кто отправится на переговоры с краснокожими, обречён на провал; но если вы всё же решитесь на эту встречу, я пойду с вами. «Человеку дано лишь однажды умереть».

— Нет, Уильям, — более твёрдо ответил капитан Хилд. — Ваша задача — оставаться здесь и защищать свою племянницу, мою жену, и если мои офицеры откажутся добровольно участвовать в этом, я отправлюсь навстречу вождям один. Это мой долг как коменданта.

 — Здесь двое ваших офицеров, — сказал Уэллс, — и они, вероятно, могут сами за себя ответить. — Младший лейтенант Ронан отсутствует.

 — Он исполняет обязанности вахтенного офицера, — несколько натянуто ответил Хилд, — и поэтому не подходит для такой службы. Возможно, кто-то из присутствующих здесь офицеров обладает достаточным мужеством для этого предприятия?

По-видимому, ни один из них не захотел высказываться после такого намёка.
Наконец тот, в чьём голосе я узнал хирурга Ван Вурхиса,
высказал свой отказ.

"Как единственный врач в гарнизоне, я чувствую себя вправе
отказаться от участия в столь отчаянной экспедиции, — серьёзно сказал он. —
Это подвергнет ненужному риску не только мою жизнь, но и жизни многих других."

"А что скажете вы, лейтенант Хелм? У вас тоже есть личные угрызения совести?"

Я уловил дрожь в голосе младшего офицера, когда он быстро ответил
.

— «Капитан Хилд уже видел меня в опасности, — спокойно сказал он, — и у него нет причин приписывать мне трусость. Но
я откровенно скажу вам, сэр, и со всем уважением к моему командиру, что, по моему мнению, такая встреча, как та, что предлагается сейчас, с противником
Индейцы, которых мы видим там, в этот поздний час совершенно бесполезны, и каждый час промедления с момента получения приказа об эвакуации поста только увеличивает нашу опасность и уменьшает наши шансы на спасение. Теперь я чувствую, что наш единственный шанс на спасение — защищать этот частокол.
до тех пор, пока нас не спасёт отряд с Востока. У меня есть молодая жена среди женщин этого гарнизона; я обязан ей так же, как и флагу, которому служу. Чувствуя то же, что и я, капитан Хилд, как солдат я подчинюсь любому вашему приказу и отправлюсь на эту миссию, если мне прикажут, либо в вашем сопровождении, либо один; но я не могу добровольно согласиться на такую службу. Я считаю это безрассудством, и
тот, кто возьмётся за это, почти наверняка погибнет.

— Тогда я пойду один, — сурово сказал Хелд, — и я не жду, что
такой катастрофический конец для столь открытой миротворческой миссии.

«Подождите, — импульсивно вмешался Уэллс. — У меня есть последнее предложение, если вы решитесь отправиться в путь. В моей группе был один легкомысленный галантный кавалер с французским офицерским званием, который, должно быть, окажется достаточно безрассудным, чтобы составить вам компанию. Клянусь! но я думаю, что это вполне может подойти этому парню. Кроме того, если бы он был одет во французский мундир
, это могло бы иметь вес у красных.

"Кто он?" - с сомнением спросил Хилд. "Кажется, я его не помню
".

- Он называет себя капитаном Вилье де Круа и служит в
Императорская гвардия.

Едва он успел произнести эти слова, как я вскочил на ноги, и сонливость
как рукой сняло. Де Круа едва ли был моим другом, учитывая последние
события, но он был моим товарищем на протяжении многих лиг трудного
путешествия по лесу, и я не хотел, чтобы его безрассудно принесли в жертву
в предприятии, об опасности которого он ничего не знал. Кроме того,
я рассчитывал, что его меч поможет защитить мадемуазель. Я
в полной мере осознавал, насколько велика вероятность предательства со стороны
индейцев, которая существовала при таком предложении. Это было опрометчиво.
крайность; и только ужас нашего положения мог оправдать такой
эксперимент. Дикари, окружившие нас, уже были в дурном расположении
духа и в полной мере осознавали свою силу. Идти к ним безоружными
и без приглашения, как хладнокровно предлагал капитан Хилд, означало
идти с открытыми глазами в ловушку, которая могла захлопнуться в любой
момент. Я не собирался останавливать Де Круа или вставать между ним и любым приключением, в которое он мог бы ввязаться, но я мог бы, по крайней мере, дружески предупредить его о неминуемой опасности, которой это могло быть чревато.

Подумав об этом, я поспешно перебежал через плац в офицерскую столовую, надеясь, что застану его там. На мой беглый взгляд, там никого не было, и я отступил, не зная, куда идти дальше. Пока я колебался на пороге, до моего слуха донёсся тихий голос мадемуазель, и в тот же миг она вышла из-за занавески, отделявшей офицерские комнаты.

— Могу ли я надеяться, что вы ищете меня? — любезно спросила она. —
Весь день здесь было так одиноко, даже капитан де Круа, кажется,
забыл о моём существовании.

"Я искал Де Круа", - ответил я, несколько уязвленный ее быстрым
упоминанием о нем. "И, несомненно, вы вполне способны навести меня на след
него".

Она изучала меня остро, маркировка гневные нотки в моем голосе, что я искал
тщетно скрыть.

"Вечные ссоры?" она сказала, К сожалению. "Вы знаете, мастер
Вэланд, я был о тебе лучшего мнения. «Конечно, это не в твоей натуре —
драться и всегда искать возможность показать свою силу!
Что такого сделал капитан де Круа, что ты так мстительно его ищешь?»

«Дело не в ссоре», — объяснил я, — боюсь, не слишком любезно, потому что она
Слова, которые он произнёс в своё оправдание, мало меня успокоили. «Возможно, вы так плохо обо мне думаете, что неверно истолковываете мой приход, но на самом деле я ищу дружбы с Де Круа, надеясь, что смогу как-то помочь ему».

«В самом деле! Какая опасность ему угрожает, что его нужно предостерегать?»

Я заколебался, потому что теперь, когда моя кровь немного остыла, моя миссия показалась мне немного глупой.

— Я настаиваю на том, чтобы знать, — надменно продолжила она, не сводя с меня глаз, — иначе я решу, что вы искали его с враждебными намерениями и хотели обмануть меня красивыми словами.

— Мадемуазель, — серьёзно ответил я, — вы ошибаетесь. Всего несколько минут назад я случайно услышал, как офицеры этого форта обсуждали приказ отправиться на переговоры с индейцами. Капитан Хилд намерен это сделать, но никто не хочет сопровождать его из-за серьёзной опасности предательства со стороны дикарей. Имя француза было упомянуто как имя человека, достаточно безрассудного,
чтобы присоединиться к такой компании, и я хотел предупредить его, прежде чем он слепо
согласится. Он едва ли мой друг, но, кажется, это справедливо
что он должен знать, насколько велика опасность, прежде чем сказать «да».

Она порывисто шагнула вперёд, быстро протянув руку, её лицо сияло.

"Вы действительно человек с добрым сердцем, Джон Уэйленд, и вы справедливо меня пристыдили.  Я хорошо знаю, насколько коварны и вероломны индейцы, и могу понять, какой опасности подвергается такая группа. Обещай мне, что будешь
предупредить капитана де Круа стать одним из них".

"Я?" Я воскликнул в недоумении сюрприз; "я могу сделать не больше, чем предупредить
его".

"Но ты должен сделать больше!" - повелительно воскликнула она. "Он, конечно, уйдет, если
— спросила она. Предупреждение, которое вы предлагаете, только разожжёт его кровь. Я прошу
вас проявить немного смекалки, чтобы он ничего не узнал.

Я посмотрел на неё, глубоко уязвлённый столь откровенным интересом.

 — Вы так беспокоитесь о безопасности француза, мадемуазель!

— Да, хотя и не так, как вам может показаться. Капитан де Круа приехал сюда ради меня, хотя я не давала ему никаких оснований для этого. По этой причине я никогда не прощу себе, если с ним что-нибудь случится в этом путешествии. Это будет всё равно что я заманила его на смерть. Так что я прошу об одолжении ради себя, а не ради него.

Я прислонился к бревенчатой стене и быстро соображал, а её тревожный взгляд
не отрывался от моего лица. Я пришёл к убеждению, что девушка действительно
любит его, и это усложняло для меня задачу — служить ему. Я не видел, как это можно сделать, кроме как пожертвовав собой, чего я никогда не собирался делать.

"Конечно, — настаивала она, — ваш ум подскажет, как это можно сделать?"

"Да", - ответил я, стремясь теперь скрыть от нее свои чувства. "Это не так уж и безнадежно.
Вы хотите, чтобы он оставался в Крепости, не зная об этом поручении?" - Спросил я. "Это не безнадежно".
"Вы хотите, чтобы он оставался в неведении об этом".

"Я знаю; это единственный способ".

— Хорошо, это будет сделано, мадемуазель. Нет, мне не нужно от вас благодарности. Только сделайте одну простую вещь, которая, я уверен, не составит для вас труда, — не подпускайте капитана де Круа ни к кому в течение часа. Ваших глаз, без сомнения, будет достаточно, чтобы сковать его на это время; если нет, используйте другие меры.

 — Но что вы будете делать?

 — Это не имеет значения. Это чеРезультат, а не средства, должен вас удовлетворять. У меня есть план, и он сработает; но я не могу больше оставаться здесь, чтобы обсуждать его. Только хорошо выполняйте свою часть работы, и я обещаю вам безопасность Де
Круа.

Я оставил её стоять там, в её глазах всё ещё горел вопросительный огонёк;
но я хотел в первую очередь оказаться подальше, где я мог бы скрыть свою внезапную душевную боль за энергичными действиями.




ГЛАВА XX

В ИНДЕЙСКОМ ЛАГЕРЕ


Мне было тяжело думать, что эта девушка готова была пожертвовать мной,
чтобы спасти французского кавалера от ранения, и я хотел сбежать от неё
присутствие, прежде чем я успел произнести слова, о которых мог бы потом пожалеть, заставило меня уйти без лишних церемоний. И всё же я ушёл не слишком рано, потому что, едва
выйдя за дверь, я встретил лейтенанта Хелма, поднимавшегося по ступенькам. «А, Уэйленд! — сказал он, заметив меня, — не знаешь ли ты, где я могу найти капитана де Круа?»

— «Вряд ли его стоит сейчас беспокоить, если только дело не
настолько срочное», — ответил я, наспех придумав план. — «Вы устроили банкет в честь француза?»

 — «Не повезло», — последовал мрачный ответ. — «Капитан Хилд желает
его рота немедленно отправляется в лагерь Потаватоми.

- О, и это все? Что ж, капитана де Круа вряд ли найдут
он достаточно оправился от своего последнего приключения, чтобы пуститься в другое
так рано. По-моему, он либо спит, либо прикармливает себя.
он ищет более приятных побед. Но зачем его беспокоить? На мой взгляд,
для такой серьезной задачи, как вы предлагаете, лучшего выбора и придумать нельзя.
Он всего лишь французский придворный, достаточно храбрый и безрассудный, я признаю, но
не знающий обычаев и коварства индейцев. Не мог бы я лучше справиться с этой задачей вместо него?

"Вы?"

— Да! А почему бы и нет? Я вырос на границе, долго учился выживать в лесу и вести себя как дикарь, и, конечно, гораздо лучше подхожу для такой задачи, чем этот изнеженный любимец двора. Если бы это был флирт, то должность могла бы по праву принадлежать ему.

 — Это правда, ты был бы моим выбором, но осознаёшь ли ты, насколько это опасно?

— Полно, друг мой, я не думаю, что всё так плохо, как ты себе представляешь. По моему мнению, те дикари охотятся на более крупную дичь, чем может позволить себе такая маленькая группа, и поэтому они отпустят нас. Однако, если окажется, что это не так, — и я произнёс эти слова с болью в сердце
Я вспомнил о том, что только что произошло, и сказал: «Я один во всём мире,
и для такого человека смерть не так страшна, даже от рук индейцев.
 Пойдёмте, я пойду с вами, чтобы поговорить с капитаном Хилдом и предложить ему свои услуги.  Он может только отказаться».



 Хелм больше не возражал, несомненно, чувствуя, что это бесполезно в моём
решительном настроении, и мы молча пересекли плац.Капитан Уэллс первым увидел меня, когда мы вошли, и какой-то инстинкт
мгновенно подсказал ему, что я задумал.

"Ах, Вэйланд, мой мальчик! Я беспокоился, что ты можешь случайно
услышьте о нашем бедственном положении и вмешайтесь. Ну же, парень! Мы послали за вами не для того, чтобы использовать вас в столь серьёзном деле.

 — А почему бы и нет? — спросил я, немного тронутый этим проявлением доброты, но твёрдо решивший сдержать своё обещание, данное мадемуазель. — Я лучше подхожу для таких дел, чем француз, и готов отправиться в путь.

- Так это не ваш капитан де Круа? - спросил капитан Хилд, разглядывая меня.
с любопытством. - Святой Георгий! но он крупный парень, тот самый, который участвовал в гонке прошлой ночью.
Или я сильно ошибаюсь. И как зовут этого человека?"

— Это Джон Уэйленд, — ответил я, стремясь произвести на него благоприятное впечатление. —
Пограничник из страны Моми, довольно хорошо знакомый с индейскими обычаями.
Я пришёл предложить свои услуги, чтобы пойти с вами.

— Вы жаждете смерти? Может быть, у вас дух иезуита и вы стремитесь к мученической смерти?

— Не то чтобы необычно, сэр, но я думаю, что эти джентльмены преувеличивают опасность. По крайней мере, я готов и хочу отправиться туда.

 — И отправишься, парень! — воскликнул старый солдат, хлопнув себя по колену. — Ты из тех, кто стреляет из длинноствольного оружия; я знаю таких, как ты.
хорошо. Ни слова больше, Уильям! Этот человек стоит двадцати ваших
французских красавчиков, размахивающих шпагами. Теперь мы
отправимся в путь и быстро уладим это дело.

Когда мы вышли на равнину, над ней уже сгущались сумерки. На
западе красный отблеск солнца, которое только что скрылось за
горизонтом, ещё долго висел в небе. На его фоне мы могли ясно различить в чернильной тьме
далекие индейские вигвамы, а на востоке виднелся багровый свет
отраженный фантастическим сиянием на вздымающейся поверхности озера. На
Мгновение мы остановились, стоя на склоне холма, на котором был построен
Форт, и огляделись вокруг. Здесь было мало движения, привлекающего внимание
. Унылый уровень берега и прерии был безлюден;
что более отдаленные песчаные насыпи или нависающие берега реки
могли скрывать от свирепых наблюдателей, мы могли только догадываться. Казалось, что
масса индийцев, которые ещё вчера заполняли это пустое пространство,
исчезла, словно по волшебству какого-то колдуна. Для меня это было
неожиданная тишина и унылая бесплодность были поразительны; я огляделся вокруг.
я был совершенно сбит с толку, на мгновение мне почти приснилось, что наши враги
сняли долгую осаду и ушли, пока я спал. Хилд, без сомнения, прочел
эту мысль в моих глазах, потому что он ласково положил руку мне на рукав и
указал на запад.

"Они все там, парень, в лагере, совещаются, как обычно. Послушай, Уэйланд, насколько дальше на юг простирается их лагерь, чем вчера вечером, когда садилось солнце? Святой Георгий! Они, должно быть, прибавили к своей деревне ещё пятьдесят вигвамов! Они собираются, как вороны
о мёртвом теле. Оно выглядит ужасно.

"И всё же странно, что они оставляют форт без охраны, чтобы гарнизон мог беспрепятственно входить и выходить. Это не обычная практика ведения войны индейцами.

"Без охраны? Клянусь! Сотни миль дикой природы между нами и нашим ближайшим соседом — достаточная охрана. Но не думай, мой мальчик, что
нас не замечают; несомненно, пятьдесят пар скрытых глаз
уже сейчас следят за каждым нашим шагом. Я готов поспорить, что мы не
пройдём и ста ярдов от ворот, как нам преградят путь. Обрати внимание, как спокойно
Вот и частокол! Если бы не закрытые ворота, можно было бы подумать, что это центр вражеской атаки. Честное слово, даже любовные утехи не покинули эти бревенчатые стены!

Я поднял глаза туда, куда он указывал, и даже на таком расстоянии, в сгущающихся сумерках, я понял, что это Де Круа и мадемуазель, которые так близко нависали над этими восточными частоколами. Это зрелище
разожгло во мне огонь, и, стиснув зубы, чтобы сдержать безумное
проклятие, я молча спустился вместе с капитаном Хилдом по склону
на пустынную равнину внизу.

По своей природе я немногословен и глубоко и долго переживаю; но если раньше я сомневался, то теперь, в этот момент острого и горького разочарования, я знал, что моё сердце принадлежит той беспечной девушке, которая, по-видимому, бездумно отправила меня навстречу серьёзной опасности и которой даже сейчас было так всё равно, что она даже не оторвала глаз от сверкающей воды, чтобы проследить за нашим продвижением. Гнев,
разочарование, отвращение к её двуличности, жестокому злоупотреблению властью
охватили и овладели мной в тот момент, когда я глубже осознал
больше, чем когда-либо, моя собственная любовь к ней и моя полная беспомощность противостоять ей.
малейший каприз. Никакие индийские ремни не могли связать меня и вполовину так крепко, как
фальшивые улыбки Туанетт.

Погруженный в этот водоворот мыслей, я неуклонно продвигался вперед, держась за плечо
Капитана Хилда, не подозревая о том, что могло происходить
вокруг нас, и в данный момент безразличный к результату нашего предприятия.
Но это чувство длилось недолго. Едва мы миновали опустевшее здание агентства и вышли за пределы
зоны, охраняемой часовыми в форте, как перед нами возник одинокий воин.
нам, как из-под земли, преградили путь. Он был невысоким, крепким
дикарем, обнаженным по пояс, если не считать цепочки зубов, которые свисали с
зловещим блеском на его мускулистом горле, и, судя по широкому размаху его
плечи, очевидно, обладавшие огромной силой. Он держал пистолет
расширенный перед ним, и сделал жест предупреждения невозможно
неправильно поняли.

"Чего добивается Белый Вождь?" он спросил без обиняков. — Он пришёл с миром или войной?

Вопрос прозвучал так резко и сурово, что Хилд замешкался с ответом.

"С тех пор, как я был в Дирборне, я никогда не искал войны," — ответил он
— наконец-то. «Маленький Саук хорошо это знает. Мы путешествуем, чтобы провести мирный совет с вождями потаватоми. Смотрите! — и он поднял обе пустые руки перед глазами индейца, — мы оба безоружны, потому что верим в добрую волю вашего народа».

 Маленький Саук тихо хмыкнул в знак неодобрения и не опустил угрожающе направленное на него ружьё.

"Фу! Ты говоришь сильно! Кого-нибудь Потаватоми посылал к вождю Белых, чтобы
прийти на совет?"

"Нет", - признался Хилд. "Мы пришли, потому что таково желание Великого
Отца белых людей там, у моря, чтобы мы вместе поговорили о
несправедливостям, творимым краснокожими, и предлагайте мир между нами. Нет
никаких причин для этих слухов о войне, и Великий Отец услышал, что
поттаватоми недовольны, и это его опечалило.

Индеец перевёл взгляд с одного из нас на другого в сгущающейся тьме
и пренебрежительно махнул рукой.

«Настоящий Великий Белый Отец носит красное пальто и дружит с
Поттаваттоми, — с достоинством сказал он. — Он не лжёт, не выгоняет индейцев из
Форта, не крадёт меха, не выливает ром в реку. Кто этот человек, Белый Вождь?
Он не солдат, он длинный нож».

— Да, он пограничник и вчера приехал в форт с
Вау-ме-нуком, чтобы передать привет от Великого Отца
поттаватоми. Теперь он едет со мной на совет. Можно нам пройти в ваш лагерь?

Мгновение Маленький Саук не отвечал, подойдя ближе, чтобы лучше рассмотреть меня. По-видимому, удовлетворившись пристальным осмотром, он повернулся к нам спиной и с презрительным достоинством зашагал прочь.

 «Пойдемте», — коротко сказал он, и мы без лишних слов последовали за ним через тусклую равнину и сгущающуюся тьму.

Индеец ступал бесшумно, и его фигура отбрасывала лишь лёгкую тень;
но по мере того, как мы продвигались вперёд, к нам постоянно присоединялись другие, выходившие из
чёрной ночи, словно призраки, бесшумно скользящие в своих бесшумных
мокасинах по мягкой траве, пока целая дюжина призрачных фигур
не окружила нас и не стала повторять каждое наше движение. Это была странная процессия,
скользившая в изменчивых ночных тенях; и хотя я лишь мельком
видел эти дикие лица и полуобнажённые тела, осознание их присутствия
и нашей беспомощности в случае, если они
Это оказалось предательством, и моё сердце забилось так сильно, что я слышала его в
болезненной тишине, как барабанный бой. Время от времени из темноты доносился гортанный
крик, на который тут же отвечали те, кто был впереди, и ещё один дикарь
проскальзывал в поле нашего зрения, осматривал нас жестокими и любопытными
глазами и шёл той же бесшумной, похожей на тигриную, походкой, что и его
товарищи.

Вскоре мы были вынуждены идти таким образом, и с каждым шагом
воины приближались к нам всё ближе; и хорошо, что это
скоро закончилось, потому что мрачная насмешка действовала мне на нервы.
Перемены были едва ли к лучшему. Как раз перед тем местом, где
река резко поворачивала на юг, мы подошли к верхнему краю
вигвамов и увидели отблески костров.
На нас набросилась дикая орда возбуждённых дикарей, воинов и скво, которые толкали нас в полном безумии и даже злобно наносили удары по нашим безразличным стражникам, так что я едва сдерживался, чтобы не схватиться с этими демонами. Но Хелд, старше меня годами и с более хладнокровной кровью, положил руку мне на плечо, чтобы успокоить.

"'Это, но рифф-Рафф," пробормотал он предостерегающе. "Начальников будет держаться
их на обратном пути нам серьезный ущерб".

Как он говорил, маленький сок-произнес грубый приказ, и мрачные воины
на нашем фланга потеснили глумливая, хмурая толпа, с жестокой индийской
ругань и удары их орудий, до тех пор, пока путь был расчищен для
наш заранее. Мы прошли ещё двести ярдов или больше, обезумевшая
и жаждущая мести толпа угрожала нам, оставаясь вне досягаемости наших сильных рук, и
вопила от гнева, пока я не засомневался, что их голоса долетят до
далёкого форта.

Мы подошли к большому вигваму из оленьих шкур, гораздо большему, чем все, что я когда-либо видел, с множеством гротескных фигур животных, нарисованных снаружи красной и жёлтой краской и хорошо различимых в свете пылающего снаружи костра. Вождь племени, покрытый краской и с торчащими вверх волосами, сидел,
ударяя в деревянный барабан, перед входом и дико распевая
песни перед свирепой на вид ордой обнажённых дикарей, многие из которых
кровоточили из-за нанесённых ими же ран. Они танцевали вокруг костра, и
прыгающие в красном свете фигуры делали эту сцену поистине демонической.
Маленький Саук прошёл сквозь толпу, не обращая внимания на шум, и
откинул полог палатки.

"Белый Вождь и Длинный Нож, подождите здесь, — строго сказал он. — Я скоро вернусь.

Внутри не было ничего, кроме нескольких шкур, небрежно брошенных на короткую примятую траву. Мы молча сели на них, глядя через узкое отверстие на пылающий огонь и
многочисленные движущиеся фигуры, которые постоянно толпились у входа. Мы оба были слишком погружены в свои мысли, чтобы говорить.

 Чёрные тени на покрывале типи подсказали мне, что там были стражники.
Я был выставлен, чтобы сдерживать толпу от вторжения, и однажды я увидел признаки короткой схватки впереди, когда толпа стала слишком любопытной и была отброшена без лишних церемоний. Странный танец и заклинания продолжались, и, хотя я мало что знал об обычаях потаватоми, в них была жестокая дикость и свирепость, которые, как я чувствовал, не сулили мира.

"Это война,-танцевать", - прошептал Хилд мне на ухо "и служит дурным предзнаменованием для нашего
цель. Смотри! красный вампум в руке человека".

Когда я наклонился вперед, чтобы уловить отблеск в пламени, появилась новая фигура
внезапно промелькнула мимо нашего узкого обзора, между нами и диким кругом
танцующих. Это была женщина, одетая в причудливую индейскую одежду; но
несомненно, ни у одной индианки из Потаватоми никогда не было такой изящной осанки или
у нее было такое ясное лицо.

- Капитан! - Нетерпеливо воскликнул я. - Ты видел там ту белую женщину,
в длинной юбке и с рыжими волосами?

— Да! — ответил он, словно не веря собственным глазам. — Я
не заметил, какого цвета у неё волосы, но я видел девушку, и, клянусь святым
Георгием! она показалась мне похожей на дочь старого Роджера Мазерсона.




Глава XXI

Совет вождей


Я в мгновение ока вскочил на ноги, забыв обо всём, кроме своего долга перед этой девушкой, ради которой я проделал такой долгий путь и которая теперь явно была пленницей в руках индейцев. У входа в вигвам хмурый воин грубо оттолкнул меня, притворяясь, что не понимает моих взволнованных слов, и многозначительным жестом пригрозил проломить мне голову прикладом, если я буду настаивать. Лишь слабое
возвращение рассудка удержало меня от того, чтобы не ударить этого человека и не
перешагнуть через его распростёртое тело. Пока я боролся с этим
искушением, капитан Хилд крепко схватил меня.

— Ты с ума сошёл, Уэйленд? — пробормотал он, затаскивая меня обратно в тёмный шатёр. — Ради всего святого, не зли этих парней!
 Подумай обо всех этих беспомощных жизнях, которые зависят от успеха нашего дела! Что тебе эта девчонка?

- Я подожду, - ответил я, успокоенный его серьезностью и пристыженный
своей мальчишеской порывистостью. - Но я здесь, в Дирборне, ищу этого молодого человека.
женщина, которую я скорее принял за маленького ребенка. Ее отец был
лучшим другом моего отца и написал нам со своего смертного одра, прося нашей
защиты для нее ".

«Вы — сын майора Уэйленда, — теперь я припоминаю обстоятельства и то, что я подписал такое письмо. Это очень странно. Эта девушка исчезла из Дирборна несколько дней назад. Миссис Хилд слышала, как об этом говорили дамы из гарнизона, и тогда все решили, что она в
Джон Кинзи в компании с Жозетт Ла Фрамбуаз; и всё же я готов поклясться, что видел её снова, и не два часа назад, в форте.
Святой Георгий! То, что я только что увидел, заставляет меня усомниться в собственном зрении. Она всегда была странным созданием, но что могло привести её сюда?
«Как она могла так свободно разгуливать по этому лагерю мстительных дикарей?»

Я не мог ему ответить; эта тайна была мне не по зубам. Но если
это была Эльза Мазерсон, которую я так долго искал, то, несомненно,
Бог каким-то образом привёл меня к ней, и никакая опасность не могла
помешать моему поиску.

Едва я успел принять это решение, как полог вигвама отдернулся, и в мрачной, внушающей трепет тишине один за другим воины, украшенные перьями, раскрашенные и безвкусно увешанные дикарскими
украшениями, торжественно вошли внутрь и окружили нас, не подавая виду, что
Они поздоровались и уселись, скрестив ноги, на голую землю. Поднятая дверь позволяла красному пламени снаружи свободно играть на их суровых, бесстрастных лицах и отражалась в их сверкающих глазах. Это была впечатляющая сцена, их стоическое поведение дышало глубокой торжественностью бескрайних лесов и равнин, среди которых протекала их дикая жизнь; нельзя было не почувствовать глубокую серьёзность, с которой они собрались на этом совете жизни и смерти. Для
них было очевидно, что эта встреча имела самые серьёзные последствия.

Я увидел только два лица, которые узнал в этом красном круге, — Топенбе и
Маленького Саука. Однако я знал, что среди этой компании, вероятно, были великие вожди, и особенно выделил двоих: одного с длинными седыми волосами и высокого, стройного, довольно молодого парня с двумя широкими жёлтыми полосами на щеках.

Индейцы сидели неподвижно, пристально глядя на нас, и я окинул взглядом весь тёмный круг хмурых лиц, тщетно пытаясь найти хоть один взгляд, полный надежды, хоть один дружеский взгляд. На каждом лице была написана открытая ненависть, неприкрытое недоверие, непримиримая вражда. Что бы мы ни говорили
Возможно, я был уверен, что вожди пришли сюда только для того, чтобы преследовать свои цели и насмехаться над любым предложением мира.

После нескольких мгновений мучительного молчания вождь с длинными седыми волосами намеренно закурил большую трубку, которую достал из-за пояса.
Она была причудливой и гротескной, с огромной чашей, вырезанной в форме головы медведя. Он затянулся, выпустил густую струю дыма и торжественно передал трубку воину, сидевшему справа от него.
Символ двигался по бесстрастному и безэмоциональному кругу, переходя из рук в руки, пока наконец не вернулся к тому, кто его зажег. Не произнеся ни слова, он торжественно протянул его капитану Хилду. Я услышал и понял, как мой спутник облегченно вздохнул, взяв его; он затянулся табаком, и я последовал его примеру, вернув дымящуюся трубку седовласому вождю, не вставая, в той же торжественной тишине.

Индийский лидер заговорил впервые, его голос был низким и гортанным.

«Поттаваттоми встретились на совете с Белым Вождём и Длинным Ножом, —
торжественно сказал он, — и выкурили вместе трубку мира.
Зачем белые люди пришли тревожить Гомо и его воинов?»

Я посмотрел на него с новым интересом. В те дни ни одно имя вождя дикарей не было
более известным на границе, ни одно не внушало такого страха поселенцам. Он был высоким, худощавым, суровым мужчиной, его длинные жёсткие волосы
поседели от времени, но он не сутулился. Его маленькие и проницательные
глаза горели странным огнём, как у диких кошек.
в темноте; в то время как его плоть так плотно прилегала к выступающим
скулам, что создавалось впечатление жути, как у трупа,
внезапно вернувшегося каким-то чудом к жизни. С мазками краски на
лбу и тонкими губами, сжатыми в узкую жестокую линию, его лицо
вызывало содрогание и надолго запоминалось.

Было нетрудно заметить, что капитан Хилд не был уверен в том, как далеко он может зайти в своих предложениях, хотя говорил он смело и без дрожи в голосе. Его долгий опыт жизни на границе научил его, что опасность
в том, чтобы проявить робость перед лицом презрения индейцев.

«Гомо, — твёрдо сказал он, — и вы, другие вожди потаватоми,
между нами никогда не было войны. Мы много лет торговали вместе; вы ели за моим столом, а я отдыхал у ваших костров.
Мы были как братья, и я не раз судил между вами и теми, кто обижал вас. Я вспомнил всё это и теперь пришёл в ваш лагерь ночью, без страха и безоружный, чтобы поговорить с вами как с друзьями. Разве я не прав, поступая так? Во всём
«За всё время, что я был Белым Вождём в Дирборне, я хоть раз поступил неправильно по отношению к
поттаватоми?»

Он сделал паузу, но ни один воин не ответил. По рядам слушателей пробежал низкий гортанный шёпот, но их глаза, похожие на бусинки, не отрывались от его лица. Он продолжил:

«Почему я должен бояться встречи с поттаватоми, даже если до меня дошли слухи, что их молодые люди говорят о войне и ищут союза с нашим врагом, красномундирниками? Вожди видели войну и не жаждут крови своих друзей. Они сдержат эти дикие разговоры.
  Они знают, что Белый Отец на востоке силён и прогонит их».
красные мундиры возвращаются в море, как он делал, когда они сражались раньше. Они
объединятся с сильным и заставят своего глупого юношу
взяться за оружие ради их друзей ".

Еще никто не говорил, не бесстрастное бронзовое лицо выставлены малейшего
интерес. Он как будто обратился в камень.

"Разве это не так?"

"Белый вождь сказал свое слово", - последовал холодный ответ. «Его слова полны красноречия, но Гомо не слышит ничего, что требовало бы ответа.
Белый Вождь не говорит, зачем он пришёл и потребовал совета
поттаваттоми».

По рядам наблюдателей прокатился одобрительный ропот.
но ни один из них не пошевелился.

"Я пришёл за этим, Гомо," — сказал Хелд, теперь уже быстро и с явной решимостью выложить всё одним махом, потому что было ясно, что дикари не настроены на дипломатические уловки: "чтобы попросить у тебя совета и защиты во время нашего завтрашнего похода на восток. Я пришёл к потаватоми как друг, потому что боюсь, что по пути мы можем
столкнуться с трудностями из-за бродячих банд вайандотов и майами,
а наши женщины и дети сильно обременяют нас. Я и Длинный Нож пришли сюда,
чтобы попросить об этом.

— Ты говоришь, что Белый Отец силён и прогонит красномундирников в море.
Так ли это было в Макинаке?

— Там было предательство.

— Тьфу! Почему, если Белый Отец так силён, ты покидаешь форт и уходишь так далеко?

— Потому что сейчас я могу лучше служить ему в другом месте. Но мы вернёмся.

«Мои юноши слышали, что Детройт похож на Макино».

«Это неправда; ваши юноши приносят ложные новости».

Гомо повернулся и оглядел ожидающих воинов, и, словно этот взгляд был приглашением к свободной речи, один из тех, кто сидел на другом конце круга, хрипло спросил:

- Зачем ты разливаешь ром, если любишь "Потаватоми"?

- Потому что я всего лишь белый вождь в Дирборне, - ответил Хилд, повернувшись лицом к
спрашивающему, - и, подобно Пизоту, у которого есть начальники повыше
в других местах, которым я должен повиноваться. Я должен делать то, что они мне говорят".

"Вождь белых лжет!" - последовал короткий, суровый ответ. «Виннемег не принёс таких слов».

Столько было ярости на этих мрачных, суровых лицах, что я напрягся,
думая, что в следующий миг начнётся борьба не на жизнь, а на смерть;
но Гомо остановил их взмахом руки. Он медленно поднялся на ноги
и с мрачным достоинством посмотрел на нас.

— Это правда, как говорит Писотум, — внушительно сказал он. — Белый вождь
двусмысленно говорил с краснокожим; но мы будем справедливы с ним,
потому что он пришёл к нам с миром. Белый вождь, между нами будет война;
такова воля наших юношей, и красный вампум прошёл по нашим вигвамам
и вигвамам наших братьев-виандотов.
Но когда вы откроете ворота, мы отправимся с вами и вашим народом вдоль берега. Такова воля Великого
Духа и решение Поттаваттоми на совете вождей.

Хелд оглядел хмурый круг с таким явным недоверием в глазах, что Гомо, прочитав его, повернулся к своим воинам и стал вызывать их по одному, чтобы они сказали, говорит ли он правду. Я слышал, как он говорил это Маленькому Сауку, Чёрной Птице, Топенбе, Манкии, Трубчатой Птице, Писотуму и Неведению, и каждый отвечал низким одобрительным ворчанием.
Он устремил взгляд на молодого индейца, который уже привлёк моё внимание мужественным выражением лица и жёлтыми полосами, обезобразившими его.

 «А ты, Чёрный Куропатка?»

"Я уже говорил с белым вождем в его собственном вигваме и вернул
американскую медаль", - последовал серьезный ответ. "Мне больше нечего
сказать".

Признаюсь, эти слова заставили меня похолодеть, когда я вспомнил их значение; и
Хилд приподнялся на ноги, как будто хотел возразить, но ни у кого из воинов не изменилось выражение лица.
невозмутимое выражение лица изменилось. Гомо плотнее запахнул
плащ, скрывавший его худощавую фигуру, и с простым, но внушительным
достоинством спросил:

"Пойдет ли Шоу-ни-о-ки на восток вместе с белыми людьми?"

"Я давно не беседовал с Серебряным человеком. Он был у себя
у него собственный домик, и, несомненно, вы знаете его цели лучше, чем я.

- Мы хотим, чтобы он остался. Он хороший человек, друг Потаватоми.

Индеец стоял неподвижно, его глаза внимательно следили за выражением
каждого лица. Он медленно добавил:

- Белый вождь прислушивается к обещаниям Потаватоми. Этого достаточно.
Завтра он может отправиться в путь с миром, со всеми своими воинами,
скво и паппусами, и люди моего народа пойдут с ними в качестве охраны. Это наше обещание; мы больше не будем давать советов.

 От простого повелительного жеста его длинных рук круг распался.
через узкое отверстие так же бесшумно, как и вошли, тёмные фигуры воинов на мгновение показались на фоне красного отблеска костра, а затем внезапно исчезли во тьме. Наконец между нами и огнём остался только Маленький Саук.

"Пойдём, — хрипло скомандовал он, — Белый Вождь возвращается к своему народу."

Окружённые той же призрачной стражей из дикарей, мы вышли за пределы лагеря, но теперь толпа не обращала на нас ни малейшего внимания. Наша миссия была известна и больше не была тайной, и они
обращался с нами с невозмутимым безразличием индейского презрения. Я пошел
с глазами оповещения по обе стороны тропинки на другую мельком
что девичью фигуру, что я видел так смутно; но мы наехали
почти на всю длину вигвам строк, прежде чем я увидел, что на
все напоминало ее. Даже тогда я был далек от уверенности, пока внезапно не увидел, как
отблески угасающего огня отразились в короне ее каштановых волос, и
заставили мое сердце учащенно забиться.

— Маленький Саук! — воскликнула я, в волнении сжимая его обнажённую руку. — Кто
эта белая девушка и как она сюда попала?

Испуганный индеец отскочил в сторону, с силой отшвырнув меня от себя.
это свидетельствовало о его гигантской силе.

"Никакой белой девушки", - яростно запротестовал он. "Потаватоми".

"Ни у одного Потаватоми нет волос цвета заката", - возразил я. "Пойдем, я бы хотел
поговорить с девушкой".

На мгновение я увидел, как в темноте сверкнули бусинки глаз дикаря,
посмотревшего туда, куда я указал. Он упрямо смотрел на меня.

"Длинный Нож, оставь индейскую девушку в покое, — мрачно сказал он. — Длинный Нож, иди
в форт, не разговаривай."

Я был в настроении сопротивляться его диктату и достаточно безрассуден, чтобы
В тот момент я был готов рискнуть, но вмешался Хилд.

"Так ты сможешь лучше ей служить, парень, — поспешно пробормотал он.
"Мы не всегда будем в меньшинстве."

Стиснув зубы, чтобы сдержать охвативший меня яростный гнев, я угрюмо побрёл дальше, даже не осмеливаясь оглянуться, чтобы не уступить. Так мы добрались до ворот форта и вошли внутрь, оставив наших смуглых провожатых красться обратно в ночь. Нас встретила встревоженная толпа.
Первым заговорил Уэллс.

"Значит, эти дьяволы отпустили вас целыми и невредимыми? Что заставило дикарей
отступить?"

«Они обещают нам безопасный переход через озеро».

«Они? Кто произнёс эти слова?»

«Сам старый Гомо, и это было подтверждено каждым из вождей по очереди».

«Они лгут, все, кроме одного. Что ответил Чёрный
Партридж?»

Хилд ничего не ответил, и Уэллс резко повернулся ко мне.

«Ну же, парень, признавайся, что ответил Чёрный Куропатка на эту
индейскую уловку?»

«Он сказал: «Я уже поговорил с Белым Вождём в его собственном вигваме,
вернул американцам медаль и больше ничего не скажу».

Мгновение старый солдат-индеец смотрел на меня, и его суровое лицо
почернело от гнева. Он с силой ударил сжатым кулаком по бревенчатой стене.

"Клянусь Богом! Это предательство!" — яростно воскликнул он, повернулся и
ушёл.




Глава XXII

Последняя ночь в Дирборне


Было очевидно, что подготовка к отступлению, которое должно было начаться на следующее утро, уже шла полным ходом. Повсюду на плацу валялись сундуки и ящики, а также различное военное снаряжение и оружие; дальше, в глубине, стояло несколько частично заполненных повозок, ожидавших
остальная часть их поклажи. Мужчины и женщины сновали взад-вперёд,
а дети бегали в тени, держа в руках большие свёртки, и, как всегда, играли в то, что впоследствии обернулось ужасной трагедией. Большой костёр, ярко горевший перед заброшенным караульным помещением, отбрасывал красноватые отблески на оживлённую сцену, испещряя грубые стены тенями от каждого проходящего человека.

Медленно продвигаясь вперёд, я заметил, что солдаты работали
серьёзно, почти не шутя, словно осознавая опасность
что им угрожало; в то время как многие из женщин, особенно из низших сословий, радовались раннему освобождению от гарнизонной рутины и не задумывались о том, что завтрашний день может принести опасность и страдания.

 В нескольких шагах от ворот я остановился на мгновение, чтобы посмотреть на их мелькающие фигуры. Непрекращающаяся суета была приятным облегчением после унылой и призрачной тишины снаружи. Мой разум, хотя я и старался
отбросить эти мысли, всё ещё был занят тайной Эльзы Мазерсон; но чем больше я размышлял об этом, тем меньше я мог
проникнуть в тайну её странного присутствия в индейском лагере или
придумать какой-нибудь план, чтобы добраться до неё. Боль в моём сердце заставляла меня бояться
новой встречи с мадемуазель Туанетт, чтобы не произнести слов упрёка, которых она не заслуживала,
ибо, как ни печально было такое признание, я должен был признать, что она имела полное право защищать мужчину, которого любила, даже ценой моей жизни.

 И я не очень-то хотел натыкаться на Де Круа. Я довольно хорошо знал его нрав и, несомненно, к этому времени он уже узнал о моём вмешательстве и был в настроении для ссоры. Тем не менее, как оказалось,
Как это часто бывает в таких случаях, не успев сделать и дюжины шагов от калитки, я столкнулся с ним лицом к лицу. Он был великолепен в свете камина, этот изысканный джентльмен, лениво расхаживающий в шляпе из выбеленной соломы, лихо сдвинутой на напудренные волосы, с лёгкой тростью, свисающей с запястья, одетый так модно, словно он прогуливался по бульварам августовским вечером, а его негр шёл в ярде позади, держа в руках шёлковый веер, который сверкал золотом в свете камина. Увидев его, я сразу же остановился, готовый
возмущаться нападением, если это было его целью, хотя и стремился избежать насилия ради мадемуазель.
насилие ради мадемуазель. Но он просто смеялся, как будто он
окинул меня критически, размахивая бамбуковой палкой, как будто это
кнут-плетка.

- Спасибо, мастер Вэйланд! - сказал он, казалось, пребывая в редком добродушии. - Я
только что узнал о вашем благополучном возвращении. Это было бы отличным
дикарь нашёл повод задержать тебя там, чтобы ты стал частью одного из их восхитительных развлечений! Достойная месть за подлый обман, которому ты меня подверг!

"Вы так думаете, месье?" - потому что его непринужденные слова принесли мне огромное облегчение. "Это
было бы на одну руку меньше для нашей защиты".

"С безопасным конвой гарантируется индейских вождей, что утрата
небольшие шансы", он небрежно ответил. - Но, право же, это была самая подлая уловка.
вы пошли на хитрость, чтобы выиграть пари, которое мне предложили. Но за счастливый конец я был бы не прочь сломать эту трость о ваши плечи в качестве платы за это.

 — В самом деле! — сказал я. — Возможно, это не так просто, как вы себе представляете. Но что вы подразумеваете под счастливым концом? Если бы дикари поджарили
Если бы вы поджарили меня на медленном огне, я вряд ли оказался бы здесь ради удовольствия от вашего
наказания.

Он слегка рассмеялся, небрежно оглядывая толпу перед нами.

"Святой Гиз! Я думал не о вашем затруднительном положении, а скорее о
счастье, которое я испытал в обществе мадемуазель. Право, она была очень любезна. «Так ты оказал мне большую
услугу, друг, и заслужил мою благодарность».

Слова были такими же резкими, какими он их и хотел сделать, потому что я заметил его быстрый взгляд, брошенный на меня. Поэтому я сдержал свою обиду и
Я улыбнулся ему в ответ, по-видимому, не беспокоясь о том, что он может подумать.

 «Тогда мы снова в расчёте, месье, — спокойно ответил я, — и можем начать всё сначала. Но зачем мне оставаться здесь и обсуждать такие незначительные вещи, когда у меня столько незаконченной работы, которая ждёт меня сегодня вечером? Я прерву свой долгий пост и присоединюсь к остальным».

Казалось, ему было что сказать ещё, но я не обращал на него внимания и
прошёл мимо, оставив его идти, куда ему вздумается, в сопровождении своего
чёрного спутника. Если я не смогу завоевать мадемуазель, в чём я теперь не сомневался
судя по его хвастливой речи, я не мог, я мог бы, по крайней мере, работать для нее
в большей безопасности и комфорте; и я многое мог сделать, чтобы помочь в
похоронить свое собственное разочарование.

При всем при том, Это была ночь, чтобы жить долго в памяти, - что в прошлом
ночь мы провели в Дирборне. Он по-прежнему редкий беспорядок в голове,--его
различные инциденты скученности так быстро друг на друга, как оставить небольшой
места для размышлений в отношении любого из них. Снаружи простиралась тусклая чёрная равнина,
наполненная торжественной тишиной; часовые, расставленные вдоль стен,
не замечали даже крадущейся тени.
Индейская фигура среди травы и песка. На небе висел полумесяц, то и дело скрываясь за облаками, а в промежутках
отбрасывая бледный серебристый свет на пустынную равнину и освещая гребни волн,
набегавших на берег. Огромная индейская деревня на западе была буквально охвачена пламенем, а бесконечная вереница чёрных точек, мелькавших мимо, и отголоски непрекращающегося шума свидетельствовали о том, что дикари тоже не спали, готовясь к завтрашнему дню. Мы слышали стук деревянных
Барабаны, смешиваясь с пронзительными криками, разрывали ночной воздух, словно множество боевых ракет. Только те, кто был наверху, на платформе, могли обращать внимание на эти
звуки, потому что суматоха внизу, в загоне, не утихала до самой полуночи.

 Слухи о нашей миссии быстро распространились, и обещание защиты, данное вождями, сильно воодушевило людей, так что теперь они работали, смеясь и беззаботно шутя. Женщины и дети,
всегда чутко реагировавшие на влияние солдат, сразу же откликнулись на
это новое чувство уверенности, которое поощряли офицеры,
Однако, возможно, втайне они сомневались в искренности дикарей.
Так что дети резвились в красном свете пламени,
солдаты добродушно грузили свои повозки в ожидающие их фургоны,
их мускулистые груди были обнажены и блестели от пота в жаркую ночь,
а женщины, когда стало поздно и дисциплина заметно ослабла, танцевали
под открытым небом и пели песни о доме.

Было достаточно трудно понять, что всё это означало, — какие трудности, страдания и смерть
лежали на пути этих ликующих людей; какие глубины
Жестокое предательство и убийство подстерегали их всего через несколько часов. Мы
тогда этого не подозревали; даже те из нас, кто давно научился распознавать
обманчивость индейской натуры, не могли предвидеть грядущую трагедию
на этих безмолвных равнинах. Я помню, что, несмотря на сомнения в будущем, я с интересом наблюдал за происходящим и не раз улыбался. Какое странное разнообразие фигур предстало моему взору в этом переполненном месте!
 Какие странные истории жизни разворачивались там! Я увидел
Лейтенант Ронан, молодой, стройный, с гладким лицом, едва ли старше
мальчика, в короткой форменной куртке, застегнутой на все пуговицы, несмотря
на жару, в своем энтузиазме торопится то туда, то сюда, и на его
губах всегда какая-нибудь счастливая фраза, смягчающая его приказ.
Лейтенант Хелм, спокойный, но внимательный к каждой детали, то входил, то выходил из
толпы, время от времени отходя в сторону, чтобы подбодрить свою молодую жену, которая стояла у двери столовой. Там собралась целая компания — жёны офицеров
по большей части, с интересом и опаской взирая на происходящее. Я заметил среди них Жозетту, которая пришла в тот вечер с Кинзи, и, когда я подошёл ещё ближе к группе, внезапное пламя камина позволило мне мельком увидеть мадемуазель, и я поспешно отвернулся, не желая ни приветствовать её, ни быть ею приветствуемым.

Измождённые первопроходцы бродили вокруг, не имея ничего, что можно было бы спасти, и не зная, чем заняться, с неизбежной длинной винтовкой в руке;
Миамы капитана Уэллса беспокойно прятались в тёмных углах или висели над
угли, чтобы приготовить ещё не использованную порцию, их тёмная кожа и длинные
грубые волосы напоминали нам о врагах, которые наблюдали за нами снаружи.
Капитан Хилд в компании с капитаном Уэллсом и Джоном Кинзи,
последний из которых выделялся своей белой бородой, долго стоял, погрузившись в
разговор, возле казарм, прислонившись к чёрным брёвнам. Я чувствовал, что эти двое настаивали на каком-то изменении плана, но в конце концов Уэллс ушёл в раздражении, почти в гневе, шагая по плацу к северному караульному помещению.

 В тени южного частокола кто-то тихо наигрывал на
скрипка, нежные звуки которой просачивались сквозь дикий шум,
серебристыми переливами. Рядом с костром, забыв о жаре,
два молодых солдата увлечённо играли в карты, в то время как
группа их товарищей свободно обсуждала ход игры. Неподалёку, всего в ярде от него, седой старый сержант, без сомнения, ветеран Великой войны, склонился над книгой, лежавшей у него на коленях. Судя по форме, это была Библия. По другую сторону от него резвились дети со своими собаками.
играя острыми ножами в твердой земле. Женщина у калитки
запела сладким контральто старинную песню о любви и едва успела
пропеть вступительную строчку, как к ней присоединились другие, заставив ночь
зазвучать нежной мелодией. Я видел, как солдаты прервали свою работу
чтобы отбить такт, и заметил темные фигуры часовых наверху на частоколе
, когда они наклонились, прислушиваясь, и каждое сердце трепетало от
память о давно минувших днях.

«Человек — действительно странное животное», — раздался голос рядом со мной, и я повернулся, чтобы поприветствовать энсина Ронана. «Он может петь, смеяться и шутить, даже стоя на пороге смерти».

— Это, конечно, лучше, чем плакать, — заметил я. — Но они не столько мечтают о смерти, сколько о том, что обещание Поттаватоми вернёт им надежду.

 — Да, я знаю, хотя, признаюсь, я мало в это верю. И прежде чем мы увидим Форт-Уэйн, нам предстоит немало опасностей, даже если они благополучно проведут нас по озеру. Нам предстоит пройти много лиг по враждебной территории. «Это, — добавил он, — на мой взгляд, единственный разумный способ подготовиться к завтрашнему дню».

Он указал на старого сержанта, сидевшего у огня с Библией в руках:
и я с немалым удивлением взглянул на его мальчишеское лицо.

"Какое-то замечание, сделанное хирургом Ван Вурхисом, заставило меня подумать, что вы равнодушны
к таким вещам."

"Не сомневаюсь," — сухо сказал он. "Если человек не придерживается верований,
его записывают в еретики. Я смеялся над глупостью и таким образом заработал
репутацию неверующего. И всё же, Вэйланд, если завтра мы отправимся навстречу
жестокой смерти, никто не встретит её с большей верой во
Христа, чем я. Годы, конечно, не сделали меня безупречным, но я
никогда не отступал от великих истин, которым меня учила мать. Я не знаю
— В будущем, парень, но я верю, что для кающегося всегда есть милосердие.

В одно мгновение моя мысль перенеслась через леса к моему далёкому дому, и я подавил рыдание, подступившее к горлу.

"Именно любовь наших матерей делает нас лучше, — серьёзно сказал я. — И что бы ни случилось с нами завтра, Бог, которому они нас учили, будет верен."

«Слова сказаны в правильном духе, — сдержанно ответил он, — и
в них есть солдатский задор, который мне больше всего нравится. Если нам обоим суждено
вернуться с этого жизненного пути, я буду рад узнать вас получше».

Я был глубоко тронут его открытым, мужественным характером и особенно
впечатлён его искренней приверженностью христианской вере, что было
весьма необычно в те дни на границе.

"Я бы предпочёл начать дружбу до того, как наступит время испытаний," —
с готовностью сказал я, протягивая руку. «Мы будем сражаться за это, когда придёт время; и если Бог пожелает провести нас через пустыню, то дружба, скреплённая опасностью, обретёт силу товарищества».

Сильное и задумчивое лицо молодого человека озарилось, но его глаза
Он смотрел на часового, стоявшего над нами, и молчал.

 «Ронан, — спросил я с некоторым сомнением, — я давно хотел спросить тебя о причинах разногласий, которые, очевидно, существуют между капитаном Хилдом и офицерами этого гарнизона, но считал, что это не моё дело.  Я не могу не понимать, что ты не в его милости, хотя он кажется мне храбрым и способным человеком».

«Он и тот, и другой», — последовал мгновенный и мужественный ответ. — «Несмотря на это, он постоянно обращался за советом по военным вопросам к другим, а не к своему
своих офицеров — почему, я не знаю, разве что он считал нас недостойными его доверия. Вместо того, чтобы доверить нам свои приказы и спросить нашего мнения о своих планах, он с самого начала прислушивался к советам индейцев; и для нас вполне естественно возмущаться таким несправедливым и невежливым обращением. Более того, каждый сделанный до сих пор шаг оказывался ошибкой, и мы должны молча страдать от них, не имея возможности исправить ситуацию.

«Он действительно кажется странно упрямым», — неохотно признала я,
вспоминая слова, произнесённые в комнате за моей кроватью: «Но
несомненно, его совещание с начальниками завершилось успешно и является доказательством
его здравого смысла.

Молодой офицер быстро повернулся и посмотрел на меня, его глаза были полны
эмоций. "Это еще предстоит решить", - воскликнул он. "Такие старые
жители границ, как капитан Уэллс и Джон Кинзи, говорят, что только за клятвой
скрывается черное предательство. Они очень настойчиво убеждали его в течение часа
передумать и отказаться от немедленной эвакуации поста. Но он твёрдо верит, что может положиться на этих лживых, кровожадных псов. Кинзи так уверен в неприятностях,
что он поклялся идти с нами, отправив свою семью на лодке в надежде, что его влияние удержит дикарей от открытой атаки; в то время как Уэллс заявляет, что он поедет с почерневшим лицом, как подобает майами, идущему на верную смерть в бою. Эти люди не дураки, они не понаслышке знают о жестоких войнах и индейском коварстве, но, несмотря на их предупреждения, капитан Хилд продолжает гнать нас прямо в пасть волкам. Храбро! Да, он действительно храбр до безрассудства, но это может обернуться роковой храбростью для всех нас, кто должен выполнять его приказы.

Сильная горечь этих слов потрясла меня и лишила дара речи, тем более что я не могла не почувствовать их правдивость. Подняв глаза, я увидела, как Де Круа и мадемуазель пересекают плац, пробираясь сквозь разбросанную повсюду технику. Пробормотав что-то невнятное в качестве извинения, я поспешно отступил в спасительную тень частокола. Когда они медленно проходили мимо, я услышал, как он легко шутит, и увидел, как она смеётся, искоса поглядывая на него.

 Слова предупреждения, сорвавшиеся с губ Ронана, всё ещё звучали у меня в ушах.
такая безрассудная беспечность по отношению к окружающей нас опасности поразила меня,
и я отошёл ещё дальше, не желая, как никогда, становиться одним из них.
В глубине души я знал, что сейчас не время для беззаботного смеха или
весёлых шуток.




Глава XXIII

Тень смерти над Миами


Было уже за полночь, когда я наконец прекратил свои труды, чувствуя, что
выполнил свою долю тяжёлой подготовительной работы. К этому времени
внутри частокола было сравнительно тихо; повозки были нагружены всем, что можно было погрузить до утра, и
многие из уставших солдат бросились на землю, чтобы
урвать хоть немного отдыха перед ранним призывом к выступлению. Женщины
и дети исчезли, чтобы найти тот комфорт, который был возможен среди
руин их бывших жилищ; и только часовые остались
настороже, торжественно совершая обход по узкой дорожке, выходящей на
частоколы и безмолвная равнина за ними.

Несмотря на физическую усталость, мой разум оставался чрезвычайно активным, и я
не чувствовал желания спать. Не припомню, чтобы я много размышлял
о трудностях нашего положения. Становишься беспечным и равнодушным
к опасности - и, по правде говоря, я не ожидал серьезных неприятностей с
индейцами во время завтрашнего марша через песчаные дюны; не то чтобы
Я во многом доверял тем, с неохотой обязательства, отжатой из вождей,
но ведь я чувствовал, что если правильно разобраться в этой открытой стране в нашей
сила была достаточной военной мощи, чтобы отразить любое нападение
из плохо вооруженных дикарей, мой многолетний опыт границу оказание меня немного
пренебрежительное индийской мужество и находчивость. Так случилось, что мой
беспокойный разум сосредоточился на других, более личных вопросах.
Я не мог избавиться от мысли о полуразличимой девушке, порхающей
в сумерках лагеря Поттаваттоми, особенно после того, как капитан Хилд
объявил, что это Эльза Мазерсон. Я с удивлением обнаружил,
что та, кого я искал, была не просто ребёнком, а взрослой женщиной;
в этом нас всех обманули слова её отца. Что она там делала,
прогуливаясь с такой очевидной свободой среди этих свирепых воинов? и как же мне было добраться до неё с надеждой на спасение, даже если бы она этого хотела? Очевидно, здесь была какая-то тайна
которую я никогда не смог бы решить, предаваясь праздным размышлениям; и всё же я мог лишь спросить себя, в чём заключается мой более важный долг — в том, чтобы защищать эту одинокую женщину, которая, казалось, не нуждалась в защитнике, или в том, чтобы помочь многим беспомощным людям, которые завтра должны были отправиться в долгий и опасный путь по дикой местности? В самом деле, на что я мог надеяться, помогая молодой девушке, если бы бросил остальных и попытался в одиночку проникнуть в индейский лагерь в поисках её?

 Затем мне пришла в голову другая мысль. Это была мадемуазель.

Именно это окончательно остановило меня. Кому бы она ни принадлежала
Я отдал ей своё сердце, она по-прежнему была той, ради кого я был готов жить или умереть; и, несмотря на Де Круа, завтра я буду скакать рядом с ней, в пределах досягаемости любого затаившегося врага.
Пусть девушка из Мазерсона подождёт; моя рука в первую очередь предназначена для защиты мадемуазель.

Занятый этими мыслями и пытаясь согласовать это решение со своей совестью, я вышел на платформу, чтобы
взгляните ещё раз на залитые лунным светом воды озера. Там виднелось несколько смутных фигур, склонившихся над брёвнами, но я предположил, что это
Я решил, что это члены ночной стражи, и, не испытывая желания общаться, остановился в уединённом месте в северо-восточном углу частокола. Как пустынно, как торжественно и впечатляюще выглядела эта сцена!
 На севере всё было чёрным в густой ночи, тени от деревьев
размывали слабое сияние луны и почти ничего не давали для
внимательного взгляда. Даже тот единственный луч света,
который накануне вечером сиял как дружеский маяк из дома Кинзи, теперь исчез. Я смутно различал тусклый
Я различил вдалеке очертания заброшенного дома и заметил большую лодку, пришвартованную у берега под частоколом форта. Несомненно, это была та самая лодка, на которой беглецы собирались завтра отправиться в плавание по озеру.

 Широкая гладь воды, сверкающая, как серебро, очаровала меня, как и всегда в своих бесчисленных изменчивых настроениях.
 Какое невыразимое одиночество говорило с душой в этих неизведанных просторах бушующего моря!как далеко блуждал взгляд, тщетно ища, на чём бы остановиться,
кроме сверкающей волны или тёмной впадины! Тайна
Века безмолвно лежали в этих вздымающихся волнах, накатывающих с
чёрного востока, издающих низкий стон, обращённый к равнодушному и
невнимательному небу. Чем дольше я смотрел, тем сильнее на меня наваливались
беспокойство, сомнения, мрачное недовольство. Жизнь казалась такой же
бесцельной, как и это постоянное волнение, просто серебристые
волны, которым суждено с бесполезной силой обрушиться на скалистый
берег, а затем откатиться обратно в могучую пучину.

Я склонился над частоколом, погрузившись в мечты о доме, и стал
вспоминать один за другим странные события последнего месяца, которые так причудливо
всё это должно было привести к полному перевороту в моей жизни, и на мгновение
я забыл о том, что меня окружает. Простой парень, мало что знавший о себе и ещё меньше о жизни, ехал на запад от Моми; мужчина,
по мыслям и характеру, теперь склонялся над осаждённым частоколом
Дирборна.

Меня вернуло к действительности лёгкое прикосновение к рукаву моей
рубашки и полусмеющийся-полураздражённый голос у моего локтя.

"Ну что, мастер Лаггард! Разве я не оказываю вам большую честь, разыскивая вас после того, как вы избегали меня все эти часы?"

Я взглянул на её милое личико и вопрошающие глаза, отметив в то же время, что Де Круа стоял всего в шаге от неё в тени.

"Я был очень занят, мадемуазель," — попытался я объяснить. "Это было время, когда требовалась каждая сильная рука."

"Чушь!" — последовал возмущённый ответ. «Разве я не заметил, что ты не раз слонялся здесь
сегодня вечером, хотя каждый раз, когда я подходил ближе, надеясь на
приветствие, я видел, как ты исчезаешь, словно по волшебству?
 Я льщу тебе, проявляя таким образом свой интерес? Но я лишь хотел
— Возможно, у меня есть объяснение тому, что я искал тебя. Признайся, ты боялся, что я буду сердиться на тебя за то, что ты отправился в столь опасное путешествие, не рассказав мне о своих планах.

 — Дело не совсем в этом, — ответил я, потому что притворяться мне всегда было нелегко, — я сделал только то, что, по моему мнению, могло бы тебе понравиться.
И я ни о чём не жалею в своих поступках, теперь, когда мы заручились обещанием потаватоми защищать нас во время похода.

Она внимательно смотрела на меня, пока я говорил, и я подумал, осознала ли она хоть в малейшей степени тот порыв любви к служению, который вдохновил меня на этот поступок.
Так это было или нет, но её настроение быстро изменилось.

"Должна признаться, вы для меня постоянная загадка, Джон Уэйленд, но, тем не менее, довольно интересная. Например, вот Джозетта, которая всего час назад уверяла меня, что ваше имя ей незнакомо, хотя, если мне не изменяет память, вы только вчера утверждали, что ищете её в стране Моми. Возможно, сэр, вы можете объяснить это противоречие?"

— «Всё было не совсем так, как вы изложили, мадемуазель», — пробормотал я, смущённый прямотой её нападок. «Я ничего не говорил».
Вы знали эту Жозетту, и вы обманули себя в этом вопросе.
Я приехал сюда в поисках молодой девушки, это правда, но не нашёл никаких следов её
до тех пор, пока несколько часов назад, как ни странно, не обнаружил её в самом сердце индейского лагеря.

— Вы нашли её там? Как странно!

— Действительно, очень странно, мадемуазель, особенно если учесть, что она, казалось, наслаждалась полной свободой среди дикарей.

— Ты говорил с ней?

 — Ни слова; я лишь мельком увидел её в свете костра,
и когда я хотел подойти к ней, вмешались воины и заставили меня
Назад. Но капитан Хилд, который видел ее в то же время, заверил меня, что это была
та, которую я искал.

- Тогда неудивительно, что ты мог так долго стоять здесь, рядом со мной,
и все же не видеть меня или оставаться равнодушным к моему присутствию, - сказала она,
слегка отступая назад. — Пойдёмте, капитан де Круа, прогуляемся к другому углу частокола и оставим мистера Уэйленда мечтать о своей таинственной красавице.

 — Вы меня не так поняли, — воскликнул я, разбуженный её словами, но ещё больше — улыбкой де Круа. — Она не так прочно засела в моей памяти, как эта, потому что до сих пор
в эту ночь я была должна ей совсем ребенком. Я не знал, что вы были после
платформа, полагая, что документы, которые я увидел во мраке для тех из
ночной охранник. Что это за темная фигура, даже сейчас склоняющаяся над бревнами
вон там?

В ответ раздался низкий голос Де Круа.

- Это капитан Уэллс, и мы застали его не в настроении разговаривать.
По-видимому, он не слишком верит обещаниям вождей.

 «Моя надежда в большей степени зависит от нашего боевого мастерства, месье, —
прямо ответил я, — потому что я всю жизнь знал о вероломстве индейцев. Они
может сохранить веру с нами завтра, Джон Кинзи имеет большое влияние
с ними по хорошему, тем не менее, я тщательно масло пистолет перед
езда вперед."

В его глазах читалось желание ответить; но прежде чем это успело произойти, девушка
между нами издала такой пронзительный крик, что мы посмотрели туда, куда она
указывала пальцем через озеро.

- Взгляните туда, господа! Видел ли когда-нибудь смертный столь ужасное зрелище
раньше? Что означает это предзнаменование?

Оно предстаёт передо мной во всех мрачных, жутких подробностях, хотя я прекрасно понимаю, что моё перо не сможет описать его должным образом или передать даже
Слабое ощущение всепоглощающего страха от того, что мы увидели. Природа способна нарисовать то, что человеческая рука никогда не сможет воспроизвести; и хотя, как
теперь я хорошо знаю, это было не более чем странное смешение облаков
и луны в атмосферной иллюзии, всё же эффект был впечатляющим
до такой степени, что его трудно было представить в условиях мира
и безопасности. Для нас это было ужасным предупреждением, таинственным
проявлением сверхъестественной силы, леденящим кровь и вселяющим
мучительную боль в наши души. С далёкого востока надвигалась
Огромное чёрное облако, кое-где разорванное ярко-жёлтыми полосами,
разрывалось на части электрическими разрядами. Лунный свет озарял его тяжёлые края
бледным призрачным сиянием, и по мере того, как оно быстро розовелоОн поднимался всё выше и выше в
небо, затмевая звёзды, и, казалось, господствовал над всем
пространством, угрожающе нависая над нами и принимая форму
какого-то гигантского чудовища с ухмыляющимся лицом и жестоким
ртом, наклонившегося вперёд, словно чтобы ударить нас огромной
поднятой рукой. Возможно, наши напряжённые нервы
преувеличили сходство, но я никогда не видел ничего более
ужасающе реального.

На мгновение я сжался, как трусливый подлец, за бревнами,
уставившись на это ужасное видение, на это насмешливое дьявольское лицо.
смерть предстаёт в какой-то ужасной и неожиданной форме. Казалось, что дыхание этого существа должно быть заразительным и что оно собьёт нас с ног или затащит в свои безжалостные объятия. Молитва дрожала на моих губах, но так и не сорвалась с них, потому что я мог лишь смотреть вверх на могучую ползучую тварь, которая теперь нависала над нами, и поднимать руки в бессильной попытке предотвратить сокрушительный удар.

Я слышал, как девушка рыдала, опустившись на платформу, и
мельком увидел Де Круа, его лицо пожелтело в странном свете, когда
он долго смотрел в оцепенении ужаса на воду, схватился руками
Палисейдс. Это был капитан Уэллс, который стоял рядом с нами, кто
первый найденный голос.

"Это Смертная тень миамцев!" - крикнул он сдавленным голосом.
шагая к нам по узкому настилу, он указал на восток. "Я
знал, что это должно произойти, ибо наша судьба предрешена".

Я не знаю, какие века индийских суеверий стояли за этим роковым
высказыванием, но, когда мы столкнулись с этим ужасным призраком, его
слова повергли меня в безмолвный трепет. В крови у всех нас такие ужасы
задержаться, чтобы лишить мужества самых храбрых; и на мгновение такой испуг и паника
охватили меня, какого я никогда не испытывал ни до, ни после. Я, который смеялся над
смертью даже в час пыток, погрузился в смертельную агонию перед этим
тайна света и тени, как будто это действительно предвещало гнев
великого Духа.

Рыдания Мадемуазель напомнил мне чем-то сам, и привел меня к
забудь мой собственный ужас, что я мог бы помочь снять ее.

— Умоляю вас, не бойтесь, — настаивал я, хотя мой голос дрожал, а губы пересохли.
— Пойдёмте, мадемуазель, — я взял её за руку и сжал её.
чувствуя, как это прикосновение успокаивает мои расшатанные нервы, «подними голову и
посмотри! Облако уже распадается на части и почти утратило свою устрашающую форму. Не обращай внимания на слова капитана Уэллса; он вырос среди индейцев и пропитан их суевериями. Де Круа,
приди в себя и помоги мне придать храбрости этой девушке».

Он отпрянул от частокола, словно силой воли заставил себя отвести зачарованный взгляд от гряды облаков, дрожа, как человек, страдающий лихорадкой.

 «Боже! Видели ли когда-нибудь человеческие глаза столь отвратительное зрелище!» — воскликнул он.
— Голос дрожал, он прикрыл лицо рукой. — Это будет преследовать меня до самой смерти.

 — Ба! — Всё забудется с возвращением дневного света, — поспешил я
ответить, потому что нашёл утешение в действии и уже заметил, что
облака теряют форму и быстро плывут на юг огромной клубящейся массой. «Не стой там, как слепая сова,
а помоги мне убедить мадемуазель в глупости её страхов».

Эти слова задели его сильнее, чем удар;
но когда он опустился на колени рядом с ней, я заметил, что в его голосе почти не было прежней
безрассудности.

— Это действительно так, Туанетта, — это было всего лишь облако, и оно уже сильно изменилось.
Когда солнце позолотит равнину, это станет поводом для смеха, и я расскажу об этом в Монреале. И всё же, святой Гиз! Это было довольно страшно, и мои колени до сих пор дрожат от ужаса.

Мадемуазель была самой храброй и хладнокровной девушкой из всех, кого я знал, но
это ужасное происшествие так сильно её напугало, что
она согласилась спуститься вниз только после наших настойчивых уговоров. Там, у подножия лестницы, я остановился.
в сторону, чтобы позволить Де Круа пройтись с ней по параду; но она
не хотела уходить, не сказав ни слова на прощание.

"Не считай меня слабым и глупым", - она умоляла, ее лицо, все еще белый
от ужаса, перевернутый на меня в лунном свете. "Это было так призрачно
и жутко, что я поддался внезапному страху".

"Тебе не нужно оправдываться", - поспешил я заверить ее. «Когда эта тварь напугала нас с Де Круа и даже довела до безумия такого старого солдата, как капитан Уэллс, неудивительно, что она напугала и девушку, какой бы храброй она ни была в присутствии реальной опасности. Но теперь вы можете спать,
убежденный, что это не что иное, как плывущее облако.

Она улыбнулась мне через плечо, и я ревниво следил за парой
глазами, пока они не исчезли. Я заметил капитана Уэллса, стоящего рядом со мной.

"Вы подумали, что я бредил там, наверху", - сказал он серьезно. "завтрашний день докажет
что моя интерпретация видения была правильной".

"Вы верите, что это пророчество зла?"

«Это было предупреждение Великого Духа — Смертельной Тени Миамиса. Она никогда не являлась людям нашего племени, кроме как накануне великой катастрофы, предвестницы ужасной трагедии. Мы выезжаем из этих ворот навстречу смерти».

Было ясно, что никакие доводы рассудка не могли изменить его индейских
предрассудков; и, сказав еще несколько слов упрека, я оставил его стоять
там и стал искать место, где я мог бы прилечь. Оцепенение
ощущение сверхъестественного страха уже покинуло меня, потому что при разрушении
этого облака странной формы я понял его причину; и теперь физическая
усталость, которую я чувствовал, пересилила все остальное. Я нашел тихий уголок и, воспользовавшись
седлом вместо подушки, вскоре крепко уснул.




ГЛАВА XXIV

ДЕНЬ СУДЬБЫ

15 августа 1812 года. Моя рука дрожит, и перо замирает, когда я пишу
слова; ибо память о тех трагических часах, какими бы далёкими они ни были,
овладевает мной, и я снова вижу лица мёртвых, изуродованные тела,
обезображенные черты несчастных жертв дикого предательства. Если бы я писал
просто роман, я мог бы скрыть многие подробности за завесой молчания;
но я пишу историю, и, какой бы мрачной она ни была, я могу
рассказать о ней, строго придерживаясь истины. Я
боюсь снова вспоминать печальные события той кровавой бойни, чтобы не
ошибиться в описании; но я могу сказать, что
плохо, только то, что я видел в суженном поле моего личного
опыта, где меня застала судьба того дня. Из вихря столь
жестокой и внезапной борьбы человек, отчаянно сражающийся за
свою жизнь, лишь мельком и смутно видит, что делают другие вокруг
него или в других частях поля; и многое было записано в том, что
люди называют историей того дня, о котором я ничего не знаю. Я не стану пытаться рассказать больше, чем простую
историю о том, что случилось со мной и теми, кто столкнулся с опасностью рядом со мной.

Несмотря на царившую вокруг меня суматоху, вызванную приготовлениями к отъезду, я проспал допоздна, одурманенный сильной усталостью. Солнце
уже стояло высоко, заливая золотом внутреннюю часть западной стены частокола, когда меня разбудило какое-то необычное беспокойство. Я сел и огляделся, едва осознавая, где нахожусь.
Парад был полон движущихся фигур, и я сразу заметил
радостные лица тех, кто был ближе ко мне, как будто весь гарнизон
радовался, что наконец-то настал час отъезда. Северная
Половина небольшого открытого пространства была заставлена гружёными повозками всех видов, к которым быстро привязывали лошадей, мулов и даже волов, в то время как женщины и дети карабкались на колёса, усаживались на груды походного снаряжения и сворачивали брезент, чтобы лучше видеть и чувствовать лёгкое дуновение утреннего ветерка.

Офицеры полиции сновали туда-сюда среди толпы
рабочих с серьёзными лицами, но не пытались пресечь необычное
Веселье солдат. На какое-то время все оковы дисциплины, казалось, ослабли. Несколько поселенцев и жителей равнин, собравшихся в форте для защиты, невозмутимо наблюдали за происходящим, лежа в тени бревенчатой стены или отдыхая рядом со своими лошадьми, уже готовыми к походу; в то время как миами беспокойно толпились у своих костров для завтрака, их лица, как обычно, ничего не выражали, хотя многие из них в ожидании катастрофы почернели от загара.

Очевидно, это был час, назначенный для нашего окончательного побега из Форт-Дирборна
Я был совсем рядом и поспешил воспользоваться возможностью принять ванну и позавтракать. Сейчас, оглядываясь на события того дня спустя столько лет, я не помню, чтобы боялся будущего или всерьёз задумывался о предстоящем испытании. Суматоха и волнение вокруг меня, приподнятое настроение людей действовали как тонизирующее средство, и я помнил только, что мы снова направляемся на восток, и моя главная забота — быть готовым быстро выехать вместе с колонной.

Было около девяти часов, когда все приготовления
были завершены, и гулкий сигнал горна призвал отстающих.
по местам перед открытым парадом. Офицеры, уже сев на коней, ехали
тихо, распределяя каждого возницу и повозку по местам в
марширующей колонне и тщательно собирая войска. Многие больные из
гарнизона были вынесены из казарм завернутыми в одеяла,
и осторожно перенесены на места рядом с женщинами и детьми в
нагруженных фургонах; в то время как мужчины, годные к действительной службе, быстро присоединились к ним.
южная стена, справа от их стройной колонны, напротив
зарешеченный вход. Мне было поручено ехать с арьергардом рядом
фургоны в сопровождении нескольких поселенцев и пятнадцати миамовцев
под командованием сержанта Джордана. Капитаны Хилд и Уэллс, у последнего
лицо было так перепачкано, что я с трудом узнал его,
заняли позицию во главе ожидающей колонны перед закрытыми воротами
и сидели там на лошадях, глядя на нас и с тревогой наблюдая за нашим довольно медленным построением.

Джон Кинзи присоединился к ним, его лицо было серьёзным и озабоченным, в руках он держал длинное ружьё.
Дамы из гарнизона, одетые по-простому,
После долгого и трудного путешествия они вышли из своих комнат, и им помогли сесть на приготовленных для них лошадей. Де Круа сопровождал
мадемуазель, одетую для весёлой прогулки по парку, и подал ей руку в перчатке, чтобы помочь сесть в седло, со всей галантностью, которую он мог бы проявить по отношению к королеве. Теперь я знал, что это не мальчишеская игра, и, подавив свою природную застенчивость, я смело погнал своего коня вперёд, пока мы не поравнялись с ней, и даже осмелился приподнять шляпу в знак вежливого приветствия.

 Никогда я не видел её прекраснее, чем в тени
широкополая шляпа, которую она надела, чтобы защититься от жаркого солнца, не скрывала её ясных щёк; в смеющихся глазах, которыми она меня поприветствовала, не было и намёка на вчерашний ужас.

 «Я точно знаю, что в этой весёлой компании есть одно грустное сердце, — воскликнула она, — потому что, пока мы радуемся возвращению в цивилизацию, господин
Вэйланд выглядит по-настоящему печальным; без сомнения, он думает о ней,
которая на время стала индианкой.

Её беспечный шутливый тон задел меня, но я быстро ответил, не желая
вызывать у неё опасения по поводу безопасности нашего путешествия.

- Это правда, мадемуазель. Мне очень не нравится оставлять в опасности одну
До сих пор я отправился искать; я не могу изгнать из головы
думал, что, возможно, я не исполнить своего долга по отношению к ней. И все же, несомненно, у вас
нет особых причин для жалоб, поскольку я, вместо этого, намеренно выбрал
ехать здесь рядом с вами, чтобы я мог быть рядом, чтобы защитить вас
если возникнет такая возможность, - при условии, что мое присутствие всегда будет соответствовать
ваши пожелания и одобрение".

Она поклонилась, насколько это было возможно в высоком седле, и бросила
лукавый взгляд с меня на невозмутимое и самодовольное лицо
француза.

«Я действительно очень рад и счастлив, месье, что являюсь объектом такой преданности, но я очень боюсь, что вы окажетесь плохим попутчиком, если будете так угрюмы. Капитан де Круа сегодня полон остроумия и хорошего настроения и уже развеселил меня воспоминаниями о более счастливых днях».

 «Неужели?» — спросил я, с любопытством глядя на него. «Он быстро
забыл о зловещем предзнаменовании прошлой ночи. Я думал, что дневной свет
вселит в него новые чувства».

«А почему бы и нет? Это было всего лишь облако, как мы все теперь знаем, — хотя я
Признаюсь, в тот момент это меня сильно напугало. Вы сами, кажется, до сих пор не избавились от этого ужаса.

 — Меня беспокоит не сверхъестественное, — возразил я. — Как вы можете видеть, капитан Уэллс с почерневшим лицом скачет навстречу тому, что он считает верной смертью. Признаюсь, мадемуазель,
Я с нетерпением жду серьёзного столкновения с краснокожими, прежде чем мы избавимся от них, несмотря на их обещания; и поэтому я буду держаться рядом с вами, надеясь, что моя рука послужит вам лучше, чем мой язык, до наступления ночи.

Ее глаза стали серьезными, пока она слушала; ибо я говорил серьезно,
и в них появилось выражение, которое взволновало меня. Прежде чем кто-либо мог
еще раз говорю, прапорщик Ронан ехал рядом со мной.

"Вэйланд", он с тревогой спрашивали: "что это я слышу о
странное предзнаменование на востоке небо прошлой ночью? Ты видел там что-нибудь
ужасающее?"

«Это было не более серьёзно, чем облако, которому вздумалось принять форму
чудовища, и его вид был самым устрашающим, пока мы не поняли
природу его образования. Тогда оно стало просто странным воспоминанием.
плести сказки про. Мадемуазель здесь видел, и остается в большинстве
отличное настроение, тем не менее".

Он приподнял шляпу перед ней и пристально посмотрел на Де Круа, который едва заметно
кивнул в ответ на его приветствие.

- Клянусь Небом! он воскликнул с явным облегчением: "Мне показалось, что
Природа вступила в сговор с теми красными демонами, чтобы лишить нас мужества,
когда я впервые услышал этот слух. Я так убеждён, что назревает беда, что у меня все нервы на пределе из-за этой тайны.

 «Дикари собираются снаружи?»

 «Да! их сотни, они ждут нас у подножия холма».
холм, и я был там с самого рассвета. Смотрите! Часовых зовут вниз, и люди у воротных рычагов. Я должен вернуться на свой пост.

Он протянул мне руку, и я тепло пожал её, чувствуя, как моё сердце
мгновенно наполняется сочувствием к этому храброму, порывистому юноше.

— Вы сегодня едете в арьергарде, — сказал он, медлит, словно не желая уходить, — а мой долг — в авангарде. Возможно, мы больше не встретимся, но Бог, о котором мы говорили прошлой ночью, укрепит наши сердца, чтобы мы выполнили свой долг. Неважно, где люди умирают, важно, как они умирают.
До свидания, мадемуазель! Капитан де Круа, я желаю вам приятного
путешествие.

Сняв шляпу, он ударил шпорами своего норовистого коня и ускакал, а
звонкие звуки горна призвали ожидавшую колонну к вниманию.

Я с возрастающим интересом наблюдал за происходящим передо мной. Тяжелые бревенчатые ворота были отворены, медленно распахнулись внутрь и остались без охраны. Капитан Хилд произнес одно строгое слово приказа, и
Капитан Уэллс с отрядом своих миамов, наседавших на его лошадь,
медленно въехал в проём и оказался в потоке солнечного света.
Капитан Хилд и мистер Кинзи бок о бок с миссис Хилд верхом
На резвом гнедом коне, в ярде позади них, следовал за ними по пятам; и
затем по строгому приказу лейтенанта Хельма крепкая колонна пехотинцев,
тяжеловооружённых и марширующих в колонне по четыре, торжественно обогнула
столб у ворот и вышла через узкий проход.
 Регулярная походка, очевидная дисциплина и уверенный вид
людей произвели на меня впечатление. Пока я наблюдал за ними, маленький гарнизонный оркестр
внезапно заиграл, и улыбающиеся лица солдат омрачились, когда
они огляделись в недоумении.

— Святой Гиз! — взволнованно воскликнул де Круа. — Это «Мёртвый марш»!

Я заметил, как в глазах мадемуазель мелькнуло испуганное удивление, и положил руку на её руку, лежавшую на луке седла. Младший лейтенант Ронан быстро поскакал вниз по колонне с сердитым лицом и резким приказом заглушил этот зловещий звук.

— «Ещё одна песня, дурак, или ни одной!» — властно сказал он. «Должно быть, сам дьявол сегодня командует нашим походом».
Когда колонна двинулась дальше, скрипучие повозки одна за другой падали на землю.
Мы стояли в очереди за ним, пока наконец не подошла наша очередь, и мы с Де Круа,
держась за поводья резвой лошади мадемуазель,
проехали между столбами ворот туда, откуда нам открывался вид на волнующую сцену внизу.

Было ясное, светлое утро, на всём небосклоне не было ни единого
облачка; великолепный солнечный свет переливался всеми
цветами радуги на поверхности озера, едва колыхавшейся от лёгкого
ветерка. Никогда ещё природа не улыбалась мне так ярко, как в тот
момент, когда я смотрел на широкую равнину, залитую светом
Лето отражалось в мерцающих волнах золотистой прерии и
сверкающего песка. Несмотря на всю свою опустошённость, это была картина,
которой стоило дорожить, и ни одна её деталь никогда не покидала моей памяти.

 Какими огромными казались расстояния в этой ясной, освещённой солнцем
атмосфере, и какими яркими и выразительными были разнообразные цвета,
расстилавшиеся перед глазами, контрасты света и тени, которые ни одна человеческая кисть, какой бы смелой она ни была, не осмелилась бы изобразить на холсте. Первобытная земля, идеализированная расстоянием, обширная и бескрайняя
равнины, бескрайнее море, километры сверкающего песка и, нависающая над всем этим, глубочайшая, самая тёмная синяя арка, которая когда-либо отражала столь прекрасную картину дикой природы.

 Разрозненные группы тополей, беспорядочные холмы и гряды песка, серебристая лента реки лишь подчёркивали всё это и придавали новый смысл тому, что в противном случае было бы просто пустыней. Тогда я мало что знал о том, что происходило в эти годы в этих
одиноких местах и в пределах моего кругозора; но обрывки легенд о границе
всплывали в памяти, пока я не вспомнил имена многих
бывалые путешественники — Ла Саль, Жолиет, иезуит Маркетт, — которые, должно быть, разбивали лагерь у того самого ручья.

 Колонна остановилась, когда последние отстающие миновали ворота, и на мгновение мы в тишине присели на склоне, пока длинная вереница выстраивалась для движения. Индейцы, на первый взгляд, неорганизованной толпой, уже окружили голову колонны, и Уэллсу с трудом удавалось удерживать своих разведчиков-майами на месте. Несколько разрозненных и прячущихся дикарей — в основном, как я тогда подумал, скво — незаметно
Они медленно поднимались по склону небольшого холма, торопясь начать
разграбление форта, как только мы его покинем.

 Несмотря на дикую и неспокойную обстановку, я не заметил никаких тревожных признаков
враждебности и с облегчением повернулся к мадемуазель. Её
тёмные глаза, встретившиеся с моими, были полны сдерживаемого веселья.

"Я думала, вы будете сидеть там и мечтать весь день," — сказала она приятным голосом.
«И у меня едва ли хватит духу винить тебя. Это действительно справедливая сцена,
и я почти жалею, что ухожу, теперь, когда пришло время.
Никогда прежде его редкая красота так сильно не привлекала меня".

"Это огромное расстояние, раскинувшееся там, делает все таким мягким для глаз"
- ответил я, радуясь, что передаю ее настроение, - "и все же капитан де Круа
и я хорошо знаю, что путешествовать по нему гораздо менее приятно, чем смотреть на
здесь. Мы думаем о болотах, лесах, лигах песка и
быстрых реках, которые будут препятствовать нашему прогрессу ".

— «Едва ли я могу себе представить, — тихо пробормотала она, — что капитан де Круа
виноват в том, что потратил драгоценное время на размышления о чём-то столь тривиальном
этим утром. Он беседовал со мной о том, как правильно подстричь его
жилет, и я уверена, что он слишком увлечён этой темой, чтобы обращать внимание на что-то другое».

Я взглянула на него и улыбнулась, а моё сердце затрепетало от её мягкого сарказма,
потому что, конечно же, никогда ещё более нелепая фигура не восседала на лошади на западной тропе. Не знаю, по какому модному кодексу он одевался, но
от своих изящных остроносых бронзовых туфель до шляпы с лентами он
по-прежнему был денди с бульваров, его тёмные усы закручивались
вверх, пока их кончики почти не касались ушей, а изящно вырезанный
конный хлыст лениво свисал с его запястья. Казалось, он уже
Он исчерпал все свои возможности для разговора, потому что не замечал нашего
присутствия, роясь одной рукой в жёлтой перчатке в недрах
седельной сумки.

"Святой Дени, Сэм!" — сердито воскликнул он, обращаясь к своему чёрному спутнику.
"Я не могу найти ни пуховку, ни мешочек с духами!
_Parbleu!_ если они остались позади, ты вернешься за ними,
хотя каждый индеец в этой стране Иллинойс встанет между ними. Иди сюда, ты.
чертенок тьмы, знаешь ли ты что-нибудь о них?"

"Они со стаей, масса де Круа", - последовал маслянистый ответ. "Я закончил".
предполагал, что они вам не понадобятся, пока мы их не получим.

- Они нужны! Мало ты знаешь о требованиях джентльмена! Святой
Гиз! Да ведь они оба понадобятся мне сегодня же! Отвезу тебя вперед
туда и посмотрю, нельзя ли их выделить среди других
вещей. "

"Смотрите, месье!" - внезапно воскликнула мадемуазель, одной рукой сжимая мою руку,
в то же время она нетерпеливо указывала другой. "Вон плывет лодка с
Госпожой Кинзи и ее детьми! Должно быть, это Жозетта на носу,
с весёлой лентой на шляпке. Она очень хотела поехать с нами,
но мистер Кинзи не позволил.

 Лодка только что вышла из устья реки и набирала скорость.
офф-Шор, с полдюжины индейцев трудятся на веслах.

"Еще дважды был однозначно самый простой ход, как мы должны узнать, прежде чем
ночь," сказал Я, наблюдая за их развитием с любопытством. "Я полагаю, ты будешь
скоро жалеть, что не был с ними ".

"Никогда, мастер Вэйланд!" - кричала она, с немного бросает в дрожь, и быстро
поднятие рук на ее лицо, как бы отгородиться от взгляда. «Воспоминания о часах, проведённых на озере в последний раз, всё ещё слишком ярки. Я стал бояться воды, как злого духа. Смотрите! Колонна возобновляет свой путь, и дикари идут рядом с нами, как почётный караул».

Всё было так, как она сказала. Началось долгое, трудное путешествие, и медленно,
как огромная змея, погружённая в зимний сон, ползущая колонна
двигалась вперёд. Мы, замыкающие, спускались по склону на
ровную равнину, и каждый наш шаг был неосознанным приближением к битве и смерти.




Глава XXV

В пасти тигра


Мы беспечно болтали о разных вещах, медленно продвигаясь вперёд, а наши
лошади без поводьев следовали за теми, что шли впереди по хорошо заметной тропе
вдоль песчаного пляжа у самой воды. Мадемуазель была полна
Жизнь била ключом, и он был полон добродушного веселья; в то время как де Круа, найдя в своём багаже всё необходимое, стал остроумным и разговорчивым, даже развлекая меня время от времени пустыми разговорами, доносившимися до моих ушей, — ведь ему удалось настолько завладеть вниманием юной девушки, что вскоре я уже сидел молча в седле, почти не присоединяясь к их весёлой болтовне, и смотрел на меняющуюся впереди картину.

Не знаю почему, но, спокойно размышляя о событиях того утра,
я должен был быть уверен, что дикари не причинят нам вреда; однако
это чувство постепенно овладевало мной, и я даже начал сожалеть, что не остался в поисках той, ради которой я проделал такой долгий путь. Конечно, мне было бесполезно дольше оставаться рядом с мадемуазель, потому что Де Круа так хорошо разбирался в тонкостях светского общения, что я был для него как ребёнок. Более того, было ясно, что он нравится девушке, иначе он бы никогда не осмелился так монополизировать её внимание. То, что она видела насквозь большую часть его тщетных
притворств, было вполне вероятно; её слова подтвердили это.
Тем не менее было ясно, что он ей нравится; он был подобен сверкающему драгоценному камню в этой суровой глуши, а я был слишком недалёк умом и скуден опытом, чтобы надеяться на успех в борьбе с ним за благосклонность такой прекрасной и весёлой девушки, как эта Туанетта.

Я обдумывал всё это, пока ехал в лучах солнца, не сводя глаз с раскрашенных дикарей, которые шли справа от нас в таком невозмутимом молчании и с кажущимся безразличием. Я прислушивался к лёгкому подшучиванию и пустым комплиментам моих спутников. Да, это было бы
тем лучше. Когда индейцы покинут колонну у истока озера, я
придумаю какое-нибудь оправдание, которое позволит мне сопровождать их на обратном пути, и останусь в окрестностях форта, пока не найдут Эльзу
Мазерсон.

 Прямо перед нами по зыбкому песку тащилась большая армейская повозка, запряжённая неуклюжими волами. Тяжёлый брезент
был высоко поднят спереди, и я увидел несколько женщин и детей,
сидевших на сложенных внутри постельных принадлежностях и с любопытством
смотревших на поток индейцев, угрюмо бредущих рядом
Колёса. Некоторые из малышей поразили меня выражением широко раскрытых от удивления глаз, и я подъехал, чтобы поговорить с ними;
ведь любовь к детям всегда в моём сердце.

 Когда я развернул лошадь, чтобы вернуться к мадемуазель, мой взгляд упал на частокол старого форта, который теперь находился немного позади нас; и, к моему удивлению, он уже кишел дикарями. Не менее пятисот индейцев — все они были воинами и хорошо вооружены — шли в качестве охраны рядом с нашей длинной и разрозненной колонной, но сотни других
Они уже перебежали через холм и хлынули в ворота форта,
жаждущие добычи. Я слышал их крики, их яростные вопли
ликования, в то время как угрюмые и молчаливые парни, сопровождавшие нас,
даже не оглядывались, хотя я то и дело ловил на себе их жестокие,
коварные взгляды. Это зрелище заставило меня задуматься, и я
снял с плеча винтовку и положил её на луку седла, чтобы она была
под рукой.

Тропа, по которой мы шли, теперь сворачивала к озеру, огибая
длинный высокий гребень из утрамбованного песка, отделявший берег от
прерия. Здесь две наступающие линии — белая и красная — разошлись.
Индейцы двинулись к западной стороне песчаного хребта,
а капитан Уэллс и его разведчики из Майами продолжили свой путь вдоль
берега. В этом движении не было ничего, что могло бы вызвать подозрения
в предательстве, поскольку в этом месте берег слишком сужался, чтобы
такое большое количество людей могло идти в ряд, и поэтому было вполне естественно,
что наши союзники искали более широкое пространство для марша, зная, что
они могут легко соединиться с нами примерно в миле ниже, где берег
Они снова удалились. Их исчезновение из поля нашего зрения стало для нас настоящим облегчением; и всё стало таким тихим, если не считать скрипа колёс и тяжёлого топота копыт, что мадемуазель удивлённо подняла голову.

"Что случилось с индейцами?" — спросила она. "Они уже ушли от нас?"

Я указал на песчаную гряду.

«Они движутся параллельно нам, но предпочитают идти по траве прерий, а не по этой прибрежной гальке. Что касается меня, то я бы с радостью обошёлся без их охраны, потому что, на мой взгляд, мы достаточно сильны, чтобы защитить себя».

"Ай, достаточно сильный против дикарей", - вставил де Круа, глаза
на линию перед ее бытия; "все же, если случайно была предательства
задумано, конечно, я никогда не видел военного формирования, менее приспособленные для
отражении внезапного нападения. Посмотрите, как эти парни маршируют вон там! - все!
кучкой, и даже без охраны капрала для защиты
фургонов!"

Тогда я не был солдатом и мало что знал о военном строе, но его
критика казалась справедливой, и я не решился ответить. В тот самый момент
впереди, где командовал капитан Уэллс, возникла неразбериха.
его разведчики привлекли моё внимание. К тому времени мы, должно быть, отъехали от форта на полторы мили, и я вспомнил небольшую группу деревьев, стоявших у тропы, где мы остановились по пути на запад, чтобы впервые увидеть Дирборн. Сначала я мало что мог разглядеть впереди, но вдруг увидел, как отряд миамов поспешно рассеялся, словно облако, гонимое вихрем, и в следующее мгновение отчётливо различил капитана Уэллса, быстро скачущего обратно к пехотной колонне с непокрытой головой и поднятой рукой
яростно жестикулируя. Через мгновение вся колонна остановилась в изумлении и
недоумении.

"Что случилось?" тревожно спросила мадемуазель, прикрывая глаза рукой.
"На нас напали индейцы?"

"Бог знает!" воскликнул я, крепко сжимая винтовку. "Но это, должно быть,
они, — смотрите туда!"

Быстро выстроившись в шеренгу, словно по команде, хотя мы не слышали
звука приказа, солдаты дали один быстрый залп по песчаному
гребню справа от них, а затем с криками, которые донеслись до нас
смутно, бросились в дикую атаку на вершину. Это было всё, что я
увидели борьбу впереди, - ибо с криком ужаса миамцы
, составлявшие арьергард, сорвались со своих постов у фургонов и
в панике и диком ужасе побежали назад мимо нас. Я видел сержанта
Джордан бросился наперерез их бегству, яростно нанося удары
своим ружьем и проклиная их за свору трусливых псов; но он
был беспомощно отброшен в сторону в их слепом стремлении к спасению.

- Вэйланд! — Де Круа! — закричал он, падая на колени, — помоги мне остановить этих псов, если хочешь спасти наши жизни!

Это было глупо, но в порыве страсти я сделал это, и Де Круа
Он был рядом со мной. Двое или трое пеших поселенцев присоединились к нам,
и вместе мы так яростно набросились на этих трусливых ренегатов,
что на какое-то время мы их одолели, хотя из-за страха они были в отчаянии,
и им было трудно противостоять. Я помню, как Де Круа, пришпорив своего вздыбленного коня,
налетел на сбившихся в кучу людей, безжалостно хлеща их по лицам
кнутом, словно думая, что мадемуазель восхитится его безрассудной храбростью.

Дикий крик, в котором слышалось безумное ликование, внезапно
достиг наших ушей; «Миами» повернули налево, как стая
Испуганные птицы, и мой встревоженный взгляд упал на орду обнажённых
индейцев, которые выли, как безумные, и размахивали оружием,
переваливаясь через песчаный гребень в тридцати футах от нас. С
предупреждающим криком, который был наполовину проклятием в адрес
собственной безумной глупости, я вонзил шпоры в бока лошади, тщетно
пытаясь оказаться между ними и девушкой. Едва испуганное животное сделало
быстрый рывок, как мы оказались в людской лавине, словно в стальных тисках. Дюжина тёмных рук схватила меня за уздечку или вцепилась в
Я видел их смуглые лица, искажённые жаждой крови, их глаза,
полные страсти и ненависти. Я слышал выстрелы неподалёку,
но мы были слишком тесно прижаты друг к другу, чтобы сделать что-то, кроме
отчаянной рукопашной схватки с дубинками и ножами.

Седло — не лучшее место для того, чтобы размахивать винтовкой, но я высоко
поднялся в своих деревянных стременах и яростно бил по каждой индейской голове, которую видел, разбивая их лица, пока они не попятились в ужасе. Я выиграл ярд — два ярда — три, — мой конь злобно кусал их за обнажённую плоть и лягался обеими передними ногами, как
дьявол, в то время как я описывал прикладом расширяющийся круг смерти. На мгновение мне показалось, что мы можем оттеснить их назад; но затем эти дьяволы
заблокировали меня, цепляясь за ноги моего коня в предсмертной агонии и
смеясь мне в лицо, когда я их добивал.

Однажды я услышал, как Де Круа выругался по-французски рядом со мной, и огляделся в безумной суматохе, чтобы увидеть, как он рубит и колет сломанным клинком, проталкиваясь в самую гущу _m;l;e_, словно получая от схватки настоящее удовольствие. Пока я наблюдал за ним, в воздухе просвистел нож, сверкнуло на солнце, и он пошатнулся
Он упал с лошади навзничь и исчез в толпе внизу.

Никогда в жизни я не сражался так, как тогда, чувствуя, что
только я могу надеяться добраться до неё и отбить этих мерзких тварей,
пока не придёт помощь. Приклад моей винтовки разлетелся вдребезги, как
стекло; но я взмахнул железным стволом с силой, которая, как мне казалось, была силой двадцати человек, нанося удары, толкая, пронзая, стиснув зубы, не видя ничего, кроме кровавого тумана, не заботясь ни о чём, кроме как бить и убивать. Я не знаю, продвинулся ли я хоть на шаг в этом последнем усилии.
Хотя моя лошадь ступала по мёртвым телам. Лишь однажды за эти ужасные секунды
я мельком увидел мадемуазель сквозь туман борьбы,
сквозь путаницу поднятых рук и сверкающей стали. Она осадила лошадь
у колеса остановившейся повозки и с бледным лицом и горящими глазами
отчаянно хлестала заряженным кнутом по красным рукам, которые пытались стащить её с седла.

Взгляд бесил меня, и снова мои шпоры были загнаны в моей лошадки
фланги. Как он бросился вперед, кто-то сзади ударил меня
сокрушительный удар по затылку, и я пошатнулся в седле,
перед глазами у меня всё поплыло, и я рухнул лицом вниз на груду
перекатывающихся, переплетённых тел.

[Иллюстрация: «Она осадила лошадь у колеса остановившейся повозки».]




Глава XXVI

Поле мёртвых


Яростное брыкание моего коня в предсмертной агонии и его последний
толчок, отбросивший меня на землю, несомненно, спасли мне жизнь. Поддавшись безумному желанию грабежа, дикари
разбежались, когда я упал, и оставили меня лежать там, считая мёртвым. Не думаю, что
В первые мгновения я совершенно потерял сознание, хотя всё
перед глазами расплывалось, и я был придавлен тяжестью, навалившейся на меня,
так что малейшее движение причиняло боль; я даже дышал с огромным трудом.

Но я и слышал, и видел, и мой разум был напряжённо занят
потоком мыслей, ужасом от всего, что происходило вокруг меня. Как бы я хотел стереть это из памяти, навсегда забыть адские деяния этих танцующих дьяволов, которые насмехались над человеческими страданиями и смеялись над слезами и молитвами! Это было ясно, когда раздались дикие радостные крики.
со всех сторон, что индейцы зачистили поле боя. Отдалённые звуки выстрелов прекратились, и я услышал жалобные крики женщин, испуганные вопли детей, пронзительные стоны, срывающиеся с искажённых болью губ. Рядом со мной лежал мёртвый воин, его изуродованное лицо с широко раскрытыми мёртвыми глазами было так близко, что я мог видеть только узкую щель. В этом маленьком
отверстии я видел, как совершается убийство, пока не закрыл глаза в содрогании от ужаса,
обезумев от собственного чувства беспомощности и ощущая ужасную судьбу
это, должно быть, уже случилось с той, кого я любил. Видит Бог, тогда у меня не было ни малейшего желания жить; я и не мечтал, что увижу, как в тот день заходит солнце. Смерть была повсюду, в самых ужасных своих проявлениях; и каждый крик, доносившийся до моих ушей, каждое зрелище, представавшее моим глазам, лишь усугубляли ужасающую реальность моей собственной беспомощности. Неподвижный вес лошади душил меня, так что я едва дышал,
почти всхлипывая, и не осмеливался даже пошевелиться, окружённый
беспощадными злодеями, которые теперь были отвратительно пьяны
с кровопролитием. Однажды я услышал, как мужчина умолял о пощаде, выкрикивая эти слова, как будто невыносимая боль лишила его мужественности; я видел, как молодая женщина упала навзничь, и рукоять топора рассекла ей голову, в то время как мускулистая красная рука схватила её за горло; ребёнок с длинными жёлтыми волосами и искажённым от ужаса лицом пробежал мимо моего узкого окошка, а голый дикарь гнался за ним, едва отставая на шаг. Я
услышал её дикий крик отчаяния и его торжествующий возглас, когда он
сбил её с ног. Затем я потерял сознание, потрясённый множащимися
ужасами на этом поле крови.

Трудно сказать, как долго я лежал там и каким чудом Божьей милости я избежал смерти и увечий. Был ещё день, солнце стояло высоко в небе, и жара была почти невыносимой, паля на сухой и сверкающий песок. Я не слышал ни звука поблизости, даже стона. Человеческие фигуры вокруг меня застыли в смерти, и никаких крадущихся индейцев не было видно.

Откуда-то с севера доносилось эхо далёких криков;
и пока я лежал там, напрягая все свои чувства, я всё больше и больше
убеждён, что напавшие на нас дикари отступили и что
я один из всей этой обречённой компании уцелел благодаря какому-то странному
распоряжению Провидения, которое могло обернуться более ужасной судьбой,
чем любая из тех, что постигла их на этом поле. При этой мысли во мне внезапно
возникло новое желание жить, безумная жажда мести
тем красным демонам, чью безжалостную работу я был вынужден наблюдать.
Но если я надеялся сохранить себе жизнь, мне нужны были вода и воздух;
ещё один час в моём нынешнем положении мог привести только к смерти.
К счастью, такое облегчение, теперь, когда я чувствовал себя свободным напрягаться и
искать его, оказалось не таким трудным, как казалось. Тяжелый конь опирался
на другие тела, а также на мое собственное, так что мало-помалу мне
удалось выползти из-под его веса, пока я не был
наконец-то я могу поднять голову и осторожно оглядеться по сторонам.

Сейчас, когда я сижу и пишу, закрыв лицо руками, я останавливаюсь при воспоминании
об этом ужасном поле смерти. Я не могу себе этого представить, да и не хочу
пытаться. Я бросил быстрый взгляд на раздробленные черепа, изуродованные
Конечности, изуродованные тела, запрокинутые умоляющие лица, белые и
ужасающие в лучах солнца, женщины и дети, сбившиеся в кучи
убитых, казалось бы, бесконечная вереница изуродованных, полураздетых тел,
тянущаяся далеко вдоль белого пляжа; затем я упал лицом в песок и
зарыдал, как ребёнок. О Боже, как такое могло случиться? Как
существа, похожие на людей, оказались такими дьяволами, такими
отвратительными злобными демонами? Меня охватил ужас, и я отпрянул
от этих мёртвых тел, словно от мрачных и угрожающих призраков.

Необходимость вскоре пересилила охвативший меня страх, и я медленно, стараясь не смотреть на ужасные сцены вокруг, с трудом поднялся на колени и осторожно огляделся в поисках признаков присутствия индейцев. Ни одно живое существо не было достаточно близко, чтобы заметить меня. На севере дикари толпились вокруг форта, и было очевидно, что они бросили всё в поисках добычи.
Моя непокрытая голова пульсировала под палящим солнцем, а волосы слиплись от запекшейся крови.
Не более чем в сотне футов от меня было голубое озеро, и
Я пополз по пляжу к нему на четвереньках, забыв обо всём на свете в своём желании понежиться в прохладной ласковой воде.

Я понял, что мне было бы гораздо безопаснее оставаться там, пока темнота не скроет мои движения, но прикосновение воды так взбодрило меня, что желание действовать пересилило соображения личной безопасности. Прежде чем наступит ночь, я должен каким-то образом раздобыть
ружье с порохом и пулями и, если возможно, выяснить, что случилось с мадемуазель. Я не могу описать, как, словно испуганный ребёнок,
Я не решался снова пройти мимо этих изуродованных трупов. Я дважды начинал, но потом отползал обратно в воду, дрожа, как осиновый лист. Я знал, что это нужно сделать, и чем скорее я попытаюсь, тем безопаснее будет испытание.

 Наконец, стиснув зубы и сделав почти нечеловеческое усилие, я снова пополз по берегу среди безмолвных, обезображенных мертвецов. Без особого труда я нашёл повозку, у которой видел
Мадемуазель в последней отчаянной попытке отпрянула от лошади. Она была
перевернута, опалена пламенем, содержимое разбросано повсюду, а
вокруг него лежали тела мужчин, женщин и детей. Одного беглого взгляда
на большинство из них было достаточно; но некоторые были так сбиты в кучу и
спрятаны, что я был вынужден отодвинуть их, прежде чем окончательно убедился
сам, что мадемуазель там нет. Наконец я нашел ее лошадь,
в нескольких шагах от меня, лежащую на песчаном гребне; но той, чье тело я
искал с такой нежной настойчивостью, не было среди этих искалеченных тел.
В обмороке и с тошнотой от этой ужасной сцены, с болью в голове, я
опустилась на песчаный склон, откуда мне было хорошо видно
в любом направлении и быстро соображал. Я был один среди мёртвых. Из всех, кто лежал безмолвно передо мной, никто больше не пошевелится. Ни один дикарь не бродил по опустошённому полю, хотя, несомненно, они снова навалятся на него, как только разграбят форт. Я должен был что-то придумать, и придумать быстро, если хотел сохранить свою жизнь и быть полезным другим. И теперь стоило сохранить жизнь, потому что была
возможность — слабая, конечно, но всё же возможность, — что Туанетта
ещё жива. Как эта надежда взволновала и воодушевила меня! Как
звук трубы призывал к действию! Однажды она рассказала мне о дружбе
между ней и этими окровавленными воинами; о неделях, прошедших в
Индейские лагеря на великих равнинах, как с отцом, так и в одиночку; о том, как
ее называли Белой королевой в ложах Саков, Вайандотов и
Потаватоми. Быть может, какая-такая дружба может быть не вмешался
чтобы спасти ее, даже в лютый _m;l;e_, что карнавал похоти и
убийство. Какой-нибудь вождь, обладающий достаточной властью, чтобы решиться на такой поступок, возможно,
вырвал её из пасти смерти, движимый мотивами
милосердие... или, что еще более вероятно, спас бы ее от удара томагавка
для гораздо более ужасной участи.

Именно эта мысль заставила меня снова подняться на ноги с пылающим лицом
и крепко стиснутыми зубами. Если бы она была жива, беспомощная пленница в тех черных ложах.
там, там, нужно было бы сделать работу, суровую, отчаянную работу.
это потребовало бы всей моей храбрости и находчивости. Полный решимости,
мужественный и теперь уже не боящийся мертвецов, я прокрался
обратно среди тел в поисках ружья и патронов.
Долго я тщетно искал; поле было разграблено многими вандалами. Наконец, однако, я перевернул раскрашенного дикаря-великана, чья голова была снесена ударом, и под ним обнаружил длинное ружьё с наполовину заполненным пороховым рожком. Когда я вытащил его, издав крик восторга от своей драгоценной находки, мой взгляд упал на пару бронзовых сапог с длинными узкими носами, торчавших из-под груды убитых. Несомненно, это была могила Де Круа, и, даже не подумав, что он может быть жив, я стащил с него тела и оттащил в сторону
его тело на солнечном свету.

Боже милостивый! его сердце всё ещё билось, но так слабо, что
я едва мог расслышать его, приложив ухо к его груди. Но жизнь
всё же теплилась в нём, и, бросив быстрый взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что меня никто не видит, я побежал к берегу озера. Я вернулся с полной шляпой воды, которой тщательно облил его, яростно растирая его онемевшие руки и хлопая его по груди, пока наконец его закрытые глаза не приоткрылись, и он не посмотрел на моё встревоженное лицо, с трудом переводя дыхание. Его губы зашевелились, когда я приподнял его голову.
и я наклонился ниже, не уверенный, что он умирает, но у него было какое-то последнее послание, которое он хотел прошептать мне на ухо.

"Уэйленд," — слабо пробормотал он, — "это ты? Господи, как у меня болит голова!
 Пришли ко мне Сэма с ручным зеркальцем и душистым мылом."

"Тише!" — ответил я, почти разозлившись на его легкомысленное высказывание. «Сэм, без сомнения, мёртв, и только мы с тобой остались в живых из всей компании. Ты сильно страдаешь? Думаешь, сможешь идти?»

 «У меня сильная боль в боку, — медленно произнёс он, — и я всё ещё слаб от потери крови. Все мертвы, говоришь? Туанетта мертва?»

— Я не знаю, но я не нашёл её тела среди остальных и считаю, что она в плену у дикарей. Но пойдёмте, Де Круа, — с тревогой сказал я, — мы сильно рискуем, оставаясь здесь; до наступления темноты у нас есть только одно безопасное место — вон там, в воде озера. Индейцы могут вернуться в любой момент, чтобы завершить свою грязную работу, и если нас найдут живыми, это будет означать пытки, а скорее всего, сожжение на костре, и лишит мадемуазель последней надежды. Как вы думаете, это можно сделать, если вы будете сильно на меня давить?

_"Черт возьми!_ Это не потому, что я не пытаюсь, мастер Уэйленд," — сказал он.
когда он ответил, его голос окреп теперь, когда он мог дышать свободнее, и
к нему вернулась большая часть его прежней дерзости. "Помоги мне начать,
друг, потому что каждый сустав в моем теле, кажется, заржавел".

Его лицо было белым и искаженным от боли, и он прижимал руку к боку
, в то время как на лбу у него бисеринками выступил пот. Но с его сжатых губ не сорвалось ни стона, и когда он на мгновение замер на коленях, оглядывая мёртвых, в его глазах мелькнуло мрачное одобрение.

 «Святой Гиз, Уэйленд, — сказал он серьёзно, — это был мастерский бой, и дикари не всё сделали по-своему!»

Мне стало тошно от такого хвастовства, несмотря на ужас, который я испытывал, и я с трудом поднял этого парня на ноги.

"Видит Бог, это и впрямь печально!" — коротко ответил я. "Пойдём, сюда уже направляются отряды индейцев из форта, и нам лучше спрятаться."

Он преодолел расстояние между нами и водой с гораздо меньшими трудностями,
чем я ожидал, и с большей ловкостью на каждом шагу.
 Несмотря на его энергичные протесты, я заставил его отойти от берега,
пока вода не покрыла нас полностью, за исключением наших лиц, и
там мы ждали милосердного наступления ночи.




Глава XXVII

Призрачное видение


Прикосновение воды вернуло Де Круа к жизни. Это было заметно по тому, как
покраснели его щёки, а также по более беззаботному тону, который
появился в его голосе. На некотором расстоянии от берега озеро оказалось мелким, и я заставил француза идти со мной вброд на юг, насколько мы осмеливались, пока не достигли крайней границы поля боя. На самом деле, я был уверен, что мы прошли за пределы места, где произошла атака.
первый взрыв обрушился на Майамис капитана Уэллса, ибо я не мог различить никаких признаков
каких-либо тел, лежащих напротив нас на белом фоне песка.
С наступлением ночи отряды дикарей бродили по месту
побоища, растаскивая коченеющие трупы и забирая из
фургонов все, что могло им приглянуться. И все же мы были теперь так далеко от них,
что мало что могли различить из их поступков, хотя звук
их голосов достаточно ясно доносился до наших ушей через воду.

С течением времени оцепенение, парализовавшее мой мозг, либо от
Жестокий удар, который сразил меня, или ужасный шок, который испытали мои нервы, постепенно прошли, и наше положение стало более ясным для меня. Я снова подумал обо всех, кто вышел в то утро, полный надежд и жизни. Я, правда, не был знаком ни с кем из них, но в той злополучной компании было много людей, которые уже стали мне дороги, и среди них был один, кто, как я теперь знал, без сомнения, навсегда останется в моём сердце.

Я вспоминал их лица одно за другим, с нежностью вспоминая каждого из них. Я думал о храбром капитане Уэллсе с его смуглым лицом,
и обучение в Индии, который проявил себя таким настоящим моим другом ради
моего отца; о капитане Хилде, типичном грубоватом солдате
границы, готовом пожертвовать всем ради того, что он считал своим долгом; о
Лейтенант Хелм, серьезное лицо и спокойная речь, всегда такой заботливый
о своей милой девушке-невесте; и о юном Ронане, верном сердцем и
стремительный поступок, чья откровенная мужественность так привлекла меня к нему. И
теперь все эти храбрые, верные товарищи были мертвы! Всего пять или шесть часов назад
я разговаривал с ними, ехал рядом с ними; теперь они лежали
неподвижно лежат там, сраженные самым подлым предательством, их бедные тела изрублены и изувечены почти до неузнаваемости. Я едва ли мог осознать ужасную правду; она давила на меня, как какой-то кошмарный сон, от которого, как я знал, мне скоро предстоит очнуться.

 Но именно мадемуазель, Туанетта, со смеющимися глазами и плутоватым лицом, которое, однако, могло быть таким нежным, заставляла меня колебаться между постоянным страхом и надеждой. Живая или мёртвая, я должен узнать правду о ней, прежде чем начну думать о собственном спасении. Если я выживу, то ради неё, а не ради себя. План
План за планом приходили мне в голову, пока я стоял там, едва возвышаясь над уровнем воды, и молился о том, чтобы заходящее солнце скрылось за горизонтом. Но все мои планы были такими расплывчатыми, такими фантастическими, такими наполненными трудностями и неопределённостями, что в конце концов я не наметил ничего практического, кроме твёрдого намерения каким-то образом добраться до индейского лагеря и там узнать всё, что смогу, о его мрачных тайнах. Я задумался,
поможет ли этот опрометчивый француз с куриными мозгами или помешает
достижению нашей цели, и взглянул на него, желая проверить, как он
рассуждает в столь непростое время.

— Святой Гийом! — воскликнул он, заметив мой взгляд, но неверно его истолковав.
 — Солнце наконец-то село, и, кажется, в воздухе похолодало,
когда он коснулся моей мокрой кожи. Я подумываю о том, чтобы выйти на берег,
господин Вэйланд, и поискать еду для нашего путешествия, поскольку я не вижу поблизости никаких дикарей.

— Будет безопаснее, если мы подождём здесь ещё полчаса, — ответила я,
почти готовая улыбнуться при виде его странной фигуры с длинными мокрыми
волосами, свисающими на плечи. Затем я добавила: «Какое путешествие ты
намереваешься совершить?»

Он посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.

— Какое путешествие? О, mon Dieu! На восток, конечно! Вы ведь не хотите задерживаться в этом приятном месте?

 — И это путь французского солдата? — спросил я почти сердито. — Я
думал, что вы отправились на запад, месье, ради той, кем, как вы
утверждали, восхищаетесь, а теперь вы признаётесь, что готовы оставить
её здесь на милость этих рыжих волков. «Так ли это?»

Я произнёс эти слова холодно, и они задели его за живое. Его лицо
покраснело, а глаза вспыхнули гневом, но я спокойно смотрел на него.
Хотя я не сомневаюсь, что почувствовал бы его руку на своём теле, если бы мы были в более подходящей обстановке для борьбы.

"Откуда вы знаете, что она жива?" угрюмо спросил он, глядя на винтовку, которую я всё ещё держал у плеча.

"Я не знаю, месье, кроме того, что её тела нет на том поле; но я узнаю это, прежде чем уйду, или отдам свою жизнь в поисках.
И если бы ты действительно любил её, как утверждал, ты бы не мечтал ни о чём другом.

 — Любил её? — переспросил он, глядя на песок, который теперь был частично скрыт в сгущающихся сумерках. — Боже!_ Я действительно думал, что люблю, потому что
Девушка, безусловно, красива и умна, и она околдовала меня в
Монреале. Но здесь она стала дикой птицей и ведёт себя как
очаровательная плутовка, смеясь над моими протестами, так что я
в самом деле не знаю, стоит ли мне рисковать и оставаться.

Какими бы ненавистными и эгоистичными ни звучали эти слова, и как бы мне ни хотелось ударить по губам, которые так хладнокровно их произнесли, их звучание
принесло утешение моему сердцу, и я уставился на этого человека, прикусив язык, чтобы сдержать слова отвращения, которые я испытывал.

"Так вот какова мера вашей французской галантности, месье! Я
искренне рад, что моя раса придерживается другого понимания этого термина. Тогда
ты оставишь меня здесь?

"Оставлю тебя? Сакр!_ как я мог надеяться когда-либо найти дорогу в одиночку через
дикую местность? Это было бы невозможно. Но почему мы должны оставаться здесь?
Что мы с вами можем надеяться достичь в так зол поиск фоне всех этих
дикари? Вы говорите резкие слова, за которые при других обстоятельствах я
заставил бы вас ответить мечом, но что в этом хорошего? Вы знаете, что я не трус; я могу сражаться, если понадобится, но, по-моему, мы ничем не можем помочь Туанетте, а оставаться здесь дольше
Это не что иное, как самоубийство.

Я видела, что он говорит серьёзно, и чувствовала, что в его словах много правды,
как бы мало они ни влияли на мою решимость.

"Как вам будет угодно, месье, — холодно ответила я, отвернувшись от него и
медленно бредя по берегу.  — Со мной это не обсуждается.  Я ищу
мадемуазель. Вы вольны либо сопровождать меня, либо искать убежища в другом месте, как вам будет угодно.

Я ни разу не оглянулся, пока шёл по берегу, окутанному быстро надвигающейся ночью, но я знал, что он идёт всего в шаге от меня.
позади меня. Один раз я услышал, как он выругался; но больше разговоров не было.
между нами, пока в темноте я не споткнулся и чуть не упал.
на песке распростерлось мертвое тело.

"В Майами, судя по бахрому леггинсы", - ответил я кратко,
от моих колен. "Одним из Авангарда, несомненно, принес в
полет. Это удача, хотя, де Круа, за товарищей сохранил
его винтовка. Возможно, если вы тоже будете хорошо вооружены, это придаст вам
храбрости.

_"Черт возьми!_ Мне не хватает не храбрости, — ответил он с некоторой досадой.
его прежний дух, «но мне очень не хочется упускать шанс на жизнь
из-за такого безумного поручения. Более того, мастер Уэйленд, если бы это оружие было у меня в руках, когда вы насмехались надо мной там, в воде, ваши слова не были бы так легко забыты».

При свете звёзд я едва различал его лицо, и выражение его лица заставило меня почувствовать, что лучше всего будет уладить наши разногласия полностью и без промедления.

— Месье, — сурово сказал я, положив руку ему на плечо и
заставив его посмотреть мне в глаза, — я, по крайней мере, иду навстречу опасности
где мне понадобятся все мои силы, чтобы сохранить свою жизнь
и быть полезным другим. Я уже сказал вам, что мне всё равно,
поедете вы со мной или нет. Но я говорю следующее: мы расстаёмся здесь,
или же вы поедете со мной добровольно, без завуалированных угроз и
предательских взглядов исподтишка.

"Я не хотел причинить вреда."

"Тогда ведите себя как мужчина, месье, и перестаньте ворчать. От нашего предприятия может зависеть сама жизнь мадемуазель, и если вы когда-нибудь вмешаетесь или помешаете мне, я убью вас, как собаку. Вы понимаете это, месье де Круа? А теперь вы уйдёте или останетесь?

Он огляделся по сторонам, вглядываясь в одинокие, пустынные тени, и я увидел, как он пожал плечами.

"Я, конечно, пойду с тобой. _Боже!_ но у меня нет выбора.
В противном случае меня ждёт верная смерть, потому что я не отличу восток от запада в этой слепой песчаной пустыне.

Я резко отвернулся от него и зашагал вперёд по песчаной гряде
в сторону короткой травы прерии, ориентируясь по звёздам. Как бы ни злился француз из-за моей прямоты, я не сомневался, что он последует за мной, ведь его жизнь зависела от моего руководства в этой глуши.

К этому времени я уже окончательно определился с нашим первым шагом. Единственное место, откуда можно было безопасно наблюдать за индейским лагерем, где, несомненно, содержались такие же пленники, как и мы, находилось в тени западного берега того южного ручья, вдоль которого были расставлены палатки. С этой выгодной позиции, если таковая вообще была, я мог бы решить, как лучше всего приступить к опасной спасательной операции.

Пока мы пробирались вперёд в темноте, высоко в северном небе
вспыхнула яркая вспышка пламени, озарив всё красным светом
простиралась далеко за пределы прерии, пока даже наши крадущиеся фигуры
не отбрасывали слабые тени на ровную равнину.

"Святой Гиз! Они подожгли форт!" — воскликнул Де Круа,
останавливаясь и с тревогой глядя на север.

"Да, либо форт, либо здание агентства," — ответил я. «Я ожидал, что найду пленников не там, а скорее среди тех чёрных палаток, откуда доносятся крики. Это пытка, де Круа, которая так взбудоражила этих дьяволов, и скоро настанет наша очередь развлекать их, если мы долго будем оставаться в этом свете».

«Значит, у вас есть план?»

«Пока что только частичное — чтобы река была между нами и этими вопящими дьяволами. Дальше всё будет зависеть от Бога».

Река оказалась узкой, и течение было не сильным.
Мы довольно легко переправились через неё, не замочив порох, и обнаружили, что западный берег несколько затемнён многочисленными группами низкорослых деревьев, растущих вдоль него. Теперь я двигался с предельной осторожностью,
потому что с каждым шагом мы приближались к разъярённым
соплеменникам, которые устроили безумный карнавал посреди своих вигвамов.
Я был уверен, что наш путь вдоль западного берега свободен, потому что
самый проницательный из них вряд ли стал бы ждать нападения врагов с этой стороны;
но я был достаточно опытным охотником, чтобы не пренебрегать обычными мерами предосторожности, и поэтому мы крались, как змеи, вдоль кромки воды, в тени берега, пока нашим зорким глазам не открылась дикая картина, развернувшаяся в деревне напротив.

Это была безумная сатурналия, наполовину освещённая, наполовину погружённая в тень, среди которой в пьяном угаре проносились и возвращались разъярённые
фигуры раскрашенных воинов.
делая ночь отвратительной диким шумом и бешеной жестикуляцией. Я
пополз бы дальше, ища место, где можно незаметно переправиться,
если бы Де Круа внезапно не схватил меня за ногу. Когда я повернулся, игра пламени
над водой упала на его белое лицо, и я
смог прочитать на нем ужас, который удерживал его неподвижным.

"Ради Христа, отпустите нас!" - умолял он мучительным шепотом. «Посмотри, что собираются сделать эти демоны! Я не боюсь битвы, Вэйланд, как ты знаешь, но эта сцена лишает меня рассудка».

Сейчас мне трудно описать то, что я тогда увидел. Весь центр
Огромный лагерь был ярко освещён огромным пылающим костром, вокруг которого собрались сотни индейцев, прыгавших и кричавших в своём безумии, и сквозь шум их нестройных голосов мы могли различить глухие удары деревянного барабана, которые напомнили мне торжественный звон похоронного колокола. Я не знаю, что за зверства там творились, но когда мы в ужасе смотрели на них, из входа в хижину вышла дюжина раскрашенных воинов и вывела белого мужчину, обнажённого до пояса, с завязанными руками
Он споткнулся и побрёл вперёд. Толпа скво хлестала его верёвочными кнутами. Я мельком увидел его лицо в свете пламени; это был молодой солдат, которого я видел накануне вечером в форте, когда он играл на скрипке. Он был храбрым парнем,
и хотя его лицо было бледным и осунувшимся от страданий, он без страха смотрел на обезумевшую толпу, которая его избивала, и его взгляд блуждал, словно он всё ещё искал какой-нибудь возможный путь к спасению. Однажды он внезапно отскочил в сторону, сбив с ног огромного храбреца, который схватил его, и
Он исчез среди палаток, но через мгновение его вытащили наружу и погнали вперёд, жестоко избивая дубинками на каждом шагу.

 Внезапно визжащая, колышущаяся толпа расступилась, и мы увидели молодого человека, привязанного к столбу. Его тело наклонилось вперёд, словно его удерживали в вертикальном положении только путы. Из-за того, что его голова безвольно поникла, я подумал, что он уже без сознания, возможно, мёртв от случайного смертельного удара; но когда пламя с рёвом вспыхнуло у его ног и взметнулось вверх, красное и яростное, до пояса, он
я услышал один-единственный ужасный крик агонии, и мне показалось, что я заглянул в его измученные глаза и прочёл в них жалкую мольбу.
Дважды я поднимал винтовку, целясь ему в сердце, но не решался выстрелить.  Не страх за свою жизнь удерживал меня от нажатия на спусковой крючок — это была память о мадемуазель.  У меня не хватило сил долго выдерживать такое напряжение.

— Пойдёмте, — простонал я, обращаясь к Де Круа, и крепко закрыл глаза руками, чтобы не видеть этого, — нам обоим не стоит здесь задерживаться, и мы не можем помочь бедняге даже выстрелом.

Он лежал лицом вниз на мягком иле у берега, и мне пришлось потрясти его, прежде чем он пошевелился. Мы вместе прокрались дальше, пока не вышли из густых кустов на открытую прерию и не посмотрели друг на друга. Наши губы побелели, а тела дрожали от ужаса перед тем, что мы только что увидели.

  «Боже мой!» — пробормотал он, — «это будет преследовать меня вечно».

— Это сильно подкосило меня, — ответил я, стараясь контролировать свой голос,
потому что чувствовал, что должен сохранять хладнокровие, если надеюсь командовать им. — Но если
мы хотим спасти её от подобной участи, мы должны оставаться мужчинами.

"Тогда, ради Бога, найти какое-то пятно, где я мог отдохнуть на час", он
призвал. "Кажется, у меня кружится голова, и я боюсь, что она не выдержит, если я останусь
в поле зрения или звука таких ужасов ".

Несмотря на все, что я видел, это было еще мое желание ползать среди
заброшенных домиков в то время как мрак окутал крайние из них;
но я чувствовал, что сначала нужно найти какое-нибудь безопасное укрытие для моего
спутника. Попытаться взять его с собой в таком нервном состоянии
— значит навлечь на себя беду.

"Де Круа, — спросил я, — вы знаете, разрушили ли индейцы дом?
— Он стоял у развилки северной реки, где жил поселенец Уильметт.

 — Я вчера заметил его в подзорную трубу лейтенанта Хелма. Он
частично сгорел, но стены ещё стоят.

 — Тогда он отлично подойдёт нам для укрытия, потому что внутри
не останется ничего, что могло бы привлечь мародёров. Как вы думаете,
вы сможете найти его ночью?

Он посмотрел на меня, и было легко заметить, что он на взводе.

 «Один?» — хрипло выдохнул он.  «Боже мой, нет!»
Я не мог оставить его одного в этой чёрной прерии, и резкие слова не сильно улучшили бы ситуацию. Мы потратили целый час, осторожно пробираясь между разбросанными кустами, пока не миновали развилку и не поплыли по северному рукаву реки. Это занятие пошло ему на пользу и помогло мне успокоиться, пока шум, издаваемый дикарями, постепенно затихал позади нас.

Наконец мы поднялись на небольшой холм и оказались рядом с низкими обугленными стенами того, что осталось от хижины Уилметта.
'Это было очень мрачное и пустынное место, но довольно тихое, без единого
шорох листьев, чтобы разбудить ночь или напугать нас.

"Вы уже пришли в себя, месье?" — спросил я, когда мы остановились перед тёмным силуэтом.
— Или мне нужно помочь вам исследовать его изнутри?

— Меня пугают не тени, — ответил он, без сомнения, сильно стыдясь своей слабости и стремясь загладить вину. — И вряд ли за этими стенами есть что-то, что могло бы меня сильно напугать.

Я лежал ничком в траве у угла хижины, устремив взгляд на далёкую индейскую деревню, где я всё ещё отчётливо различал бесчисленные чёрные фигуры, снующие между мной и огнём.
Дальше на восток, за фортом, широкое зарево освещало опустевшую прерию. Я почти не обратил внимания на
подвиг де Круа, — на самом деле я почти забыл о нём, — когда внезапно
парень выскочил из открытой двери, издав крик дикого ужаса, и вытянул руки, словно отгоняя какое-то неземное видение.

- Боже мой! - хрипло всхлипнул он, падая на колени. - Это было лицо
Марии!




ГЛАВА XXVIII

АНГЕЛА В ПУСТЫНЕ.


Он вел себя как сумасшедший, лежа лицом вниз в траве,
что мне пришлось удерживать его, опасаясь, что его шум может привлечь внимание
наших врагов.

 «Тише, Де Круа!» — строго скомандовал я, крепко держа его за руку и вглядываясь в темноту, чтобы понять, возможно ли причина
его таинственного испуга. - Что же это так вывело тебя из себя?
твои чувства?

Он привстал, оглядываясь на черную тень тусклого дверного проема, его
лицо было белым как мел в свете звезд и слабых отблесков далеких костров
.

- Это было лицо мертвой женщины, - выдохнул он, указывая вперед. - вон там,
сразу за дверью! Я видел, как её хоронили три года назад, клянусь; и всё же,
Боже милостивый! она ждала меня там, во мраке.

 — Тьфу! — воскликнул я, испытывая отвращение к его слабости, и поднялся на ноги. — Твои нервы расшатаны тем, через что мы прошли, и
— Вы мечтаете о мёртвых.

— Это не так! — запротестовал он, и его голос жалобно дрогнул. — Я видел её, месье, и она ни разу не приходила мне на ум за весь день, до этого момента.

— Что ж, я скоро узнаю, есть ли там призрак, — коротко ответил я, решив покончить с этим как можно скорее. — Оставайся здесь, а я пойду в дом и посмотрю, что можно найти.

На мгновение он прижался ко мне, как испуганный ребёнок, но я довольно грубо стряхнул его руки и смело переступил порог. Это было время, когда вера в призраков ещё не угасла.
души людей. Признаюсь, моё сердце забилось быстрее, чем обычно, когда
я на мгновение остановился, чтобы заглянуть внутрь, в полумрак. Это была
маленькая низкая комната, земляной пол которой был завален обломками
разбитой мебели, но бревенчатые стены были совершенно голыми. Мерцающий
огонь всё ещё горящего костра освещал помещение настолько, что я смог
различить эти простые детали и увидеть, что в комнате никого не было.

В здании была только одна другая квартира, и я пошёл обратно,
пока не наткнулся на дверь, разделявшую их, и распахнул её.
Сделав это, я подумал, что увидел тень, смутное мелькание женской фигуры между мной и дальней стеной; но когда я поспешно бросился вперёд,
пытаясь схватить призрачное видение, я не коснулся ничего, кроме грубых
бревен. Дважды я обошёл это ограниченное пространство, настолько я был уверен в том, что видел; но я ничего не нашёл и мог лишь в замешательстве остановиться и удивлённо оглядеться.

Мне пришло в голову, что во всём виноваты мои расшатанные нервы и что,
если я хочу чего-то добиться до рассвета, я не должен говорить ничего,
что могло бы ещё больше встревожить Де Круа.

— Пойдёмте, месье, — сказал я, выходя и встряхивая его, чтобы привлечь его внимание, — здесь нет ничего опаснее теней или, может быть, крысы. И у меня больше нет времени на такие мальчишеские выходки. Я думал, вы солдат и храбрый мужчина, а не трусливая девчонка, которая боится темноты. Пойдёмте, за стенами есть много укромных мест, и я собираюсь оставить вас здесь, чтобы вы немного пришли в себя, пока я попробую предпринять новое предприятие.

 — Куда вы идёте?

 — Чтобы узнать, смогу ли я незаметно проникнуть в индейский лагерь.
Лучшего времени, чем пока они заняты там, не найти.

Он с тревогой огляделся по сторонам, вглядываясь в тёмные углы, и вздрогнул.

"Я бы лучше пошёл с вами, — слабо возразил он. — У меня не
хватит духу остаться здесь одному.

— Тем не менее, вы остаётесь здесь, — коротко возразил я, окончательно выведенный из себя его ребячеством. — Вы не в том настроении, чтобы встречать там опасности.  Поборите свою глупость, месье, потому что я прекрасно знаю, что вам не свойственно так проявлять страх.

— Я ни перед чем так не дрожу, как перед живым человеком.

«Верно, и я никогда не считал, что мёртвые могут сильно навредить. Но теперь я отправляюсь на простую службу, а ты должен ждать меня здесь».

Я не оглянулся на него, хотя знал, что он в отчаянии опустился на скамью у двери; но, внимательно осмотрев затвор своей винтовки, я вышел на улицу и спустился по пологому склону к реке. Полоса низких, разрозненных деревьев скрывала мои
движения от возможных наблюдателей на южном берегу; я не мог с уверенностью сказать, что там происходит. Костры немного утихли, и я подумал, что дикари
Крики и шум значительно стихли.

Признаюсь, я шёл вперёд нерешительно и сомневался в исходе, но не видел другого способа точно определить местонахождение
мадемуазель и ценил свою жизнь только потому, что она касалась её. Эгоистичная трусость Де Круа, если это была трусость, лишь побудила меня к большему безрассудству и отваге, и
Я был готов рискнуть всем, лишь бы вырвать её из лап этих красных дьяволов. Я пробирался сквозь заросли кустарника
которые тянулись вдоль берега, мой взгляд был прикован к затемненной верхней оконечности
индейского лагеря, и все мои мысли были сосредоточены на плане
проникновения в него. Возможно, я был несколько небрежно, ибо я не имел
понятие о какой-либо серьезной опасности, пока я не пересек потока,
и это, конечно, поразило меня, чтобы услышать голос мой локоть, - а
странный голос, нежная, мягкая и низкая.

"У вас движения индейца, но я думаю, что вы белый. Что
ты здесь ищешь?

Я быстро повернулся и посмотрел на говорившего, держа винтовку наготове.
для действий. Свет был довольно тусклым там, в тени, но
одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что я вижу перед собой таинственную женщину из индейского лагеря. Мгновение я молчал, онемев от удивления, и она снова спросила, почти повелительно:

"Я спросила, почему ты здесь?"

"Я один, по милости Божьей, уцелел после резни," — ответил я вслепую. "А ты?— Я видел вас в индейском лагере только прошлой ночью.
Вы ведь не дикарь?

— Этого я не знаю. Иногда я боюсь, что дикарь — это часть каждого из нас
натур, и что я далёк от божественного образа моего Учителя.
Но я не индеец, если вы это имеете в виду.  Если быть белым — это благо в ваших глазах, то я принадлежу к этой расе, хотя бывают времена, когда я был бы горд носить более тёмную кожу.  Краснокожие убивают, но они не лгут и не обманывают женщин.  Теперь я вас вспомнил — вы были с Белым Вождём из Дирборна и пытались подойти ко мне, когда Малыш
Вмешался Саук. Зачем ты это сделал?

Ее поведение и слова озадачили, но я не знал лучшего способа, чем
ответить откровенно.

"Я искал Эльзу Матерсон, - это ты?"

Девушка - а ей, несомненно, могло быть немного больше - заметно вздрогнула
услышав это имя, и нетерпеливо наклонилась вперед, с новым
интересом вглядываясь в мое лицо.

- Эльза Матерсон? - спросила она, полагаясь на слова, как будто
они проснулись воспоминания. "Это, действительно, давно я не слышала это имя.
Откуда знал, что ты ее?"

«Я никогда не был с ней знаком, но её отец был другом моего отца, и я искал её из-за этой дружбы».

«Здесь?»

«В Форт-Дирборне, где она осталась сиротой».

«Как странно! как очень странно! Мир тесен. Эльза
Мазерсон! и в Дирборне?»

Было ли это притворством с какой-то неизвестной мне целью — или в чём могла заключаться
тайна этих странных выражений?

"Значит, вы не та, кого я ищу?"

Она колебалась, пристально глядя на меня в тусклом свете.

"Я не сказала, кто я такая," — уклончиво ответила она. "Какое бы имя я ни носила, оно давно забыто, а для простых
детей я всего лишь сестра Селеста. Этого достаточно, чтобы выжить в этой глуши, и только Бог знает, достойно ли это. Но я ждал, чтобы узнать, зачем ты здесь, крадёшься
через кусты, как дикарь! Я не верю, что вы должны быть целиком
в одиночку. Был там не один, с тобой вон там, в доме? Почему он плакал
так громко и упасть?"

"Ему показалось, что он увидел внутри призрак. Он утверждал, что узнал
лицо мертвой женщины, которую он когда-то знал".

"Мертвая женщина? Как зовут этого мужчину? Кто он?"

«Капитан де Круа, офицер французской армии».

Она быстро вздохнула, словно с облегчением, прижала руку ко лбу и задумалась.

"Я не знаю его имени, но мне кажется странным, что случайная встреча с ним
«Лицо должно было так подействовать на его нервы. Он даже не назвал имени этой женщины?»

 «Кажется, он выкрикнул какое-то имя, когда падал, но я не помню его».

 «А ты? Ты просто ищешь способ сбежать от дикарей?»

На мгновение я заколебался, но, конечно, подумал я, эта странная молодая
женщина была белой и, по-видимому, разделяла мою религию, так что я мог
спокойно доверить ей свою цель.

"Я ищу способ проникнуть в лагерь, надеясь таким образом спасти
девушку, которая, как я полагаю, находится в плену у индейцев."

"Девушку — Эльзу Мазерсон?"

"Нет еще; я научился любить так хорошо, что я теперь охотно
риск пыток, даже ради нее. Ты женщина, и у тебя женское сердце.
Ты обладаешь какой-то странной властью среди этих дикарей. Я умоляю тебя
помочь мне.

Она сидела, сложив руки, опустив глаза в траву.

«Всякая сила, которой я обладаю, исходит от Бога, — торжественно сказала она, — и бывают
времена, как сейчас, когда кажется, что Он считает меня недостойной Его
доверия».

«Но ты поможешь мне, чем сможешь?»

«Ты уверена, что любишь эту девушку?»

«Иначе разве я была бы здесь?»

Она ответила не сразу, а пододвинулась ближе, чтобы
посмотреть мне в лицо, и внимательно вгляделась в него своими
темными глазами.

"Ты выглядишь как настоящий мужчина," — сказала она наконец. "Тебя любит служанка?"

"Не знаю," — честно ответил я, смущенный таким прямым вопросом.
— Я не боюсь, но даже тогда я бы спас её.

Я почувствовал, как она коснулась моей руки, словно в порыве сочувствия.

— Месье, — серьёзно сказала она, — любовь никогда не была добра ко мне, и я
научилась не слишком доверять этому слову, когда оно легко слетает с губ.
на устах мужчин. Один мужчина поклялся мне однажды, даже у алтаря, что любит меня,
а когда завоевал моё сердце, бросил меня ради другой. Если бы я поверила, что вы такой человек, я бы лучше оставила эту девушку на произвол судьбы среди тех дикарей.

 «Я не из таких», — искренне возразил я. «Я из тех, кто любит раз и навсегда. Но вы, кто вы такой?» Почему ты здесь, среди этих дикарей? Ты так похожа на неё, что я бы тебя спас, если бы не светлый оттенок твоих волос.

Она слегка отстранилась, убрав руку из моей, но сделала это мягко.

— Вам мало что даст знание моей истории, — твёрдо сказала она. — Я больше не принадлежу этому миру, и моя жизнь посвящена служению, которое вы могли бы счесть самопожертвованием. Более того, мы тратим время на пустую болтовню, и если я вообще имею честь помогать вам, я должна узнать больше, чтобы составить план. — У вас есть свобода передвижения по лагерю?

— «Я едва ли знаю», — печально ответила она. «Бог вложил в мои бедные руки, месье, часть Его работы среди этих заблудших,
осквернённых грехом созданий. Бывают времена, как сейчас, когда дикий волк
вырывается на свободу, и моя жизнь вряд ли в безопасности среди них. Я бежал из лагеря
в эту ночь, - не от страха, Христос знает, а потому, что я женщина, и
слишком слаб физически, чтобы вынести зрелище страданий, что я беспомощен
для того чтобы сбросить. Воистину, это милость Христа, что так мало людей из вашей компании
были избавлены от подобных пыток; но мне ничего не оставалось, кроме как
молиться ".

Она наклонилась вперёд, закрыв глаза руками, словно пытаясь
избавиться от ужаса.

"Но знаете ли вы, кто из белых до сих пор сохранил
себе жизнь?" — настаивал я, изнывая от нетерпения.  "Были ли среди них женщины
— Привели ли кого-нибудь из живых в лагерь?

 — Мне посчастливилось увидеть только одну, но мне не разрешили
подойти к ней. Это была миловидная девушка, но она не могла быть той, кого вы ищете, потому что на ней было обручальное кольцо. Она была спасена благодаря дружбе с Чёрной
Куропаткой, и я слышал, что она — дочь Серебряного Человека.

 — Ай! Миссис Хелм! Слава Богу! Но была ли она единственной?

 «Воистину, я не знаю, потому что был вынужден отойти от того, что происходило. У Маленького Саука в его хижине спрятана белая девушка, которую привезли с поля боя. Я не видел эту девушку, но знаю об этом от
другие, которые были разгневаны его удачей".

"Как ты думаешь, могли бы мы добраться туда незамеченными?"

Она поднялась и с тревогой глядя на поток, ее лицо демонстрирует явные
и ярмарка в слабом свете далеких пожаров, в то время как я поймал
мерцание жемчужины четок о ее белом горле и отмечен серебряной
крест покоится на ее груди.

«В такой попытке ты рискуешь самой жизнью, — тихо сказала она, — даже если потеряешь её из-за пыток. Но это можно сделать, потому что индейцы обезумели от крови и выпивки и
не обращай внимания ни на что, кроме их языческих оргий.

— Тогда давай рискнём.

Она слегка повернулась и пристально посмотрела на меня, её тёмные глаза были полны серьёзных мыслей.

— Да, мы пойдём, — наконец медленно ответила она. — Если по милости Божьей мы сможем таким образом сохранить жизнь, это будет достойной жертвой и, должно быть, Его желанием.

Ещё какое-то время мы молча стояли рядом,
с тревогой глядя на тёмную воду и прислушиваясь к
разным discordant звукам, доносившимся до нас по ночному воздуху. Я не знаю, что
Возможно, она думала о чём-то своём, но на моих устах была безмолвная молитва о том, чтобы мы благополучно справились с нашей отчаянной миссией. Я всё ещё гадал, кем могла быть эта странная молодая женщина, окружённая тайной, спутница дикарей, но при этом нежная и утончённая в словах и манерах. Я не осмеливался спросить снова или настаивать на её откровенности, потому что в ней было что-то сдержанное, что лишало меня дара речи. Я взглянул в сторону, снова отметив про себя чистый контур её лица, и мой взгляд, казалось, мгновенно вывел её из задумчивости.

 «Я не ожидаю особых проблем, пока мы не приблизимся к центру лагеря», — сказала она.
— задумчиво сказал он. — В северных хижинах темно, и мы не встретим там воинов, если только они не настолько пьяны, что уже не представляют опасности. Но пойдём, друг, чем дольше мы медлим, тем меньше надежды на успех.

Под берегом стояло тонкое каноэ из коры, и она жестом пригласила меня в него, без слов схватила весло и быстрыми, бесшумными гребками направила узкое судёнышко через реку. Другой берег был беззащитен, поэтому, помедлив лишь мгновение, чтобы прислушаться,
Подобно дикому зверю, она осторожно прокралась вперёд, в чёрную тень хижины, а я последовал за ней, как можно точнее копируя каждое её движение. Мы не встретили никаких препятствий на своём пути, даже рычания и лая бесчисленных псов, обычно сторожащих такие лагеря дикарей. Вскоре я заметил, что по мере того, как мы обходили хижину за хижиной, свет от пылающих впереди нас костров становился всё ярче, а дикая буря — всё сильнее.

 Наконец девушка внезапно остановилась и осторожно посмотрела вперёд.
из-под тени хижины, которая нас скрывала; и когда я оглянулся через её плечо, дикая сцена предстала передо мной во всей своей жестокости.

"'Это так далеко, как вы осмелитесь зайти, — прошептала она, прижимаясь губами к моему уху. "Я не знаю точного предела нашего продвижения, но хижина Маленького Сока находится за костром, и я должна пройти оставшееся расстояние одна.

— «Но ты осмелишься?» — с тревогой спросил я. «Позволят ли они даже тебе пройти невредимой?»

Она почти печально улыбнулась.

"У меня много друзей среди них, хоть они и запятнаны кровью, и
как я преуспел в спасении их душ. Я много времени провёл с ними, и мой отец долго пользовался их доверием, пока не умер.
  Я даже был принят в племя Поттаваттоми. Никто
из этого народа не является моим врагом, кроме знахарей, и они вряд ли осмелятся причинить мне вред даже в этот час их могущества и преступлений.
Они слишком хорошо знают, что я нахожусь под защитой их вождей, и не
равнодушны к святости моей веры. Да, и даже их
суеверия стали моей защитой.

Выражение любопытства в моих глазах привлекло её внимание, и она, словно
В ответ она положила руку на свою непокрытую голову, волосы которой
сияли тусклым красным золотом в свете огня.

 «Ты это имеешь в виду?» — спросил я, смутно припоминая что-то, что я когда-то слышал.

 Она встряхнула тяжёлую копну волос, освобождая их от заколки, пока они
не заструились блестящими волнами по её плечам, и улыбнулась мне, но в её глазах была глубокая печаль.

— «Это индейская мысль, — тихо объяснила она, — что такие волосы, как у меня,
— это особый дар Великого Духа, который делает их обладательницу священной.
 То, о чём в другие времена говорили вскользь, в наши дни стало
Ужасная дикая природа оказалась моей самой надёжной защитой. Бог использует странные средства,
месье, чтобы достичь Своей цели с язычниками.

Она замолчала, прислушиваясь к внезапному шуму позади нас.

"Залезайте сюда, месье, — прошептала она, быстро приподняв край
шкуры, покрывающей хижину. — Отряд возвращается из форта,
возможно, с новыми пленниками. Лежи тихо, пока я не вернусь; это не займёт много времени.

Я прополз через узкое отверстие в тёмное нутро, повернувшись, чтобы придержать
крышку и ещё раз выглянуть наружу. Я не знал,
где она исчезла, растворившись подобно тени; но едва я успел
найти убежище, как дюжина раскрашенных воинов промчалась мимо, выкрикивая
свое яростное приветствие. Посреди них, наполовину раздетый и
истекающий кровью, словно от недавно нанесенных ран, шатался белый человек;
и когда свет костра упал на его изможденное лицо, я узнал Де
Croix.




ГЛАВА XXIX

СОЛДАТ ФРАНЦИИ


То, что произошло дальше, было настолько необычным и невероятным, что я не решаюсь
записывать это, чтобы не нашлось тех, кто, исходя из собственного тщеславия и
мало зная о дикой природе индейцев, усомнился в правдивости моих слов.
повествование. Однако я уже слишком стар, чтобы позволять несправедливой критике
отвлекать меня от задачи, которую я взял на себя.

 Крайнее отчаяние, охватившее меня в тот момент, когда я увидел, как моего товарища, словно загнанного зверя, ведут на смерть под пытками,
выразилось во внезапном стоне, который, к счастью для меня, остался
незамеченным среди приветственных криков, раздавшихся вокруг костра,
когда собравшиеся увидели вновь прибывших. Мгновенно воцарились смятение и шум; сцена дикого разврата, не смягчённая ни
одним благородным поступком или проявлением милосердия. Как будто бедный Де Круа
его швырнули, связанного и с кляпом во рту, в логово разъярённых волков, с чьих
пастей уже капала кровь. Сверкающее оружие,
гневные и похотливые взгляды, извивающиеся обнажённые тела давили на него со всех сторон, швыряя его взад и вперёд в жестокой игре, каждый язык
насмехался над ним, в каждой поднятой руке было оружие для удара.

Свирепая животная натура этих краснокожих дьяволов взяла верх,
раздутая в жаркое пламя многочасовыми дьявольскими пытками предыдущих
жертв, в ходе которых они исчерпали все способы жестокого обращения.
к предсмертной агонии своей жертвы. Огненный напиток
выпил свою долю, а странные заклинания их жрецов превратили
самых трезвых из них в злобных демонов. Если раньше, в начале
ночи, их вожди и могли как-то их контролировать, то теперь
это время давно прошло, и теперь разгорячённые воины, сбросив
все оковы, подчинялись только боевому барабану или кровожадно
отвечали на суеверия своих знахарей.

Весь центр лагеря превратился в сцену пьяной оргии,
фантасмагорию диких фигур, сатанинских в своей безжалостной жестокости
и чёрное варварство. Раскрашенные сотни, увешанные звенящими бусами и развевающимися перьями, выли и прыгали в пароксизмах ярости вокруг центрального костра, кромсая беспомощные тела мёртвых жертв предыдущих злодеяний, разрывая собственную плоть, избивая друг друга плетьми, похожими на проволоку, яростно размахивая своим оружием в освещённом пламенем воздухе.

Скво, грязные и вонючие, часто более свирепые на вид и жестокие в действиях, чем их хозяева, были повсюду, лавируя между извивающимися телами и пронзительно крича.
от возбуждения их длинные грубые волосы развевались на ветру. И это были не только поттаватоми: на этот кровавый карнавал
собрались и другие — вайандоты, саки и даже миами, — и теперь это
превратилось в состязание в жестокости. Казалось, что сам ад
раскрылся, чтобы изрыгнуть в прерию эту окровавленную толпу танцующих
демонов и потрясти ночь своим преступлением.

Мёртвый белый человек — бедный парень, чью пытку мы
стали свидетелями, — его полусгоревшее тело всё ещё висело на колу,
под ним тлели угли,
Клубы дыма поднимались от его головы к чёрному небу, словно дьявольские благовония. Перед этим ужасным зрелищем, несмотря на изуродованное тело, сидел свирепый старый демон, которого я видел накануне вечером. Его голову венчали бизоньи рога, обнажённая грудь была разрисована красными и жёлтыми узорами, напоминающими ползущих змей, а лицо представляло собой отвратительное изображение ухмыляющегося черепа. Над всеми остальными звуками
раздавались его крики, подстрекавшие его товарищей к дальнейшим зверствам,
и сопровождавшиеся глухим грохотом его деревянного барабана.

Именно в эту стаю обезумевших зверей, шатаясь, вышел из окружавших его теней бедный Де Круа, и они набросились на него, теснясь, чтобы занять место, приветствуя свою новообретённую жертву насмешками, ударами и злобными криками, яростно размахивая ножами, так что от одного вида этого зрелища меня затошнило, и я в беспомощности и ужасе уронил голову на руки. Внезапное прекращение адского шума заставило меня снова выглянуть наружу. Они стащили обугленный и почерневший труп солдата с
дерева, на котором он висел
Де Круа подвесили и закрепили на его месте, связав ему руки за спиной и отбросив в сторону всё ещё тлеющие угли прежнего костра, чтобы освободить ему место для стояния. Это было жестоко, дьявольски жестоко.
Его тело было так туго обмотано ремнями, что кожа вздулась большими волдырями, а те, кто это делал, наносили жестокие удары по его обнажённому, дрожащему телу, злобно плевали ему в лицо, насмехались над ним, изощряясь в жестокости, чтобы выжать из своей беспомощной жертвы хоть какой-то признак страдания, хоть какой-то крик.
мольба о пощаде. Однажды я заметил, как рыжий дьявол воткнул заострённый кусок
дерева в обнажённое плечо француза, поджёг его, а затем отошёл в сторону, смеясь, пока связанная жертва тщетно пыталась вытащить
клеймо.

Что бы ни испытывал Де Круа за час до этого, как бы ни дрожал он от призрачных видений и ни трусил при встрече с мёртвыми, теперь он был мужчиной, солдатом, достойным своей формы и своей мужественности. Боже милостивый! но у меня сжалось сердце, когда я увидел, как этот юноша смотрит на танцующих дьяволов и хладнокровно
глаза смерти. Его лицо действительно было мертвенно-бледным в свете огня,
за исключением красных пятен крови, обезобразивших его; но в его смелых чёрных глазах не было
колебаний, он не трусливо уклонялся от своей участи, не стонал от слабости,
не разжимал плотно сжатых губ. Едва ли
тогда я мог представить его тем же утончённым джентльменом, который ехал
по дороге на запад с напудренными волосами и в яркой жилетке, беспокоясь о том,
чтобы ни пылинки не попало на его безупречное бельё, — эту грязную,
забрызганную кровью, разорванную фигуру, обнажённую до пояса, в нижнем белье
Он висел, привязанный к столбу, в лохмотьях, с обнажённой головой и длинными чёрными
локонами, ниспадавшими на плечи. И всё же именно сейчас, а не тогда, он завоевал моё
уважение и почтение.

Однажды я увидел, как он отчаянно рвётся из пут, пытаясь освободиться, и его
сверкающие глаза устремлены на демонов, которые мучили его невыносимо. Я хорошо знал, как ему хотелось взять в руки какое-нибудь оружие
и умереть, сражаясь до конца; если бы ему это удалось, я не сомневаюсь, что
был бы рядом с ним, забыв обо всём на свете в этой борьбе.
 Ремни из оленьей кожи, твёрдые, как железо, крепко держали его.  Я стиснул зубы.
Я стиснула зубы и вонзила ногти в землю, чтобы не броситься вперёд
в безнадёжной попытке спасти его, когда огромный зверь яростно ударил его
сжатой в кулак рукой по губам.

Внезапно, словно в ответ на какой-то тихий приказ, напиравшая
толпа расступилась перед ним, освободив узкое пространство.
Я не успел удивиться этому движению, как томагавк, быстро вращаясь и сверкая, как рубин, в красном свете, полетел вперёд и вонзился блестящим лезвием глубоко в столб в дюйме от головы пленника, рукоятка задрожала от силы удара. И снова
и снова, под крики насмешек и поощрений, они бросали, дважды
принося в знак победы кровь с рассечённой щеки и один раз отрубив
ближайшее ко мне ухо, словно ударом ножа. Несмотря ни на что, де Круа насмехался над ними,
издевался над их усилиями, насмехался над их недостаточной
ловкостью, без сомнения, стремясь разозлить их и заставить нанести
милосердный смертельный удар.

Я дрожал, глядя на него, не в силах преодолеть очарование,
прикрыл глаза, когда увидел, как он замахнулся для броска,
и открыл их в невыразимом ужасе, когда услышал глухой удар
удар. Никогда в жизни я не видел такого удивительного хладнокровия, какое проявил этот французский
кавалер в те ужасные мгновения. Он стоял неподвижно,
ни один мускул не дрогнул, его презрительный взгляд следил
за смертоносной сталью, а губы насмехались над стрелками,
пока он хладнокровно играл в игру, ставкой в которой была смерть. Наконец какой-то дикарь метнул копьё
из задних рядов, сквозь толпу воющих участников; я не разглядел
поднятую руку, схватившую оружие, но заметил его внезапный блеск,
когда оно полетело вперёд, и Де Круа был пригвождён к месту,
стальное лезвие глубоко вонзилось в дерево, зажав его длинные волосы.

Дюжина кричащих скво теперь подносила ему топливо для костра;
я видел ветки, корни и листья, сложенные горкой у его колен, и
с содроганием наблюдал, как вверх поднималась струйка голубого дыма, прежде чем пламя охватило зелёную древесину. Затем кто-то внезапно пнул кучу, и она полетела в лица тех, кто склонился над ней; и яростный крик, словно по волшебству, прекратился.

Я пошатнулся и упал на колени, гадая, что бы это могло значить — эта странная тишина после всего этого шума. И тут я увидел. Из тени, словно сама тень, выплыла странная девушка, которая была моей спутницей.
Она шагнула вперёд, в красный круг пламени, и повернулась к ним спиной,
к Де Круа.

 Я никогда не забуду, какой она была в тот момент, — настоящей богиней света, противостоящей порождениям тьмы. Её щёки были такими бледными, что казались мертвенно-белыми, а тёмные глаза горели осознанием своей силы, в то время как её длинные развевающиеся локоны ниспадали ниже талии, сверкая почти сверхъестественной рыжей красотой. Какой женственной она была,
какой прекрасной на вид и какой равнодушной ко всему, кроме своей миссии!
 Одну руку она держала перед собой в повелительном жесте, а другой
другой рукой она подняла распятие, пока серебряный Христос не засиял на
свету.

"Назад!" — чётко произнесла она. "Назад! Вы не будете пытать этого человека! Я его знаю. Он — солдат Франции!"

[Иллюстрация: "Вы не будете пытать этого человека, он — солдат
Франции!'"]




 ГЛАВА XXX

СПАСЕНИЕ НА КОСТРЕ


Слово, произнесенное странной женщиной, даже тогда, в Иллинойсе,
действовало как заклинание. Прошло много лет с тех пор, как французский
флаг развевался над этими прериями, но ни один воин не забывал, как
люди этой расы мстят за обиду, — как быстры их удары, как остра их
сталь.

Я наблюдал, как испуганная толпа отступала назад, словно благоговея перед её
таинственным присутствием, невольно подчиняясь её краткому приказу.
На каждом смуглом лице отражалось замешательство его владельца. Большинство из них были пьяны, обезумели от дикой жажды крови и многочасовых безжалостных пыток своих жертв, но на мгновение это милое видение женской чистоты заставило их застыть, словно фигура Христа, которую она подняла перед их лицами, внушила им отвращение к их преступлениям.

Но ненадолго.  Для сотен присутствующих она была всего лишь
неизвестная белая женщина; даже для тех, кто знал её лучше всего, для Поттаваттоми, она была лишь той, кто помешал им отомстить. Возможно, они считали её неприкосновенной в своих вигвамах и даже прислушивались к её странному учению, но теперь она зашла слишком далеко, пытаясь встать между ними и их жертвой. Они замешкались на мгновение, остановленные её бесстрашием,
опустошённые смутными суевериями относительно её религиозной
власти; но после первой паузы, когда они затаили дыхание от
немого изумления и
нерешительность, голос за голосом, перерастали в хриплые крики ярости и
осуждения. Красная линия подалась вперёд, а впереди неё выл и жестикулировал отвратительный старый знахарь, его раскрашенное лицо исказилось от страсти, он жаждал воспользоваться этим благоприятным моментом, чтобы навсегда свергнуть того, кто стремился положить конец его суеверному правлению в племени. Я заметил, как она отступала, когда они приближались, шаг за шагом, — не то чтобы она их боялась, но, скорее, как будто какое-то определённое намерение руководило её движениями. Её
Её взгляд не дрогнул, рука всё ещё сжимала сверкающий крест, когда она медленно отступала, пока не оказалась прямо перед Де Круа, который беспомощно висел, глядя на неё с выражением страха на лице, странно контрастировавшим с его недавним проявлением отчаянного мужества.

 «Назад!» — снова закричала она, но теперь более низким и глубоким голосом, который звучал как чистый колокольный звон над шумом. — Говорю вам, я убью этого человека собственноручно, прежде чем позволю вам подвергнуть его дальнейшим пыткам!

На мгновение эта угроза остановила надвигающуюся толпу. Кто-то
Индеец выкрикнул оскорбление, и толпа яростно бросилась вперёд,
хотя ни один из воинов, казалось, не стремился возглавить атаку. Я
увидел, как женщина подняла руку, и уловил блеск стального клинка;
и как только я вскочил на ноги, частично откинув мешавшую мне
крышку хижины, индеец, бесшумно выйдя из тени,
повернулся лицом к толпе, неподвижно стоя в футе от отчаявшейся девушки,
спиной к ней. Один взгляд на эту высокую худощавую фигуру,
суровое лицо, длинные седые волосы сказал мне, что это великий военачальник
Потаватоми, Гомо; и я откинулся назад, дрожа от реакции
напряжения того момента.

Его слова были спокойными, обдуманными, повелительными; но сердитый рев, которым их встретили,
заставил меня испугаться, что орда, с которой он столкнулся так решительно,
теперь вышла из-под контроля. Он улыбнулся, его тонкие губы керлинг в насмешку, как
он смотрел с презрением на угрожающие лица теснее прижималась ко
каждой стороны.

— «Не бойся», — прошептал он, обращаясь к бдительной женщине и положив руку ей на плечо. — «Освободи пленника!»

Она тут же вернулась к своей задаче, а он вкратце назвал имена
из его вождей; и когда каждого призвали по очереди, из толпы вышел воин
и молча встал рядом с ним. Пришел так с десяток назад,
рослый, угрюмых воинов, многие свежие скальпы болтались на их
ремни.

Гомо заговорил снова, используя французский язык, чтобы все присутствующие могли
лучше понять смысл его слов.

"Братья, - сказал он серьезно, - эта скво - Потаватоми. Она была
усыновлена нашим народом и живёт в наших вигвамах. Поттаватоми —
друзья французов; между нами нет войны. Зачем виандотам и сакам
желать сжечь француза?

Мгновение никто не решался ответить; толпа остановилась, лишившись
своих предводителей и храбрости, даже шумный знахарь замолчал
перед этим суровым строем вождей-защитников. Какой бы слабой ни была
индейская дисциплина и племенная власть, даже в пьяном виде эти отчаянные
воины не осмеливались открыто пренебрегать таким проявлением силы.

— «Хорошо ли говорили потаватоми?» — сурово спросил старый вождь.
— «Или наши слова обидели наших братьев?»

Гигантского роста мужчина, чьё широкое лицо и огромная голова казались
непропорциональными даже по сравнению с его крупным телом, с длинными жёсткими волосами,
украшенный ракушками и бусинами, ярко сверкающими в свете костра,
вышел из молчаливой толпы.

"Гомо, великий вождь потаватоми, хорошо говорит," — сказал он низким голосом,
похожим на отдалённый раскат грома.  "Виандоты не знали; они не воюют с французами и не причиняют вреда женщинам потаватоми. Великий Дух сделал нас братьями, и мы вместе выкурили трубку мира.

Гомо с индейским достоинством выступил вперёд и обменялся торжественными приветствиями с новоприбывшим.

"Сердца потаватоми наполняются радостью, когда они слышат эти слова.
Сау-га-нэш, - сказал он серьезно. Затем он повернулся и махнул рукой своим
собравшимся воинам. "Освободите француза и поместите его для безопасности в
дом совета. Освободите женщину. Такова воля наших вождей.

Ложа совета! Я с опаской огляделся; несомненно, это должно быть
то самое типи, в котором мы с капитаном Хилдом встречались с вождями!
Не было никаких признаков того, что здесь жили обычные индейцы, и теперь, когда я огляделся, свет от костра снаружи ясно
высветил очертания тех гротескных фигур, которые, как я вспомнил, были нарисованы на
внешняя обшивка. Так вот где должен был находиться Де Круа! Я
поспешно отполз назад, опустив на место отогнутый лоскут, через который
я выглядывал. На травянистом полу лежало несколько шкур, и
я схватил самую большую из них, накрывшись ею, и прижался как можно
ближе к дальней стене, отчаянно надеясь, что внутри не будет индейских
охранников.

Шум снаружи продолжался, как будто кто-то всё ещё сопротивлялся приказам вождей, но вскоре, когда я выглянул в дыру в шкуре, натянутой надо мной, я увидел внезапную вспышку света,
Занавеска, закрывавшая вход, была отодвинута в сторону. Я увидел несколько тёмных рук, просунутых внутрь, одно или два диких лица, на мгновение заглянувших в тёмное помещение, но, к моему невыразимому облегчению, внутрь просунули только одно тело, причём с такой силой, что человек упал лицом вниз во весь рост. В следующее мгновение хижина снова погрузилась в полную темноту. По милости Божьей меня не обнаружили, и я остался наедине с Де Круа.

Какое-то время, будучи уверенным в этом, я не решался
выбраться из своего укрытия или выдать своё присутствие.
спутник. Я не знал, какие уши могли подслушивать; да и не смел слишком доверять
и без того перенапряженным нервам француза. Он не двигался с того места, где упал,
но я слышал, как он стонет и всхлипывает,
время от времени прерываясь эякуляцией. Без крика и шума
ощутимо выросла меньше, хотя внезапные озарения дал показания
что пьянка не полностью завершился. Наконец я откинула халат,
которым была укрыта, и мне стало неуютно от того, что я вспотела, и я осторожно поползла
к тому месту, где, как я знала, он лежал. Было очень темно,
и я всё ещё боялся, что он закричит, если я его напугаю.

 «Де Круа, — прошептал я, — не пугайтесь, я — Уэйленд».

 «Уэйленд!» — я заметил изумление в его голосе, когда он мгновенно сел
прямо и вгляделся в темноту в направлении, откуда донёсся мой голос.  _«Боже мой!_ Ты здесь?» Ты видел все это?"

- Да, - ответил я, протягивая руку и нащупывая в темноте, пока я не
ухватил его за руку. - Тебе пришлось нелегко, мой мальчик, но худшее позади.
И у нас обоих остается надежда.

Он задрожал так сильно, что я почувствовал, как спазм сотряс его тело.

«Это была не смерть, — возразил он, — но ты видел её, Уэйленд?
Боже милостивый! Неужели там стояла живая женщина, а не призрак, вернувшийся из потустороннего мира, чтобы преследовать меня и сделать жизнь хуже смерти?»

«Ты имеешь в виду сестру, которая вмешалась, чтобы спасти тебя?» — спросил я. «Она была такой же живой, как и любой из нас». Думаешь, она тебе не незнакомка?

Он застонал, как будто это признание было вырвано у него ужасом перед
вечными муками.

_"Mon Dieu!_ Она моя жена!"

- Ваша жена?

- Да, моя жена, Мари Фанеф из Монреаля.

— Но как она оказалась здесь, месье, в лагере Потаватоми?
И как же так вышло, что ты искал другую в этой глуши, если ты уже давно был женат?

«Святая Гиз! но я не могу тебе сказать», — и его голос дрогнул от охвативших его чувств. «Это похоже на дурной сон, от которого я ещё не очнулся. Она умерла, клянусь, она умерла; сёстры сказали мне об этом в монастыре урсулинок, куда она сбежала, спасаясь от моей жестокости, — ведь я причинил ей зло; и я стоял у могилы, когда тело, которое они называли её телом, опускали в землю. Все эти годы я думал, что это правда; но та девушка была Мари. А ты, Уэйленд, — ты что-нибудь знаешь о ней?

- Только то, что она привела меня сюда в поисках мадемуазель. По дороге
мы разговорились, и она сообщила мне, что посвятила свою жизнь
служению этим индейцам, стремясь спасти их души ".

- Этого достаточно; она когда-то была наполовину монахиней, и очень религиозной. И все же
она ни словом не обмолвилась обо мне и о том, что я плакала в доме? - потому что я
должно быть, действительно видела ее там!"

«Она спросила у меня ваше имя, месье, и когда я назвал его, она сказала, что не помнит его. Она знала вас под каким-то другим именем?»

Он не ответил, но я заметил, что он тяжело дышит, как будто
боролся с самим собой за власть. И я больше ничего не говорил, хотя мне не терпелось составить план на будущее, потому что этот человек был явно не в том состоянии, чтобы с ним советоваться.

 Не знаю, как долго я сидел там в тишине, тщетно пытаясь найти выход или способ связаться с мадемуазель. Забудет ли меня теперь эта странная женщина или осмелится вернуться с посланием? Если нет, то я должен буду идти вперёд без неё, обременённый этим нервным и беспомощным французом. Снаружи шум почти совсем стих, — по крайней мере,
По крайней мере, близко к тому месту, где мы находились, — и я заметил, что в воздухе уже чувствовалось лёгкое дуновение приближающегося дня, едва освещавшего внутреннее убранство вигвама.

Пока я сидел так, погрузившись в бездействие и всё больше впадая в отчаяние, задняя часть вигвама почти незаметно шевельнулась, и я поспешно обернулся, чтобы выяснить причину, с замиранием сердца, опасаясь, что это враг, возможно, какой-нибудь хитрый дикарь, всё ещё жаждущий смерти Де Круа.
Было ещё далеко до рассвета, но света хватало, чтобы разглядеть
слабые очертания женской фигуры. Француз, по-видимому,
Я ничего не слышал, но быстро поднялся и с нетерпением повернулся к ней.

"Ты нашла её?" — с тревогой спросил я. "Прошу тебя, скажи мне, что она ещё жива!"

"Тише! ты слишком громко говоришь," — тихо ответил он. "Та, кого ты ищешь, я думаю, находится в хижине Маленького Саука и пока не пострадала. Мне не удалось связаться с ней, но ее описали
мне как молодую, с темными волосами и глазами, которую стащили
с лошади в хвосте колонны. Думаешь, она та, кого ты
ищешь?

- В самом деле! - воскликнул я в порыве облегчения. - Где этот домик, в
котором они держат ее?

Она затруднилась ответить, как будто она в чем-то сомневался мое усмотрение.

"Это третий из огня, в строке западу от этого", - сказала она
в прошлом. - Но уже рассвело, и ты должен лежать, спрятавшись среди этих
шкур, до следующей ночи, когда я постараюсь помочь тебе. Вы будете
здесь в безопасности, если только спрячетесь; и я принес с собой еды для
вас обоих.

Я совсем забыл о де Круа в своём стремлении узнать новости о
мадемуазель, но теперь я понял, что он поднялся на колени и
смотрел на нашего гостя сквозь полумрак, словно испытывая страх.
и все же она была всего лишь призраком. В этом сером свете рассвета его лицо казалось мертвенно-бледным
темные круги под глазами, спутанные волосы
и следы крови на щеке придавали ему почти изможденный вид.
ужасно.

"Мари!" - всхлипывал он, переводя дыхание между словами, как будто они его душили.
"Мари, во имя Бога, скажи мне одно слово!"

Я увидел, как девушка вздрогнула, глядя на него широко раскрытыми глазами,
но с выражением, которое я не мог понять; это была не
ненависть и не любовь, хотя это вполне могло быть и печалью.

"Мари, - настаивал он, доведенный до отчаяния ее молчанием, - я причинил тебе
зло, большое зло; но я думал, что ты мертва. Они сказали мне об этом, - они сказали
они похоронили твое тело. Неужели ты не скажешь ни слова милосердия
сейчас?"

Несмотря на тусклый свет, я увидел, что ее глаза увлажнились, когда она посмотрела на него сверху вниз
но в ее голосе не было дрожи.

— Вы были правы, месье маркиз, — медленно произнесла она. — Мари Фанеф
мертва. Только сестра Селеста помогла сохранить вам жизнь во имя
Учителя. Благодарите за это Матерь Христа, а не меня.

Я не знаю, когда она потеряла сознание и как это произошло, но мы снова остались одни,
и де Круа лежал, уткнувшись лицом в короткую траву.




Глава XXXI

Поиски и их результат


Наконец я крепко уснул на несколько часов, спрятавшись за шкурами в задней части хижины. Казалось, больше ничего нельзя было сделать,
потому что бедный Де Круа не думал ни о ком, кроме женщины, которая
только что ушла от нас, а я был измотан часами волнения и труда.
Когда я проснулся, он спал, лежа в той же позе, в которой я его оставил,
лицом в короткой примятой траве, покрывавшей пол.

Было так тихо, что я тщетно прислушивался, не раздастся ли какой-нибудь звук, указывающий на присутствие индейцев. Такая глубокая тишина странно контрастировала с ужасным шумом прошлой ночи, и любопытство в конце концов заставило меня высунуть голову из-под навеса и осторожно выглянуть наружу. Желтый солнечный свет спокойного летнего дня жарко и ярко освещал покрытые шкурами вигвамы и коричневую траву прерий, истоптанную сотнями ног. Я заметил нескольких индианок , лениво работавших в тени
у деревьев на берегу реки, но других движущихся фигур не было видно. Несколько лежащих фигур были в пределах моей видимости, их лица были обращены к солнцу, очевидно, они спали после обильных возлияний прошлой ночью. В остальном большой лагерь казался совершенно пустым; над шалашами не поднимались клубы дыма, нигде не было групп, сплетничающих между собой.

 Для меня это было очевидно. Те воины, которые были способны продолжать
борьбу, отправились на новую вылазку, в то время как большинство, опьянев от
выпивки, спали в своих тёмных
хижины. Конечно, несмотря на то, что был день, нельзя было ожидать более безопасного момента для того, чтобы связаться с Туанетт. С наступлением ночи лагерь снова оживится, и даже если бы мне удалось добраться до неё в более поздний час, у нас было бы мало времени, чтобы сбежать. Каждая секунда промедления увеличивала нашу смертельную опасность, а после нашей встречи нужно было многое спланировать. Возможно, мне следовало подождать, как мне и сказали, но у меня в крови было действовать, а не рассуждать, и я уверен, что в данном случае нет причин для сожаления.

Должен признаться, что моё сердце забилось чуть быстрее, когда я медленно
выбрался наружу и осторожно выглянул из-за выступающей части большой хижины,
из которой только что вышел, чтобы убедиться, что дикари не шевелятся. Не то
чтобы я сильно боялся этой затеи или чувство опасности будоражило
мои нервы, но я думал только о том, что теперь мой путь лежит к мадемуазель. Как она меня встретит? Должен ли я узнать свою судьбу
по её красноречивым глазам или по внезапному блеску удивления на её прекрасном
лице? Эти размышления вдохновили меня, ибо появилась новая надежда
родилось во мне благодаря вынужденному признанию Де Круа.

Пока я шёл под прикрытием хижин, мне почти не грозила опасность,
потому что я всегда был частично скрыт. Но
я долго ждал и наблюдал, прежде чем осмелился пройти по широкому
открытому пространству, в центре которого развели костёр.
Столб для пыток всё ещё стоял там, чёрный и обугленный, а земля
под ним была покрыта мёртвым пеплом. Тела трёх белых мужчин,
двое из которых были обнажены и обожжены, лежали неподалёку, небрежно отброшенные в сторону, чтобы освободить место для новых жертв; но я
не осмеливался остановиться, чтобы узнать, кем они могли быть при жизни. Вид
их отвратительного уродства только усилил мое стремление достичь
живых с посланием надежды.

Я двигался как змея, волоча свое тело дюйм за дюймом за раз.
крепко хватаясь вытянутыми руками за жесткие корни травы и извиваясь.
продвигался вперед так бесшумно, как будто выслеживал какую-то добычу. Бывали
времена, когда я продвигался так медленно, что наблюдателю было бы
трудно понять, не является ли моё тело мёртвым. В конце концов,
даже с такой черепашьей скоростью я добрался до укрытия.
я прокрался к вигвамам на другой стороне лагеря. Вигвам прямо передо мной, почерневший от краски и непогоды, должно быть, был тем самым, который я искал. Я остановился в его тени, стараясь убедиться, что не ошибся. Подняв глаза, я различил смутные очертания тотема вождя, едва заметного на натянутой коже: это был тот самый тотем, который я заметил на мускулистой груди Маленького Саука.

Никогда я не передвигался по лесу с большим мастерством, потому что чувствовал, что всё
зависит от того, останусь ли я незамеченным; одно неверное движение — и
отбрасывая всякую надежду. Кто мог быть внутри, скрытый под этим чёрным покрывалом,
было загадкой, которую можно было разгадать, только проявив крайнюю осторожность.

 Дюйм за дюймом я поднимал кожаную обшивку входа в вигвам,
приближая глаз к отверстию в попытке проникнуть внутрь. Но солнечный свет так ярко отражался от
моих глазных яблок, что я почти ослеп в полумраке под
этой тёмной крышей и не мог с уверенностью различить ни один предмет.
Конечно, внутри ничего не двигалось, и я медленно продвигался вперёд, пока
Половина моего тела лежала на земляном полу. И тогда я
мельком увидел лицо, выглядывающее из тени, — лицо Туанетты; и, увы, моим надеждам удивить её и разгадать её тайны! Ведьма на самом деле молча смеялась над моим затруднительным положением. От этого зрелища моё лицо вспыхнуло от внезапного негодования; но прежде чем я успел заговорить, она поспешно обратилась ко мне.

— Честное слово, мастер Уэйланд! Но я рада вас видеть! — сказала она, и её мягкая рука тепло легла на мою.
— И всё же это заставило меня улыбнуться
обратите внимание на удивительную осторожность, с которой вы сюда пришли.

«Должно быть, это было действительно забавно, — ответил я, в одно мгновение утратив все свои тщетные надежды под её насмешкой. — Хотя не каждый пленник в индейском лагере мог бы найти повод для веселья».

Её взгляд стал более серьёзным, когда она вопросительно посмотрела мне в лицо, хотя в глубине её глаз всё ещё плясали раздражающе озорные огоньки.

«Меня так позабавило выражение твоего лица», — объяснила она.
 «Мне не всё равно, что означает твоё появление, и
к ужасам, свидетелями которых стал этот лагерь. Более того, ты кажешься мне восставшим из мёртвых. Я искренне оплакивал тебя, Джон
Уэйленд. Я потерял всякую силу, всякое желание сопротивляться, когда увидел, как ты упал с лошади, и с тех пор мои глаза часто увлажнялись при мысли о тебе. Несомненно, именно внезапная реакция на то, что я снова увидел тебя живым, заставила меня забыть об этой ужасной обстановке и улыбнуться. Прошу вас простить меня; это было не бессердечие, а просто
поведение легкомысленной девушки, месье.

Я не мог устоять перед её уговорами.
начало; и теперь я прочел в ее глазах правду обо всем, что она говорила.

"Вам не за что прощать, мадемуазель", - ответил я, вытягиваясь
полностью внутри типи и опускаясь на колени. "Но вы
совсем одна здесь и без охраны?"

"В настоящее время, да. Мало Саук ушел из лагеря для
несколько часов. По ночам они присматривают за мной, но что толку в их охране? Если бы я выбралась из хижины, побег был бы
безнадёжен для такой девушки, как я. Но теперь расскажи мне о себе. Ты тоже пленница индейцев? Я точно видела, как тебя ранили в той схватке.
_m;l;e_. «Тогда я пал духом и оставил всякую надежду на спасение».

«Нет, я не пленник, мадемуазель. Я упал, оглушённый ударом, нанесённым мне сзади, но был спасён от плена тем, что мой конь упал на меня. Теперь я здесь по собственной воле и только для того, чтобы спасти вас».

«Спасти меня! О, месье!» я бы покраснела, если бы подумала, что вы так высоко меня цените. А не та ли это девушка, которую вы искали, — та, которую вы так долго искали в глуши, а нашли в этом лагере дикарей? Скажите мне, месье, это была она?
она случайно не та героиня, которая прошлой ночью вытащила капитана де
Круа из пламени пыток?

- Значит, вы знаете о его опасности и избавлении? Я сказал, не чувствуя
готовы ответить на ее запрос. "Это была самая смелая и женственная действовать".

«Действительно, странное проявление власти, месье», — и она посмотрела мне прямо в глаза. — «И дикари говорят мне, что она утверждала, что знает его».

Конечно, я имел право рассказать ей всю историю признания де Круа, но почему-то не счёл это по-мужски.
Лучше я позволю ей узнать правду в Божье время и от
другие губы, а не мои. Возможно, в конце концов она будет уважать меня больше за то, что я промолчал. Но в этом решении я не учёл, что
поспешные слова объяснения могут естественным образом заставить её поверить, что
существовавшая дружба была моей, а не его.

"Мы встретили её прошлой ночью на другом берегу реки в темноте," — ответил я.
"По моей просьбе она провела меня в индейский лагерь."

Выражение её глаз озадачило меня, как и внезапный румянец, окрасивший её щёки.

 «Вы откровенны, месье, — тихо сказала она, — и, несомненно, так лучше».
— Так и есть. Но в странной ситуации, в которой оказалась эта молодая женщина,
есть что-то романтическое, и это меня очень интересует. Как она оказалась здесь? Ведь она не может быть индианкой?

 — Насколько я понимаю, она связана с каким-то сестринским орденом
Церкви и какое-то время жила среди потаватоми, стремясь обратить язычников в
Христа.

 — Католичка? — спросила она, и её глаза заблестели от интереса.

 «Таково моё понимание, хотя, по правде говоря, она никогда не говорила мне об этом.
Мы действительно мало разговаривали, мадемуазель, потому что наш путь лежал в
в разгар опасности, ещё до того, как пленение бедного де Круа нарушило все наши
планы.

— Несомненно, — ответила она с лёгкой ноткой сарказма в мягком
голосе. — Но капитан де Круа, я надеюсь, не был серьёзно ранен?
 Где дикари держат его? И знаете ли вы, что они задумали на его счёт?

"Боюсь, у него навсегда останутся шрамы", - ответил я, тупо удивляясь
спокойствию ее вопроса. "Я только что оставил его спокойно спящим
в палатке совета. Знаете ли вы что-нибудь о том, какая судьба постигла других
наших друзей из гарнизона?"

В её глазах появилась грусть. «Только то немногое, что я узнала, насмехаясь над своим похитителем», — ответила она дрожащим голосом.
"Капитан Уэллс мёртв, как и энсин Ронан и хирург Ван
Вурхиз. И капитан Хилд, и его жена были тяжело ранены, и
они вместе с лейтенантом Хелмом находятся в плену где-то в лагере; но
жена лейтенанта в безопасности с семьёй Серебряного человека на другом
берегу реки. Индейцы держат их в надежде получить выкуп и
мстят простым солдатам, которым не повезло попасть в плен
в их руки живым. И все же, я думаю, немногие пережили резню.

- Вы, несомненно, угадали правильно. Я отметил, с каким страшным духом
мести дикари расправлялись с некоторыми из своих пленников, щадя при этом
других. Уверен, что вы, например, сталкивались с небольшими трудностями
до сих пор от рук Маленького Саука?"

Она взглянула на меня с оттенком былого кокетства в тёмных глазах и быстро тряхнула головой, а одной белой рукой пригладила свои мягкие волосы.

"Как вы думаете, месье, я не выгляжу такой уж больной?"

Несмотря на все мои усилия, сердце моё забилось, и я не смог сдержать слёз; она
Должно быть, она прочла это быстрое послание, потому что её собственные ресницы тут же опустились, быстро затрепетав на щеках.

 «Я уже говорил вам, как сильно вы мне нравитесь, — запнулся я, — и сейчас вы выглядите не менее прекрасно».

 «Тогда я не стану искушать вас, чтобы вы добавили к своему комплименту, — поспешно ответила она, поднимаясь на ноги, — потому что я предпочитаю верность в мужчине, а не просто галантные речи». Вы спрашиваете меня о Маленьком Сауке. Он держит меня ради
выкупа, хотя, видит Бог, это пустая трата времени, потому что я не знаю никого на всём Востоке, кто вложил бы хоть доллар
чтобы вызволить меня из рук индейцев. Но такова его цель, как он сказал мне
сегодня утром.

— Может быть, тогда, — неуверенно предложил я, — вы предпочтёте
спокойно оставаться здесь, а не рисковать, пытаясь сбежать?

Она пристально посмотрела на меня, словно удивляясь моим словам, и я увидел,
что её глаза увлажнились от внезапного прилива чувств.

— «Вы либо тугодум, Джон Уэйленд, — сказала она немного дерзко, — либо понимаете меня хуже, чем любой другой мужчина, которого я когда-либо знала. Если я кажусь храброй и беззаботной посреди всего этого ужаса, то лишь потому, что
чтобы я не сломалась окончательно и не стала объектом презрения. Я
чувствую, месье, что не лишена ни сердца, ни лучших качеств
женщины. Предпочитаете остаться здесь? Пресвятая Богородица! Я
бы предпочла умереть там, в прерии, чем оставаться здесь, в этих
индейских вигвамах. Нет такой опасности, которой я бы не
встретила с радостью, лишь бы сбежать из этого места пыток и
варварства. Признаюсь,
что час назад мне было всё равно, каков будет мой конец; я потерял
душу и надежду. Но теперь ваше появление, как воскресшего из мёртвых,
вернуло мне мужество.

— Значит, ты пойдёшь со мной, куда бы я ни позвал?

Она шагнула вперёд с прежней искренней уверенностью, взяв меня за руки и глядя мне в лицо.

"Там, в ночи, среди песков, Джон Уэйленд, — серьёзно сказала она, — я помню, как говорила, что поеду с тобой, куда бы ты ни пожелал. Теперь я знаю тебя гораздо лучше, чем тогда, и без колебаний
беру на себя такую же клятву.

Не знаю, какая сила тогда сковала мои уста. Несомненно, в таких делах есть судьба,
но странно видеть в её глазах свет приглашения.
не побуждал меня открыть своё сердце. Ни в чём другом не было у меня ни капли трусливой крови в жилах; но здесь я колебался, боясь, что её умоляющее лицо может внезапно стать лукавым, и она легко рассмеётся над любовью, которая держала моё сердце в плену. Воистину, эта ведьма так сильно озадачила меня своими капризами, быстрой сменой настроений, странным сочетанием девичьей откровенности и женской сдержанности, что я не знал, какой из них можно верить, а какой — нет.
И вот я стоял, сжимая в своих руках её мягкие ладони, и моё сердце бешено колотилось.
И всё же мой язык не решался выполнить свою задачу. Но наконец прерывистые слова вырвались из меня внезапным, неудержимым потоком.

 «Туанетта! — воскликнул я. — Туанетта! Я мог бы забыть обо всём остальном — о нашей опасности здесь, об ужасах прошедшей ночи, о множестве мёртвых там, — обо всём, кроме тебя».

Она вдруг испуганно вскрикнула и посмотрела через моё плечо. Я резко обернулся, почувствовав опасность, и увидел, что прямо у входа в вигвам, откинув полог, в гробовом молчании стоял индеец.




Глава XXXII

КЛЯТВА УАНДОТА


Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто наш незваный гость. Это гигантское тело, увенчанное огромным широким лицом, могло принадлежать только одному человеку — вайандоту Сау-га-наш, тому, кто говорил от имени воинов своего племени перед пыточным колом. Он стоял прямо и неподвижно, устремив на нас суровый вопрошающий взгляд, сжав губы в тонкую линию.
Быстрым движением я оттолкнул девушку за спину и встал лицом к нему,
не двигаясь, но напрягая каждый мускул для действия. Индеец говорил
медленно и на безупречном английском.

"Фу!" - сказал он. "Кто ты? Заключенный? Конечно, ты не можешь быть им
— Тот самый француз, которого мы развлекали прошлой ночью?

 — Я не француз, — ответил я нарочито медленно, тщетно надеясь, что его
внимательный взгляд задержится на домике достаточно надолго, чтобы я
успел ударить его ножом в горло. — Хотя я был одним из его спутников. Я
пришёл сюда, чтобы утешить эту бедную девушку.

 — Несомненно, она в этом нуждается, — сухо ответил он, — и ваш способ
утешения, несомненно, хорош. Однако я сомневаюсь, что Маленький Соук одобрил бы это, и как его
друг я должен говорить от его имени. Вы говорите, что тоже
пленник? Какого вождя?

"Нет," ответил я коротко, сейчас решается вопрос, чтобы предприятие все в суд
прочность. Он прочел это решение в моих глазах, и отступил с опаской.
В тот же миг Туанетта удерживающе обвила руками мою шею.

"Не надо, Джон!", - настаивала она, используя свое имя таким образом впервые; "в
дикарь был пистолет, скрытый под его халат!"

Я увидел оружие, когда она говорила, и заметил также сердитый блеск в глазах парня
, когда он угрожающе выставил дуло вперед. Пока мы стояли,
так, свирепо глядя друг на друга, внезапное воспоминание заставило меня остановиться.
"Сау-га-нэш"?-- несомненно, это был ни много ни мало вайандот
выражение, означающее «англичанин». Это широкое лицо не было полностью
индейским; мог ли это быть вождь-полукровка, о котором я так часто
слышал? Стоило попытаться узнать.

"Ты Со-га-наш?" — медленно спросил я, Туанетта всё ещё цеплялась за меня,
повернув голову через плечо к молчаливому дикарю. "Вождь
виандотов?"

[Иллюстрация: «Не надо, Джон! У дикаря под одеждой спрятан пистолет!»]

Он слегка кивнул, соглашаясь, и его взгляд выражал удивление от вопроса.

"Тот самый, которого американцы называют Билли Колдуэллом?"

"'Это слово, которое используют белые."

Я быстро вздохнул с облегчением, что заставило мадемуазель немного ослабить хватку.
ее встревоженные глаза искали моего лица в поисках объяснений.

"Помнишь тот день, двенадцать лет назад, на реке Изюм?" Я спросил
четко, чувствуя уверенность теперь, что мои слова больше не были праздными. "Ан
Индеец был схвачен в своем каноэ группой пограничников, которые отправились
отомстить за кровавый набег в долину Мауми. Это
Индеец был вайандотом и вождём. Его привязали к дереву на берегу
реки и приговорили к пыткам; когда предводитель рейнджеров,
мужчина с седой бородой стоял перед ним с винтовкой в руке и клялся
убить первого белого человека, который приложит к дереву кремень и сталь. Помнишь
ты это, Сау-га-нэш?

Невозмутимое лицо слушавшего дикаря изменилось, выражение
мстительной враждебности сменилось выражением нескрываемого изумления.

"То, что вы представляете, не изгладилось из моей памяти", - серьезно ответил он.

— И не обещание, которое ты дал тому белому капитану, когда он благополучно доставил тебя в Детройт? — нетерпеливо спросил я.

"И не обещание. Но какое отношение всё это имеет к делу?"

"Только то, Са-га-наш, что я сын майора Дэвида Уэйленда."

Индеец прыгнул вперед, его глаза яростно горели; и, приняв его
движение за враждебное, я оттолкнул девушку в сторону, чтобы иметь возможность
отразить его нападение. Но он не трогал меня, просто вглядываясь жадно в
мое лицо с острым вопросительным взглядом, что читал все мои функции.

"У тебя есть нос и лоб, - размышлял он вслух. - Да, и
глаза. Перед Великим Духом я выполню свой обет; вождь
Виандоты не умеют лгать.

Он сделал паузу, и я заметила, что его охватили разные эмоции, настолько сильно он был потрясён этим странным открытием. Я неосознанно положила руку ему на плечо.
Я сжал руку мадемуазель, потому что теперь чувствовал, что наша судьба зависит от его решения.

""Это трудная задача, мастер Уэйленд," — наконец признал он почти устало, — "но ради вашего отца это будет сделано. Я вижу только один способ — по воде. Вы что-нибудь знаете о лодках?"

— «Только если я буду грести на «Моми», — с сомнением ответил я.
— Хотя я управлялся с небольшим парусом, когда был ещё мальчишкой на Дальнем Востоке».

«Этого будет достаточно, если сохранится хорошая погода, что вероятно в это время года.
По крайней мере, можно рискнуть.  Сухопутные тропы переполнены индейцами».
далекие племена спешат сюда в надежде на битву и добычу. Сегодня прибыло более
сотни людей, разукрашенных для войны и разгневанных, потому что слишком поздно.
Вы не смогли бы избежать встречи с такими отрядами, если бы бежали по
тропе на восток; и они не проявили бы милосердия ни к одному белому. Серебряный человек
вернулся в свой дом к северу от реки; но это все, что мы, те, кто
дружелюбен к нему, можем сделать, чтобы удержать этих воинов от нападения даже там.
там. Это индейцы из далёких мест доставляют неприятности, и с каждым днём их становится всё больше и они становятся всё сильнее. Мы держим охрану у дома
чтобы спасти Серебряного Человека и его семью; и если бы там укрылось больше белых, мы бы потеряли контроль над ситуацией. В устье реки Сент-Джозеф всё ещё безопасно, и именно туда вы должны отправиться. Отплывать нужно сегодня ночью, по воде. Известно ли кому-нибудь из индейцев, что вы живы и находитесь в этом лагере?

"Никому."

"Это хорошо; мы можем лучше работать в одиночку. А теперь послушайте. В полночь, мастер
Уэйланд, вас будет ждать лодка, готовая к путешествию, спрятанная под
руинами здания Агентства. Река протекает под полом
достаточно глубокие для этой цели, и я поставлю там кораблик с моей
собственные силы. Помимо этого, все они должны опираться на свои собственные навыки и хороший
удачи. Ты будешь ждать здесь, - и он тревожно огляделся в поисках какого-нибудь
средства укрытия, - лежа вон за теми одеждами, до назначенного часа.

- Здесь? - Спросил я, мгновенно вспомнив о своем долге перед Де Круа.
- Но сначала я хотел бы поговорить с французом. Он мой друг,
Сау-га-наш. Кроме того, я оставил свою винтовку в совете.

Лицо дикаря помрачнело, и его глаза зловеще сверкнули, когда он
вопросительно перевёл взгляд с моего лица на лицо Туанетт.

— Я сказал, что ты должен оставаться здесь, — коротко ответил он, и в его голосе
прозвучал гнев. Он указал рукой на мантии. — Многие из
спящих Поттаваттоми снова проснулись, и ты не мог надеяться, что
проберёшься в логово совета незамеченным. Что мне до этого француза,
чтобы рисковать жизнью ради его спасения? Я верен только майору
Сын Уэйленда; и даже если я помогу тебе, то при условии, что ты пойдёшь один.

 — Один, говоришь ты? — и я положил руку на плечо мадемуазель. — Я
умру здесь, Со-га-наш, и умру под пытками, прежде чем соглашусь сделать хоть шаг без этой девушки.

Полукровка нахмурился на меня, чертеж халата о нем в надменной
равнодушие.

"Тогда пусть будет так", - сказал он с издевкой. "Это ВАШ СОБСТВЕННЫЙ ВЫБОР. Я
предложили на выкуп моего обета".

Я начал произносить некоторые резкие слова в ответ; но прежде чем я смог
говорят, то, прижимая ее мягкую ладонь на мои губы в знак протеста.

- Не отказывай ему, - торопливо пробормотала она. - Это единственный шанс; ради меня.
не серди его.

Я не знал, какой план мог возникнуть у нее в результате сообразительности, но я
уступил мольбе в ее умоляющих глазах и угрюмо пробормотал
первую сознательную ложь в моей жизни.

— Я принимаю твои условия, Сау-га-наш, какими бы суровыми они ни были.

Он перевёл взгляд с одного из нас на другого, и его лицо потемнело от недоверия и
сомнений.

 — Ты не моя собственность, — сурово сказал он дрожащей девушке, которая заметно сжалась от его приближения и снова прижалась ко мне.
«Ты пленница Маленького Сока, и я не отпущу ту, кого держат в плену поттаватоми. Они и вайандоты — братья. Но я верю тебе, а не словам этого белого человека. Пообещай мне, что не пойдёшь с ним, и я поверю тебе».

Она взглянула сначала на меня, затем снова на смуглое безжалостное лицо.
Ее щеки были белыми и губы ее задрожали, но глаза остались
чистое и спокойное.

"Я даю тебе честное слово, САУ-га-наш", - сказала она тихо. "Хотя я и провел
в плен чуть Саук, не пойду я с Джоном Вэйланд."

Как бы мало я ни верил в правдивость этих слов в то время, их звучание
настолько ошеломило меня, что я мог только смотреть на
нее в безмолвном изумлении. Тогда мне показалось, что сила разума
покинула меня, что мой мозг был настолько перегружен, что
отказывался работать. Я помню, что Туанетта почти заставила меня лечь.
Она села у дальней стены хижины, положив передо мной стопку шкур и устроившись так, чтобы при необходимости дотянуться до меня через перегородку и коснуться моей мягкой рукой. Несомненно, она понимала, что творится у меня в голове, потому что после ухода полукровки она почти ничего не говорила, словно желая дать мне возможность самому разобраться в будущем. Постепенно я принял решение и пришёл к нему. Либо Туанетта, либо ничего. Хотя, возможно, ей и не грозила непосредственная опасность, и она
меня бы благополучно выкупили, если бы я когда-нибудь добрался до цивилизации, но риск такого предприятия и промедления был слишком велик; и моя любовь не смогла бы смириться с такой огромной жертвой с её стороны. Я хотел сказать ей об этом, но в её милом лице, когда она встретилась со мной взглядом, было твёрдое решение, которое почему-то заставило меня промолчать. Я чувствовал, что в глубине души она уже знала, какой поступок я выберу, и последний момент стал бы достаточной проверкой её очевидной решимости. Успокоившись здесь,
я подумал о Де Круа, но это было бесполезно. Я не мог ничего послать
послание ему; он больше не подвергался особой опасности и, возможно, не стал бы
делать это добровольноя бы не бросил свою новообретённую жену даже ради спасения от дикарей.
Нет, мы с Туанетт должны были быть вместе, сейчас и навсегда.

Я не помню в точности, о чём мы говорили в те короткие минуты, пока ждали.
Никому из нас не хотелось озвучивать свои истинные мысли, и мы притворялись,
заполняя паузы между молчанием общими фразами. Наступила ночь,
и в узких пределах хижины стало так темно, что я потерял всякое
представление о её присутствии, если не считать редких движений или
звуков её тихого голоса. Снаружи быстро темнело.
Растущий шум свидетельствовал о возвращении в лагерь множества дикарей, пока, наконец, на открытом пространстве не разгорелся костёр, его красное пламя слегка освещало то место, где мы находились, но недостаточно, чтобы разглядеть внутренность хижины. Индеец принёс девушке немного еды, войдя и выйдя без единого звука, и мы вдвоём ели, стараясь говорить тихо, чтобы сделать грубую пищу более приятной.

Внезапно я почувствовал, как что-то слегка царапает кожу на спине. Сначала я подумал, что это какое-то дикое животное или
Возможно, это была бродячая собака, но регулярность этих визитов указывала на
какую-то цель. Мог ли это быть Де Круа? Или это был полукровка с каким-то
секретным посланием, которое он не осмеливался передать открыто? Я слегка приподнял
крышку и приложил губы к отверстию.

"Там кто-то есть?" — осторожно прошептал я. — "Кто это?"

"Я сестра Селеста," — последовал незамедлительный тихий ответ. — «Ты тот белый человек, которого я вёл?»

 «Да, — ответил я, радуясь, что попал в такт, — и я прошу тебя выслушать меня. Под скалой нас будет ждать лодка».
в полночь в старом здании Агентства. Вы должны быть там с Де Круа.

— Де Круа?

— Да; не знаю, знакомо ли вам это имя, но я имею в виду француза, чью жизнь вы спасли. Вы приведёте его туда в полночь вместе с ружьём, которое я оставил в зале заседаний?

Мгновение она не отвечала. Несомненно, для нее это была тяжелая борьба.
таким образом, она согласилась даже встретиться с этим человеком снова. Наконец она ответила,
хотя я отчетливо заметил, как дрогнул ее голос.

"Человек, о котором вы говорите, должен быть там, - сказала она, - если только некоторые
несчастный случай сделает невозможным".

Когда я откинул голову назад и выпрямился, мадемуазель заговорила
вопросительно:

 «С кем вы только что беседовали, месье?»

«С молодой женщиной, о которой мы так часто говорили, — ответил я
не задумываясь. — Она пообещала привести Де Круа на место встречи».

«В самом деле!» — воскликнула она с таким странным акцентом, что я не знал, как его
интерпретировать. «Это почти заставляет меня захотеть присоединиться к вашей партии».




Глава XXXIII

Вмешательство судьбы


«Присоединиться к нашей партии?» — переспросил я, полагая, что неправильно понял её слова. «Конечно, мадемуазель, вы не можете иметь в виду, что вы принимаете
«Вы обещаете полукровке, что добровольно останетесь в плену?»

«Да, но я обещаю, месье!» — и тон, которым она это сказала, был твёрдым и решительным. «Индеец торжественно взял с меня обещание и ушёл, полагаясь на него. Моя совесть никогда не была бы чиста, если бы я оказала ему в этом услугу». Вы тоже дали обещание ещё до того, как я его дал; разве вы не собирались его выполнить?

«Нет», — ответил я немного резко. «Я просто согласился на его предложение по вашему настоянию и потому, что верил вам».
разработал какой-то план побега. Неужели вы так мало уважаете меня,
Мадемуазель, что думаете, я соглашусь оставить вас здесь одну и
на милость этих красных дьяволов? Я рисковал своей жизнью, придя сюда
только ради этого?

Я почувствовал, как она протянула руку через груду шкур, лежащих между нами, и
взяла мою ладонь в свою.

— Но, дорогой друг, ты должен! — умоляюще сказала она, и её мягкий голос задержался на этих словах, словно они дались ей с трудом. — Ты действительно должен, Джон Уэйленд, и ради меня, и ради себя самого. Я
Здесь я в относительной безопасности — по крайней мере, в безопасности от физического вреда, пока дикари думают, что сохранение моей жизни принесёт им выгоду. Вы не имеете права оставаться в такой опасности, в какой вы здесь находитесь, если это никому не принесёт пользы. Ваши отец и мать молятся о вашем благополучном возвращении к ним на Мауми; а у меня нет никого, кто мог бы спросить, насколько печальна моя судьба. Думаешь,
что раз я девушка, то должна быть эгоисткой? или что
я когда-нибудь позволю тебе так бездумно жертвовать собой ради
Меня? Нет-нет, месье! Я останусь пленником Маленького Сока, потому что дал слово; а вы должны уйти, потому что есть другие, для кого ваша жизнь ценна. И вам не нужно уходить с пустыми руками, потому что тот, кого вы так долго искали, кажется, готов отправиться с вами на восток.

Едва её голос затих, оставив меня в попытках подобрать подходящие слова,
чтобы изменить её безумное решение, как грубая рука откинула входную
дверь, и обнажённое тело индейца, на мгновение показавшееся на свету,
с трудом протиснулось в проём. Даже в тот краткий миг
Один взгляд сказал мне, что мужчина был сильно пьян; на мгновение, когда я прижалась к нему, спрятавшись под одеждой, я не смогла разглядеть его лицо.

"Где белая женщина?" — хрипло воскликнул он, остановившись и ослепнув от темноты. "Почему она не приходит мне на помощь?"

Его чуткое ухо, очевидно, уловило лёгкий шорох юбки девушки, когда она поспешно поднялась на ноги, и, пробормотав что-то по-индейски, дикарь бросился вперёд. Я едва различал их смутные силуэты в густом мраке, но мне казалось, что он схватил её
грубо говоря, хотя ни малейшего звука от страха и боли вырвался из ее
губы.

"Тьфу! лучше приезжай!" - пробормотал он, завуалированный дикие угрозы рычание в его
тон. "Ты моя скво; готовь в моем домике; приготовь еду сейчас".

"Но где? и как? - спросила она, ее голос заметно дрожал, но все же
она пыталась успокоить его кажущейся готовностью повиноваться. — «У меня здесь нет ничего, что можно было бы приготовить, и нет огня».

«Индейская скво не смеет возражать!» — сердито ответил он. «Так я покажу белой скво, что значит быть вождём!»

Я отчётливо услышал, как он нанёс ей жестокий удар, хотя она даже не пошевелилась.
Отшатнувшись, она сумела подавить крик, так что он был едва слышен. Одним прыжком я перемахнул через барьер из мантий и
схватил зверя за руку. Наконец я коснулся его головного убора с перьями, и он, должно быть, решил, что я его беспомощная жертва,
потому что с довольным ворчанием ударил меня ещё раз, попав в плечо, где, как он решил в темноте, должно было быть её лицо.

«Теперь я думаю как белая скво».

Я схватил его за горло, прежде чем он закончил, и мы вместе рухнули
на землю, чтобы бороться насмерть в темноте, и каждый из нас понял,
в одно мгновение оба уже не смогли бы подняться. Моя яростная хватка отрезвила его,
и он предпринял отчаянные попытки вырваться, тщетно пытаясь позвать на помощь. Я почувствовал, как он нащупывает на поясе нож;
но я первым схватился за его рукоять, хотя и беспомощно извивался несколько минут, прежде чем смог ослабить его хватку на моём запястье, чтобы ударить его ножом. Он вцепился зубами в мою руку, глубоко вонзившись в плоть, как дикая кошка, и острая боль придала мне отчаянной силы, необходимой, чтобы вырвать руку и одним быстрым движением
Удар ножа, который я сжимал в руке, глубоко вонзился ему в бок, и я почувствовал, как горячая кровь хлынула мне на руку. Я держал его мёртвой хваткой, потому что
знал, что один-единственный крик разрушит все наши планы, пока не иссяк последний вздох, и я не понял, что лежу распростёртым над трупом. Схватка была такой быстрой и яростной, что я, пошатываясь, поднялся на ноги и огляделся, словно ожидая новой атаки. Меня немного успокоил тихий всхлип, донесшийся из темноты.

 «Всё кончено, Туанетта», — поспешно пробормотала я, и мой голос дрожал от напряжения, которое всё ещё не отпускало меня.

"О, Джон! Джон Вэйланд! И ты действительно не пострадал в этой борьбе?" Это
едва ли был ее голос, настолько взволнованным он был. "Ты убил
его?"

"Да", - ответил я, осторожно пробираясь к ней и говоря
шепотом. "У меня не было другого выбора. Это была либо его жизнь, либо твоя
и моя. Вы знали этого дикаря?

«Это был Маленький Соук», — ответила она, прижимаясь ко мне и немного успокаиваясь в моём присутствии.  «О, что же нам теперь делать?»

«Остаётся только одно — воспользоваться шансом, который нам дало
Провидение.  Больше нет ни тени оправдания».
для вашего удобства, на собственные рассуждения. Вы больше не
заключенный в маленький сок. Ваш залога был расторгнут по судьбе,
и это должен быть Бог желает, чтобы вы отправились со мной. Что скажете,
Мадемуазель? И я сжал ее руки в своих.

Я чувствовал, как дрожит ее хрупкая фигурка, пока ждал ее ответа, и
поверил, что она заглядывает через мое плечо в темноту, воображая, что
она видит фигуру мертвого индейца, лежащего там.

"Ты действительно хочешь этого?" - спросила она наконец, как бы борясь сама с собой.
 "Думаешь, ей было бы не все равно?"

Человеческий разум — странная и извращённая штука. Когда до меня смутно дошло, что она имела в виду, — что эта, казалось бы, бессердечная девушка достаточно заботилась обо мне, чтобы проявлять такую ревность к другому, — я не стал разубеждать её ни словом.

 «Я, конечно, желаю этого, — был мой серьёзный ответ, — и не так уж важно, чего хочет кто-то другой». Это не приглашение
на бал, мадемуазель. Умоляю вас, ответьте мне; вы пойдете?

Она посмотрела на меня, удивляясь моим словам.

"Да", - просто ответила она. - Неужели время пришло? - спросил я.

«У меня нет точных сведений, но это может произойти в любой момент, и без него нам будет гораздо безопаснее».

Я взял с собой индейский нож, вытер длинное лезвие о груду шкур и положил его в охотничью куртку так, чтобы он был под рукой. За домиком, вдали от яркого света костров, было достаточно темно, и мы какое-то время отдыхали там, в тени, пока я осматривал окрестности и как можно лучше планировал наши дальнейшие действия.

"Неужели ты так боялся снова выйти на воду, что не решался?
так давно вернулись? - Спросил я ее, грубо пытаясь проникнуть в тайну
ее сдержанности.

- Вы когда-нибудь находили во мне трусливое сердце, месье? она задала вопрос в
свою очередь, парируя с быстрым мастерством: "Что ты думаешь, что какой-либо телесный
ужас может удержать меня? Если бы у меня были причины, отличные от тех, что уже были
приведены, они были бы достойными".

- Ты не боишься подстерегающих нас опасностей?

— Нет, — ответила она, — моё сердце бьётся быстро, но это не от страха.

К востоку от того места, где мы находились, было возведено лишь несколько разрозненных хижин, и в них не было никаких признаков жизни. Мы поползли вперёд.
Мы двигались с мучительной медлительностью, частично скрывая наши передвижения, следуя по неглубокому извилистому оврагу, пока не добрались до крайних пределов лагеря, где выползли в сумрак окружающей прерии. Только тогда мы осмелились выпрямиться и двигаться с некоторой свободой.

 Прямо перед нами не было ничего, по чему я мог бы уверенно ориентироваться. Однообразная равнина не давала никаких ориентиров, а
ночное небо было настолько затянуто тучами, что не было видно ни одной звезды.
 Не было и никакого другого света, кроме костров в лагере, где мы остановились
только что ушли. Я не решался идти по открытой прерии без посторонней помощи,
чтобы мы не сбились с пути и не потеряли много драгоценного времени; поэтому,
хотя это значительно увеличивало риск встречи с отрядами дикарей,
 я резко повернул на север, держась слева от ярких индейских костров и пробираясь во мраке туда, где, как я знал, должно было находиться главное русло реки. Сейчас было не время и не место для разговоров. Я крепко держал её за руку, пока мы молча шли вперёд,
осторожно делая каждый шаг, чтобы случайно не споткнуться.
предательство. Однажды, когда мы добрались до реки и снова двинулись на восток, мимо нас прошла группа индейцев, так бесшумно появившихся из чёрной пустоты в своих мягких мокасинах, что я едва успел удержать её, прежде чем они оказались совсем рядом. Я насчитал девять человек, быстро идущих гуськом, словно чёрные призраки. Мы ждали с бешено колотящимися сердцами, прислушиваясь из страха, что за ними могут прийти другие.

Мы были почти у стен фабричного здания, прежде чем
кто-либо из нас осознал его близость. Даже тогда, когда я лежал ничком,
Я опустился на землю и стал изучать его смутные очертания. В них не было ничего знакомого, потому что высокая крыша обвалилась и унесла с собой большую часть верхних стен, оставив лишь оболочку, бесформенную и пустую. Я сидел там, глядя на неё и размышляя о том, как лучше всего спуститься туда, где должна была стоять лодка, когда почувствовал, как пальцы мадемуазель предупреждающе сжали мою руку.
Не более чем в ярде от них, на возвышенности, две смутные фигуры внезапно остановились.


"Я пока не вижу ваших друзей, месье,"
— Но я останусь до тех пор, пока не буду уверен в исходе, — сказал он мягким голосом.

— Значит, ваше решение не изменилось? — спросил другой, более низким голосом,
полным искренней мольбы. — С этого часа между нами всё кончено?
 И вы сознательно решили посвятить свою жизнь искуплению
этих дикарей?

«Мы долго обсуждали всё это, месье маркиз, по пути сюда, и, как вы прекрасно знаете, мой выбор сделан окончательно. Я здесь, чтобы служить вам сегодня вечером, потому что это, кажется, мой долг, возложенный на меня каким-то странным провидением, и я полагался на вашу любезность
чтобы сделать это как можно менее неприятным. Я умоляю вас, не просите меня больше ни о чём. Девушка, которой я когда-то была, больше не живёт; женщина, которой я стала, получила от Бога особую миссию, слишком священную, чтобы отказаться от неё ради того, что может предложить ей земля в качестве счастья. Мы расстаёмся по-доброму, месье, даже по-дружески; но то, что когда-то было между нами, больше никогда не повторится.

Ответа не последовало; даже безрассудная дерзость придворного
была подавлена этим спокойным окончательным отказом. Мадемуазель заговорила
быстрым шёпотом, прижав губы к моему уху.

"Говори! Кто она?"

— Женщина, о которой вы так часто слышали, — миссионерка в индейском лагере.

 — Да, я знаю, — нетерпеливо ответил он, — но я имею в виду её имя.

 — Она называет себя сестрой Селестой. Я действительно слышал упоминание о другой, но она не отложилась в моей памяти.

 — Вы обманываете меня, месье, но я знаю и поговорю с ней, — быстро принял он решение. — «Матерь Божья! Это голос, который слишком дорог, чтобы его
забыть».

Она оказалась рядом с ними в одно мгновение, словно прекрасное видение,
внезапно появившееся из ночных теней.

"Мари Фанеф!" — воскликнула она с жаром. — "Не знаю, каким странным образом…
«К счастью, я встретила вас здесь, но, конечно, вы не откажетесь поприветствовать старого друга?»

Девушка поспешно отступила на шаг, словно собираясь сбежать;
но прежде чем она успела это сделать, мадемуазель порывисто схватила её за руку.

"Мари!" — взмолилась она, — "неужели ты убежишь от меня?"

— Нет, — ответила та, и её голос болезненно дрогнул, когда она
попыталась сдержаться. — Дело не в этом. Дорогая, дорогая подруга! Я
знала, что ты была среди тех немногих, кто спасся из Дирборна. Американский охотник
рассказал мне, и с тех пор я старалась избегать тебя в лагере.
не из-за отсутствия прежней любви, но я боялся встречи с тобой. Многое
произошло за последнее время, что сделало соблюдение моей клятвы
крайне трудным. Я был слаб и сильно искушаем, и я чувствовал, что
даже под защитой молитв мне едва ли хватит сил противостоять
моей глубокой любви к тебе.

 Их голоса незаметно перешли на французский, и каждый говорил так
быстро и тихо, что я почти ничего не понял. Затем я заметил Де Круа,
полулежащего на земле и прячущего голову в ладонях. Внезапно вспомнив о нашей работе, я коснулся его плеча.

— Спуститесь вниз, месье, и помогите мне найти лодку, — сказал я
доброжелательно, потому что был искренне тронут его горем. — Это поможет вам
сосредоточиться на какой-нибудь работе.

 — Я не смею, Вэйленд! — хрипло ответил он, и лицо, которое он поднял
на меня, было странно бледным и осунувшимся. «Я должен остаться с ней; я не смею снова оставлять её одну, чтобы она не сбежала от меня ещё раз. Она моя, по всем законам Церкви она моя, — моя жена, говорю я вам, и я лучше умру здесь, в глуши, чем позволю ей и дальше обрекать себя на такую судьбу».

Его слова и манеры были настолько дикими, что напугали меня. Конечно, в его
нынешнем расположении духа он оказался бы бесполезен в такой миссии, как эта
перед нами.

- Тогда оставайтесь здесь, месье! Я сказал: "и делать все возможное, чтобы завоевать ее
согласие сопровождать нас. Не сомневаюсь, Мадемуазель поможет вам все это
в ее власти".




ГЛАВА XXXIV

ПОПАЛ В ТЕМНОТУ


Как бы ни было мрачно в этой дыре, ничего не поделаешь. Я ничего не видел внизу, даже своей руки, когда подносил её к глазам на расстояние фута; и у меня не было ни малейшего представления об этом месте, чтобы ориентироваться, даже
Если бы не обломки сгоревшего дома, завалившие все проходы, я бы
не смог выбраться. Как бы я ни прислушивался, мои уши различали
только слабый плеск реки, которая обтекала бревенчатые сваи, на которых
был построен дом; но, кроме этого смутного ориентира, мне приходилось
пробираться вперед, вытянув руки и нащупывая дорогу ногами. Прикрепив к спине винтовку, которую принёс Де Круа, и бросив вопросительный взгляд на маленькую группу, сгрудившуюся на берегу, почти невидимую даже с такого близкого расстояния, я ухватился за ближайший ко мне столб
и соскользнул в неизвестную темноту.

 Мои ноги коснулись твёрдой земли, но когда я потянулся влево,
мой мокасин коснулся воды, и я сразу понял, что
только узкая тропинка отделяет крутой берег котлована от
надвигающейся реки. Пол наверху изначально был низким, так что я мог легко
дотрагиваться до тяжёлых опорных балок. Я прошёл едва ли
метр, прежде чем наткнулся на серьёзное препятствие:
ослабленный пол провис так, что почти перекрыл узкий проход.
Из-за этого мне пришлось зайти дальше в воду, проверяя каждый шаг
внимательно следя за резким изгибом береговой линии. У меня не было никакого страха
встретить какого-либо живого врага в этой тихой пещере, мое единственное сомнение
заключалось в том, выполнил ли вождь-полукровка свое обещание и
привел лодку, мое самое сильное желание обнаружить ее пораньше и забрать мою
отряд благополучно уехал до того, как индейский лагерь узнал правду.

Должно быть, я добрался до вершины маленькой бухты, двигаясь так осторожно,
что ни одна волна не выдала моего приближения, и ощупывая каждый сантиметр пути, как слепой на городских улицах, когда моё колено
внезапно наткнувшись на какое-то препятствие и пытаясь понять, что это могло быть, я
прошептал безмолвную благодарственную молитву, коснувшись безошибочно узнаваемых
бортов лодки. Это было неуклюжее, грубое судно, грубо сколоченное,
но с такой длиной киля и шириной корпуса, что моё сердце забилось с новой силой,
и я подумал, не то ли это судно, на котором семья Кинзи вышла на озеро в утро
резни. Это казалось весьма вероятным, поскольку вряд ли поблизости могло оказаться две такие
лодки, в то время как индийские плавсредства были изящными и хрупкими
каноэ, плохо приспособленные для серьёзной борьбы с озёрными волнами. Несомненно,
это было единственное судно, которое Со-га-наш смог найти для
этого предприятия, иначе он никогда бы не выбрал его для одного
человека, так как оно было достаточно большим, чтобы в нём могли
работать несколько гребцов. И всё же эта мысль имела большое
значение, так как отсутствие плавсредств, скорее всего, сделало бы
преследование сбитых с толку дикарей невозможным, если бы мы
удалились от берега.

Эти мысли быстро пронеслись в моей голове, и я поспешно провёл рукой по планширю лодки, пытаясь понять, есть ли там весла
не было ни весла, ни даже какого-либо паруса. Я нащупал моток верёвки, грубое весло, такое широкое, что казалось неуклюжим, туго свёрнутую ткань, а затем мои нащупывающие пальцы наткнулись на самую странную вещь, которую когда-либо касался испуганный человек в темноте. Слава Богу, я не закричал от внезапного нервного припадка, охватившего меня. То, к чему я прикоснулся, было круглым, гладким, на ощупь напоминало плоть, так что
я решил, что держу в руках труп, пока оно не начало медленно вращаться под моей
рукой, как огромный шар, его дряблая кожа подрагивала, но не обнажала ничего
На ощупь оно было похоже на человека. Святой Андрей! но оно меня напугало! Я не знал,
что это за странное животное и откуда оно может напасть. И всё же это странное ощущение было по-своему завораживающим — я не мог его отпустить; влажная, похожая на плоть кожа, казалось, прилипла к моим пальцам каким-то ужасным магнитом, который удерживал меня, а холодный пот от ужаса выступал на каждой моей поре, в то время как другая моя рука, дрожащая и неспокойная, искала в рубашке нож Маленького Саука.

 Когда я схватил оружие, существо начало выпрямляться, поднимаясь.
в быстрых странных рывках, которыми некоторые змеи разминают свои суставы после
зимнего оцепенения. Моя рука, не найдя, за что ухватиться, соскользнула с
гладкого круглого шара и, когда он падал, коснулась того, что показалось ухом, а
затем человеческого носа.

"Боже милостивый! это человек!" Я ахнула от изумления и в то же время от облегчения,
когда я сомкнулась на его горле, безумно решив перекрыть ему дыхание
прежде, чем он успеет поднять тревогу.

"К черту удачу!" - хрипло выдохнул он, и я отпустила его, едва способная
вскрикнуть от сильного удивления, услышав этот знакомый голос.

"Бернс? Ради всего святого, Бернс! неужели это действительно ты?"

Мгновение он молчал, несомненно, так же сильно озадаченный, как и я, этой странной ситуацией.

- Если ты индеец, - отважился он наконец серьезно, - тогда я, черт возьми, призрак.
но если ты случайно тот парень, Вэланд, чей голос
похоже, тогда это старина Том Бернс, пока вы тут разгуливаете, что
похоже, это ваша специальность - набрасываться на безобидных поселенцев в
темные, и они душат жизнь снаружи.

Его рычащий голос становился всё более раздражённым, и было очевидно, что его характер, никогда не отличавшийся детской непосредственностью, ничуть не улучшился.
улучшилось благодаря его недавнему опыту пребывания в плену у индейцев.

 «Но, Бернс, старина!» — горячо настаивал я, ко мне снова вернулось мужество. — «Этого было достаточно, чтобы побудить любого человека к насилию, если он столкнулся с таким в темноте! Что, во имя всего святого, случилось с тобой, что ты остался с такой причёской? Что стало с твоими волосами и бородой? Их потеря — часть индейских пыток?»

В темноте раздался тихий смешок, как будто старый плут смеялся сам над собой.


"Не учи меня ничему!" — с жаром возразил он. "Это просто мой способ
подшутить над этими чёртовыми тварями. Я скоро избавлюсь от этой проклятой штуки.
как только они меня отпустили, я стал чудить, пока не осталось ни одного
индейца на берегу, который мог бы продать меня за все вампумы в стране Иллини.
Это был не первый раз, когда я спасал свою шкуру с помощью такого
трюка. Говорю вам, победить индейцев легко, если знать, как.
 Клянусь змеями! Я священен, я есть, специально созданный Великим Духом.
Я говорю, Вы, Тер быть реальным психом-это дерн почти как в лагере индеец
как тер ВГЕ рыжие волосы, как у тет тар младшая сестра Селеста с
Pottawattomies. Она знает свое дело, можете не сомневаться; и старина Бернс тоже
знает его!"

Его упоминание её имени мгновенно напомнило мне о маленькой группе,
которая ждала нас наверху и, несомненно, уже беспокоилась из-за моего долгого отсутствия.

"Бёрнс," — перебил я его, — "сейчас не время для воспоминаний. Я здесь в поисках какого-нибудь способа выбраться из этого ужасного места. Что ты здесь делал?"

"Созерцал морское путешествие," — сухо ответил он. Это было рекомендовано
моим доктором для роста моей бороды. Так что, рыская здесь в темноте и не слишком жалуя индейцев, я нашёл эту лодку. Просто забрался внутрь, чтобы посмотреть, как она устроена, когда вы спрыгнули вон оттуда. Думаю, я бы
— Я бы хотел намочить её и посмотреть, какая она.

 — Хорошо! Я бы тоже хотел. Эта лодка была поставлена здесь именно с этой целью.
 А теперь послушай. Молодая женщина, о которой ты только что упомянул, та индианка-миссионерка с каштановыми волосами, находится там, наверху, вместе с другой молодой белой девушкой, спасённой во время резни, и французом Де Круа. Мы
пришли сюда по обещанию вождя полукровок, что эта лодка будет
готова к нашему побегу. И нам нельзя терять время, потому что за
нами могут в любой момент погнаться.

 «Они не видели, как вы крадётесь из лагеря?»

"Нет, но, делая это, я был вынужден убить мало сок, и
другие могут найти его тело в любой момент".

Мгновение хитрый старый житель границы не отвечал, и я знал, что он
спокойно обдумывал сложную ситуацию в своем уме
готовясь к разумным действиям. Я услышал, как он сошел с лодки на
мелководье.

- Ладно, парень! Я понимаю, - сердечно сказал он, его прежнее
безразличие исчезло. «Будь я проклят, если бы не хотел поскорее оставить это
Парли-Ву позади; но я с вами, и я думаю, что старина Бёрнс даст им
Эти краснокожие получат ещё один хороший пинок. Держись, парень, и мы выведем этот военный корабль на берег, где мы сможем отправить на берег остальных членов его команды.

 Вода, плещущаяся среди старых свай, была мелкой, но на борту почти никого не было, и лодка свободно плыла вперёд, так что мы без труда продвигались вперёд, пока нам не удалось обогнуть небольшой мыс и прижать её выпуклые бока к илистой стене. Оставив Бёрнса присматривать за
ним, я бесшумно пополз вверх по берегу.

 «Пойдём!» — прошептал я, подбираясь к Мадемуазель.
Инстинкт, а не зрение. «Лодка, которую мы искали, здесь, и она готова! Я даже нашёл лодочника, который поможет нам, — это Ол Бернс, который, как вы помните, помогал нам с Де Круа во время нашей знаменитой гонки. Давайте не будем больше терять здесь время, а продолжим разговор в более безопасном месте — на воде».

 Они спустились со мной к берегу ручья, не сказав ни слова в ответ. Я взял мадемуазель на руки и поднял её лёгкое тело в лодку, когда она внезапно повернулась, словно повинуясь непреодолимому порыву, и протянула руки к смутной фигуре
Молчаливая девушка, которая всё ещё стояла неподвижно в нескольких футах от нас,

 «Мари! — с тревогой сказала она, — может быть, я не должна тебя уговаривать, но
я прошу тебя ещё раз подумать об этом серьёзном вопросе. Несомненно, такая ужасная резня, свидетелем которой ты стала, должна освободить тебя от клятвы и позволить вернуться на восток с теми, кого ты любишь».

Девушка не ответила на этот страстный призыв, а стояла перед нами молча, как статуя.

"Что вы имеете в виду, мадемуазель?" — спросил я. "Разве эта сестра Селеста
не согласится покинуть индейцев?"

"Нет, она дала священную религиозную клятву, которая связывает её с этим
пожертвуйте собой. Я умоляю вас, Джон Уэйленд, уговорите её поехать с нами! Здесь она только зря тратит свою жизнь. Она моя старая школьная подруга, и
мне будет тяжело оставить её одну в этой глуши. Капитан де
Круа, она была вам далеко не чужой в те дни в Монреале, — не присоединитесь ли вы к нашим просьбам?

Я увидел, как он шагнул вперёд к этой тихой сгорбленной фигуре, и она заметно выпрямилась, даже в темноте, когда он подошёл ближе. Он
говорил по-французски так тихо, что я не разобрал слов, но мы
Все отчётливо слышали её спокойный ответ, отмечая дрожащие интонации в её голосе.

 «Дорогая, дорогая подруга! — и я почувствовала, как её глаза, затуманенные слезами, ищут мадемуазель в полумраке, — у меня разрывается сердце, когда я отвечаю тебе отказом в этот час тяжкого испытания для нас обеих. И всё же моя клятва перед Богом священнее любой земной дружбы, и в моём сердце никогда не будет покоя, если я так легко нарушу клятву». Мой долг здесь,
будь то на всю жизнь или до самой смерти, и здесь я должна оставаться, пока Хозяин не освободит меня.

Затем, обращаясь к Де Круа, она печально продолжила: «Нет, месье,
Чувство долга, которое давит на меня и даёт мне такую силу,
недоступно твоему пониманию. Я прошу тебя вернуться в тот мир света и
веселье, который ты всегда так нежно любила, и больше не думать обо мне. Для тебя
я, как ты и предположила, мёртвая женщина, но в этом печальном изгнании
я гораздо счастливее, чем когда-либо была в той позолоченной социальной клетке,
где мужчины смеются, разбивая сердца тех, кто им доверяет. Мои индейцы действительно жестоки,
но есть жестокость более глубокая, чем кровопролитие, и я
предпочитаю открытую дикость лесов и равнин тому, что я знал
в городской жизни. Так что, должно быть, прощайте, месье!

Я смотрел прямо на неё, когда она произнесла эти последние слова прощания,
но, закончив говорить, она исчезла в чёрной ночи,
и я не знал, как это произошло. Мгновение назад там стояли две фигуры,
Де Круа и она; и хотя мой взгляд ни разу не дрогнул, внезапно
остался только один Де Круа, который смотрел вперёд, наклонившись вперёд,
как будто тоже не понимал, как и когда девушка исчезла. Я всё ещё смотрел, наполовину веря, что это всего лишь обман зрения,
как вдруг, словно призраки из тумана, полдюжины обнаженных фигур
взобрались на высокий берег передо мной. Это заняло почти секунду. Я
услышал тихий предостерегающий крик Бернса с того места, где он сидел, наблюдая за происходящим внутри
лодки.

"Беги!" Я крикнул Де Круа. "К лодке, быстро! Дикари приближаются
к нам!

Он не шевельнулся, и я схватил его. Редко я поднимал руку на кого-то из друзей, но я поднял его с земли и швырнул на дно лодки, едва дождавшись, пока он ударится, прежде чем прислониться плечом к корме, чтобы оттолкнуть лодку от берега.
Не знаю, что послужило причиной, то ли я поскользнулся на камне,
то ли споткнулся о скрытый корень, но, когда я столкнул лодку в тёмное течение реки, вместо того, чтобы прыгнуть за ней, как я собирался, я повалился и полетел вниз головой с края
русла.




Глава XXXV

Битва на берегу


То, что произошло дальше, долгое время было известной историей на границе, и я даже
читал её, тщательно переписанную, в книгах, претендующих на то, чтобы
рассказать об истории тех неспокойных времён. Ни в одной из них она не изложена так, как я её помню
подробности этого происшествия, хотя всё произошло так быстро, что я сам едва ли могу рассказать, как именно это было сделано.

 Я знаю, что снова поднялся на колени, наполовину погрузившись в воду,
и собирался броситься в реку, чтобы вернуть лодку. Но она уже скрылась из виду в густом мраке, и ни единого звука не доносилось до меня. Кроме того, у меня не было времени на какие-либо действия. Надо мной, на высоком берегу, не более чем в трёх ярдах от меня, я увидел несколько индейцев, выглядывающих из-за края. Затем появились ещё трое.
или четверо, я не уверен, кто именно, легко спрыгнули на землю в ярде от
где я присел в ожидании.

Мой отец как-то поделился со мной приграничной максимой, которая гласила: "Если ты должен
сражаться, бей первым, и бей сильно". Слова вспыхнули в моей памяти,
и я немедленно проверил их на практике. Эти бродячие дикари
очевидно, не подозревали о моем затруднительном положении; их единственной мыслью было о том, чтобы
лодка уплыла по озеру вниз по течению. Любой ценой нужно было
помешать им в любом преследовании. Это были мысли, которые
пронеслись в моем мозгу, как огонь сквозь щетину. Сколько было противников
Я не задумывался о том, насколько отчаянной будет борьба. По крайней мере, я мог занять их до тех пор, пока беглецы не окажутся в безопасности; после этого дело было за Богом и за ними. Моя винтовка была мокрой и бесполезной после недавнего падения, но прежде чем группа у кромки воды заметила меня, я уже был рядом с ними, яростно нанося удары прикладом, и двое дикарей упали, крича от боли и удивления, прежде чем я успел получить ответный удар.

Это была не шумная битва; с самого начала она была слишком ожесточённой и быстрой.
ни на что не тратя силы. Никогда ещё мне не требовалась моя физическая сила так сильно, как в тот раз, и никогда ещё долгие тренировки моего отца не пригождались мне так сильно. Я превратил длинный ружейный ствол в дубинку, меч, нож и топор в одном лице, нанося удары, колотя, рубя в безумной ярости, с которой отчаяние заставляет человека сражаться за свою жизнь. Я не думал о том, чтобы выжить, но был полон решимости, что если я отправлюсь на тот свет, то многие раскрашенные дикари лягут рядом со мной. Наступившая темнота оказалась мне на руку: прислонившись к берегу, я мог хорошо видеть своих противников.
я старался держаться как можно незаметнее. Снова и снова они бросались на меня,
теперь к ним присоединились и те, что были наверху; но я неустанно размахивал копьем,
и оно образовало мертвую зону, через которую не мог прорваться ни один прыгающий индеец.

Однажды летящий томагавк наполовину вонзился в моё плечо;
длинный нож, брошенный умелой рукой, пронзил мышцы моего
бедра и застрял там, дрожа, пока я не вытащил его; и дважды
они выстрелили в меня, и второй выстрел разорвал плоть на моём
боку, обжигая её, как огонь. Но я едва ли почувствовал это, так яростно я сражался.
боевая кровь, текущая по моим венам, была так сильна, что я с радостью
отбивался от них. Я обезумел, чувствуя, как жажда убийства
охватывает меня, как никогда прежде, придавая мне безумную силу дюжины
человек, пока я не утратил всякую способность защищаться и не бросился
в их ряды, словно мстительная молния с чёрного неба. Никогда
я не размахивал цепом в мирных пограничных стычках так, как размахивал этим смертоносным
железным прутом в темноте на берегу реки, оттесняя их шаг за шагом
к высокому берегу, где они беспомощно лежали жертвами моего гнева. Я
Я бил снова и снова, стиснув зубы с бульдожьей хваткой,
задыхаясь, с кровью, текущей из глубокой раны над глазами и
слепящей меня, но ведомый яростным инстинктом, я находил и
поражал своих врагов. Я наступал на обмякшие тела, на корчившиеся
фигуры и чувствовал, как моё оружие ударялось о железные
стволы винтовок и звенело о поднятую сталь; но ничто не
останавливало меня: ни крики ужаса, ни мольбы о пощаде, ни
схватившие меня руки, ни смертельный удар.

Бог знает, как происходила та битва, как долго она длилась, каким чудом
она была выиграна. Для меня это — и было — не более чем смутное воспоминание о странном
прыгающие фигуры, свирепые тёмные лица, безумные крики ненависти,
поднятые руки, глухо лязгающее оружие. Казалось, я видел всё это
сквозь красный туман, из которого капала кровь, и я потерял сознание,
забыв обо всём, кроме своего непоколебимого долга — бить изо всех сил, пока не упаду. Наконец,
из этого дикого месива, в котором я оказался, передо мной предстал лишь один воин,
и какой-то инстинкт заставил меня отступить на шаг и вытереть заливавшую глаза кровь, чтобы лучше его видеть.
Я понял, что это был конец, последняя дуэль, которая должна была
решить исход той полуночной битвы. Мы с ним были там одни, и звёзды, пробивавшиеся сквозь облака, позволили мне мельком увидеть его и те тёмные, безмолвные фигуры, что выстроились вдоль берега, где они пали.

 Вождь, Поттаваттоми, — это я понял даже в тот поспешный, беглый взгляд. Историки утверждают, что моим противником был Пезотум, тот самый свирепый воин, чья жестокая рука убила храброго капитана Уэллса и вырвала его ещё бьющееся сердце из изуродованного тела. Всё, что я тогда видел, — это его широкие жилистые плечи, его обнажённое мускулистое тело,
его глаза горели злобной ненавистью. Он первым бросился в атаку, и его дикий крик о мести пронзил тишину ночи; и не успел я опомниться, как обезумевший дикарь оказался в пределах досягаемости моего ружья, и мы сцепились в смертельной схватке.

Мы сражались ножами, наши клинки тускло блестели в тусклом свете звёзд.
Каждый из нас сжимал поднятое запястье другого, вкладывая
в схватку все оставшиеся силы, все хитрые приёмы, чтобы вырваться
и нанести решающий удар. Мы боролись, напрягаясь,
как два диких зверя, мы скользили мокасинами по мокрой земле,
наши мышцы напрягались, а сухожилия трещали от усилий,
мы тяжело дышали, наши тела были натянуты как тетивы.
Такое безжалостное напряжение не могло длиться вечно, и, каким бы сильным я ни был в те молодые годы, дикарь был гораздо сильнее и меньше устал от борьбы, так что дюйм за дюймом он оттеснял меня назад, сражаясь как демон, пока я не увидел жестокий блеск его глаз, когда медленно сдавался. Меня спас Бог, потому что, падая, я ударился о острый
Берег резко обрывался, и дикарь по инерции упал на бок, оказавшись подо мной, так что, когда он издал торжествующий вопль, вырывая руку из моей слабеющей хватки, чтобы нанести смертельный удар, я развернулся и толкнул его вниз, так что он упал лицом в реку.

Те, кто пишет историю, говорят, что воины, пришедшие на помощь, обнаружили его живым.
Я не знаю, но клянусь, что держал его там, пока он не перестал сопротивляться, пока ответные крики с запада не сказали мне, что другие уже близко, а затем, задыхаясь и дрожа от
В борьбе, ослеплённый кровью и ослабевший от ран, я бросился вперёд, в ночную тьму, смутно осознавая, что моя единственная надежда на спасение — в сторону озера. Сначала я бежал, но медленно, огибая частично разрушенный частокол старого форта, заваленный обломками, и постоянно спотыкаясь в темноте о препятствия, которые тянулись вдоль берега реки. Когда ко мне вернулось дыхание и я немного протёр глаза от крови, я
увидел лучше и наконец побежал с тёмной земли на белый песок
пляжа.

На небе было много звёзд, а луна слабо светила
чтобы пробиться сквозь туман, но моему встревоженному взгляду не было видно ничего на воде. Конечно, к этому времени лодка должна была приплыть к устью реки, — конечно, течение должно было справиться с этим; и вряд ли Олберс отплыл бы далеко от берега, пока не убедился бы в моей судьбе. Дикие крики подсказали мне, что дикари из лагеря уже нашли своих мертвецов. Ещё минута — и они вышли бы на мой след, жаждущие мести; и мне ничего не оставалось, кроме как
забрать воду, пока их зоркие глаза не выследили меня. Я вышел из воды,
Я хотел уплыть подальше от берега, чтобы сбить их со следа, когда
внезапно в темноте передо мной мелькнула яркая искра. Несомненно, это был не что иное, как сигнал, быстрый удар кремня по стали, — без сомнения, в слабой надежде, что он послужит мне маяком в моей нужде.

 Каким бы отчаянным ни был этот шанс, он всё же был шансом, и, на мой взгляд, единственным. Я оглянулся; на белом песке виднелись смутные силуэты,
и моё сердце вознесло безмолвную молитву Богу о наставлении. Секундой позже
 я уже был не на своей глубине, рассекая неведомые воды, уверенно плывя
туда, где мерцала эта таинственная искра. И снова
она вспыхнула, едва заметный проблеск света в кромешной тьме; и
я устремился вперёд с новой силой, теперь уверенный, что это настоящий маяк. Но я был так ослаблен ранами и изнурён усилиями, а плыть в полном облачении — отчаянная работа, что продвигался я медленно. Дважды мне приходилось останавливаться и медленно грести на спине, пока меня било волнами, чтобы набраться сил и возобновить борьбу. Я почти потерял надежду в этом чёрном одиночестве, когда бурлящая вода уносила меня обратно
и сбивал меня с толку своим непрекращающимся движением. Однажды я упал от
полной изнеможения, задыхаясь в облаке брызг, которые хлестали меня по лицу; и,
несомненно, я бы сдался в отчаянии, если бы искра снова не вспыхнула в
густой мгле; и на этот раз она была так близко, что я услышал
скрежет кремня о сталь.

С новой надеждой на жизнь, которая дала мне силы, я мрачно двинулся вперёд, используя
бесшумный индейский приём, который никогда не утомляет, и глядя на поверхность,
где слабо мерцал лунный свет. Наконец я увидел его —
черная бугристая тень лодки. Должно быть, я немного расплескался от своей
слабости и волнения, потому что я ясно различил фигуру человека
поспешно вскочившего на ноги с угрожающе поднятой лопастью весла
над его головой.

"Не бей, Бернс!" Мне удалось крикнуть вслух. "Это Вэйланд".

В следующий миг, едва дыша, я ухватился за борт лодки и повис на нём,
задыхаясь и почти обессилев. Я почувствовал, как его руки подхватили меня под мышки,
а затем, напрягая свою огромную силу, он медленно подтянул меня к себе.
дюйм за дюймом, пока не перевалился через борт и не упал на дно лодки. Мгновение я лежал так, с плотно закрытыми глазами,
с кружащейся головой, с прерывистым от боли дыханием, с каждой мышцей моего
напряжённого тела, пульсирующей от боли. Едва осознавая, что со мной делают, я всё же понимала, что чьи-то руки коснулись моей шеи, что мою голову осторожно приподняли, чтобы положить на более мягкую поверхность, и что чья-то странно нежная рука убрала с моего лба мокрые спутанные волосы.
 Прикосновение было волнующим, и я открыла уставшие глаза, чтобы посмотреть вверх.
в сочувствующее лицо мадемуазель. Слабый лунный свет мягко падал
на нее, серебрил ее волосы; и в
темных глубинах ее глаз я ясно прочел послание, которого так долго ждал
.

- Туанетта! - Пробормотал я в полубессознательном состоянии.

Она склонила надо мной голову, и я почувствовал внезапный прилив слез, которые
невозможно было сдержать.

"Не пытайтесь говорить сейчас, Джон!", она тихо прошептала, ее палец в моей
губы. "Я могу только благодарить Бога, который привел тебя ко мне".

Я не пытался сказать больше; я мог только лежать молча и смотреть вверх
Я посмотрел на неё, сжимая её руки, которые так доверчиво лежали в моих. В тот час нам не нужны были слова; наши сердца говорили за нас, и с этого момента мы стали единым целым.

 

 Внезапно тяжёлая лодка накренилась под нами от какого-то резкого толчка, который сотряс её до основания, и я услышал громкий всплеск рядом с нами, от которого я мгновенно выпрямился и в тревоге схватился за поручень.— Да поможет ему Бог! — взволнованно воскликнул Бернс, указывая на
чёрные воды. — Француз упал за борт!

 — За борт? — переспросил я, пытаясь встать на ноги. — Он упал?

«Упал? Нет, он прыгнул с заднего сиденья. Спасите меня! но он нырнул, как чайка».

 Мы долго и тщетно искали его, всматриваясь в тёмные бурлящие воды, громко выкрикивая его имя и ударяя кремнём по стали в надежде найти его по искре. На покачивающейся поверхности ничего не было видно, из чёрной
пустоты не доносилось ни звука; де Круа исчез в глубине, как отчаявшийся человек,
уходящий навстречу смерти. Внезапно, когда я наклонился, чувствуя
тошноту, и вгляделся в темноту, Туанетта подошла ко мне и мягко
тронула за плечо.

"Не будем горевать," сказала она со странной
спокойностью. "Без сомнения, это
так будет лучше.

"Как?" Спросила я, потрясенная ее, казалось бы, бессердечными словами. "Конечно,
ты не можешь радоваться такой потере?"

- Это не потеря, - твердо ответила она, и мягкие лунные лучи осветили ее лицо.
белизна. "Он только вернулся к ней мы оставили позади; он
была манящей силы любви, которая называла его по воде. Теперь
нам остаётся только молиться, чтобы он нашёл её.




Глава XXXVI

На новом сером рассвете


Мой тревожный взгляд оторвался от лица, которое я так сильно любил, и устремился туда, где тёмные беспокойные воды сливались с мрачной тайной
Чёрная ночь. Как невыразимо тоскливо, одиноко, безнадёжно всё это было! В какую трагическую неизвестность безжалостно ввергли этого первого товарища моего взросления? Всё ли с ним в порядке? Или Немезида, воздающая за совершённое злодеяние, наконец нанесла свой смертельный удар? Голоса ночи молчали; глубины великого бушующего моря хорошо скрывали свои тайны. Удалось ли этому отважному и безрассудному молодому французу,
этому избалованному придворному самого весёлого двора в Европе, чьё имя
и звание я не знал, совершить свой отчаянный поступок? Дошёл ли он
на том залитом кровью берегу, кишащем разъярёнными дикарями, и нашёл
безопасный путь через них к женщине, которую когда-то называл
женой, а потом забыл? Или же он обрёл торжественный покой
смерти среди бурных вод этого огромного внутреннего моря, за много
лиг к западу от той солнечной земли, которую он любил? Эти
мысли потрясли меня, когда я наклонился над бортом, а её нежная
рука всё ещё лежала на моём плече. Никогда кружащиеся годы не обретали голос, и
искупленная пустыня не отвечала.

"Возможно, это можно сделать," — медленно признал я. "Это едва ли возможно дальше
чем я плыл только что, и он не устал и не ранен.

Мы все поняли, что оставаться там дольше — бесполезная затея, и я сел у руля и стал наблюдать, как Бёрнс, который приобрёл значительные познания в таких делах, устанавливает тяжёлый парус. Ориентируясь по Полярной звезде, я направил тупой нос лодки прямо на восток, в неизведанные воды.

Признаюсь, я всё ещё вспоминал Де Круа, и мой взгляд
часто обращался к пенящемуся за кормой следу в смутном изумлении
его судьба. Наконец-то мадемуазель мягко положила руку мне на колено и привлекла моё внимание к себе.

"Почему вы сказали сестре Селесте, что приехали в Дирборн в поисках Эльзы
Мазерсон?" — спросила она, пристально вглядываясь в моё лицо своими ясными глазами.

"Я даже забыл, что упомянул об этом," — ответил я, удивлённый этим вопросом в такой момент. "Но это чистая правда. Когда отец Эльзы Мазерсон лежал на смертном одре, он написал моему отцу — они были старыми товарищами по Великой войне — и меня отправили сюда, чтобы увезти девочку-сироту на восток. Я искал её, как брат ищет сестру, которую потерял.
никогда не видел, мадемуазель, но я потерпел сокрушительное поражение в своей миссии.

«Как потерпел поражение?»

«В том, что я не нашёл никаких следов девушки, и, без сомнения, она погибла во время резни. Я не знаю как, но я был странно озадачен и введён в заблуждение с самого начала своих поисков, и всё было напрасно».

Впервые с тех пор, как я, промокший до нитки, упал в лодку, в тёмных глазах, устремлённых на меня, появилась лёгкая
улыбка.

"Зачем вы так тщательно скрывали от меня объект ваших поисков?"

"Я ничего не скрывал, мадемуазель. Мы часто говорили об этом."

— Да, вы действительно сказали мне, что ищете молодую девушку, и ваши слова заставили меня сначала подумать, что это, должно быть, Жозетта, а потом — что это индейская миссионерка. Но вы ни разу не произнесли при мне имени этой девушки. Жителей Дирборна было не так много, и они не были мне так уж незнакомы, чтобы я не мог помочь вам в ваших поисках.

 — Вы знали эту Эльзу Мазерсон?

— Я не так уж в этом уверена, мастер Вэйланд, — серьёзно ответила она,
устремив взгляд в ночь. — Когда-то я думала, что знаю, но за последние несколько дней она так сильно изменилась, что я уже не уверена.
Жизнь девушки часто полна тайн, и бывают события, которые превращают девочку в женщину за один час. Любовь обладает силой, способной изменить природу, как по волшебству, и горе тоже обладает таким редким даром. Вы всё ещё очень хотите найти эту Эльзу Мазерсон?

 «Найти её?» — и я недоверчиво огляделась по сторонам, вглядываясь в мелькающие тени, где бежали волны. — Да, я мечтал о ней, как о потерянной сестре, и те, кто остался дома, будут очень огорчены, если я вернусь с пустыми руками. Но это глупо, мадемуазель, и я не понимаю, почему вы так надо мной смеётесь.

Она придвинулась ближе, нежно и ласково, как всегда, и взяла меня за руку, подняв
своё милое личико так, чтобы я мог видеть каждое меняющееся выражение её лица.

 «Никогда в своей никчёмной жизни я не была так далека от духа
насмешки, — серьёзно сказала она, — потому что никогда прежде я не видела
присутствия Бога, столь явно проявляющегося в Его таинственном руководстве людьми.
Вы, искавшие бедную Эльзу Мазерсон в этой глуши, возможно, в поисках беспомощного ребёнка-сироты, были вынуждены вырвать меня из лап дикарей, но даже не подозревали, что делаете это
так что ты лишь выполнила свою прежнюю миссию. Я уставился на неё, с трудом осознавая
всю значимость её слов.

"Твои слова озадачивают меня."

"Нет, не должны," — и я заметил, как на её ресницах блеснули слёзы, —
"потому что я — Эльза Мазерсон."

"Ты? ты?" — и я сжал её мягкую руку в своих пальцах, глядя на её
быстро опустившееся лицо. — Но вы же француженка, мадемуазель, и у вас другое имя!

Она взглянула на меня с удивлением, немного смущённо, но в её глазах
промелькнула прежняя лукавая искорка.

«Моя мать действительно была француженкой, но мой отец был американским солдатом», —
быстро сказала она, словно стремясь поскорее закончить объяснение. «Ты никогда не спрашивал моего имени, кроме той ночи, когда мы впервые встретились на песке,
и тогда я назвала тебе только то, под которым меня больше всего знают.
Никто, кроме моего отца, никогда не называл меня Эльзой; для всех остальных я всегда была
Туанетт». Но я единственный ребёнок Роджера Мазерсона.

Теперь всё стало ясно, и обман был полностью на моей совести,
сделанный возможным благодаря странным упущениям, редкой небрежности
от волнения — мне помогло то, что я раньше думал, будто та, кого я ищу, — всего лишь ребёнок.

"И это сестра Селеста сказала вам, кого я ищу?" — спросил я, не решаясь сказать больше.

"Да, сегодня вечером, пока мы ждали вас у руин старой фабрики. О, как далеко всё это кажется сейчас!" — и она указала назад, на другой берег.  "Бедная, бедная девочка! Бедный капитан де Круа! О, это
всё так печально, так невыразимо печально для меня! Я так хорошо знала их обоих,
месье, — и она опустила склоненную голову на руку, глядя в ночь и
говоря почти сама с собой: — И всё же я
я и не подозревал, что он был французским дворянином или что он женился на
Мари Фанеф. Она была такой милой девушкой, а теперь её заживо похоронили в этой глуши! Думаете ли вы, что он по-настоящему любил её?

"Я почти уверен, что любил, мадемуазель," — серьёзно ответил я.
"Он сильно изменился с тех пор, как впервые увидел её лицо, хотя его было трудно понять в таких вопросах. Было время, когда я
верила, что он влюблён в тебя.

Она покачала головой.

"Нет, — ответила она, — он просто думал, что влюблён, потому что считал меня
сложной для понимания и трудной для завоевания; но это было не более чем
не его тщеславие привело его сюда. Я надеюсь, что это более глубокое чувство, которое заставило его вернуться к Мари перед лицом смерти.

 «Вас действительно трудно понять», — осмелился я, потому что, несмотря на её любезность, старая рана болела. «Я долго не мог понять, как вы так легко отправили меня на задание, которое могло стоить мне жизни, чтобы спасти этого капитана де Круа».

Это была глупая речь, и она смело встретила её, покраснев и сверкнув тёмными глазами.

"'Это была всего лишь внезапная девичья прихоть," — быстро ответила она.
«И пожалел об этом, как только вы скрылись из виду. Я и не думал, что вы согласитесь на мои условия, принеся такую жертву.»

«Вы не проявили особого интереса, когда стояли на частоколе, когда мы уходили!»

«Вы имеете в виду, когда мы с капитаном де Круа наклонились над восточным частоколом?»

«Да, ваши глаза ни разу не оторвались от нас, пока мы шли».

Теперь её глаза улыбались, а лицо лукаво приподнялось.

"В самом деле, мастер Уэйленд, вы мало знаете о том, как билось моё сердце
в тот час. И я не расскажу вам, потому что девичьи секреты должны
оставаться девичьими. Но я следила за каждым вашим шагом по направлению к индейцу
лагерь, пока ночь не скрыла тебя — ночь или слёзы, что наворачиваются
на мои глаза.

Внезапное раскачивание лодки перед порывом ветра отвлекло меня от
мыслей и удержало готовые сорваться с языка слова. Когда я снова
сориентировался и развернул лодку, она сидела молча, погружённая в
размышления, и я не решался её потревожить. Вскоре я заметил, что
она слегка склонила голову в такт движению лодки.

— Ты устала! — нежно сказал я. — Прислонись ко мне и поспи.

 — Да, я очень устала, — сонно ответила она. — Да, я отдохну
несколько минут.

Как ясно я помню те часы, когда я сидел у руля, а её голова мирно покоилась у меня на коленях, а вокруг нас бушевали одинокие волны! Каким крошечным казался наш корабль посреди этого пустынного моря; какими тёмными и унылыми были неизменные ночные тени!
 Снова и снова я представлял себе детали каждой сцены, которую я так плохо описал здесь, чтобы в конце концов увидеть возвращение домой, которое не должно быть одиноким. С благодарностью в сердце я наблюдал, как медленно поднимается серое небо, озаряемое первыми лучами света
к нам по вздымающейся воде. Это было типично для всего, на что
я надеялся, — и для чёрных теней, убегающих на запад.
  Небо над носом лодки, где спал Бёрнс,
становилось всё ярче и ярче, пока я не различил вдалеке
береговую линию, густо поросшую деревьями. Я хотел разбудить её, чтобы она увидела это
великолепное зрелище, но, как только я взглянул на её милое юное
лицо, её тёмные глаза открылись, и она приветливо улыбнулась.

"'Это утро, — радостно сказала она, — и та тёмная-претёмная ночь
прошла."

— Навсегда, мадемуазель, и вон там, вдалеке, виднеется земля обетованная!

Она быстро села, прикрыв глаза рукой, и с нетерпением посмотрела в ту сторону, куда я указывал.

"Как вы думаете, мы найдём там убежище и друзей?"

"Вождь-полукровка сказал, что на реке Святого Лаврентия всё ещё живут белые поселенцы.
— Жозеф, мадемуазель, и устье этой реки легко найти.

Она повернулась ко мне, слегка нахмурившись.

"Я бы хотела, чтобы вы не называли меня мадемуазель, — медленно произнесла она. — Как будто мы всё ещё незнакомцы, а вы сказали, что Эльза Мазерсон должна быть
как твоя сестра».

Я внезапно наклонился к ней, и на моём лице отразилась вся моя сдерживаемая любовь.

"Туанетта!" — страстно прошептал я. — "Я бы назвал тебя более дорогим именем, самым дорогим из всех дорогих имён, если бы мог, потому что ты завоевала моё сердце в глуши."

На мгновение она робко взглянула мне в лицо, покраснев от моего внезапного пылкого признания. Её глаза опустились и спрятались за длинными ресницами.

"Те, кто отправил тебя на поиски сестры, возможно, не хотят
так приветствовать Эльзу Мазерсон," — тихо сказала она.

"Это дело, за которое я с радостью возьмусь," — настаивал я, — "и завершу его
с поцелуем.

Ее глаза вспыхнули на меня, полные внезапного веселья.

"Неоплаченное пари не оставляет мне сил сопротивляться, месье".

Мягкая дымка бабьего лета стояла над долиной Мауми. Мы
медленно ехали по узкой извилистой тропе, которая тянулась вдоль берега реки.;
ибо наше путешествие было долгим, и лошади устали. Бернс
ехал чуть впереди нас с Туанетт, низко надвинув кепку на глаза,
его отросшие волосы торчали жёсткими и чёрными из-под кепки.
Однажды он повернул своё морщинистое лицо, чтобы посмотреть на нас.
улыбаясь своей странной фигуре, и проворчал про себя, как он ударил его
бока лошади.

Таким образом, мы обогнули поворот и увидели перед собой небольшую поляну
с хижиной в центре ее зеленого сердца. При виде этого мои глаза
увлажнились, и я нежно коснулся пальцами белой руки, которая лежала
на луке ее седла.

"Не бойся, дорогое сердце!" Нежно прошептал я. «Это дом для нас обоих, и тебя, как и меня, ждёт радушный приём».

Она взглянула на меня, немного смущённо, как раньше, и на её длинных ресницах повисли слёзы.

«Тех, кто любит тебя, Джон, я буду любить», — торжественно сказала она.

Первым нас увидел Ровер и бросился вперёд с диким рычанием и вздыбленной шерстью, пока не учуял меня и не сменил ярость на радостный лай. И тогда я увидел их, как и в тот раз, когда
в последний раз выезжал из дома: мой отец сидел в большом кресле с высокой спинкой, а моя мать
прислонилась рукой к резной спинке и прикрыла глаза, наблюдая за нашим приближением.

Это воспоминание не для чужих глаз, но
когда я отвернулся от них после первого приветствия, их взгляды были
на нее, которая ждала рядом со мной, такая милая и чистая в своей юности
женственность.

- А это, сын мой? - ласково спросил мой отец. "Мы бы тоже поздоровались с ней"
"добро пожаловать"; но, конечно же, она не может быть тем маленьким ребенком, ради которого
мы послали тебя вперед?"

Я взял ее за руку, когда мы повернулись к ним лицом.

"Ты отправил меня на поиски того, кого ты принял бы даже как своего собственного ребенка"
- Просто ответил я. «Это дочь Роджера Мазерсона и дорогая жена вашего сына».

Нужно ли мне говорить о любви, с которой её встретили? И вот так, пройдя через все страдания и опасности, она вышла из долины.
Из тени смерти мы с Туанетт вернулись домой.

 КОНЕЦ


 ====================================================

 _В комплекте с книгой «Когда царила дикая природа»_

 с шестью полностраничными цветными иллюстрациями и
другими украшениями от Кинни, 1,50 доллара

 Поразительный внешний вид этих томов обусловлен
соответствующим характером шрифта, инициалов, форзацев и т. д.,
а также замечательными цветными иллюстрациями.

 ----------------------------------------------------

 От ОТИЛИИ А. ЛИЛЬЕНКРАНЦ


 «Страж короля Кнуда»

 _Роман о завоевании Дании_

Крепкая и прекрасная история, прекрасная, масштабная, полная мужской силы и отваги, женской преданности, атмосферы великих дней и первобытных человеческих страстей.--_Филадельфия. Леджер._

 ТРЕТЬЕ ИЗДАНИЕ


 Раб Лейфа Счастливчика

 _История о временах викингов_

История, которая разворачивается среди сильных мужчин и во дворцах
правителей. — _New York Mail and Express._

Один из лучших исторических романов, которые когда-либо появлялись
в Америке через несколько лет.--_Brooklyn Eagle_.

Атмосфера былых сражений и приключений пронизывает эту книгу.
— _Спрингфилд Репабликэн._

 ШЕСТОЕ ИЗДАНИЕ

 ----------------------------------------------------
 A. C. МакКларг и Ко, издатели
 ====================================================

 * * * * *