По справедливости

   Как-то заходит ко мне в мастерскую мой приятель Валера - Парамон (это ему наши общие знакомые дали такое погоняло), потому что он носил такую же бороду, как один из героев в фильме «Бег», и говорит:
- Я знаю, ты, умеешь малевать панно.
- Да, мне часто приходилось рисовать плакаты больших размеров, это началось тогда, когда я ещё служил в армии, а потом – пошло и поехало, - и по интересовался, - а, что есть халтурка?
- Есть, - сказал он, - вот, - и достал фирменный бланк с договором, внизу которого красовалась сумма в семьсот пятьдесят рублей и синяя печать с подписями, а потом продолжил, - в одном из колхозов, где я недавно был, надо нарисовать большое панно размером два на четыре метра.
- Ну, это не большое, - усмехнулся я, - мне приходилось значительно больше делать, даже на фасаде здания Харьковского автодорожного института намалевать Брежнева с авторучкой, так длинна его была в несколько этажей. Вот мы, с моим напарником это полотнище расстелили на полу в спортивном зале и по клеткам, которые сделали из чёрных натянутых суровых ниток, переносили рисунок с эскиза. Кстати, у тебя эскиз есть?
- Нет, его надо будет тебе сделать.
- Ладно, намалюю, - легко согласился я, даже не спросив, сколько денег мне причитается, потому что, это всё равно, что делить шкуру не убитого медведя.
- Только мне быстро надо на ваять, - уточнил он.
- Хорошо, завтра с утра приходи.
  И довольный Парамон выскочил за дверь, а я решил сразу сесть за эскиз, ведь, деньги нужны были до зарезу, потому, как мне жена всю мою, только намечающуюся, плешь проела, типа, надо бы съездить к сестре Надежде в Пущино, а то лето пройдёт, а мы так и не увидимся. И вот я, ударными темпами уже к вечеру на ваял рисунок гуашью на картоне размером тридцать на сорок сантиметров. Изобразив, как было обусловлено в договоре, девушку-колхозницу в национальной одежде с караваем хлеба и рушныком, а на заднем плане – золотое поле и комбайны, убирающие пшеницу. Скорее всего, это панно хотели изготовить ко дню урожая, который праздновали в конце лета.
  Когда я его закончил, уже почти совсем стемнело, и я подумал: «А, не плохой плакат получился, дай-ка я его сфотографирую, может пригодится – в будущем». Фотоаппарат «Зенит», заряженный цветной немецкой плёнкой для слайдов, у меня всегда был наготове, и я сделал несколько снимков.
  Утром, часам к десяти Валера уже штурмовал двери моей мастерской.
- Ну, как, сделал? – нетерпеливо спросил он.
- Конечно!
- Давай, показывай!
  Глянув на вчерашний шедевр, он радостно заметил:
- Это, то, что надо! – а, потом, предложил, - давай я тебя тоже вставлю в договор, не возражаешь?
- Хорошо, записывай мои данные.
 Когда он это сделал, то сказал:
- А вот, тебе, по справедливости, чтобы долго не ждать - сразу и гонорар, - и вытащил два фиолетовых четвертака с изображением Ленина.
 Я сначала опешил, как-то не справедливо получается. Вроде, в договор меня внёс, и я рассчитывал, что он меня возьмёт с собой делать панно, но, приятель – отмазался, мол, у него уже есть помощник, и он легко с ним его нарисует. А, я даже знал этого помощника, вернее помощницу – молодую девушку Иру, которую он, по секрету от своей жены, подготавливал к поступлению в Худпром. Поэтому, в знак мужской солидарности, даже не возмутился, ведь, за эскиз он заплатил, а в то время, это были нехилые деньги. Работяги на заводе получали 250 рублей в месяц, а тут за вечер – полтинник. А Парамон, довольный, что так легко отделался от меня, схватив эскиз, побежал, наверное, собираться на халтуру, со своей помощницей. А я, продолжил доделывать работу для школы, где директором была, моя бывшая классная руководитель... 
  Через три дня заходит в мастерскую Парамон с грустным видом.
- Ты, что нарисовал панно, а денег не дали? – удивился я.
- Да, где там, - говорит и продолжает, - пока мы собрались, то приехали в райцентр, который находится на границе области, уже к обеду, это около тридцати километров от колхоза, и остановились в гостинице.  Ну, и с дороги решили пообедать, потом расслабиться и немного отдохнуть, и конечно, в этот день не поехали в хозяйство. А утром, после бурной ночи, проспали и только к обеду попали в хозяйство.
 Нашли председателя, которому эскиз понравился, и он сказал:
- Можете приступать, деньги в кассе – приготовлены, все вопросы – к парторгу.               
  Мы – к нему, а он вывел нас на площадь перед правлением и показывает металлическую конструкцию, на которой уже висит старое, облезшее и выцветшее панно, а до нижнего края – два с половиной метра от земли, то есть, вся высота – четыре с половиной. А рядом растёт высокая ива ветки, которой свисают и закрывают половину конструкции.
- Да, как же тут рисовать? – спрашиваю.
- А вы, начинайте с лестницы малевать с другого угла, а мы, ветки немного подрежем, - отвечает парторг.
   Ну, мы так и решили, что завтра и начнём, а сами поехали опять в гостиницу пообедать и отдохнуть.
 И на следующее утро, правда, уже немного пораньше, часам к десяти были на месте. Но, ветки никто не подрезал, стремянки – нет, а местный художник, которого мы нашли, сказал, что парторг укатил на поля ещё в семь часов утра и ничего про обрезку ивы не говорил, а дал ему задание – всякие молнии писать о сборе урожая, и, поэтому, у него и без нас работы валом. 
 Ну, мы, найдя какую-то допотопную лестницу, даже, хотели начинать рисовать со свободного угла, но железо, на котором было старое панно – всё в кусках пожухлой краски лущилось прямо под кистью.
 Его надо было сначала зачистить щёткой и наждачкой, но вручную это делать, да ещё на солнцепёке, – ушло бы два дня, не меньше. В общем, я сам попробовал, наждаком по шкрябать, потому, как у Ирины маникюр, и понял, что это - напрасный труд, и мы опять, поехали в гостиницу обедать и отдохнуть.
  А на утро Ирина совсем расклеилась, сообщив, что у неё внезапно начались месячные. Ну, ты знаешь, у женщин так бывает, в дороге. И ей лазить по лестнице, да ещё в жару, сам понимаешь, противопоказано.  Правда, я поехал в колхоз и рассказал председателю, что помощница заболела, но, пообещал, что через пару дней приеду с другим напарником. А этот, гад, только гоготнув, сказал: «Прывэзы якогось хлопця, зручнишэ будэ!»
 Вот, я и вернулся, решив, что раз ты эскиз делал, так может и панно сварганишь?
 А, как грошы будем делить? – спросил я, учитывая прошлый опыт.
- Да никак! Делаешь панно и все деньги забираешь себе, а я останусь с Ириной, это, ведь, я виновник её недуга, - грустно резюмировал Валера.
- Ладно, согласен! Давай договор и документы, - а потом, не без ехидства, добавил, - быстро же у тебя закончился медовый месяц.
- Ничего страшного, - сказал, уже веселее Парамон, - через пару дней, я думаю, всё наладится, - и выбежал из мастерской.
  Сначала, я хотел - было дело, предложить эту халтурку, кому-то из своих друзей, но оказалось, что те, у кого были машины – заняты, а брать «безлошадных» особого желания нет, потому, как часто бывало: мы едем на моей машине, тратим бензин, да плюс - стоянка, а, как дело доходит до дележа заработка, они это всё, не учитывая, хотят получить половину.
  И у меня в таких случаях всегда возникал вопрос:
-  Как делить?  По справедливости или пополам, - и они, не задумываясь, отвечали, - конечно, пополам!
  Вот, я и решил поехать сам, тем более что Парамон проговорился, что там есть местный художник и я подумал, что в случае чего смогу его у болтать – мне помочь.
 Загрузив в багажник, своей недавно купленной «Копейки», краску, кисти и шлеф-машинку на всякий случай, проявив плёнку, на которой получился отличный слайд эскиза и, взяв проектор, я отправился в путь. 
  Выехав в пять часов утра, я прикинул, что к семи – буду на месте. Трасса в это время – не загружена, да и ехать по утренней прохладе лучше, чем по жаре.
 Так и случилось, и я, приехав в полвосьмого утра, застал и председателя, и парторга на планёрке. Объяснив, что Ира и Валера заболели, но он, как человек ответственный прислал меня с товарищем, который устраивается в райцентре в гостинице, а я, готов – приступить прямо сейчас.
 Парторгу понравилась такая оперативность, и он заключил:
- Вот, сразу, видно, что ты человек серьёзный, сосрання работаешь, а не то, что некоторые.
   Я понял, в чей огород брошен камушек, но, нисколько не смутившись, сказал:
- Я посмотрел, на ваше старое панно и там, на краске такой сильный кракеллюр, прямо кусками отслаивается, давайте, чтобы новый красивый плакат висел долго, возьмём чистые листы железа. А я, вот этой хорошей эмалью ПФ, загрунтую и нарисую, и оно простоит ещё десять лет. Парторг, видно не совсем понял, что произошло с его старой краской, но мысль, про десять лет – понравилась, видно, потому что долго не надо будет заморачиваться с этой наглядной агитацией и не тратить колхозные деньги.
  И он, улыбнувшись, сказал:
- Ну, десять, - это ты загнул, ну, хотя бы – пять, шесть – простоит, и на том спасибо! – и, добавил, - поехали на склад.
Там оказалась только оцинковка размером метр на два, так, что в аккурат – хватило четыре листа, а я подтвердил, что это даже лучше – дольше простоит.
- Работать можно на сцене, в клубе, там всё равно никто не шастает, все по вечерам на улице танцуют, - и, потом предложил, - я тебя познакомлю, с нашим художником, он откроет его и тебе поможет.
  И мы, заехав за клуб, зашли в мастерскую, находившуюся в торце здания.
- Цэ Иван, - сказал он, и, обращаясь к мужчине, примерно, лет тридцати, с загорелым лицом и черной вихрастой шевелюрой, в пиджаке с разноцветными пятнами, добавил, - допоможи хлопцям, разгрузытысь, та мисцэ на сцэни прибэры, - а сам, пошёл в правление.
 Увидев, с какой неохотой местный художник помогал мне выгружать из машины банки с краской и кистями, я врубился в чём дело, поэтому предложил:
- Так, Иван, меня зовут Евгений, давай сразу решим один, как говорят, - шкурный вопрос. У тебя, какая зарплата?
- Да, сто двадцять карбованцив нарукы отрымую.
- Это значит, если разделить на двадцать два дня, то получается, чуть меньше шести рублей в день, правильно?
- Та, десь прыблызно так и е, - согласился он.
- А, я тебе в день за помощь, заплачу – двадцать! Согласен?
Он с недоверием, глянул на меня, а потом спросил:
- Ты нэ брешишь, це – точно?
- Да, чтоб я сдох, - говорю смеясь, как герой «Джентльменов удачи», - век воли не видать!
- Ну, цэ другэ дило, - тоже гыгикнул он, и добавил, - що, робыты?
- Для начала все листы вытаскиваем на улицу и грунтуем вот этими поролоновыми валиками, - начал я командовать, - так эмаль быстрее высохнет.
  Когда мы разложили их перед клубом на подиуме, дав один Ивану, а другой взяв сам и открыв банки, то начали их грунтовать. Как, говорится, - в два смычка, работа пошла быстро, и уже после обеда листы оцинковки стояли беленькие, как ватман. Пока я распаковывал инструменты, Иван, даже между делом успел, у себя в мастерской, написать какую-то молнию, типа, - «Поздравляем вторую бригаду комбайнёров, перевыполнивших план!»
  Глянув, на его работу, я взял кисточку и сбоку внизу, несколькими штрихами нарисовал комбайн, а на заднем плане - поле и автомобиль.
- Ух, ты! – удивился Иван, - классно получилось! Ты, дэсь вчився?
- Вчився, вчився! – сказал я ему в унисон.
- А, дэ и скилькы?
- Ну, если, считать школу Репина, училище и худпром, - то получается, почти, десять лет.
- Ни фига, себе! - удивился местный художник, - я б стилькы нэ вытрымав.
- А, я до сих пор учусь, - сказал я, - ведь, недаром говорят: «Век живи – век учись!»
- А, дурнем – здохнэшь, - засмеялся он.
- Ладно, относи свою молнию в правление, - и, достав червонец и протянув его Ивану, сказал, - заскочи в сельпо и купи чего-нибудь перекусить на своё усмотрение, а потом, ближе к вечеру, будем листы заносить в клуб, они уже к тому времени должны подсохнуть.
  А Иван, сев на велик, рванул домой и уже, через пол часа, привёз большую чёрную сумку, в которой оказалась, кастрюля с парующей молодой картошкой, почти, с десяток варёных яиц, помидоры, огурцы, шмат сала и серый хлеб. Это всё он вывалил на стол в мастерской, а под конец, как факир, который из чёрного цилиндра за уши вытаскивает кролика, извлёк бутылку со слегка мутной белёсой жидкостью, закупоренную кукурузным початком.
- Я помиркував, - сказал, как бы оправдываясь, Иван, - що в сильпо крим хлиба, нИчёго купувать, ось и прынис з дому йижу, це жинка швиденько зробила, - и, протянув мне каие-то деньги с мелочу, добавил, - це здача.
 Я, невольно в душе, даже улыбнулся такой наивности этого простого сельского человека, и сразу сказал:
- Ты, тут притаранил, еды больше чем на червонец, поэтому – спрячь  деньги. Это я, тебе ещё должен доплатить.
  Иван замахал руками:
- Та ни нэ треба, це все мое, - и хотел уже откупорить бутылку.
  Но я, упредив события, сказал:
-  Я за рулём и мне вечером надо ехать в райцентр, а бутылку давай разопьём, когда работу закончим, - и, не дожидаясь ответа, спросил, – согласен?
 И местному художнику ничего не оставалось, как принять моё предложение, а я, чтобы не подаваться соблазну спрятал её в машине. А за ужином мы немного разговорились…
  Он поведал, что нигде не учился, но ещё в школе рисовал стенгазеты, а потом и плакаты под руководством учителя по черчению. По окончанию – работал в полевой бригаде, на ферме, а после армии, где немного научился писать плакатным пером, парторг предложил ему поработать художником. Зарплата не большая, но зато – времени хватает заниматься своим хозяйством, а оно у него немалое: корова, два кабанчика и свинья, кроли, куры, утки, да ещё и два огорода. Пять лет назад женился и у него уже двое детей...   
  А, я что родился в Харькове, тридцать лет назад, и со школы – всё учусь и рисую, и рисую, а потом показал ему эскиз.
- Гарна, вродлыва дивка, на мою жинку схожа, - сказал Иван.
- Так, принеси фотографию, я её и нарисую, - предложил я.
- Та, нэвдобно як-то.
- Да всё это глупости, - парирую, - вот Васнецов даже в Киевской лавре, свою возлюбленную нарисовал в виде мадонны.
- Кого-кого? - переспросил Ваня.
- Кого? – передразнил я, - Богоматерь, а тут будет с караваем хлеба твоя жена-колхозница. Ведь, она колхозница?
- Ага! – подтвердил он.
- Вот и приноси фотографию, и мы её – увековечим.
  Видно, этим аргументом я окончательно развеял сомнения Ивана, и он согласился. 
 После сытного ужина, мы, немного отдохнув, занесли уже практически высохшие, железные листы и поставили их вертикально на сцене.
- Так, - сказал я, - ты мне здорово помог, едь домой – занимайся своим хозяйством, а я начну рисовать панно.
 Он так и сделал, а я, когда ещё больше стемнело, подключил проектор, со слайдом эскиза. Изображение было не очень ярким, но контуры хорошо виднелись, и мне оставалось только их перевести карандашом на белые железные листы. Заняло это, примерно, часа два, когда уже совсем стемнело, и я решил никуда не ехать, а, разложив сидения, спать в машине возле мастерской.
  Ночь была безлунная, а воздух свеж и неподвижен…
  Когда-то классик написал: «Тиха украинская ночь…», ну, и так далее, а мне, как назло, спать не давало, жужжание комаров над ухом, да трескотня цикад, перебивающаяся далёким собачьим лаем. Пришлось все по закрывать окна. Хоть, я и прихлопнул несколько, комаров, но остальные, затаившись где-то, периодически
устраивали нападения, не давая спать всю ночь и лишь, только под утро я уснул, не реагируя на них.
  Разбудил меня стук в окно – это Ваня, притащив бутылку парного молока, приглашал меня завтракать.
- Сколько времени? – спросил я, раздражённо.
- Пив на сёму, - сказал он, - я вот тилькы з дойки прыйихав.               
 - Ты, что сам и корову доишь?
- А, як же, надо ж жинци допомогаты.
- А, фото принёс?
- Ой, забув! Вона у чора, коли я зайшов у хату тверезим, аж перехрестилась и запитала: « Що, трапилось, ты що – не пив горилку?»
  Ну, я и росповив, що допомогаю художнику з Харкова, а вин – не пье. Так вона дала молока, и пообицяла, щей  пырижкив напекты к обиду.
- Вот и хорошо, тогда и фотографию привезёшь, а сейчас давай панно рисовать.
  Иван, когда увидел на сцене большой рисунок карандашом, аж, присвистнул:
- Да, я бачу, ты справжний майстер.
- Так, - продолжаю я командовать, - вот кисть и голубая краска, - замазывай небо, а я пока за рушнык возьмусь и вышиванку, - и работа закипела.
  Иван, как говорится, - всё ловил на лету, и через час уже освоился и сам, глядя на эскиз, заливал различным цветом площади. Мы так увлеклись, что не заметили, как малая стрелка на циферблате моих часов перевалила за цифру три.
- Что-то, есть охота, - сказал я автоматически.
 А Ивану, это только и надо было, и он, сев на велик, рванул домой, но я успел ему крикнуть вдогонку, чтобы он фото жены захватил.
  В этот раз, к традиционному обеденному набору, были добавлены ещё и с сыром пироги.
- Вот, фотокартка моейи дружины, колы мы познайёмылысь, - сказал торжественно Ваня.
- Хорошо, сейчас попробую наваять, - сказал я, и стал карандашом набрасывать лицо, а местный художник продолжал замазывать фон.
 И, через час карандашный рисунок портрета был готов, и я принялся прорабатывать его уже цветом. Иван остался доволен, и когда за окнами начало смеркаться, я его отправил домой, а сам продолжил малевать и закончил только поздно ночью. Наученный горьким опытом, я сразу полотенцем по выгонял всех комаров и задраил окна, поэтому, спал, как убитый до утра...
  На рассвете мой новый напарник, опять пришёл с молоком, пирожками и парторгом, которому уж очень не терпелось, посмотреть, что же я за два дня на ваял.
 Увидев панно, полностью закрашенное краской и готовым портретом женщины, он внимательно уставился на лицо колхозницы, а потом сказал:
- Вона когось мэни нагадуе, я десь ийи бачив.
  Я чуть не ляпнул, что это жена Ивана, но заметив, как он, стоя за его спиной и глядя на меня, приложил указательный палец к губам, типа, молчи, сказал, что – это собирательный образ украинки, а потом язвительно по интересовался:
- А, что не нравится?
- Подобаеться, подобаеться, - быстро согласился парторг и вышел из клуба.
- Ты, чего шифруешься? – спросил я у Ивана.
- Да, ну його, вин такый, завистный, щей забажае, щоб його дружину намалювалы. Ты и за гроши мои не росповидай, а то вин, йих вывэрны з моейи зарплаты.
- Хорошо, - легко согласился я, и продолжил, - давай постараемся сегодня дорисовать панно.
 И мы принялись за работу. Иван, пошабашил в часов пять, а я - только к двенадцати ночи, как говориться, - положил последний мазок. Ночью спал, - богатырским сном, видно сказывалась, трёх дневная усталость...
  Утром мой напарник пришёл, как всегда рано, и мы быстро позавтракав, решили приступить к монтажу панно, загрузив листы в приоткрытый багажник.
 Сначала Иван, поставив стремянку, обычной ножовкой быстро и просто отрезал толстую ветку вместе со всеми листьями и маленькими веточками, оголив полную поверхность панно. Потом, взяв гвоздодёр, начал отрывать от деревянного подрамника старые железные листы и, когда остался последний самый крайний, вдруг из-под него вылетел жужжащий большой рой ос. От неожиданности Ванька спрыгнул с лестницы, а разозлившиеся насекомые начали воинственно кружить, выискивая обидчика. От неожиданности я заскочил в кабину, а следом это сделал и Иван.  Отойдя от первого шока, он предложил:
-  Я збигаю, в майстэрню за брызгалкой вид колорадскых жукив, а ты тут будь, - и он, открыв дверь быстро побежал по направлению к клубу.
  Осы, ещё немного покружив и ужалив несколько зазевавшихся колхозников, выходивших из правления, потихоньку угомонились, залетая назад под лист железа, где у них, явно, было гнездо. 
  Когда прибежал Ванька, то я его даже не узнал. Он был в армейском АЗКа, подпоясанный ремнём с блестящей пряжкой со звездой, в виде плаща с капюшоном на голове, с надетым на лице противогазом и в резиновые перчатки, которыми пользуются электрики. Как ружьё, он держал, что-то вроде, большого велосипедного насоса с банкой и форсункой на конце. Уже, более смелее, подставив лестницу поближе к листу, одиноко висящему на каркасе, забрался по ступенькам и брызнул в щель под железо. Тут же опять вылетел рой тёмных точек, а Иван, как настоящий воин, брызгал и брызгал, надавливая на шток. Когда, жидкость закончилась, он соскочил с лестницы и кинулся ко мне в машину.
Сняв в кабине противогаз, он сказал:
- У мэнэ отрава скинчилась, - и пожаловался, - во, зараза, одна чи дви, вкусыли мэнэ за шыю.
 Видя, такое стихийное бедствие, которое поставило под угрозу завершение работы и получение наших кровных денег, я предложил:
- Может их огнём выкурить, типа, паяльной лампы.
- Та ни, там дэрэво сухе можэ вспалахнуты.
- А если, самогонкой побрызгать, они напьются и попадают пьяные, - предложил я, как бы в шутку и достал припрятанную мною бутылку, заткнутую кукурузным початком.
- Ну, що, тут зробыш, двай! – и мы, открыв бутылку, начали наполнять брызгалку.
   Второе нападение на осиное гнездо он нанёс более тщательно, сразу выдавив ударную дозу самогонки за железку. Рой появился не сразу и как-то вяло начал летать, тогда Иван, вытащив из-за пояса гвоздодёр быстрыми движениями начал отрывать последний лист, не прошло и минуты, как он брякнулся на землю. Тут-то и обнажилось осиное гнездо, и он гвоздодером сорвал его вниз. Оно упало и из него стали ещё сильнее вылетать злые насекомые, но он, как бывший солдат химзащиты и не думал отступать. Спрыгнув с лестницы, Иван выдал последнюю порцию алкоголя прямо в тёмную дыру, из которой ещё появлялись осы. Вот тут, и я решил внести свою лепту в победу. Схватив спички, выскочил из машины и поджог приготовленную свёрнутую в трубочку бумажку и, подбежав как, можно ближе к гнезду кинул её. И, что самое удивительное, оно моментально пыхнуло. Бедные насекомые, которые остались живые, лишившись своего законного жилья, некоторое время ещё кружили, но потом, разгоняемые ветром и людской несправедливостью, начали медленно разлетаться в разные стороны...
  Когда Иван, снимал АЗКа, я поинтересовался, типа, откуда у него такое снаряжение?
- Та, цэ я з армии привиз, де служыв у химвийсках.
- Да, я смотрю, и навыки у тебя ещё остались по обеззараживанию техники, - пошутил я и добавил, - да, и самогон был, наверное, крепкий.
- В мене горилка градусив пьятьдесят не менш, - гордо заявил Ваня, - на жаль, мы так и нэ покуштувалы йийи.
- Ничего страшного, давай побыстрее панно монтировать.
Это заняло у нас часа полтора, не больше, и уже после обеда, когда подписали приёмо-сдаточный акт, я получил долгожданные, честно заработанные деньги…
  Расставаясь с моим новым приятелем и, поблагодарив за помощь, я дал ему сто рублей.
Он, немного удивившись, сказал:
- Цэ, забагато, я ж робив чотыры дни.
- Всё правильно, по справедливости, тебе ещё и премия – двадцатка за поединок с осами, которые тебя покусали.
 Он засмеялся, а потом под итожил:
- Моя дружина, як побачить свий портрэт, так будэ дуже вдячна тоби, - и потом предложил, - можэ к нам в гости пойидэмо?
- Давай, как-нибудь в следующий раз, когда я буду в ваших краях, - отмазался я, догадываясь к чему он клонит. И сев в машину, рванул назад в Харьков…
  Когда я ехал, то из головы не выходила одна мысль, - может, надо было, больше дать ему денег, ведь мужик, почти, четыре дня со мной работал. А с другой стороны: работу нашёл и составил документы – Парамон, эскиз – сделал я, краска и инструменты – мои, машина и бензин, тоже за мой счёт, и пахал я больше, а самое главное – умение. Сам Иван, никогда бы такого не сделал, да и в будущем – на вряд ли, сможет. Значит – всё правильно, справедливо, а на счёт оплаты, - я вспомнил известную притчу из Евангелии про работников, которых нанимали на работу: одних с утра, других, после обеда и так далее, а платили – одинаково, и что потом из этого вышло. Так за размышлениями я и не заметил, как часам к пяти прибыл на место…
 Когда я разгружался, то заметил Парамона с Ириной, идущих по улице.
 Не знаю, может они специально прогуливались, а может меня ждали.
Увидев, как я вытаскиваю банки с краской, и, подойдя ближе, приятель удивлённо спросил:
- Что, у тебя тоже не получилось нарисовать панно?
- Почему, не получилось? Я его уже намалевал и даже деньги получил.
- За четыре дня на ваял?
- Конечно!
- Ну, ты молодец! - сказала Ирина.
- Да и я бы смог, если бы ветки не мешали и некоторые помощники, - немного с завистью съехидничал Валера.
 Решив реабилитировать приятеля в глазах его подруги, я сказал:
- Валера, подожди, надо деньги разделить – по справедливости. Значит так: ты работу нашёл и оформил договор, - это десять процентов, потом заплатил мне за эскиз – пятьдесят рублей, и того, с моральной травмой, набежало, для ровного счёта – сто пятьдесят рубликов.
  И, невзирая на удивлённое лицо Парамона, выдал ему три зелёные купюры с портретом вождя.
 Он, немного опешил, но потом, взяв деньги, заключил:
- Да, это справедливо! Хотя, в ту поездку, никакой моральной травмы я не получил, а скорее наоборот, мы с Ириной прекрасно провели время…